Первого января 1992-го года в России наступила эпоха рыночных отношений. Именно с этой даты было разрешено продавать все, что угодно, где угодно и по той цене, которую установит продавец. Мы этого ждали, этого хотели, но мало кто представлял, как будем жить в этих новых условиях.

В то время я работал во ВНИКИ СЧПУ, в помещении-подвале дома номер 2 на Барочной улице. Наступающий Новый год на работе отметили обычной компанией в секторе Галины Никульченковой. Много говорили о предстоящих изменениях, которые мы с Галиной поддерживали безусловно, Володя Верхолат с большими оговорками, а Боря Соловьев оставался верным социализму. «I hope..» — почему-то я вспомнил английское слово, которым завершил свой тост по поводу наступающего будущего.

Не помню, каким было первое января, но вскоре весь город превратился в «большую барахолку». На улицах рядами стояли люди и что-то продавали. Вскоре появилось множество торговых ларьков, под которые первое время использовали старые газетные киоски и пивные ларьки. Торговали в этих ларьках, ставили столики с товаром на улицах, продавали что-то просто с рук, как это бывает сейчас у метро поздно вечером, когда полиция перестает следить за соблюдением «правил торговли». Никаких правил тогда еще не существовало. Например, вот такой сюжет наблюдал однажды, ожидая автобуса. Мужчина и женщина подходят к остановке, достают пружинные весы, кубик сыра, располагают все это на скамье, подстелив газетку, и здесь же, в антисанитарных условиях, очень быстро продают весь свой продукт.

Много любопытных собирали лотки, где продавали самодельные фотоальбомы, плохо исполненные, откровенно порнографические. Цензуры не было, купить можно было все, вплоть до переводов фашистской литературы.

В то время торговали не только те, кто к этому сознательно стремился, но и люди, оказавшиеся в этой области совершенно случайно. Дело в том, что зарплату часто задерживали или не платили вовсе, а иногда ее выдавали натуральным продуктом — произведенными предприятием изделиями. Т.е. зарплату можно было получить в виде лопат, носков, колбасы… Излишки приходилось продавать или менять на что-нибудь другое.

Центром торговли, как и в старые досоветские времена, стала Сенная площадь. Ее центр был огорожен забором, там строился подземный переход и коммуникации пересадочного узла метро. А вокруг бушевала торговля. Я часто приезжал на Сенную за продуктами, поскольку цены там действительно были ниже, чем где-либо. Приезжал в тот день, когда получал зарплату. Ее надо было быстро потратить, иначе инфляция превращала эти деньги в ничто. К праздникам покупал там бутылки с названием «вино» или «ликер» с красивыми заморскими этикетками и отвратительным содержанием. Не сразу пришло понимание того, что все это лишь низкопробные подделки. Потом брал уже только ликер Амаретто или популярный спирт Royal в литровых бутылках. «Рояль», как его называли, стоил недорого и казался зельем приемлемым. Появилось много рецептов приготовления из него напитков. Один из таковых запомнился тем, что спиртовую смесь надо было нагреть до кипения. Однажды она вся вспыхнула во время этого процесса, но пламя быстро удалось сбить.

На Сенную стекались представители не только торговли, но и других направлений бизнеса. При выходе из метро стояла цепь «валютчиков», они предлагали купить, продать, или обменять любую валюту. Здесь же можно было продать ваучер, в лучшие времена эта бумажка стоила 45 долларов.

Не только торговля, но и культура была хорошо представлена на Сенной — певцами и певицами, уличными музыкантами. Запомнился «городской сумасшедший» — как его назвали в одной из городских газет. Мужчина малого роста, не больше метр тридцать, играл на гитаре, исполняя песни Высоцкого. Это выглядело абсурдно, смешно и пошло — голос, облик и интонации исполнителя никак не соответствовали серьезному и суровому содержанию песен, все было откровенно пародийно, бесконечно далеко от оригинала. Высоцкого вообще невозможно повторить или хотя бы приблизиться, во всяком случае, мне трудно назвать, у кого это получилось.

И вот, этот карлик, словно уличный шут, посягает… Надо сказать, что исполнитель и не стремился к серьезности. Потом я даже увидел в этом действии некую логику и аналогии. Высоцкий не вписывался в советскую действительность и, игнорируя табу, выступал без ограничений. Человек на Сенной по причинам природным не должен стремиться к публичному вниманию, но преодолел этот запрет и, более того, выбрал репертуар, контрастный своему амплуа. Было в нем отражение того абсурдного состояния России.

Невский совсем недалеко от Сенной, он не сильно от нее и отличался — те же столики с товаром, — в основном, с печатной продукцией, толпящийся народ… Здесь можно было часто слышать звуки бубенцов, когда проходили последователи некой восточной религии (их называли кришнаитами) — в соответствующих светлых одеждах, со своими «хоругвями» в руках. Было немало ряженых — в форме казачьей, в форме офицеров белой армии.

…Возле метро обратил внимание на невзрачного пьяного мужика, который стоял, прислонившись к стене. Идти он уже не мог и лишь негромко самозабвенно повторял, обращаясь к себе — я русский, русский, русак!… — Это звучало как ответ на вопрос о «национальном самосознании», активно поднимаемый в то время некоторыми политическими партиями.

Таким было наше вхождение в рынок и первые глотки долгожданной свободы.

01.12.2012