(1991 год; г. Новый Уренгой, Тюменская обл., РФ)

Не стало страны, в которой мы родились. Приказала долго жить партия, членом которой я состоял вовсе не из карьеристских побуждений. В адском пламени инфляции сгорели сбережения. Уезжая из Ашхабада, мы сдали квартиру, а тут получить – не успели: дом, в котором ее гарантировали, сдавался поздней осенью. И у обоих – полное отсутствие какой-либо работы.

Вывод весьма неутешительный: несмотря что после 40 это более чем непросто, жизнь предстоит начинать сначала – что называется, с чистого листа.

Первым делом кинулись отправлять назад на «большую землю» вещи. Они занимали один из редакционных кабинетов. А поскольку здание отдали станции «Скорой помощи», ее главный врач, торопясь справить новоселье, за что я его совсем не осуждаю (прозеваешь – передумают!), заявил:

– Не заберешь к послезавтрему шмотки, прикажу выбросить на улицу!

Я об этом узнал в Тюмени, где печатал очередной номер еженедельника. Тут же все бросил и первым же рейсом вернулся в Новый Уренгой. Жена – молодчина! – буквально за полдня сумела договориться о покупке вагончика, куда можно было бы сложить скарб (очередь на контейнеры -полгода).

Машина же – не проблема. Знакомые ребята погрузят.

Но их ведь надо угостить. И хотя с едой проблема (на талон –2 кгмяса или колбасы в месяц), с водкой – вообще полный завал. Даже предусмотренные две бутылки на рыло отоварить чаще всего не удается.

Как быть?

Бывшая заведующая орготделом горкома (муж служит в должности заместителя начальника ГОВД), входя в наше положение, соглашается позвонить директору горторга и попросить его посодействовать в приобретении ящика водки.

Чувствую себя более униженным, чем с пресловутыми талонами, иду: если вещи окажутся на улице, нам на замену не заработать за весь остаток жизни.

Захожу в кабинет, пытаюсь плотно притворить за собой дверь.

– Не нужно! – громко, чтобы слышала секретарша, говорит директор. – Оставьте открытой! У меня ни от кого секретов нет!

Я готов сквозь землю провалиться: посторонние будут слышать, как я унижаюсь за ящик водки. Увы, делать нечего – ситуация безвыходная. И я начинаю, правда, полушепотом, излагать просьбу.

Теша при этом досаду мыслью, что демократия и гласность побеждают: вон и блат уже выставляют напоказ.