3.1. Научно-исследовательский институт

Анатолий Васильевич Мозалевский

Завод довольно ровно, без катаклизмов и эксцессов, полностью и вовремя завершил свой план работ к Новому году. Складывалось впечатление, что с новым верховным начальством работать стало заметно спокойнее. Первое полугодие 1956-го года прошло в ровном ритме, не предвещая никаких потрясений. Но в таком ритме мы жили только до лета и глубоко запомнившейся даты – 6-го июня 1956-го года. Можно считать знаковой датой в истории завода, да и в жизни нашего коллектива.

В этот день поехал на работу, как обычно к восьми часам утра в каком-то тревожном состоянии, т.к. Ире предстояло перенести довольно сложную операцию в клинике ВМА, специализирующейся по женским болезням. Операция планировалась на 11 часов. Мы, все домашние знали, что все необходимые предосторожности приняты, доктор очень надёжный, никаких причин для тревоги нет, но операция сама по себе процесс малоприятный и естественно, тревожный.

Ровно в 8 часов в моём рабочем кабинете зазвонил телефон, и В.Н. Королев, как вам уже хорошо известно, мой прямой начальник, поздоровавшись, без объяснения причин попросил срочно к нему подойти. Его кабинет размещался этажом ниже в нашем новом лабораторном корпусе. Опустив вступительную часть, Владимир Николаевич довольно сухо, но немного взволновано, сообщил, что только что из министерства пришло извещение о том, что правительством принято решение организовать при заводе «Электросила», на базе его ЦЗЛ, филиал Всесоюзного Московского Научно-Исследовательского института, именовавшегося тогда «институт 627». У этого института была первая категория, к тому же он ещё имел филиалы, в Москве (Истре), Томске, Ереване, но непосредственно при таком крупном заводе как наш, этот филиал будет особо значимым и пока первым и единственным.

Для меня, могу честно в этом признаться без всякого преувеличения, такая весть была просто ошеломительная! Я, конечно, знал, впрочем, как и большинство моих сверстников и коллег, что работать в институте первой категории в нашей стране весьма престижно. Ведь от этого зависело улучшение всех видов материального снабжения, максимальное обеспечение научной информацией, участие в государственных и иностранных серьезнейших научных мероприятиях – семинарах, симпозиумах, конференциях, вообще подобным институтам полагалось иметь и присовокуплялось много чего полезного. Не последнюю роль играл и уровень зарплаты сотрудников, но каков он был на самом деле, я не представлял.

Вот с этого вопроса и начал Владимир Николаевич. Без каких-либо предисловий и рассуждений он просто попросил быстренько представить ему список штатного расписания всей нашей лаборатории, к этому времени она составляла чуть больше 30 человек. В списке указать новые размеры оплаты инженерно-технического персонала по следующей схеме: лаборантам, техникам, инженерам – увеличить оклады в 1,5 раза; старшим лаборантам, старшим техникам и старшим инженерам – в 1,75 раза. Потом сделал маленькую паузу, чуточку улыбнулся и добавил: а себе можете написать увеличение в 2 раза, т.е. будете иметь оклад в 2400 рублей. Читатель этих строк легко может представить, какие чувства, какая странная смесь растерянности, удивления и удовольствия меня охватила.

Королев повторил, что я должен передать ему новое штатное расписание как можно скорее, буквально в течение часа. Естественно, я вскочил и помчался всё выполнять. Вызвал нашего экономиста Софью Павловну Мохову и попросил её без промедления сделать расчёт, напечатать и ни с кем пока не делиться такой потрясающей новостью.

Во время разговора с экономистом опять зазвонил телефон, и вновь с необычным сообщением от профсоюзного комитета: убедительная просьба обеспечить максимальную явку трудящихся на митинг во дворе завода у памятника блокадникам, который состоится в 11 часов. К нам должны приехать совсем незаурядные гости – Никита Сергеевич Хрущёв, причем он будет сопровождать тоже необыкновенного посетителя – Иосипа Броз Тито. Это сообщение, даже не успев как следует ему удивиться, передал лабораторному профсоюзному вождю (не помню, кто тогда им был).

Телефон в этот день был какой-то особенно активный, тут же раздался очередной звонок от главного конструктора завода Николая Павловича Иванова. Он очень меня просил, причем лично и срочно, вылететь в Свердловск на разборку аварийной ситуации к довольно высокому начальству, заместителю министра энергетики. Следовало определить причины недопустимо высокой вибрации ротора во время работы нашего крупного турбогенератора, работающего в системе Свердловскэнерго. Иванов был уверен, что виноваты они сами – эксплуатационники, но, как часто бывает, им хотелось свалить вину на других, кивая на всем известные недавние наши неприятности с поломкой ротора. Мне в помощь выделили самого опытного конструктора турбогенераторов – Евгения Игнатьевича Карташова, довольно пожилого, но на редкость обаятельного и приятного человеком.

Выполнив поручение В.Н. Королева по новому штатному расписанию и рассказав о просьбе главного конструктора относительно командировки, я отпросился у него уйти пораньше домой, чтобы успеть подготовиться к поездке. Дома узнал, что приезд утром в наш город упомянутых двух вождей, вызвал коллапс в движении городского транспорта. Профессор-хирург, который должен был оперировать бедную Ирочку, не сумел нормально проехать по городу и опоздал на операцию, которую пришлось несколько сдвинуть. В результате Ирочка подверглась дополнительному наркозу. Правда, в конечном итоге всё обошлось, операция прошла успешно, можно уже не волноваться, самое трудное осталось позади.

Думаю, ни у кого из читателей не осталось сомнений, что подобные деньки не часто встречаются в жизни рядового человека, забыть такое сочетание событий – просто невозможно.

Из выше сказанного совершенно очевидно, что дата – 06 июня 1956-го года – должна считаться днём рождения нашего исследовательского института, который внёс высокую долю научного прогресса, значимости, наконец, всемирной известности завода «Электросила», а так же в профессиональный рост сотрудников завода. Первоначально институт назывался «Ленинградским филиалом п/я 627», его руководителем по совместительству назначили директора завода – Анатолия Васильевича Мозалевского, а первым и основным его помощником – фактически исполнителем всех руководящих функций в институте – нашего начальника Владимира Николаевича Королева. Кроме того, довольно продолжительное время Владимир Николаевич оставался и руководителем ЦЗЛ. Это было обусловлено тем, что во вновь образованный филиал института поначалу вошёл не весь коллектив ЦЗЛ, а только две её лаборатории.

Любопытно и интересно будет сообщить, что всё сложное крючкотворство и хлопоты по созданию НИИ при заводе, велись конфиденциально без какой либо информации. О создании института знали лишь несколько человек из самого высокого руководства. А главными исполнителями всей чёрной работы «в низах» был, как я уже неоднократно намекал наш шеф – начальник ЦЗЛ, и ему очень помогал известный не только на нашем заводе, крупнейший специалист по электрическим машинам – начальник отдельной заводской лаборатории электрических машин, уже немолодой инженер – Георгий Константинович Жерве. Его крупная лаборатория не входила в состав ЦЗЛ, её организовали одновременно с созданием самого завода «Электросила» ещё в 1922-м году. Но сейчас она полностью вошла во вновь организованный филиал института при заводе. Штат сотрудников вновь образованного филиала института сначала составлял около ста пятидесяти человек.

Надо сказать несколько слов и о самой организации «Институт 627», который размещался в Москве. Его организатором и руководителем был хорошо известный в стране, крупный учёный, академик Иосифьян Андроник Гевондович. Образовалось это учреждение ещё во время войны – осенью 1941-го года во время обороны Москвы. Первоначально предприятие создавалось как опытный завод, со временем его деятельность расширилась, и завод был преобразован в научно-исследовательский институт, а с 1959-го года получил новое, сохранившееся до наших дней наименование «ВНИИЭМ».

Когда ажиотаж, вызванный новостями о создании филиала НИИ 627, немного прошёл, стало ясно, что мы – сложный конгломерат, состоящий из заводских лабораторий и лабораторий нового института, получив такие ощутимые авансы на развитие, не можем, просто не имеем права, продолжать работать в прежних режимах. Стало очевидно, что следует серьезно продумать и внедрить какой-то иной порядок загрузки сотрудников, иметь другие, значительно более сложные программы индивидуальных работ, сообразуясь с перспективами производства всего завода. Конечно, стало ясно и то, что перевод в институт обширного инженерного коллектива завода, включая многочисленные конструкторские службы, пока ещё невозможен, но то что со временем это произойдёт, не вызывало сомнения.

Очень быстро вскрылась некая структурно-кадровая нелепость, которая бесспорно требовала внесения поправок. Касалась она уровня квалификации нашего состава, наличия работников с учёной степенью: оказалось, в нашем новом научно-исследовательском институте именно «учёных» практически нет! Если не считать одного Аркадия Натановича Хазана. Он пришёл к нам уже кандидатом технических наук и оказался единственным формально «подлинным учёным» во всем филиале. Имея значительный научный стаж, ему полагался при сравнительно скромной должности – старшего научного сотрудника, оклад в 3000 рублей. Но это было намного больше, чем у Королева, нашего верховного начальника! Выводы напрашивались сами собой – следовало серьёзно заняться и этой стороной вопроса, а именно, как можно быстрее и как можно более массово ведущим сотрудникам института защищать соответствующие диссертации, приобретая при этом столь необходимые учёные звания.

Однако, все три лаборатории – лаборатория электрической изоляции, металлов и электрических машин, перешедшие первыми в институт, не сговариваясь, начали с другого направления развития, они приступили к формированию новых планов перспективных работ. Естественно, при этом максимально сообразуясь с задачами стоящими перед заводом. Обо всём подробно я говорить не буду, но о некоторых возникших противоречиях упомяну.

Появились идеологии и соответственно их авторы, которые высказывались, что нам, особенно материаловедческим лабораториям, просто несказанно повезло. Никаких научно-исследовательских институтов создавать не нужно было. Всё, что заводу необходимо, надо получать от поставщиков, просто строже и внимательнее с них требовать и тщательнее их проверять. Вот и вся наука, которой следовало бы придерживаться, а не разводить исследователей и институтов. Это обошлось бы государству гораздо экономнее. Таких теорий и их авторов было немного, большинство реалистов понимали, что при общем и систематическом дефиците всех снабженческих работ и поставок, о высоком качестве приобретаемой продукции говорить крайне затруднительно, просто невозможно. В основном, «оригинальные идеологии» рождались у тех, кто ещё не попал в институт.

Меня, естественно, довольно плотно разъедало множество разнообразных мыслей, идей – каким образом всё-таки построить, вернее, как правильнее аргументировано обеспечить расширение наших функций металлургов-металловедов в производстве крупного электромашиностроения страны? Я довольно много беседовал с коллегами по специальности других производств, с которыми приходилось сталкиваться по работе. Советовался и со своими учителями из Политехнического института, со специалистами из ЛЭТИ, с которыми часто встречались, благо постоянно приходилось там бывать по совместным работам. В конечном счете, мне показалось, что удалось выработать схему или структуру построения нашей деятельности, которая сводилась бы к пяти основным направлениям. Рискуя окончательно утомить моего терпеливого читателя, перечислю их:

1. Первой и едва ли не главной функцией металловедов на «Электросиле» должно было стать максимальное удовлетворение и обслуживание работников всех конструкторских служб. Их было очень немало – более десятка отделов всевозможных электрических машин, сложных электроаппаратов, электро-контактных материалов. Все они работали над весьма разнообразной номенклатурой изделий. В своих конструкциях они применяли множество различных материалов, едва ли не больше половины перечня металлов таблицы Менделеева.

Но, тем не менее, при выборе для конкретной детали самого подходящего материала – металла или сплава не следовало стесняться трудностей и неудобств новизны, а вместе с её автором, стараться подобрать самый подходящий материал по свойствам. При этом не следовало опасаться того, что возможно ещё неизвестно, где и как он производится, имеется ли в реальном потреблении, какова его стоимость. Все трудности и неудобства разработки и приобретения обязательно окупятся совершенством самой конструкции.

2. Второй функцией, на мой взгляд, следовало оказание максимальной помощи снабженческим службам – заключать грамотные условия поставки материала конструкции, особенно в случае его редкости или новизны.

3. Третьим направлением становилось существующее наше обычное и традиционное участие в совместных с поставщиком проверке и контрольных испытаниях, точнее, в аттестации приобретаемой продукции.

4 и 5. Наконец, четвертой и пятой функциями должны были стать оказание помощи эксплуатационникам наших изделий в вопросах, связанных с их новизной и сложностью, а в случае аварийных неприятностей – участие в совместных разборках причин их появления, а затем, и устранение таковых.

Мне показалось, что прошедшие почти 5 лет работы на производстве, из них не менее трёх в руководстве службой, давали право ставить такие непростые задачи перед коллективом. Правда, я тогда, не очень стремился распространяться на эту тему. Хотелось вначале убедиться в правильности поставленных задач. Об этом чуть позже я поясню на примерах. А пока мы всем коллективом, достаточно хорошо воодушевленные ощутимыми положительными переменами, старались честно трудиться каждый на своём поприще.

Надо особо представить и ту огромную работу, которую пришлось дополнительно и самостоятельно выполнить почти исключительно своим коллективом. А именно достроить и дооборудовать разными пристройками многие новые помещения, предназначенные для имеющихся и вновь приобретаемых испытательных машин и приборов. В итоге у нас появился удобный малый машинный зал со всем оснащением для каждодневной работы. Кроме того, мы располагали и большим двухсветным залом, где были установлены мощные испытательные машины. Часть, из которых была оборудована дополнительными пульсирующими устройствами, необходимыми для длительных исследовательских работ и усталостных испытаний.

Очень немало нового оборудования было приобретено в короткие сроки. Все быстро устанавливалось в новых просторных помещениях лабораторного корпуса. И что особенно удивляет даже сейчас, у нас никогда не было даже малейших затруднений в оплате всего этого вновь приобретаемого добра. Считалось, что завод всегда способен на такие затраты и он их не только немедленно выполнял, но даже поощрял.

Майская демонстрация,1957 г.

В подобных заботах и приятных трудностях дополняющих наши обычные рутинные дела в заводской лаборатории, незаметно пробежал почти целый год. Запомнился праздник 1-е мая 1957-го года, сохранились даже фотографии нашего коллектива, где мы все вместе во главе с В.Н. Королевым идём на традиционную демонстрацию. Его появление в колонне было несколько неожиданным. Будучи беспартийным и всегда немного повышено скептически настроенным, он всё же, как руководитель института, а может быть, и по другим мотивам, впервые присоединился к своему коллективу демонстрантов. И его присутствие в институтской колонне смотрелось вполне уместно и позитивно.

1 мая 1957 г. На демонстрации во главе с В.Н. Королевым

Лето 1957-го года ознаменовалось лишь одним «подвигом» нашей миниатюрной семьи. Мы с Ирой предприняли и осуществили самостоятельную поездку в отпуск по стране на уже немного освоенном и не таком необузданном «Москвиче 401». Удалось побывать у родных и близких в Москве, Мелитополе, Крыму, Бессарабии, Одессе, Киеве, снова в Москве и вернуться домой целыми и невредимыми. «Москвич» отважно выдержал и меня – неопытного водителя и большое число дорог, не мене 6500 километров, преимущественно далеко непервосортных. Моя квалификация шофёра стала укрепляться, кстати, Ира тоже получила права на вождение автомобиля и частенько мне помогала.

Возвращение домой из отпуска ознаменовалось лишь простым возобновлением работы на заводе, вернее теперь уже в заводском филиале института.

Как-то возник вопрос о необходимости образования в нашем новом институте необходимой для предприятия такого статуса структуры – научно-технического совета. Переговорив с Королевым на эту тему, я затронул острую проблему – создания при институте условий для подготовки, пока без определения состава и точных размеров, группы сотрудников стремящихся к защите диссертаций? Меня резко удивила его полная индифферентность к этой идее. Наоборот, в его реакции на моё предложение прозвучала даже доля скептицизма и насмешливого пренебрежения. А на тему расширения наших лабораторных функций, Владимир Николаевич прореагировал положительно, но посоветовал, не слишком торопится с этими нововведениями.

Не помню, по какому вопросу, меня как-то вызывал к себе директор «Электросилы» А.В. Мозалевский. Воспользовавшись удобным случаем, будучи с ним наедине, кратко рассказал об идеях по расширению наших служебных функций и попросил высказать его мнение об этом. Он внимательно выслушал, почти ничего не переспросил, но ничего и не ответил, а перевел разговор на свои заботы о том, как медленно и трудно идёт перевод большего количества заводских работников в НИИ. Я мгновенно осознал, до чего наши с ним интересы и заботы различны и несоизмеримы, даже извинился за свою невольную бестактность. При этом подумал, что такие планы, видимо, следует обсуждать с людьми, имеющими более близкое отношение к поставленной задаче. Им было бы легче меня понять, а их совет был бы полезнее и конкретнее.

3.2. Командировка в Чехословакию (1958 г.)

В конце года, неожиданно, прозвучало на редкость приятное сообщение: меня, вместе с начальником нашего изоляционного цеха №15 Петром Алексеевичем Кузнецовым и ведущим сотрудником завода «Уралэлектроаппарат» из Свердловска, Тугариновым Николаем Павловичем, по распоряжению из Министерства собираются командировать в Чехословакию. Цель поездки – ознакомление с родственными по специальности производствами, или как тогда любили это называть «для обмена опытом». Первое время я даже не мог поверить такому чуду: ведь мало того, что любая заграничная командировка была очень интересна, но в те годы она являлась ещё и большой редкостью. Главное, что меня изумило и обрадовало, это то что командировка именно в Прагу, в которую я мечтал попасть, ведь я там родился, об этом писал во всех своих биографиях, но такая поездка в то время была нереальна.

У меня, кроме рассказов родителей, не было никакого представления ни о стране, ни об этом замечательном городе. Наша семья вернулись оттуда на родину в 1928-м году, когда мне исполнилось всего два года и, естественно, я ничего знать или помнить о том крае не мог.

Командировка, была плановой по специализации, отсюда и сложный состав нашей группы, естественно «Электросиле» досталось аж два места, как вполне успешному и большому предприятию. Поездка планировалась сразу-же после Нового года в первой декаде января 1958-го года сроком на один месяц. Тогда такая продолжительность командировки считались кратковременной, в отличие от серьёзных командировок, например, в Китай, куда посылали не менее чем на два года. Как оформлялись все бумаги, не очень помню, но было ясно, что всё делалось в нашем Министерстве, т.е. в Москве, и все переезды совершались тоже только через Москву.

Вспоминается прибытие в Прагу, правда, совершенно выпало из памяти как: поездом или самолетом. Видимо все же это был авиарейс, но помнится точно, что нас встретили и привезли сразу на завод «ЧКД-Сталинград». Раньше, до войны, этот завод не имел в своём названии дополнительной приставки нашего прославленного города. ЧКД обозначает: Чешско-Моравске-Кольбен-Данек – довольно старое, хорошо известное предприятие, с большим объёмом производства продукции электротехники. Нас принимал «Отдел связи с зарубежными предприятиями». Работник отдела встретил нас очень приветливо, угостил чашечкой кофе, и немного рассказав историю завода и современный род его деятельности, тут же вызвал сотрудника для постоянного нашего сопровождения, причём не только по заводу, но и по городу. Прибывший молодой человек свободно владел русским, оказывается, он не только окончил Московский Энергетический институт, но и проучился там в аспирантуре. Звали его Бржетислав Бенда. Так зародилось наше с ним знакомство, перросшее в крепкую дружбу до текущих дней. Он попросил называть его просто Славой – «Это будет и правильно и вам удобнее». А далее повел по заводу, на что ушло совсем немало времени, несколько часов. Всё кончилось хорошим заводским обедом, да ещё и с гигантскими кружками превосходного пива. Нам пояснили, что это исключение, и оно касается только почётных гостей.

Пётр Алексеевич Кузнецов в номере гостиницы

После обеда Слава отвёз нас в роскошную гостиницу в центре города и помог нам там расселиться, причём каждого поселили в отдельный, тоже весьма нерядовой, номер. Запомнилось название гостиницы – «Эспланада», очень близко от памятника Вацлаву IV-му, у самой центральной улицы-площади – «Вацлавске намнести».

В первый же вечер, после обустройства в гостинице, Слава устроил нам первое знакомство с городом, которое всегда в Праге у серьезных людей начинается с посещения исторических пивных, количество которых в Праге никто не знает, до того их много. Мы посетили не менее шести таких заведений, и надо сказать, что даже без должной привычки и опыта, мы держались вполне достойно. Потом была прекрасная экскурсия по вечерне-ночной Праге. Конечно, она произвела неизгладимое впечатление. Всё мероприятие длилось часов до двенадцати ночи, затем Слава проводил нас в гостиницу и попросил к восьми утра быть готовыми, за нами придёт машина, для продолжения знакомства с заводом. Нам не надо было ничего придумывать или менять в этой системе. Мы решили, что для начала мы должны полностью подчиняться отработанным у них правилам поведения гостей.

Прага. 1958 г.

Прага. 1958 г.

Встретившись утром в фойе гостиницы, мы не могли сказать друг другу ни одной полной вразумительной фразы. На лицах блуждали загадочные улыбки, разговаривали междометиями, обменивались только общими восклицаниями и жестами, которые выражали наши чувства – изумления, восторга, удовольствия, добра и неожиданности от вчерашнего потрясающего приема. Описать словами впечатление от встречи, которую нам устроили чешские коллеги, просто невозможно! Смесь настоящей серьёзной деловитости и великодушия к нашим чувствам, довольно тонко характеризуют уровень их воспитанности. Мы это ощутили в полной мере уже в первый день, причём с первых же минут пребывания в Праге.

Вся наша маленькая группа Славу полюбила и зауважала с первых минут общения. Не буду перечислять множество отделов, цехов и производств большого завода, которые нам были продемонстрированы подробно и тщательно за все последующие дни. Мы были специалистами разных направлений, но нам было интересно буквально всё, поэтому внимательно, а не из вежливости, вместе терпеливо слушали и смотрели, что нам показывали. Удивила и высокая степень новизны. Нам было весьма интересно познакомиться со стилем их работы и жизни.

Мой рассказ был бы неполным, если бы я не поделился впечатлением ещё от одного вечера в шикарном ресторане, куда нас пригласили наши новые друзья. Пришла и вся Славина семья – его отец, тоже Бржетислав Бенда, мать, не запомнил её имя, обаятельная пожилая женщина очень воспитанная и деликатная, жена – Ольга и сыночек лет 8-10, естественно, тоже Бржетислав. Отец Славы, крупный скульптор, народный художник Чехословакии, оказался очень интересным человеком. Вечер в ресторане, нас троих, без всякого сомнения, окончательно покорил. Через несколько дней завод преподнёс нам ещё один сюрприз – посещение знаменитого Пражского оперного театра. В Праге понравилось буквально всё, но самые добрые и тёплые чувства оставило, без сомнения, знакомство с чудесной семьей Славы.

Через 10-12 дней, наша группа отправилась в город Пльзень, на заводы концерна Шкода, где также предполагалась обширная ознакомительная программа. Нас поселили в заводской гостинице, её название запомнилось четко и надолго: «Цизенецкий дум», что в переводе означало «дом для чужеземцев» (иностранцев). И здесь не обошлось без множества своеобразных особенностей, которые не переставали изумлять.

Этот «Дом» был не маленьким строением, а, по крайней мере, 2-х или 3-этажным солидным зданием. Точно не уловили, но то, что мы были в нем редкими гостями, это заметили сразу. Особенно во время обеда. Спустились в столовую, она оказалась огромным, нарядным помещением – видимо банкетным залом, где было расставлено столов 40 или 50, все праздничные, с приборами, на всех белые скатерти. В этом зале мы оказались совершенно одни. Но главное будет впереди.

Не успели сесть за первый, попавшийся на пути стол, как к нам подошел очень внушительный дядя, одет он был как-то торжественно, а на груди у него размещался огромный многостворчатый кошелёк-портфель в раскрытом виде. Торжественно поздоровался, сказал, что именуется «пан верхний» и он обязан принять и выполнить всё, что мы пожелаем. Различие в языках его совершенно не смутило, он сказал, что ответит на любой.

Обед выбирался тщательно и довольно долго, главным образом из-за новизны блюд и непонимания некоторых терминов. «Пан верхний» удалился заказывать нам обед. Тут же, сразу за ним почти бегом, в зал ворвался мальчик лет 12-14, ловко неся 3 огромных кружки с пивом. Одет был в какую-то оригинальную симпатичную форму. Приветливо улыбаясь, без слов ловко расставил кружки и также быстро убежал. Не прошло и 5 минут, как в зал вошел нормальный кельнер с подносом наших первых блюд, также без слов, но с вежливым поклоном. Он же и убрал пустые тарелки. Немедленно появился четвертый столовский служащий, который принес вторые блюда, а после их съедания, опять пришел «пан верхний» с чашечками кофе, пирожными и окончательным расчетом, который он извлек из огромного бумажника-портфеля. Наш первый обед на заводах Шкода, иначе как интереснейший спектакль назвать нельзя. Трех клиентов обслуживали четыре официальных персоны.

Неизменно, без каких либо отклонений, он повторялся все 8 дней, которые мы там прожили. К такому порядку, как и к пиву, мы так привыкли, что ещё долго, даже вернувшись домой, постоянно ощущали – чего-то серьезного не хватает.

Работа на заводах Шкода проходила уже в индивидуальном порядке – каждый из нас знакомился с заводом, имеющим определённую специализацию. П.А. Кузнецов – чистый электрик-машинист, к тому же узкий специалист по изоляционным материалам, полностью переключился на завод Электромашиностроения. Н.П. Тугаринов – конструктор аппаратчик, частично был с ним вместе, а мне металлургу-металловеду, предстояло познакомиться по профилю с четырьмя заводами: Литейным, Кузнечным, Машиностроительным и Электромашиностроительным. Кроме того выяснилось, что на Шкоде есть серьезный научно-исследовательский институт, (он назывался «Вискумни Устав») с хорошими металловедческими лабораториями.

Знакомство с деятельностью этого института я старался провести максимально подробно. Не вдаваясь в детали, подведу лишь итог – я получил от своих чешских коллег огромное количество сведений, которые в нашей обстановке, во вновь организованном институте, стали бесценными! И всё это было проделано за какие-то восемь дней, правда, предельно насыщенных. С чешской стороны все делалось на редкость доброжелательно и с дружеским пониманием и участием.

В год нашего пребывания в Чехословакии концерн Шкода готовился праздновать 90-летие своего существования. Тогда, на всех его заводах работало около девяноста тысяч человек, а в городе Пльзень, где он размещался, проживало всего сто двадцать тысяч жителей! Просто загадка какая-то. Добавлю, что у большого количества работников концерна уже тогда были собственные машины. Здесь надо отметить, что в Пльзене размещались Литейный, Кузнечный, Машиностроительный и Электромашиностроительный заводы концерна Шкода, автозавод же известной марки автомобиля «Шкода» находился в другом городе – Млада-Болеслав. Интересно, что на заводах Шкода был принят односменный режим работы, и этот порядок не менялся все 90 лет существования концерна.

Начало работы – в 6 часов утра, конец восьмичасовой смены в 14 часов 15 минут. Обеда нет, но есть 15 минутный перерыв ровно в 10 часов, за который можно немного передохнуть и даже съесть бутерброд или чашку с супом, это по желанию работника, которое заранее оговорено. Еда, в аккуратных обертках за несколько минут до перерыва, молниеносно разносилась в больших корзинах каждому на рабочее место какими-то сотрудниками, которые почти бегом перед самым перерывом носились по цеху. Ровно в 10 часов, гул станков внезапно прекращался, сразу же раздавалась приятная мелодичная музыка, и каждый трудящийся брался за свой пищевой пакетик. Ровно через 15 минут перерыв, и музыка прекращались, возобновлялся обычный рабочий ритм. Рассказывали, что была попытка все это изменить и перейти на наш стиль. Но возник чуть ли не 100% протест – ничего не трогать! Мотив один – каждый работник хочет видеть дневной свет не только на работе, но и дома, это было железное правило, разумно придуманное очень давно, менять привычный режим никто не допустит.

Я умышленно только поверхностно коснулся всей нашей деятельности по рабочей специфике, иначе было-бы слишком сухо. Описанные эпизоды едва ли составляют сотую долю того, что нам удалось увидеть и постигнуть в чрезвычайно полезной командировке в этой гостеприимной, красивой стране. Конечно, не могло душевно не тронуть (здесь мало сказать «понравилось») отношение к нам самих чехов. Они постоянно были на редкость покладистые, деловые, разумные, а главное – гостеприимные и доброжелательные, настоящие верные друзья. Это проявлялось, практически, во всех наших контактах.

Вернулись в Москву немного преображенные, вооруженные новыми полезными знаниями, готовые применить опыт, полученный в Чехословакии, у себя на производстве. Все трое завязали новые деловые связи, и, конечно, остались тёплые добрые чувства от знакомства и общения с коллегами по специальности.

После этой первой зарубежной командировки, я ещё долго – и дома, и на работе «пережёвывал» в памяти этот замечательный месяц, проведенный в Чехословакии, неоднократно обсуждал эту командировку в самых различных кругах, всюду подчеркивая только положительные ощущения от поездки. Естественно, пришлось написать и официальный подробный отчёт в министерство, который получился достаточно объёмным.

Информации полезные для нашего института и конкретно для использования в своей лаборатории, по возможности, старался внедрять без промедления. Ведь в этом собственно и заключался обмен опытом. Думал, что и их ответный визит тоже не заставит себя долго ждать. Так это и случилось, но не сразу, а годика через два.

Слава Бенда, вскоре серьезно вырос по служебной линии, стал видным работником в руководстве своего завода. Приезжал к нам на Электросилу, я его с удовольствием познакомил с нашим директором – Анатолием Васильевичем Мозалевским. В дальнейшем они много лет плотно сотрудничали. Мы с ним также не раз встречались, причём не только на производстве, но и семьями.
Наши заводы впоследствии неоднократно обменивались делегациями, и это было полезно обеим сторонам.

3.3. Неожиданные исторические подробности. Рассказ И.А. Одинга

Иван Августович Одинг

В одну из командировок в Москву, а бывал я там по работе довольно часто, пришлось по делу заглянуть и в Институт Металлургии АНСССР, где работало множество наших близких коллег, знакомых ещё со времен 1951-1953 гг., когда мы вместе разбирались в причинах разрушения ротора турбогенератора.

В один из своих приездов я довольно легко добился аудиенции и у Ивана Августовича Одинга. Обычно сотрудники оберегали его от длительных визитов и разговоров, он в те годы частенько хворал. Но это не касалось работников «Электросилы». К ним у Ивана Августовича было совсем другое – особо близкое отношение. Возможно даже и ко мне, несмотря на пока мой небольшой стаж работы, ведь я был его прямым преемником в руководстве лаборатории металлов, которую он создал и первое время возглавлял. Тепло поздоровались, естественно рассказал о недавней поездке в ЧССР, разговор сам по себе зашёл и об организации филиала института ВНИИЭМ. Сразу же перешли к нашим текущим задачам и перспективам, я внезапно почувствовал, что лучшего собеседника и, что особенно важно, более идеального советчика для получения ответа на все мои вопросы о нашем статусе и задачах металловедов на «Электросиле», пожалуй, трудно найти.

Но продолжение нашего общения получилось немного неожиданным. Иван Августович, внезапно предложил заехать к нему домой после работы, и мы там более спокойно, без помех и ограничений во времени сможем обо всем подробнее переговорить. Жил он не очень далеко, где-то на улице Большая Ордынка. Мы сидели за столом с чашечкой чая и вкусными домашними пирожками, я получал подробные и исчерпывающие ответы на все вопросы и идеи о необходимости серьезного развития нашего коллектива в новых условиях, как количественно, так и научно. А далее всё состоялось на редкость интересно.

Вдруг, Иван Августович стал рассказывать о том, как он присутствовал на совещании у Сталина в конце 1950-го года в Кремле, когда там обсуждались на высочайшем уровне причины аварий, особенно второй – с поломкой ротора нашего крупного турбогенератора. На том совещании, после всех разговоров, которые вели в основном самые высокие должностные лица страны, слово дали для краткого формального изложения дела (тут я не запомнил кому), скорее всего, премьер министру. Докладчик, стоя, коротко по бумажке всё изложил, склоняя присутствующих видеть причину аварии в недостаточной дисциплине на заводе, плохой даже преступной неряшливости на производстве, включая порой отсутствие должной бдительности и т.д.

Когда он замолк, наступила мертвая тишина. И тут Иван Августович с лёгкой улыбкой продолжил: «я невольно, не выдержал и совсем тихо прошептал соседу по столу, что следовало всё же тщательнее проверить, не повлияло ли нововведение от недавнего внедрения водорода в качестве охладителя машины. За огромным столом сидело человек двадцать, может быть и больше, стол был очень длинный, в его головной части с торца расположился один Сталин, мы самые простые участники разместились втроём на противоположном конце. Но оказалось, у нашего вождя был исключительно острый слух, и он вдруг со своим характерным акцентом громко и четко произнес: «А что там наука рассуждает о водороде?»

Бедный Иван Августович, даже спустя многие прошедшие годы, образно изобразил, как тогда перепугался, ведь он едва прошептал слова о возможном влиянии водородной среды: «у меня буквально ноги в коленках подкосились, я чуть под стол не свалился от страха» с улыбкой произнес он. Соседи по столу стали его тихо уговаривать подняться и обо всём внятно доложить. Взоры всех сидящих за столом обратились на него. Наконец, усилием воли он собрался, встал, вначале немного сбивчиво, но быстро пришёл в себя и просто и доходчиво рассказал всю свою версию о возможном влиянии коронного разряда на разложение водорода из молекулярного в атомарное состояние. Все сидели и молча внимательно слушали. В конце этого краткого пояснения, Сталин также молча протянул руку, в которую вложили листок, по которому было зачитано заключение, и к уже имеющейся в углу листка резолюции «найти виновников и наказать» добавил впереди одно слово – «Исследовать» и поставил после него запятую. Получилась новая резолюция: «Исследовать, найти виновников и наказать».

На этом заседание высшего органа страны закончилось. Все разошлись.

Этот рассказ по своим выводам формально для меня был не нов, но я вдруг чётко представил обстановку, место и время совещания у Сталина по разборке причин той аварии. Стало понятным дальнейшее развитие событий.

Ведь, наконец, раскрылось, стало совершенно ясным (и это было едва ли не главным результатом того заседания), почему вдруг, начиная с 1951-го года, четыре года подряд на «Электросилу», стали направлять множество молодых специалистов-инженеров. Почему так спокойно и подробно проходило на заводе расследование причины поломки ротора. Откуда взялись совсем немалые средства для проведения множества сложнейших исследовательских работ. Почему с такой лёгкостью крупнейшие в стране учёные и специалисты на длительный срок были откомандированы на расследование аварии.

Тогда же выяснилось, что предписанное высшим руководством «исследование» (всего лишь одно слово, но до чего ёмкое, ключевое!) нигде не получалось реализовать, кроме как на «Электросиле». Но при анализе возможностей выполнения на нашем заводе этого исследования обнаружилось, что технические кадры завода, по крайней мере большая их часть (говорили, что не менее двух третей, включая и некоторых ведущих технических работников), вообще не имела специального технического образования. Оказалось, что большинство технических сотрудников «Электросилы» были инженерами-практиками без соответствующей высшей инженерной школы!

Тут уже подсуетились другие государственные службы и, как следствие, четыре года подряд на «Электросилу» стали принимать много молодых специалистов – полноценных инженеров, выпускников лучших технических ВУЗов страны. И это уникальное мероприятие не могло не создать самую благоприятную обстановку для быстрого и резкого прогрессивного развития завода! Которое, началось именно в 1951-м году и продолжалось все последующие годы.

Думаю, что открытие филиала института ВНИИЭМ при заводе, тоже явилось каким-то отголоском ключевого слова «исследовать». Однако это последнее – всего лишь мои собственные догадки, предположения.

Естественно, и то, что участвовавшие тогда в разбирательстве этого случая в министерстве, да и само правительство вряд ли были заинтересованы в широкой разборке и освещении всего случившегося.

3.4. Совнархозы и что от них осталось в памяти

В памяти не отложились точные сроки, даже год, когда конкретно мы начали практически работать, по изменившейся в стране структуре государственного управления народным хозяйством – системе Совнархозов. Лично я заметил эту реформу «утратами» близких коллег по работе – «они ушли работать в Совнархоз», объясняли мне их сослуживцы. Особенно обидно было потерять общение с Мишей Графовым, с которым мы виделись и обменивались мнениями чуть ли не ежедневно. Он работал в системе технического контроля, а мы выполняли нужные лабораторные испытания для аттестации разных ответственных узлов.

Но вскоре действия Совнархоза я испытал на себе. Его «электротехническая составляющая», а заводов и учреждений этого профиля в городе было немало, задумала повысить квалификацию работников высшего звена. Совнархозовские «электрики» организовали курсы повышения квалификации. От «Электросилы» на эту учёбу направили пять человек, включая меня, как представителя от филиала института. Это были, – Аверкиев А.Л., Морский В.Ф., Фомин Б.И. и Фролов В.С. Этих ребят я хорошо запомнил, мы ещё много лет продолжали вместе работать.

Вообще, на тех курсах учились далеко нерядовые люди – интересные и видные на своих предприятиях работники. Признаюсь, чему и насколько подробно нас там учили, я совершенно не запомнил, видимо программа была достаточно формальна, но ходили мы на занятия аккуратно и в конце обучения, которое длилось года два, писали «дипломную работу». Но одно серьезное мероприятие было удачно организовано и запомнилось хорошо – мы всем курсом посетили не менее чем за десять-двенадцать дней ряд крупных родственных заводов по всему Союзу. Получилось очень интересное и полезное путешествие по нескольким городам страны. В итоге я выучился и получил ещё один «диплом» со специальностью «руководящий работник» – а это уже звучало настолько значимо, что граничило с юмором.

А вскоре, представилась ещё одна возможность близко познакомиться с самым высоким руководством нашего Ленинградского совнархоза. Несколько слов о событиях, которые предшествовали этой встречи.

Естественно, нетрудно себе представить, что крупные неприятности на заводе, как правило, рождались неожиданно и чаще всего, вследствие неприятных происшествий, попросту говоря – аварий при эксплуатации наших изделий у потребителей. Это обычно случалось, на крупнейших электростанциях, а их в стране было построено множество.

На этот раз, в конце декабря 1959-го года, на турбогенераторе мощностью 150 МВт Южно-Уральской ГРЭС в городе Троицке, недалеко от Челябинска, во время работы разорвалось роторное бандажное кольцо. Естественно, такое происшествие не может не рассматриваться, как очень тяжёлая авария. Она неминуемо сопровождается, по крайней мере, разрушением всего турбоагрегата и, в первую очередь, его статора. О чём-то подобном я уже рассказывал, когда описывал начало своей трудовой деятельности на заводе.

В составе ещё двух сотрудников завода – конструктора и монтажника мы срочно выехали на эту станцию, где должны были участвовать в комиссии по расследованию происшествия. Конечно, обстановка на станции была тяжёлая, событие выглядело сплошь негативно. Одно успокаивало – никаких особых станционных разрушений, потерь, человеческих травм не было. Но, к сожалению, из-за главного инженера станции, некоего Рувимского, не удалось разобраться в причинах этого происшествия. Этот человек резко отличался от всех присутствующих своим, до удивления мрачным и неадекватным поведением, высказываниями. Он чуть ли не физически нападал на каждого из приехавших специалистов, считая практически всех поголовно виноватыми в случившемся, своей непрерывной руганью не давал сосредоточиться на основном вопросе. Работать с ним было предельно неприятно, почти невозможно. С большим трудом составив нужные документы, мы разъехались по домам.

Но оказалось, что это не было концом нашего расследования. Продолжая свою чрезмерную активность, Рувимский сумел разбередить не только прямое начальство в министерстве, но ему удалось выйти в правительство. Вскоре наш директор А.В. Мозалевский, поручил мне, подготовиться ко второй поездке на Южно-Уральскую ГРЭС, но уже вместе с ним, имея при себе какие-нибудь дополнительные справочные материалы по известным аналогичным авариям в мировой практике.

В команде нас было четверо, а возглавлял её сам Анатолий Васильевич. Туда и обратно мы ехали на поезде. Описывать то, что продолжал устраивать неуемный Рувимский на этом этапе, не стану. Но не сказать, что из-за его буйного поведения так и не удалось разобраться, или хотя бы приблизится к причинам, из-за которых могло разрушиться бандажное кольцо, будет неправильно! Таким образом эта тяжёлая авария осталась в памяти только как скандальное и тяжкое происшествие. Особенно обидно было то, что не удалось установить даже намёки основ её происхождения и вынести хоть какие-либо полезные выводы на будущее.

Вскоре, года через два или три, нечто подобное повторилось на другой станции под Киевом – Дарницкой ГРЭС. Там, при нормально действующей комиссии, с адекватным составом участников, многое удалось прояснить. Об этом будет рассказано подробнее, но в своё время. А сейчас вернемся к обещанному рассказу о контактах с Совнархозом.

В один из дней в конце 1960-го года мне позвонили из кабинета директора, А.В. Мозалевский без всякого объяснения попросил срочно к нему зайти. Естественно, я помчался через довольно большой заводской двор. За столом Анатолия Васильевича сидел незнакомый мне человек. Мозалевский что-то сказал, но я не расслышал и не сразу понял кто это. Уже в разговоре я сообразил, что это председатель Ленинградского Совнархоза Алексей Константинович Антонов.

Скандал, который организовал и постоянно поддерживал Рувимский продолжал развиваться. Его отзвуки достигли и нашего Совнархоза. Первый же вопрос, заданный Антоновым, был по поводу случая в Троицке. Он спросил, что, по моему мнению, следует предпринять, чтобы максимально возможно исключить такой вид аварии, как разрушение бандажного кольца во время работы турбогенератора. Помню, что я довольно глупо пошутил, сказав, что на сегодня эта проблема выше наших человеческих возможностей, но тут же, перешёл на серьезное обсуждение.

Я сказал об идее более глубокого изучения проблем – модернизации способа изготовления заготовок, что особенно следует обратить внимание на применяемую методику упрочнения наклёпом. У нас в Союзе в то время эта технология была уже устаревшей, отсталой и явно нуждалась в модернизации. Заготовки бандажных колец в стране тогда производились только на Уралмашзаводе, т.к только там имелся подходящий по конструкции и мощности пресс. Ещё я предложил обратить серьёзное внимание на металл, из которого изготовляют бандажные кольца, и, вообще, глубже изучать свойства металла бандажных колец. Одному Уралмашу подобную работу выполнить не под силу. Выказал мнение, что для дела было бы полезно, если бы и мы подключились к этому вопросу. Но такая работа потребует дополнительных инженерных сил, а может быть, и приобретение дополнительного современного оборудования. Я признал, что пока мы такие задачи ставить не могли, хотя по части оборудования завод никогда и ни в чем нам не отказывал.

Тут Антонов произнёс фразу, которая на меня произвела неизгладимое впечатление: «Сколько Вам нужно дополнительно людей, инженерных кадров, чтобы развернуть требуемые работы по этой проблеме – 50, а может быть даже 100 человек? Ведь, всё – в наших руках, мы же пребываем не где-то в захолустном районе, а в прогрессивном Ленинграде!»

Немного опешив от таких масштабов, я всё же не слишком смущаясь, ответил, что был бы рад, если бы к нам направили человек десять инженеров металловедов и механиков. При этом краем глаза посмотрел на реакцию директора, он молчал и не участвовал в разговоре, но улыбался спокойно и дружелюбно. Антонов заявил, что такое распоряжение даст в управление кадров Совнархоза. На этом аудиенции у высокого начальства закончилась.

Расскажу об итогах беседы с А.К. Антоновым. Несколько дней спустя меня вызвали в совнархоз в управление кадров и попросили более конкретно изложить просьбу о направлении на работу молодых специалистов, а именно, какой специальности, из какого института и в какие сроки. Но предупредили, что по количеству специалистов я должен быть скромнее. Сразу и немедленно такого большого количества выпускников – десять человек, подобрать не удастся (к моей радости). Я и сам к тому времени сообразил, что десять инженеров мне будет непросто полноценно загрузить работой. В обсуждении, мы легко договорились, что из Политехнического мне направят на работу пять молодых специалистов металлургов-металловедов. Это будет весной 1961-го года после распределения в институте.

Дома, пользуясь тем, что Ира к этому времени уже ушла из Физико-технического института и перешла работать на нашу кафедру преподавателем, я её попросил присмотреться к ребятам-дипломникам и подобрать наиболее подходящие кандидатуры выпускников. В данный момент все они выполняли свои дипломные работы. Ещё уточнил, чтобы она обратила внимание на парней – девушек у нас и так достаточно. В эти годы в институте училось уже много студентов, группы были большие по двадцать человек, не то что в наш первый послевоенный год. Мне показалось, что эта задача не должна быть сложной.

Ира хорошо знала всех студентов нашей специальности, она им преподавала разные дисциплины, но особенно подробно – рентгеноструктурный анализ. Она легко могла подобрать подходящие кандидатуры. Но результат оказался на редкость неожиданный. Просто смехотворный! Её выбор пал на двух крохотных девчушек, все остальные по разным критериям совершенно не подходили.

Естественно я расстроился. Но Ира меня успокаивала простыми доводами – «лучше меньше, да лучше». В итоге, так и оказалось, обе девушки поступив к нам на работу, очень скоро проявили себя с самой лучшей стороны. В короткие сроки они стали ведущими специалистами и проработали на нашем заводе всю жизнь. Одна из них – Лена отличалась незаурядной энергичностью, порывистостью и широким охватом в решениях проблем. Вторая – Таня, наоборот была вдумчива, нетороплива, обладала глубокими, даже энциклопедическими, знаниями и, вообще, имела широкий и разнообразный круг интересов, о ней можно смело сказать: «Талантлива во всём». Одно жаль, обеих уже нет на этом свете, оставили о себе только самую добрую память и своих немногочисленных потомков – у каждой по одному сыну!

Их звали Лена Сомова, в замужестве Елена Петровна Силина, и Таня Казаринова или Татьяна Алексеевна Казаринова – после замужества она свою фамилию не меняла.

Так неожиданно скромно, но весьма полезно, завершилось поручение верховного начальника Совнархоза о направлении к нам на работу большого количества специалистов!

Теперь немного расскажу о приёме на работу новых сотрудников в первые годы моего руководства лабораторией. Ещё в первый год нашего переселения в новое лабораторное здание (1955 г.), мне из отдела кадров сообщили, что нужно переговорить с двумя мальчиками, молодыми специалистами, направленными на завод, но не совсем по нашей специальности. Оба оказались физиками, правда, из нашего Политехнического института. Я с ними охотно встретился и, немного пообщавшись, понял, что ребята нам подходят. Их звали Зима Александрович Колпаков и Вадим Петрович Камоликов. Они были совершенно разные и по характеру, и по своим устремлениям, и по жизненным планам. Скоро выяснилось, что наша работа им интересна, соответствует полученному прекрасному образованию, а главное – она будет полезна и нужна заводскому производству. Оба доказали это, много лет проработав на «Электросиле», особенно З.А. Колпаков, который практически до пенсии работал на нашем заводе.

Весной 1959-го года очень похожая ситуация повторилась с ещё одним физиком, окончившим всё тот же Политехник. На этот раз это была девушка, точнее молодая замужняя женщина Галина Ивановна Арковенко. Получилось так, что её принимал и направил ко мне на работу лично Владимир Николаевич Королев, который к этому времени уже освободился от обязанностей заместителя директора филиала института, но ещё руководил Центральной заводской лабораторией. Так получилось, что жизненный путь Галины Ивановны на долгие годы оказался тесно связаным с судьбой завода. Она, будучи от природы наделенной незаурядными способностями, обладая высоким интеллектом, отлично воспитанная (мамой-педагогом высокого класса), сразу же принялась решать непростые заводские проблемы. Довольно быстро выдвинулась в руководство лаборатории и всю трудовую жизнь отработала на «Электросиле». В настоящее время помогает двум дочерям растить и воспитывать внуков и правнуков.

Далее
В начало