На радостях показалось, что все проблемы позади: завод «Северный пресс» будет клепать головки, а главный конструктор – лежать на диване и плевать в потолок! Но жизнь пошла по другой дороге. Чем больше завод делал головок, тем чаще они ломались при сборке ракет. До моего «аналитического склада ума» сравнительно быстро дошла необходимость жить по двойным стандартам. С одной стороны надо доказывать заказчикам, что головка – сверхнадежна, а они просто не умеют с ней обращаться. Это для того, чтобы никто не мог даже подумать о штрафах нашей фирмы за брак. А с другой стороны надо стимулировать (лучше всего палкой по спине) заводских чиновников, чтобы они не гнали брак ради выполнения плана и получения премий.

Хорошо еще, что наши разработчики контрольной аппаратуры: Дмитрий Иванович Буравлев, Виктор Давидович Ланда, Раиса Александровна Бирюкова, довели-таки ее до ума настолько, чтобы не пропускать бракованные головки в действующие ракеты. В результате сложилась необычная ситуация, о которой Герберт Александрович Ефремов, генеральный конструктор ракеты расспрашивал меня на одном из совещаний примерно в таких выражениях: «Как такое может быть, что все головки отказали и все попали в цель»? Я отшучивался с максимально достижимой для себя дипломатичностью, уверяя его, что мне, также как и ему, чертовски везет в жизни, особенно на испытаниях.

С заводом же складывались, мягко говоря, непростые отношения. Я, подстегиваемый упреками ракетчиков и иностранных заказчиков на низкое качество аппаратуры, требовал ужесточения сдаточных испытаний при изготовлении. Директор завода Александр Андреевич Коновалов (ААК) и некоторые наши чиновники, например Владимир Алексеевич Коноплев, не соглашались, заявляя, что я буду ломать головки еще на испытаниях и сорву производственные планы. Я возражал, что хорошие головки не ломаются, а плохие не жалко, что халтурщикам не место в нашем производстве. Оппоненты, особенно ААК, сильно обижались, обвиняли меня в плохой документации. Конфликтная ситуация обострялась из-за объективно различных интересов у нас с заводом. Директор завода заинтересован в выполнении плана и получении максимальной прибыли. Он придумывал рацпредложения, одно за другим, чтобы все сделать дешевле, и наварить побольше капусты-прибыли. А мой интерес – качество продукции, стабильность и отлаженность технологии.

В.С. Волков

Про свои трения с ААК я рассказал даже в воспоминаниях о встречах на заводе «Северный пресс», опубликованных на сайте memoclub.ru, где привел слова своего первого учителя и начальника Виктора Сергеевича Волкова о том, что рационализаторов-халтурщиков надо каждого второго расстреливать, а остальных – вешать. В этой борьбе за качество меня поддерживали наши военпреды во главе с Дмитрием Валентиновичем Конюховым и его помощниками И.Ю. Губским и В.В. Ситниковым, потому что объективно у нас были одинаковые цели: обеспечить надежность аппаратуры. На один из юбилеев наши военные даже подарили мне полутораметровую саблю, чтобы мне было удобнее «сражаться за правду».

Конечно, я догадывался, что мы не ангелы, и в нашей документации могут быть ошибки. Поэтому все отказы мы исследовали скрупулезно, а некоторые случаи заставляли меня напрягать все извилины своего «аналитического склада ума».

Помню, при контроле одной из головок были получены отличные параметры (их около сотни) – все, кроме одного: она вяло реагировала на изменение углового положения цели. Яйцеголовые инженеры-умники называют это низкой добротностью контура сопровождения. Мы тщательно повторили проверки всех приборов, проверили качество фазировки, все было в норме, а скорость реакции на угловой скачок цели – никуда. Наметился технический тупик, замаячил срыв плана поставок. Я шибко задумался, пытался представить целиком всю схему углового сопровождения, найти в ней слабые места. Думал об этом непрерывно.

Намек на решение проблемы пришел, как всегда, ночью. Пытаясь во сне оборвать поочередно все связи в контуре сопровождения, и найти такой обрыв, который не приводил бы к катастрофическому отказу, а только к деградации контура, я вдруг совершенно ясно (во сне) увидал в контуре два дублирующих друг друга канала. Это были квадратурные каналы фазового детектора, соответствующие синусу и косинусу текущей фазы сигнала. Эти два канала применяются для того, чтобы скорость сопровождения не зависела от текущего значения фазы, так как сумма квадратов синуса и косинуса любой фазы всегда постоянна и равна единице в соответствии со школьными законами тригонометрии.

Утром я поехал на завод и попросил регулировщиков поочередно отключить каналы фазового детектора. Очень скоро мы обнаружили бракованный разъем приемника, в котором гнездо было шире других, как будто в нем кто-то ковырялся шилом или гвоздем. Все приборы в головке автономно работали хорошо, а в их взаимных связях был скрыт дефект. Я попросил регулировщиков никому ничего не говорить, потому что прибор был уже принят контролерами и военпредами, а сам пошел к начальнику производства Дмитрию Васильевичу Соболеву. Мы договорились оставить на вторую смену самую лучшую монтажницу производства, и после того, как уйдут домой все контролеры, аккуратно перепаять прибор, заменив плохой разъем, хорошим.

Это преступление против менеджмента качества долго мучило меня вместе с моей совестью, но зато каждый раз, когда очередная головка имела вялый контур сопровождения, мы в первую очередь промывали спиртом разъемы фазового детектора, и часто это помогало избавиться от дефекта.

Еще запомнилась история со сбоями вычислителя при включении мощного каскада передатчика. Вычислитель сбивался в работе не всегда, но примерно каждый второй раз. Завод обвинял в браке разработчиков вычислителя, те многократно пересдавали заказчику прибор без каких-либо замечаний. У всех в отдельности все в порядке, все чисты, а головка не работает. Мы, конечно, проверили, не подсаживается ли в момент включения первичный источник питания головки, расположенный в контрольной аппаратуре и изолированный от нее и от земли. Все в нем было чисто. Напряжение не изменялось при скачке потребляемого тока. Проверили и вторичный источник питания вычислителя, тоже изолированный от земли. Его напряжение тоже было чистым при включении передатчика, как слеза. Я нарисовал на бумаге и держал в голове всю схему электропитания, пытаясь представить, как скачок потребляемой энергии передатчиком может сбивать работу вычислителя.

Подсказка опять пришла во сне. Я увидел картину из своей молодости, когда мы во время отпуска ездили на заработки строить линию электропередач (ЛЭП). Я сидел на бетонном столбе, вернее лежал на прикрепленной к столбу перекладине лицом вниз к земле, и гаечным ключом прикручивал к изолятору натянутый между столбами провод. Дело происходило в лесу на широкой просеке, по которой параллельно нашей ЛЭП проходила еще одна, действующая ЛЭП с надписями на каждом столбе: «Не влезай, убьет!». Когда я своим гаечным ключом дотрагивался до своего провода, меня дергало так, будто по проводу уже пустили ток. Первый раз я даже от неожиданности чуть не упал с перекладины на землю и потом работал в рукавицах для изоляции. Особенность сна была в том, что действие происходило не в лесу, а на схеме электропитания головки. Действующая ЛЭП шла от контрольной аппаратуры, вернее от встроенного в неё источника первичного электропитания головки. ЛЭП светилась и дергалась, а я с ключом держался за полностью изолированный от всего провод вторичного питания вычислителя, чувствовал наводки от первичного питания и пытался вспомнить уравнения Максвелла о распространении электромагнитных волн.

До моего «аналитического склада ума» постепенно доходило представление о величии гения Максвелла. Дальнейший ход расследования был делом техники. Мы повторили замеры наводок между проводами вторичного питания вычислителя при включении передатчика. Их не было. Замерили наводки на каждом проводе относительно заземленного корпуса и обнаружили на каждом из них одинаковую – синфазную помеху. Пришлось изменить схему передатчика и с помощью Владимира Михайловича Горелова и Анатолия Викторовича Савина поставить проходные фильтры между цепями первичного питания и корпусом. После этого все заработало надежно и без сбоев. Да здравствует отечественная наука и ее предтеча Джеймс Клерк Максвелл!

Странно, почему хорошие мысли приходят ко мне ночью? Неужели днем так много отвлекающих факторов, что мне трудно сосредоточиться до предела своего «аналитического склада ума»? Мечтаю, чтобы кто-нибудь, знающий причину этого явления, рассказал мне, в чем дело, и избавил от опасений относительно помощи потусторонних сил.

Конечно, были и просто случайные догадки, позволившие разгадать старые тайны головки. Например, мы долго не могли понять, почему в математической программе, переписанной из головки В.И. Куликова в новый вычислитель, при сопровождении цели установлен порог минимально допустимого сигнала, равный семи. Что означает эта семерка? Кто может подтвердить оптимальность порога? Если он слишком низкий, то головка будет сопровождать любой сигнал, даже просто шум. Вернее нам будет казаться, что она что-то сопровождает. Я помнил, что в приборе обработки сигналов, который мы проектировали для той, старой головки, при обнаружении полезного сигнала использовался порог 20 хороших импульсов из 64 возможных. Что общего между числами 20 и 7? И только когда мы стали отрабатывать тонкости программы на стенде отладки, я совершенно случайно увидал, что этот порог проверяется периодически через каждые 25 отраженных от цели импульсов. Тут-то я и понял, что такой порог выбран в старой головке потому, что отношение целых чисел 7 и 25 наиболее близко к отношению чисел 20 и 64. От такого понимания жить стало легче, правда лишь морально, а головка еще долго летала со старым порогом.

Или еще. Как-то с завода от ААК пришло сообщение о неправильно выбранном элементе в головке. Речь шла об оптроне, который обеспечивал гальваническую развязку высоковольтных цепей от корпусных элементов, и одновременно передавал необходимые сигналы между ними. В сообщении приводился перевод американской статьи об испытаниях оптрона на время нахождения его под высоким напряжением. Утверждалось, что при сдаточных испытаниях головки, когда суммарное время включения превышает указанный предел, происходит пробой оптрона и это является причиной, чуть ли ни всех отказов головки. Необходимо корректировать документацию и заменить оптрон.

Именно это последнее утверждение вызвало у меня чувство протеста своей необоснованностью в нашем непрерывном споре о виновниках отказов: плохое качество изготовления, или плохая документация. Просмотры перевода американской статьи оставляли трудно выразимое чувство неопределенности. Что-то не стыковалось в моем сознании. Я взял оригинал статьи на английском языке.

Английский язык я знаю со словарем немногим лучше китайского, который я не знаю совсем. Но, тем не менее, мне бросилось в глаза выражение «кумулятивное время», которое в переводе звучало как «суммарное». Это подтверждалось и в словаре. Но я-то знал, что это не одно и то же! В молодости я работал рядом с изобретателем взрывателя для кумулятивной бомбы В.В. Рудневым и знал от него, что великое танковое сражение на Курской дуге мы выиграли у фашистов, в том числе и за счет применения бомбардировщиков с кумулятивными бомбами, которые прожигали броню немецких танков как тонкую фанеру. И, конечно, я знал, что кумулятивный эффект состоит в том, что плоская взрывная волна за счет специальной конструкции заряда собирается в «кучку», т.е. в тонкий и мощный луч, который и прожигает все на своем пути.

Похоже, что американцы в своей статье имели в виду не суммарное время воздействия нескольких импульсов высокого напряжения, а время непрерывного воздействия одного длительного импульса в специальной аппаратуре, например, с круглосуточным режимом работы. Мы с В.М. Емельяновым, автором схемы с оптроном, провели эксперимент. Купили два оптрона. Первый поставили под непрерывное напряжение, и он сгорел примерно через час. А второй поставили в прерывистый режим по 10 минут с получасовым перерывом. Он работал несколько суток, пока мы не прервали эксперимент.

В боевой работе наша головка включается намного меньше, чем на десять минут. В общем, я ответил отказом на предложение ААК заменить оптрон и еще больше подлил масла в огонь нашего спора на тему «Кто умнее?».

К сожалению не все получалось так, как хочется. В наследство от предшественников нам достался не совсем отлаженный способ сопровождения цели в вертикальной плоскости. По горизонту старая головка хорошо «держала» цель, а по вертикали – срывалась. Из-за этого ракеты падали в воду, или пролетали выше цели. Хитрые разработчики придумали оригинальный способ устранения этих проблем с помощью головки и высотомера. В бортовом вычислителе по расстоянию до поверхности воды, измеренному высотомером, и по дальности до цели, измеренной головкой, рассчитывался угол, под которым надо снижаться, чтобы точно попасть в цель.

При отладке своей головки нам удалось понять и устранить причину плохого сопровождения цели по собственному сигналу, но внедрить новый способ наведения оказалось сложнее, чем его разработать. Каждый раз перед испытательным пуском ракеты в полетное задание вносился способ наведения по многократно проверенному расчетному углу, чтобы «не подмочить репутацию аппаратуры».

Наконец, нам повезло. При испытаниях ракеты по наземным целям иностранные коллеги случайно построили стенку-мишень в своей пустыне-полигоне на незаметной для глаза горке. Крутизна подъема составляла меньше 10 метров на расстоянии в один километр. Этого оказалось достаточно, чтобы высотомер ошибся на несколько метров и привел ракету не в стенку, а к ее подножию. Он ведь измеряет высоту под собой, а не впереди себя! Ракета чиркнула по земле, срикошетировала и врезалась в стенку плашмя, носом вверх. Испытания, конечно, засчитали как успешные, но в головах ответственных руководителей зародилась мысль, что земная поверхность с холмами и оврагами – это не то же самое, что зеркальная поверхность воды.

К следующим испытаниям по наземной цели дискуссия о способах стрельбы по расчетному углу или по собственному сигналу вышла на новый уровень. Число сторонников и противников попробовать новый способ сравнялось. Мы писали письма в поддержку нового способа, но они оставались без ответа. Тогда я через своего друга на фирме ракетчиков, Сергея Сливко, передал заверения в полной завершенности и абсолютной надежности нового алгоритма наведения. Еще я, зная его общительность, попросил найти конкретного специалиста на их фирме, который составляет полетные задания на испытательный пуск ракеты, и посоветовать, ни с кем не споря, тихо заменить соответствующую единичку, определяющую способ наведения, на нолик. Если что-то сорвется, вину можно свалить на меня и на нашу фирму, написавшую несколько писем в поддержку способа. Всё получилось, как было задумано! Ракета попала точно в центр мишени, и способ наведения по собственному сигналу стал основным при работе по наземным целям. Я искренне благодарен всем участникам операции по внедрению этого способа наведения за согласие рискнуть втайне от бюрократов-начальников.

Естественно, возникло желание попробовать новый способ и над водной поверхностью, чтобы не зависеть от исправности высотомера, но здесь позиции консерваторов были намного прочнее, да и я был меньше уверен в себе. Историки ракетостроения много рассказывали о случаях, когда ракеты наводились на зеркальное отражение кораблей в водной поверхности и ныряли в воду перед кораблем, не попадая в него. Рисковать же специальным пуском ракеты, который стоит около двух миллионов долларов, никто не хотел, и я не считал допустимым для себя продавливать такие испытания.

Но была ситуация, о которой я жалею, и, видимо, буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Россия вела переговоры с Вьетнамом на проведение испытаний ракет с нашей головкой, при успехе которых заключался контракт на поставку солидной партии вооружений. Условия испытаний были просты: надо провести два пуска ракет на большую дальность, и хотя бы одна из ракет должна попасть в цель. К испытаниям долго и тщательно готовили пусковые установки, мишень, полигонные службы. Наконец, все было готово, приехала делегация Въетнама во главе с генералом. От нас на испытания поехал начальник отдела Е.А. Горбачев.

Пустили первую ракету и с тревогой ждали, пока катер с делегатами ходил за сотню километров к мишени для фиксации результатов. Когда пришло известие об успешном поражении мишени, началось всеобщее ликование, и возник вопрос, надо ли выполнять второй пуск. На прямой вопрос Вьетнамский генерал – руководитель делегации объяснил, что по условиям испытаний вторая ракета должна, как минимум улететь. Все остальное, включая попадание в мишень, не имеет значения…. Вот он, неповторимый случай! Совершенно бесплатно можно проверить перспективный алгоритм в реальных условиях и сэкономить пару миллионов долларов! К сожалению, наш представитель скромно промолчал, отсиделся в сторонке, и не воспользовался такой уникальной возможностью. Не буду скрывать, что я был возмущен его поведением. то ли ему всё было безразлично, то ли он не понимал, а может и не знал наших проблем. Я со своим максимализмом считал, что начальник должен знать всё, в крайнем случае, спрашивать специалистов. Жалко, что там не было меня!

Далее
В начало