К 50-летию начала тру-до-вой деятельности в «Граните»

            Представь, дорогой читатель,

            Был юн я, заметно косматей,

            К тому же – изобретатель,

            Ну, с пунктом, но не без понятий.

   Это эссе обо мне (вот и я «обэссеился»), о том, кого неплохо знаю и не раз перебирал по косточкам. Жизнь свела меня с очень многими людьми и в нашем ЦНИИ, и в других организациях, и в других городах. Многим я искренне благодарен за хорошие часы, многих вспоминаю с улыбкой – всё проходит, оседает суть, правда, с которой живёшь и уходишь…

   Перечислить всех невозможно, многим следовало бы посвятить страницы, а не упоминание, кого-то незаслуженно позабыл бы, так что прошу не обижаться, это отдельная большая тема, альбом и книга. Но память крепко держит многое, а сердце отремонтировано. Фамилии (не по степени близости), естественно, прозвучат там, где без них некорректно.

   Время отражается в каждой жизни, в каждом световом зайчике есть частица правды, а общее световое пятно превращается в историю, предмет целенаправленных идеологизированных манипуляций, в классическую демагогию. Так, в хороших фильмах отдельная судьба говорит о времени и затрагивает больше, чем в широких «исторических» полотнах. Думаю, и моя судьба не совсем ординарна, но суть, естественно, не во мне, а во времени, в отражении сов. эпохи в судьбе рядового совка.

   В «Гранит» (тогда ещё ЦНИИ Приборов Автоматики) я пришёл после работы в 3-х организациях, с приборным и системным опытом, женатым, откатавшем своё на мотоцикле, 03.01.1968. На институтских знаниях не остановился, но в науку (точнее, в диссертацию) лезть не спешил (возможности были). Хотелось немного везде «наследить», было 4 изобретения, по одному на ферриттранзисторных ячейках, транзисторах, туннельном диоде и тиристорах, но оформил их позже, уже в ЦНИИ ПА. Было подспудное ощущение: пора разбрасывать камни, работать самостоятельно.

   Три четверти оборонки работало тогда на СИПЭ (системе импульсно-потенциальных элементов). Многие уже не застали это время, это были столбики из полупроводников и элементов электроники, залитые смолой, что давало выигрыш в объёме аппаратуры. Степень «интеграции» — два столбика на триггер. Важно и другое – отпала необходимость рассчитывать полупроводниковые схемы, в этом смысле это был «переход» к будущим интегральным схемам.

        И всё бы путём, ребята,

        Да только в нагрузках слаба,

        Ну, как в исламе женатым –

        Четыре! И больше нельзя!

   Было два основных элемента: импульсный и потенциальный, соответственно разработал две схемы, одна – на уровне изобретения, в простонародье названа «золотой ключик». Суть в  том, что «вдул я им духа российского ширь» — по 30 нагрузок. Понятно, что при нагрузках, больших 4-х, это давало экономию оборудования в несколько раз и выигрыш во времени прохождения сигнала в 2 раза. Понятно и то, что сделано это было без задания. Существенное значение элементы имели для бортовиков, ибо на тогдашней элементной базе очень трудно было втиснуть аппаратуру в заданный объём. Разработка небольшая, но полезная всей оборонке, а статья о ней вышла только в1969 г., поэтому решили напечатать информационно-справочные листки. Запросов оказалось много, организации заказывали листки сотнями, чтобы раздать разработчикам. Вспомнил об этом по смешному поводу: за листки обычно не платили, сумма набегала крошечная, а тут из-за огромного тиража около тридцатки накрутилось.

    Беседовал с Главным конструктором СИПЭ – Николаевым (виноват, имя, отчество забыл), он, конечно, одобрил работёнку и пригласил зайти, когда буду в Москве. Вот, заслуженный человек приглашает меня вроде как «соавтора». Ну, и зашёл: мамочки… «фото» хуже моего и на нём два моих носа.

   — Не пугайтесь, — говорит, — это я по жене Николаев, ниже пояса я Розенблюм.

   — Да мне не очень страшно, я по жене хуже – Грязев.

   Поговорили о деле – всё ясно, перешли на жизнь, рассказал, что его уже несколько раз вписывали на Гос. и даже Ленинскую премии по различным заказам, реализованным на СИПЭ. Но черта как-то каждый раз проходила выше него. Пошутил:

   — Надо следующий раз вписать нас обоих, чтобы черта прошла между Николаевым и Берсоном.

   Но вскоре СИПЭ «отсипела», пришли ИС (интегральные схемы), не путайте с Иосифом Сталиным и танком. Но до этого удалось сделать комплект элементов для линий связи. Ясно, что без межприборных, внутриприборных линий связи аппаратуры не бывает, значит, тысячи грамотных и не очень разработчиков «делают» их, а как обстоит с проверкой в диапазоне температур, с согласованием заказчика? Задал этот вопрос в схемотехнической лаборатории головного предприятия. Получил классический совковый ответ:

    — Вопрос, конечно, нам известен. Надо создать лабораторию, привлечь в неё импульсников, радистов, спецов по кабелям…

    Ясно, а наше дело — не высовываться. Сколько раз ещё жизнь тыкала меня в эту житейскую истину. Но, зацепило, решил попробовать. Конечно, работал не один (прошу отнести это и к остальным работам), проложили на чердаке морской кабель, появилась в лаборатории термокамера. Скоро сказка сказывается, разработал все основные типы связей: по длине, максимальной частоте, по применяемым кабелям (проводам). Испытали в заданном температурном диапазоне, сдали заказчику. Свёл все данные в таблицу связей. Это важно, т. к. уже в начале разработки, при компоновке аппаратуры по отсекам, приборам важно не нарушать ограничения, вносимые линиями связи. Было и конкретное подтверждение этому: пригласили меня комплексники на совещание, на котором обсуждалось разбиение аппаратуры по лодке, спорили, были узкие места. Когда исправили ошибки в линиях связи, перекомпоновали разбивку аппаратуры и несколько приборов, всем стало хорошо. Работа имела значение не только для нашего предприятия, приглашали меня по обмену опытом и др. предприятия. Характерно: в первый день приходило человек 20 – 30, тогда я сообщал, что завтра буду рисовать конкретные схемы с их параметрами. На следующий день зал был битком.

    Но солнышко светить постоянно не может. Грянул гром: вызвал меня зам. директора по режиму. Сказал, что я не могу работать на предприятии, надо писать заявление.

    Понятно, ошарашил. Я ответил, что не могу, т.к. жена беременна, куда я пойду с волчьим билетом? Да и получится – признал вину. Не могу, вынужден защищаться.

    Через пару реплик он объяснил, что поступило сообщение, что я … сионист (немного отличается от «атеист»)!  Для 1968 г. это было «гордое» звание. Сообразил, в чём дело, спросил:

   — Могу я вам сообщить секретные данные и рассказать откровенно суть дела?

    Получил добро. Рассказал, что гражданская организация взяла секретный заказ, пояснил его суть, глаза зам. директора расширились. Меня назначили ответственным исполнителем заказа, у меня был допуск, но… главного конструктора не было. Не было и первого отдела, правила обращения с секретной документацией серьёзно нарушались. Мои обращения к руководству не помогли, я просто боялся, что первому влепят мне, останусь без допуска и работы в Питере.

    Короче, при очередном разговоре с большим начальником послали друг друга по известному адресу. Виноват, но по сути дела можно меня и похвалить. Беседа пошла мягче.

    Предложил: запросите Большой дом, есть там на меня что-нибудь? Думаю, что бывшей организации не выгодно вызывать огонь на себя, раскапывать очень неприглядные факты.

    Ну, хороший мужик так и поступил, меня больше не вызывал.

    Предварительно, правда, получил подтверждение, что я нужен. Очевидно, не поленился бывший начальничек соль мне на хвост насыпать… Некоторое время прожил в подвешенном состоянии…  

    Была и ещё проблема: мне нужна была квартира (комната тёмная, в коммуналке кипятком бросаются, а у мамы 2 инфаркта). Записался в наш кооператив, но через некоторое время получил короткий, но запоминающийся отказ: «Сов. власть знает, кому давать квартиры». Простоял несколько раз ночью в очереди к гор. начальству и добился-таки, и даже заплатил… Через некоторое время сообщают, что квартира будет принадлежать попу?!  Может, это была тогдашняя политика отделения священнослужителей от государства в отдельные квартиры?

    Снова в очередь, с третьего раза перевели меня в другой кооператив, на окраине города, без телефонной связи, т.к. не было подстанции (а мама?), до работы – 1 час и 20 минут. Победа!

      Ослабла у нас стратегема…

      И не было мне тридцати,

      Когда интегральные схемы

      Возникли на нашем пути.

      Пришло чужеземное семя,

      Застало Россию врасплох:

      Мы – евнухи в чуждом гареме,

      Здесь логики голос заглох…

      Ни книг, ни вузовских пособий,

      Мычит лишь логика «И-НЕ»,

      Давай, товарищ, будь способен –

      Дай регистр и счётчик стране!

   Действительно, только последние лет 7 выпускались инженеры, изучавшие схемотехнику на полупроводниках, а теперь больше не надо рассчитывать схемы, а реализовывать их на основе логики, которой в дипломах нет. Зеленоград и мин. электроники «не высовываются».

    Для начала нужен был триггер, «американский» на 6-и элементах «И-НЕ» не годился, он с «гонками» (гонки – это простое, но зловредное явление в схемотехнике, когда работа схемы зависит от времени прохождения сигнала по нескольким цепям). Этот вопрос серьёзней, чем кажется, ибо при массовом применении появились бы ложно работающие схемы на хороших элементах. Заказчик справедливо потребовал бы входного контроля всех ИС в температурном диапазоне (?!) и … отбраковки быстрых, лучших элементов. Практически это означает конец всему заказу.

    Попробовал «творить» в лаборатории, но галдёж, в существенной степени и от меня исходящий, не позволил. Пришлось кумекать в моей полутёмной комнате в коммуналке, под лампой, накрытой полотенцем. «Исторический» документ требует воссоздания исторической обстановки. Особо (естественно, нескромно) следует остановиться на триггере. Когда он получился на 5-и элементах «И-ИЛИ-НЕ», я проанализировал его и понял, что это лучшее и простое решение, обеспечивающее построение основных узлов, в котором (ещё раз нескромно) нуждается вся оборонка!

      Забудь бесполезные книги,

      Держи единицу и ноль,

      Служи безотказно, мой триггер,

      Мой триггер – «калашников» мой!

   Для меня – это моё лучшее изобретение, т.к. очевидно, например, что система является изобретением, да и авторы там такие, что экспертам патентного института остаётся только встать и отдать честь. Другое дело – триггер, который вынуждены рисовать миллионы разработчиков планеты.

    Дальше легче: нарисовались распределители, регистры, счётчики и т.п. Естественно, без гонок, с минимально возможными задержками. Ну, Б-г троицу любит (не скромно 3-й раз): все — изобретения!  Так появился первый «Каталог», который пошёл гулять сам по себе и попал в стандарт мин. электроники для всего Союза и даже, по безвалютному обмену научными достижениями, продавался демократам. Вскоре появился триггер в одной ИС, пришлось нарисовать второй каталог, а первая книга с моими практическими схемами на ИС вышла только в 1976 г. – учебник Угрюмова Е.П. (гл. Х). Евгений Павлович был и моим руководителем аспирантуры, о нём у меня наилучшие воспоминания: настоящий интеллигент и учёный.

    Руки зачесались, надо реализовать схемы на практике. В это время появился у нас Главный конструктор «Гранита», в разговоре упомянул, что вот пойдут блоки, а пульта проверки нет, и нет соответствующей лаборатории, некому поручить разработку. В полном соответсвии с моим характером я заявил, что разработаю пульт, причём в кратчайший срок. Посмотрел он на меня снисходительно, но вариантов-то нет, сказал: хорошо, напиши себе задание (для денег).

    Нарисовалось 22 блока и общая схема пульта. Хорошо, что в это время появился молодой Коля Седов, который сумел быстро по моим каракулям на синьках начертить всё это.

    В КБ «варился» пульт дольше (около полугода), но в настройке «пошёл с листа».

    И пошёл он и на Питерские заводы, и на Юг, и на Север, на дальний Восток и в Казахстан.

    Когда я пишу о массовом применении моих разработок, следует понимать, что дело тут не в особом таланте, а в специфике разработок: узлы нужны везде, и контролировать их надо. Понятно, что узлы появляются раньше приборов. Вот и наш пульт был первым прибором на ИС, обеспечивающим дальнейшую работу. Работал стабильно, обеспечивл контроль с минимально возможными временами, проверял и дополнительные схемы в блоках.

    Через пару лет вызвали меня к начальству, поручили съездить в глушь, в…, разобраться с тамошним пультом и, главное, молчать. Разбираться долго не пришлось, пульт оказался релейным(!), схема очевидна. Приехал, вызвали наверх – докладывай коротко.

    У меня была подготовлена таблица сравнительных характеристик с нашим пультом. По всем мыслимым характеристикам чужак явно уступал нам, более того были неконтролируемые ситуации. Это было соревнование гоночной машины с телегой, но… лошадь была породистая. Предложил изложить доклад одним словом, попросили несколько расширить.

    Короче, почувствовал неловкость высокого собрания, начал соображать и предложил хорошую фразу, мол, наш пульт уже внедрён и разработан большой объём контрольной документации, переделывать сложно и дорого. После доклада мне ещё раз объяснили вред трёпа.

    Через некоторое время релейный пульт завоевал в неравной борьбе Гос. премию, ибо в министерстве был  конкурс пультов. Понятно, вопрос-то важный для будущей аппаратуры. Но родословная ценилась сов. властью важнее. Премию не жалко, жалко угробленных средств на «внедрение» прошлого.

    Завершил этот «комплект» небольшой лабораторный прибор для работы с ИС, ибо с обычными приборами работать было неудобно. От рождения получил он имя АБОРТ – апппарат Берсона, облегчающий работу техников. Но более культурные коллеги отменили «аборт» и, естественно, появился ПИИТ – помощник инженера и техника. Этот несекретный приборчик поехал на молодёжную выставку в ГДР. Интересно, что за вынос прибора с предприятия мне влепили выговор, хотя вынос был оформлен с подписями начальства, а когда пришла за него золотая медаль … её припрятали от меня на несколько лет.

    В 1971 г. праздновался пятидесятилетний юбилей Остехбюро, созданного по декрету Ленина, с которого и началась славная история нашего ЦНИИ. У меня чуточку особенное воспоминание об этом. На юбилей должно было приехать высокое министерское и флотское начльство, вплоть до министра и Главкома. В противоположном от кабинета ген. директора конце коридора организовали небольшую выставку наших достижений в освоении ИС. Ясно, сотни реализованных заказов не покажешь, новых приборов ещё нет, остаётся продемонстрировать в духе времени нашу готовность к работе на ИС. И представили большое фото нашего пульта, два каталога, таблицу линий связи и приборчик ПИИТ…

    Смех и грех, оказалось, что Берсон в одиночку толкает ЦНИИ в неведомом направлении. Фамилии моей нигде не было, да и поверьте мне, вспоминаю об этом с улыбкой.

    Соответственно, вызвали меня наверх, предложили представлять ЦНИИ в этой комнатке, но высказали серьёзное опасение… за мой язык, «мол, ляпнет чаво, и будет совсем не смешно». Очевидно, опасение было рождено нашей стенной газетой с ляпами. Ответил, что честь ЦНИИ Пресвятой Автоматики останется на недосягаемой высоте, обещаю. Но вот, одёжка на мне – это мой парадный выход, я только что переехал в кооператив, да ещё и мебель прикупил, сижу в минусе. Реакция начальства была для меня удивительной: это не беда, на днях получишь 120 рублей на костюм, а вот язык… Пришлось пообещать ещё раз, да и костюмчик обязывал. Начальство всё знает, в Питер как раз привезли импортные наряды по 120 рублей…

    Ну, стою я у входа на «выставку», на груди — большой знак, выпущенный малым тиражом к юбилею (хранится у меня поныне). По свежевыкрашенному пути движется власть: впереди — зам. Главкома флота, адмирал Амелько Н.Н., ген. директор Павлов В.В и зам. министра судостроения, за ними - академик Трапезников В.А. (?) и другие помельче. Адмирал дошествовал до меня, Павлов В.В. пригласил его взглянуть на наши скромные успехи. Амелько Н.Н. подал мне руку, за ним и вся свита вынуждена была приветствовать меня. Но к «достижениям» особого интереса не проявил: понятно, после кораблей, ракет и салютов – бледно. И ушла свита в кабинет ген. директора.

    «Да, — подумалось, — костюмчик не отработал».

   Затем в актовом зале было торжественное заседание. Помню первую фразу Амелько Н.Н.:

   — В своём докладе Виктор Владимирович убедительно показал, что военно-морской флот создан вами…

    Особо подчеркнул уничтожение израильского эсминца нашими ракетами в 1967 году и привёз закрытый фильм об этом.

    Праздновали и ржали мы по любому поводу, но в этом году началась и печальная глава в моей жизни. Дело в том, что комсомол учредил в 1967 году премию Ленинского комсомола в области науки и техники (а вручали её с 69-70 гг.). Вот и подумалось: мои работёнки объединены одной целью – дать схемотехническую основу работы на ИС, к тому же это вообще развитие нового направления в технике (в своё время это условие было главным препятствием для защиты докторских диссертаций). Да и изобретений больше, чем достаточно. А что, если…

    Большой премии даже и в мыслях не было (хотя, если за один «пульт» дали?)  — затопчут ещё в родном предприятии; знал, что это не для меня, а тут – все кандидаты вне игры по возрасту. Кроме того, работа-то сделана, книги и книжицы написаны, осталось только оформить её. Попасть в книгу почёта комсомола вместе с Ю.Гагариным и Н.Островским не особо завлекало, но было и ещё одно коварное, притягивающее обстоятельство: премия рассматривалась как путёвка в жизнь для будущего науки, три четверти лауреатов в области науки стали докторами. Вдруг удастся приблизиться к приличной компании, в успех работы нахально верил. И действительно, конкурентов, достойных нам, не оказалось, хотя присуждалась одна премия раз в два года на всё наше большое министерство. Короче, подали 6 томиков (один – отзывы) с золотым тиснением на тёмно-зелёном, а авторов оказалось аж 8 человек, я – ответственный исполнитель, мне посвящено больше всех места в описании заслуг (сам писал, небось!). Работа была выполнена и отправлена с учётом возрастных ограничений для авторов.

    Прости, читатель, сглотнул я эту наживку по молодости, в повзрослевшем состоянии снял бы червячка с крючка, а сейчас — улыбаюсь…

    Закончилось всё просто, предельно нагло, но в духе Брежневского времени: премию присудили только в 1973 году начальникам, рабочему и … неизвестному математику, попавшему в авторы уже за пределами ЦНИИ. Цирк имел некоторое продолжение, я написал письмо в ЦК (опустил его в Москве непосредственно по адресу, иначе оно могло быть изъято ещё в Питере). Были и письма от ЦНИИ с подписью Павлова В.В. и соавторов (у меня хранятся копии). Вот выдержки из писем: «вклад т. Берсона Ю.Я. является наибольшим и составляет её принципиальную и неотъемлемую часть», «почему Комиссия сочла возможным для двух авторов сделать исключение по возрасту, а для ответственного исполнителя – нет».

    Вся буффонада закончилась приглашением меня в кабинет ген. директора, где меня усадили у входной двери и начали прорабатывать (директора не было, была большая «общественность»). Оказалось, что я – не ответственный исполнитель работы, а мелкий шкурник, который безудержно рвётся в незаслуженную высь. Особенно мне запомнился рабочий, который рассказал длинную историю о том, как медаль за войну нашла его через много лет!

    Короче, пришлось мне ответить. Сказал, что понимаю, что награда даётся для примера молодёжи (одобрительное посапывание), но вот за моей спиной в актовом зале слышу разговоры о том, кто сделал работу и кто получил награду. Т.е. вместо положительного примера вы учите молодёжь, что награды не для тех, кто работает. Далее, почему награждён математик, которого я вообще не знаю. Интересно и то, что во всех книгах и книжицах нет ни строчки математики, я это утверждаю, т.к. все они написаны мною. И почему исключили других соавторов, внёсших больший «нематематический» вклад в работу? Вы правы, когда говорите, что награда должна найти «героя». Давайте и в моём случае по справедливости поищем его. Может, мы найдём его в этой комнате, ведь всё документально подтверждено, например, он – автор 8-ми и соавтор 4-х изобретений, входящих в работу. Закончил я свою «пламенную» речь предложением закругляться, т.к. меня они всё равно не слушают, а мне вредно слушать речи, порочащие сов. власть. Но переживал я тогда нешуточно, попал на нервной почве в больницу, месяц не спал, были сильные боли. По сути-то, послали меня по известному адресу не первый раз, но на этот раз… на постоянное место жительства. Прямым текстом, тебе никогда и ничего не положено.

    … Вспомнилось голодное беспризорное послевоенное время. Один пацан из нашей компании увидел в киножурнале… Знамя Победы! Захлёбываясь рассказал нам. Мы почувствовали себя ущербными, мы нелюди, главное в жизни прошло мимо… На следующий день все бежим к кинотеатру на утренник. Зал пустой, у входа – тётенька-биллетёрша.  «Тётенька, пусти нас только посмотреть Знамя Победы! Мы тихонечко постоим у входа и сразу уйдём… Честное… боевое…»

    Посмотрела на нас, слеза на глазах, пустила…

    Надо ли наше поколение учить патриотизму, да ещё таким образом?

    Кстати, сейчас много говорят и пишут о блокаде Ленинграда, так вот я с мамой уехал на поезде 28 мая 1942 г. (есть справка), прооперированный случайной девушкой – фельдшером, когда уже терять было нечего, потеряв слух на одно ухо. Нас бомбили, и мама, как в хороших книгах, закрывала меня своим телом.

    …Вот при поступлении в институт не взяли меня в Политехнический, на физику полупроводников. На собеседовании (у меня была медаль за школу) устроили настоящий экзамен по математике (не имели права). Я вначале обрадовался: уцепились за моё самое крепкое место, щас я вам покажу советский спорт. Как-никак 3 года участвовал в городских олимпиадах, побеждал, приходили грамоты в школу. После 5-и решённых задач профессор вышел из аудитории, а ассистент (помню дословно!) сказал: «Юра, вы — хороший парень. У нас вы не поступите, сегодня последний день подачи документов, забирайте их и бегом в другой институт. Я вам ничего не говорил».

    Так приспосабливались нормальные люди к брежневским условиям. Прав был отец, который сказал, что медали может быть мало. Он умирал, и его последнее желание было, чтобы я получил образование. Ну, я и пообещал необоснованно медальку (не учёл, что это не от меня зависит, спасибо честным учителям, что за меня вступились).

    ….На собеседовании сообразил: солдат из меня никудышный, у мамы – сердце на грани, забрал документы и бегом в ЛЭТИ. Успел подать.

    Не хочу нагнетать, в ЛЭТИ была совсем другая обстановка, стране срочно требовались инженеры для оборонки. Председательствовал сам ректор – Богородицкий Н.П. Профессор Сайдов П.И. набирал на гироскопию, профессия эта была ракетной, перспективной в то время, но абитуриенты были не в курсе, уклонялись. Он спросил у меня про велосипед, отчего он не падает? Я ответил, он похвалил меня, я сдуру ещё и пошутил, мол, знаю я ваше любимое слово – прецессия. Он рассмеялся: «Ну, наш парень!»

    Вот, кто меня за язык тянул? Понял, сейчас загремлю на гироскопию. Смотрю на Богородицкого Н.П. как на богоматерь: «Да, читал я про некоторые профессии, ведь её на всю жизнь выбираем. Но я хочу только на вычислительную технику (про физику полупроводников умолчим), всё равно буду проситься перевести меня…» Богородицкий Н.П. (светлая ему память) вступился за меня: «А мне нравится упрямство этого парня…»  Обошлось.

    Закончилась история с премией в духе брежневского времени: меня не хотели впустить в актовый зал на торжество вручения. Секретности, естественно, не было, но пропускали по списку, в котором меня не было… Вот, уважили меня, целый список для меня написали…

Я заявил у входа:

    - Сейчас буду орать: «Ответственного исполнителя в зал не пускают!» И тащить меня отсюда силой бесполезно, всё равно скандальчик обеспечен.

    Нашёлся мой знакомый, который взял с меня слово, что в зале я скандалить не буду, меня пропустили (без списка!) и усадили рядом с ним. Нормально!

    После «ленинианы» было два варианта. Первый – заткнуться, выражать преданность и благодарность партии и сов. власти. Выйти на защиту дисертации: аспирантура закончена, публикаций и изобретений больше, чем достаточно, работу писать не надо, достаточно  предъявить 5 книг, защищаться на родной кафедре ЛЭТИ (там труднее), ведь все 6 докторов кафедры подписали блестящий отзыв на работу. Думал я об этом? Да, но каждый раз меня воротило, понимал, что не смогу, не перешагнуть мне через грязь, довели меня. Ведь наклали на меня кучу, и вот я высовываю клювик и пищу: «Пустите меня хоть в кандидаты в науку!»

    И поддержал меня, не поверите… Киплинг!  Дело в том, что в 1973 г. в «Библиотеке поэта» вышел Маршак С.Я. … с переводом «Если…». Этот стих «не дошёл» до меня, а вошёл в меня каждой строчкой. Перечитай его, читатель, и ты поймёшь, что оно «сшито» на меня. Есть ещё перевод М. Лозинского «Заповедь».  Много позже я прочитал, что это — любимое стихотворение англичан. Вот так «Если…» вместе с родным «А пошли вы все…» стало моим внутренним гимном. Собственно, по сути, выбора-то у меня и не было.

    После «не расстанусь с комсомолом» меня оставили в покое, хочешь жни, а хочешь куй… Прости, читатель, это самое точное описаниие того состояния. Выделил для себя: государство, сов. власть и время. Государство – понятие историческое, в общем-то, ни при чём, с сов. властью придётся жить, со временем — не повезло, начиная с войны, да и на Брежнева надежды мало. Но время, после Карибского кризиса, однозначно подгоняет, опасно, надо делать оружие, иначе рискуешь, можешь и не вырастить сына. Единственная форма бунта – плохо делать свою работу – это достояние рабов, не для меня.

    Влезать во что-либо – в моём характере. Приходили ко мне инженеры, посоветоваться по «Каталогам» или по пульту. Не обижая никого, скажу: уровень был низкий и неудивительно, ибо в институтах ИС не проходили, не было ни одного учебника или книги по схемотехнике, даже на курсах повышения квалификации эта тематика не освещалась (знаю, ибо записался на эти курсы и немного преподавал там). И было понятно, что, если сотни, тысячи инженеров будут разрабатывать блоки, то не обойтись без ошибок, без гонок. Регулировка начнётся с первого этапа – с блоков и … рухнет под своей тяжестью, ещё ведь и контрольную документацию перелопачивать придётся. Единственный выход – унификация…

    Сказать легко, а сколько нужно блоков для такого крупного заказа, каких, как унифицировать количество контактов и конструкцию? Будет ли избыточность? Да, но только по отношению к чисто теоретическому варианту, а практически, без унификации будет катастрофа.

    Необходимо учесть и фактор времени. Надо отсчитывать с конца, с планового срока сдачи заказа, экономится первый этап – разработка и регулировка блоков. Выигрыш во времени позволяет применить новые элементы, а это существенно, так как, например, элементы памяти удваивают свою ёмкость раз в полгода.

    Ладушки, связался со Стоговым (И.О.?), он проработал конструкцию блока.
Всю последующую разработку конструкторской документации провело бюро Садикова Н.А. Постепенно вырисовался список необходимых блоков. Помог мой предыдущий приборный и системный опыт. Пришла пора задуматься, как реализовать унификацию.

    Ясно, что меня руководство с этой идеей не примет. Нужен флагман, да не простой, ибо работа значимая для всей организации. И дошёл до меня слух, что у нас появился Буртов А.И., доктор и дважды лауреат, и как будто не очень обременён. О национальности я вообще не думал. Позвонил, попросил принять меня, есть, мол, идея. Прихожу… передо мной мудрый пожилой … ребе. Изложил суть, по-моему, он ухватил её сразу, пригласил прийти со Стоговым…

    Поехало, у него оказался ещё толковый Саша Цейтлин, предложил дополнительный блок.

    Для показа начальству блок отникелировали (!), хотя я о нашем руководстве более высокого мнения, думаю, оно понимало, что боевые блоки никелировать не будут. Рассказал Буртову А.И. о проработанном перечне блоков, он очень жёстко ухватился за него, сказал, что без списка блоков не пойдёт докладывать руководству. Что ж, умный и опытный… Это тоже пригодится, придётся отдать, хотя за списком стоит определённая работа. Руководство уцепилось за предложение, видно понимало тяжесть ситуации… Тут и слово «Поколение» появилось… Осталась маленькая деталь, а кто, собственно, будет блоки делать? И разрешили мне набрать группу инженеров из разных подразделений института для «подготовки схемотехников». Понятно, кого и как отдавали в эту группу. Из всей группы я выловил одного Женю Марголина. Но это много, ибо последующей работой он оправдал с лихвой время, потраченное на группу.

    Вскоре открыли заказ и назначили гл. конструкторат во главе с Буртовым А.И.
Отгадай с трёх раз, дорогой читатель, какое место в нём было уготовано мне?

    Правильно, никакого. Если честно, мне хватило бы сил изменить это нахальство. Достаточно было выйти на зам. гл. инженера Шагулина В.И. и объяснить, что добровольное партизанское движение закрывается, прошу дать мне письменное задание на один блок, в остальной работе желаю успеха. Но что даёт мне членство в гл. конструкторате? Буртов А.И. был нужен и сыграл свою роль для открытия заказа, для внедрения унификации как знаменосец, но по схемотехническим вопросам, при всём моём уважении, мы не общались.

    По избыточности блоков он соглашался с оппонентами, я не участвовал в этих дискуссиях, ибо они были безрезультатными, унификация была жизненно необходима при любых условиях.

    По другому, более существенному вопросу, мы разошлись во мнениях. Буртов А.И. предложил нам оставлять свободными пару контактов при разработке блоков для исправления ошибок, отработки блоков. Это было верно из его предыдущего опыта, но неприемлемо для унифицированных блоков. Пришлось возразить, что контакты при унификации очень дорогие, ошибок не будет, унифицированный блок принципиально неизменен.

    В дальнейшем не было ни одного решения гл. конструктората ни по схемотехнике, ни по тому, как и какие блоки нам делать; ни один из его членов ни разу не побывал в нашей лаборатории. Прошу не обижаться, иначе я замажу роль разработчиков блоков.

    Была небольшая оппозиция, с ней боролся энергичный Лёва Лапкин.
Работа была большая, для меня она длилась до увольнения в 1993 г.

    Если придерживаться хронологического порядка, то должен упомянуть о маленькой детали, тоже характеризующей время. Был я в патентном отделе по своим делам, там в это время была какая-то перетурбация, и я увидел свободно доступную медаль за ПИИТ. Самовольно взял её, не втихаря, а чтоб все видели, беру своё. Получилось не по нашему правилу, а наоборот: «герой» нашёл награду. Прошло тихо, возникать администрации по этому поводу было неудобно.

   Другой шуточный случай, как я попал на доску почёта? Было большое совещание у ген. директора, возникли схемотехнические вопросы, высвистали срочно меня. Побежал через двор, мимо институтской Доски почёта, я мимо неё уже сотню раз проходил, отпечаталась в памяти. Прихожу к директору и вижу: за столом большинство висящих во дворе. Мне пояснили, что нужно разобраться в некоторых схемотехнических вопросах.

    Я улыбнулся, мол, постараюсь помочь Доске почёта. Павлов В.В. вопросительно посмотрел на меня, но «висящие» заулыбались и подтвердили, что они с Доски свалились. Совещание было долгим, удалось быть полезным, ответить конкретно на некоторыке вопросы. После совещания Павлов В.В. снял трубку и «посоветовал» председателю профкома повесить на следующую Доску упомянутого грешника. Вот не пошутил бы и до почёта не дожил, не попал бы в передовички. Ценит сов. власть юмор.

    …А работа пошла и даже успешно. Выросли в ведущих инженеров и Коля Седов, и Женя Марголин и Лёня Гольдреер. Менялись члены в гл. конструкторате, но мы этого практически не чувствовали. Сменилась у нас и пара начальников, но к их чести надо сказать, они быстро понимали или вернее не понимали, куда они попали. Появился флотский к.т.н. Кизуб В.А., впоследствии заменивший Буртова А.И… И выросли мы в отдел.

    Здесь я должен рассказать ещё одну маленькую подробность. Ну, думаю, снова пришлют нам очередного «схемотехника», сколько можно, пора уже постоять за себя. После работы, прогуливаясь с нужным человеком, довёл до его сведения, что если придёт варяг, сяду в угол, попрошу конкретное задание, пусть руководит без помех. Не могу утверждать, что информация дошла наверх, но человек выбран был правильно. Через пару дней меня вызвали к руководству на «прощупывание». Я был готов к разговору, коротко и в резкой форме сказал, надоело, мол, есть только два варианта: либо я, как ведущий, буду делать один блок, либо вообще попробую найти работу на стороне, благо в нескольких ленинградских организациях меня знают. И ушёл… Результат – вызывают на партком (не впервой, но уже не для промывки), выясняют, понимаю ли я важность работы, как думаю справиться с ней в случае назначения Начальником! По институту пошёл слушок: плохого Берсона назначают…

    Через некоторое время вышел приказ, по моим сведениям к Павлову В.В. предлагать меня ходили маленькой делегацией, но генеральный не возражал, не знаю, чему я больше обязан: репутации или делегации.

    Павлов В.В. коротко принял меня, поздравил, спросил, справлюсь ли я? Ответил, что существенная часть работы уже сделана, и темп разработки у нас существенно превосходит топтание аналогичной лаборатории в головной организации. Спросил: «Чем могу помочь?» – «Помочь мне трудно, т.к. ситуация со схемотехникой и в нашей организации, и в стране плохая, — улыбнулся, — вот, разве что, попросите партком поменьше помогать мне, а то у меня в разгар работы двух парней совсем замотали с приёмом в партию».  Ну, Павлову В.В. долго объяснять не надо, понял: поменьше контролируйте меня, дайте спокойно работать. Усмехнулся: «Просьба твоя оригинальная, но учту. Успехов».

    Вообще, отношение к нам было хорошее, не могу пожаловаться. Два примера.

    Нужно мне было подписать у зам. гл. инженера Шагулина В.И. рулон калек. Полдня не мог его поймать, сразу после обеда пошёл ловить его. Подхожу к кабинету, слышу его голос, ну, думаю, по телефону руководит. Постучал, захожу… Мама родная, кабинет битком, начальники отделов сидят, мировые проблемы решают… Шагулин В.И. весело сообщает:«Явление Берсона народу… Как к себе домой заходит…»

    Что делать? Отступать? Хорошо, со многими сидящими отношения нормальные… Рискну: «Мужики, у вас совещание, а у меня работа. Конец месяца, обещал выдать… Репутация обязывает…»

    «Мужики» заулыбались, выручил меня Шагулин В.И.: «Ну, Берсона тормозить нельзя, не то весь наш бронепоезд … Делов-то, мужик подпишет». Уважил, прервал совещание и подписал весь рулон.

    Другой пример. Отношения с патентным отделом складывались с трудом, понятно, платили за изобретения мало. И надумал я, надо всё-таки показать ему моё маленькое «фе», запишусь-ка я на приём к генеральному. Выписал себе коэффициенты, суммы по полутора десятку изобретений, иду к секретарше записываться на прием. Спросила по какому вопросу, возразила: «По изобретательским делам Виктор Владимирович не имеет возможности принимать…» Что делать?

    Начальничков, как я, много, надо иначе… Ничего лучшего не сообразил, говорю: «Тогда запишите просто, офицер запаса Берсон просит принять… Виктор Владимирович  мою фамилию знает, может быть примет…» И принял-таки.

    Захожу в кабинет, стол завален моими папками по изобретательству. «Излагай,- говорит,- суть дела, только коротко». Пояснил, что изобретаю я узлы, которые применяются очень широко, часто по всей стране. Применение подтверждено, а патентный отдел оценивает коэффициент массовости как для сапожника-кустаря, вот у меня выписка…

    Остановил меня: «Ясно. Как изобретатель ты заслуживаешь большего, но отдать тебе весь годовой фонд института я не могу. Папки я ни читать, ни открывать не буду. У меня тоже есть выписка…» И прошёлся по всем изобретениям, где было совсем мало, удвоил сумму, где что-то набежало, увеличил в полтора раза: «Так будет по-офицерски (доложила секретарь всё-таки!). А принял я тебя не по изобретательству, а за то, что дело нужное делаешь, хвалят вашу лабораторию. Скажи лучше, проблемы есть?» – «Проблемы, – говорю, — профессионалы переводят в вопросы, а вопросы решаем». – «Хорошая методика, — смеётся, — надо воспользоваться, а чего не защищаешься?»

    Так, про Киплинга лучше промолчать. Не ожидал этого вопроса. Буркнул: «Так мне уже один раз пояснили моё место…» — «Ну, кандидатские у меня все проходят». И то правда.

    Вышел, соображаю: «Так, несколько тыщ за 10 минут, жаловаться не приходится. И «фе» своё отстоял, и соавторам перепадёт. И вообще, вот твоя сов. власть – твой генеральный. Умный, нормальный, уважаемый инвалид войны, к тебе хорошо относится… Какого рожна тебе ещё надо? Но, может в этом и состоит суть феномена сов. власти, как она сумела павловых и поглупее организовать и функционирует, правда, я бы сказал, самоподтачиваясь?»

    Ладушки, этот случай в просьбы я себе не записал, а вот другой раз…

    Задал как-то мне тесть обыденный вопрос, как жизнь, деньжат хватает?

    Ответил, что хватает и даже остаётся, всё равно ни продуктов, ни жигулёнка не купить. А тесть у меня – кадровый офицер, прошёл Халкин-Гол, финскую кампанию, «освобождал» Прибалтику, остался жив в Отечественную и воевал в Корее. Он-то знал, что была Вторая мировая, а не Отечественная. Понятно, что вся честь его и гордость состояли в службе. Неожиданно для меня говорит: «А прогуляюсь-ка я в военкомат, таких вояк, как я, в Волгограде немного. Пускай внук покатается, деда вспомнит…»

    Через некоторое время звонит мне: «Юра, дело я провалил начисто. Изложил просьбу, а они мне, мол, у нас и на афганцев не хватает… Так, говорю, афганцы год воевали и просрали, ну, не солдаты виноваты, а я побольше воевал… Потом спрашивают, а откуда видно, что вы в Корее воевали? Так, смотрите в ваших документах, не я же установил порядок, куда что записывать… Короче, я им изложил своё мнение на доступном их пониманию языке… Теперь, если по-офицерски, так мне не машину давать надо, а награды снимать…»

    — «Эх, — говорю, — Борис Палыч, ты не прав (вот где истоки-то знаменитой фразы)! Надо было вставить, что ты родственник командарма Гореленко, командовавшего в финскую, Героя и депутата, друга Ворошилова К.Е. Добавить, что его оружие и Звезда хранились в ленинградском Доме офицеров… Может они и сообразили бы, что может аукнуться… Да, ладно, не будем в долгу, а на тебя капать не посмеют».

    Система унифицированных блоков удалась, первая и единственная в Союзе. Могу так заявить, ибо в конце 80-х её хотели выдвинуть на Ленинскую премию. Знаю не понаслышке, меня вызывали, предлагали «поучаствовать в оформлении». Я простенько объяснил, что имею уже некоторый опыт, а на этот раз моя фамилия и за пределы организации не выйдет. Про тех, кто сделал работу, я уж и не спрашиваю. Пикантное «преимущество» Ленинской состояло в том, что подать работу можно было без Буртова А.И., ибо он уже имел оную. Но «переломка», уничтожившая кооммунистический режим, сломала и этот «заслуженный» план. Не буду врать, и меня не забыли: предложили прогуляться в профком, взять на халяву лыжи с ботинками! «А можно прихватить коллег — лыжников?» — «Не, на всех не хватит». Так и просвистела мимо награда Родины, а жалко – ведь единственная! Было ещё неотчётливое крупное предложение – заняться сетью бензоколонок (финских) в Питере. Не, мне с чистыми руками в Европу нужно.

    Расскажу, неохотно, и о другом факте, ибо он тоже характеризует время. Получил я 200 руб. за изобретение и шёл пешочком домой от метро. Было это после землетрясения в Армении 1988 г. (тогда ещё не писали о геофизических бомбах), власть просила помочь. «А что, — думаю, — это ведь не по-совейски, а по-человечески». Мама бы точно сказала: «Надо помочь, мы тоже в войну у чужих людей на Урале жили». И Киплинг шепчет: «И будешь твёрд в удаче и в несчастье». Спонтанно зашёл в сберкассу и положил вознаграждение в фонд помощи, получил квиток. Дома ждут меня жена с учёной подругой чай пить. «Где задержался?» — «Лишние деньги пристраивал».

    Ну, похвалила меня подруга, сказала, что это больше зарплаты нашего м.н.с.
Смотрю, не сморщит ли носик жена. Нет, всё правильно. Вечером попытался её поддеть: «Деньжат не жалко, честно?» — «Нет, — смеётся, — если на землетрясение нашлось, так и мне на сапоги найдётся. Это ведь не менее важно!» — «Про важность говорить бесполезно, а землетрясения в квартире избежим». Замечу, для ясности, что эти 200 составляли малую часть от заработанного за всю жизнь, а заработанное – малую часть от 90 тыс. руб., которые пришлось заплатить в 92 г. за три билета для семьи на самолёт в Германию. Всё, вопрос закрыт навсегда. Ан, нет!

    Через некоторое время объявили подписку в фонд помощи Армении. Все, как один… На заём, на митинг… Что делать? Показать квиток? Совершенно недопустимый выпендрёж… Да проще всего, дай ещё молча полтинник… Тебе ведь захотелось дополнительно помочь. Нет, врёшь! По совейски, как все, лишь бы тихо было… Струсил… Вот, на демонстрации не ходишь, правда, такого шушуканья это не вызывает … А Киплинг шепчет: «И если можешь быть в толпе собою». Короче, не дал. Но струсил: квиток носил на работу в кармане, если очень припрут или даже в партком позовут, спросить какой пример…, тогда уж «я достаю из широких штанин». Никого не хочу обидеть, знаю, как глубоко сидит в нас, и во мне, эта совейскость, вбита жизнью, проявляется до сих пор.

    С конца 80-х работа «скуксилась», положение моё стало незавидным: как объяснить людям, что делать? Сов. власть кончается, новой ещё нет, и денег у неё на нас тоже не будет. Помню, как после путча пришёл я в лабораторию нормально, с опозданьицем, смотрю – тишина гробовая, куда я попал, это не наша компания. Понимаю, что тут не личное, а что-то серьёзное. Смотрят на меня как на идиота, мол, сильно ты сдал за одну ночь. А я накануне не смотрел телевизор, надо было что-то срочно дочитать. Постепенно разъяснили мне понемногу суть, но говорить, понятно, не хотят. Дошло, конечно. Соображаю, киснуть в любом случае нельзя. Да и подумалось, дело ведь не в отдельных людях, система сгнила. Вот, посмотри на людей, это ведь первое свободное голосование! Все хотят перемен, все до единого, а не только плохой Берсон. Родные мои, струсили. Правильно. Страшно. Ну, авось, родное наше авось…

    И сработало.

    У каждого в жизни свой путь, он не зависит от того, кто и что подумает, он дан только тебе, себе не соврёшь. И он либо греет тебя, либо гнетёт. И это немногое справедливое из того, что есть в нашей жизни. Удалось ли мне всё по Киплингу? Судить не мне, но хочется думать, что хотя бы часть жизни прожита не зря. Было много ошибок, о них не пишу, не из скромности, а потому, что в них виноваты мы, не надо списывать их на время, а этот затянувшийся рассказ прежде всего о времени. Вот, оказывается, можно проработать 25 лет при сов. власти без заданий (на пульт сам себе написал), делать то, что считаешь нужным стране, а не себе. Можно, оказывается, обойтись без просьб, можно отказаться от медали за «Гранит», от защиты кандидатской по докладу, от присвоения «заслуженногго изобретателя» при 42-х изобретениях.  Можно простить фирме четыре неиспользованных отпуска. «Но и святым себя не назовёшь».

    Я рад, что Б-г избавил меня от ленинского имени на груди, что хотя бы часть жизни прожил не зря, что хоть иногда преодолевал совковость. Думаю, что и «моим ребятам» не стыдно за эти годы. Часто вспоминаю с благодарностью  многих людей.

    Иногда приходится вспоминать «наших» по другому поводу. Живу я у небольшого озера, возле него, естественно, зелёный участок с детской площадкой, с пивом и закусками и т.п. И стоит белый домик, сущность его не богатая, это туалет. Каждый год, по местным праздникам, собирается толпа. Без «наших», разумеется, не обойтись. И гадят с упоением, не пропуская ничего. На туалете читаю родные, истинно русские слова. «Родина помнит, родина знает, где на земле её сын проживает». Ну, приезжает аккуратный немец на грузовичке, закрашивает сокровенное, а в газетах пишут о мультикультурном обществе. Только мудрый Б.Шоу ворчит: «Мы научились летать, как птицы, мы научились плавать под водой, как рыбы. Осталось научиться жить на земле, как люди».

    Пара заключительных штрихов. Заказал контейнер перед отъездом. В нём книги любимые и шахматные – сына. Совсем немного домашнего скарба, ни одной ценной вещи. Пришли двое, понятно откуда, и стали шмалять. Раскидали всё по комнате, придраться не к чему, отложили на завтра. Потребовал опечатать комнату, согласились. На следующий день: «Это что за коробка?» — «Не пугайтесь, эти 5 больших золотых медалей моей собачки, у неё родословная хорошая… А эти 3 маленькие – мои за ВДНХ, ну, у меня и родословная соответственно… А это знак блокадника, это вообще «Ветеран труда» — «А это что?» – показывает на мой любимый знак ЛЭТИ. «Так знак выпускника». – «Не положено, нет удостоверения». Хорошо в дипломе нашёлся штамп «Знак выдан», сработала чиновничья привычка. Что-то не ладится, перешли к фотоальбому. В ваших, друзья, физиономиях не нашли ничего ценного и секретного. А вот в фотографии двухлетней курчавой девочки на кресле есть, наконец-то! «Это дореволюционное фото моей мамы, к счастью она не похожа на нашего гл. конструктора». — «Не положено». Спорить бесполезно, вывез фото открыто, на себе, в аэропорту того же государства порядки другие. Ну, могли подумать: «Одним педофилом будет в России меньше».

    Но там другая заковыка… У последнего окошка, перед выходом к самолёту, чиновник делает большие глаза и вопрошает: «А что это у вас на пальчике?» — «Обручальное колечко, обычай такой… Вот и у вас, правда, потолще, да палец поздоровее…» — «Только я его не вывожу  из России!»
Ситуация нехитрая, всё понятно…

    «Короче. Кольцо я не сниму, если не выпустите, сегодня позвоню сыну в Германию, объясню, почему не прилетел. Он через шахматный клуб имеет выход на прессу, постарается организовать запрос в наш МИД» (приврал малость, но лучшего ничего в этот момент не придумал).

    Супостат удалился, за 5 минут до окончания посадки спокойно сообщает мне: «Вам повезло, у начальника хорошее настроение, вам разрешён вылет». И я бегом, в сопровождении девушки, к самолёту… Хорошего настроения тебе, Родина, чтобы ты всегда правильно решала!

    Улетаю… «Пред Родиной вечно в долгу»… Может долг правильней считать вначале, а уж затем предъявлять. Так только от продажи (обмену научными достижениями) моих «Каталогов» (причём и демократам) выручали по 120 тыс. руб. Это больше моей зарплаты за всю жизнь, и больше затрат на моё и сына высшее образование. Всё остальное — подарок от чистого сердца. Но есть ещё долг моральный! Правильно, только он не односторонний… Повернись ко мне лицом, Родина, скажи суровую правду, я не обижусь…

    А моя Родина – мой любимый до сих пор, до последнего дня Питер.
Счастья вам, гранитовцы, простите, если кого обидел.
Мира тебе, Петербург!