55 лет назад, 1-го сентября 1956-го года я впервые пришел на занятия в школу номер 164 Смольнинского района.

Что такое школа — я немного представлял — моя старшая сестра перешла в тот год в 3-й класс. Я видел сложности с разными предметами, и особенно — с математикой. Просматривал учебники сестры, читал задачи и не понимал — как это возможно? — ответить на вопросы, которые там задаются. У меня были основания сомневаться в своих способностях, и школа пугала. Опасения подогревали взрослые, которые говорили о том, беззаботное детство закончилось. Отныне и навсегда у меня будут свои обязанности, от которых нельзя уклониться — хочешь ли, можешь ли, — но должен будешь их обязательно исполнить.

«Учительница первая моя…». Я уже не помню самое начало — торжественную линейку в школьном дворе и первые уроки. Но хорошо помню первую учительницу, Антонину Николаевну. Уже немолодая — ей было лет 40, она отличалась от всех последующих учителей и воспитателей внутренней интеллигентностью и спокойствием — никогда не кричала на нас, хотя иногда мы этого, конечно, заслуживали. Помню, однажды, укоряя свой непослушный класс, она рассказала эпизод из военного времени, когда ей пришлось откуда-то выводить свой класс — быстро, во враждебном окружении. Она говорила о том, что ее ученики — наши ровесники — слушались беспрекословно, поскольку смогли понять, что от этого зависит сама жизнь всех, кто тогда был вместе с нею. Рассказ был эмоциональный, но без «надрыва». Я не знаю ее историю, но мои последующие представления о русской интеллигенции и о коренных петербуржцах вырастали из этого образа.

Я был у нее дома. После того, как мы переехали, и я перешел в другую школу, мама отправляла меня к своей первой учительнице в один из дней в году — возможно, это был ее день рождения, но может быть — 8-е марта или день учителя — не помню. Это был праздник, она покупала коробку конфет и я ехал на улицу Красной Конницы, где она жила вместе со своей мамой. Коммунальная квартира, узкий корридор, заставленный каким-то хламом и укая комната, метров 10. Я был у нее раза 2. Приезжал, конечно, без предупреждения — телефоны в квартиры ставили тогда только в исключительных случая. В мой последний приезд Антонина Николаевна была больна, лежала и была очень неразговорчива. Видимо, я приехал совсем не вовремя. Мне было уже лет 12, и я это понял, но совершенно не представлял, что надо делать, чтобы было «правильно». Не представлял, о чем надо говорить, и вообще — как себя вести. Передал коробку конфет, немного посидел, попрощался и удалился. Больше я никогда ее не видел.

Первый учебный год закончился празднично. Первоклассников собрали в актовом зале. Была торжественная часть, были выступления, и были поздравления от выпускников школы — одиннадцатиклассников, получивших аттестат зрелости. Каждому первокласснику каждый выпускник подарил открытку с напутственными словами — она долго потом хранилась у меня. Я смотрел на выпускников и думал — боже мой!, какие они большие, эти «дяди и тети»! На этом фоне я ощущал себя еще совсем маленьким. Но это значит, что учиться надо будет очень долго, целую жизнь. Во всяком случае — больше, чем я прожил до сих пор…

Спустя много лет, работая во ВНИКИ СЧПУ, я оказался в коллективе, в котором преобладали коллеги 1937-41 года рождения. Среди них были мои друзья, разница в возрасте в то время уже никак не ощущалась. Я вспомнил тогда свой первый класс и тех самых выпускников, которые были ровесниками моих нынешних друзей.

В советское время, в дни, связанные со школой, непременно исполнялся школьный вальс. Торжественно и немного грустно звучали знакомые слова — «Давно друзья веселые простились мы со школою…». Мне нравилась песня, а когда был младшим школьником, почему-то казалось что она обращена ко мне, ученику, написана для меня и недоумевал по поводу прошедшего времени, в котором употребляются слова о прощании со школой — ведь это будущее, очень далекое будущее. Но прошли годы, и слова постепенно, сами по себе, стали соответствовать моему состоянию.

08.06.2011