Приведенный ниже список выдающихся учеников Анненшуле на­верняка неполный: П.Ф. Лесгафт, А.Ф. Кони, Н.Н. Миклухо-Маклай, Э.Э. Эйхвальд, Р.Р. Бах, В.В. Струве.

П.Ф. Лесгафт (1837—1909). Выдающийся педагог и обществен­ный деятель, создатель системы физического воспитания. Пётр Фран­цевич Лесгафт являлся потомком Карла Лесгафта, родившегося в Бер­лине и перебравшегося вместе с семьёй в начале девятнадцатого века в Россию. Родился П.Ф. Лесгафт 8 сентября 1837 года в Петербурге в семье ювелира Петра Лесгафта. Почему его сын Петер получил отчество Францевич, а не Петрович, до сих пор остаётся загадкой. Семья была большая. Петер имел двух старших братьев и сестру. Жили на Большой Итальянской улице в доме Занфтлебена. Воспитывался Пе­тер в трудолюбии. Кроме учебных занятий, в которых главным настав­ником был его старший брат Александр, Петер занимался и хозяйствен­ными делами. Он носил дрова, убирал тротуар под окнами квартиры, а зимой счищал снег.

После домашней подготовки Петер Лесгафт поступил в Петришуле (1848—1851). Затем ему пришлось прервать учёбу, поскольку отец отдал его в ученики к аптекарю. Отец считал, что учёба в школе пагубно повлияла на здоровье мальчика, а в аптеке здоровье поправится. Кроме того, как он говорил, быть аптекарем совсем неплохо. Но менее чем через год Петер сбежал из аптеки и вернулся домой, чем вызвал гнев отца. Александр уговорил отца дать возможность Петеру закончить школу. О возвращении в Петришуле речи быть не могло, так как директор шко­лы Фридрих Лоренц, профессор общей истории, редактор газеты, выхо­дящей в Санкт-Петербурге на немецком языке, никогда не принимал сно­ва тех, кого отчислял по каким бы то ни было причинам. Поэтому Петер заканчивал обучение в Анненшуле (1852—1854).

Острый на язык, живой, подвижный — таким он запомнился своим одноклассникам. Вступая с ними в спор, ловко использовал неудачные выражения, растерянность или незнание. Там, где выяснял отношения Петер, всегда раздавались громкие крики, сопровождаемые взрывами хохота. К горячности и резкости Петера присоединялась и остроумная язвительность. Недаром школьные товарищи прозвали его занозой. Кроме того, он очень смешно копировал своих товарищей и учителей. Учителя не раз выговаривали ему за передразнивание. Он с виноватым видом выслушивал нотации, но продолжал изображать и учителей, и своих товарищей.

Горячность в споре и живость темперамента юного Лесгафта про­явились позже в его критических статьях и на диспутах в медицинских обществах и университетских аудиториях.

От отца Петер унаследовал любовь к труду и нетерпимость ко лжи. Но он перенял и некоторые отрицательные черты его характера. Отец был резким, вспыльчивым. Всякая неприятность тотчас же отражалась на его поведении: он становился раздражительным, чересчур требова­тельным, придирчивым, бывал несправедлив. Родные прощали ему многие резкости, потому что он быстро остывал и переживал свою вспышку. В характере матери Генриетты Адамовны было больше мяг­кости и терпения. Набожная лютеранка, она старалась не пропустить ни одной службы в церкви Святого Петра. Вместе с ней в церковь ходили дети, в том числе и Петер. Направляясь в храм, вся семья с удоволь­ствием прогуливалась по Невскому проспекту. В церкви Петер вслу­шивался в торжественные звуки, извлекаемые из органа известным музыкантом Рудольфом Белингом. Пробудившаяся в раннем детстве любовь к музыке оставалась в нём всю жизнь. Музыка доставляла Лесгафту одну из самых больших радостей в жизни. Этой любовью он был обязан матери. От неё он получил и первые медицинские познания. Мать была повивальной бабкой, и её периодически вызывали для ока­зания акушерской помощи…

Учился Лесгафт неплохо. Он хорошо успевал почти по всем пред­метам. Исключение составляли латинский и французский языки. Одна­ко впоследствии он овладел ими. Несмотря на непоседливость, Лес­гафт старательно выполнял задания, иногда допоздна засиживался над учебниками.

Знания, полученные в школе, позволили ему в 1854 году успешно сдать экзамены в Медико-хирургическую академию, куда из 500 кан­дидатов в студенты было зачислено всего 254 человека.

Хотя добираться с Итальянской до академии, расположенной по дру­гую сторону Невы, было непросто, Лесгафт намеревался жить в семье. И мать настаивала на этом. Но отец раздражался каждый раз, когда Петер приходил домой поздно. Однажды, в ответ на упрёки отца, он вспылил и ушёл из дому.

С этого момента для него началась самостоятельная жизнь, полная напряжённого труда и жёсткой экономии. Учебе он отдавал очень много сил. Особенно увлекла его анатомия. Профессор анатомии В.Л. Грубер стал для него идеалом учёного и человека. Лесгафт нашёл в нём истинного наставника и старшего друга. Большой любовью пользовал­ся профессор-терапевт В.В. Бессер, читавший лекции по диагностике, знавший много иностранных языков. Кроме чтения лекций, Бессер ходил по домам и бесплатно лечил студентов академии. Однажды он посетил боль­ного Лесгафта, дал необходимые советы, а на следующий день снова пришёл к нему. «Ну, милостивый государь, как вы себя чувствуете?» — спросил профессор. «О, besser, besser!» — ответил Лесгафт (слово «besser» по-немецки означает «лучше»)…

В 1861 году П.Ф. Лесгафт окончил академию с серебряной медалью и получил степень лекаря и звание уездного врача. Но оказалось, что в военном и гражданском ведомствах вакансий нет. Лесгафт стал безвозмездно работать на кафедре в анатомическом институте у Гру­бера, а чтобы как-то существовать, подрабатывал репетиторством и преподаванием в Военно-фельдшерской школе. Жизнь была нелёгкой, ему надо было содержать свою молодую семью — жену Елизавету Андреевну, урождённую Юргенс, и сына Бориса. Кроме того, он рабо­тал над докторской диссертацией, которую успешно защитил в мае 1865 года. Лишь весной 1868 года он получил оплачиваемое место штатно­го прозектора.

Вскоре он был избран по конкурсу экстраординарным профессором в Казанский университет. В Казани он преподавал два с лишним года, и заво­евал огромный авторитет и популярность. Но у него произошёл конфликт с попечителем учебных заведений Шестаковым, и тот с помощью мини­стра добился увольнения Лесгафта без права дальнейшего преподавания. Причем решение было подписано царём. Увольнение Лесгафта вызвало бурю негодования среди студентов и преподавателей. В знак протеста семь профессоров Казанского университета ушли в отставку В истории вы­сшей школы России это был первый прецедент такого рода.

Возвратившись в Санкт-Петербург, Лесгафт оказался в очень тяжё­лом положении. Грубер предложил ему частным порядком изготавли­вать анатомические препараты для ветеринарного отделения. Благодаря этому он имел скудные средства к существованию и мог какое-то время находиться в привычной обстановке, без которой он не представлял себе жизни. В 1876 году, с помощью Грубера, опальный профессор был воз­вращён в Медико-хирургическую академию, которая с 1881 года стала называться Военно-медицинской. Работая на кафедре академии, Лесгафт принимал участие в различных исследованиях, касающихся физическо­го развития учащихся. Ещё раньше, с мая 1875 года он знакомился постановкой обучения гимнастике в Швеции, Германии, Англии, Фран­ции, Италии. Сам занимался подготовкой преподавателей гимнастики.

В 1884 году Лесгафт по собственному желанию оставил академию. Он считал, что коллеги несправедливо отнеслись к нему. Дей­ствительно, своей резкостью, высокой требовательностью и жаждой справедливости он нажил немало врагов в Академии. Недруги нашли способ отплатить Лесгафту — они провалили его при голосовании.

Он стал читать публичные лекции, организовал домашние анато­мические курсы. Опять испытывал материальные затруднения. И с се­мьёй было не все в порядке. Жена решила, что ей с сыном лучше жить отдельно. В этом сыграл свою роль сложный, нелёгкий характер Лес­гафта.

В 1886 году ему удалось получить место в Петербургском университете. Там он читал лекции около 10 лет, потом произошёл конф­ликт с руководством и Лесгафту пришлось уйти.

Всё время он упорно работал. Проводил занятия в различных учеб­ных заведениях, писал книги, вёл приём больных (бесплатно), прини­мал участие в работе разных обществ (Общество русских врачей, Рус­ское антропологическое общество, Общество врачей Восточной Си­бири, Общество содействия физическому развитию и т.д.).

В августе 1893 года произошло важное событие. Его ученик Инно­кентий Сибиряков — брат богатого сибирского золотопромышленника и патриота Александра Сибирякова, именем которого был назван леген­дарный ледокол, — подарил Лесгафту крупную сумму денег. На эти день­ги он создал Биологическую лабораторию, а затем открыл при ней Кур­сы для приготовления руководительниц физических упражнений и игр. Для размещения лаборатории и курсов было построено четырёхэтажное ка­менное здание на Английском проспекте. Многие курсистки Лесгафта, помимо напряжённой учебы, занимались и революционной деятельностью. Министерство внутренних дел предъявило Лесгафту обвинение в разжигании нездоровых настроений в студенческой среде, и он получил уведомление о высылке его за пределы Санкт-Петербурга на два года. Ссылку он отбывал в Териоках (ныне г. Зеленогорск) и имел возмож­ность навещать свою лабораторию. Новый министр внутренних дел В.К. Плеве разрешил Лесгафту досрочно вернуться из ссылки.

В 1906 году на базе курсов была открыта Вольная высшая школа, но через год власти закрыли школу. В том же году Лесгафт был при­глашён В.М. Бехтеревым на кафедру анатомии нового Психоневроло­гического института.

В последние годы жизни Лесгафт тяжело болел. Для лечения не­фрита врачи посоветовали ему поехать в Египет, в санаторий россий­ского врача Рабиновича. Путешествие было для него тяжёлым. Сопро­вождала его молодая жена и верная помощница Селима Марковна По­знер. В санатории под Каиром он встретил самый радушный приём. Но на вопросы «Что болит? Что беспокоит?» отвечал: «Беспокоит то, что меня оторвали от любимой работы». Несмотря на лечение самыми со­временными средствами, отказали почки, и 28 ноября 1909 года Пётр Францевич Лесгафт скончался. Его тело перевезли в Петербург и по­хоронили на Волковом кладбище. Жена значительно пережила его и умерла лишь в 1956 году.

Всей своей деятельностью П.Ф. Лесгафт внёс огромный вклад в био­логию, антропологию, медицину, педагогику, физическую культуру, за что заслужил глубокое уважение и благодарность современников и потомков. Заметна его роль в истории развития общественной мысли в России.

Ныне это имя принадлежит истории русской науки, а в начале века его знал каждый образованный петербуржец. Многие слышали, как он бросал с кафедры слова, подобные лозунгу: «Мысль вперёд, милости­вые государи! Мысль вперёд!»

Память о П.Ф. Лесгафте увековечена в Санкт-Петербурге и в других местах. На базе основанных им Курсов воспитательниц и руково­дительниц физического образования был открыт Институт физическо­го воспитания, ныне Санкт-Петербургская академия физической куль­туры и спорта имени П.Ф. Лесгафта. В 1955 году на территории института был сооружён памятник его основателю.

Мемориальная доска укреплена на здании бывшей Биологической лаборатории на Английском проспекте в Санкт-Петербурге. Одна из улиц в Казани, где короткое время он жил и работал, названа улицей Лесгаф­та. Среди вершин Киргизского хребта есть и «пик Лесгафта», впервые покорённый в 1957 году.

В 1987 году в стране широко отмечалось 150-летие со дня рождения П.Ф. Лесгафта. Состоялась научная конференция, на которую при­ехали многие зарубежные учёные. На мемориальном кладбище «Лите­раторские мостки» был установлен его бронзовый бюст на гранитном постаменте, выполненный скульпторами М.К. Аникушиным, В.П. Пе­тиным и архитектором В.Б. Бухаевым. Монетный двор изготовил па­мятную медаль работы художников А.А. и Ю.Н. Архиповых.

Потомки не забывают одного из самых ярких представителей петербургской интеллигенции.

Э.Э. Эйхвальд (1838—1889). Замечательный врач и организатор Эдуард Эдуардович Эйхвальд родился 31 марта 1838 года в г. Вильно (Вильнюс). Его отец Эдуард Иванович Эйхвальд был доктором меди­цины Кенигсбергского университета и одновременно профессором минералогии и палеонтологии. Он много путешествовал с научными целями по Европе, Африке, Кавказу. В начале 1830-х годов был пригла­шен в Россию, сначала в Казанский университет профессором минера­логии, а потом в Санкт-Петербург, в Медико-хирургическую академию, где читал лекции по акушерству. Человек энциклопедических знаний, он дал сыну прекрасное домашнее образование, а затем определил его в одну из лучших гимназий Санкт-Петербурга — в Анненшуле.

В школе он выделялся незаурядными способностями и блестящей памятью. Отец и учителя Анненшуле приучили его к трудолюбию и дисциплине, привили вкус к научно-исследовательской работе. Под впечатлением многочисленных великолепных коллекций и гербариев отца он решил посвятить себя изучению ботаники, но потом переду­мал и после окончания Анненшуле в 1854 году поступил в Медико­хирургическую академию (одновременно с П.Ф. Лесгафтом). По окон­чании в 1859 году с отличием академии Эйхвальд был награжден золо­той медалью и премией Буша и оставлен ординатором при госпитале в клинике проф. Бессера. В 1860 году он был переведен на кафедру об­щей патологии и диагностики проф. Здекауэра, вместе с которым вско­ре перешел на кафедру госпитальной терапии. В 1862 году успешно защитил докторскую диссертацию.

В 1863 году Эйхвальд был командирован на два года за границу, где знакомился с важнейшими научными школами того времени в Па­риже, Берлине и Вене. Вернувшись в Академию, он представил отчет с выполненными научными работами и единогласно был избран адъюнкт-профессором. В 1873 году он был назначен экстраординарным, а в 1875-м — ординарным профессором. Почти два года безвозмездно за­ведовал 1-м терапевтическим отделением Военно-сухопутного госпи­таля, на свои средства устроил аудиторию для госпитальной клиники, оснастил новейшей аппаратурой и реактивами лабораторию, наиболее цен­ных для учебного процесса больных перевел из госпиталя за свой счет.

Активное участие Эйхвальд принял в деятельности общества попе­чения о раненых и больных воинах в 1877—1878 годов. Он предпринял энергичные профилактические меры против чумы, будучи командиро­ван в 1879 году в распоряжение астраханского генерал-губернатора.

13 октября 1883 года Эйхвальд оставил академию, приняв должность медицинского инспектора учреждений императрицы Марии. Ру­ководство академии торжественно проводило его, а студенты вынесли на руках своего кумира из клиники.

В 1885 году осуществилась его мечта — в Санкт-Петербурге открылся Клинический институт Великой княгини Елены Павловны. Это был первый в мире институт усовершенствования врачей.

Идея создания учреждения, предназначенного специально для обу­чения врачей, принадлежала Великой княгине Елене Павловне и Эйхвальду, который и стал его организатором и директором.

Клинический институт Великой княгини Елены Павловны открыл­ся 3 июня 1885 года на Кирочной, 41. Когда-то Эдуард Эйхвальд учил­ся на Кирочной улице в доме №7, где размещалась Анненшуле. Теперь на другом конце Кирочной он возглавил новый институт.

Институт стал любимым детищем Эйхвальда: он руководил постройкой зданий, размещением подразделений, оснащением клиник — всем вплоть до отопления, освещения и вентиляции, разработал «По­ложение» об институте. Все свои сбережения, 75 ООО рублей, Эйхвальд пожертвовал институту. Он был убежден в прекрасном будущем этого учреждения и его высоком предназначении: «Но где ещё врачи, разбросанные по всем частям нашего обширного отечества, могут найти литературные источники, необходимые для того, чтобы держаться на уровне столь быстро продвигающейся вперёд науки? Где они могут найти все те приборы и технические приспособления, которые ежегодно изоб­ретаются в столь большом числе и рекомендуются в журналах?.. Где в особенности молодые врачи, предоставленные самим себе в отдалён­ных углах провинции, могут найти совет опытных специалистов, столь необходимый им в случаях крайне сложных и тяжелых заболеваний».

Недолго руководил Эйхвальд институтом. Весной 1889 года у него обострилось заболевание, которым он страдал несколько лет (рак мо­чевого пузыря). Диагноз он поставил себе сам. Умер Э.Э. Эйхвальд 2 ноября 1889 года в возрасте 52 лет. Похоронен на Новодевичьем кладбище (Московский проспект, 100). На его могиле установлена мра­морная плита с крестом на щите.

В 1896 году, уже после смерти Э.Э. Эйхвальда институту был при­своен титул «Императорский». С 1924 года он стал называться Ленин­градским государственным институтом для усовершенствования вра­чей (ГИДУВ). После убийства С.М. Кирова ГИДУВ стал носить его имя. В 1993 году ГИДУВ был преобразован в Медицинскую акаде­мию последипломного образования. Он по-прежнему расположен на Кирочной, 41, в тех зданиях, которые строил Э.Э. Эйхвальд. В конце восьмидесятых годов прошлого столетия власти постановили возвес­ти современный комплекс для ГИДУВа в новом жилом районе Шувалово-Озерки между улицами Руднева и Кустодиева. Комплекс наме­чался грандиозный. На строительство было направлено множество людей и строительной техники. Были возведены стены и перекрытия основных зданий. Но Советский Союз распался, а в новой России не нашлось денег для завершения строительства. Так и стоят недостро­енные здания, а в них обитают бродяги и наркоманы. Говорят, что их будут сносить…

А.Ф. Кони (1844—1927). Крупный юрист и общественный дея­тель, блестящий оратор и талантливый писатель-мемуарист Анатолий Фёдорович Кони родился 28 января 1844 года в Петербурге. Отец его, Фёдор Алексеевич Кони, хорошо известен в истории русского театра как автор водевилей и редактор журнала «Пантеон». Мать — актриса Ирина Семёновна Юрьева (по сцене Сандунова). Крёстным отцом мальчика был автор «Ледяного дома» И. И. Лажечников.

После домашнего обучения Анатолий поступил учиться в Анненшуле, где он пробыл с 1855 по 1858 год. В классе Анатолий был меньше всех ростом, к тому же сухощав. Поэтому выглядел на два-три года млад­ше. Учился хорошо. Все предметы давались ему легко, особенно мате­матика. К тому же, он обладал явными артистическими способностями. И это не удивительно. Ведь он родился и вырос в театральной семье.

В школе и дома его воспитывали в христианском духе. В своих воспоминаниях Кони рассказывает о том, как он однажды обозвал сво­его слугу Фоку дураком и что из этого вышло: «…отец услышал из своего кабинета и, выйдя, больно наказал меня и, позвав затем Фоку, приказал мне стать перед ним на колени и просить прощения. Когда я это исполнил, Фока не выдержал, тоже упал передо мною на колени; мы обнялись, и оба зарыдали на весь дом…».

В 1859 году Кони перешёл во Вторую (впоследствии Александ­ровскую) Петербургскую гимназию на Большой Мещанской улице (по­том улица была переименована в Казанскую). О гимназии, как он писал позже, у него остались самые тёплые воспоминания. Там он проявил большие способности к математике и физике и в мае 1861 года блес­тяще сдал вступительные экзамены по этим предметам на математи­ческий факультет Петербургского университета. По поводу других экзаменов он вспоминал: «26 мая мне оставалось выдержать экзамены у немца и француза. На них я шёл, ввиду домашнего воспитания и трёх­летнего пребывания в Annenschule, спокойно». В Университет Кони поступил, но не успел он прослушать и двадцати лекций, как в связи со студенческими беспорядками Университет был закрыт. Он стал «поду­мывать о переходе на другой факультет». Случайно Кони разговорился в гостях с образованными юристами, которые пробудили в нём интерес к юриспруденции. Он стал читать юридическую литературу, прослушал лекции в «Думском университете» и принял решение стать юристом. В августе 1862 года он записался на второй курс юридического факуль­тета Московского университета, который успешно окончил летом 1865 года со степенью кандидата прав. Его кандидатская работа интересна и сегодня. Она посвящена необходимой обороне, в том числе и против официальных лиц, злоупотребляющих своей властью. Во время рабо­ты над диссертацией Кони нашёл много интересных материалов. На­пример, своеобразные и оригинальные приписки Петра I к статьям, по­свящённым необходимой обороне. В одном из немецких сборников были такие слова: «Ты не должен ждать, чтобы тебя ударили первого». К ним Пётр I добавил: «Ибо и такое случиться может, что после перво­го удара весьма и обороняться забудешь».

После получения кандидатской степени Кони была предложена ка­федра. Для двадцатилетнего юноши то была высокая честь — стать профессором самого старого университета России. Но его привлекала другая работа — насаждение новых судебных порядков.

В начале юридической карьеры в жизни Кони произошёл эпизод, может быть незначительный, но хорошо освещающий его нравственный облик. В 1926 году Кони описал этот эпизод в письме биографу JI.Н. Толстого — П.И. Бирюкову, находившемуся в эмиграции в Нью-Йорке: «Это произошло в Казани в 1871 г., где я был прокурором только что открытого окружного суда при введении судебной реформы. По суб­ботам у меня собирались мои сослуживцы и некоторые профессора. Сослуживцы обычно по-провинциальному усаживались за карты на двух столах, а я проводил вечера в беседе с профессорами, между которыми были очень интересные люди. В карты я не играл, ничего не понимая в преферансе (винта тогда ещё в помине не было), да и вообще не сочув­ствуя этому препровождению времени, исключая разве желательность изучать темпераменты играющих. Однажды, после ужина, гости стали меня уговаривать поиграть, указывая, что есть игра — не отменно азарт­ная — понятная всякому. Это был ландскнехт, весь основанный на самообладании в случае успеха и в умении вовремя остановиться и передать карты соседу Я играл, в сущности, безотчётно и только слышал вокруг: «Какое счастье!», «Вот везёт-то!» и т.п. Часа в два ночи настало время разойтись, и старейший по летам из гостей прокурор Судебной палаты Червинский, подавая мне 600 рублей (а ставка была, кажется в 10 копе­ек), сказал мне: «Поздравляю вас! Я ещё не видывал такого успеха в эту игру». Все разошлись, но я не мог заснуть, мучаясь тем, что «обыграл своих гостей». На другой день, под влиянием той же невыносимой мыс­ли, я пошёл к Червинскому и настойчиво просил его созвать снова всех нас, игравших, для продолжения игры. «Ага! — сказал Червинский, — понравилось, ещё бы — с таким счастьем!» И чрез два дня исполнил мою просьбу. Я уже понимал, в чём в этой игре состоял риск — и риско­вал отчаянно, несмотря на доброжелательные предупреждения партнё­ров. Результат оказался желательный, особливо, если принять во внима­ние, что я «примазывался» к каждому играющему и делил его неудачу. Оказалось, в конце концов, что я проиграл 700 рублей. Встав из-за игор­ного стола, я сказал: «Господа, я, невзначай для себя, выиграл у вас в совокупности 600 рублей. Теперь я возвратил вам всё, прибавив процент в виде 100 рублей. Мы квиты — но больше я в жизни для игры карт в руки не возьму…» И я это исполнил в течение почти шестидесяти лет (мне тогда было 24 года, теперь на днях будет 83). Но каюсь, карты я всё-таки в руки беру. В семидесятых годах у меня были сильно расстро­ены нервы, и знаменитый Боткин серьёзно посоветовал мне — между работой делать пасьянсы, как успокаивающее и отвлекающее средство. И я последовал — и следую примеру JLН. Толстого и К.Д. Кавелина».

Вплоть до октября 1917 года Кони работал на судебном поприще и своей последовательной борьбой с беззаконием завоевал небыва­лый в истории России общественно-правовой авторитет.

Вместе с тем, он не был суровым судьёй, безжалостным искоре­нителем пороков. Его переполнял юмор, исключавший ханжество. У Кони всегда имелись в запасе забавные истории. Например, он вспоми­нал о графе Владимире Соллогубе, известном писателе. Тот находился в состоянии маразма и жаловался Анатолию Фёдоровичу: «По повеле­нию Господа Бога я должен оплодотворить всех девиц, обитающих на нашей планете. А меня и на пол-Европы не хватит».

Корней Чуковский вспоминал об одном из своих визитов к А.Ф.Кони: «Подведя меня к портрету Гончарова, он тут же рассказал несколько эпизодов из жизни писателя и, между прочим, припомнил, что Иван Александрович, получив известие о смерти Тургенева, кото­рого он, как известно, считал хитрецом, недоверчиво произнёс:

— Притворяется!

При этом он даже изобразил Гончарова: губы его мрачно искриви­лись, глаза стали смотреть исподлобья, лицо выразило тяжёлую мни­тельность, но это длилось не больше секунды…»

В течение своей жизни Кони встречался со многими знаменитыми людьми. Так, Достоевский расспрашивал его о суде присяжных, инте­ресовался другими вопросами судебной практики. Некоторые из рас­сказанных А.Ф. Кони судебных историй стали основой известных ху­дожественных произведений. Поэма Апухтина «Из бумаг прокурора» непосредственно связана с отчётом Кони об одном самоубийстве. Рас­сказ Кони о происшедших впору его юности трагических событиях по­зволил Некрасову продолжить работу над поэмой «Кому на Руси жить хорошо?». Общеизвестно, какое значение в истории романа «Воскре­сение» сыграли беседы JLН. Толстого с А.Ф. Кони. Сам писатель не раз называл свой роман «Коневской повестью».

Кони встречался также с Салтыковым-Щедриным, Гончаровым, Тургеневым, Писемским, Чеховым, Короленко, К.Р. (Константином Романовым). Большая дружба связывала его с замечательными актё­рами Южиным-Сумбатовым, Савиной, Ермоловой…

Накануне октябрьского переворота Кони являлся почётным ака­демиком, сенатором, действительным тайным советником, членом Государственного совета, кавалером самых больших орденов. В слу­жебных письмах к нему обращались не иначе как «Ваше высокопревосходительство». И вдруг он лишился всех титулов и орденов, высо­кого материального благополучия и стал полунищим гражданином Кони. Но своё новое состояние он принял по-христиански смиренно, без озлобления и обиды. Ему предложили уехать за границу, но он отказал­ся. Оставшись в голодном Петрограде, он стал выступать в самых раз­личных аудиториях. Он читал лекции о Пушкине, Льве Толстом, Пиро­гове, о своём любимом докторе Гаазе (выходец из Германии, главный врач московских тюремных больниц, известный филантропический де­ятель). У него было множество тем, но каждая лекция звучала как про­поведь добра и человеколюбия. С октября 1917 года до своей после­дней предсмертной болезни он прочитал около 1000 лекций. При этом передвигался с помощью костылей, страдал сильнейшим бронхитом, другими болезнями. В одном из писем он писал: «Здоровье моё плохо. Каждый выход на лекции причиняет мне невероятную усталость и не­рвные боли в сломанной 19 лет назад ноге».

Кони был удивительный человек. Он стойко переносил все тяготы жизни, бесконечные болезни. Не возмущался и не жаловался. Но в слу­чаях, когда нарушались нормы литературного русского языка, суще­ствовавшие во времена его юности, он буквально выходил из себя. «Представьте себе, — говорил он, хватаясь за сердце, — иду я сегод­ня по Спасской и слышу: «Он обязательно набьёт тебе морду!» Как вам это понравится! Человек сообщает другому, что кто-то любезно поколотит его». Во времена его молодости слово «обязательный» име­ло смысл «любезный»…

Весной 1927 года Кони простудился, читая лекцию в холодной ауди­тории. Болезнь затянулась, и 17 сентября 1927 года, в возрасте 83 лет, Анатолий Фёдорович скончался.

А.Ф. Кони оставил богатое литературное наследие. Огромную ценность представляют его воспоминания о корифеях русской лите­ратуры — JL Толстом, И, Тургеневе, Ф. Достоевском, Н. Некрасове.

Мемуары Кони — один из важнейших источников изучения жизни Петербурга и русской жизни в целом конца девятнадцатого — начала двадцатого века. Наполненные дыханием эпохи, содержательные и яркие, написанные метким, образным языком, сочинения А.Ф. Кони давно завоевали признание интеллигенции и других слоев российского общества.

Работы А.Ф. Кони по вопросам права и его судебные речи проник­нуты идеями гуманизма и справедливости.

Многие труды А.Ф. Кони исключительно актуальны и для совре­менности. Например, «К истории нашей борьбы с пьянством». В Петербурге, на доме № 3 по улице Маяковского (бывшая Надеждинская), где жил и скончался А.Ф. Кони, установлена мемориаль­ная доска. Прах А.Ф. Кони покоится на Литераторских мостках. Над его могилой установлена стела с барельефным портретом работы скуль­птора Е.А. Янсона-Манизера и архитектора Ф.Г. Беренштама.

Н.Н. Миклухо-Маклай (1846—1888). Известный путешествен­ник, антрополог и этнограф Николай Николаевич Миклухо-Маклай ро­дился 17 июля 1847 года в селе Рождественское (близ г. Боровичи) Нов­городской губернии. Отец, железнодорожный инженер-капитан, проис­ходил из казачьего рода; его дед — сотник Стародубского казачьего полка Степан Миклуха в 1788 году отличился при взятии Очакова и по­лучил потомственное дворянство. Мать — родом из Польши; когда-то её дед доктор Беккер был приглашён из Германии ко двору польского короля. В семье звучала русская, польская, немецкая речь. В 1857-м году семья переехала в Петербург, где его отец Николай Ильич Миклуха по­лучил место коменданта Московского вокзала. В Петербурге семья по­селилась возле Таврического сада, где Николай любил гулять. Семья была большая. Кроме Николая, ещё два брата — Сергей и Владимир и сестра Ольга, которую Николай очень любил. Отец пожелал, чтобы его дети учились в немецкой школе, но в декабре 1857 года Николай Ильич скон­чался на сороковом году жизни, и это желание осуществилось уже пос­ле его смерти. В 1858 году Николай и его старший брат Сергей были определены в школу Святой Анны. Николай был принят в 3-й класс. В «Книге счетов», хранящейся в государственном архиве, можно найти запись о внесении за его обучение 61 рубля 20 копеек. В Анненшуле Николай Миклуха (двойная фамилия появилась позже, в середине 1860-х годов) «хорошо занимался, но очень шалил». В 1859 году семья пере­ехала на Большую Мещанскую улицу, дом 2. На этой же улице находи­лась Вторая Петербургская гимназия, куда Николай успешно сдал всту­пительный экзамен и был принят в 4-й класс. Гимназия не понравилась Николаю. Он стал плохо учиться и даже хотел уйти, но мать уговорила его остаться. В гимназии, как казалось Николаю, царил казённый дух, и, кроме того, он часто болел. Болезни, особенно постоянные простуды, были следствием сильнейшей «лихорадки», перенесённой в детстве. Николай пропустил много занятий и 4-й класс растянулся на 2 года.

Осенью 1861 года в Петербурге начались студенческие волнения. 2 октября вместе с группой соучеников, среди которых был и старший брат Сергей, Николай Миклуха принял участие в сходке, состоявшейся у закрытого властями Университета. Его арестовали и поместили в Петропавловскую крепость. Николаю исполнилось 15 лет, но на допросе он сказал, что ему 13 (маленький рост позволял ему уменьшить возраст) и что он случайно оказался около Университета — якобы про­ходил мимо по своим делам, и 5 октября его отпустили.

В 1863-м году, не окончив гимназию, Николай поступил вольнослу­шателем в Петербургский университет на физико-математический фа­культет. В том же году он был исключён из Университета после ссоры с инспектором. В марте 1864 года он выехал в Германию и поступил на философский факультет Гейдельбергского университета. Через год перешёл на медицинский факультет Лейпцигского, а оттуда — Йенского университета, который окончил в 1868 году.

Под руководством известного зоолога Э. Геккеля занялся изуче­нием сравнительной анатомии животных. Побывал в качестве его асси­стента на Канарских островах. Работал в зоологических музеях Дании, Норвегии, Швеции, Франции.

После окончания университета маршруты последующих путеше­ствий пролегали через районы Северной Африки (там он путешество­вал в одежде мавра), Южной Америки, островов Восточной и Цент­ральной Полинезии, Новой Гвинеи, Индонезии (в те времена — Гол­ландской Индии), Новой Каледонии, Австралии и многих других стран. Ядром его изучений была Новая Гвинея, которая представлялась учё­ному воплощением первобытного мира. На долю Новой Гвинеи выпа­ло шесть путешествий, и находился он там, в целом, свыше двух с по­ловиной лет. Впервые он туда прибыл в 1870-м году на борту военного корабля «Витязь».

В путешествиях Миклухо-Маклая многое поражает — и, прежде всего, его бесстрашие, жизненная стойкость, одиночество, на которое он обрёк себя в своих странствиях. Удивляет огромное количество не­изведанных земель, в которых он успел побывать за свою короткую жизнь. Причём он последовательно осуществлял принцип стационар­ных наблюдений, пребывая подолгу на одном месте. И самым главным объектом исследований для Миклухо-Маклая был человек. «Путеше­ствие к человеку»—таков был девиз учёного. «Меня интересуют люди, только люди, —говорил он своему близкому другу ещё со школьных лет князю Мещерскому. — К чёрту зоологию, систематику, коллекции. Мне нужен человек! Человек в первобытном состоянии, живущий в каменном веке, совершенно незнакомый с цивилизацией». Своими де­лами Миклухо-Маклай предлагал принципиально иной способ установ­ления отношений с туземным населением. Как мог, он противодейство­вал колонизаторской политике, захвату территорий, насилию и грабе­жам, работорговле и т.д. Он всколыхнул всю Россию: две тысячи добровольцев готовы были отправиться с Миклухо-Маклаем в Новую Гвинею и организовать там русскую колонию… Его принимал русский император Александр III и очень благосклонно отнёсся к его планам. Обещал помощь.

Лев Толстой очень точно выразил в письме к Миклухо-Маклаю суть его деяний:

«Меня… умиляет и приводит в восхищение в вашей деятельности то, что, сколько мне известно, вы первый несомненно опытом доказа­ли, что человек везде человек, т. е. доброе общительное существо, в общение с которым можно и должно входить только добром и исти­ной, а не пушками и водкой. И вы доказали это подвигом истинного мужества, которое так редко встречается в нашем обществе, что люди нашего общества даже его не понимают. Мне ваше дело представля­ется так. Люди жили так долго под обманом насилия, что наивно убе­дились в том и насилующие и насилуемые, что это-то уродливое отно­шение людей не только между людоедами и христианами, но и между христианами, и есть самое нормальное. И вдруг один человек, под пред­логом научных исследований (пожалуйста, простите меня за откровен­ное выражение моих убеждений), является один среди самых страш­ных диких, вооружённый вместо пуль и штыков одним разумом, и до­казывает, что всё то безобразное насилие, которым живёт наш мир, есть только старый отживший humbug, от которого давно пора освободить­ся людям, хотящим жить разумно. Вот это-то меня в вашей деятельно­сти трогает и восхищает, и поэтому-то я особенно желаю вас видеть и войти в общение с вами».

Миклухо-Маклай прожил жизнь, полную лишений, нравственных и физических страданий, укоротивших его жизнь. Почти всю жизнь он был одинок, поскольку его так называемые нетрадиционные наклонно­сти мешали завести семью. Но любовь к женщине и настоящее сча­стье всё же не обошли его. В конце 1881 года он познакомился с авст­ралийкой Маргарет Кларк-Робертсон, ставшей его женой. Их связала редкая любовь. На браслете, подаренном Миклухо-Маклаем Маргари­те, были выгравированы латинские буквы: N.B.D.C.S.U. Они означали: «None but death can separate us» — «Ничто, кроме смерти, не может разлучить нас».

Их счастье продолжалось недолго. 14 апреля 1888 года Николай Николаевич Миклухо-Маклай скончался в клинике барона Вилие. Перед смертью он попросил жену сжечь все бумаги, дневники, письма. Всю ночь она жгла бумаги и плакала. Она не знала, что сжигает, поскольку ни слова не понимала по-русски. Тайна Маклая ушла вместе с ним. На черной плите, покрывающей его могилу на Литераторских мо­стках, выбиты буквы N.B.D.C.S .U. И ещё строки из Библии на английс­ком языке: «Well done, good and faithful servant, thou hast been. Faithful over a few things  Enter thow into the j oy of thy Lord. Come into me allye that labour and are heavy laden, and I will give you rest» В тексте сделаны ошибки, но Маргарита не успела их исправить — она покинула Россию. На русском языке текст звучит так: «…хорошо, добрый и вер­ный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего (Матфей,25:23). Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Матфей, 11:28)».

Рядом покоится прах отца, умершего почти в том же возрасте.

Ещё раньше Николая скончалась его любимая сестра Ольга, с которою он делился своими тайнами. А брат Владимир утонул в Цусимском сражении в 1905 году Он командовал броненосцем «Ад­мирал Ушаков» и приказал потопить его, когда корабль был подбит в неравном бою с японскими крейсерами. Команде он приказал пры­гать за борт…

После смерти мужа Маргарет де Маклай вместе с двумя сыновья­ми покинула Россию и поселилась в Сиднее. Она умерла в 1926 году. Сыновья путешественника никогда больше не бывали в России. Зато внуки посещали страну своего деда неоднократно.

В Австралии, которая стала родиной для его сыновей, вышла кни­га, посвящённая Миклухо-Маклаю. Автор книги пытается доказать, что Миклухо-Маклай был то ли русский шпион, то ли агент царского прави­тельства. Вполне возможно, что он имел определённые задания прави­тельства. Например, создать русскую колонию, выявить удобные сто­янки для кораблей, препятствовать колонизации Новой Гвинеи недру­жественными странами. Вполне возможно. Но, прежде всего, он был учёный. Недаром в своём завещании он просил передать его череп в музей антропологии.

Р. Р. Бах (1859—1933). После окончания в 1877 году Анненшуле Роберт Романович (Робертович) Бах учился в Петербургской акаде­мии Художеств. В ранний период своей творческой деятельности ис­полнял композиции на аллегорические темы. За статую «Гений» в 1891 году получил звание академика. В 1899 году Р.Р Бах закончил великое произведение — памятник Пушкину в Лицейском саду. Наверное, со­прикосновение с гением поднимает человека, активизирует его твор­ческие возможности. Редкое сочетание двух, казалось бы, противопо­ложных начал достигнуто в царскосельском памятнике поэта — при всей своей камерности, лиричности он подлинно монументален. На гранит­ном постаменте высечены строки пушкинских стихов. На одной из его сторон отрывок из стихотворения «19 октября»:

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Р.Р. Бах создавал памятник к столетию со дня рождения Пушкина. Скульптор изучал жизнь поэта, много раз перечитывал его произведе­ния. Он запечатлел в памятнике свои раздумья о жизненном пути поэта. Образ Пушкина исполнен светлой печали. «Печаль моя светла…» По­гружённый в мир поэтических видений, отрешённый от житейской суеты, он сидит на старинной скамейке Лицейского сада. На ней всегда лежат свежие цветы…

Благодаря памятнику скульптор обеспечил себе почётное место в истории русского искусства, даже если бы он не создал других работ. Но он творил всю жизнь. Он автор памятника поэту А.Н. Апухтину на мемориальном кладбище Литераторские мостки (1898 год). Это гран­диозное сооружение из розового полированного гранита с бронзовым бюстом поэта. На постаменте вырублены строки из «Реквиема» Апух­тина. Широко известен памятник композитору М.И. Глинке на Теат­ральной площади в Санкт-Петербурге (1906 год). Известны другие его работы-бюсты И.С. Тургенева, Н.В. Гоголя. Он создал барельефы с изображением всех русских святых — от Ольги до Тихона Задонского на фасадах церкви Воскресения Христова в Троице-Сергиевой пусты­ни. Зная его отзывчивость, к нему обращались родственники умерших людей — знаменитых и никому неизвестных. Бах никому не отказывал. Он создал множество замечательных надгробных памятников.

В советское время направленность творчества Баха изменилась. Он исполнил бюсты К. Маркса, Ф. Энгельса, А.И. Герцена, М.В. Фрун­зе. Широкой известности эти работы ему не снискали. Вместе с тем он много лет был профессором Академии художеств, где воспитал нема­ло талантливых скульпторов.

В.В. Струве (1889—1965). Выпускник Анненшуле 1906 года ака­демик Василий Васильевич (Вильгельм Вильгельмович) Струве ши­роко известен как историк Древнего Востока, автор многочисленных исследований и учебных пособий. Он проделал большую работу по изучению ценнейших исторических памятников, главным образом, па­пирусов, хранящихся в музеях Москвы и Ленинграда. С 1918 по 1933 год руководил Египетским отделом Государственного Эрмитажа. Пре­подавал в Ленинградском университете. В 1941—1950-х годах был директором Института востоковедения Академии наук СССР. Советская эпоха сказалась на его творчестве. Исторические материалы он исполь­зовал для обоснования марксистских теорий, за что его очень ценили власти. Правда, современные историки утверждают, что если бы он не привязывался к марксизму, его как бывшего Вильгельма Вильгельмо­вича превратили бы в лагерную пыль…

В Анненшуле учились и такие известные люди, как К.Я. Люгебиль — профессор Санкт-Петербургского университета, хранитель Эр­митажа, устроитель первого детского сада в России; замечательная ар­тистка Е.М. Грановская, отдавшая русскому театру более 60 лет своей жизни; артист театра и кино С.А. Мартинсон, оставшийся в памяти стар­шего поколения благодаря великолепным кинофильмам «Антон Ива­нович сердится», «Новые похождения Швейка», «Третий удар» и др.

Далее >>
В начало