А время бежит. Вот и весенняя капель отзвенела. И наконец, на­ступил этот день. Дмитрий Георгиевич сел и сказал:
-   Уроки окончены. Но до звонка ещё осталась минута. Посидим и помолчим на дорожку.
Вовка Мануйлов не удержался, ввернул:
-   Минута молчания. — и сам застеснялся неуместности шутки. Время споткнулось. Эта минута текла бесконечно, она протянулась на целые годы, от первого класса и до последнего, от самого начала войны — через голод, болезни, тревоги и слёзы, потери родных, через радость Победы, дружбу, любовь — к волнующему моменту, когда прозве­нит наш заветный звонок, возвещающий новую жизнь, отсекающий школь­ное прошлое, свежий ветер ударит в лицо, распахнёт перед нами неви­димые ворота, откроются незнакомые дали без края, без горизонта, под ноги лягут пространства страны с её городами и пашнями, хребта­ми заснеженных гор и морями, с бесчисленным множеством троп и дорог — и каждому нужно ступить на свою, чтобы не ошибиться, не заплутать, выбрать именно ту, на которой тебя ожидает то самое главное, ради чего стоит жить, угадать своё   место, призвание… Выли у нас из Иркутска солидные люди, рассказывали об институтах, о специальностях, о производстве — и многие выпускники уже выбрали, знают, куда посту­пить, чтобы дальше учиться, другие останутся здесь, пойдут на рабо­ту кто в МТС, кто на ферму… Как сложатся судьбы у нас?  Все мы, конечно, надеемся, верим в удачу, волнуемся, как перед самым серь­ёзным экзаменом. Не перед тем, выпускным — нет, этот экзамен осо­бенный, здесь непонятных вопросов великое множество, кругом идёт голова, и отвечать на эти вопросы мы будем поступками, всей своей жизнью. Мы молча сидим, все восемнадцать выпускников, и каждый из нас погружён в свои души. Слышно, как муха жужжит и колотится о стекло, не догадываясь, что рядом распахнута створка окна, и вылететь мухе на волю ничто не мешает. Ведь сколько сомнений, а выход для каждого, может быть, рядом — простой и естественный, лишь только нужно увидеть его…

Когда прозвенит наш последний звонок? А может быть, просто за­были о нас? Нет, не забыли. Громом взрывается школьная тишина, и мы, не сговариваясь, дружно встаём и слушаем долгий — сегодня особенно долгий звонок. Это школа прощается с нами. Женька-профессор бледнеет и поправляет очки. Валька Шаманова шмыгает носом. Крепко сжимаю до сантиметра знакомую крышку моей бывшей парты.

Мелькают один за другим выпускные экзамены — и вот на послед­ней «линейке» в присутствии учителей и родителей Григорий Петрович вручает нам аттестаты. Аттестаты зрелости. Вручает торжественно, как ордена. А после вручения, по обыкновению гулко откашлявшись, он не­ожиданно будничным голосом держит последнюю речь перед нами:
- Вот вы и окончили школу. Отныне вы — взрослые люда. Мы по­старались дать вам необходимые знания. Вам помешала война. Вам не хватало преподавателей…

Волнуется Григорий Петрович. Он вынимает из кармана платок и мимолётным движением проводит по влажным глазам. Плачет Григорий Петрович. Я замечаю у него седину на висках, морщины у глаз, поре­девшие волосы. Стареем наш строгий директор.
- Однако война и закалила вас, — берёт себя в руки Григорий Петрович, и снова металл командирского голоса крепнет над строем выпускников. — Школа даёт вам не только определённые знания, она формирует из вас гражданина страны. И война в этом смысле была пе­дагогом для вас, суровым и требовательным, она заменила учителей, воевавших на фронте. Суровая жизнь укрепила гражданские качества вашего поколения. И Родина будет в надежде на вас. Мы выражаем уве­ренность в том, что наши ученики, как ваши матери и отцы, как стар­шие братья и сестра, сделают всё, чтобы наша страна процветала и крепла, чтобы жизнь становилась всё лучше, а небо для будущих ва­ших детей не омрачалось войной, чтобы не было впредь «похоронок» и голода! — Выправив плечи, Григорий Петрович разводит руками в знак окончания речи и улыбается как-то по-детски, открыто, доверчиво. — Вот, значит, так. Учитесь, берите страну в свои руки и воздвигайте *   всеобщее счастье. А мы вам пожелаем успехов.

Он аплодирует первым /но не себе, конечно, а нам/, за ним дружно хлопают учителя и родители, и мы тоже хлопаем — смущённо и не­уверенно. Родители, глядя на нас, утирают глаза.

Выхожу с аттестатом из школы и останавливаюсь на крыльце, оглядывая с высоты родное село и как бы прощаясь с ним навсегда. Село залито солнечным светом, утонуло по крыши в черёмухе. Я вижу его сейчас не таким, каким знал до сих пор, мир на нём замыкался в окружении горных отрогов, а жизнь проходила в пределах, очерчен­ных необходимостью нашего быта — теперь же я вижу село островком в необъятных просторах страны, распростёршейся за горизонтом, и уже близко то время, когда я увижу её, проплывающую за окнами ско­рого поезда, увижу знакомые по названиям города, дымящие трубы за­водов, могучие реки, просторные степи, Уральские горы, а поезд по­мчит меня дальше и дальше на запад, за Волгу, всё ближе к Москве, куда я стремлюсь всей душой…

И всё же в какой-то момент, поздним вечером, когда подёрнется пеплом закат, под монотонный звон рельсов и перестук вагонных колёс вдруг запоздало сожмёт моё сердце тоской по родному селу, оставлен­ному в невероятной дали, по скособоченным избам, заплотам, стоящей на взгорке и затенённой старыми соснами школе, цветущей черёмухе в палисадниках и милым девичьим глазам. Как будто неясным предчувст­вием утраты всего, что оставил, что мне было дорого, дохнёт на меня — и я впервые серьёзно, с тревогой задумаюсь о будущей жизни.

Что ожидает нас там, впереди?..

2009

В начало