Мой адрес — Советский союз

1970г. В первые месяцы после армии я часто бывал со своими бывшими сокурсниками в пивбаре «Прибой». Пиво и прочий алкоголь быстро снимает отчуждение, объединяет то, что при других обстоятельствах не смогло бы соединиться. Однажды за столиком оказалась группа ребят, лет на 8 старше нас. Познакомились, разговорились. Мы говорили о том, что выбираем сейчас работу. Два месяца, которые по закону можно не работать после армии, пройдут быстро, специальность есть, выбор большой, но дело важное, ошибаться не хочется. НИИ, где мы проходили практику, осталось в памяти как большое неподвижное болото, в котором едва ли можно найти что-то хорошее, да и зарплата там совсем малая. В молодости хочется активности, реальных дел, движения, хочется много работать и хорошо получать. — Идите к нам, предложил один из наших случайных собутыльников, и рассказал, куда он нас приглашает.

Ленинградский завод «Новатор», располагается в самом начале Обводного канала. Цех занимается гарантийным ремонтом локаторов, установленных на самолетах МИГ-21. Работа — в командировках, география которых — весь Союз. Более того, есть возможность после трех лет работы отправиться за границу — туда, где есть наши МИГи, а они много где летают. Во всех соцстранах, а также в не очень социалистической Югославии и в совсем экзотических ОАР (так тогда назывался Египет) и Сирии. Завод выпускает также транзисторные приемники, которые идут на экспорт во Францию. Некоторые работники были во Франции.

Невероятно! Радиолокация — мой профиль по техникуму, в армии я набрался опыта в этой области, готов был и дальше заниматься таким делом. Желание путешествовать тоже было великое, а побывать за границей для советского человека вообще было пределом мечтаний. «Увидеть Париж, и умереть» — стало чем-то вроде поговорки. Капстраны располагались за «железным занавесом», были абсолютно недоступны и потому особенно желанны. Чтобы вырваться за железный занавес, угоняли самолеты, совершали преступления, рисковали жизнью. И вот, оказывается, все реально и легко, достаточно устроится на завод «Новатор». Я ушам своим не верил, какая удача! Спросил только, занимаются ли они микросхемами, которые появились совсем недавно и уже произвели много шума. Они привлекали своей новизной и множеством публикаций, в которых говорилось о наступлении новой эры — эпохи микросхем. Свою трудовую историю, конечно, хотелось бы начать с самого нового технического продукта.
- Будет тебе дудка, будет и свисток — сказал наш новый знакомый.

На следующий день я уже был в отделе кадров завода «Новатор». Проблем с устройством в гарантийный цех не было, текучесть кадров там была велика. Кроме того, был закон, согласно которому демобилизованные из Советской Армии имели много преимуществ, одно из которых — первоочередный прием на работу. Я был принят, но до начала реальной работы надо было подождать 2 месяца, пока Большой дом оформляет вторую форму допуска.

Получив пропуск, нашел отдел, прошел в кабинет начальника. Он оформил необходимые бумаги и отправил меня в комнату мастеров. Захожу в комнату. Там было человек 15-20 мужчин разного возраста — от таких же молодых, как я, до 45-летних. Столы, стулья, телевизор. Никаких приборов, бумаг, шкафов, где могло бы что-то храниться. Люди занимались кто чем. Кто-то играл в шахматы, вокруг игроков толпились болельщики, кто-то смотрел телевизор, кто-то пил чай, другие говорили о чем-то. Стоял ровный гул, на мое появление никто не обратил внимание.

Осмотревшись, я обратился к одному из присутствующих, чтобы понять, что здесь происходит, и чем я тут должен заниматься. Узнав, что я поступил на работу в этот отдел, мой новый коллега сказал — садись, и делай что хочешь. Специфика работы гарантийного отдела такова, что здесь, на заводе, работы нет и быть не может, вся работа — далеко, на объектах. Место, где мы сейчас находимся — зал ожидания. Когда где-то возникает проблема, начальник вызывает мастера, говорит куда надо отправиться, и работник летит в этот город, чтобы проблему решить. Если есть телефон, на работу можно вообще не приходить, а тот, кто пришел, может заниматься чем угодно. Запрещается пьянство и картежные игры, остальное — можно. Обычные перерывы между командировками 2-3 дня. Больше не желают и сами работники — они уже втянулись в режим, живут на командировочные, зарплата остается нетронутой. Потому здесь много алиментщиков — из командировочных алименты не вычитают, а от семейных забот они свободны.

В этой комнате я добросовестно просидел 2 месяца, пока КГБ изучал мою биографию и родословную. Без этого не было доступа к схемам, поэтому меня принципиально занять было нечем. Коллеги, конечно, рассказали о всех нюансах работы и командировочного быта.

Самолетная станция состояла из модулей, на уровне которых выполнялся ремонт. Задача мастера — определить неисправный модуль и заменить. Это по технике. Но основная задача работника гарантийного отдела — не допустить какие-либо замечания в адрес фирмы, самым большим из которых, самым ужасным, был документ с названием «Рекламация» (на заводском сленге — «реклама»). Этот документ подписывать нельзя, следует искать любые причины, любых виноватых, биться до последнего, завод должен быть чист. Модули могут ломаться — они покупные, но станция в целом при исправных модулях не работать не имеет права. Именно для этого существует гарантийный отдел — всеми правдами (и неправдами) отстаивать честь фирмы.

Мне было странно наблюдать такую заботу о фирме на советском предприятии. Сейчас я не помню все подробности, но и по некоторым другим направлениям там была такая же позиция — интересы предприятия превыше всего, выше интересов государственных (обратное более естественно для советской системы). Для этого денег не жалели, хотя разговоры о рентабельности здесь я тоже слышал часто. Мне казалось, что я работаю где-то на Западе, в частной фирме. Я увидел в этом последовательное развитие экономической реформы 65-го года, которая везде была свернута в 1968-ом после событий в Чехословакии. Здесь был оазис другой экономики, другого отношения к производству. Думаю, что это было связано с тем, что директором завода «Новатор» в то время был Лев Николаевич Зайков. К работе гарантийного отдела у него был повышенный интерес, мы его видели и слышали часто. Через 15 лет я снова услышал это имя. Зайков стал большой фигурой во время перестройки — Горбачев включил его в состав Политбюро.

Наконец, в октябре 70-го я приехал в город Горький, в свою первую командировку. В аэропорту сел на автобус и отправился к месту назначения. Первое впечатление — город огромный, по территории больше Ленинграда. Более двух часов добирался до Сормово, это почти центр. Дорога вела через город, очень разбросанный город. Старые деревянные дома перемежались новостройками, лесными массивами, большими заводами. Проезжали Горьковский автозавод, он растянулся на несколько километров.

Остановился в гостинице Сормовская. Утром завтракал в местном кафе. За столиком со мной оказался местный житель, общительный. Как и положено, немного ударяя на «о», рассказал, что живет он в Сормово, а питается в столовой — в магазинах пусто, а здесь готовят плохенько, но хоть что-то есть.

Архитектура района, где располагалась гостиница была такая же пермешанная, как и во всем остальном городе. Обилие очень старых почерневших деревянных домов. Меня удивило, что новые дома строят по одному, не расчищая окружающую территорию. Улица выглядела так — ветхие дома, пятиэтажка, дальше снова деревянные дома, опять пятиэтажка… В Ленинграде строили кварталами. Вся территория расчищалась, и в новостройках не оставалось ничего старого.

Предприятие, на которое я приехал, называлось ГАЗИСО — Горьковский авиационный завод имени Серго Орджонекидзе. Идти от гостиницы полчаса через лес, который имел статус городского парка. Рука человека, однако, прикоснулась к этому лесу только у входа и у выхода, остальная территория была вполне дикой.

Авиазавод, располагавшийся в черте города, как и все в этом городе, занимал огромную территорию. При заводе был свой аэродром, где и была наша мастерская. От «Новатора» здесь постоянно находилась целая команда, человек 10, моя роль была второстепенная — смотреть и учиться. К сожалению, не очень пригодился опыт, приобретенный в армии. Там я имел дело с РЛС 1948-го года выпуска, которые занимали целый прицеп, а иногда и не один, с огромными лампами (некоторые — до полуметра высотой). За 20 лет техника шагнула далеко вперед. Самолетная РЛС — компактная модульная конструкция, вложенная в небольшой объем. Модули выполнены на миниатюрных лампах и плотно упакованы. Едва ли не самое трудное — добраться до подозреваемого модуля, чтобы его заменить. Очень обидно было, если предположение оказалось ошибочным.

Большинство моих коллег жили в той же гостинице, в которой остановился я. Но некоторые жили у своих постоянных подруг (у иных они были во всех городах с военными аэродромами и самолетами МИГ-21). Каждый вечер завершался большой пьянкой в одном из номеров гостиницы «Сормовская». Здесь надо сказать, что профессиональная болезнь работников гарантийного цеха завода «Новатор» — алкоголизм. Система охлаждения электронной начинки самолета заправляется спиртом. По ТУ расход спирта — несколько литров в час. Отработанный спирт следует через определенное время вылить и заменить новым. Цех каждую неделю получал 40-литровые бидоны спирта на технические нужды. Учет расхода не был четкий, норма ТУ выполнялась очень приблизительно, и в итоге спирт был доступен, неучтенные излишки — немеренные. С этим спиртом и проводили вечера работники цеха вдали от дома. При таком режиме через три года человек становился алкоголиком и о командировке за границу уже не мечтал.

В городе Горький с небольшим перерывом я провел 2 месяца. Много ходил и ездил по городу, был в старой части, в кремле. Был на Волге, где в нее впадает Ока. Поздняя осень — не лучшее время для восприятия архитектуры, город остался в памяти в черно-белых тонах, как на сохранившихся старых фотографиях. У этого города и у его жителей есть свое лицо. Есть и смешение стилей, большого и мелкого, высокого и низкого — город расположен на холмах. Это русский город. Не европейский, как Ленинград, но и не азиатский, каким иногда предстает Москва. Вечером к нам иногда приходили знакомые нижегородцы. Вместе пили и пели песни. У местных была любимая песня — Сормовская лирическая, с которой все начиналось, и которую они исполняли как городской гимн:
На Волге широкой, за стрелкой далекой Гудками кого-то зовет пароход. Под городом Горький, где ясные зорьки В рабочем поселке подруга живет…

В январе 1971-го была командировка в Капустин Яр. Это забытое Богом и скрываемое властями место располагается где-то между Волгоградом и Астраханью. Я добирался через Волгоград, где остановился на целый день в ожидании поезда, который должен был везти меня дальше.

Город протянулся узкой полосой на много километров вдоль Волги, т.е. он состоял из одной улицы — широкой и очень длинной. По этой улице на троллейбусе я добрался до Мамаева кургана. Расположенный на нем памятник впечатляет своей величиной. Я представил, как это выглядит, если наблюдать его за несколько километров отсюда, из степи. С высоты Мамаева кургана я видел эту степь, вдалеке видел огромный массив прижатых друг к другу домов деревенского типа. Быть может, в них живет основное население этого города.

Город мне показался безлюдным, но была зима и был сильный мороз — только у меня, у путешественника, был интерес к прогулкам в такую погоду. По центральному спуску (оформленного помпезно, в «сталинском» стиле) спустился к Волге. Я понял, что зимой мне не удастся увидеть и прочувствовать масштаб и всю прелесть реки в этом месте.

Ночью на поезде отправился в город Ахтубинск. Проезжая через мост, функцию которого выполняла плотина Волжской ГЭС имени 22-го партсъезда, я все-таки увидел и прочуствовал масштаб не только природного объекта, реки, но и деяния рук человеческих. Была ночь. Быть может, она искажала вид, но слева от меня плескалось море, а справа земля и вода были где-то очень далеко. Маленький поезд долго полз, как букашка, по гребню высокой горы.

Утром приехал в Ахтубинск. (По звучанию похоже на Актюбинск, но это другой город). Не уверен, что он был на карте Советского Союза. В этом небольшом городе, состоявшем из гостиниц, жили люди, работавшие на совсекретном полигоне Капъяр, в основном приезжие. С гостиницей проблем не было, мне дали койку в 6-местном номере. На следующий день началась работа. Началась необычно, как и многое в этом месте. На работу меня доставил поезд. Предъявил командировочное удостоверение и другие документы контролеру, был пропущен и вышел на остановке около своего КПП (пропускных пунктов на этом объекте было много). Долго оформлял пропуск на объект. Когда пропуск был готов, мне назвали два номера, которые я должен запомнить. Один из них — номер пропуска, клавишу с которым я должен нажать в проходной. Другой номер мне надо назвать контролеру, и только после этого мне выдадут пропуск с моей фотографией и пропустят на объект. Объект представлял из себя отдельное здание, небольшая территория вокруг него была огорожена колючей проволокой, для прохода через которую надо преодолеть еще один КПП. Не всякий, прошедший первый уровень, мог идти дальше. Наша аппаратура была в одной из комнат здания, где только и можно было находиться. Вечером поезд забирал работников, доставлял их обратно в Ахтубинск.

В гостинице у меня было дело, которое непременно надо было выполнить. Полгода назад я поступил на заочное отделение ЛИАПа, отнесся к этому легкомысленно, всю сессию ничего не делал, и когда появился в деканате, меня предупредили, что если никаких движений с моей стороны не будет, то буду отчислен. Надо было срочно написать контрольную по математике, чем я и собирался заниматься в гостинице. С гостиницей, можно сказать, повезло. Людей в комнате было достаточно много, но все это народ незнакомый, и меня не будут втягивать в какие-то совместные дела (обычно это бывает пьянка), а если будут, нетрудно отказаться.

Соседи по комнате оказались вполне спокойные, я смог заняться институтскими делами. Тема была интересная, но совершенно незнакомая — линейная алгебра. Я учился на заочном, лекции не посещал, и информацию мог извлекать только из учебников. Прочитал теорию, пытаюсь делать контрольную, но что-то не получается, что-то недопонял.

Мои занятия заинтересовали одного из соседей. Он подошел, расспросил, что-то подсказал. Мы разговорились. Он оказался начальником отдела ленинградского НИИРА, с интересной фамилией — Гагарин, и предложил мне придти к нему работать. Я записал телефон, адрес и сказал, что когда мне надоест скитаться по городам, я, быть может, воспользуюсь его предложением, но пока не готов. Он заметил, что с вакансиями у него проблемы нет, можно звонить когда угодно.

НИИРА разрабатывал аппаратуру для космических станций. Много лет спустя, когда моего сына спрашивали, чем бы он хотел заниматься, отвечал: «Хочу запускать Шатлы». Быть может, если бы я воспользовался этим предложением, то к тому времени уже «запускал Шатлы». Но я остался на «Новаторе». Время исхода еще не пришло.

Из Ахтубинска возвращался тем же путем, через Волгоград (почему не через Астрахань, не помню). Взял билет на самолет. Объявляется посадка, сажусь, взлетаю, лечу. До Ленинграда три часа. Проходит два с половиной, скоро посадка. По радио объявляют — «Пристегните ремни, самолет начинает посадку в аэропорту города Волгоград». Я подумал, что ослышался, или диктор оговорился. Но все оказалось именно так. Ленинград закрыт, все закрыто по метеоусловиям, и самолет вернулся туда, откуда взлетел. Объявили, что в этот день вылета не будет, можно разойтись по домам. Очень неприятная ситуация. Денег немного, остановится негде, заниматься нечем, знакомых нет. Зима и мороз дополняли этот букет неприятностей. Почему-то вспомнил Паулюса, который был блокирован зимой в этих местах.

Три дня я провел в городе в ожидании рейса, в основном в аэропорту. Нашел кинотеатр документального фильма — такой же, как был у нас на Невском. Фильм кончался, начинался другой. Кто-то выходил, другие люди приходили… За 10 копеек там можно было провести целый день. Тепло, темно, никто не тревожит. Я расположился на заднем ряду и спал.

В Волгограде жили сталинградцы. Прошло 10 лет после переименования города, но жители не хотели признавать новое имя, называли город по-старому.

В начале апреля — новая командировка, в экзотическое место — Мары. В Союзе была известна байка — «есть на свете три дыры — Курилы, Кушка и Мары». В одной из таких дыр мне предстояло провести целый месяц. До Мары можно добираться разными путями — через Алма-Ату, Ашхабад или Ташкент. Я выбрал Ташкент — там жил мой армейский друг Сергей Баташов. В прошлом году мы с ним расстались, казалось, навсегда, и вот появилась возможность встретиться снова. Я позвонил в Ташкент, он сказал, что меня встретит, а я на работе договорился, что пробуду в Ташкенте лишние сутки.

Апрель в Ленинграде холодный. Самолет совершает посадку для дозаправки в Свердловске. Это много южнее Ленинграда, но там еще холоднее, настоящая зима — мороз, ветер, метель. Через несколько часов приземлились в Ташкенте. Подкатили трап, открыли люк и, как в известной сказке, среди зимы вдруг наступило лето. Жарко, много зелени, цветы.

Баташов встретил, мы отправились к нему домой в Чирчик, пригород Ташкента. На следующий день поехали на экскурсию. Хотелось экзотики, в рамках которой Сергей показал восточную кухню. Останавливались у многочисленных лавочек, где продавлись какие-то «пирожки», название которых конечно не запомнил, Сергей угощал. Запомнились лепешки, они готовились здесь же, на костре, в огромном чане. Чтобы поставить или снять продукт, восточный человек вставал на скамеечку и погружался в этот чан с головой по пояс.

За несколько лет до моего приезда Ташкент был разрушен землетрясением. Мне, конечно, хотелось увидеть старый город, или хотя бы то, что от него осталось, но Сергей упорно уводил меня в сторону от разрушений, к новостройкам, чтобы показать, что его родной город жив, и будет жить, оставаясь неформальной столицей советской Средней Азии. Когда я все-таки попросил привести меня в старый город, он отказался. - Ты будешь фотографировать, а я не хочу, чтобы в памяти остались разрушения. Город таким никогда не был, и таким, как он выглядит там сейчас, никогда не будет. Это преходящее состояние. Мы с тобой ходим по городу, который еще на много лет вперед останется таким, как мы его видим. Мы гуляем по реальному Ташкенту.
Аргумент был весомый, я спорить не стал.

Сергей Баташов родился в Ленинграде, в семье офицера. Воинская судьба забросила его отца в Ташкент, где он с семьей и остался.

Вечером Сергей проводил меня на самолет, вылетающий в Мары. — Приезжай в мае, на несколько дней. Здесь это самое хорошее время года, я покажу тебе горы, — сказал он, прощаясь.

Самолет приземлился на аэродроме, который на ближайшее время стал местом моей работы. Здесь один и тот же аэродром использовался как для гражданских, так и для военных самолетов. При аэродроме было общежитие, в котором я и поселился. Большую комнату занимали человек 15. Люди из разных городов от предприятий, выпускавших отдельные узлы и системы для МИГ-21. Были два грузина, они занималось катапультой, ставили на самолеты свое новое оборудование. Прежний вариант оказался неудачным — были случаи, когда при катапультировании летчику отрывало ноги.

Рядом с общежитием был построен бассейн, но вода в него еще не была запущена, мы проводили свободное время на дне этого бассейна. Иногда ходили купаться на Каракумский канал, который проходил совсем недалеко. Метров 20 шириной, достаточно глубокий, с непрозрачной желтой глинистой водой.

Ходили в город, он располагался в нескольких километрах от аэродрома. Мой напарник (моего возраста) заговорил однажды с проходившими мимо местными девушками. Они испугались, быстро отпрыгнули в сторону и почти побежали от нас. Мы удивились. Все вокруг одинаковое, советское, но вот, здесь люди совсем другие. Зашли на базар, взяли люля-кебаб. Нам выдали две тарелочки с продуктом. Вилок не было. Осмотрелись, их не было нигде. Предположили, что по местным правилам, для этого блюда вилки не нужны. Непривычно и неудобно, но стали есть руками. Потом увидели, как местный житель берет то же блюдо, достает из кармана вилку и трапезничает культурно.

За аэродромом простиралась холмистая степь с потрескавшейся глиной и редкими низкорослыми растениями. Однажды я решил прогуляться по этим местам, в одиночку отправился пешком куда-то вдаль, куда глаза глядят. Иду по грунтовой дороге, которая отличалась от всего остального пейзажа только следами проезжавшего по ней транспорта. Пустынно, вокруг нет никого и ничего, только где-то вдали пасутся одинокие верблюды. Потом показался мотоцикл с коляской. Поравнялся со мной, остановился, человек в тюбетейке предлагает подвести. Я отказываюсь, говорю, что гуляю просто так, без дела, но, кажется, он не понял. Чтобы не вступать в длинные разговоры, сажусь. Водитель не разговорчивый, я тоже, едем молча. Через некоторое время приехали в какое-то селение. Мотоциклист сказал, что дальше ему ехать не надо, я поблагодарил и пошел дальше. В селении было десятка два небольших домов, обнесенных забором. Кое-где двигались люди, чем-то занимались. У меня не было причины подходить к ним, у них своя жизнь, свои заботы. И, хотя они были вдалеке, на меня не обращали внимания, но я почему-то почувствовал себя инородным в этом пространстве. Развернулся, и пошел обратно, к своему аэродрому.

Будучи в этих краях, я хотел увидеть настоящую бескрайнюю пустыню с песками и барханами. Навел справки, узнал, что надо ехать в Байрам-Али, куда из Мары ходит автобус. В один из выходных мы отправились туда вдвоем с напарником. Вышли и пошли наугад. Вскоре увидели стены какого-то древнего укрепления. Внутри все было давно разрушено, не осталось никаких следов от сооружений, которые должны бы здесь быть. Много мусора вперемежку с песком, и ничего больше. Стены, периметр которых составлял не один километр, сохранились неплохо. Мы ходили вдоль этой стены, забрались наверх, посмотрели вдаль. До самого горизонта простиралась такая же степь с одинокими верблюдами, какая была вокруг нашего аэродрома. Мы вернулись в поселок, расспросили местный народ, где же начинается пустыня. Оказалось, надо было ехать на другом автобусе, он везет немного дальше. Побродив немного по городу, посетив тикинский базар, сели на автобус и вернулись в Мары. Командировка подходила к концу. Я решил, что в следующий приезд непременно доберусь до той самой пустыни, путь к которой теперь знаю наверняка.

Из Мары в Ленинград возвращался другой дорогой, через Ашхабад. В этом городе пробыл несколько часов, до вылета следующего самолета. Немного прошел по городу. Запомнилась гора, достаточно пологая и высокая. Она нестественно возвышалась над городом. На ней можно было разглядеть леса, дороги, далекие дома. Все это было наверху, — там, где должно бы быть небо.

Из Ашхабада самолет АН-24 летел в город Красноводск (ныне Туркменбаши) на восточном берегу Каспийского моря, где была следующая пересадка. Я смотрел в окно. Почти весь путь пролегал над пустыней, до которой мне так и не удалось добраться.

Из городов, в которых я бывал, работая на заводе «Новатор» упомяну еще Липецк. Я приезжал туда дважды, один раз зимой, другой — летом. Первая поездка была короткая, город не понравился — обычные советские пятиэтажки, ничего интересного. В летний приезд я увидел совсем другой город — небольшой, зеленый, уютный. Старая часть располагалась во впадине между холмами с довольно крутыми склонами, новая часть города — наверху. Между ними ходил трамвай, который с большим трудом одолевал высоту, двигаясь по склону не быстрее пешехода. Гостиница, в которой я остановился, была в старой части, около городского парка. Казалось, что вечерами весь липецкий народ спускается вниз, в парке было многолюдно.

Однажды я весь вечер пьянствовал в кафе верхней части города с одним из постояльцев гостиницы. Мой случайный знакомый был менеджером (тогда это называлось иначе) некой художественной фирмы, которая специализировалась на изготовлении бюстов и скульптур Ленина. Человек ездил по городам, приходил в организации и администрации, предлагал свою продукцию. Он сам был серьезно убежден в необходимости своего дела. Эту убежденность ему удавалось перенести на тех, с кем вел переговоры, дела шли хорошо. Смутно помню, что к нам потом подключились какие-то местные люди, с которыми у него возник конфликт, он тихо исчез. Я остался с этими людьми, в гостиницу возвращался один, сильно пьяный.

Возле парка меня остановили милиционеры, как всегда проверили карманы, из внутреннего кармана пиждака извлекли брошюру с названием «Загадки гравитации». Моя неуверенная походка укладывалась в эту тему, прямая дорога была мне в вытрезвитель. Но я туда не попал. Быть может потому, что приехал из Ленинграда, а к ленинградцам почему-то везде относились хорошо. Узнав, что живу совсем рядом, в гостинице, отпустили.

Осенью 71-го я стал думать о том, что работу пора менять. На то было несколько причин. Не без оснований я стал опасаться, что постоянное, часто вынужденное, пьянство может затянуть, такая перспектива не радовала. Непрерывные командировки плохо совмещались с обучением, институтская задолженность росла. И, наконец, встречаясь с девушкой по имени Ира, я часто надолго исчезал, чего мне вовсе не хотелось. Впереди была свадьба, с семейной жизнью командировки тоже совмещались плохо.

Выбирая работу, вспомнил НИИ, где проходил практику. Для занятий в институте условия там были хорошие. Вспомнил случайного знакомого по фамилии Гагарин, который приглашал к себе. И, наконец, можно остаться на заводе «Новатор», в цехе, готовившем те самые самолетные РЛС, починкой которых я занимался в командировках. Некоторое время я даже работал в этом цехе, там была неплохая зарплата.

Стал увольняться, еще не определившись с другой работой. Написал заявление, пошел в отдел кадров подписывать. В заявлении указал причину «по семейным обстоятельствам». Начальник ОК попросил сказать подробнее об обстоятельствах. - Женюсь, ответил я на вопрос. - Так и напишите.
Прежде, чем написать, я спросил его, нельзя ли перейти в тот самый, стационарный цех. - Но Вы же женитесь, Вам это будет вредно, — ответил он.

После увольнения остался выбор из двух институтов — НИИРА или ЦНИИПА. В первый меня приглашали, второй был знаком. Решил замерить время поездки до НИИРА. Это на Васильевском острове, в самом конце Среднего проспекта. Путь оказался слишком долгим, и я позвонил не Гагарину, а туда, где проходил практику. Ответил мой старый коллега Петя Митяшов — приходи, говорит, возьмем. И был я принят на должность старшего техника с окладом 90 руб. в ЦНИИПА, через 3 года он был переименован в ЛНПО «Гранит». Постоянные путешествия закончились, но несколько экзотических мест еще были на моем пути.

21.09.2010

Автор: Ханов Олег Алексеевич | слов 4017


Добавить комментарий