Ах ты, удаль молодецкая!
Ах ты, девичья краса!
Русская народная песня

Девочками я начал интересоваться рано, еще в деревне, где семья была в эвакуации.

Деревенская жизнь вообще предоставляет больше возможностей раньше узнать о многом, что для городских ребят остается загадкой. В деревне жизнь природы совершалась у нас на глазах, и мы многое видели и многое понимали. Раннему сексуальному образованию способствовали и постоянные контакты с подростками постарше, у которых половая жизнь и мечты о ней были постоянным и излюбленным предметом разговора.

Конечно, во всем этом было много фантазий, полудетских мечтаний, но они разговаривали между собой почти исключительно о сексе, нимало не заботясь о нашем присутствии, а мы жадно впитывали эти порой невероятные рассказы. Так что фактическая сторона половых отношений была нам открыта с детства; оставалось «только» перейти от слов к делу.

Вернувшись в город, я не забывал узнанного в деревне и потому казался сам себе умнее и старше, «образованнее» моих ровесников. На деле же я был тем, чем был: робким неловким неопытным мальчиком и подростком. Девочек вокруг было много, мы постоянно общались, но как перейти к главному, ни мы, ни они толком не знали. Сексуальная жизнь взрослых в городе была более скрытой от нас, а об официальной пропаганде я скажу несколько слов ниже.

Советский Союз унаследовал от царской России не только религиозное отношение ко многим явлениям общественной жизни (см., например, книгу Н. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма»), но и традицию отношения к женщине, привнесенную в Россию с Востока.

Русская женщина воспитывалась в полном послушании старшим, особенно главе семьи. Она не носила паранджи и не жила в отдельной части дома, как на Востоке, но жила, стесненная тесными рамками устоявшихся нравов и обычаев Домостроя, в постоянном страхе перед мнением семьи и соседей. Свобода нравов, выраженная в русском народном творчестве, никогда не реализовалась в жизни.

Русские лирические песни, воспевающие любовь и страсть, никогда не имели в виду законного супруга. Песни эти были отдушиной, потому что на практике невеста в России, как правило, не встречалась с женихом до самого сватовства, а судьбу ее решала не она, а ее родители и родственники.

Еще Иван IV Грозный (1530-1584) считал вполне нормальным собирать для выбора очередной невесты многочисленные «ярмарки невест» с предварительным отбором участниц по всем регионам тогдашней России по примеру ханов восточных кочевых племен. Как и в странах Востока, непременными условиями для невесты были происхождение из хорошего рода и девственность. Свою невесту он впервые видел на этой ярмарке, заменявшей обычное сватовство.

Несмотря на протесты Церкви, царь продолжал менять жен, так что под конец Церковь отказывалась признавать законным наследником престола младшего сына Грозного, погибшего в детстве царевича Димитрия. Так, на одном этом историческом примере видно, насколько разными были требования к жениху и невесте.

Конечно, много воды с тех пор утекло, но во все времена, включая и советское время, от невесты продолжали требовать скромности и девственности. Поскольку последнее требование на практике выполняется не всегда, невеста в первую брачную ночь представляла заранее подготовленное объяснение отсутствующей невинности.

Официальная советская пропаганда делала многое, чтобы свобода нравов с Запада не перекочевала в СССР. Ну, например, советские кинофильмы избегали показывать сцены супружеской неверности или добрачного секса. Там, где это было неизбежно, например, в экранизации «Анны Карениной» Л.Н. Толстого, прибегали к фигурам умолчания. В добротном фильме «Москва слезам не верит», который вышел на экраны в 80-е годы, совращение было показано символически с помощью настольной лампы, которую героиня зажигала несколько раз, чтобы остановить домогательства партнера, а потом не зажгла.

Прямой показ сексуальных сцен был под запретом почти до времен Перестройки, когда вышел фильм «Маленькая Вера», ставший на короткое время шумной сенсацией. Импортные фильмы, содержащие такие сцены, подвергались перемонтажу и купюрам. Иногда перемонтаж приводил к тому, что авторы исходной ленты не узнавали свое собственное произведение, как случилось, например, с английским фильмом «О, Счастливчик!»

Другим примером решения сексуальных проблем стали для меня США. Здесь ни одному нормальному жениху не придет в голову требовать невинности от невесты, потому что американские женщины боролись и добились равноправия с мужчинами в области секса. Здесь девушка выходит замуж, вволю нагулявшись, с тем, чтобы теоретически оставаться верной женой до конца жизни. Печальная статистика разводов этой теории не подтверждает.

СССР и США – пример двух крайностей в подходе к одному и тому же вопросу. Но крайности, как известно, сходятся. После переезда в Америку моя жена стала выписывать и читать для овладения языком книги массовых серий для женщин. В этих книгах героиня обычно ведет свободный образ жизни, встречается с множеством мужчин, затем находит свою самую главную и единственную любовь, выходит замуж и в постели неизменно оказывается… девственницей. Это пишут в стране, где в порядке вещей при первом представлении называть своего спутника или спутницу «boyfriend», «girlfriend» (любовник, любовница).

Те же мерки применялись в СССР и к другим видам искусства. Робкая юношеская влюбленность, идеальные чувства – да, но откуда берутся дети, должно было оставаться тайной для зрителей. Конечно, не допускались и какие-либо упоминания о сексе в школе. Короче говоря, мы росли дико невежественными подростками, спасибо родной партии и правительству. Даже родители во многих случаях избегали объяснения, столь необходимого детям.

Целомудрие власти доходило до таких крайних пределов, что даже «священные тексты» Маркса и Энгельса при публикации подвергались цензуре, а книга Августа Бебеля «Женщина и социализм» не переиздавалась десятилетиями. Раздел об общности жен неукоснительно изымался из текста «Коммунистического манифеста», издаваемого массовым тиражом в виде брошюр, чтобы не вносить смятение в умы. Исключение делалось только для собраний сочинений.

В школьных библиотеках и на полках свободного доступа во взрослых библиотеках книги по проблемам секса и художественная литература с описанием сексуальных сцен отсутствовали. Подросток мог пытаться такие книги получить, но библиотекари имели списки книг, которые было запрещено выдавать на руки «детям до 16 лет». Так что, например, «Жерминаль» Э. Золя или совершенно невинный «Разгром» А. Фадеева в полной версии подросток получить не мог.

Зато существовали массовые урезанные издания для школьников, где все подозрительные места были убраны. Такой же контроль был установлен и в кинотеатрах.

Быстро поняв, что «общность жен» сродни общественным унитазам из золота, наши коммунистические лидеры в практической деятельности исходили из принципа «как бы чего не вышло» и ревностно защищали то, что еще вчера так яростно ниспровергали. В число этих защищаемых ценностей попало и раздельное обучение мальчиков и девочек в школе. О том, как общность жен расценивалась официальными властями, я расскажу в другом месте.

Теперь я понимаю, что власти выбрали политику умолчания о вопросах пола не случайно. Просто оказалось, что требования жизни сильнее запретов и постановлений, а этого партия жизни простить не могла. Так и случилось, что, с одной стороны, признавалось право вести разгульный образ жизни для руководителей (начиная с верхушки) и, с другой стороны, замалчивалось право на нормальную жизнь и образование для подавляющего большинства.

Вообще, в тех случаях, когда Партия не могла справиться с каким-либо явлением путем запрета и подавления, о таком явлении просто умалчивали. Так было, например, с наркоманией и проституцией.

Раздельная школа была перенесена из царской России с небольшими изменениями. Я проучился в такой школе 10 лет и могу сказать, что ничего хорошего в этом нет. Раздельное обучение всегда попахивает казармой и монастырем, хотя и гарантирует на 100%, что «этого безобразия» в стенах школы не произойдет.

Моя жена часто упрекает меня, что я рассказываю байки, т.е. устные, полумифические истории. Но достоверная информация до нашего уровня не доходила и часто заменялась байками в пересказе относительно высоких начальников.

Я представляю здесь впервые нового героя, моего многолетнего сослуживца О.С. Констанденко, который был большим любителем рассказывать байки. Можно по-разному относиться к его эволюции из откровенного демократа в типичного представителя «директорского корпуса», но байки он рассказывал хорошо.

В лице Олега Сергеевича, который, по словам его жены, был по женской части «Ух! Теоретик!», я неожиданно нашел защитника раздельного обучения. «Какая же это учеба, – возмущался однажды Олег, – когда он сидит на уроке, а думает только о том, как бы соседку трахнуть?!» Сам Олег всю жизнь проучился в раздельной школе.

Недодаваемый нам школой опыт общения с противоположным полом мы наверстывали «методом проб и ошибок» вне школы. Кое-что об этом я уже писал.

Костя Рубцов, которому отец привез с фронта богатую коллекцию немецких Железных крестов, одним из первых перешел к решительным действиям. Он подкарауливал знакомых девочек в подъезде, прижимал их к стене и «щупал», а потом со смехом об этом рассказывал. Успеха он не имел.

Должен признаться, что в детстве я был мечтателем. Из простой совокупности фактов я делал порой такие выводы, сплетал такие сюжеты, что сам диву давался. Воображение отчасти заслоняло от меня реальную жизнь с ее грубой неприглядной правдой. Эту мечтательность я сохранил и позднее, что порой очень помогало жить и одновременно приводило иногда к обидным просчетам. Мечтателем я был и в отношениях с девочками. Думаю, что в этом отношении я не одинок.

Помню, как во время каникул в Доме отдыха в Перкиярви мы по вечерам расставались с девочками на ночь. У лестницы, ведущей на второй этаж, мы обменивались последними (до завтра) словами, взглядами, иногда даже робкими прикосновениями. Но этого было достаточно для необыкновенного возбуждения и подъема чувств. Боже мой, как хорошо и как давно это было!

Помню, как ходили мы с девочками с нашего двора в кино и оставались в темноте один на один. Эти нечаянные взгляды, слова, столкнувшиеся руки говорили нам так много, рождали самые смелые, неисполнимые надежды.

Робкий от природы, я не решался на откровенные вызывающие действия, и мне казалось, что я неудачник. Только позже я понял, что моя скромность притягивала девочек сильнее, чем резкость моих сверстников, и научился этим пользоваться. К тому же в результате постоянного, хотя и бессистемного, чтения у меня сами собой выработались хорошие манеры, которые импонировали многим девочкам, видевшим вокруг пьяную ругань и грязь.

Помню, как-то Джон Румянцев познакомил меня с девочкой, которую я совершенно очаровал. Только в последний момент я допустил ошибку: когда она подала мне руку в перчатке на прощание, я пожал ее, не снимая рукавички. Потом я проверил, убедился в своей ошибке и больше никогда ее не повторял. Вот каким я был тогда доморощенным «джентльменом»!

Одно время я был увлечен Раей Каплан, живущей в нашем подъезде на втором этаже. Она была симпатичной еврейской девочкой. Отец ее, Семен Иванович Каплан (кто знает, каким было его настоящее имя), работал заведующим промтоварной палаткой (он же продавец) и находился все время в подвешенном состоянии между свободой и тюрьмой.

В то время (сталинские годы) работники торговли были под непрерывным контролем со стороны государства. Ревизия следовала за ревизией. Руководство торговлей (самые доверенные члены Партии) не были заинтересованы в том, чтобы их подчиненные занимались мелким жульничеством, и строго наказывали за обмер, обвес, пересортицу. Мелкие же работники торговли вынуждены были на это идти, чтобы было из чего платить свои «членские взносы».

Каждая ревизия составляла разгромные акты, а то и передавала дело в прокуратуру для возбуждения уголовного дела. Поэтому Семен Иванович принимал одну ревизию, устранял недостатки, отмеченные предыдущей ревизией, и ходил на допросы в прокуратуру по акту третьей ревизии. И все это в одно и то же время. Воистину, прав был Алексей Толстой, когда писал, что спекулянту нужен «большой запас жизнерадостности».

Помню, как тот же Семен Иванович позже сокрушался, какую ошибку он совершил, купив рижскую мебель за 1200 рублей новобрачным – дочери и зятю. Ведь это был неотшибимый аргумент для прокуратуры. «Жизнь не по средствам», так это тогда формулировалось.

Не могу удержаться, чтобы не привести еще анекдот.

Следователь: Какая у Вас зарплата?
Подследственный: 120 рублей.
Следователь: И «Волгу» Вы купили?…
Подследственный: Я продал «Победу», прикопил и…
Следователь: А «Победу»?..
Подследственный: У меня был «Москвич»..
Следователь: А ”Москвич»?..
Подследственный: У меня был мотоцикл…
Следователь: А мотоцикл?..
Подследственный: У меня был мопед…
Следователь: А мопед?..
Подследственный (с торжеством): А за мопед, товарищ следователь, я уже отсидел!

О том, что Рая тоже меня как-то выделяет из окружающих ее мальчиков, я узнал случайно. Однажды мы играли во дворе в футбол, и в это время ребята принесли и стали со смехом читать дневник Раи, который она неосторожно выкинула в мусорное ведро. Были в этой тетради и записи обо мне.

Конечно, было лестно сознавать, что ты кому-то нравишься, но в то же время было невыносимо стыдно, что глубоко личные мысли так открыто выносятся на всеобщее обсуждение. Сделать же ничего было нельзя, потому что ребят было много, и всех я бы не одолел.

Начиная лет с десяти, мальчики начинали живо интересоваться половым вопросом, причем, интерес этот принимал порой уродливые формы.

Помню, как однажды на даче в Мельничном Ручье мальчик и девочка из нашей компании пошли вдвоем погулять. За ними тут же отправились «следить» все остальные ребята. Что им хотелось увидеть, они и сами не знали. Но сама идея остаться один на один с девочкой казалась ребятишкам странной и непонятной и, конечно, связанной с сексом. Интерес к дневнику был из той же серии. Представилась возможность заглянуть в таинственный мир, имя которому женщина.

Жизнь шла, мы взрослели, и «женский вопрос» неизбежно вставал перед нами. Вставал он и перед администрацией школы. Надо было что-то придумывать, но все новое было опасно. К счастью для наших учителей все было придумано до них. Как только мы достигли 8-го класса, в нашей школе появилась делегация соседней женской школы, и мы заключили «Договор о дружбе». Договор этот включал совместное проведение двумя школами различных мероприятий, в том числе, и «вечеров отдыха».

Уже при обсуждении программы первого вечера мы все перезнакомились с Розой Богомоловой, веселой, задорной, общительной девочкой, которая, казалось, не делала различия между мальчиками и девочками. Увы, эта смелость и жизнерадостность не принести ей удачи в жизни. Она так и не сумела построить прочную семью, хотя нравилась многим.

Так закончилось наше монастырское житие, и мы начали дружить с девочками в организованном порядке.

Из проводимых мероприятий больше всего запомнились вечера отдыха с танцами и театральный кружок. На танцы нам приходилось одевать плавки, потому что нас непрерывно преследовала эрекция Одним словом, танцы были удовольствием и мучением одновременно.

Танцевали мы всегда в большом зале под пластинки. Магнитофонов в нашем распоряжении еще не было. Пластинки эти были в большинстве довоенными, так что звучало незабвенное «Утомленное солнце», «Пасодобль» и т.п. Конечно, это были все те же медленный и быстрый танцы вместо танго и фокстрота. Ничего современного нам не играли: не было пластинок, да и под запретом было все иностранное, а советские композиторы, видимо, танцевальной музыки не писали.

В интимных компаниях на дому мы слышали другую музыку. На барахолке предприимчивые молодцы продавали музыку «на ребрах». Это были гибкие пластинки, записанные на самодельной аппаратуре. Материалом для таких дисков служили старые рентгеновские снимки, откуда и произошло «на ребрах». Источником мелодий для этих записей служили передачи «Голоса Америки» на коротких волнах, поэтому исполнить их на официальном вечере и в голову никому не могло прийти. Зато мы отводили душу на домашних вечеринках.

С этой музыкой в наши комнаты врывалась совершенно иная жизнь с раскованными ритмами и мастерским джазовым вокалом. Мы слушали все это, а некоторые даже танцевали, неумело, но с чувством. Конечно, качество было низким, врывались помехи и какие-то скрипы, но мы слушали, не отрываясь.

Руководителя для театрального кружка не полагалось по штату, режиссером и исполнителем главной роли был я. Для постановки я выбрал «Баню» В.В. Маяковского и мы успешно показали одно представление в школе. Это всегда была беда самодеятельного театра: готовишь спектакль всерьез, а показывать его негде. Конечно, я тогда не мог оценить и тем более показать со сцены весь яд, которым насыщена эта трагикомедия, да и текст в моем распоряжении был сильно отредактированным вариантом и рановато было нам ее ставить, но спектакль получился веселый.

Друзья мои танцевали, ухаживали за девочками, организовывали домашние вечера и дни рождения. Я участвовал во всем этом, но как бы автоматически, отстраненно. Меня посетило огромное счастье (или несчастье). Я переживал в эти годы свою первую любовь.

Валерия Атрашкевич. Вот заветное имя, которое я не мог произнести без внутреннего трепета, по крайней мере, лет пять. Высокая, статная, с развитой фигурой и ласковыми бархатными глазами, казавшаяся старше своего возраста, эта девочка сразила меня с первого взгляда, нимало об этом не заботясь и даже не заметив этой победы.

Однажды я увидел себя рядом с ней на фотографии и понял, что должен ей казаться гадким утенком. Это не излечило меня, но остановило готовые сорваться с языка слова признания. Я понял, что слишком молод для нее, но это было нелегко. Отношения наши были неравными: тихое обожание с моей стороны и ее спокойное, хотя и дружелюбное равнодушие. Считанное число раз мы оставались один на один, дважды или трижды я даже побывал у нее дома, но я был скован и молчалив. Мой обычно бойкий язык отказывался мне повиноваться.

Теперь, по прошествии лет, я понимаю, что представлял собою жалкое зрелище. И все равно быть с нею рядом было для меня счастьем.

Несколько лет спустя в подмосковной электричке я встречу Зину Шугаль, одноклассницу моей героини, и она попытается завести разговор о Валерии, но я ее остановлю. Я не хотел знать что-либо о реальной женщине с этим именем, я хотел оставить ее образ в неприкосновенности.

Большинство моих одноклассников относилось к девочкам много легче, чем я. Помню своего одноклассника Вадима Бельского. Мы жили почти рядом, и я бывал у него в гостях. Обычная семья служащего; отец его работал главным инженером на Кировском (Путиловском) заводе. Боюсь, что путал по молодости главного и старшего инженера. По моим нынешним представлениям на главного инженера Бельский-старший не тянул.

Вадим однажды со смехом мне рассказал, как Москва добивалась выполнения плана. Просто при невыполнении плана директору завода и главному инженеру переставали платить зарплату. Ее выплачивали задним числом после того, как отставание было ликвидировано, иногда с добавлением премии.

Так вот, Вадим Бельский пустился ухаживать за девочками вовсю. Домашние вечеринки с неизбежным сексом ему нравились, но карьера его была короткой: очередная девочка оказалась беременной, и Вадим вынужден был спешно жениться по достижении 18 лет. Что было с ним потом, не знаю.

Однажды побывал у Вадима на вечеринке с девочками и я, но моя предполагаемая партнерша не пришла (мама не отпустила), и я провел ночь в этой компании, болтаясь один по квартире, где из каждого угла раздавались охи и вздохи.

Легким в обращении с девочками был и другой мой одноклассник, Борис Веселов. Его родители работали в Карелии не то геологами, не то строителями, а Боря оставался в ленинградской квартире (комната в коммуналке) один. У него тоже, что ни вечер, были вечеринки с девочками, но я к нему не ходил. Борис был грубоват, а позже циничен, и мне это не нравилось.

Однажды после школьного вечера с танцами мы проводили домой крупную девушку с черными глазами и темными волосами. Не помню, как ее звали. Расставшись с ней у порога ее квартиры, мы отправились домой. «Не дает, – вдруг пожаловался Борис, – жених у нее моряк, сейчас в плавании. Умирает – хочет, а не дает. Плавки зашитые носит, чтобы не дать. Ну, я как-нибудь с ножичком к ней подлягу…». Не знаю, привел ли он свой бандитский план в исполнение.

Числа пятнадцатого июня 1954 года я встретился с Вадимом Бельским, и мы договорились вместе пойти в ЦПКИО им. С.М. Кирова на проводы «белых ночей» 22 июня. Вадим зазывал меня и обещал познакомить с девочками, я согласился. Ни он, ни я не знали тогда, что нам не суждено будет увидеться никогда.

Далее
В начало