У меня, студента факультета журналистки Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко, архипроблема. Нужно становится на комсомольский учет, а я-то из него в армии исключен.

Как быть?

Сначала тянул резину. Потом заявил, что билет и учетную карточку у меня украли в транспорте. Надеялся: а вдруг, пожурив, выдадут новые документы. И что я узнаю? Александр В., которого я не раз возил к родителям и делил в столице хлеб-соль, в мое отсутствие на собрании заявил:

– Надо еще проверить, как он их потерял!

Запахло не то что жареным — пережаренным. Если выплывет правда, в тот же день распрощаюсь с университетом.

Забегая на четверть века вперед, обнародую такую деталь. Именно спустя столько лет мы с женой вернулись в Киев. На тот момент я был заместителем главного редактора газеты «Правда Украины», располагавшееся в здании «Прессы Украины». И вот в один из дней открываются двери кабинета, и на пороге появляется мужчина:

- Узнаешь?!

Невероятно, но факт: посетителя выдал густой как для его комплекции голос.

- Саша!

Мы вышли на лестничную клетку, где гость мгновенно задымил. И полилась беседа – срок прошел немалый. Само собой, его выступления на комсомольском собрании я не упоминал: зачем ворошить прошлое, которое все едино не изменишь?

Собрались расходиться. И тут Александр вдруг говорит:

- Ты знаешь, я ведь забрел непросто покалякать. У меня к тебе есть дело!

- Слушаю!

- После развода и повторной женитьбы я взял в кредит однокомнатную квартиру. Ежемесячно делаем взносы. Остается еще три тысячи в долларовом эквиваленте. Вот я  и зашел узнать: ты мне эту сумму не одолжишь? Чтобы я одномоментно погасил кредит, а тебе буду порциями возвращать.

Была ли у меня такая сумма? Да! Но я в услуге отказал. Думаю, вы поймете, почему.

…Но вернемся в студенческие годы. Я решил играть ва-банк. Поехал в Пирятин, пошел в райком комсомола и рассказал третьему секретарю Ляшенко историю об украденных документах. И санкциях, могущих в связи с этим событием, возникнуть. Та, немного посомневавшись, махнула рукой:

– А, ладно! Фотографии принес? Хорошо. Садись и пиши заявление о вступлении.

– Но если увидят – а увидят непременно – что я вступил в ВЛКСМ в 1971 году, возникнет вопрос: во-первых, почему не принимали раньше; и, во-вторых, а что же тогда у меня стибрили?

– Не умничай! Пиши, пока тетя не передумала! – секретарь углубилась в бумаги.

Через пять минут я уточнил:

– А что указать в графе «место работы»?

– А ты где трудился до армии?

– На кирпичном заводе.

– Вот и пиши «кирпичный завод».

Вручая через час (я как раз успел сбегать за бутылкой «Шампанского» и шоколадкой, которые, справедливости ради надо сказать, секретарь долго отказывалась взять) новенький комсомольский билет, она сказала:

– В нем дата приема стоит первичная – 1964 год. А в секторе учета указан нынешний.

И поймав мой несколько непонимающий взгляд, добавила:

– Да с приемом рабочих у нас ныне напряженка, так что один труженик кирпичного завода существенно изменит общую статистику. Давай, носи билет с гордостью и больше не зевай!

Фу-у, наконец, и я состою на учете и могу с полным правом посещать комсомольские собрания. И никто уже не будет смотреть на меня с подозрением.