Сентябрь 1962-го года. Я работаю техником — конструктором в КБ НИИ-3 и с I октября начинаю учиться на вечернем факультете ЛЭТИ. Моя специализация по институту — «Электронная медицинская техника» — видимо, наиболее близка к родной моей акустике из всех тогдашних специализаций вечернего ЛЭТИ.

Самое время немного отдышаться и вспомнить, что сделано за че­тыре Техникумовских года, посмотреть, кем я стал, за что я должен быть благодарен родному ЛРТ №1, сделал ли я что-нибудь для него, ка­кая память обо мне там осталась. Я вообще частенько стараюсь анали­зировать такие вещи. Это желание у меня родилось не сегодня. И сра­зу по окончании Техникума, и впоследствии такие вопросы меня много занимали. Но сейчас, когда пишутся эти строки, прошло уже 35 лет с момента получения диплома и есть о чём вспомнить и с чем сравнивать,

И можно чётко проследить влияние Техникума на мою последующую жизнь. Т.е. прояснить то, что называется  «отдалёнными результа­тами».

За четыре года учёбы я прошёл множество разных наук. Прежде всего — завершил своё общее среднее образование. Правда, не в пол­ном школьном объёме — у нас, например, не было географии, астроно­мии, биологии, зарубежной истории. Видимо, считалось, что получен­ных в этих областях знаний в объёме семилетки вполне достаточно, чтобы считаться «средне образованным». Зато такие предметы, как ма­тематика и физика, давались в значительно расширенном объёме. И, разумеется, все общетехнические дисциплины и специальные курсы впо­лне сформировали из нас техников. Пожалеть можно лишь о малых объ­ёмах практики на старших курсах. Если слесарная, станочная, радио­монтажная практики имели серьёзный объём и научили нас основам этих ремёсел (именно эти основы я использую и сейчас в своих повседнев­ных делах), то все последующие производственные практики были чис­то ознакомительными, по верхушкам производства. Такое ознакомление тоже нужно, но должна быть какая-то практика (минимум месяца три), где будущий техник был бы официально зачислен на определённую дол­жность с выполнением обязанностей по полной программе. Чтобы, попав потом на работу, не смотрел на некоторые вещи как баран на но­вые ворота. Нам, к примеру, совершенно не рассказывали о работе техника-конструктора. Т.е. мы просто не знали, чем вообще конструкторы занимаются. Попав в КБ, я должен был довольно много времени по­тратить на вхождение в курс дела. Так же, наверное, обстояло и со многими другими видами работ. Не исключено, что такую стажировку можно было бы проводить прямо на том предприятии, куда человек ра­спределён. Тогда бы не могло происходить таких недоразумений, как вышло у нас с Фимой при устройстве на работу. А ещё лучше, возможно, после последнего учебного семестра прямо зачислять дипломни­ков на работу техниками-стажёрами и через те же три месяца давать им отпуск для подготовки и защиты дипломных проектов. Варианты мо­гут быть разные.

Интересную запись я нашёл у себя в дневнике за 5 января 1964 года: «Вообще в это время (а речь идёт о декабре 1963 года — прим. моё) окончили Тех-м неск. групп, в которых учились и мои  друзья, но я, к сожалению, не смог побывать ни на защите, ни на торжественном акте». Судя по этой записи, именно с выпуска, оканчивавшего Техникум непосредственно после нашего, был удлинён срок обучения на полгода. Естественно, это было сделано для всех техникумов в СССР, а не только для нашего. Непосредственно об этом я ничего не помню, поскольку меня это уже не коснулось. Косвенным свидетель­ством такого удлинения может служить фраза, написанная мною впол­не «по горячим следам» в той довольно тощей   тетради, которую во­обще-то по праву можно считать первым предшественником настоящих моих записок. Перед окончанием Техникума я вдруг решил озаботить­ся, чтобы не пропали мои мысли по поводу организации шахматной работы — не правда ли, я уже и тогда был достаточно самонадеянным и графоманистым? Короче, речь идёт о моих «Записках шахматиста- общественника…», где есть и такое утверждение: «За 4,5 года можно из первокурсника даже «ниже среднего» сделать надёжного ша­хматиста». Это написано в апреле 1962 года и просматривалось с корректировкой в июне 1963-го. Безусловно, «4,5 года» — это не ошибка, как я думал раньше. В то время это, несомненно, отражало существующую реальность.

Вообще в те годы как раз шла очередная волна «приближения школы (в смысле всех уровней) к жизни». В контексте этого и стоит расширение всех видов практики — и в средней школе, и в технику­мах, и в институтах. Многие мои друзья, оканчивавшие вузы по дне­вной системе, тоже попали на гребень этой волны и имели удлинённый срок обучения. Где-то в последующие годы сроки обучения вновь под­сократились и вернулись на круги своя: школа — 10 лет (хотя клас­сов и 11), техникум — 4 года, институт (технический) — 5 лет. А практики остались. Это, пожалуй, именно то, о чём я мечтал в своё время. Можно сказать, что мои мысли были кем-то мистически услышаны «в вышних сферах» и претворены в жизнь. А если говорить серь­ёзно, то просто такие изменения тогда действительно назрели и была очевидна необходимость перемен в образовании именно в эту сторону. То, что не всё и не всегда получилось удачно — это уже совсем другой разговор.

Я получил огромное количество знаний по разным предметам. Это очень ценно и хорошо. Но ещё дороже мне то, что я научился получать эти знания более или менее самостоятельно, т.е. научился учи­ться. Этого, я думаю, тогдашняя школа бы мне не дала. А такие уме­ния мне ох как пригодились потом на разных житейских дорогах и ра­звилках — я собираюсь об этом написать. Мы учились у самых разных преподавателей, с разными характерами, разным уровнем подготовки, разными подходами к процессу обучения. И мы научились не только получению знаний, но и общению с очень разными людьми.

Мы за четыре года узнали многое о таких вещах, как официаль­ные бумаги, официальные инстанции, начальство, распорядок и режим работы, мы познакомились с правилами секретных работ.

Мне, как и всем моим товарищам, пришлось столкнуться и с от­рицательными сторонами жизни и с отрицательными персонажами, и с непонятным поведением вроде бы давно знакомых людей, и с веролом­ством, и с несправедливостью, и многим другим. Это закалило нас перед выходом в большой мир. Без этого наше воспитание было бы не­полным. Знания о тёмных сторонах действительности совершенно необходимы, без них очень легко утонуть при первом же мало-мальски серьёзном шторме взрослой жизни. В какой-то момент я устыдился того, что достаточно хорошо помню те пакости, которые время от  времени мне приходилось терпеть, в том числе – и некоторые несправедливости Техникумовской жизни. Вроде как получается, что я злопамятен. Но потом, поразмыслив, я решил, что злопамятство и мстительность – это вещи разные. Память есть память, это биологическое свойство личности, как безусловный рефлекс, и от неё трудно спрятаться. Заставить себя что-то забыть насильно практически невозможно – это как «забыть Герострата» или «не думать о белой обезьяне». А вот мстительность — это другое. Можно заставить себя, даже если очень хочется, отказаться от мщения. Жизнь обычно сама всё очень здорово расставляет по местам, и не надо ей мешать. А иногда ведь, если попытаться посмотреть на события глазами другого человека, то можно если его не оправдать, то простить или по крайней мере понять мотивы поступков. Чем старше становишься, тем твёрже при­держиваешься таких принципов. И хуже от этого никому не становится.

В Техникуме я по-настоящему научился общественной работе. В школе я, конечно, тоже кое-какой первый опыт в данной области при­обрёл, но с Техникумовским его не сравнить. Работа председателем Бюро шахматной секции просто окрыляла меня и сделала совсем другим человеком. Если у преподавателей я оставил по себе память, навер­ное, как хороший учащийся (впрочем, у Алексеева, как он несправе­дливо считает, и ещё кое-чем), то друзья-шахматисты вспоминают ме­ня именно как председателя Бюро и капитана Второй сборной. Неизве­стно ещё, какая память дороже. А что касается ребят из своей груп­пы — это вообще особый разговор. В Техникуме я приобрёл много вер­ных хороших друзей, с большинством из которых вот уже 39 лет под­держиваю тесные дружеские связи. По возможности мы все стараемся помочь друг другу, чем и где только можем. Дружеские отношения со­хранились и с некоторыми нашими бывшими наставниками. К сожалению, круг друзей редеет; это страшно.

Одним словом, Техникум дал мне самостоятельность, научил жи­зни. Я получил также и собственный кусок хлеба с маслом, о котором думал, поступая учиться. Да и не надо забывать стипендию, полученную за четыре года.

Время нашей учёбы в Техникуме было замечательное — оно при­шлось на знаменитую оттепель 50-х — 60-х годов. Мы успели захватить ещё в школе другие, сталинско-бериевские времена. Конечно, больше мы о них знали по рассказам родителей, чем из собственного опыта, но всё-таки у нас уже был материал для сравнения. А время, когда мы учились в Техникуме, научило нас быть открытыми, прямо выска­зывать и отстаивать своё мнение. В наши дни, особенно в первые го­ды «перестройки», очень модным стало определение «шестидесятники» применительно к людям последних предвоенных, военных и первых по­слевоенных поколений, которые якобы и явились отцами и движущей силой «перестройки». Ныне это понятие до крайности опошлено. Сей­час «шестидесятниками» в основном называют друг друга лишь люди определённого слоя, которые не сумели в своё время попасть в пра­вящую «номенклатуру» и на этой почве, изображая фронду, используя склонных к истерике и просто психически неустойчивых коллег, рва­лись к власти и деньгам. Всё это называлось «гласностью», «пере­стройкой» и «демократизацией». По-моему, нельзя придумать ничего более издевательского, чем нынешнее толкование столь высоких по­нятий.

Впрочем, жизнь дала страшный, жестокий и парадоксальный урок: именно люди из этой истерической митингующей массы стали первыми жертвами нашей новой буржуазной демократии. Именно они первыми полетели с работы, именно их дети отправились убивать друг друга в битвах денежных мешков вместо того, чтобы учиться, именно у них теперь не хватает средств, чтобы купить кусок хлеба и заплатить за квартиру. Какие ещё нужны уроки?! А те, кто их использовал столь цинично и нагло, теперь плюют и показывают на них пальцем: вот, мол, бедные неудачники. Впрочем, и сами победители не могут жить спокойно: они теперь отстреливают друг друга, поскольку вы­яснилось, что места под солнцем и денег даже в огромной России на всех хапуг не хватает. «Революция пожирает своих детей».

Ладно, в конце концов я пишу не политический труд. Но из песни слова не выкинешь. К власти должны рваться только те из порядочных людей, которые способны и во власти оставаться поря­дочными, а это далеко не всем дано. Убеждён, что подавляющее большинство наших ребят не осрамит родной JIPT №1, сохранив при­витые нам в те годы честность, трудолюбие, порядочность, чувст­во собственного достоинства. Вот в этом смысле мы — шестидесят­ники. Такие, какие подразумевались под этим понятием до его опо­шления. Большинство из нас, не побоюсь высоких слов, может гор­диться своей принадлежностью к числу людей, понимающих настоящую пользу для своего народа и своей страны, не изменяющих этому об­щему делу и постоянно работающих для него. Неважно где и как, но в меру своего понимания и своих возможностей, своих сил. А «перестроечно»-уголовная пена, узурпировавшая для себя имя шестиде­сятников, смоется и уйдёт. И почти забудется.  Не как общественно-политическое явление, но персонально.

                                 *   *   *

Возникает вопрос, который я задаю сам себе: а был бы я тем, чем стал, не поступи я в мой Техникум, а останься, например, в школе? Думаю, что всё-таки нет. Конечно, период между 14-ю и 18-ю годами во многом формирует взрослого человека и смешно было бы думать, что, учись я в школе, процесс моего взросления замедлил­ся бы. Конечно, нет. Чисто физически я стал бы, вероятно, приме­рно тем же, чем стал после окончания Техникума. Но вот что каса­ется морального, нравственного взросления, то тут я сильно сомневаюсь. Уверен, что школа мне бы этого не дала. Я скорее всего всё-таки стал бы не таким — думаю, что слабее и хуже. Это не про­сто лишний дифирамб родным стенам, это моё глубокое убеждение. Я очень рад, что мой выбор оказался именно таким, именно — в поль­зу ЛРТ №1.

                                 *   *   *

Хочу в этой же главе написать и о своих товарищах, для кото­рых тоже лето-62 было беспокойным, хлопотным и во многом опреде­лило их дальнейшие судьбы.

О результатах нашего распределения я уже писал. Надо сказать, что по разным причинам очень немногие из нас начали работать именно там, куда были первоначально распределены. Некоторые поступили в дневные институты, многие из тех, кто родился в 1943 году и раньше (Дулатов), ушли служить в армию. У кого-то случились изменения в распределении — вроде нас с Фимой. Считаю целе­сообразным рассказать обо всех моих сокурсниках то, что знаю об их работе и учёбе. Лучше всего — по алфавиту. Перед тем только я назову тех, кто получил красный диплом (а он действительно крас­ного ивета). Это были:

1. Домбровский А.К.
2. Никитин В.И.
3. Смирнов Б.И.
4. Тихомиров Е.М.

Наши четыре фамилии вместе с фамилиями отличников из 641-й группы (гироскописты) записаны на Доске отличников 1962-го года, которая вместе с другими досками была вывешена в Дубовом зале Те­хникума. Потом кому-то это помешало, и через несколько лет доски убрали. Жаль. Так было приятно! Это ведь тоже память о нас в Те­хникуме!

Забегая вперёд, скажу, что нынешнее руководство Техникума (вернее, Колледжа Морского приборостроения) во главе с его директором Николаем Прокопьевичем Зеновым вполне положительно от­носится к идее восстановления этих досок. Тем более, что, как говорил сам Зенов автору этих строк, все старые доски, снятые в своё время при одном из ремонтов, сохранились где-то в подвале. Вопрос теперь упирается в:

1. «политическое», как теперь модно говорить, решение о вос­становлении досок;
2. изготовление новых, начиная с того года, на котором тра­диция была прервана, — а на это нужны деньги, которых всегда нет;
3. определение места размещения, т.к. не исключено, что стен Дубового зала сейчас просто не хватит на всех, да ведь на­до иметь в виду и будущие поколения отличников;
4. работу по непосредственной установке новых досок (тоже деньги и люди).

Думаю, что при наличии пункта 1-го из перечисленных в остальном могли бы помочь выпускники разных лет — хотя бы и я. По­пытаюсь протолкнуться с этой мыслью к Зенову — хотя, конечно, ему сейчас только этих забот, наверное, и не хватает. Надо по­пробовать сделать это таким образом, чтобы данная идея етала бы его идеей. Тогда всё пойдёт!

                                 *   *   *

Итак, о нас всех «образца 1962 года».

1. Валерий Павлович Беликов начал работать по распределению на 206-м заводе, учиться в том году не пошёл, и вообще до призыва в армию учиться не начал.

2. Игорь Григорьевич Бельский проработал почти год  по распределению в НИИ-49, а в 1963-м неожиданно для всех нас подал документы и поступил в Военную академию связи им. С.М.Будённого (ВКАС). Сам Игорь много позже рассказывал, что просто его мама взяла за руку и отвела сдавать экзамены — хотела быть уверенной в будущем сына. Так же, как за пять лет до того отец привёл его в Техникум.

3. Вениамин Наумович Береславский, как сам рассказывал в фе­врале 97-го года, по распределению вообще не работал по состоянию здоровья, а потом поступил учиться на факультет Журналистики в Университет.

4. Валерий Савватьевич Блинов едва успел приступить к работе по распределению на Севере, как был призван на Флот (1943 г. рож­дения). После Техникума больше не учится.

5. Владимир Михайлович Бунеев начинал работу на том самом заводе им. Кулакова (п/я 499), куда не пошли мы с Фимой Гандшу. Учиться дальше начал после призыва в армию.

6. Ефим  Рудольфович Гандшу вместе со мной начал ра­ботать в НИИ-3 и оттуда в октябре 62-го года ушёл в армию (тоже 43-й год). До армии учиться не поступал.

7. Адам Григорьевин Гликман уехал на Север по распределению. Военная служба ему не грозила по состоянию здоровья.

8. Алексей Казимирович Домбровский, Ваш покорный слуга и ав­тор этих записок. С сентября начал работать в НИИ-3 и поступил на первый курс ЛЭТИ.

9. Фрид (Фёдор) Халимович Дулатов в том же году призван в авиацию ВМФ (1941 г.р.).

10. Виталий Витальевич Коломенцев начал работать по распределению в НИИ-400 (он же п\я 400), в 63-м призван на флот. Возможно, ещё до армии успел поступить на вечерний факультет Военмеха.

11. Владимир Михайлович Меклер поступил на работу на завод «Россия» (п/я 443), успешно сдал экзамены в ЛЭТИ и занимался на вечернем факультете до призыва в армию в 1963 г.

12.  Валентин Ильич Никитин сдавал экзамены на дневной факуль­тет ЛЭТИ, но не добрал балл и пошёл на вечерний. Там мы с ним по­пали в одну группу, но после первого семестра перевёлся на дневное отделение. Недолгое время учёбы на вечернем где-то работал, но где именно — сейчас уже, к сожалению, мне не установить.  

13. Борис НаумовичНовосельский, мой лучший друг, поступил работать в свой п/я 760 (ЦКБ-19, позже — «Алмаз») и одновременно — в вечерний ЛИАП. Армия ему не грозила, поскольку он получил «белый билет».

14.  Владислав Григорьевич Прокофьев заблаговременно запасся аттестатом зрелости из вечерней школы и по нему поступал в ЛЭТИ. Работать по распределению должен был на 206-м заводе, хотя по моим данным был распределён на завод им. Кулакова. Или у меня данные неточны, или у него тогда там что-то изменилось. Впрочем, на  206-м ему пришлось поработать после института.

15. Александр Сергеевич Ремизов пошёл по распределению на 206-й завод. Служил на Флоте с 1963г.  Где и когда учился (если учился), к сожалению, тоже не знаю.

16. Евгений Александрович Русов поступил тоже в ЛЭТИ на наш вечерний факультет. Работал по распределению в п/я 599 вместе с Сергеем Смирновым до призыва в армию в 1963г.

17. Алексей Алексеевич Селиванов начал работать в п/я 633 (ныне «Малахит»). Поступил учиться в ЛИТМО (вечерний), в 1964 г. был призван в армию.

18. Наталья Васильевна Синицына, наша единственная и непов­торимая девушка. Училась в вечернем Бонче, работала в ВНИИ Телевидения.

19. Борис Иванович Смирнов, отличник и пятипроцентник, с первого захода поступил на дневной факультет ЛЭТИ и с тех пор с ним не расстаётся — по окончании института остался там (вместе с Валей Никитиным) на кафедре и до сих пор там работает.

20. Сергей Васильевич Смирнов по распределению пошёл рабо­тать на п/я 599. Начал учиться на вечернем факультете ЛЭТИ, вско­ре перевёлся на дневной. После окончания ЛЭТИ служил два года лейтенантом в авиации ВМФ.

21. Александр Эммануилович Таранов пошёл по распределению на «родной 206-й», одновременно поступил в заочный ЛИАП, кото­рый  сумел закончить на год раньше срока. В армии не слу­жил по состоянию здоровья.

22. Олег Иванович Таскаев по распределению работал в ЦНИИ им. Крылова до призыва в армию в 1963 году. В институт до армии не поступал.

23. Евгений Михайлович Тихомиров как пятипроцентник поступал на дневной в ЛЭТИ, но не добрал баллов, вследствие чего разозлился на весь мир. Пошёл на вечерний, а работать устроился в ЦНИИ им. Крылова, куда был распределён. Позже перевёлся на дне­вной в ЛЭТИ.

24. Александр Николаевич Филиппов решил стать военным моряком профессионально, сдал экзамены и поступил в Высшее военно — морское училище Радиоэлектроники им. А.С.Попова в Петродворце. Пе­рвый год служил на флоте матросом (такая тогда была система), потом — учёба в училище.

25. Валерий Рувимович Хотемлянский начал работать на 206-м за­воде, но в том же году был призван в армию, где прослужил только полтора года (по семейным обстоятельствам был демобилизован). Учил­ся в вечернем ЛИТМО, его и окончил.

26. Борис Константинович Щёголев, как и Слава Прокофьев, имел аттестат зрелости. Сдавал на дневной в ЛЭТИ, но не прошёл по конку­рсу. В это время приезжали в Ленинград «вербовщики» из Петрозавод­ского университета, где был недобор, и Борис поехал туда учиться.

В последующих главах моего повествования я, разумеется, по воз­можности буду рассказывать о дальнейших судьбах моих друзей по Тех­никуму. Думаю, что именно такой принцип построения записок будет оптимальным, поскольку их основой я избрал именно рассказ об ЛРТ №1 и влиянии его на жизнь мою и тех, с кем судьба свела меня  в Техникуме.

Далее
В начало