И ударил своего ненавистника
                                                                                                               Прямо в левый висок со всего плеча…

М.Ю. Лермонтов

Стычки — кулачные бои — являлись неотъемлемой частью школь­ной жизни. Это были не просто драки, а поединки, которые соверша­лись по определённым правилам. В стычке находили выход ещё не­осознанное чувство собственного достоинства, самолюбие, желание не прослыть трусом среди своих товарищей. Стычки — это продолже­ние традиции русского кулачного боя, принятого среди простого народа, и традиции дуэли в дворянской среде. Школьная программа по литерату­ре способствовала утверждению стычек среди школьников, хотя ни один наш учитель, наверное, не согласился бы с таким утверждением. Тем не менее, это так. Вот список включённых в школьную программу произ­ведений русской классики, в которых описываются поединки.

А.С. Пушкин «Евгений Онегин» —д уэль на пистолетах Онегина и Ленского.
А.С. Пушкин «Капитанская дочка» — дуэль на шпагах Гринёва и Швабрина.
М.Ю. Лермонтов «Герой нашего времени» — дуэль на пистолетах Печорина и Грушницкого.
М.Ю. Лермонтов «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» — кулачный бой купца Ка­лашникова и опричника Кирибеевича.
Л.Н. Толстой «Война и мир» — дуэль на пистолетах Пьера Безухова и Долохова.
И.С. Тургенев «Отцы и дети» — дуэль на пистолетах Базарова и Павла Петровича Кирсанова.

Мы хорошо знали, что в дуэлях участвовали не только литератур­ные персонажи. Пушкин и Лермонтов погибли на дуэлях. На дуэли дра­лись Грибоедов, Рылеев, а в военной среде дуэли были обыденным явлением. Дуэли продолжались и в начале двадцатого века. Известна дуэль двух русских поэтов — Николая Гумилёва и Максимилиана Во­лошина. Сам Волошин так вспоминал об этом: «Мы стрелялись за Но­вой Деревней возле Черной Речким если не той самой парой пистоле­тов, которой стрелялся Пушкин, то во всяком случае современной ему. Была мокрая, грязная весна и моему секунданту Шервашидзе, кото­рый отмеривал нам 15 шагов по кочкам, пришлось очень плохо. Гумилев промахнулся, у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стре­лять еще раз. Я выстрелил, боясь, по неумению моему стрелять, по­пасть в него. Не попал, и на этом наша дуэль окончилась.» А Гумилёв и Волошин в конце концов протянули друг другу руку, но это произошло через годы в Крыму… Известно, что Андрей Белый вызывал на дуэль Александра Блока, но, к счастью, эта дуэль не состоялась.

Читая замечательные произведения классиков русской литерату­ры, мы приходили к выводу, что вызов своего обидчика на поединок — это норма, и по-другому конфликт разрешить нельзя. Поэтому и школь­ные стычки воспринимались как обычное, нормальное явление. Нико­му в голову не пришло бы жаловаться на своего обидчика учителям или родителям. Обидчика должен был наказывать сам обиженный, даже если силы не совсем равные. По нашему убеждению справедливость должна была побеждать, поэтому, если мы чувствовали свою правоту, то некоторое неравенство сил в расчёт не принималось.

В то время мы ещё не были унижены. Учителя в большинстве сво­ём относились к нам очень по-доброму. Начиная с восьмого класса, они обращались к нам на «вы». И это развивало в нас самоуважение и осознание личностной ценности. Родители всерьёз не наказывали, а если и наказывали, то за дело. Правда, некоторые нервные мамы, а после войны нервных было много, громко кричали на своих отпрысков из-за какого-нибудь проступка. Тогда каждый думал, что уж лучше бы мама поколотила, чем кричать. Крик очень плохо действует на детскую пси­хику. Но это всё-таки не унижало, хотя было неприятно. И поскольку мы не были морально забитыми, то даже небольшая обида, нанесённая кем-нибудь из товарищей, воспринималась очень остро и часто закан­чивалась стычкой. Это потом мы подвергались постоянным унижени­ям: в армии, на работе, в парткомах, райкомах, райисполкомах, жилкон­торах, столовых, ресторанах, магазинах, поездах, такси и т.д., и т.д. Мы испытывали унижение целой системой. Поэтому многие не выдер­жали и уехали навсегда. А в школьные годы мы ещё не столкнулись всерьёз с окружающим миром и не знали, что такое настоящее униже­ние. Если бы мы были всерьёз унижены, то тех стычек, наверное, не происходило. Униженность нашла бы выход в других действиях: ван­дализме, избиении одного человека толпой, унижении других. Стычка в той форме, в которой она существовала у нас, была возможна только среди гордых, неуниженных людей.

Поводов для стычки было немало. Это могли быть обидное прозвище или нехорошее слово, обвинение в ябедничестве, нетоварищес­кий поступок. Стычки возникали из-за сильного толчка или нечаянного удара во время игр. Одёргивание шаровар (брюки, в которых вместо ремня продевалась резинка, последняя продевалась и в нижней части брючин) вместе с трусами, напоминание о физическом недостатке так­же могли стать причиной стычки.

К стычке приводили действия, результатом которых были разорван­ная или испачканная одежда, оторванные воротник или пуговица, разод­ранный учебник, поддатая ногой или куда-нибудь закинутая шапка и т.д.

После войны многие ребята носили военный головной убор: пилотку, бескозырку, шлём танкиста или лётчика, будёновку. Ученик нашего класса Лёва Грабовский, по прозвищу Гроб, носил пилотку. Однажды на улице одноклассник сорвал с него пилотку и бросил под колёса проходящего автобуса. Пилотка прилипла к покрышке и завертелась вместе с колесом. Лёва долго бежал за автобусом, пока пилотка не освободилась. Затем он, запыхавшийся, вернулся, чтобы вызвать обидчика на стычку.

Стычке, как правило, предшествовало предложение: «Стыкнёмся?» Ответ почти всегда был утвердительный, поскольку отказ расценивал­ся как трусость. Затем назначалось место и время стычки. Она могла происходить в классе, в туалете, на улице или во дворе. Чаще всего это случалось в туалете. Сюда не могли зайти учительницы, а учителя-мужчины заходили, когда школьники сидели в своих классах. Изредка за­глядывал в ученический туалет учитель математики Владимир Иоси­фович Лафер. Он приоткрывал дверь, размахивал руками, как бы раз­гоняя табачный дым, и произносил: «Курыть — здоровью врэдыть».

Стычка начиналась по сигналу добровольного судьи. Но за соблю­дением правил следили все зрители. Основными правилами были: драть­ся до первой крови, ниже пояса не бить, лежачего не бить, посторон­ним в драку не лезть. Очень часто повторяли фразу: «Двое дерутся, третий не лезь!» Иногда дерущиеся вцеплялись друг в друга, катались по полу, рвали волосы. Но это продолжалось недолго. Окружающие тут же растаскивали их и заставляли сражаться по правилам только на кулаках. После появления у кого-нибудь из бойцов крови — чаще все­го это была кровь из носа, стычка заканчивалась. Победителем счи­тался тот, у кого не было крови, хотя тому, возможно, досталось боль­ше. Стычка прекращалась также, если звенел звонок на урок. Она мог­ла быть продолжена на следующей перемене или после уроков на улице, во дворе. Но там обычно вмешивались взрослые или милиционер.

Иногда стычка возникала в процессе ссоры, без предварительной договорённости. Тогда кто-нибудь вопил: «Стычка!» — и вокруг деру­щихся образовывался круг наблюдателей.

Если стычка продолжалась долго и безрезультатно, то по взаимной договорённости противников и с общего согласия зрителей кулач­ный поединок переходил в борьбу, которая продолжалась до тех пор, пока кто-нибудь не положит своего врага на обе лопатки. В этом слу­чае поединок заканчивался.

С годами чувство собственного достоинства осознавалось всё сильнее. Одновременно росло понимание того, что надо уважать и до­стоинство своих товарищей. Поэтому взаимных обид становилось всё меньше и меньше, реже появлялись другие поводы для ссор, и стычки уже возникали не так часто, как раньше. Зато чаще происходили столк­новения вне школы — на танцевальных вечерах, катках, садах и парках.

На мой взгляд, стычки были положительным явлением в школьной жизни. Драки в юном возрасте неизбежны. Стычки по определённым правилам упорядочивали их, и поэтому кровавое избиение сильным сла­бого исключалось. За всё время моей учёбы в школе не было ни одно­го случая более или менее серьёзной травмы во время стычки. Только разбитые носы, царапины и синяки. А самое главное — стычки укреп­ляли чувство человеческого достоинства.

Но случалось и так, что честь оскорблена, а силы слишком нерав­ные и стычка невозможна. Я был самым маленьким в классе, и мне всегда приходилось драться с ребятами длиннее меня и нередко силь­нее. Но это меня не останавливало, хотя порой мне крепко достава­лось. Но однажды — это было уже в девятом классе — меня оскорбил одноклассник, которому я приходился ниже плеча. Если бы я стал с ним драться, я молотил бы руками по воздуху. Это был первый случай, когда я не предложил стыкнуться. Честь моя была уязвлена, и я не на­ходил себе места. Поделился происшедшим со своим приятелем Юрой Сивковым, живущим на Невском, в доме №84, — на том участке, ко­торый мы называли Бродвеем или Бродом. Юра предложил пойти до­мой к обидчику и проучить его. Для устрашения врага Юра пригласил идти с нами своего дворового товарища по прозвищу Лев. Этот Лев был добрым парнем, но его грозная внешность вполне могла напугать незнакомого человека. На короткой шее Льва сидела большая голова, а все лицо рассекал грубый шрам. На глаза была надвинута кепка-«лондонка».

И вот мы на месте. Я вызвал своего обидчика на лестницу. Он, ко­нечно, растерялся, как растерялся бы любой на его месте. Лев слегка ткнул его в подбородок, что-то пробурчал, и на этом всё закончилось. Мы повернулись и ушли. На душе было муторно, я чувствовал, что совершил нечто постыдное. И мне стыдно до сих пор…
Далее >>
В начало