Все годы, начиная с первых дней существования, Санкт-Петербург — Петроград — Ленинград оставался многонациональным городом, меня­лись только национальный состав и численность тех или иных нацио­нальных групп. Например, после Французской революции в столицу России хлынула эмигрантская волна из Франции. Падение монархии, затем октябрьский переворот привели к особенно резким изменениям в национальном составе населения города. Ещё несколько раньше, с началом Первой мировой войны город стали покидать немцы, составляющие самую крупную национальную группу. После октября 1917 года начались репрессии в отношении представителей европейских на­родов. Те из них, кого не затронула кровавая мясорубка, срочно уезжа­ли на Запад. Одновременно в город приезжали для постоянного прожи­вания жители еврейских местечек, Кавказа, национальных районов По­волжья, Средней Азии, Крайнего севера. Из Турции, спасаясь от жестокой резни, бежали ассирийцы (айсоры). Появлялись также иност­ранные коммунисты, эмигрировавшие из своих стран после неудавшихся революций. Приезжали иностранные специалисты — американцы, анг­личане, бельгийцы. Перед самой войной на пароходах в город было доставлено много испанских детей, чьи родители погибли в Испании во время гражданской войны. У советских детей, в том числе и у меня, появился новый головной убор — испанка (пилотка с кисточкой)…

Особенно много в город приехало евреев. После Февральской ре­волюции для них были сняты все ограничения, и они воспользовались полученной свободой. Нельзя сказать, что до революции евреям кате­горически запрещалось жить в столице, но ограничения были доста­точно серьёзными. Евреи появились в Санкт-Петербурге практически в год его основания. Это были приближённые Петра I, из которых наиболее известны барон П.П. Шафиров, прославленный дипломат, полу­чивший звание вице-канцлера, и первый генерал-полицмейстер столи­цы А.М. Дивьер, женившийся на сестре князя А.Д. Меньшикова. Ев­реями были также почт-директор барон Ф. Аш, камердинер царя П. Вульф и другие. Селиться в столице разрешалось только крещёным евреям. При Елизавете Петровне жизнь евреев сильно осложнилась. Она повелела выселить всех евреев из России. Екатерина II, напротив, сразу поняла пользу, которую могут принести евреи в деле развития торговли и промышленности. Она покровительствовала евреям, при­чём иногда тайно, чтобы не возбудить общественность, настроенную в основной массе враждебно по отношению к ним. В царствование Ека­терины II в столице стали оседать не только крещёные, но и некрещё­ные евреи. Это были купцы, ремесленники, врачи, аптекари. При Павле I и Александре I условия жизни евреев в России продолжали улучшать­ся, и постепенно численность еврейского населения в Санкт-Петербурге увеличивалась. Однако с воцарением в 1825 году Николая I начались же­стокие гонения евреев. Число евреев, получивших право жительства в Санкт-Петербурге, было резко сокращено, стали производиться обла­вы, в результате которых евреи с просроченными паспортами сдавались в солдаты, а многие отправлялись на поселение в Сибирь. Положение евреев изменилось в царствование Александра II. Право проживания в столице получили купцы 1-й гильдии, лица с высшим образованием, не­которые ремесленники. Но после смерти Александра II снова последо­вали притеснения евреев. Им было запрещено выезжать за пределы чер­ты оседлости, и скученное в районах черты оседлости, притесняемое за её пределами, ограниченное в гражданских правах, еврейское население было ввергнуто в нищету и душевные страдания.

Интересно высказывание графа Ивана Толстого в связи с опублико­ванным в газете «Новое время» обвинением в том, что он защищает пра­ва евреев для предвыборных целей. (Толстой выставил свою кандидату­ру в члены Государственной думы от Санкт-Петербурга). В книге «Фак­ты и мысли. Еврейский вопрос в России», написанной совместно с Юли­ем Гессеном в 1907 году, он ответил газете: «Это утверждение нелепо как ввиду малочисленности евреев-избирателей в Петербурге и их принадлежности к разным, отчасти враждебным друг к другу фракциям, так и сильного развития в столице антисемитизма вообще». В той же книге Толстой пишет: «…ещё одна просьба — не изощрять своего остроумия, не относиться шутливо и свысока к вопросу громадной важности, как это, к сожалению, слишком часто случается, когда в христианских кру­гах заходит вообще речь о евреях: пусть читатель подумает, что шутки неуместны в деле, залитом и заливаемом ещё кровью и потоками горь­ких слёз, слёз как обиды, так и нравственных и физических страданий…». Из этих высказываний видно, в какой обстановке жили евреи в Петербур­ге.

Хотя в столице никогда не было еврейских погромов и ритуальных процессов, отношение столичного общества к евреям было недруже­любным. Но граф Иван Толстой был не единственным русским челове­ком, выступающим в защиту еврейского населения России. Владимир Дмитриевич Набоков — отец всемирно известного писателя — опуб­ликовал в еженедельной газете «Право» статьи «Кишинёвская кровавая баня», посвящённой еврейскому погрому в Кишинёве в апреле 1903 года. В ней он писал: «С глубоким негодованием и с болью в сердце прочёл каждый, в ком не заглохло человеческое чувство, печальную повесть кишинёвских погромов. Уже краткое правительственное сообщение, перечислявшее убитых и раненых, несмотря на свой лаконизм и официаль­ную сухость, давало возможность догадаться, что произошло чудовищ­ное». Выступая на новом для себя поприще борьбы за справедливое общество, В.Д. Набоков не только лишился многих привилегий, про­изошёл разрыв с той средой, в которой он родился, воспитывался и тес­но был связан.

Против унижений и насилия, совершаемых по отношению к евре­ям, активно выступали Н.Г. Короленко и А.М. Горький.

В том же 1903 году в газете «Русские ведомости» было опубли­ковано послание Русской Православной Церкви по поводу враждебно­го отношения к евреям: «…такого рода явления прискорбны и позор­ны для православного христианина, носящего имя Того, Кто чрез сво­их апостолов заповедал относиться ко всем, без различия национальностей, с любовью и прощать обиды врагам…»

Известные политические деятели ратовали за отмену черты осед­лости. Но относительно срока уничтожения этого позорного ограничения не было единодушия. Так, А.Ф. Кони писал: «…Гучков настаивал на необходимости немедленно раскрыть черту оседлости и не хотел согласиться со мной, что при всей справедливости такой меры вторже­ние десяти миллионов евреев в самые недра русского народа и во все закоулки русской земли должно быть разрешено народным представи­тельством, а не советом министров, которому должно принадлежать лишь право внести такой законопроект, не принимая на свою совесть ни могущих произойти погромов, ни того, что Дума может решить воп­рос иначе» (А.Ф. Кони «Моя Гефсиманская ночь», 1906).

В 1910 году в Государственную думу за подписью многих депутатов было внесено законодательное предложение об отмене черты осед­лости.

Либерализм петербургской интеллигенции, гуманизм христианско­го вероучения значительно смягчали обстановку нетерпимости, в ко­торой жили евреи.

Всё больше и больше передовых русских людей выступало про­тив притеснений евреев. В феврале 1917 года наступил переломный момент в жизни евреев, впервые в истории страны получивших равные права и возможности национального развития. Но антисемитизм в Рос­сии оказался очень живуч. Во время гражданской войны он принял наи­более жестокие формы, особенно на юге России. Евреев грабили, избивали, убивали. В меньшей степени они страдали от Красной армии, поскольку в ней было много комиссаров-евреев и руководил Красной армией еврей Лев Троцкий. Правда, он не считал себя евреем.

После окончания Гражданской войны большевики пытались бороться с антисемитизмом своими методами. Например, за слово «жид» можно было получить десять лет лагерей. Но в 1930-е годы борьба с антисе­митизмом прекратилась. В Ленинграде началось свёртывание деятель­ности еврейских организаций. Власти стали рассматривать евреев как потенциальных агентов капиталистического окружения. Вырос бытовой антисемитизм, чему способствовало стремительное продвижение еврей­ского меньшинства по социальной лестнице. Уровень жизни и образова­ния евреев был, как правило, высоким. У населения вырос страх перед конкуренцией. С новой силой антисемитизм проявился после победы над фашизмом, когда стал государственной политикой и началась борьба с безродными космополитами, а по существу — с евреями. Их изгоняли с работы, не принимали в некоторые высшие учебные заведения. Напри­мер, в Ленинградский государственный университет еврею, за редким исключением, поступить было невозможно. В то же время в Горный ин­ститут евреев принимали без всяких ограничений. Апофеозом антисеми­тизма в Советском Союзе стало «дело врачей» в 1952 году. В Ленингра­де оскорбления евреев можно было услышать в очередях к прилавкам магазинов, в трамваях, в кабинетах высокопоставленных партийных и советских работников, в воинских частях.

Случались выпады против евреев и в школах, но только не в 203-й. Школа была тихой бухтой в бушующем море антисемитизма. Среди учеников 203-й школы евреев было довольно много. Например, в на­шем выпуске 1954 года они составляли примерно четвёртую часть. Кроме того, были так называемые полукровки — полурусские, полу­евреи. Как правило, евреи учились очень хорошо. И потому что обла­дали хорошими способностями, и потому что знали о трудностях, ко­торые их ждали при поступлении в вуз.

Классная руководительница 10-а класса учительница литературы Антонина Васильевна Алмазова говорила маме Леонида Слуцкера; «Лёне обязательно надо получить медаль». И он её получил, правда, не золотую, а серебряную.

Как-то на уроке химии учитель Иван Васильевич Седлецкий после неудачного ответа одного из учеников с нерусской фамилией стал го­ворить о том, как трудно будет поступить в институт абитуриенту с фа­милией, к примеру, Шмидт. Поэтому носителю подобной фамилии нужно особенно стараться в учёбе. Не все ученики поняли слова учителя, но кому надо — сообразили, что он имел в виду

В школе я никогда не слышал ни одного плохого слова в адрес ­евреев. И многие годы спустя в этом отношении всё оставалось неиз­менным. Приятель моей дочери Игорь Вульфович, учившийся в 203-й школе через много лет после меня, рассказывал, что только после пе­рехода в другую школу в связи с переездом семьи в район новостроек, он впервые в школьных стенах услышал слова «еврей» и «жид» в ос­корбительном смысле.

В 203-й школе учились и представители других народов. В нашем классе кроме русских, евреев, учились немец, финн, татарин, эстонец. Но никто на этом никогда не заострял внимания. И только преподавав­шая в младших классах учительница арифметики всегда говорила уче­никам, не выучившим урок: «Ну что ты стоишь, как чуваш?». Больше упоминаний какой-либо национальности я в школе не слышал. В нашем дворе также не заострялось внимание на национальной принадлежнос­ти. Вместе с тем, у нас, так же как и в других ленинградских дворах, после войны появилось много татарских детей, чьи родители заняли место погибших во время войны ленинградских дворников. Татарские дети в большинстве своем не знали русского языка, но активно участвовали в дворовых играх. Благодаря совместным играм они быстро овладевали русским языком. В свою очередь мы узнавали от них та­тарские слова, некоторые из которых я помню до сих пор. Иными сло­вами, татары попали в доброжелательную обстановку, которая способ­ствовала их быстрой адаптации в новых для них условиях. Хотя некото­рые поддразнивания все же были…

После войны в народе большой популярностью пользовались пес­ни советских композиторов предвоенных и военных лет. Их часто пе­редавали по радио, люди пели во время застолий, на посиделках. И, на­верное, мало кто задумывался над тем, что легендарная «Катюша», «В лесу прифронтовом», «Летят перелётные птицы», «Случайный вальс», «Песня о Днепре» и многие другие задушевные песни написаны композиторами-евреями (М. Блантер, С. Кац, братья Покрасс, М. Фрадкин). И почти никто не знал, что любимый многими вальс «Амурские волны» написал еврейский композитор М. Кюсс. Другой еврейский ком­позитор — Е. Розенфельд — автор широко популярных до войны пе­сен-танго «Вам, возвращая ваш портрет» и «Счастье моё». Кстати, имена этих двух композиторов не помещены даже в шеститомной музыкаль­ной энциклопедии, изданной в Советском Союзе в 1982 году.

Слова перечисленных и других песен мы заносили в специальные тетради, которые имелись почти у каждого школьника. Тетради брали друг у друга и переписывали слова песен, и, таким образом, они очень быстро распространялись. В тетради записывали и слова блатных пе­сен. Правда, такие тетради их владельцы старались спрятать подальше от глаз взрослых, поскольку блатные песни считались запрещёнными и тетради со словами песен могли отобрать.

На мотив некоторых блатных песен, да и не только блатных, распе­вались и другие слова. Например, на мелодию знаменитой «Мурки» пели: «Я и Рабинович раз пошли на дело…» Но антисемитского в этом тексте ничего не было, это скорее пародия на блатную песню. Позже я читал, что авторство многих блатных песен первой половины двадца­того столетия принадлежало композиторам-евреям…

И что интересно, именно композиторы-евреи с наибольшей пол­нотой и силой сумели выразить в доступной всем без исключения му­зыке чувства русского народа. А чем отвечали люди, слушающие и распевающие песни, написанные для них композиторами-евреями? На ограде Кировского завода крупными буквами было выведено: «Рабо­чий, бери хворостину и гони жидов в Палестину!» И долго эту надпись никто не стирал. Вместе с тем, попробовал бы кто-нибудь недоброже­лательно пройтись по национальности легендарного футболиста «Зе­нита» Б. Левина-Когана. Футбольные болельщики разорвали бы анти­семита на куски.

Совсем иное отношение было в те годы к выходцам с Кавказа. Они представлялись в глазах жителей Ленинграда и других городов горды­ми и отважными людьми, радушными хозяевами своего дома, готовы­ми жизнь свою отдать за гостя. Такое представление сложилось благо­даря официальной пропаганде. И это не удивительно. Ведь Сталин был кавказцем. А у школьников уважительное отношение к горцам появи­лось ещё и благодаря М.Ю. Лермонтову, которого в юные годы любили сильнее, чем А.С. Пушкина, и Л.Н. Толстого. Стихи и проза Лермонтова о Кавказе, повести Толстого «Хаджи-Мурат» и «Казаки» оста­вили след в наших душах. О депортированных народах Кавказа мы ничего не слышали. О них в газетах не писали. А вот теперь не стало гордых и отважных горцев. Появились лица кавказской национально­сти. В художественных фильмах главы преступных мафий — обязатель­но кавказцы. В некоторых средствах массовой информации почти каж­дый житель Кавказа представляется как бандит или пособник банди­тов. Как будто больше не существует на Кавказе мудрых стариков-долгожителей, тружеников-крестьян, искусных ремесленни­ков, замечательных поэтов и музыкантов и просто порядочных людей…

Далее >>
В начало