4.1. Изыскания на площадке Костромской АЭС

Когда  1 марта 1988 года я пришел на новое место работы в отдел инженерных изысканий института «Атомэнергопроект», первый  попавшийся мне навстречу сотрудник был никто иной, как мой бывший однокурсник Саша Никольский. Я посчитал это хорошим знаком. Александр Васильевич Никольский только что вернулся из Чехословакии. Он сообщил, что постоянно работает за границей,  и что у института очень много зарубежных объектов. Я  порадовался этому сообщению в надежде, что вскоре поеду куда-нибудь за рубеж.

Ровно через месяц отдел инженерных изысканий был назван Ленинградским отделением института «Атомэнергопроект». А в конце 1992 года мы стали именоваться научно-исследовательским изыскательским институтом «Энергоизыскания».

Через  некоторое время после начала работы я выехал на площадку Костромской атомной электростанции, находящуюся вблизи г. Буй Костромской области. Там работала изыскательская партия под руководством Игоря Евгеньевича Лаврентьева. Раньше она находилась  в составе Ленинградского отделения института «Гидропроект», а потом ее передали в Министерство атомной энергетики.  Во всем чувствовалась замечательная школа Гидропроекта. Хорошая организация работ, дисциплинированные сотрудники, отличное состояние технических средств. Лаврентьев – строгий, требовательный руководитель. Его симпатичная жена Валентина Афанасьевна работала в партии экономистом. В составе партии трудилось много молодежи, но уже имеющей опыт изыскательских работ. Работы велись в густом еловом лесу. Для проезда буровых установок – это были в основном самоходные установки УГБ-50М, приходилось рубить деревья. Скважины бурили ударно-канатным способом с креплением обсадными трубами. Весь извлеченный из скважин керн отвозился на базу партии и помещался в кернохранилище. Образцы грунтов ненарушенного сложения (монолиты) тщательно консервировались  и отправлялись в Ленинград в хорошо оснащенную грунтовую  лабораторию, где под руководством Ирины Евгеньевны Казанджи производился полный комплекс лабораторных испытаний. Кроме того, для  выполнения специальных исследований часть образцов направлялась в институт гидротехники им. Б.Е. Веденеева (ВНИИГ),  в институт оснований и подземных сооружений им. Н.М.Герсеванова (ВНИИОСП), Московский  и Одесский инженерно-строительные институты.

Поскольку объект «Костромская АЭС» перешел к нам из Ленгидропроекта, я нередко обращался с вопросами к главному геотехнику Ленгидропроекта Анатолию Абрамовичу Кагану,  до передачи нам занимавшимся этим объектом. С ним я познакомился раньше, когда он писал отзыв на мою диссертацию от имени Ленгидропроекта, который ученым советом Горного института был назначен ведущей организацией. А до этого я видел и слушал его на различных конференциях по вопросам изысканий, читал его труды.  Кагана отличала высокая эрудиция, к тому же он был очень мягким и интеллигентным человеком.

4.2. Командировка на Кубу

Весной 1989 года  меня послали на Кубу, но всего на месяц, поскольку я не должен был надолго отрываться от своего костромского объекта. Правда, сотрудники отдела уверенно предсказывали, что на месте мне обязательно продлят командировку. Ввиду краткости поездки заграничный паспорт  не оформлялся. Вместо него выдали вкладыш в советский паспорт, который я должен был по возвращении домой сдать  в отдел кадров. Никаких комиссий, собраний,  медицинских осмотров и других неприятных процедур, к моей радости, уже не требовалось. Времена менялись. Я купил  билет на поезд и поехал в Москву, откуда должен был  вылететь на Кубу.

В главном управлении по строительству атомных станций за рубежом  меня очень приветливо встретили, вручили билет  на самолет, аванс в долларах, которые я держал в руках впервые в жизни, и вскоре я уже летел. Вылетали мы в апреле, в Москве было довольно прохладно. Первая посадка состоялась в Ирландии, затем перелет через океан, приземление в Канаде на заснеженном острове Ньюфаунленд, полет вдоль североамериканского побережья, и мы в столице Кубы, где  нас сразу окутал горячий тропический воздух. В Гаване, пока оформлялись какие-то  документы, несколько дней я жил в гостинице на берегу океана, каждый день купался. Но приходить на берег можно было только в резиновых тапочках. Босиком там  не пройдешь и шага. Мелкие и острые выступы карстового происхождения на поверхности известняков буквально впивались в голые подошвы. Недаром им дали название «собачьи зубы». После оформления документов   самолетом местной авиалинии вместе с коллегой из Москвы мы вылетели в Ольгин – центр восточной провинции Кубы. Там кубинские специалисты выполняли инженерные изыскания для проектирования и строительства атомной станции. А советская сторона оказывала им техническое содействие, которое заключалось в поставке необходимого оборудования и консультаций специалистов.  Первая кубинская атомная станция уже строилась вблизи города  Сьенфуэгос. В Ольгине нас встретил руководитель группы советских специалистов Аркадий Григорьевич Лукашин. Еще совсем недавно он, студент вечернего отделения  Горного института, защищал свой дипломный проект, а я слушал его доклад среди членов Государственной комиссии. Защитился  Лукашин на отлично.  Вместе с ним защищал дипломный проект другой вечерник – Владимир Петрович Коваленко. Сейчас он тоже находился в Ольгине. С ним я встретился позднее.

На «Волге»  с кубинским водителем нас привезли на окраину Ольгина, где в нескольких четырех-пятиэтажных домах жили иностранные специалисты, приехавшие на Кубу из разных стран для оказания технической помощи в различных отраслях народного хозяйства. Нам предложили на выбор квартиры. Я выбрал отдельную  трехкомнатную, поскольку никогда не жил один в такой большой квартире. Почему-то иностранцы, например, немцы,  селились по два-три человека в одной квартире, хотя жилья было достаточно.  Все советские специалисты выбирали отдельные квартиры.

Потом Лукашин пригласил к  накрытому столу. Я привез с собой армянский коньяк, но он как-то не пошел, гораздо лучше воспринимался кубинский ром.  Лукашин рассказал, что на Кубе действует карточная система, поэтому я буду отовариваться в специальном магазине для иностранных специалистов, куда меня вскоре отвезли. Существовала определенная норма отпуска товаров. Например, на каждого советского специалиста полагалось пять бутылок рома в месяц. Я заявил, что мне столько не надо. Тогда один из коллег, бывший в это время в магазине, посоветовал брать все, а излишки продавать. Меня это покоробило, как это я буду заниматься торговлей. Но мне пояснили, что тех денег, которые нам здесь платят, с трудом хватает на еду, а ведь надо купить еще какие-то подарки для близких,  не с пустыми руками ведь возвращаться домой. Неплохо также посещать бар для иностранных специалистов  и пить там замечательное пиво, которое  вырабатывает местный пивоваренный завод, построенный немцами, и т.д. Вначале мне было не по себе, а потом стал поступать так же, как все советские специалисты. Причем от покупателей отбоя не было. С утра раздавался стук в дверь – звонков в домах не существовало — и в квартире появлялась обычно молодая улыбающаяся женщина и просила что-нибудь продать.  А в это время и  у нас на родине из  магазинов исчезали последние продукты и промышленные товары. Зато мы были страной развитого социализма. А  здесь, и в Гаване, и в Ольгине — повсюду висели плакаты с надписью «Socialismo  o muerto!» (Социализм или смерть!).

Однажды один из вновь прибывших коллег спросил, как вести себя при встрече в море с акулой. Все присутствующие в офисе стали подавать советы. И я  дал свой совет. Я предложил, встретив акулу, спросить ее: «Socialismo o muerto?». Акула, конечно, ответит: «Лучше muerto!» и уплывет. Все посмеялись, кроме присутствующего кубинца. Он подошел ко мне и сказал, что он любит шутки, но так шутить  не следует. Я пообещал, что больше не буду.

Работали мы с кубинцами дружно, и  я впредь избегал каких-нибудь  шуток по поводу политического устройства в их стране, тем более, что  в своей стране мы имели то же самое. Но  кубинские руководители по части запретов в вопросах частной собственности превзошли советских. Например, частным лицам запрещалось выращивать кофе, — любимейший  напиток кубинцев. Но они все равно тайно выращивали. Однажды, мы с московским геологом Михаилом Михайловичем Онищенко обследовали территорию в районе будущего строительства атомной станции и забрели на заброшенный, как нам показалось, сельскохозяйственный участок. На нем стоял домик, покрытый пальмовыми листьями, с зияющими окнами. Бегали какие-то тощие цыплята, как оказалось индейки, которые подбежали к нам и стали тереться об ноги. Явно просили есть. Никаких грядок. Участок почти со всех сторон окружала ограда из кактусов. Росли какие-то фруктовые деревья. Мы собрались уходить, как вдруг услышали окрик. Из дома вышел усатый мужчина средних лет в сомбреро и два молодых человека. Нам показалось, что он сердится, и мы стали извиняться, прикладывая руку к сердцу. Мужчина сделал нам знак рукой, чтобы стояли на месте, и ушел в дом. Я решил, что он пошел за каким-нибудь оружием. Однако он вышел из дома, неся перед собою поднос. На душе полегчало. «Самогон!» — шепнул я Мише, вспоминая российские традиции. Но когда он подошел ближе, мы увидели на протянутом нам подносе две  чашечки ароматнейшего кофе.  Мы долго пили маленькими глотками этот кофе, а  мужчины с добрыми улыбками смотрели на нас. Все это было ужасно трогательно. Потом старший указал нам кратчайший путь к дороге,  молодые кубинцы открыли кактусовые ворота, совершенно незаметные в ограде, и мы пошли к машине…

На Кубе мы повсюду сталкивались с проявлением  дружеских чувств. Стоило нам где-нибудь появиться, сразу слышали одобрительные возгласы: «Советико!». Причем нас всегда узнавали. Как-то я стоял в Гаване в очереди на автобус — кубинцы не рвутся толпой в автобус, а садятся в порядке очереди. Так было когда-то и у нас в Ленинграде, но в семидесятые годы автобусы стали брать штурмом. Так вот, я стоял на остановке и подошел кубинец, который, обратившись ко мне, произнес слово, похожее на «ультиматум». Потом я сообразил, что он спрашивает меня, последний ли я в очереди. Он посмотрел на меня и спросил «Советико?». Услышав утвердительный ответ,  перешел на русский язык и мы разговорились. Он мне сказал, что я не похож на «советико», скорее на испанца или итальянца. «Но ведь ты как-то определил, что я «Советико?». Я достал из сумки пачку индийского чая, только что купленного в магазине для советских специалистов, и протянул ему. Он поблагодарил, и в это время подошел автобус, на котором я уехал, а он почему-то остался. Автобус был заполнен до предела, но в самой его середине я увидел несколько свободных мест. Я быстро занял одно из них. С удивлением обнаружил, что другие пассажиры эти места  не занимают. Вскоре ко мне протиснулась молодая женщина и с улыбкой мне что-то сказала. Я ничего не понял. Тогда она движением рук изобразила живот беременной женщины. Я все понял и быстро вскочил. Эти места так никто и не занял.

На другой день я гулял в отдаленном  районе Гаваны и вдруг встретил вчерашнего знакомого, как будто мы находились не в большом городе, который населяют 2,5 миллиона человек, а в маленькой деревушке. Он мне рассказал, что, получив от меня подарок, пригласил к себе девушку, и они долго пили чай, а потом из-за чая  всю ночь  не могли уснуть. Я высказал предположение, что причиной бессонницы  явился не чай, а присутствие  девушки. Но он утверждал, что во всем виноват подаренный мною чай. Потом из общения с кубинцами я понял, что многие из них даже не знают, что такое чай…

Фотографирующиеся незнакомые кубинцы постоянно приглашали сняться вместе с ними. Однажды я принял приглашение, но на маленькой площадке было очень тесно, и я решил отойти. Однако красивая чернокожая кубинка не отпускала меня и предложила сесть к ней на пышные колени, от чего я, естественно, отказался. Хотя молодых людей, сидящих на коленях у девушек, можно увидеть здесь довольно часто.

Встречные женщины всегда нам улыбались, от чего на душе возникало праздничное настроение. Нередко подходили маленькие дети и по-русски спрашивали, как нас зовут. Как-то в ресторане к нашему столику подошел молодой кубинец и передал мне огромный бокал рома, а ром стоил очень  дорого. Я сделал маленький глоток и отдал бокал, поблагодарив. Я постоянно ощущал всеобщую душевную атмосферу, существующую, несмотря на карточную систему, бедность, всевозможные запреты. Даже, когда кубинцы стояли в длинной очереди за хлебом, они шутили, смеялись, молодые люди обнимали девушек или пританцовывали под музыку. Никто не ссорился, не скандалил, как в советских очередях. Честно говоря, дома я никогда не ощущал такой атмосферы. Здесь не было взаимной ненависти. Поэтому на Кубе не существовало хулиганства. По  улицам можно было спокойно ходить в любое время суток. Хулиганство – это проявление человеческой ненависти, а здесь, казалось, ее не было. Отрицательно относились кубинцы к пьяницам, хотя   любили попить  пива  или выпить немного рома.  Правда, воровство имело место. Особенно в Гаване. Поэтому единственное, чего следовало остерегаться на Кубе – это воровства, которое существовало, как следствие бедности населения.

И у себя на работе кубинцы очень тепло относились друг к другу. Каждое утро они встречались, как близкие люди, обнимали и целовали друг друга. И мы, советские специалисты, пользуясь возможностью, целовались со всеми кубинскими женщинами. Мне и моим товарищам очень нравилось такое начало рабочего дня. Однако мужчины друг с другом не целовались.  У кубинцев считается, что мужчина может целовать   только женщину, друг с другом  целуются, тем более в губы, лишь гомосексуалисты.

Один  кубинский коллега рассказал мне историю, которая приключилась в Москве с национальным  героем Эрнесто Че Гевара. В аэропорту Москвы его встретили советские руководители, и каждый целовал его в губы, а главный советский руководитель вообще не мог от него оторваться. Бесстрашный команданте пришел в ужас… Когда он улетал обратно, советские руководители приехали его проводить. Каждый руководитель подходил к нему и жал руку. Поцеловать Че Гевару никто не мог. Он держал в зубах огромную сигару и дымил ею, не переставая. Когда подошел главный советский руководитель, Че Гевара по-прежнему не выпускал сигару изо рта. Тогда главный советский руководитель вырвал у него изо рта сигару, присосался к губам, а потом вставил сигару обратно в рот. Фамилию главного советского руководителя кубинский коллега дипломатично не называл…

Я как-то зашел в Храм и  увидел там  проявление всеобщей любви. После окончания службы  прихожане целовались со своими соседями, а потом на улице долго не могли расстаться. В католических храмах других стран, например Чехии, обычно после окончания службы сидящие рядом прихожане пожимают друг  другу руки. Все-таки в одном отношении кубинские власти отличались от советских в лучшую сторону. Они не тронули католические церкви. Я не видел ни одной разрушенной церкви, или используемой не по назначению. Во всех храмах идет служба, на которой присутствует много молодежи. Не в этом ли один из секретов  душевного здоровья кубинцев?

И еще, кубинским лидерам присуща большая скромность, чем советским руководителям. Я не видел  ни одного портрета Фиделя Кастро или какого-нибудь другого вождя. На Кубе повсюду можно видеть  только портреты Че Гевары.

Прошло около двух десятков лет после моего пребывания на Кубе, и в Гаване был построен великолепный русский православный храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Храм возведен на деньги кубинского государства и благотворителей. У истоков проекта стоял Фидель Кастро, который сказал: «Стройте скорее, и я буду комиссаром строительства». На строительстве храма работали мастера из России. Иконы для храма писали в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл за помощь и сотрудничество в строительстве храма вручил Раулю и Фиделю Кастро церковные награды…

Очень важным событием в жизни Кубы является сафра – уборка сахарного тростника. Во время сафры большая часть трудоспособного населения Кубы перебирается на плантации сахарного тростника, которым заняты почти все обрабатываемые земли острова. Сахарный тростник убирают  в основном вручную, рубят его мачете — специальными тесаками, на которых я увидел клеймо Китая. Наши кубинские коллеги-геологи во время сафры все до одного выехали на плантацию тростника, ну и мы, конечно, с ними. Уборка тростника не показалась мне тяжелой. Незадолго до поездки на Кубу я получил дачный участок, заросший смешанным лесом. Я вырубал кустарник, вручную выкорчевывал березу и ольху – вот та работа была нелегкой. А сахарный тростник я рубил с удовольствием. Я до того заработался, что остался один. Ко мне верхом на лошади подъехал молодой кубинец и сделал  жест рукой, показывая, что работа закончена. Наши кубинские коллеги уже разливали из термосов кофе и раздавали бутерброды.

К каждой плантации сахарного тростника  подведены узкоколейные железные дороги, по которым вывозят собранный тростник и поставляют его на сахарные заводы. К нашей плантации подошел состав с миниатюрным паровозом и вагончиками, какие я видел в кинофильмах, посвященных освоению Америки. Весь остров опутан узкоколейками – не случайно Куба входит в первую десятку стран мира  по протяженности железных дорог. Большую часть полученного сахара Куба экспортирует – это главный источник ее доходов.  Поэтому рубка сахарного тростника с помощью мачете во время сафры изображена даже на кубинских банкнотах: там это делает Че Гевара. Но вот, что меня поразило, так это купленная мною на Кубе пачка сахара советской упаковки. Значит, сахар везут в Советский Союз, там его расфасовывают  и везут обратно на Кубу. Какой-то абсурд. Или может быть это советский сахар? Тогда зачем он нужен на Кубе, где своего сахара достаточно?

Каждый  выходной день мы ездили купаться и охотиться  под водой. Причем постоянно меняли бухты. Чаще мы ездили на берега Атлантического океана, иногда выезжали  на берег Карибского моря. Однажды на катере нас отвезли к уединенному острову. Там мы купались в чистейшей воде, а потом сидели в  открытом кафе и пили небольшими глотками кубинский ром. Зазвучала музыка латиноамериканского танго, и мы  пошли танцевать.  Светило солнце, со всех сторон  нас окружал океан, над нами повисло ярко-синее небо, дул ласковый ветерок. Настроение было замечательное, хотелось любить весь мир. И еще я подумал, что это, наверное, и есть рай.

Пляжи на Кубе в основном песчаные, за исключением отдельных участков с «собачьими зубами».  На берегу моря мы сильно отличались от других иностранных специалистов. Если, например, немцы устанавливали шезлонги, столики, зонты, расставляли по столам прохладительные напитки, периодически заходили в море и потом возвращались к своим столикам с шезлонгами и зонтами, то у «советико» все было по-другому. Мы надевали маски, брали в рот трубку и часами не вылезали из воды. Некоторые даже надевали трикотажные спортивные костюмы, поскольку после длительного пребывания в воде тело коченело, хотя вода была очень теплой. Объектом поисков были красивые раковины и кораллы. Некоторые охотились на лангустов и крабов. Плавали помногу часов. Однажды я заплыл далеко в море и вдруг почувствовал прикосновение скользкого и холодного тела. Я в страхе выпрыгнул по пояс из воды, ожидая увидеть акулу, или другое страшилище, типа барракуды — морской щуки. Но акула оказалась бревном, облепленным водорослями. Это  я принял  для себя как  предупреждение. После встречи с бревном я старался далеко в море не заплывать, хотя барракуды нападают на людей и близко от берега. Среди «советико» имелись любители поохотиться и на акул. Когда я еще работал в ЛенТИСИЗе, от нас на Кубе находился специалист по опытным работам Саша Богданов. Так он со своими коллегами загарпунил  и вытащил на берег трехметровую акулу, которую запечатлел на фото….

Обычно после длительного плавания мы,  усталые, с трудом выходили из воды и падали на песок. Кубинские мальчишки просили отдать им моллюсков, которых никто из нас не ел. Мы отдавали им содержимое раковин. Зато лангустов поедали с большим удовольствием. Обычно их отваривали дома, затем шли в бар и там устраивали трапезу. Иногда приглашали кубинцев. Самостоятельно они не могли войти в бар для иностранцев.

Когда я в первый  раз пришел в бар вместе с Володей Коваленко, бармен поинтересовался у Володи, указывая на меня: «Мадьяро?», Володя ответил: «Нет, эксперто!». Таким образом, я получил новую национальность под названием «эксперто».

Благодаря Лукашину, который постоянно давал мне для разъездов «Волгу» с кубинским водителем, я объездил всю восточную часть Кубы. Побывал во многих  маленьких городках, сохранивших свой старинный облик. Для всех старых городов Кубы характерна четырехугольная планировка. В центре города всегда располагается собор.
Ездил в город Сантъяго-де-Куба — побратим Ленинграда, где приятно было увидеть гостиницу «Ленинград» и улицу, названную в честь Ленинграда. Здесь, в баре для иностранцев 9 мая мы отметили день Победы. Вблизи Сантъяго-де-Куба  фотографировался в Долине динозавров. Заезжал  в промышленный город Моа, вокруг которого  вся земная поверхность, благодаря латеритам, имеет красный цвет. Ездил на берег океана в пиратскую крепость – очень красивое и романтическое место. Видел много других интересных мест. Например, собор, в котором больные исцеляются от своих недугов. Рассказывали, что сюда приезжали многие кубинские революционеры, и, исцелившись, оставляли в специальном помещении, в которое мог зайти любой посетитель,  свои костыли, палки и даже инвалидные коляски. Я заходил в это помещение и все видел, в том числе и фотографии конкретных людей.

Периодически я проводил с кубинскими коллегами техническую учебу. Но они эти занятия торжественно называли конференциями. Каждое занятие начиналось с большим  опозданием, поскольку к назначенному времени, кроме меня, никто не приходил. Последние слушатели подходили к концу занятий. Кубинцы считали «советико» очень пунктуальными и точными людьми. Я с удивлением услышал эту характеристику, хотя по сравнению с ними это так и было. Многие наши кубинские коллеги любили откладывать дела на неопределенный срок. Наверное, им было незнакомо высказывание древнего персидского поэта А.Фирдоуси:

Дела переносить на завтра неумно;
Что завтра может быть, нам ведать не дано.

«Завтра, завтра» — любимые слова наших кубинских коллег. Однако на них невозможно было сердиться. Постоянные улыбки на лицах, доброе настроение, аккуратность и чистоплотность – все это делало общение с ними необычайно приятным.

Одно из ведущих мест  в жизни кубинцев занимают конкурсы красоты, карнавалы и другие развлекательные мероприятия. Конкурсы красоты начинаются в небольших населенных пунктах и на предприятиях, а потом выбираются первые красавицы районов, городов, страны. Поскольку мне предстоял скорый отъезд домой, и я мог не увидеть конкурса красоты в Ольгине,  А.Г. Лукашин предложил мне съездить на конкурс красоты в небольшую деревушку. Но когда мы туда приехали, оказалось, что первую красавицу уже выбрали. В центре деревни стояла цистерна с пивом, и жители праздновали выборы королевы красоты. Мы посокрушались, но в это время к нам подошла молодая симпатичная кубинка в джинсах, и представилась победительницей конкурса красоты в этой деревне. Затем она пробилась сквозь толпу к цистерне с пивом и принесла нам два больших, из плотной бумаги, бокала с пивом. Мы с благодарностью их приняли. Затем она предложила нам встретиться через несколько дней в Ольгине в баре для иностранцев. Я достал  листок бумаги и карандаш и записал для нее число и время встречи. В это время к нам подошел рассерженный черноволосый парень.  Я впервые видел кубинца в таком состоянии. Он что-то громко начал выговаривать первой красавице, размахивая руками и бросая на нас с Лукашиным  недовольные взгляды. Вдруг неожиданно появился наш водитель, сказал агрессивному парню несколько слов, и тот сразу сник и ушел. А мы продолжали вести приятную беседу с королевой красоты. Потом мы попрощались и уехали. Лукашин меня разочаровал, сказав, что никуда  красавица не придет, это был всего лишь маленький спектакль. А насчет водителя он сообщил, что тот состоит на службе в КГБ, и в его обязанности входит охрана советских специалистов, которых он возит в машине. Потом я поближе познакомился с нашим водителем, и узнал, что этот на вид скромный, ничем не примечательный паренек три года воевал в Анголе в составе Кубинской армии и имеет боевые награды …

Как и предсказывали мои коллеги, мне продлили пребывание на Кубе еще на месяц. В это время в моей квартире переменилась фауна. Когда я только в нее поселился, меня по ночам будил топот огромных тараканов,  известных под названием «кукарача». Не давали покоя москиты, которых удавалось разгонять с помощью вентилятора советского производства. Куда только можно, заползали муравьи. Я видел, как целые полчища муравьев ползли по стене нашего четырехэтажного дома и заползали в окна моей квартиры, расположенной на последнем этаже. В окнах стекол не было, как и в большинстве кубинских домов, их закрывали только жалюзи, поэтому залезть в мою квартиру  мог кто угодно. Через некоторое время в квартире появились  маленькие разноцветные ящерицы — синие, зеленые, красные, желтые. Они разбрелись по всей квартире и вскоре  из помещения исчезли тараканы и муравьи, да и москитов стало значительно меньше. Можно сказать, что наступил комфорт.

Советских специалистов, приехавших на Кубу и обращающихся к кубинским врачам, всегда поражал высочайший уровень здравоохранения на Кубе. Наши специалисты, имеющие проблемы с зубами, старались вылечить их на Кубе. Советский Союз в области стоматологии по сравнению с Кубой находился где-то в первобытном состоянии. Уже в то время кубинские врачи занимались имплантацией зубов, а  в Советском Союзе об этом и не слышали. Идя к  кубинскому врачу, наши специалисты брали с собой банку тушенки или кусок ароматного мыла, и оставляли подношения во врачебном  кабинете…

Но быстро пришло время отъезда. Возвращался на родину  снова через Гавану, куда прилетел из Ольгина на небольшом самолете. В Гаване накануне отлета домой я неожиданно встретил Елену Ивановну Суворову — геолога из ЛенТИСИЗа. Я запомнил ее как очень хорошего специалиста. Когда я в техническом отделе ЛенТИСИЗа принимал технические отчеты, то ее отчеты всегда читал с большим удовольствием, в то время как отчеты других исполнителей иногда вызывали нервную дрожь. Оказалось, что она живет в той же гостинице, где я остановился перед вылетом. Мы допоздна просидели  у нее в номере за разговорами под звуки мелодичной музыки. Я немного беспокоился, как бы не стащили вещи из моего номера. Но когда я  вернулся в свой номер, то обнаружил избыток вещей. В прихожей появились новые вещи. Я прошел в комнату и обнаружил сидящих на моей кровати Марину Голли – дочку О.Р.Голли из ВНИИГа, и ее сына Эрика. Они сидели,  поджав ноги, поскольку на полу стояла вода – тропический ливень сквозь оконные жалюзи затопил номер. У меня раньше имелась договоренность с Мариной, что я отвезу ее сына в Ленинград. Но перед отлетом в Гавану мы не встречались, и я решил, что операция не состоится.  Я не знал всех перипетий ее семейной жизни, но  мне рассказали, что она была замужем за кубинцем, с которым познакомилась в Ленинграде во время его учебы в военном училище, уехала с ним на Кубу, потом развелась и захотела  отправить сына к своей матери в Ленинград. Муж на это согласия не давал. И она решила отправить сына тайно с кем–нибудь из отъезжающих специалистов, а тут подвернулся я. У меня могли быть большие неприятности, и Лукашин тактично меня предупреждал об этом. Но я  жалел Марину, понимал ее материнские чувства, и мне хотелось ей помочь. У нас на родине традиционно всегда  принимается сторона матери. Каким-то образом Марина упросила сотрудников  советского консульства вписать Эрика в мой паспортный вкладыш – будто он мой сын. А еще она передала мне доверенность на его провоз, заверенную нотариусом, в которой указывалось, что Эрик – мой племянник.  Меня только беспокоило, как я  Ленинграде буду сдавать в отдел кадров свой вкладыш со вписанным «сыном». Эта новость быстро распространится среди изыскателей и дойдет до моей жены. Краткость моего пребывания на Кубе никто во внимание не примет.

Беззаконность всей операции меня нисколько не беспокоила. Отсутствие законопослушания характерно для многих  советских людей моего и последующего поколений. Когда ты растешь в стране, где процветают произвол и беззаконие, обман государством своего народа по любому поводу, народ реагирует адекватно. Обмануть государство, обойти закон всегда считалось для  людей, среди которых я жил, нормальным явлением. На нарушение законов толкали и руководители различных рангов, которые любили повторять, что «законы существуют для того, чтобы их нарушать». Писатель Диана Виньковецкая, живущая в США, рассказывала мне, что  бывшие советские граждане, по-прежнему пытаются обходить законы, но теперь США. Даже люди, занимающие высокое положение в обществе, например, профессора университетов, при каждом удобном случае стараются увильнуть от уплаты налогов, пошлин, пени и т.п. Их дети, выросшие в США, возмущаются их поступками, они уже другие, законопослушные граждане. Лет через десять  я ездил с туристской группой в Швецию.  Однажды мы пошли в музей, где на входе стояла касса, в которой надо покупать входной билет. Рядом с входной дверью располагался выход. Вся наша группа вошла в музей через выход. Здесь, естественно, никто не потребовал плату за вход. Шведам и гражданам других стран в голову не могла придти мысль, что можно входить через выход. Входят через вход, а через выход выходят. У бывших советских граждан такой порядок совсем не обязателен. Я помню, что когда я еще был школьником, и у меня не было денег на билет в кино, я часто проникал в соседний со школой кинотеатр «Спартак» через выход, когда сеанс оканчивался, и люди выходили на улицу. Чтобы в нашей стране сформировалось законопослушное общество, и чтобы люди всегда входили через вход, а выходили через выход, потребуется еще немало времени.

До отлета оставался  один день. Марина уехала оформлять какие-то документы, а мы с Эриком направились в Океанариум. Только что прошел теплый тропический  ливень, уличная канализация не справлялась с огромным потоком воды. Я шел от гостиницы по колено в воде, а Эрика нес на руках. На автобусе мы доехали до Океанариума, и Эрик сразу бросился в бассейн с огромными морскими черепахами. Он пытался взобраться на спину черепах, но они слегка наклоняли свой панцирь, и Эрик соскальзывал в воду. Потом он пытался поднять небольшую черепаху на руки, но она выскальзывала у него из рук. Никто не одергивал его. Смотрители Океанариума позволяли детям делать все, что им заблагорассудиться. Потом приехала Марина, и мы втроем пошли за авиационным билетом для Эрика, у меня билет уже имелся. Пока  Марина оформляла билет, Эрик с громкими воплями носился по помещению агентства. И здесь никто не делал ему замечаний. А наоборот, смотрели на все его безумства с улыбкой. Я, выросший в своей стране в положении «по стойке смирно», где в детстве не мог сделать шага без замечаний и нравоучений  со стороны взрослых, был изумлен отношением кубинцев к детям. Поэтому они и вырастали добрыми и жизнерадостными людьми. Детям необходимо выплескивать свою энергию, и когда у нас взрослые не дают этого делать, дети вынуждены проявлять свою природу скрытно от взрослых, нередко в агрессивной форме. Надо сказать, что и будучи взрослым, мне нередко приходилось выслушивать наставления  людей  самого различного социального положения, причем, как правило, по пустякам. В  молодые годы я огрызался, вступал в перепалку, а потом перестал обращать внимание.

Добрые кубинцы в аэропорту почти не смотрели в мои  документы  и не заглянули в багаж, где  находились запрещенные к вывозу раковины, а спросили меня только, говорю ли я по-испански. Услышав, что я ничего не понимаю по-испански, пропустили меня с Эриком на посадку.  В самолете мы с Эриком сели на свободные места в центре салона эконом-класса, но Эрик завопил диким голосом и потребовал, чтобы его пустили к окошку. Тогда добрая стюардесса отвела нас в совершенно пустой бизнес-класс. Здесь меня поили красным вином, вкусно кормили, а Эрик безмятежно спал около иллюминатора. Только в Канаде наш салон немного заполнился пассажирами.

В Москве таможенник, ничего не проверяя, забрал у меня вкладыш к паспорту с именем не существующего сына, и я со спокойной совестью отправился на Ленинградский вокзал вместе с  Эриком и его бабушкой О.Р.Голли, встретившей нас в аэропорту. Домой я приехал в день своего рождения. Лида извинилась  за то, что не может ничем меня угостить и выпить нечего. В магазинах полки пустые, а стоять огромные очереди за водкой она не в силах. Но я успокоил ее и выставил на стол: бутылку первоклассного кубинского рома, очень приятный кубинский напиток «Тропикано», советские консервы осетрины и другой ценной рыбы, шоколадные  конфеты ленинградской фабрики им. Крупской, несколько пачек индийского чая советской расфасовки. Кроме того, я привез красивые раковины, советские книги, которые на родине приобрести можно только у спекулянтов, и множество подарков жене, дочери  и теще, в том числе изделия из черепахи.  Потом я прилег на кровать и уснул. Проснувшись, я увидел залитую солнцем комнату и долго не мог сообразить, где я нахожусь – в Ольгине или Гаване?  И только, когда в комнату вошла Лида, я понял, что  дома.

Возвратившись в Ленинград, я некоторое время переписывался с Илеаной Гевара – кубинским геологом, приятной молодой женщиной. Она по просьбе своих подруг расспрашивала о некоторых моих товарищах, которые, как я понял, оставили неизгладимый след в сердцах кубинок, но свое обещание не забывать их и писать письма, не выполняли. Особенно много вопросов было о высоком красавце-геофизике Мише Ракине. К сожалению, жизнь Миши оказалась короткой… Потом переписка постепенно заглохла. Но когда я от своего дома в Санкт-Петербурге направляюсь в Сосновский парк и иду по улице Сантъяго-де-Куба, то каждый раз вспоминаю далекий солнечный остров в океане и оставленных там добрых друзей…

А я продолжал заниматься Костромской АЭС. На территории будущей Костромской АЭС располагалось урочище Солоница. Здесь на поверхность изливались подземные воды с целебными свойствами, и расположено Свят-озеро с водой, содержащей большое количество серебра и обладающей сильным лечебным воздействием. Изливающиеся из источников воды пропитали болотные отложения, и, таким образом, образовались лечебные грязи. В XIX веке монахи близ расположенного Железноборского монастыря, в котором помимо выполнения традиционных монастырских работ, выплавляли железо из болотной руды в небольших плавильных печах, возвели  на берегу Свят-озера часовню. В урочище приходило много паломников, которые здесь молились и лечились водой из озера и источников, а также грязями. В советское время часовня была разрушена, но люди продолжали приходить. Во время Великой Отечественной войны  водой и грязями из урочища успешно лечили бойцов Красной армии, находившихся на излечении в Буйском военном госпитале. Когда началось строительство Костромской АЭС, из Свят-озера средствами гидромеханизации стали добывать песок для строительных целей, и озеро перестало существовать. На месте урочища проектировщики наметили  водохранилище.  Началось строительство ограждающей дамбы. Отсыпку дамбы производили песком. Одновременно с начального участка дамбы песок разворовывали на строительство дорог, для дачных участков и другие цели.

Против сооружения водохранилища в урочище Солоница выступали представители местной интеллигенции, но их никто не слушал. Тогда директор местного краеведческого музея написала письмо в Президиум Верховного Совета СССР. Оттуда письмо направили в Министерство  атомной энергетики. Министерство потребовало объяснений у  головного института «Атомэнергопроект».  Главным геологом института был замечательный  специалист и очень интеллигентный, добрый человек Николай Константинович Архангельский. Высокого роста, могучего телосложения, внешне он напоминал мне ректора Ленинградского горного института Л.Н. Келля. Меня вызвали в Москву, и мы вместе с Николаем Константиновичем пошли в министерство, подготовив объяснительную записку, в которой подтвердили справедливость требований местной интеллигенции. Разговор в министерстве закончился ничем. Беседующий с нами чиновник не очень убедительно заверил, что «будем разбираться», но, конечно, никто не разбирался…

Помимо Костромской АЭС мы вели изыскания под новые атомные станции в Хабаровском крае, в Коми АССР, в Карелии. Велись изыскания и на действующих станциях – на Кольской АЭС близ города Полярные Зори, Белоярской АЭС  недалеко от Свердловска. Проводились изыскания в Сирии. Наши специалисты выезжали в Чехословакию и Польшу.

4.3. Ученый-гидрогеолог В.А. Мироненко

По результатам изысканий в Сирии, которыми занимался А.В. Никольский, итоговый отчет  был практически закончен. Однако не хватало очень важного прогноза возможной миграции радионуклидов в подземных водах в случае аварии на атомной станции. Я обратился за помощью на кафедру гидрогеологии Горного института к профессору Валерию Александровичу Мироненко. Это была яркая фигура в научном мире. Его жизнь сложилась непросто. В 1952 году он учился в десятом классе 181–й школы в Соляном переулке (в этой школе будущий Нобелевский лауреат поэт Иосиф Бродский остался  на второй год в седьмом классе; расположена она совсем недалеко от 203-й школы имени А.С.Грибоедова, в которой я учился) и его арестовали  как  «сына врага народа». Отец – Александр Вознесенский, бывший ректор Ленинградского университета, а потом министр просвещения РСФСР, был осужден по так называемому  «Ленинградскому делу» и в 1950 году расстрелян. Мать была сослана в Красноярский край. Школьник Валерий Мироненко (он взял фамилию матери) четыре месяца отсидел в тюрьме, потом по решению Особого совещания  его выслали в село Маклаково Красноярского края. В 1953 году после смерти Сталина Валерия амнистировали, и он вернулся в Ленинград. В том же году он поступил в Горный институт, а в 1958 году окончил. Параллельно он учился в  Ленинградском государственном университете по специальности «прикладная математика».  В 1963 году под руководством Н.И. Толстихина  окончил аспирантуру  и защитил кандидатскую диссертацию. Через пять лет он защитил докторскую диссертацию, а еще через год получил звание профессора. В.А. Мироненко быстро стал ведущим специалистом по осушению шахтных полей. Его рекомендациями нельзя было пренебрегать, он всегда оказывался прав. Так  на месторождении алмазов трубки «Мир» в бассейне реки Вилюй возникли проблемы с поступлением в карьер подземных вод. Было принято решение построить водонепроницаемую завесу, которая должна перекрыть доступ подземных вод в карьер. В.А. Мироненко выступал против этого мероприятия. Он  полагал, что обеспечить сплошную водонепроницаемую завесу невозможно, поскольку между нагнетательными скважинами всегда найдется  участок с недостаточной цементацией, из которого вода устремится в карьер, напоры за стенкой завесы возрастут, и, соответственно, увеличится скорость проникновения дренажных вод в карьер. Завесу строили 12 лет, потратили на нее миллионы рублей. И убедились, что В.А. Мироненко  был прав: притоки как были, так и остались.

Практически не было раздела гидрогеологии, в которой он не работал. Он много занимался проблемами экологической гидрогеологии, горнопромышленной гидрогеологии, теорией и методикой опытно-фильтрационных работ. Под его руководством проходили крупномасштабные гидрогеологические исследования в Сибири и европейской части России. Он часто ездил  за рубеж,  имел множество научных контактов. Перечень его только основных работ свидетельствует о невероятной работоспособности. Вполне закономерным было избрание его в 1990 году членом-корреспондентом Академии Наук СССР. Когда я пришел к Мироненко  за помощью, он направил меня к  доктору геолого-минералогических наук Вячеславу Гениевичу Румынину. С этого дня началось плодотворное сотрудничество институтов и предприятий атомной энергетики с  кафедрой гидрогеологии Горного института. Под руководством  Мироненко и Румынина стало развиваться новое направление по изучению влияния атомно-промышленного комплекса на подземные воды – радиогеоэкология.

При огромном научном авторитете и международной известности  Валерий Александрович одновременно был необычайно интересным в общении человеком  в вопросах литературы и искусства, обладал редким чувством юмора. Я получал огромное удовольствие, слушая его выступления на защите диссертаций, научных совещаниях, а также в праздничных застольях…

4.4. На севере Ирана

Вскоре мы узнали, что Советский Союз договорился с Ираном  достраивать атомную станцию на юге страны в  Бушере. Строительство атомной станции начинали западные немцы, но после Исламской революции и свержения шаха в 1979 году, немцы отказались от дальнейшего строительства. Помимо завершения строительства атомной станции в Бушере,  иранская сторона выразила желание строить еще одну атомную станцию — на севере страны, на  берегу Каспийского моря. Для изучения условий строительства АЭС на севере Ирана в Тегеран выехали советские специалисты, в том числе и от нашей организации,  а вскоре  должен был выехать геолог. Я очень хотел побывать в Иране, и моя мечта сбылась. Вылет мой состоялся сразу после августовских событий  1991 года. А до этого 21 августа в числе десятков тысяч ленинградцев я пришел на Дворцовую площадь, где состоялся митинг в защиту демократии, выступал Анатолий Александрович Собчак, и где была подведена черта под существующей социально-экономической системой. С 21 августа мы стали жить в другой стране. В Тегеране  я увидел стенды с фотографиями танков на улицах Москвы в августовские дни 1991 года. Мне до сих пор непонятно, затем выпустили танки на улицы. Что они должны были делать?  Не давить же людей. Только вызвали гнев у москвичей…

На окраине Тегерана  нам выделили жилой дом гостиничного типа. В комнатах жили по два человека. Холодильники были забиты продуктами и фруктами. Единственная неприятность, к которой я уже привык в южных странах – это москиты и мухи. Я жил в одной комнате с переводчиком  Алексеем, с которым уже пришлось поработать в Ливии. Каждый вечер мы с ним брали в руки мухобойки, закрывали окна и двери и уничтожали насекомых, иначе спать они не давали…

С первых дней, как я прилетел в Тегеран, меня не покидали мысли о том, что вот по этим каменным плитам  когда-то ходил один из моих любимых исторических персонажей Александр Сергеевич Грибоедов. С его именем связана моя учеба в ленинградской 203-й школе. Учителя часто повторяли нам слова Грибоедова: «Чем человек просвещеннее, тем полезнее он своему отечеству». В школьном вестибюле висела копия поясного портрета Грибоедова, написанного И.Крамским по заказу П.Третьякова. С тех пор, как в 1945 году школе было присвоено имя Грибоедова – в 150-летнюю годовщину со дня рождения писателя, в школе ежегодно проводились Грибоедовские вечера. На них драмкружок вместе с ученицами женской 189-ой школы ставил  комедию «Горе от ума». Музыканты исполняли вальсы Грибоедова, литературоведы рассказывали о его жизни и творчестве.

К пятнадцати годам, в том возрасте, когда мы еще только начинали учиться в восьмом классе,  Грибоедов уже закончил два факультета Университета – философский и юридический. Продолжил дома занятия естественными науками, а также музыкой, живописью. В совершенстве знал немецкий, французский, итальянский и английский языки. Позже освоил персидский язык, причем настолько, что читал персидских философов и поэтов на их родном языке. Оставил интересное музыкальное наследие. И конечно, великое произведение «Горе от ума», почти каждая строчка из которого стала афоризмом.

Пушкин очень высоко ценил Грибоедова. В произведении «Путешествие в Арзрум» он писал о Грибоедове: «Его рукописная комедия «Горе от ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами.  Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую он любил…  Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая  смерть, постигшая его посреди смелого, неравного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего  томительного. Она была мгновенна и прекрасна.

Как жаль, что Грибоедов  не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…»

В грибоедовскую годовщину ученики старших классов ходили в младшие классы, рассказывали о  Грибоедове, читали наизусть отрывки из «Горя от ума». Я тоже ходил к малышам, а некоторые отрывки из «Горя от ума» помню до сих пор. Библиотекарь школы Надежда Юльевна Архангельская – моя мама организовала при библиотеке школы музей Грибоедова. Она обращалась за экспонатами для музея в Академию наук, в музеи страны, к частным лицам. И почти все, кого она просила, помогали ей. Большую помощь в создании музея оказал известный литературовед, член-корреспондент Академии наук Николай Кирьякович Пиксанов,  исследователь творчества Грибоедова. Ему в то время было далеко за 70, он ничего не видел, но принимал живое участие в создании музея. Когда вначале XXI  столетия я пришел в родную школу, то от музея уже ничего не осталось, все разворовали. А в музее были очень интересные и ценные экспонаты. Например, мне запомнилось продолжение «Горе от ума», написанное графиней Ростопчиной…

Глубокое почитание, привитое с  детских лет к  одному из умнейших, по словам Пушкина, людей России, сохранилось у меня на всю жизнь.

Я никогда не забывал, что Грибоедова зверски убили в Тегеране 30 января   1829 года. А.С.Пушкин умер 29 января. Ф.М.Достоевский – 28 января.

Я много  читал об обстоятельствах его гибели, знал о том, что перед фасадом  посольства России в Тегеране русское правительство установило памятник Грибоедову. И конечно, будучи в Тегеране, я стремился побывать у памятника  и поклониться ему.  Еще мой интерес к посольству подогревался тем, что в 1943 году на территории советского посольства проходила конференция с участием И.Сталина, Ф.Рузвельта и У.Черчилля. Тогда готовилось покушение на «большую тройку», однако советская контрразведка предотвратило покушение.

К своему  сожалению и удивлению, я не увидел памятника. Я долго бродил вокруг ограды парка, окружающего здание посольства и занимающего целый квартал, но памятника так и не обнаружил. И спросить было некого. Около здания я не видел ни одного человека. Наверняка в посольстве имелись камеры видеонаблюдения, и меня, долго ходившего вокруг парка, конечно, заметили, но никто не выходил. Позже я узнал, что один из советских послов распорядился убрать памятник в укромное место на территории посольства, чтобы с улицы его невозможно было разглядеть. Посол считал, что вид памятника  Грибоедова вызывает у иранцев недобрые чувства, и он решил сделать им приятное.

Беседы с иранцами убедили меня, что они не питают никаких враждебных чувств к  Грибоедову, и это совершенно естественно, ведь прошло больше ста лет  после тех событий. Это равносильно сегодняшнему отношению русских к французам, которые вторглись в Россию  в 1812 году. Однако, как рассказал  мой коллега иранский инженер, история гибели  Грибоедова в Иране трактуется  своеобразно. Еще в школе детям рассказывают о том, что  он очень любил пить вино и смотреть на танцующих грузинских девушек. А вино и танцы в Персии запрещались в XIX столетии, впрочем, они были запрещены и в период моего пребывания там – в 1991 году. Правоверные мусульмане предупреждали  Грибоедова, что так вести себя нельзя, но он не внял их наставлениям  и был наказан. Вот так примитивно и наивно в иранских школах объяснялась его гибель.

Сегодня, когда много говорят о нарушении прав русскоязычного населения в других странах, нашим дипломатам  неплохо было бы вспомнить дипломата Грибоедова, который отстаивал права русских в Персии. Так, он добивался, в соответствии с Туркманчайским мирным договором, возврата плененных русских на родину, чем вызвал гнев у держащих их в рабстве персов, и что стало одной из причин его гибели. Туркманчайский мирный договор, который заключил  Грибоедов, был настолько выгоден России, что когда он привез текст договора в Санкт-Петербург, в честь него в столице России прозвучал салют. Заключение договора было приравнено к победе в военном сражении. А есть ли сегодня дипломатические акты, заслужившие салют в свою честь?

Грибоедов похоронен в Тбилиси на горе Мтацминда. Нина Чавчавадзе, на которой он женился незадолго до своей гибели, поставила  на его могиле памятник с надписью «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?». Чтобы как-то искупить убийство русского посла Грибоедова, сын шаха Ирана послал в дар российскому императору Николаю I  алмаз «Шах» — крупнейший алмаз в мире. Грибоедов – один из тех русских людей, благодаря которым далекая Персия стала намного ближе России.

Иран – страна древней культуры. В нашей стране хорошо известно имя поэта, математика и философа Омара Хайяма. Но Иран прославили и другие великие поэты –Абулькасим Фирдоуси, Джалаледдин Руми.

Русский поэт Велимир Хлебников в 1920-1921 г.г. побывал в Персии вместе с  формированной в Баку Персидской Красной армией, пришедшей в Иран на помощь восставшим. Революционные войска наступали на Тегеран, но из-за измены одного из командующих революционными войсками, наступление было сорвано, и Хлебников вернулся в Россию. Пребывание в Персии, где его называли «русским дервишем», оказалось плодотворным. Он  посвятил Персии немало замечательных стихов.

Сергей Есенин, будучи в Баку, написал лирический цикл «Персидские мотивы». Он стремился в Персию, но бакинские власти  его не пустили.  Тем не менее, он посвятил Персии такие строки:

Хороша ты, Персия, я знаю,
Розы, как светильники горят.
И опять мне о далеком крае
Свежестью упругой говорят.

Хороша ты, Персия, я знаю.

(«Голубая родина Фирдуси…», 1925)

Русский ботаник и географ Николай Иванович Вавилов оставил замечательные описания Ирана, в котором  он  искал  центры происхождения культурных растений. А в наши дни выпускник Ленинградского горного института, известный поэт Олег Тарутин написал «Сертификатный роман» — книгу о работе советских геологов в Иране…

Я находился в Тегеране несколько дней, знакомился с материалами геологической изученности северной территории Ирана, а затем, переехав горный хребет Эльбурс, прибыл в город Горган, расположенный на прикаспийской равнине в предгорном районе. Из этого города я  совершал поездки  по северу Ирана, населенному преимущественно туркменами. Женщины-туркменки, в отличие от остальных женщин Ирана, одетых во все черное, носят яркие, пестрые одежды.

На берегу Каспийского моря мы стали свидетелями наступления моря. Туркменские дома стояли в воде, а перед ними срочно отсыпали дамбу, чтобы как-то защититься от воды. А совсем недавно в Советском Союзе была поднята шумная кампания по поводу обмеления Каспийского моря. Многие считали причиной обмеления строительство крупных гидроэлектростанций на Волге. Были созданы институты, в которых разрабатывались проекты по переброске северных рек в Каспийское море. В стране, в которой не хватало продуктов и жилья для людей, огромные деньги были выделены на безумные проекты из серии «Мы не можем ждать милостей от природы». Полевые экспедиции вели изыскательские работы для обоснования переброски северных рек. В выступлениях политиков звучали слова о том, что по велению партии реки потекут вспять! И вдруг на одном из заседаний Академии наук встает  скромный ученый и спрашивает: «Товарищи, о каком обмелении Каспийского моря и переброске северных рек вы говорите? В настоящее время люди вынуждены переселяться из прибрежных поселков, поскольку идет затопление». После этого заседания  работы по переброске рек стали сворачивать.

В Иране мне показали многолетний график колебания уровня Каспийского моря,  из которого видно, что почти 100 лет шел подъем уровня моря,  затем длительный спад уровня, который начался еще до строительства гидроэлектростанций, а теперь вновь подъем. Вот такая наблюдается цикличность. Наверняка советские специалисты знали об этом. Тогда кому была нужна эта  затея с переброской северных рек?

На севере Ирана я видел железнодорожные пути, которые шли от деревянных причалов и обрывались через несколько километров в пустыне. Это были следы пребывания Красной Армии во время  Второй мировой войны. Поскольку шах Ирана сотрудничал с фашистской Германией, которая готовилась использовать территорию страны как плацдарм для нападения на Советский Союз и захвата каспийских нефтяных промыслов, в августе 1941 года на север Ирана были введены части Красной Армии. Одновременно с юга и запада в страну вошли британские войска. В 1942 году на территории Ирана высадились войска США. Наши соотечественники и раньше высаживались на севере Ирана. Это было во времена Петровских войн на Каспийском море, не раз совершали набеги на Персию донские и волжские казаки. Интересно отметить, что во время пребывания на Каспии Петр I впервые в мире предпринял попытку отобрать пробу донного грунта с глубины 100м. Это ему удалось…

В  1946 году под нажимом ООН  советские войска покинули Иран. Здесь хозяйничали обладатели ядерного оружия – американцы. Советские руководители планировали присоединить Иранский Азербайджан к Советскому Азербайджану, но в то время эта затея была обречена на провал…

Я вспомнил жильца нашей коммунальной квартиры М.С.Левина, которого соседи называли иранцем. Во время войны, он, командир Красной армии, служил в Иране. Левин очень хорошо знал английский язык, — он имел хорошую практику в Иране, и я к нему часто обращался за помощью, когда ленился  заглядывать в англо-русский словарь…

На севере Ирана к нам нередко  подходили пожилые люди и, широко улыбаясь,  произносили по-русски «Давай-давай!». Оказывается, во время войны, когда они, будучи мальчишками, прибегали в расположение Красной армии, они постоянно слышали от бойцов  эти слова. И еще они часто слышали другие произносимые красноармейцами слова, которые они также радостно озвучивали под  хохот наших мужчин и смущение  женщин. Надо отметить, что жители Ирана,  независимо от национальности, относились к нам очень радушно и гостеприимно. Иран – это многонациональная страна. В ней проживают персы, таджики, азербайджанцы, туркмены, белуджи, турки, курды, талыши, гилянцы, арабы, армяне и другие народы. И все, кого мы встречали, высказывали по отношению к нам теплые чувства. Многие азербайджанцы, обращаясь, прибавляли слово «джан», что значит «дорогой». К армянам, в спортивный клуб «Арарат» ходил наш сейсмолог из Армении. Он принес от них вино, которое армяне изготавливали тайком, поскольку в Иране действовал сухой закон.

Однажды  мы с главным инженером проекта Борисом Степановичем Соломахой осматривали территорию,  которую разрезала глубокая трещина, — результат недавнего сейсмического толчка, и наткнулись на небольшую деревушку среди зарослей гранатовых деревьев. При входе в деревню на столбе сидел человек и возился с проводами. Увидев нас, он радостно закричал «Салям алейкум!», одновременно приветливо  раскинул руки, не удержался и  свалился со столба. Ударившись о землю, он потерял сознание. Мы почувствовали себя виновниками этого происшествия, но прибежали женщины, опрыскали его водой, и он очнулся. Мы облегченно вздохнули. Потом нас пригласил  в свой дом местный житель. Мы, как положено на востоке,  сняли у входа обувь и  вошли в его жилище. Дом состоял всего лишь из одной комнаты. Я не увидел никакой мебели, кроме тахты и тумбочки, на которой стоял цветной телевизор. На экране  беззвучно открывала рот Алла Пугачева, а несколько человек, сидя на полу, смотрели на нашу знаменитость. Мы тоже сели на пол и уставились на Аллу Пугачеву. Хозяин курил сигарету и смотрел на нас. Потом  он выбросил сигарету за порог и стал смотреть в телевизор. Я почувствовал запах дыма. В шутку  спросил  Соломаху, не его ли новые кроссовки горят за дверью. Он посмеялся, но выглянул на улицу. Действительно, горела его кроссовка, в которую хозяин случайно закинул сигарету.  Молчаливая женщина залила кроссовку водой, и пожар был ликвидирован. Хозяин прикладывал руку к сердцу и долго извинялся, а Соломаха на персидском языке успокаивал его. Ему часто приходилось выезжать в заграничные командировки, и куда бы он не приезжал, он очень быстро осваивал местный язык. Когда мы ждали в Московском аэропорту самолет на Тегеран, к нам подошел кореец и спросил по-английски, где находится туалет.  Соломаха объяснил ему на корейском языке. Кореец удивился и долго говорил с ним, позабыв о туалете. Незадолго до этого Соломаха выезжал в Северную Корею на площадку строительства атомной станции и там за короткий срок изучил корейский язык. Вот и теперь, только приехав в Иран, он быстро освоил основные выражения. Позже, когда мы вернулись в Москву, он меня в очередной раз восхитил, когда заговорил со старшиной пограничного контроля на своем родном украинском языке, и растроганный старшина даже не взглянул на его документы. Соломаха рассказал мне, что начал  изучение иностранных языков с английского в Военно-морском училище им. Дзержинского. Ходил на дополнительные занятия, и хорошо освоил язык. А изучение других языков  пошло легко. И он изучает языки с большим удовольствием. Я ему позавидовал и в очередной раз пожалел о своем нерадивом отношении к изучению английского языка в Горном институте…

По дороге из деревни мы присели отдохнуть под гранатовым деревом, но без плодов. Вскоре к нам подсел парень, в одной руке он держал учебник английского языка,  а в другой  большой прозрачный пакет с гранатами. Используя учебник английского языка, он объяснил, что идет к старой бабушке  и несет ей угощение – спелые гранаты. Мы поговорили на разные темы, а потом он отдал нам пакет с гранатами. Мы отказывались, но он нам объяснил, что вернется в деревню и наберет для бабушки новый пакет. И действительно, он пошел обратно. А мы пришли домой, я надрезал один из гранатов, сжал его, и стакан моментально заполнился сладчайшим соком. Такие сладкие и сочные  гранаты мне еще не попадались.

Каждый день нас очень вкусно кормил  повар Ахмед. Вечером в маленьком дворике  он разжигал мангал и жарил шашлык из  большого свежего осетра. Я впервые в жизни ел шашлык из свежей осетрины. Как-то Ахмед спросил, нравится ли нам приготовленная им вместе с помощником еда. Я показал ему большой палец правой руки. В ответ Ахмед и его помощник разразились хохотом. Отсмеявшись, Ахмед посоветовал не показывать большой палец в соседнем квартале, а то могут поколотить. Ну, а что касается их, то они понимают, что я хотел выразить этим жестом.

В одну из пятниц Ахмед принес на нашу половину дома, держа за хвост, большого осетра и сказал, что сегодня он жарить не будет, и  чтобы мы сами готовили, а он идет в мечеть. Чтобы мы лучше поняли, куда он идет, он стал показывать, как будет молиться. Но этого ему показалось недостаточным,  и он перекрестился…

Я объездил весь север Ирана. Видел огромный грязевой вулкан и множество маленьких грязевых вулканов, типа тех, которые нам показывали под Керчью во  время прохождения Крымской практики в Горном институте. Грязевые вулканы – интересное и загадочное природное явление. Они связаны с нефтегазоносными структурами и играют роль природных разведочных скважин, помогая геологам в поисках нефти  на больших глубинах. Многие грязевые вулканы выделяют нефть. Грязь содержит  ценные микроэлементы, ее используют в медицине и в косметологии. Накануне землетрясений происходит активизация вулканической деятельности, а сильные землетрясения провоцируют извержения грязевых вулканов.

В пустыне я осматривал вал Александра Македонского. Видел занесенные песком старинные укрепления. Мы  совершали облет территории на вертолете, а под нами кружилась стая красивых розовых фламинго. На земле было довольно жарко, и я сел в вертолет в одной рубашке с короткими рукавами. На высоте в маленьком открытом вертолете стало холодно, и я замерз. Иранский летчик передал мне свою кожаную куртку…

Я  рассматривал керн пород, извлеченных из буровых скважин вблизи берега Каспийского моря. Создавалось впечатление, что породы облили бензином, такой сильный запах исходил от них. Бурение велось компактным буровым станком шведского производства. В нашей стране подобные станки устанавливаются на пару деревянных брусьев. Здесь же станок стоял на солидном бетонном фундаменте. Руководил бригадой очень приветливый инженер, прошедший специальное обучение в Швеции. Колонковая труба с керноприемным отделением забуривалась в грунт вместе с обсадной колонной. После заполнения колонковой трубы керном, внутрь обсадной колонны на канате опускалось захватывающее устройство, которое зацепляло колонковую трубу с керном,  и труба поднималась на поверхность. Правда, захват чаще всего не  удавался. Тогда приходилось извлекать из скважины обсадную колонну и начинать бурение с начала. Я думаю, что причиной неудачного захвата служили прилипшие  частицы грунта на захватывающем устройстве. Перед спуском в скважину его следовало бы хорошо промывать.

Я попросил у инженера  полевой журнал и обнаружил, что уровень воды в скважине не замеряется. Я порекомендовал постоянно производить замер уровня, на что инженер мне ответил, что сообщит об этом в Тегеран и оттуда привезут специальный шведский прибор для замера уровня воды. Я про себя усмехнулся, поскольку у нас на родине, как правило, ни у кого нет уровнемера. Уровень воды замеряют куском трубы с одним заглушенным концом — хлопушкой, спускаемой в скважину на тонком стальном канатике, а то и на обыкновенной веревке. Но иранскому инженеру я об этом не сказал.

Рядом со скважиной стояла палатка, пол в ней был застелен чистым брезентом. Все входящие в палатку снимали обувь. Инженер пригласил меня в палатку и угостил вкусным ароматным чаем.  Недалеко от палатки собрались туркмены – взрослые и дети, и смотрели на то, как идет бурение скважины. Среди смуглых черноволосых детей выделялся белокурый мальчик с голубыми глазами. Я спросил, как его зовут, и он назвался Мухаммедом. Увидев мое удивление, один из взрослых  отвел меня в сторону и поведал мне историю о том, как  мама мальчика поехала в гости к своим родственникам в Ашхабад и там подружилась с русским молодым человеком. Они полюбили друг друга, и у них родился Мухаммед. Но она вернулась с сыном в Иран, а он уехал в Россию.

Побывали мы на сейсмостанции, где осмотрели аппаратуру и сейсмограммы. Сейсмологи  пригласили нас к обеду. Вначале они накрыли стол, а потом все тарелки перенесли на пол. Еду иранцы запивают очень приятным кисломолочным напитком, типа нашего кефира. Я сразу выпил стакан этого напитка. И тогда сосед отдал мне свой стакан, а сам остался без напитка. Я выпил и второй стакан,  который мне отдал  сейсмолог, а потом спохватился и от третьего стакана отказался. Второе блюдо все ели вилкой, помогая ей ложкой. Я ел одной вилкой, к тому же не привык есть, сидя на полу, как у нас называют дома – по-турецки. Я постоянно менял положение, приспосабливался и поэтому  закончил обед  позже всех.

Удивительные мелиоративные сооружения, которое я видел на севере Ирана – это, так называемые «канаты». Расположены они в предгорных районах. Представляют собой цепь колодцев, соединенных подземными галереями. Вода по галереям стекает от предгорья или с гор на равнинные поля и в пути не испаряется. Все колодцы и подземные галереи прорыты вручную, с опасностью для жизни. Точно такие же сооружения можно увидеть в Средней Азии и в Китае, но там они носят персидское название «кяризы».

Благоприятных мест для строительства атомной станции мы не нашли. Вблизи берега строить нельзя, поскольку в основании сооружений будут залегать слабые нефтегазоносные глинистые породы, к тому же идет затопление территории в связи с подъемом  уровня Каспийского моря. Существуют отдельные возвышенные участки, сложенные песками, так называемые останцы, но площадь их невелика, и они, как  правило, заняты захоронениями или постройками. Территория, сложенная прочными породами и расположенная в предгорном районе, входит в сейсмически опасную  зону, мы видели последствия подземного толчка. Строить атомную станцию здесь тоже нежелательно. Короче говоря, природные условия для строительства атомной станции на севере Ирана неблагоприятные. С таким выводом согласились и другие специалисты.

Вернувшись в Тегеран, я походил по магазинам, купил подарки своим родным и знакомым. Несмотря на то, что ислам запрещает изображать человека и животных, древние персидские традиции оказались сильнее. Так, я  приобрел в магазине шкатулку с замечательной персидской миниатюрой, на которой изображена сцена  охоты на косулей. На ней хорошо видны и лица людей.

В магазинах продавались знаменитые на весь мир персидские ковры, я даже видел,  как их ткут. Но вывозить персидские ковры за пределы страны не разрешалось. Тем не менее, один из наших специалистов  купил персидский ковер. На таможне в аэропорту ему пришлось отдать ковер провожающим.

Хотя я не люблю магазины, но в  Иране я с удовольствием ходил на рынки и в лавки. Мне нравилось общаться с продавцами, торговаться с ними.  Соломаха говорил, что на востоке обязательно надо торговаться, иначе продавец может обидеться, подумает, что имеет дело с гордецом. Поэтому я всегда просил сбавить цену, даже, когда цена меня вполне устраивала. Как правило, цену мне снижали, но не всегда. Когда я вернулся в Ленинград, я попробовал торговаться с продавцом помидоров на Невском рынке. Мрачный черноусый продавец с насупленными бровями замахал на меня   руками и произнес: «Иды-иды…». На иранских рынках продавцы веселые, многие знают русские фразы. Один из продавцов растянул руками женские трусы невероятного размера и на русском языке призывал купить их: «Купи трусы для ханум, русский ханум балшой-балшой!». В маленькой лавке, где я примерял тесную обувь, а другого размера не оказалось, продавец уговаривал меня все же  купить и ходить в этой обуви, подогнув пальцы на ногах.  Веселыми были не только продавцы, но и нищие. В Горгане ко мне на улице подошел пожилой, хорошо одетый мужчина и с улыбкой протянул руку. Я решил, что он здоровается со мной, и пожал ее. Оказывается,  это был нищий, который протянул мне ладонь, чтобы я положил в нее деньги. После моего рукопожатия он радостно смеялся. В Тегеране, на углу улицы, где я стоял с коллегами,  ко мне подошла женщина с протянутой рукой и с улыбкой потребовала (а не попросила) деньги. Я сказал, что улетаю, и все иранские деньги  истратил, а вот у моего товарища кое-что осталось. И научил ее сказать ему: «Дэньги давай!». Что она и сделала, и мой коллега, смеясь,  раскошелился.  Как-то на улице я загляделся на муллу и нечаянно наступил на полу его длинного халата. Мулла в очках, очень интеллигентного вида, в ответ на мои извинения долго смеялся.

Иранцы не производят впечатления веселых людей, как например, кубинцы.  Но, достаточно малейшего повода, и они будут долго и искренне смеяться. Просто у них меньше возможностей, чем у кубинцев, выражать свои чувства. Например, в Иране запрещены танцы. Мы как-то выезжали с иранскими коллегами на пикник, конечно, без спиртного. Так там, на свободе, они пытались исполнять какой-то танец, похожий на лезгинку, и пришли в сильное возбуждение. Еще они выражают свои чувства, постоянно здороваясь. Сколько раз увидят одного и того же человека в течение дня, столько и здороваются. И каждый раз расспрашивают о жизни, прижимают руку к сердцу, хлопают по плечу и т.п. Точно так же поступают и в Ливии, но там все происходит менее эмоционально.

Тегеран поразил меня огромным количеством автомобилей и автомобильными пробками. В нашей стране такая картина появилась значительно позднее. А тогда я подолгу ждал момента, когда можно  перейти дорогу. Светофоров практически не было.  Чаще всего я пристраивался к женщинам с грудными детьми, перед которыми машины останавливались. По центру главных улиц действовали коридоры для общественного транспорта – больших автобусов, в которых одна дверь предназначалась для женщин, а другая – для мужчин. В автобусе мужчины и женщины были разделены. Разделение существовало и в крупных универмагах – разные двери для мужчин и женщин, но внутри  перегородок я не видел.

В центре Тегерана бросались в глаза огромные карикатурные портреты  руководителей США и Израиля. А на стенах многих домов были приклеены портреты молодых бородатых мужчин – когда-то жителей этих домов, погибших на войне с Ираком. Причем от некоторых знакомых я слышал, что Ирак применял  на войне отравляющий газ, и многие иранцы от него погибли. Ранее мой коллега, который находился в Ираке  во время войны с Ираном, рассказывал, что он видел в иракской кинохронике иранских солдат, падающих, как подкошенные, хотя ни бомбежки, ни разрывов снарядов, ни стрельбы не наблюдалось…

Кое-кто из группы наших специалистов познакомился с тегеранскими мошенниками. Эти наши земляки ходили в рубашках с короткими рукавами. Мусульмане не носят подобную одежду. Они не имеют право каким-либо образом оголяться. По рубашкам мошенники определяли, что их владельцы – иностранцы. Они подъезжали к иностранцу на автомобиле, похожем на полицейскую машину, высовывались в окошко и требовали предъявить документы. Иностранец, в частности, наш коллега, послушно доставал бумажник, собирался его открыть, но «полицейский» выхватывал его и сам извлекал паспорт. Полистав документ, он возвращал его владельцу вместе с бумажником и отъезжал. Когда иностранец заглядывал в свой бумажник, то денег там не обнаруживал…

На спортивных состязаниях, где мужчины остаются в трусах и майках, женщины не появляются. А уж как женщины скрывают каждую часть своего тела – не передать. Вместе с тем, я не раз видел в общественных местах, как женщины достают свою смуглую грудь и кормят  ребенка. Ничего подобного я ни разу не видел, например,  в моем родном городе…

Прогуливаясь по Тегерану, я заглядывал в глубокие строительные котлованы. Меня интересовали грунты основания зданий и сооружений. Я видел сцементированные крупнообломочные отложения. Стены котлованов стояли без  всякого крепления. Котлованы были совершенно сухие, поскольку город расположен на возвышенности. Со всех сторон Тегеран окружен горами.  Если бы не повышенная сейсмичность, условия для строительства можно считать здесь благоприятными.

Как-то я гулял по одной из улиц и, вдруг незнакомая женщина протянула мне большую кисть винограда. Я решил, что она предлагает  мне купить, и отвел ее руку. Потом  увидел, что и другим прохожим предлагаются фрукты и разные сладости. Люди с благодарностью принимали угощение и шли дальше. Оказывается, в каком-то доме отмечали семейный праздник, и по древнему обычаю угощение выносилось на улицу случайным прохожим, а я отверг предлагаемый дар. Нехорошо поступил. От этого у меня на душе остался неприятный осадок.

В другой раз мы с переводчиком Алексеем гуляли вечером по центральной улице Тегерана, а нас то обгоняли, то возвращались назад несколько девушек, зыркающих в нашу сторону красивыми черными глазами. Мы с Алексеем стали громко обсуждать их достоинства и недостатки. Вдруг дорогу нам преградила группа парней. Мы насторожились. Один из них выступил вперед и неожиданно поздоровался с нами по-русски. Мы разговорились, и оказалось, что это студенты русского отделения Тегеранского университета. По-русски они разговаривали свободно. Девушки, которых мы громко обсуждали, тоже были студентками этого отделения. Ребята пригласили нас к себе в общежитие, но мы, воспитанные в  стране, где контакты с иностранцами категорически запрещались, от приглашения уклонились. Студенты предложили встретиться на следующий день и походить с нами по городу, показать достопримечательности иранской столицы, сводить в магазины. Мы и от этого предложения тоже отказались. Ребята были явно разочарованы. А у меня осталось чувство стыда.

Однажды с нами разговорилась  русская женщина, которая ребенком  была вывезена родителями из Советской России. Она все хорошо помнила и нелестно отзывалась о большевиках. Одета она была во все черное, в парандже, и внешне не отличалась от иранских женщин. Но говорила на литературном русском языке, чувствовалось, что она из культурной семьи. Мы спросили, как ей живется среди иранцев. Женщина сказала, что люди они добрые, хорошие. Однако после исламской революции жизнь православных усложнилась, и  многие русские жители Тегерана уехали на запад. Пока еще существует  православный Храм, но службы идут не каждый день. Средств на содержание Храма не хватает. Остался один старенький священник отец Николай, и когда он заболевает, храм закрывается. В наши дни, когда отношение государства к религии изменилось, и, кроме того,  Московская епархия соединилась с русской зарубежной церковью, надо надеяться, что жизнь русской православной общины в Тегеране улучшится.

В самолете Аэрофлота, которым мы вылетали из Тегерана в Москву, пассажиров кормили очень жирной и невкусной свининой.  Обычно в самолетах Аэрофлота подают курицу и говядину, а здесь, где летят преимущественно мусульмане, «подложили свинью». Я внутренне возмутился. Какое безразличие и неуважение к людям! Одним словом, свинство. Но к моему удивлению, многие пассажиры-иранцы покорно поедали это жирное противное мясо.

 Далее

В начало