Мои пересечения с Игорем Викторовичем Симановским

СимановскийПервый раз я встретился по работе с Игорем Викторовичем Симановским (ИВС) в конце 70-х годов на техническом совете по автоматизации управления безэкипажными тральщиками с помощью радара. До этого по каналу телеуправления тральщиками управляли операторы с берега или с другого корабля, передавая вручную разовые команды. А тут надо было, чтобы радар определял место положения тральщика, и по информации радара система автоматически заставляла тральщик бороздить заданную акваторию по заданному плану-маршруту, освобождая её от мин. В системе требовалось реализовать сложное взаимодействие радара с каналом телеуправления тральщиками через кодер-декодеры.

Я работал тогда в радиолокационном отделении, но мы с помощниками только что разработали кодер-декодеры для передачи команд на тральщики и оказались на стыке телеуправления и радиолокации. Меня позвали рецензировать предлагавшийся проект, а проводил заседание совета ИВС – начальник отделения систем управления. Помню, что я нашёл много всяких проблем в будущей системе, говорил об ошибках радара, кодер-декодеров и высказал предположение, что даже если все элементы системы будут нормально работать, система в целом работать не будет из-за недостатков комплексной проработки.

Разгорелась оживлённая дискуссия, в результате которой решили вернуть проект на доработку. В заключительном выступлении ИВС сказал, что, несмотря на недостатки, сделан крупный шаг в научно-техническом прогрессе, поблагодарил всех за большую проделанную работу и пожелал дальнейших успехов, а мне сказал, что я работаю в очень интересной области техники, и у нас богатые перспективы. Хотя на совете особых успехов при разработке проекта зафиксировано не было, но у меня сложилось впечатление, что все расходились воодушевлённые и готовые на дальнейшие трудовые подвиги.

Пожалуй, и сейчас я считаю ИВС выдающимся специалистом по извлечению максимальной пользы из любой ситуации, как после успехов, так и во время кризисов. В этом его талант, его харизма.

Но всё по порядку.

ИВС пришел в Гранит из Полюса в 1974 году вместе с большим коллективом при объединении двух наших предприятий. К тому времени он уже сдал несколько систем управления оружием в качестве главного конструктора и работал начальником отдела, который вошел в наше отделение корабельных систем управления под руководством Сергея Ивановича Червякова. После назначения С.И. Червякова заместителем главного инженера, ИВС возглавил это отделение. В начале перестройки, когда директор института Игорь Юрьевич Кривцов заявил на собрании трудового коллектива об уходе со своей должности (тогда такая демократия была в моде), ИВС вошел по предложению И.Ю. Кривцова в тройку будущих руководителей института вместе с В.А. Никольцевым и Ю.Ф. Подоплёкиным.

Поначалу выбранная тройка распределила между собой роли так: Никольцев – директор, Подоплёкин – главный инженер, Симановский – заместитель по всем остальным вопросам, третий человек в институте. Но потом в связи с экспортными заказами стал быстро наращивать свой авторитет Георгий Анатольевич Коржавин, который добился разделения института на самостоятельные филиалы для концентрации финансовых ресурсов там, где они зарабатываются, и сам возглавил филиал с экспортной тематикой. Симановскому пришлось возглавить филиал с военной тематикой и очень скудным финансированием. Похоже, что это не соответствовало его желаниям, по крайней мере, он выражал сожаление о том, что не закончил общеинститутские дела с организацией испытательного полигона и еще каких-то важных объектов. Понять его можно. Фактически он перемещался с третьего на четвертое место в руководящей иерархии института, даже если не считать вспомогательных заместителей директора по экономике, финансам и так далее. Но приказ директора – закон для подчиненных и ИВС активно взялся за дело.

Здесь-то в филиале военных заказов в середине 90-х годов мне и пришлось работать с ИВС в тесном контакте. Я работал начальником научно − технического центра (или попросту отдела), а он был моим непосредственным руководителем. Мы делали радиолокатор Гарпун-Бал, без денег, на голом энтузиазме. Помочь нам в решении технических проблем ИВС не мог из-за специфики радиолокации по сравнению с системами управления оружием, но зато он и не мешал работать. Даже наоборот, проводил периодически диспетчерские совещания, поругивал с большим артистизмом за срывы сроков, поддерживал тонус в коллективе, хотя и держался на расстоянии от техники. Если было надо, он страховал нас от неприятностей. Например, когда меня обвинили в незаконной передаче документации Гарпун-Бала на завод Тайфун в Калуге, он подсказал убедительное обоснование необходимости такой передачи.

Я вел себя как партизан по принципам, заимствованным у Виктора Андреевича Кучерова: «Не надейся на помощь администрации, радуйся, если она не мешает тебе работать». Трудно сосчитать, сколько раз я ездил в Москву и Калугу без оформления командировок и без билетов, на пригородных электричках, пользуясь льготами жителя блокадного Ленинграда. Не думаю, что это нравилось ИВС и сильно сомневаюсь, что он об этом не знал, хотя и делал вид, что всё нормально. Думаю, что он не очень верил моим сообщениям об успехах в изготовлении опытного образца.

В заключительный период работы, когда над Гарпун-Балом нависла угроза закрытия, он собрался и поехал вместе со мной в Калугу на завод Тайфун − изготовитель аппаратуры, чтобы не с моих слов, а лично разобраться на месте в степени готовности образца. Я в то время бывал в Калуге очень часто, раза по два в месяц, и директор завода, Владимир Сергеевич Немыченков, встретил нас как родных. Он поил нас чаем в своём кабинете, подарил записки старцев Оптиной пустыни и всячески показывал желание сотрудничать, развивать взаимовыгодные отношения.

На заводе, было много других гостей: из нашего министерства, из министерства Обороны, включая генерала Михеева, замминистра по вооружениям. Все приехали, чтобы обсудить состояние Гарпун-Бала, наметить план дальнейших действий. Нам показали завод, на удивление работавший в условиях общей разрухи в стране, показали Гарпун-Бал с его впечатляющей двухметровой антенной и приборными шкафами, показали ракетный комплекс Бал, состоящий из нескольких внушительных автомобилей – МАЗов для командного пункта с нашим радаром и для пусковых ракетных установок.

Всё было прекрасно. Было видно, что не всё в стране развалено, что Гарпун-Бал почти готов, надо только купить комплектацию, смонтировать печатные платы и можно вывозить комплекс на испытания. На заседании комиссии звучали оптимистические, эмоциональные выступления. ИВС рассказал, как сдавал госкомиссиям десяток различных лодок и готов сдавать наземный автомобильный комплекс. В.С. Немыченков намекал, что комплексом интересуются за рубежом, называл Индию, Чили, Югославию, которую тогда ещё не разбомбили. Была принята общая положительная резолюция «Ускорить и углубить» без уточнения, где взять денег на комплектацию.

На обратном пути в Ленинград мне показалось, что ИВС стал относиться ко мне более доверительно, чем раньше. Я думаю, что это было вызвано совпадением моих прошлых докладов с действительным положением на заказе Гарпун-Бал. ИВС был настроен оптимистично и планировал убедить директора В.А. Никольцева в необходимости завершить почти готовую разработку. Но, видимо, было поздно, время ушло, решение фактически уже было принято, спасти наш Гарпун-Бал И.В.Симановскому (вопреки мнению Г.А. Коржавина) не удалось.

И тогда ИВС мгновенно и, видимо, без всяких колебаний, принял смелое административное решение. Он освободил меня от занимаемой должности, тем более, что мой отдел стали по частям переводить из филиала ИВС в другие места. Это было для меня неприятно, но с точки зрения профессионального чиновника (ИВС) – абсолютно правильно. Я работал против воли администрации, чересчур упорно, даже настырно, и главное, – чуда не произошло, на пустом месте, без финансовых ресурсов действующая аппаратура не появилась. В таких случаях чиновник не должен думать о причинах поражения, возможно уважительных. Главное – отрицательный результат. Нет сомнений, что ИВС принял правильное для чиновника решение, тем более, что мне только что исполнилось 60 лет – пенсионный возраст, и естественное попутное омоложение состава руководителей филиала было очень кстати.

Я на него не обиделся, хотя считал его решение ошибкой и не был согласен с тем, что мне пора писать мемуары. В филиале И.В. Симановского я остался явно не у дел и при первом удобном случае (предложении) ушел работать в филиал Г.А. Коржавина, невзирая на уменьшение зарплаты, потому что там была живая работа и там уже работали все мои друзья и помощники. Это предложение новой работы я считаю счастливым случаем в своей жизни, потому что оно позволило приобрести бесценный опыт отработки нового радара на всех стадиях от производства до государственных испытаний.

Шел 1997 год, наши пути с ИВС разошлись и долго не пересекались. Не могу сказать, что я скучал или сожалел о разлуке. Жаль было загубленных идей, но распускать сопли по этому поводу не имело смысла. В новом научно-производственном центре, которым руководил М.З. Левин и его заместитель В.П. Иванов, я увлекся новой работой над РЛС «Лобанчик». Как тот оператор бетономешалки, который, поскользнувшись, с головой ушел в работу, так и я в качестве главного конструктора влез с головой в новый заказ, вложил в него всё, чему научился на Гарпун-Бале, и за три года довел его до завершения госиспытаний. А тем временем жизнь в институте не стояла на месте. Г.А. Коржавин стал первым заместителем В.А. Никольцева, а свой (вернее уже наш) филиал оставил на попечение П.Б. Антонову.

Скорей всего мы бы с ИВС больше никогда и не встретились, но тут Индия решила вооружаться, и для совместной русско-индийской ракеты БраМос (сокращение от Брамапутра – Москва) потребовалось разработать бортовую аппаратуру, включая радиолокационную головку самонаведения. Институт снова пришел в волнение. Было ясно, что новый заказ будет разрабатывать филиал ИВС, в котором работали бортовики советских времен. Но ходили слухи, что ему не удается организовать разработку головки самонаведения из-за отсутствия главного конструктора. Говорили, что администрация рассматривает разные кандидатуры на роль главного конструктора, в том числе мою.

Я не придавал этому значения, полагая, что после моего ухода ИВС вряд ли захочет снова работать со мной. Но однажды, во время телефонного разговора с В.А. Никольцевым, директор спросил меня, не смогу ли я разработать головку. Я сказал, что может и смогу, но надо подумать. Потом я пошел к П.Б. Антонову и спросил, что происходит, и зачем меня хотят перевести из его филиала обратно в филиал ИВС?

Антонов рассказал, что во время совместной командировки Ю.Ф. Подоплекин обсуждал с ним несколько кандидатур на эту роль, все кандидатуры из радистов центра Левина – Иванова. Он стал объяснять, что работа очень ответственная, надо сделать очень много, очень быстро, без ошибок. И в заключение сообщил, что из всех кандидатур порекомендовал Подоплёкину меня.

Одновременно по институту поползли слухи о разделении экспортного филиала на три самостоятельных комплекса. Плохо понимая происходящее, я решил посоветоваться с Г.А. Коржавиным, полагая, что первый зам генерального, наверное, всё знает. Коржавин подтвердил важность стоящей задачи и не стал возражать против моего перехода к ИВС. А потом спросил, что я думаю о планах выделения В.П. Иванова в самостоятельное подразделение. Я сказал, что не понимаю, зачем устранять Левина от руководства своим НПЦ. После этого Г.А. Коржавин философски заметил, что решение, пожалуй, преждевременное. А я понял, что между директором и первым заместителем есть разногласия.

На следующий день мне позвонил ИВС и предложил встретиться, поговорить. Я шел, зная, зачем меня зовет ИВС, но было интересно, как он будет себя вести в свете нашего прошлого разрыва. Надо сказать, что позвал он меня работать очень красиво. Встретил по-дружески, стал рассказывать байки об институтских делах, выразил восхищение директором В.А. Никольцевым, который назначил Коржавина своим первым заместителем, невзирая на возражения ИВС и Подоплёкина, причем сделал это с крылатыми словами «Что я, не умею подписывать приказы без ваших виз»? Ещё рассказал, что Никольцев решил разделить филиал П.Б. Антонова на три самостоятельные части, и это может усложнить управление.

Потом без всяких переходов сказал, что индусам нужны головки для совместной ракеты, что в филиале создают отдельную самостоятельную лабораторию, что я им нужен как главный конструктор и начальник этой лаборатории. Еще сказал, что работы года на три точно есть, а дальше – как получится.

Конечно, я не верил дружеским словам ИВС, помня его артистизм в сочетании с жесткими административными мерами. Но, с другой стороны, я понимал сложность задач, видел, что меня зовут не шутки шутить и не детей крестить. Всё было серьезно, по-взрослому. Я был убежден, что доверие ко мне за прошедшие три года не прибавилось, но, видимо, ИВС был в затруднении. Задача же создания головки действительно была очень сложной, не до конца мне понятной и потому интересной. В общем, я согласился вернуться работать к ИВС.

Начальный организационный период – самое любимое время для ИВС. Состыковать различные подразделения, распределить, кто за что отвечает, создать, утвердить графики, в общем, раскрутить работу, − его излюбленное занятие. В этот период мы разрабатывали ТЗ на аппаратуру, придумывали быстрые варианты изготовления новых головок из залежавшихся на складах с советских времен приборов, дорабатывали приборы, чтобы освободить место для новой вычислительной машины. Он поддерживал меня вполне доверительно.

В результате в первый же год мы изготовили первые головки, наполовину старые и немного новые, отправили их в составе ракет в Индию. Быстрота произвела на индусов хорошее впечатление. Появились надежды закрепить партнерство.

Но основные усилия мы тратили на отладку новой головки. А там всё было очень сложно. Множество неизвестных: новая элементная база, новые приборы, новые алгоритмы, новая контрольная аппаратура (КПА). Всё надо отладить автономно, состыковать, отладить в комплексе и сдать заказчику. Мы организовывали специальные стенды, придумывали временные методики для проверки аппаратуры. Сначала мы ставили в новую головку старый прибор обработки сигналов, через который головка связывается с КПА, и на старом КПА проверяли, что получившийся комплекс работает так же, как старая головка. Потом мы заменяли приборы обработки сигналов старый на новый. И проверяли на специальном стенде, что новый прибор как-то взаимодействует с остальной новой головкой. А потом мы отлаживали взаимодействие новой КПА и уже проверенной новой головки. Всё было так сложно и запутано, что понять логику наших действий было невозможно, если не вникать во все тонкости работ. Думаю, что администрация не очень доверяла мне и вполне могла подозревать нас в обмане, очковтирательстве и других смертных грехах.

Надо сказать, что я ещё в юности часто замечал недоверие, подозрительное отношение к себе посторонних, незнакомых мне людей. Помню, например, как возвращался с какой-то технической конференции из Сухуми в Ленинград поездом в вагоне, заполненном жителями Кавказа. Один из них при посещении туалета положил на полку для мыла деньги из брючного кармана и забыл их там, а когда вспомнил и побежал в туалет, денег на полке уже не было. Кавказцы заволновались, зашушукались, обмениваясь догадками, кто мог взять деньги. Подозрение упало на меня. Я чувствовал себя не очень уютно в окружении разгневанных правдоискателей. Не без труда мне удалось убедить их, что я ездил на юг по делам, а не за деньгами, потерянными в туалетах. Но для себя я сделал вывод, что внешность моя не вызывает доверия.

Такая подозрительность не очень меня огорчала, потому что всегда компенсировалась дружбой и доверием близко знавших меня и работавших со мной сотрудников. Тем не менее, в середине 2002 года, когда мы добились серьезного успеха, сдав заказчикам первую новую головку, ИВС подписал у Никольцева приказ и выгнал меня из начальников лаборатории. Этот поступок меня шокировал потому, что успешная сдача первой головки, казалось бы, должна снять подозрения в халтуре и обмане.

Пожалуй, это был самый неприятный момент в моих взаимоотношениях с ИВС. Горький осадок не сглаживали заверения ИВС в любви и дружбе, в сохранении зарплаты и прямого доступа к нему в кабинет. Не успокаивали меня и мнения знатоков, говоривших, что это чисто конъюнктурный ход ИВС в политических играх, происходящих в институте. Мне было тошно, я сожалел, что согласился вернуться в филиал ИВС и задумывался, не вернуться ли снова в корабельную радиолокацию.

Но, с другой стороны, здесь уже сложился замечательный коллектив моих помощников и единомышленников. Я вспоминал, как мы весело смеялись над эпизодом, когда ИВС знакомил директора Никольцева с Андреем Ворониным и рассказывал директору сказки об организаторских способностях Андрея. Никольцев тогда пожал руку Воронина и Андрей по нашим общим рекомендациям обещал месяц не мыть эту руку и хранить следы рукопожатия. Я, конечно, представлял, как много ещё надо сделать в головке и понимал, что практически всё завязано на мои знания и замыслы. Это перевесило. Я решил остаться и довести головку до ума.

Сейчас на трезвую голову я задаю себе вопрос, в чем причина моей повторной отставки, проведенной ИВС? Опять возраст? Мне теперь уже было не 60, а целых 65 лет и пора было снова думать о вечном! Но была и разница. Тогда, пять лет назад, мы остались без работы, а сейчас работы было выше крыши. Неужели он не понимал меру риска, на который идет? Может он не представлял сложности и объема наших задач? Это вполне возможно, более того, понятно, что руководитель, как правило, не может до тонкостей вникнуть в проблемы специалистов, которыми руководит. Но при таком предположении отправлять в отставку из-за недооценки будущих проблем просто глупо. Ни за что не поверю, что он сделал это по глупости или впопыхах. Конечно, он всё продумал и подготовил. Представление Андрея Воронина как организатора работ входило в его план смены руководителя нашего коллектива.

По понятным причинам советоваться со мной по этому вопросу он не мог. Но через посредников он вполне мог узнать, что я готовил себе на смену Александра Круглова через год, когда тот закончит учебу. И почему он не проверил Воронина в деле? Андрей был покладистым и рукастым парнем, но увлекался алкоголем. Его надо было бы ещё повоспитывать. Много «почему» остаются без ответа. Видимо главная причина в том, что он очень спешил и не нашел никого другого подходящего для демонстрации своих административных талантов и авторитета. Значит всё-таки конъюнктура?

Знатоки подковерных игр в институте объяснили мне логику произошедших событий. Коржавин, считавший преждевременным создание нескольких новых филиалов, именно в это время добился от Никольцева приказа о ликвидации филиалов в институте и превращении их во внутренние подразделения под названием научно производственных комплексов (НПК) без права самостоятельного выхода во внешние организации. Такое понижение статуса не могло понравиться ИВС, и он энергично боролся за сохранение своего статуса заместителя генерального директора. Ему нужно было показать себя прогрессивным администратором, сделавшим ставку на омоложение своих помощников − командиров среднего звена. Моё разжалование пришлось очень кстати. Эта борьба закончилась победой ИВС. Он получил двойной статус. Внутри института он – директор НПК, а для внешних организаций он – заместитель генерального директора.

Что же, если моя отставка помогла ИВС сохранить свой статус, пусть так и будет. Обижаться тут не стоит. Я как-нибудь обойдусь без звания начальника, а ему звание зама генерального, конечно, важнее.

Наши отношения с ИВС после этого развивались не просто. С одной стороны он часто советовался со мной, помогал решать вопросы, когда его нукеры (заместители) мешали работать, но в то же время я чувствовал его недоверие. Особенно он боялся моих инициатив в организации новых разработок, полагая, что лучше ничего не делать, пока не вынудят обстоятельства.

В результате мы остановились в развитии нашей тематики и начали вымирать. Коллектив таял на глазах. Ветераны заканчивали работать, молодые не приходили из-за низкой зарплаты. Начальники нашей лаборатории менялись как перчатки. Спился и ушел Андрей Воронин. Новый начальник Ян отказался работать на общее дело. Начались его конфликты с сотрудниками. ИВС отселил Яна на другую площадку с пришедшими на работу студентами. А конкуренты, тем временем, рвались вперед.

В моей жизни несколько раз случалось, что после удачных новых разработок появлялись желающие повторить их. Так было с Гарпун-Балом, так было с «Лобанчиком». После того, как мы сделали маленький, переносный радар «Лобанчик» и прошли с ним госиспытания, три завода поочередно пытались освоить его серийное производство в инициативном порядке. Сначала завод «Равенство» попросил документацию, потом «Северный пресс» по инициативе А.Г. Елисеенко предлагал мне организовать модернизацию и производство «Лобанчика», а напоследок НПЦ «Аквамарин» под руководством М.З. Левина пытался его воспроизвести. Видимо со стороны, кажется, будто то, что я делаю, − легко и просто. С чего бы это? Уж, нет ли здесь чего-то общего с подозрительностью ко мне со стороны незнакомых людей?

Так же было и с головкой. Примерно в 2005 году после серии наших успешных испытаний я почувствовал, что все вокруг стали проектировать головки самонаведения. Г.В. Анцев в своем «Радаре ММС», УПКБ «Деталь» в Каменске Уральском, «Авионика РТС» во главе с А.Г. Елисеенко и А.Ю. Ипатовым и даже наш завод «Северный пресс» по инициативе А.А. Коновалова рвались спроектировать новую головку. Некоторые фирмы приглашали меня переходить к ним на работу: Анцев – через посредников, Ипатов – лично.

Но у нас ещё не все проблемы были решены, мы были перегружены отработкой существующей аппаратуры. Бросить незаконченное дело и перейти на другую работу было немыслимо, а о модернизации мы думали только в свободное от работы время. Единственный положительный фактор состоял в том, что мы знали слабые места в нашей головке и знали, как их исправить, чтобы получилась самая лучшая головка в мире. Все остальные факторы: чехарда с начальниками, попытки расколоть коллектив, некомпетентность руководителей – отрицательные. И главный из них – недоверие ИВС к моим инициативам, к способности завершить новое начатое дело еще в этой жизни.

Понять ИВС можно. Если поручить 70-летнему старику какое-то новое дело, а он завтра отправится на тот свет, то любой может упрекнуть руководителя, давшего такое поручение, в недальновидности или даже в преступной близорукости. И профессиональный чиновник, а тем более такой блестящий, как ИВС, никогда подобной ошибки не совершит. Этим можно объяснить желание ИВС делать только то, без чего невозможно выжить, и ничего лишнего не делать, раз уж нет достойного молодого и красивого инициатора. И этим, конечно, объясняется его тормозящая роль в деле «головостроения» у нас в институте.

Другое дело, когда новую задачу поручают решать «сверху» и ничего не делать − нельзя. Здесь надо выбирать исполнителя. Кому поручить новое дело? Как известно, выбор – это всегда предательство, почти всегда. Знаю случай, когда молодая женщина осталась ухаживать за умирающим отцом, а мужа с малолетней дочкой отправила в какую-то поездку, где они попали в автодорожную катастрофу. Муж погиб, а дочь попала в реанимацию и нуждалась в таком же уходе, как и её дед. Кого предпочесть? Думаю, что в безвыходном положении предпочитать надо молодых, потому что за ними – будущее. Именно так поступал ИВС, если надо было делать выбор в наших случаях.

Когда у нас в институте решили организовать разработку новой головки вдогонку за конкурентами, я был уверен, что ИВС мне это не поручит. Но точно также я понимал, что знаю лучше других, как и что надо делать. Поэтому мы с оставшимися специалистами, среди которых были не только старики, но и молодой Павел Новиков, разработали и дали свои предложения. А параллельно наш формальный начальник Ян при поддержке еще одного начальника Е.А. Горбачева дал предложения, явно ущербные, хотя и красиво сформулированные.

ИВС выбрал Яна, отвергнув тем самым Павла и наш коллектив. Это была его третья ошибка, связанная с недоверием к нашему коллективу и ко мне. После этого он серьезно заболел и практически целый год не работал.

За год его заместители вместе с Горбачевым сделали много ошибок, в результате которых наш НПК забуксовал. Разработка новой головки была сорвана, да и поставки плановых головок стали срываться. По возвращении на работу ИВС, оценив создавшуюся ситуацию, видимо, несколько изменил свои взгляды на жизнь и на дела в институте.

Совершенно неожиданно он предложил мне работать его заместителем. Я был сильно озадачен. Конечно, я не поверил в то, что ИВС проникся доверием ко мне. Но тогда зачем повышать меня в должности? Может быть, он считал меня виновником всех неприятностей и хотел изолировать от коллектива путём «возгонки» и загрузки новыми обязанностями? Но придумать такие загрузки, чтобы заниматься ими круглосуточно, невозможно. И, может быть, к лучшему, что ему это не удалось. Видимо, где-то в кадровых службах указали на неадекватность мероприятия по назначению старца (меня) на высокую должность. И когда ИВС предложил мне вместо зама должность главного специалиста комплекса, я отказался с легким сердцем. У меня нет ответа на вопрос, зачем ИВС хотел сделать меня своим замом. Если эти намерения были добрыми, то спасибо на добром слове, а если не очень добрыми, то Бог ему судья.

Еще один знаковый поступок ИВС в этот период: он отказался переаттестовать Яна в начальники нашей лаборатории. Мы, оказавшись без «злого» начальника, вздохнули с облегчением. И, наконец, ИВС передал наш коллектив из отдела Е.А. Горбачева в отдел В.В. Каманина, и поручил ему довести до ума новую головку. Это уже настоящая революция! За это можно простить все предыдущие ошибки и испытания.

Мы с ИВС никогда не были друзьями, но привыкли друг к другу. Я спокойно терплю его упрёки в моем советском воспитании, из-за которого у меня всё только черное или белое. Он терпит мою прямолинейность, хотя и возмущается моей нетерпимостью к халтурщикам и бездельникам. Но при подходящем случае пугает этих же халтурщиков тем, что отдаст их на воспитание «Ицковичу». Я чувствую себя при этом толи Иродом, толи Синей Бородой, хотя на самом деле человек я мягкий и покладистый.

Зато в критических ситуациях ИВС уже традиционно поручает мне искать нетрадиционные ходы и решения, убеждать заказчиков в праведности наших устремлений и в том, что мы обязательно выполним все наши обещания. При этом он – само дружелюбие и благожелательность. Я, со своей стороны, высоко ценю его артистизм и, независимо от его красивых слов, стараюсь делать всё возможное, чтобы ИВС достойно выглядел в глазах генерального директора. Так мы и живем, связанные общей работой уже более 30 лет. Как говорится судьба – это Суд Божий, и от него не уйдешь!

Автор: Ицкович Юрий Соломонович | слов 3914


Добавить комментарий