В 1998 году я обосновался на оптовой базе «Приморская». Оформил ЧП, подготовил компьютеры, арендовал помещение для информационного центра, и начал работу. Ко мне заходил народ всякий — арендаторы, покупатели и другие люди, у которых были какие-то вопросы или проблемы. Иные заходили просто так, поболтать, скоротать время. Однажды к окошку подошли двое мужчин. Одному лет 60, другой моложе. «У нас к Вам необычная просьба…» — начал тот, что моложе. Потом подключился старший. «Я сделал открытие, суть его изложена здесь, для публикации мне надо этот текст набрать и напечатать несколько экземпляров, не можете ли Вы как-нибудь в этом помочь?». Достает несколько листков, исписанных мелким почерком — вот. Слово «открытие» меня, конечно, насторожило. Я взял бумаги, пробежался по тексту — какая-то философия, надо вникнуть, чтобы понять. Философов в то время «развелось» много, это один из них — подумал я. Но мне трудно отказать, когда обращаются ко мне лично и конкретно. К тому же, философия, как таковая, мне интересна, человек на вид вполне нормальный. И я сказал, что помогу.

Набирать текст вовсе не значит, его читать, особенно — читать осмысленно. Но мне показалось, что я все понял, и мнение сложилось однозначное — «туфта». Ну, да Бог с ним, что обещал, то сделал. Рудольф (его звали так) пришел, как договорились, через три дня. Я не обсуждал содержание, но спросил, показывал ли он этот текст кому-нибудь из профессионалов. — Да, конечно. И отзывы были положительные, при случае покажу. Поблагодарил, сказал, что не сможет сейчас оплатить мою работу, но потом, после публикации — непременно. Я и не надеялся на вознаграждение, а о публикации знал уверенно, что ее не будет. Но ничего такого не сказал.

На следующий день Рудольф пришел снова. Человек он воспитанный, но я почувствовал, что сейчас ему с трудом удается сдерживать свое недовольство (или даже возмущение). Он сказал, что он получил совсем не то, что ему нужно. Я исказил (хотел, конечно, сказать — испоганил, осквернил) его работу. Рукописный текст написан по-разному — где-то крупным шрифтом, где-то поменьше, а в том, что я ему напечатал, ничего этого нет! Теперь пришла моя очередь с трудом сдерживать возмущение. Я, человек чрезвычайно занятый, потратил несколько часов на какой-то бред, с лупой в руках разбирался в его каракулях, а он еще и не доволен! Но я тоже холодно, но вежливо, в его манере, сказал, что сделал, что смог, и если что-то не так, то извини (и пошел к черту — так хотелось закончить, но удержался). Несмотря на то, что я ничего не сказал из того, что подумал, он все это понял — как будто услышал всю мою мысленную брань. И сменил тон с вежливо-недовольного на вежливо-просительный — «Если это возможно, то попробуем исправить, сделаем как надо». Я оттаял немного, согласился. Он сел рядом и часа 2 мы с ним меняли шрифты, переносили запятые, выделяли абзацы. Я пытался ему оппонировать. Говорил, что формой следует вплотную заниматься уже после того, когда отлажено содержание, когда по нему уже нет никаких вопросов. А у меня вопросы есть, и много. Рудик на это отвечал, что я ничего не понимаю в философии. Он показал мне отзыв, о котором говорил в прошлый раз. Я прочитал, это был текст ни о чем, реакция приличного человека, не желающего вступать в дискуссию по данной теме. Заканчивалась (оптимистично или иронически, я не понял) — «Желаю новых успехов в Ваших занятиях». Я не стал подробно комментировать этот документ. Мы расстались хорошо, не согласившись друг с другом ни по каким вопросам.

Через неделю он появился снова. Попросил немного исправить текст. Было у меня предположение, что есть здесь что-то нездоровое, а посмотрев новые правки, я уже не сомневался, что это так. Здесь была претензия на роль мессии. Цитирую: «Человечество, взяв на вооружение данную модель, начнет качественно двигаться вперед, к лучшему будущему. Мы, люди планеты Земля, станем гражданами Вселенной». Я не знал, что делать. Я понял, что если мне удастся достучаться до его сознания и доказать, что его работа ничего не стоит, то это будет жестоко, для него это будет слишком серьезный удар. Я внес исправления, уже понимая, что работа не имеет никакого смысла.

Рудик жил недалеко от базы, он стал приходить ко мне часто. Иногда просто поговорить, но чаще — с просьбой внести в свой текст очередные изменения. Это было ужасно — тратить свое дорогое время, много часов, на совершенно бессмысленную работу. А время было тогда для меня дорогое в прямом смысле. В 1999 я попал в ДТП. «Автогражданки» еще не было, мне выкатили немыслимый счет, который я был обязан быстро оплатить. Счет в 50 раз превышал мой месячный доход. Рудик приходил ко мне после своей работы именно в те часы, на которые приходился тогда весь мой реальный заработок. Иногда, в очень тяжелые в финансовом отношении дни, я слишком нервничал и даже говорил ему об этом. Рудик меня успокаивал — когда он получит Нобелевскую премию, то непременно щедро со мной расплатится и денежных проблем у меня уже никогда не будет. На это трудно было что-то возразить, и ничего не оставалось делать, как «нести свой крест» дальше.

Рудик рассказал свою историю. Он работал электриком. В возрасте 30 лет ему явилось озарение, он вдруг понял смысл и истоки мироздания. Впоследствии он записал свое «видение». Работа называлась «Высшие всеобщие философские законы. Надзаконы Литвинова». Вся его последующая жизнь прошла в стремлении донести это знание до всех, до каждого. Все остальное для него казалось слишком мелким и блеклым в свете этой великой цели. Счастливый человек, думал я и был очень осторожен, чтобы не спугнуть это счастье, не погасить эту путеводную звезду. Это было очень непросто, иногда он все же выводил меня из себя, и я вступал в полемику. Он считал себя последовательным материалистом. Я возражал — ты претендуешь на роль пророка, твоя система не имеет никакого отношения к науке, она ближе к религии. И для успеха тебе надо обратить в свою веру как можно больше людей. Но ты никудышный оратор, и едва ли у тебя такое получится. Он не обижался, мои слова не имели для него большого значения. Обижался и беспокоился только тогда, когда я по каким-то причинам отказывался вносить в текст очередные изменения.

Однажды я показал его текст своему товарищу Березницкому, который был весьма искушен в вопросах философии. В этой области он прочитал, вероятно, все, что было можно и нужно прочитать. Заключение было такое — этот человек далек от философии, он ничего не читал и ничего не знает. Но некоторые вопросы поставлены правильно, и это удивляет. Чего стоит хотя бы «принцип достаточного основания». Лет 200-300 назад все это было актуально, обсуждалось, и было решено.

Наши контакты с Рудиком продолжались 5 лет — все то время, которое я пребывал на базе. Я вздрагивал, когда видел его фигуру в окне своего информационного центра, но покорно садился за компьютер. Во всех других отношениях это был совершенно нормальный человек. Когда мне понадобился работник, он предложил в качестве такового свою жену, Валентину Витальевну. Года полтора она у меня работала. Эта женщина была полной противоположностью Рудику. Деловая, активная, рациональная. Какое-то время у нее был свой бизнес, а Рудик работал грузчиком. Жизнь ее сложилась так. Когда-то была замужем за человеком состоятельным, сама была завмагом в каком-то большом провинциальном городе. В советские времена это была должность денежная и престижная. По работе часто ездила в Ленинград, где и познакомилась с Рудольфом. Рудик был высокий, крепкий, интеллигентный, красивый, тихий и одинокий, т.е. мужчина весьма привлекательный, каких не часто можно встретить. Ее первый муж был совсем другим, да к тому же еще и «гуляка». Детей не было, и после очередного конфликта она собрала вещи и уехала в Ленинград. Нельзя сказать, что новый брак был удачен во всех отношениях. Рудик все-таки был «со странностями», которые иногда проявлялись в неприемлемых формах. Его основное занятие она не очень понимала. Здесь не было ни поддержки, ни противодействия.

Все эти 5 лет, о которых идет речь, Рудик пытался достучаться до какого-нибудь издания. Его «пробивным способностям» я готов позавидовать. Но везде получал отказ, или ему просто не отвечали. Дурная страна, говорил он, никому ничего не нужно. На Западе меня давно бы напечатали. Я предлагал ему найти деньги и напечататься за свой счет. Но денег у него не было. Однажды ему удалось пробиться на некий философский семинар. Приглашал меня. Из того, что он рассказывал, мне это показалось интересным, и я даже хотел воспользоваться приглашением. Но «текучка заела», время не выкроил. Сам он выступил там с докладом, но я не знаю о реакции слушателей, к тому времени мы уже встречались нерегулярно.

Через некоторое время он рассказал о том, что ему удалось найти доступ к лауреату Нобелевской премии Жоресу Алферову, которому он в официальном порядке отправил свою работу. В течение нескольких месяцев я иногда случайно встречал его на рынке, спрашивал какие новости, но ответа от Алферова не было. Потом были большие изменения моего состояния, и Рудик потерялся. Я так и не знаю, чем закончилась эта история. Года через полтора, Рудик позвонил мне домой. Он сказал о том, что принял решение окончательно закрыть свою тему. Как честный человек, он спрашивает меня о том, в какую денежную сумму следует оценить мою работу, он считает себя моим должником и готов заплатить. Я понял, что ему где-то авторитетно объяснили истинную ценность его работы. От каких либо денег я, конечно, отказался, и стал говорить какие-то хорошие слова, чтобы его как-то поддержать и успокоить. Говорил достаточно долго, а когда закончил, то обнаружил, что произошла какая-то неполадка, телефон отключился. Я так и не знаю, что он успел из всего этого услышать. Когда телефон заработал, я стал звонить Рудику, но в тот день связаться с ним не удалось. А после эта тема затерялась в множестве других больших и малых текущих забот.

Весной 2007-го я встретил на рынке Валентину Витальевну. Она рассказала, что пришлось отправить мужа в клинику по поводу расстройства психики. Вероятно, случилось то, чего я опасался и чего, как мог, пытался избежать. Кто-то, не зная всей этой истории, сумел убедить Рудика поверить в правду, которая, как это часто бывает, приносит зло и несчастье.

Мне близок Рудик своей целеустремленностью. Его жизнь была сконцентрирована на некой идее, ради которой он мог пожертвовать чем угодно. И совсем не важно, насколько его идея была верна. Он парил высоко над землей, земное ему было в большой степени безразлично. Я, конечно, понимаю всю ущербность, и даже опасность такого состояния, в том числе для окружающих. Но оно привлекает, и думаю, многие хотели бы оказаться там, где грезы и реальность не различаются. Мне знакомы такие люди, среди них есть мои друзья. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей, живет именно так. Но Рудик был крайний случай, он стал эталоном, мерой состояния. Когда мне кажется, что я слишком далеко удаляюсь от земли, я вспоминаю Рудика и серьезно занимаюсь тем, чтобы получить достоверную информацию о том, где я нахожусь (далеко ли еще до Рудика, не пора ли возвращаться на землю).

Совсем недавно я забрел на тему становления законов. Не государственных, творимых человеком, а абсолютно объективных, в том числе, физических. Суть вопроса примерно такова. Когда возникает система любого содержания, в ней начинают действовать собственные внутренние законы, несводимые к законам, которым подчиняются составляющие элементы. Они порождаются вместе с системой, до нее не существуют. Т.е. законотворчество происходит постоянно, всегда и везде – там, где получилось усложнение. Объективно, законы не могут, не имеют права быть произвольными, и значит, должны существовать какие-то ограничения и некие принципы их формирования, иными словами — «надзаконы». Об этом и хотел сказать Рудольф Литвинов. Но я его не услышал, никто его не услышал. Сейчас я понимаю, что он задавал правильные вопросы, видел ответы, и в его сознании сложилась стройная картина мироздания. Для него она была настолько гармонична, настолько прекрасна, что таить ее от внешних взоров, наслаждаться ею в одиночестве было бы проявлением крайнего эгоизма. Так, в один из первых своих визитов он не удержался и спросил о том, насколько большое впечатление получила моя семья при чтении его работы.

Передать свои мысли, даже не слишком сложные, задача трудная. Я с этим сталкиваюсь постоянно. А попытка перевода внутренних ощущений на рациональный уровень — занятие и вовсе безнадежное, часто оно порождает только бред. Рудик выбрал неверную форму. Будь он художником, композитором или хотя бы поэтом, возможно, могло бы что-нибудь получиться, и кто-то его бы услышал. Кажется, он это смутно сознавал – слишком большое значение придавал форме, причем не форме изложения, а форме написания, т.е. графике. Рудик вторгается в философию. Философы даже друг друга плохо слышат, а по отношению к тому, что возникает за пределами своей корпорации, обнаруживают полное непонимание и отторжение. Созерцать прекрасное (то, что таковым представляется) лучше в полном одиночестве, одно и тоже каждый видит по-своему. И, вероятно, никто никогда не увидит систему надзаконов, которую видел Рудольф Литвинов.

28.07.2009

Надзаконы Литвинова