Кадры решают все
И.В. Сталин
Приказ начальника –
закон для подчиненного
Дисциплинарный устав ВС СССР

Итак, я отправился из Москвы к новому месту службы в полном неведении, что и где я буду делать.

Проснувшись утром, я обнаружил, что пассажиры вагона прямого сообщения «Москва – Джусалы» – в большинстве своем молодые хорошо одетые приятные люди. Много в вагоне было офицеров, да и те, что были в гражданских костюмах, отличались военной выправкой.

Хотя вагон этот отцепляли от поезда где-то в Казахстане, представителей среднеазиатских народов среди обитателей вагона не было, что показалось странным.

Поскольку ехали мы примерно в одно и то же место (я проверил по карте), то попытался выяснить, что же такое – загадочная станция Тюра-Там, но ясного ответа не получил, пока меня не отвел в сторону старший лейтенант Красноглядов – плотный красивый молодой мужчина с красным от прилива крови лицом в артиллерийском парадном мундире..

Он посоветовал мне не задавать вопросов, ответы на которые я найду на самой станции. Я спросил у него, чем же занимаются в самом центре обширного пустынного региона военнослужащие. Он ответил, что там проводятся испытания ракет, но посоветовал об этом не распространяться.

Мне и этих сведений оказалось достаточно. Мое юное воображение тут же нарисовало картину одетых в теплые костюмы солдат и офицеров, которые, сидя в окопах, запускают маленькие боевые ракетки и наблюдают за их полетом. Мужественные люди с загорелыми обожженными морозом лицами…

И здесь, конечно, потребуются связисты. Воображаемая картина мне понравилась. Я оказался прав относительно теплых костюмов и мужественных загорелых обожженных морозом лиц. Все остальное было совсем по-другому.

За два дня пути все пообщались и наговорились вволю. Постепенно остались позади города и селения, местность становилась все более безлюдной; сначала бесконечная степь, а затем и полупустыня. Рельсы все время петляли, ровных участков пути почти не было. Я спросил у соседей, и они ответили, что железнодорожный путь был проложен русскими инженерами по следам наступавших русских армий, завоевывавших Туркестанский край. При этом путейцы изучали местные условия и проложили путь так, что его никогда не заносило песками. Снежные заносы бывали, но снежными заносами в России и Казахстане никого не удивишь.

Кондуктор объявил прибытие на станцию назначения. Поезд покинуло множество пассажиров. Оставшиеся в поезде с удивлением смотрели на маленькое неказистое здание вокзала, на пустыню до горизонта и недоумевали, что могла делать здесь хорошо одетая толпа прибывших, среди которых было приличное количество офицеров и молодых женщин в модных нарядных платьях. Наш вагон вообще отцепили на этой неприметной станции Тюра-Там. Так разъяснилась тайна «Джусалинского» вагона.

Как и подобает военнослужащему, я зашел в кабинет военного коменданта станции. Он взглянул на мои документы и посоветовал найти попутный автобус до «10-й площадки». Позднее я узнал, что все крупные объекты именовались по названиям в документации военных строителей. Десятой площадкой назывался жилой городок.

Пока я нашел автобус, он был уже почти полон. Я занял одно из последних свободных мест, и мы отправились. Проехав километра два, я увидел слева реку и селение. Река эта называлась Сыр-Дарья – великая среднеазиатская река, а селение, где жили казахи, просто «Хутор». Кое-кто из офицеров снимал на хуторе замечательно дешевые квартиры «со всеми удобствами во дворе». Но наш путь лежал не туда.

Еще через километр показался контрольно-пропускной пункт со шлагбаумом. Тут дежурный контролер-солдат потребовал пропуск. Я был единственным, у кого его не оказалось. Мне пришлось выйти из автобуса и предъявить документы офицеру, который разрешил мне следовать дальше. Автобус терпеливо ждал моего возвращения; шоферу все это было не в новинку.

С контрольно-пропускного пункта видны были отдельные строения десятой площадки. Направо возвышалась водонапорная башня, а перед нами лежала ровная асфальтированная дорога.

Вскоре показались современные многоэтажные дома, и мы оказались в городе. Десятая площадка оказалась довольно крупным поселением. Позднее я узнал, что населения в жилом городке было не меньше, чем в областном центре Кзыл-Орда. Я приободрился: все-таки это был город.

Со станции дома не были видны. Так было задумано проектировщиками. Это был один из элементов маскировки. Небольшая возвышенность надежно укрывала строения от постороннего взгляда. С поезда, идущего полным ходом, городок можно было наблюдать всего несколько секунд с приличного расстояния.

На главной площади у большого здания мне посоветовали выйти. Я прибыл к новому месту службы. Большое здание оказалось штабом, другое – приличных размеров неподалеку – гарнизонным домом Офицеров.

Разведывательных навыков у меня не было, но один взгляд на здание штаба и прилегавшего к нему служебного корпуса поведал мне о многом. На крышах было установлено множество разнообразных антенн, в том числе и остронаправленных. Сразу стало понятно, что штаб, точнее, вычислительный центр, получает и обрабатывает большое количество информации.

Относительно вычислительного центра я попал в точку. Там он и находился. Организация, куда я попал служить, была серьезным учреждением. Для сравнения скажу, что на крыше штаба корпуса в Ленинакане я ничего подобного не видел.

В штаб меня, конечно, не пустили и отправили в бюро пропусков на другой стороне площади. Проверив мои документы, женщина сказала: «Вам надо в отдел кадров, но сейчас уже поздно. Я дам Вам направление в гостиницу в деревянный городок, переночуете, а с утра приходите».

Так оказался я в поселке типовых финских домиков, самый большой из них и был гостиницей. Офицеры называли его между собой «Золотой клоп», что точно отражало реальность.

Сдав чемоданы в камеру хранения, я получил свою койку и отправился на ужин. По дороге в столовую я прошелся по местному парку, который назывался Солдатским. Это была гордость городка; все саженцы были доставлены самолетом издалека, все было посажено своими руками.

Тополя были молодые и тени почти не давали, но все-таки это был парк. Тогда жившие в городке люди еще не знали, что радость будет недолгой. Как только корни растущих деревьев дойдут до солончака, верхушки их будут засыхать. Пока листья зеленели.

Столовая была размещена в типовом здании. Внизу был буфет, где продавали соки и воды. Спиртного в продаже не было. Я в нем не нуждался, но факт отметил. Выбор блюд был небольшой, а качество пищи – средним. Я привык питаться вне дома и съел все выбранное мною. Пища почему-то отдавало больничным запахом. Очевидно, посуду мыли с дезинфицирующими составами.

Делать до утра было нечего. Я пошел вдоль улицы. Напротив столовой была школа – тоже типовое здание, затем я увидел два многоэтажных здания общежитий – мужское и женское. Напротив женского общежития был маленький кинотеатр «Заря», потом какое-то служебное здание, а там уже начинался штаб, а с правой стороны – дом Офицеров. Дальше я не пошел и вернулся в гостиницу, куда уже вернулись мои соседи и затеяли шумную игру в преферанс. Многие были в подпитии, хотя спиртное и не продавалось.

Позднее мне разъяснили положение с алкоголем. В жилом городке был «сухой закон». На хуторе и в пристанционном поселке спиртное тоже было под запретом, но вагоны-рестораны в поездах продавали вина и водку без ограничения во время коротких остановок.

Заветная бутылка доставалась не каждому. Офицеры штурмом брали вагон-ресторан, и остаток пути поезд шел без спиртного. Буфетчики были счастливы: план по продаже винно-водочных изделий (был и такой) перевыполнялся в каждом рейсе.

Кроме того, многие казахи, живущие на станции, промышляли нелегальной продажей водки. Это называлось «Стучи в любую дверь» и «Рубль за градус», потому что бутылка водки стоила сорок рублей, значительно выше тогдашней государственной цены. Одну заветную фразу по-казахски – «Арак бар?» (Водка есть?) – знали все офицеры.

Еще в 1954 году Тюра-Там был богом забытым разъездом в пустыне. Там даже не было запасного пути, чтобы поставить вагоны с первопроходцами. Ближайшей станцией были Джусалы, в часе езды поездом. Почти таким же по внешнему виду Тюра-Там остался и в момент моего прибытия.

Но создание крупной войсковой части изменило жизнь местного населения в корне. На работу на площадки местных практически не брали: и образования не хватало, и режимные требования были строгими. Но спекулировать водкой в пустыне – это был дар Аллаха!

Офицеры, работавшие с боевой техникой, водку не покупали: казенный спирт имелся в изобилии. Жены офицеров соревновались между собой, кто вкуснее «сварит» спирт. Его смешивали с водой в необходимой пропорции и действительно варили в кастрюлях. Тут использовалось все: корки цитрусовых, варенья, фрукты, сушеные травы из аптеки, мускатный орех, чтобы отбить неприятный привкус. Пить спирт, просто разведенный водой, было можно, но приносило немного удовольствия.

Я не святой. Я тоже пил спирт позднее. Пил варёный, пил разведённый, пил и чистый спирт, запивая его тут же холодной водой. Это помогало расслабиться, а то и просто побыстрее заснуть. Но всегда я делал это скорее по необходимости, чем для удовольствия.

У меня в общежитии всегда была двадцатилитровая канистра спирта, так что было бы желание…

И странная вещь. Все, кто пил спирт умеренно, как я, живут и здравствуют, по крайней мере, доживают до почтенного возраста. Те же, кто пил спирт, не сдерживая себя, давно уже там, откуда никто не возвращается. Причем убившая их болезнь у каждого разная. Вот и судите теперь о вреде и пользе алкоголя.

Наутро я позавтракал и отправился в отдел кадров за назначением. Тут меня встретил офицер, который сказал, что должность, на которую я назначен, увы, занята, и они мне подберут другую. Я резонно возразил, что на должность назначен приказом Министра Обороны, и этот приказ никто отменить не может. На этом мы расстались, недовольные друг другом.

Назначен я был инженером-испытателем отдела № 9 (внешнетраекторные измерения), который в то время размещался на второй площадке. Возглавлял его заместитель командира в/ч 11284 по ОИР (опытно-испытательные работы) полковник Александр Иванович Носов, Герой Социалистического Труда.

Конечно, офицер отдела кадров врал мне в глаза, потому что никто не имел права занять мою должность. Но его задача заключалась в том, чтобы засунуть меня в самую глубокую дыру, куда никто не хотел идти. Моя же задача была выдержать этот натиск и найти приличное место для службы.

Офицеры в гостинице быстро просветили меня. Войсковая часть 11284, она же 25696 для открытой переписки, была огромным соединением, имевшим свои филиалы по всей территории Советского Союза, включая Камчатку. Наихудшими местами для службы офицеров считались измерительные пункты (ИП), размещенные вдоль трассы полета изделия (слово «ракета» было под запретом). ИПы понатыкали по производственной необходимости в такие места, куда даже воду приходилось доставлять на самолетах. Служба же там была наискучнейшей: сначала жди назначенного момента, который часто переносился, затем запиши сигналы с пролетающего изделия и отправь пленку на десятую площадку самолетом. И все.

Тоска и скука, а из развлечений – охота, где она была, и спирт. Плюс пустыня со всеми своими прелестями и отсутствие женщин, кроме жен твоих же ближайших товарищей и сослуживцев. Вблизи ИП населенных пунктов практически не было, так как трасса проходила по малонаселенной местности во избежание возможных жертв и для соблюдения секретности.

Командование понимало, что долго нормальный человек на пункте не выдержит, и переводило офицеров на десятую площадку или поближе к ней. Десятая площадка была «столицей», поэтому должности вроде моей были дефицитными. Моя должность тоже оказалась кому-то обещана, но сначала с нее надо было выпихнуть меня.

Соседи советовали мне ни на что не соглашаться и требовать мою должность, а в случае отказа – возвращения меня в Москву в распоряжение Главного управления кадров министерства Обороны для нового назначения.

И действительно, при новых встречах кадровик стал говорить, что место они для меня найдут, но не на десятке, а «в некотором отдалении» (читай, триста километров и «только самолетом можно долететь»).

Я стоял на своем, кадровик пытался убедить меня принять его предложение. Время шло. Кадровик терпеливо ждал, пока у меня кончатся деньги, и я поневоле стану сговорчивым.

Прошло недели две-три, и кадровик наконец объявил, что кто-то заинтересовался мной. В назначенное время я явился в штаб и имел беседу с высоким тощим до неприличия полковником, который предложил мне должность инженера-испытателя на одной из ближних площадок, куда надо было каждый день ездить на службу местным поездом, а вечером возвращаться на десятку.

Ну, это уже было что-то, и я согласился. Правда, на мой прямой вопрос полковник честно ответил, что радио на этой должности не будет. Но я уже согласился и не стал отказываться.

Полковник Алексей Петрович Долинин, беседовавший со мной, работал на площадке № 2 заместителем начальника отдела № 11. В этот отдел я и был назначен на должность инженера-испытателя.

Так я потерял только что приобретенную профессию инженера-радиста и одновременно усвоил на всю жизнь урок китайской мудрости: непосредственный начальник важнее Императора. Уж если простой кадровик мог переназначать офицеров, нарушая приказ Министра, то, что могли делать генералы в Генштабе!

Кстати, необходимый декорум был соблюден. Первые три месяца я получал денежное довольствие по ведомости отдела № 9, благо, размещался он тогда там же, где служил я. Позже мой перевод был оформлен уже внутренним приказом по части.

Увы, я был не первым и не последним специалистом, который менял профессию в результате непродуманной кадровой политики.

При формировании же Ракетных войск Стратегического назначения (сокращенно – РВСН), где волею судьбы оказался я, на профессию офицера и полученное образование вообще никто не смотрел. Дырки надо было заткнуть. Поэтому отобранные из академий и училищ лучшие выпускники распределялись в соответствии с имеющимися вакансиями. Вот и становились радисты – химиками, электрики – механиками, механики – программистами, а специалисты по генераторам сверхвысоких мощностей, которых и выпускали-то в Союзе с десяток в год, – дизелистами.

Чуть позже начнут брать в армию и выпускников гражданских ВУЗов и распределять их по тому же принципу. Конечно, это было преступлением, но «кадры (отделы кадров) решают все».

По сравнению с традиционными видами и родами войск РВСН были бедламом. Даже учитывая трудности формирования, нельзя оправдать то варварское отношение к человеческим судьбам, которое там царило. Да и с государственной точки зрения использование специалистов в соответствии с их квалификацией было бы куда более плодотворно.

Но тут вступал в действие закон валового производства. Отчетность шла по проценту замещенных должностей. Поэтому главным считалось кого-нибудь назначить, а дальше – жизнь покажет. Да и управлять такими лишенными профессии специалистами было легче.

Пытаться объяснить что-либо командирам высокого ранга было бесполезно. Мне приходилось по роду службы работать с руководителями разного калибра от начальника лаборатории до Начальника Главного управления Министерства Обороны и от бригадира до Министра СССР в промышленности. Чем быше поднимался человек по служебной лестнице, тем безразличнее он становился к отдельной человеческой судьбе. Это, разумеется, не относилось к членам собственной семьи, друзьям и родственникам.

Что касается наших больших лидеров, то им мои «страдания юного Вертера» вообще были бы непонятны. Ведь они никогда не мучились от перемены профессии. Они всегда работали по одной и той же специальности «руководитель». Они были «солдатами Партии», которые работали там, куда их пошлют, и с одинаковой легкостью «руководили» сегодня идеологией, завтра – металлургическим комбинатом, а послезавтра – атомной электростанцией. Образования они тоже не имели, так что потерять приобретенные знания не могли, чем выгодно отличались от специалистов.

Несколько слов о моих высоких оценках в Академии. Жизнь показала, что хорошая успеваемость офицера в учебном заведении для его новых начальников и сослуживцев как красная тряпка для быка. Посредственности, с трудом одолевшие обязательный курс наук, не могли поверить, что кто-то мог учиться лучше их просто в силу способностей. А поскольку середняков всегда было больше, они легко устраивались в жизни, прекрасно понимали и поддерживали друг друга.

Посредственности жить легче, но иметь талант и способности – интереснее. Так что «думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь».

Повальное небрежение человеческими способностями, талантами и навыками в Советском Союзе было одной из причин всеобщей серости на производстве и застоя в науке. На фоне уравниловки и принудительного перемешивания кадров даже человек со средними способностями, работающий по любимой специальности, казался почти что гением. Я не говорю уже о том, что в 1938 году в СССР был введен и до 1956 года действовал запрет на переход работника с предприятия на предприятие по собственному желанию.

Время шло, я перезнакомился с соседями по гостинице. На соседних койках размещались два лейтенанта – выпускники Киевского высшего радиотехнического училища (КВИРТУ). Оба были из интеллигентных семей, прекрасно воспитаны. Один из них, тихий приятный юноша, получил назначение на ИП и теперь ждал служебного самолета, чтобы добраться до места.

Однажды вечером он дождался. Только он заснул, в коридоре раздались громкие голоса и топот ног. В нашу комнату ворвалась группа офицеров во главе с подполковником – все в подпитии. «Где тут мой офицер?!» – с порога закричал подполковник, шевеля буденновскими усами. Это был начальник ИП.

Мы показали на койку. «Вставай, вставай, – затормошил подполковник заснувшего уже лейтенанта, – пошли знакомиться!»

Знакомство продолжалось часа четыре. Лейтенант вернулся ночью мертвецки пьяным, и его однокашник до утра возился с ним, то и дело меняя таз и прикладывая холодные компрессы к голове. Утром на лейтенанта страшно было смотреть. С отчаянием глядя на нас, бедняга произнес: «Что же мне делать? Я же погибну!» Вскоре самолет улетел. Лейтенанта этого я больше не встречал.

Однажды выяснилось, что моим соседом по гостинице является капитан Яхонтов (Пиша) – мой однокашник. Я пожаловался ему на задержки с назначением, и он сказал: «Подумаешь, проблема! Я однажды в Сибири четыре месяца ждал, пока навигацию откроют. Даже аванс взял в комендатуре под расписку. Тридцать тысяч! Думаешь, потом вычли? Забыли!»

После окончания среднего пехотного училища Пиша несколько лет служил в охране лагерей в Сибири. Отсюда и навигация, и четыре месяца, и невостребованный аванс, и неуемное потребление спиртного. Но человек он был по отношению к товарищам хороший.

Пиша взял надо мной добровольное шефство, помогал мне при игре в преферанс и вообще опекал, как мог.

Игра же шла каждый вечер и круглые сутки по выходным. От крупного проигрыша меня спасала осторожность. Да и садился я за карточный стол раз или два в неделю, а потом и вообще это дело бросил, жалко было время терять.

За две недели вынужденного простоя я изучил десятую площадку, побывал в кино и в Доме офицеров на танцах, забрел на пляж. Танцы отличались от таковых в Академии только большей потасканностью женских лиц и их весьма невыигрышной внешностью. Известен и неколебим закон комплектования вспомогательных служб в Армии – чем важнее штаб и ближе он к столице, тем красивее женщины, которые в нем служат. Верно и обратное.

Сыр-Дарья оказалась глубокой рекой с быстрым течением. Заходили в нее купаться с опаской. Были случаи, когда купающиеся тонули.

На берегу были оборудованы раздевалки и вышка дежурного по пляжу, который наблюдал за купающимися и должен был спасать тонущих. На пляже в теплое время было всегда людно. Во время моего первого посещения купающихся уже не было – стояла прохладная осенняя погода, но дежурный с помощником бдительно несли службу… на всякий случай.

С дамбы, построенной вдоль берега для защиты от весеннего паводка, была хорошо видна беспредельная заречная пустыня. Оттуда постоянно дул «умеренный, до сильного» ветер. По асфальтовым дорожкам ветер проносил сухие листья, пыль и песок. Изредка прокатывались перекати-поле, типично пустынное растение. Песка было много, при сильном ветре приходилось порой отплевываться. Песок скрипел на зубах, песок попадал в глаза, песок натирал наши шеи, туго схваченные воротниками форменных гимнастерок. Кызыл-Кум, век бы его не видать!

Десятая площадка, начавшаяся с палаток и барачных домиков, быстро выросла в приличных размеров город. Непрерывно шло строительство жилья, которого никогда не хватало. Я говорю о 50-60-х годах, потому что позже жилье появилось в избытке, когда Казахстан стал независимым государством, а программа пусков резко сократилась а с ней и численность личного состава.

И все же на всех зданиях и сооружениях лежала печать какой-то непрочности, временности.

Город в пустыне – это вызов природе, законам божеским и человеческим. Город ничего не производил, а требовал многого. В момент моего прибытия здесь не было советской власти, всем управляли военные. Непонятный обычай женщин рожать детей привел к тому, что каждое утро на аэродром «Ласточка» прилетал транспортный военный самолет из Москвы с молоком и детским питанием.

Для заболевших и получивших ранения и травмы был построен обширный и никогда не пустовавший госпиталь, но его возможности были ограничены, и часть больных транспортировалась для лечения в московские госпитали, где их принимали беспрекословно.

На девятую площадку, где были сосредоточены обеспечивающие службы, приходили составы с каменным углем, без которого невозможно было топить систему центрального отопления. А сколько нужно было поставлять продуктов питания и промышленных товаров! Если считать, что питались сто тысяч человек по одному килограмму еды в день, то и тогда получалось, что город должен был получать ежедневно по сто тонн только продовольственных товаров. И все это доставлялось из центральных областей, поскольку полигон снабжался из Москвы. Плюс спецгрузы типа блоков ракет и разнообразного промышленного оборудования.

Получая однажды обед в столовой, я вдруг почувствовал, как на мое плечо ложится пышной грудью красивая блондинка. Девушке хотелось познакомиться. Я проводил ее в общежитие и там был представлен ее соседкам. Блондинка оказалась очень популярной особой и была нарасхват, а с одной из ее соседок по комнате у нас была долгая связь. Были и другие за время моей службы в Казахстане, а куда денешься…

Девушки в эти места попадали, как правило, по вербовке. С ними заключался договор на три года и работать они должны были в… Ташкенте. Дело в том, что закрытые города имели несколько адресов. Условным адресом войсковой части, где я теперь служил, было «Ташкент-90».

Номера мест, на которых ехали девушки в Ташкент, сообщались в комендатуру, и патруль изымал их из поезда во время остановки. Иногда это происходило ночью. Ошеломленные девушки долго еще приходили в себя. Должностей для них хватало, а иногда их вводили и без необходимости, чтобы хоть частично смягчить огромный дефицит женщин. Командование к этому относилось с пониманием.

В Средней России, особенно в районах с развитой текстильной промышленностью, местные власти просили размещать в городах военные училища и воинские части для решения все той же задачи – хоть как-то увеличить количество мужчин сексуально активного возраста. Вопросы эти решались на уровне ЦК КПСС, как правило, положительно.

Я пожаловался соседям на больничный запах пищи, и они расхохотались. В пищу врачи каждый день добавляли бром, чтобы снизить наши половые потребности. Но это помогало плохо, ведь на каждую женщину в соответствии с местной шуткой приходился километр х.. и ведро яиц.

Наконец, необходимые формальности были завершены, и довольный кадровик выдал мне направление в общежитие и велел получить постоянный пропуск в бюро пропусков.

Основной трудностью в работе над этой частью воспоминаний было для меня отсутствие данных о происходивших тогда событиях. Ведь все это было покрыто мраком секретности и совершенной секретности. Полагаться же только на мою память было бы рискованно: я уже много раз убеждался, что человеческая память – весьма несовершенный инструмент.

Помогли мне новые времена и Интернет. В последнее время правительство России рассекретило многие документы. Энтузиасты космонавтики нашли способ их подготовить к печати и опубликовать. В поисках информации я набрел на энциклопедию «Космонавтика», и многие мои проблемы были решены. Еще раз спасибо федерации Космонавтики России, автору энциклопедии А. Железнякову. Спасибо и другим энтузиастам, не забывающим историю России.

Итак, я официально начал службу в войсковой части 11284. Тут, мне кажется, самое удобное место, чтобы рассказать об истории создания этого соединения. Сам я позднее получал эти сведения урывками. Проявление интереса к фактам, выходящим за рамки прямых служебных обязанностей, не поощрялось из-за особой секретности выполняемых работ. Категорически запрещалось и фотографирование, чем объясняется бедность графического материала в этой книге. Но, слушая рассказы бывалых людей и сопоставляя факты, я составил для себя некую картину, которую потом подправил по данным документов и опубликованных мемуаров участников.

Начало исследований в области ракетостроения обычно связывают в России с именем Константина Эдуардовича Циолковского. На самом деле они начались значительно раньше. Первые, по нынешним меркам примитивные, образцы ракет находились на вооружении царской армии уже в девятнадцатом столетии.

Я небольшой поклонник авторитарных режимов, но, справедливости ради, хочу отметить, что до начала Второй Мировой войны и в ее ходе наибольших успехов в развитии и применении ракетной техники добились именно тоталитарные государства – Германия и СССР, причем, именно в СССР были первыми созданы государственные научно-исследовательские институты и КБ по ракетной тематике.

Видимо, это связано с тем, что частный капитал неохотно занимается тем, что не сулит прибылей, а ракетная техника в 20-30-е годы сулила одни убытки и могла развиваться только при щедром финансировании со стороны государства.

В Советском Союзе и Советской Армии давно, начиная с 20-х годов, проявляли интерес к ракетам как средству вооружения. Теоретические основы ракетоплавания разрабатывал К.Э. Циолковский. В стране работали как полуобщественные организации типа ГИРД (группа изучения реактивного движения) при ОСОАВИАХИМ (Общество содействия авиации и химической защите), так и профессиональные НИИ и КБ (ГДЛ, РНИИ и т.д.).

В результате работы этих коллективов была создана боевая реактивная артиллерия (знаменитые «Катюши») и многое другое.

Выяснение приоритетов и деталей истории не является задачей этой книги, поэтому рисуемая картина носит несколько обобщенный характер.

Велись интенсивные работы по созданию разнообразных боевых ракет.

Использование немецкого опыта несколько помогло в проведении этих работ.

Для изучения немецких ракет и пускового оборудования на территории советской зоны оккупации Германии был создан специальный институт «Нордхаузе». Его директором был назначен Лев Гайдуков, а заместителем стал Борис Евсеевич Черток, впоследствии несменяемый заместитель С.П. Королева. Группа немецких специалистов работала на острове Городомля на озере Селигер в обстановке строжайшей секретности до 1950 года.

Первая советская жидкостная боевая ракета 8Ж38 была более или менее точной копией немецкой ракеты ФАУ-2 (А-4). Несколько экземпляров ФАУ-1 и ФАУ-2 были захвачены в качестве трофеев и запускались с полигона в Капустином Яру. Но создавалась 8Ж38 на отечественных компонентах, а в отдельные системы, включая систему управления, было внесено множество изменений, повышающих точность стрельбы и стабильность полета изделия. Истины ради, следует заметить, что без Вернера фон Брауна и его ближайших помощников и ракетная программа США не была бы реализована в ее современном виде в сколько-нибудь приемлемые сроки.

Создаваемую технику надо было где-то испытывать. Для испытаний в 1947 году был создан Государственный испытательный полигон в районе Капустина Яра на Волге.

Когда при одном из пусков 8Ж38 возник пожар, заместитель Главного конструктора по испытаниям Леонид Александрович Воскресенский, отличавшийся редким бесстрашием, схватил огнетушитель и пытался погасить пламя вручную. Сохранились кадры служебной кинохроники с этим эпизодом.

8Ж38 была принята на вооружение (Р-1, по классификации Генерального штаба). Позже были созданы и испытаны Р-2, Р-5, Р-11. Но все создаваемые образцы оставались оперативно-тактическим оружием. Этого было мало.

Создание в СССР своего атомного (с небольшим отставанием от США) и ядерного (раньше США) оружия остро поставило вопрос о средствах доставки. Отчасти, чтобы парировать отставание СССР в дальней авиации, выявленное в ходе Второй мировой войны, И.В. Сталиным была поставлена задача создания стратегической межконтинентальной ракеты как средства доставки боевых зарядов.

Боевые головки с ядерным оружием того времени были громоздкими и тяжелыми. Соответственно и носитель должен был быть весьма мощным.

Нет худа без добра. Ракета должна была выводить на высокую баллистическую траекторию до шести тонн груза. Именно этот огромный даже по нашим временам вес полезного груза, заложенный в техническое задание, позволил позднее использовать вновь разрабатываемое изделие как ракету-носитель космических аппаратов.

Какие перспективы открывались перед умственным взором Отца Народов в случае успешного создания ракетно-ядерного оружия, мы уже никогда не узнаем.

Может быть, он заботился о безопасности СССР, а, может быть, с помощью нового оружия хотел реванша за Вторую мировую войну. Ведь по мысли В. Суворова победа СССР была поражением для И.В. Сталина, мечтавшего разгромить Европу руками Гитлера, а затем (в 1941 году) освободить ее для коммунистического строительства «малой кровью, могучим ударом».

Но Иосиф Виссарионович не дожил до полной реализации ракетной программы. Потановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о создании межконтинентальной баллистической ракеты Р-7 было подписано в 1954 году.

Полигон в Капустином Яру не позволял полностью использовать центробежную силу вращения Земли, да и трасса полета над территорией СССР была коротковата. Поэтому было принято решение о строительстве новой стартовой установки под сверхмощную ракету, создаваемую КБ С.П. Королева, ближе к южной границе СССР. Из бесед с коллегами я узнал, что эта пусковая установка сначала задумывалась как простое расширение уже существующего полигона. Бригада военных испытателей должна была приезжать из Капустина Яра в командировку вместе с промышленниками только для подготовки и пуска ракеты. Постоянно должны были находиться на пусковой только охраняющие и обеспечивающие подразделения.

К тому времени (1954 год) уже были определены принципиальные конструктивные решения новой ракеты. В основу новой ракеты была положена идея ракетного «пакета», выдвинутая К.Э. Циолковским и развитая М.К. Тихонравовым.

Можно было начинать строительство пусковой установки. Требовалось также определить место падения первой ступени ракеты (база падения), для чего требовалось иметь обширный ненаселенный район.

Проектировщики приступили к поиску места для размещения пусковой установки.

Сохранившиеся документы и воспоминания показывают, что в первом варианте пусковая установка должна была строиться на Северном Кавказе в районе Махачкалы. Базой падения первой ступени при этом становился пустынный район с центром на месте станции Тюра-Там.

И тут специалисты по системе радиоуправления заявили, что зеркальный пункт радиоуправления при этом попадает в Каспийское море. Насыпной остров оказался слишком дорогим.

По второму варианту пусковая размещалась в районе станции Тюра-Там, а вспомогательные службы относились соответственно дальше на восток.

Этот вариант и был доложен Министру Обороны как основной. Г.К. Жуков подписал приказ о проведении геодезических изысканий в Казахстане и начале строительства и выразил сожаление по поводу кавказского варианта. Сожаление это было вполне обоснованным.

Климат в районе Тюра-Тама чрезвычайно неблагоприятен для людей и техники. Летом – жара до 40-45 градусов Цельсия (более 100 градусов по Фаренгейту), суховеи; зимой – морозы до 30-35 градусов ниже нуля по Цельсию и пронзительные ветры. Агрессивные грунты за 3-4 года «съедают» проложенные трубы и кабели. Поэтому их предпочитали позднее проводить по поверхности.

Район этот является центром распространения чумы и холеры, поэтому в состав войсковой части 11284 входил специальный противочумный отряд, личный состав которого дневал и ночевал в пустыне, пытаясь остановить в зародыше возникающие эпидемии.

Вода в Сыр-Дарье не отвечала требованиям санитарных норм и нуждалась в дополнительной очистке от солей и микрофлоры. Распространенным заболеванием был гепатит. Особой бдительности от медиков требовала и относительная близость к лепрозорию.

Не успела просохнуть подпись на приказе, как в Генеральный штаб пришли радисты и доложили, что нашли вариант, при котором строительство можно проводить на Кавказе. «А кто пойдет передокладывать Министру? Вы? – спокойно спросил Начальник Генерального штаба, – я не пойду».

Так что от крутого характера маршала Жукова я пострадал еще раз. Сомневаюсь, правда, что мне удалось бы попасть служить в эту часть, если бы она располагалась в курортных районах Кавказа. У маршалов и генералов свои внуки есть, согласно анекдоту того времени.

Весной 1955 на месте будущего города и пусковой установки появились первые геодезисты. В их числе был будущий начальник отдела, первого управления и позднее замначальника главка МОМ (Министерство Общего машиностроения) Анатолий Семенович Кириллов.

Очень быстро, ударными темпами возводился главный объект – пусковая установка под будущую ракету-носитель. Первое время первопроходчики жили на станции Джусалы в вагонах, позже на десятой площадке для офицеров было построено два барачных домика и здание общежития казарменного типа, которое жившие там называли «Казанский вокзал».

Иногда говорят, что космическая программа СССР осуществлялась при Н.С. Хрущеве. Фактически все проектные работы начались и проводились еще при Сталине. Это его мечта об абсолютном превосходстве над противником любого рода должна были осуществиться с помощью ракетной программы.

Военные строители во главе с генералом Шубниковым сотворили чудо, и уже в 1957 году начались испытания первой межконтинентальной баллистической ракеты.

Очень скоро стало понятно, что вариант с выездными бригадами из Капустина Яра был нереальным. Ведь новый полигон потребовал создания мощного разветвленного хозяйства с измерительными пунктами, кислородно-азотным заводом, вычислительным центром и так далее и тому подобное.

Южный полигон быстро перерос своего старшего брата и по объему сооружений, и по количеству вовлеченного личного состава, и по важности решаемых задач.

С первой из построенных пусковых установок (площадка № 1) после нескольких аварий в полете была запущена первая межконтинентальная баллистическая ракета, с нее начала осуществляться и космическая программа.

Ровно через неделю после первого успешного пуска Р-7 на весь мир было объявлено о создании в СССР межконтинентальной баллистической ракеты. Конечно, никакой реальной военной угрозы эта ракета в тот момент не представляла, но Н.С. Хрущев любил похвастаться.

С момента заявления ТАСС о создании и успешных испытаниях МКБР в СССР судьба мира на ближайшие десятилетия была решена. США будут пытаться ликвидировать отставание в ракетном вооружении и выйти вперед, а СССР – не допустить такого поворота событий. От разумной идеи иметь ракетно-ядерный щит в качестве оружия сдерживания уже при правлении Н.С. Хрущева ничего не останется. Гигантская спираль гонки вооружений не оставит от этой идеи ни клочка.

Советские ракеты и спутники готовились в два этапа. Сначала их привозили в монтажно-испытательный корпус (МИК площадки № 2), собирали и испытывали, а затем уже вывозили в горизонтальном положении на пусковую установку (площадка № 1), устанавливали в стартовое сооружение, проводили Генеральные испытания и пускали. На этот комплекс и попал работать я после беседы с А.П. Долининым. Конечно, в тот момент я об этом еще не догадывался.

Американские тяжелые ракеты привозились на стартовый комплекс и устанавливались вертикально с самого начала. Вся работа выполнялась и выполняется сначала в здании вертикальной сборки, а затем в стартовом сооружении.

Слава Создателю, мы имели технический комплекс – капитальное здание для предварительных испытаний. Ведь температура воздуха в районе испытаний падала зимой до – 30-40 градусов Цельсия (до -27 градусов Фаренгейта) и сопровождалась сильными пустынными ветрами. Это вам не Флорида!

И, наконец, о названии. Первый советский космодром для широкой публики и иностранцев назывался Байконур. Официально десятая площадка называлась в разное время поселком Ленинским, а потом городом Ленинск Кармакчинского района Кзыл-Ординской области.

Имя Байконур было дано по названию пустынного места километрах в двухстах от места запуска первого спутника. На Байконуре была построена запасная пусковая установка, никогда не применявшаяся по назначению.

Когда однажды после взрыва ракеты в стартовом сооружении площадки 1 потребовалось срочно восстановить старт, специальная бригада промышленности «раздела» запасной старт и установила снятые фермы и кабели на площадке 1. Была ли после этого восстановлена запасная стартовая площадка, не знаю.

Там не было никого, кроме караула, охранявшего сооружения 24 часа в сутки без перерыва. Это была служба для настоящих мужчин.

Надо было обладать завидным психическим здоровьем, чтобы выдержать монотонное течение времени в пустыне, стоя на страже объекта, на который никто не покушался. В увольнение солдатам ходить было некуда, развлечений никаких. И никаких перемен в течение всей службы. Это было похуже службы на ИП.

Нечего и говорить о том, что дислокация полигона и работы, там выполняемые, были покрыты абсолютной завесой секретности. Уже при первой беседе с кадровиком мне был задан провокационный вопрос, знаю ли я, чем тут занимаются.

Я ответил, что знаю. Кадровик оживился и спросил, кто мне рассказал. Не желая подводить своих соседей, я ответил, что сам видел. Я действительно видел вечером запуск ракеты, отчетливо видной с десятки в виде огненного шара, поднимающегося все выше и выше. Я не знал тогда подлинного расстояния и не мог оценить поэтому, насколько большой была ракета.

По поводу этих огненных шаров офицеры рассказывали, что ташкентские школьники написали в «Пионерскую правду» письмо о наблюдениях за новым природным явлением – метеоритами, поднимающимися с Земли. В ответном письме из редакции им написали, что природа содержит еще много неразрешенных загадок и предложили продолжать наблюдения. За достоверность этих рассказов не ручаюсь.

В ритуал секретности входил и запрет называть станцию Тюра-Там при поездках к месту службы. Вместо этого нам рекомендовали писать название станции на бумажке и подавать кассиру. Потом нам эту бумажку отдавали вместе с билетом. Вот когда я понял, почему так удивилась кассирша в Москве, когда я громко назвал станцию.

Практическое отсутствие гражданского населения в прилегающем регионе облегчало маскировку. Не приходилось проводить операций прикрытия. В другом ракетном соединении, которое потом было преобразовано в Северный полигон, по близлежащему городу время от времени провозили артиллерийские орудия и один раз в день в одно и то же время стреляли из пушки. Это делалось для того, чтобы оправдать появление в округе большого количества военнослужащих с артиллерийскими погонами.

Все военнослужащие РВСН носили артиллерийскую форму. Случилось это потому, что ракетное вооружение было отвергнуто тогдашним главкомом ВВС, хотя ему и предлагали взять его в состав своих войск.

Аргументация главкома была простой: самолеты – это многоразовые изделия, а ракеты – одноразовое средство. Ракеты были отданы ГУРВО, а затем выделены в отдельный вид войск.

Много лет потом генералитет ВВС пытался укусить ракетный локоть, но было поздно. Частично отыгрались ВВС только после начала пилотируемой космической программы, когда авиации была поручена подготовка космонавтов. Но это был лишь маленький ломтик космического пирога.

Реши провидение иначе, окажись главком ВВС дальновиднее, и моя судьба могла бы быть иной, ведь ВВС располагали готовой системой учебных заведений, и, может быть, не потребовались бы выпускники из других родов и видов войск для комплектования РВСН. Но я тогда этого не знал и не сожалел о случившемся. Новая работа ждала впереди, новые знакомства, новые впечатления.

Распрощавшись с соседями по гостинице, я взял свои чемоданы и отправился в общежитие, где мне дали койку в комнате на четверых на верхнем этаже. В комнате был балкон, но видно из него было только три соседних дома. Расположено общежитие было удобно: рядом с кинотеатром, домом Офицеров, столовой, штабом и площадью, где я каждое утро должен был садиться на автобус, чтобы ехать на работу. В соседнем здании размещалось женское общежитие, что тоже было кстати.

Прелести жизни в общежитии дополнялись обилием известных насекомых. Администрация с ними боролась, мужское и женское общежития обрабатывались по очереди. Желающие могли наблюдать поток клопов и тараканов, переселяющихся по проторенной дорожке из одного корпуса в другой, как только начиналась химическая обработка в одном из них.

Двое из моих соседей были офицерами-химиками и работали на той же второй площадке, что и я. Они прожили в общежитии не слишком долго – года два, потом женились, получили квартиры и исчезли. Третьим соседом был молодой лейтенант, моложе меня.

Дела по устройству были завершены. Утром мне предстоял первый день службы на новом месте.

Далее

В начало