* * *

Заглянув в экран компьютера через мое плечо, муж Володя спросил: «Кафедра генетики? Разве тогда генетика существовала?». Он, конечно, имел в виду, что она – генетика, формально существующая, официально тогда была запрещена.

С превосходством знающей, (а знания эти были приобретены совсем недавно), я стала излагать ему суть вопроса. Что было совсем не просто. Ученый, генетик  Тимофеев-Ресовский любил, рассказывая, повторять слова Нильса Бора: «Хорошая история необязательно должна быть истинной, достаточно правдоподобия». В том, что происходило с генетикой и вокруг нее в 40-50 годы, мало здравого смысла и, значит, правдоподобия. Но эта история, к сожалению, истинная.  Впрочем, по порядку…

* * *

Лялька Павлова, ленинградская подруга Риммы, подалась  после школы в медицинский институт. Римма же выбрала для поступления Ленинградский университет, биолого-почвенный факультет. Такое название он получил в 1949 году, за год до поступления Риммы. Биологические и почвоведческие школы, созданные в университете, объединились по принципу единства учебного и научного процесса, и факультету, организованному еще в 1930 году на базе биологического отделения физико-математического факультета, присвоили соответствующее название.

Базой для научной работы ученых и студентов университета становится созданный еще в 1920 году и размещаемый в Старом Петергофе, в бывшей летней герцогской резиденции (дворцовой усадьбе герцога Лейхтенбергского*), естественнонаучный институт. Это был первый НИИ, существующий на лоне природы. Он имел самые тесные связи с Ленинградским университетом, свою аспирантуру и привлекал в свои лаборатории исследователей со всей страны. Первоначально дворцовое здание резиденции использовалось только летом, но когда от городских властей поступила угроза отобрать сезонно используемый дворец, в нем стала функционировать постоянная научно-лабораторная  база. Римма, как и другие студенты, провела здесь много времени: на летних (это называлось «большой практикум») и учебно-производственных  практиках, здесь готовила демонстрационные материалы для выступления на спецсеминарах, здесь  проводила опыты при подготовке курсовых и дипломной работ.  Она всегда с трепетом относилась к этому месту, и в первый наш с мамой приезд в Ленинград привезла нас туда, показав само здание, прекрасный парк и пруды.

* Максимилиан Иосиф-Наполеон, герцог Лейхтенбергский, был сыном итальянского вице-короля Богарнэ, внуком Жозефины Богарне, супруги Наполеона, мужем великой княгини Марии Николаевны, старшей дочери Николая I и сестры императора Александра II. Известен как исследователь в области гальванопластики и электрохимической металлургии. Был почетным член Российской Академии, возглавлял Академию художеств в Санкт-Петербурге.

В воспоминаниях закончивших ЛГУ в эти годы, отмечалось, что биолого-почвенный факультет выпускал не «вообще биологов», а готовил на своих кафедрах специалистов узкого профиля.  На первом году обучения читался курс общей биологии, дававший недавним абитуриентам представление о выбранной ими науке, исходя из сложившихся на тот момент взглядов и концепций. Это было важно, так как предмета биология тогда не было в школьной программе (как и в последующие несколько десятков лет). Распределение по кафедрам происходило при переходе на третий курс. Выбирать надо было из того, что было на факультете, а, вернее, из того, что осталось на факультете (это уточнение будет понятно несколькими строками ниже). К тому же существующие кафедры имели  каждая свой план приема. Свободы выбора практически не было. Римму определили  на кафедру генетики и селекции (дарвинизма и генетики – так звучит название кафедры в дипломе).

Заканчивала Римма учебу в 1955 году, когда молох невежества и жестокости, пожиравший лучших специалистов — генетиков, уже слегка начинал ослабевать. Но поступила-то  сестра в 1950 году, когда на факультете, имевшем, наверное, из всех факультетов ЛГУ самые страшные страницы в своей истории, только-только начиналось восстановление «репрессированных» биологических наук. Процесс «реабилитации» только начался и только в университетах, на периферии в биологии еще царил мрак.

* * *

Страницы истории этого периода и предшествующего времени в кратком изложении могут быть представлены так. С 1920 года в университете существовала кафедра генетики и экспериментальной зоологии (и одноименная лаборатория в естественнонаучном институте в Петергофе). В 1936 году эта кафедра разделилась на две — генетики животных и генетики растений. Самые трагичные годы факультета связаны с этими кафедрами. Блестящий расцвет 20-х и начала 30-х годов  отечественной биологии сменился мраком, душившим все передовое, стремившееся к честному научному творчеству. Наступавшая по всей стране «лысенковщина» (в ЛГУ в лице «трубадура» Лысенко  — И.И. Презента) начала жестокую расправу с цветом отечественной биологической мысли. Положенная в основу «облысения» науки «павловско-мичуринская  биология»*, начисто отвергала классическую генетику. «Лысенковцы» установили монополию на «свою»  науку и отстаивали ее не в ходе научных диспутов, а путем жестокого карания и уничтожения своих оппонентов – «менделистов-морганистов -вейсманистов», как «приверженцев реакционного, идеалистического, буржуазного течения» в биологии.

* От Мичурина «мичуринская биология» взяла лишь имя и некоторые из его ранних предположений. Действительно, российский селекционер И. В. Мичурин считал, что окружающая среда оказывает важное влияние на наследственность организмов и первоначально отвергал законы Менделя (по его мнению, действовавшие только лишь в особых условиях). Но он не абсолютизировал влияние окружающей среды на наследственность. В последующем И. В. Мичурин принял учение Менделя и утверждал, что опыты, поставленные им для опровержения законов Менделя, на самом деле подтвердили эти законы.

Для тех, у кого биология отсутствовала как школьный предмет (я тоже отношусь к их числу), поясняю: законы Менделя — это набор первичных положений, касающихся передачи наследственных характеристик от родительских организмов к их детям. Эти принципы лежат в основе классической генетики.

Что касается Павлова, то «лысенковцы» утверждали, что «…И. П. Павлов вполне определенно высказал убеждение о возможности наследственного закрепления некоторых приобретаемых форм временных связей». На самом деле это утверждение — очередной подлог. В лаборатории Павлова были получены результаты, которые дали ему повод в 1923 году считать возможной передачу по наследству приобретенных условных рефлексов. Однако вскоре Павлов отказался от этого положения. В 1927 году в «Правде» было опубликовано его письмо», в котором сообщалось, что проверка не подтверждает первоначальных предположений о наследственной передаче условных рефлексов и он «не должен причисляться к авторам, стоящим за эту передачу. Это письмо было широко известно биологам. Кроме того, многие из них  самостоятельно проведенными опытами показали отсутствие наследственной передачи условных рефлексов.

Академик Орбели, директор Института зволюционной физиологии, в ответ на требования комиссии (созданной в 1948 году по решению президиума АМН СССР для проверки деятельности института) широко развернуть исследования по наследованию условных рефлексов парировал:: «Представьте, что все условные рефлексы, которые в течение нашей жизни вырабатываются, будут передаваться по наследству, – какие потребуются мозги для того, чтобы из поколения в поколение накапливать все условные рефлексы и наследственно передавать их дальше». Конечно, кроме этого эмоционального всплеска с его стороны последовали и другие, теоретически обоснованные, возражения. Правда, успеха и они не имели.

Помещу здесь эпизод из серии «доказательная база», имевший благополучное окончание.  Его я прочитала в воспоминаниях Б. Лянда-Геллеара, биохимика, выпускника ЛГУ, а он, в свою очередь, привел рассказ своей матери. С.Н. Давиденкову — профессору Института для усовершенствования врачей (ГИДУВ), теоретические и практические работы которого известны в области медицинской генетики – вменяли в вину наличие в его статьях элементов теории наследственности из арсенала классической генетики. На одном из заседаний, особенно рьяно критикуя Давиденкова, молодой сотрудник категорически отрицал передачу по наследству каких бы то ни было свойств. «Он требовал принять по отношению к проф. Давиденкову административные меры за пропаганду вредных идей. Проф. Давиденков в своем ответном слове спросил “уважаемого оппонента”, будет ли он отрицать передачу по наследству признаков, если у его жены родится ребенок, как две капли воды похожий на рыжеволосого соседа по коммунальной квартире, в которой оппонент, как известно профессору, проживает?! Ответа не последовало, но раздался гомерический хохот всех присутствовавших, их аплодисменты. После этого обсуждение научной несостоятельности профессора Давиденкова и других ученых психиатров было прекращено и никаких решений на заседании принято не было».

И. И. Презент работал в ЛГУ с 1930 года. Возглавлял кафедру диалектики природы и эволюционного учения и читал соответствующие курсы не только на биологическом, но и на других факультетах университета. С 1934 года начал активно сотрудничать с Т. Д. Лысенко, а с 1938 года стал его «глашатаем». В университете Презент был известен как самый злобный идеолог лысенковского стана. С его подачи в 1940 году была закрыта, а, вернее,  разгромлена кафедра генетики растений. Кафедра существовала с 1931 года, была организована по инициативе Н.И. Вавилова – директора Института генетики при АН СССР. Возглавлял кафедру Г. Д. Карпеченко*, его ближайший и талантливейший ученик.

* В 1941 году Карпеченко был арестован. Ему предъявили обвинение в «шпионско-вредительской деятельности», к которой была добавлена открытая борьба под руководством Н.И. Вавилова против «передовых методов научно-исследовательской работы и ценнейших достижений академика Лысенко по получению высоких урожаев».  Он и Вавилов, арестованный в 1940 году, были приговорены к расстрелу в один день. В отношении Карпеченко приговор был исполнен. Вавилову расстрел заменили на 20 лет тюрьмы. В 1943 году он умер в  Саратовской тюрьме от голода.

Ю. И. Полянский, талантливый биолог-эволюционист и исполняющий обязанности ректора университета (и.о. он был назначен после перевода  ректора ЛГУ А.А. Вознесенского в Москву и по его предложению), предпринял попытку избавить университет от Презента. Его поездка к заведующему отделом науки ЦК. Ю. А. Жданову была успешной по смыслу – Жданов разрешил уволить Презента, но очень неуспешной по времени*.

* « Я с ним беседовал с глазу на глаз около 1,5 часов, причем на равных. Юрий Андреевич стоял на правильных, истинно дарвиновских позициях. Когда я спросил его в конце нашей беседы: «Что же делать с Презентом?», он ответил: «Гоните, и чем быстрее, тем лучше». Мой разговор с Ю.А. Ждановым состоялся весной 1948 г., я его из университета удалить не успел, а в августе этого же года он удалил меня» (из записи беседы с Ю.И. Полянским, проведенной историками биологии Л.В. Чесновой, Э.И. Колчинским и К.О. Россияновым).

Задержавшись во Франции, где Полянский выступал на Первом зоологическом конгрессе, он не присутствовал на трагически известной сессии Академии сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина (ВАСХНИЛ) 1948 года (31 июля – 7 августа).  На ней с основным докладом «О положении в биологической науке» выступил академик Т.Д. Лысенко. Он подверг разгромной критике классическую генетику и представил развернутую интерпретацию своей теории развития, предрекал, что она обеспечит невиданный расцвет биологической науки и сельскохозяйственной практики. Он заклеймил ученых-биологов, в том числе представителей Ленинградской университетской школы, придерживающихся принципов классической генетики, как лжеученых реакционеров, проводников враждебной буржуазной идеологии. В заключение он заявил, что его доклад рассмотрен и одобрен ЦК партии и лично тов. Сталиным. Тогда же, в день окончания сессии, в «Правде» было напечатано покаянное письмо Ю.А. Жданова — сына А.А. Жданова — на имя Сталина. В нем Жданов каялся в поддержке, оказанной им генетикам.

Затем состоялось расширенное заседание Ученого совета  биологического факультета Ленинградского университета. Выступивший И.И. Презент резко критиковал представителей классической генетики, в том числе и Ю.И. Полянского. На последующем после заседания Ученого совета партийном собрании факультета было решено голосованием исключить Полянского (и еще 5 человек) из партии. Бюро райкома партии не поддержало резолюцию собрания, но все шестеро были вскоре уволены из университета.

В 1948 году  была закрыта и кафедра генетики животных. Профессор И.И. Презент освобождал в прямом и переносном смысле место под свою кафедру дарвинизма, которую он возглавлял с 1941 года и где планировалось воспитывать ученых в духе приверженности к истинным мичуринским взглядам и полной отверженности от классической генетики*.  Исаак (Исай) Израилевич Презент, не имея биологического образования, занимался философскими вопросами биологии. («Полубиолог», «полуфилософ» — так определяют квалификацию Презента его современники. «Я ведь специальной литературы не читаю, а критикую принципиальные установки науки», — это его собственные слова).

* «Убрав с дороги основных противников – ведущих профессоров и преподавателей факультета, Презент занялся расширением своей тогда еще очень скромной кафедры дарвинизма (которую всегда хотелось называть кафедрой антидарвинизма). Чтобы расширить помещение, он, не задумываясь, выселил кафедру зоологии позвоночных, оставшуюся без заведующего, из занимаемых ею исстари аудиторий. <> На третьем этаже, куда переселяли зоологов, искони размещалась принадлежащая той же кафедре небольшая лаборатория сравнительной анатомии. Но втиснуть туда всю кафедру с ее богатейшим музеем было практически невозможно. Пришлось выселить библиотеку Общества естествоиспытателей. <> Таким образом, для неоправданного расширения кафедры дарвинизма произошел двойной разгром – тяжело пострадали одна из старейших кафедр факультета и превосходная библиотека, обслуживавшая многих читателей» (Т. А. Гинецинская «Биофак ленинградского университета после сессии ВАСХНИЛ»). В результате кафедра дарвинизма Презента заняла помещение в 572 кв. м и имела штат свыше 50 человек.

Профессор И.И. Презент, оставаясь заведующим кафедрой дарвинизма в Ленинградском университета, расширил поле своей деятельности, став в середине 1949 года еще и деканом биологического факультета Московского. Он проявил себя как полновластный диктатор, подверг жестоким гонениям бывших приверженцев классической генетики. Презент увольнял их, добивался лишения многих из них ученых степеней и званий. При нем действовала система подбора кадров, приверженных «научным» воззрениям Т.Д. Лысенко, процветало начетничество и славословие.

* * *

Студентка Р. Масловец несомненно видела на факультете И.И Презента, и, возможно, слушала его курс лекций «Введение в философию диалектического материализма». Только лишь «возможно», потому что  в 1951 году Презент все-таки был уволен, а этот курс и другие  «презентские» курсы  - «Основы дарвинизма», «Диалектика природы» — скорее всего преподавались на втором — третьем курсах. К тому же, став деканом в Московском университете, Презент все чаще передавал чтение своих лекций К.М. Завадскому – кандидату биологических наук, но все еще не доценту (по причине противостояния со стороны того же Презента). Кафедра на биологическом факультете теперь называлась кафедрой генетики и селекции.

Около десяти лет существовал официальный запрет на преподавание генетики. Только в 1957 г. М.Е. Лобашев*, избранный заведующим кафедрой генетики и селекции, после долгого перерыва начал читать полноценный курс генетики с основами селекции, объединивший классическую, биохимическую и молекулярную генетику.

* Чтобы немного снизить градус на моих страницах вполне обоснованного ужаса и пафосного негодования (иногда мне не удается этого избежать)  по поводу положения генетики в университете и в стране,  буду «для разрядки» приводить вот такие имеющие место быть факты, истории, совпадения.

Так вот, Михаил Ефимович Лобашев – известный биолог XX-го века, пришел в биологию не путем традиционной династической преемственности, а, можно сказать, совсем наоборот. Отец Михаила был грузчиком, рано умер. У Михаила в детстве возникли проблемы с психикой, и он потерял речь. До 7 лет мальчик оставался немым, хотя не глухим, что случается редко. Только в 13 лет, когда речь восстановилась, он освоил азбуку. После смерти матери Миша был определен в детский дом. Оттуда он сбежал и стал бомжом. В ходе своих странствий Левашев случайно встретился с талантливым педагогом Г. А.  Владимирским, который смог разглядеть в нем крупный талант. Владимирский направил его в школу-коммуну (в Ташкенте), где Лобашев жил, учился и заинтересовался биологией. Думаю, вы уже догадались, что  судьба главного героя повести В. Каверина «Два капитана» – Александра Григорьева – повторяет начало жизненного пути Лобашева. Зрелые годы главного героя Каверин писал с другого человека – летчика. Но это уже иная история.

Вопрос: какую же генетику изучала Римма, обучаясь в университете с 1950 по 1955 год? Однозначно ответить нельзя, так как неоднозначным в это сложное, трагическое для биологии время было и поведение ученых и преподавателей. Естественно, что все, что я сейчас пишу – это не со слов Риммы. Ответить на вопрос, с которого начинается этот абзац, возможно только по прошествии достаточного времени, то есть сейчас. Поэтому ниже написанное – это, как сейчас говорят, историческая реконструкция. С помощью Интернета я попыталась  представить обстановку и  проведение учебного процесса на кафедре и факультете.  Для поисков в сети я использовала фамилии из скудных данных корочек университетского диплома Риммы с вложенной в них выпиской из зачетной ведомости.

Итак, удалось установить, что Римма в университете  обучалась:

- при 2-х ректорах:  Алексее Антоновиче Илюшине  (1950-1952), Александре Даниловиче Александрове  (1952  – 1964);

- при 3-х деканах факультета: Николае Васильевиче Турбине (1948- 1953), Армене Леоновиче Тахтаджяне  (1953- 1954), Кирилле Михайловиче Завадском (1954 — 1955);

- при 3-х заведующих кафедрой: Николае Васильевиче Турбине (1948- 1951), Кирилле Михайловиче Завадском (1952*-1954), Михаиле Сергеевиче Навашине (1954- 1955).

* с февраля 1952 года по август 1952 года К.М. Завадский был  – и.о. зав. кафедрой.

Желая  получить неформальное представление о профессиональных и личностных качествах этих руководителей, я больше  опиралась не на официозные сведения из панегириков, опубликованных к 100-летию каждого из них*, а на рассказы современников-коллег или студентов.   Этим объясняется большое число «закавыченных» текстов со ссылками на источник.

* Да, да …Именно, к 100-летию. Ведь и тогда они были уже в зрелом возрасте. Например, в 1953 году ректорам было 42 и 41 год, деканам – 40, 43 и 43 года, зав. кафедрой – 42, 43 года и 57 лет. (Указан возраст  соответственно по порядку вышеприведенного перечисления руководителей.)

* * *

Первым из перечисленных выше, с кем Римма могла непосредственно столкнуться в начавшейся студенческой жизни, был, вероятнее всего, К. М. Завадский. Не как с заведующим кафедрой (распределение по кафедрам, как я уже писала было не  на первом курсе), а как с преподавателем курсов  общей биологии и диалектики природы.

Начинал К.М. Завадский работать на факультете  в 1932 году как ассистент кафедры диалектического материализма и общей теории биологии.  Защитил диссертацию в 1948 году. Ученый совет университета в этом же году проголосовал за присвоение ему звания доцента. Но до сессии ВАСХНИЛ посланы документы на утверждение в ВАК не были. А после -  вообще стоял вопрос об увольнении Завадского. Уволить —  не уволили, но от преподавательской работы его отстранили.  Презент имел основания для «нелюбви»:  диссертация Завадского  опровергала лысенковские утверждения об отсутствии внутривидовой конкуренции* и доказывалась ее ведущая роль в селективных процессах.  Но положение Презента в университете в это время было шатким (в это время Ю.И. Полянский, хорошо знавший и поддерживавший Завадского,  уже согласовал с заведующим отделом науки ЦК ВКП(б) Ю.А. Ждановым увольнение Презента из ЛГУ). Кроме того, «Завадский был нужен Презенту как раз для того, чтобы он неофициально читал лекции и руководил дипломными проектами, а часы за работу приписывали могущественному начальнику и его приближенным».  И еще: «Завадский был нужен как главный автор и редактор хрестоматии по дарвинизму, подготовка которой была поручена Презенту» (Э.И. Колчинский «В центре биологических дискуссий. К столетию со дня рождения К.М. Завадского»).  После вмешательства ректората Презент все-таки подписал в 1951 году ходатайство в Ученый совет факультета об избрании Завадского доцентом кафедры.  После удаления Презента из университета (как это было — читайте ниже), К.М. Завадский стал исполняющим обязанности заведующего кафедрой. Стремясь выжечь «дух презентовщины», студентов философского факультета, уже сдавших курс дарвинизма Презенту, обязали  заново прослушать тот же курс у К.М. Завадского. Такова формально-официальная версия отношений Завадского и Презента.

* Квинтэссенция дарвинизма состоит в том, что: как только появляется измененный организм, который лучше соответствует условиям внешней среды в данный момент, он -  этот организм — станет активнее размножаться, начнет вытеснять менее приспособленных соседей, и за счет этого эволюция сделает шаг вперед. Вступая в полемику с Дарвиным, Т.Д. Лысенко  в статье «Почему буржуазная наука восстает против работ советских ученых» отрицает наличие внутривидовой борьбы за существование: «Но внутривидовой конкуренции нет и в самой природе. Существует лишь конкуренция между видами: зайца ест волк, но заяц зайца не ест, — он ест траву. Пшеница пшенице также не мешает жить. А вот пырей, лебеда, осот являются представителями других видов и, появившись в посевах пшеницы или кок-сагыза, отнимают у них пищу, борются с ними».

Название «кок-сагыз» еще встретится на этих страницах, поэтому дам пояснения. Кок-сагыз – это многолетнее травянистое растение, в корнях которого содержится каучук. Кок-сагыз был стратегическим сырьем в годы Отечественной войны, широко возделывался на полях Белоруссии. После войны каучук стали получать синтетическим путем,  и кок-сагыз, этот «царь полей» при  Сталине,  из-за малорентабельности производства каучука из него, был забыт.

«Русский одуванчик» — так называют его американцы, которые в наше время проводят опыты  с выведением кок-сагыза с повышенным содержанием каучука.

Раиса Львовна Берг, известный генетик, а тогда студентка, в свое время сдавала экзамен К.М. Завадскому, который в очередной раз заменял Презента.  «Нехватка» времени Презенту для приема экзаменов сыграла в данном случае на руку Берг.  Настоявший на выговоре студентке за пренебрежение его курсом  по диалектике природы, на самом деле, Презент  имел планы в дальнейшем исключить Берг* из университета. Поставленная Завадским оценка («хорошо»), выговор не отменила, но планы по исключению нарушила.

* Еще до  окончания кафедры генетики она начала  работать вместе с будущим нобелевским лауреатом  американским генетиком  Г. Дж. Меллером. (Меллер был прилашен в СССР Н.И. Вавиловым.) Р. Берг занималась вопросами мутаций в природе. В своих  работах подтверждала положения классической генетики. Экспериментальную работу проводила на мушках-дрозофилах. Ей принадлежит поэтическое описание этой мухи: «Дрозофилы прекрасны. Смотреть на них в бинокуляр — одно удовольствие. Их красные фасеточные глаза подобны гранатовым люстрам, их прозрачные крылья отливают радугой, щетинки, покрывающие тело мухи, кажутся сделанными из нейлона».

С 1954 года* Раиса Львовна Берг стала работать ассистентом на кафедре дарвинизма, которой заведовал Завадский.  В своих воспоминаниях («Суховей. Воспоминания генетика») она накладывает свои краски в палитру  отношений Завадского и Презента**. «Положения заведующего кафедрой дарвинизма он добился хитроумнейшими средствами — умелым сочетанием угодничества с видимостью научной полемики. Он прославлял Лысенко, Лепешинскую, но в одном-единственном вопросе — в вопросе о виде и видообразовании — он расходился с ними. Это делало его научным противником Презента и Лысенко. Тем не менее он дал Лысенко такие недвусмысленные свидетельства своего верноподданничества, что теперь, после смерти Сталина и с приходом к власти Хрущева, когда Лысенко временно впал в немилость, наступило его время дрожать за свою шкуру».

* По времени вполне возможно, что она проводила спецсеминары  в Римминой группе.  По силе впечатления от общения с  личностью,  Р. Берг сравнивают с другим ярким генетиком Тимофеевым-Ресовским (героем повести Д. Гранина «Зубр»). «Явление природы!» — так отзывается о ней М.Д  Голубовский, выпускник биофака ЛГУ, ее ученик.  Он же пишет о способности Берг раскрыть и преподнести  глубокий эволюционный смысл знакомых всем фактов и явлений. Примером может служить художественное эссе ее авторства «Почему курица не ревнует». Обязательно прочтите это эссе, оно есть в Интернете. Но, если вам уже сейчас хочется знать, почему петуху прощается его неверность, приведу небольшой отрывок: «С курицей все обстоит очень просто – дети ее всеядны, их корм не портативен, его не натаскаешься. Никаких усилий не хватило бы, хоть таскай с утра до ночи вместе с петухом, чтобы выкормить выводок. Птенцов много – 10-20, они большие. Вот и пусть едят сами с самого первого дня жизни. Дело матери – повести цыплят к корму, подать им пример, как рыться в земле, что есть, а чем пренебречь. А это можно сделать и одной, петух тут совсем не нужен – пусть резвится на здоровье и вообще как хочет, так пусть и живет. Она не ревнива, да и где ей: детей нужно не только водить, но и охранять. Она неразлучна с ними и бесстрашна в борьбе за их жизнь. Не то что вороне,  орлу и то есть чего опасаться, когда она бросается на защиту цыпленка.

Технология выкармливания налагает глубокий отпечаток на весь семейный строй вида, на поведение детей и взрослых. Будь пища детей портативна, все было бы иначе. Курица не упустила бы своего супруга: умеешь кататься, умей и саночки возить. Породил потомство – теперь таскай корм, вместе обзаводились семьей, вместе будем и детей выкармливать. Так рассуждала бы эта курица, и тут уж сопернице не сдобровать – жизнь детей требует, чтобы отец участвовал в их выкармливании наравне с матерью, а не смотрел бы на сторону. Будь корм детей портативен – она была бы ревнива. Но ревнивая курица уже не курица. Назовите любую птицу, таскающую корм своим птенцам, – это синица, ласточка, пеночка – кто хотите, но только не курица».

Наукой  — эволюционной генетикой – Раиса Львовна занималась со страстью, возможно, унаследованной от отца Л.С. Берга  -  зоолога-эволюциониста и географа. В год поступления  Риммы в университет, Лев Семенович Берг был председателем Русского географического общества. До него на этой должности был Н.И. Вавилов, а после Берга -  Е.Н. Павловский, уже упоминавшийся (и еще будет упомянутым) в моих записках. Я как-то в 60-е годы сопровождала Римму при ее посещении библиотеки общества. На меня произвело сильное впечатление  это красивое здание («северный модерн») по пер. Гривцова 10.  Позже, проводя основную часть времени, свободную  от занятий в ЛЭТИ, в публичной библиотеке я видела некоторые рукописи из архивов географического общества, выставленные для обозрения в застекленных витринах. Внимание привлекли работы Л.С. Берга – «История исследования Туркмении», «Рельеф Туркмении». В Русско-Туркменском словаре Шохрата Кадырова есть словарная статья о нем.

* «В этой книге воспоминаний в полной мере отразилась незаурядность личности Раисы Львовны, ее писательский талант, ее противоречивый характер, ее личностное отношение к событиям, свидетелем или участником которых она была, и к людям, с которыми ее сводила жизнь. Образно и кратко отношение Раисы Львовны к окружавшим ее людям можно сравнить с пламенем огня, который своим светом может привлечь к себе, согреть или же опалить» (И.К. Захаров, Л.Д. Колосова, В.К. Шумный «Раиса Львовна Берг»).

Тем не менее, в большинстве источников сведений о Завадском, подтвержденных архивными документами, говорится о его борьбе с лысенковщиной в период заведования кафедрой дарвинизма в ЛГУ и усилиях по возрождению и развитию эволюционной теории в нашей стране в последующие годы:  «Завадский активно взялся за перестройку научной и преподавательской работы на кафедре, за ликвидацию порядков, введенных Презентом.<> В то же время Завадский был связан в вопросах кадровой политики. Хотя многие сотрудники, набранные Презентом по признакам личной преданности, были уволены, интересы оставшихся были далеки от проблем эволюционной теории <> Большинство из них оставались сторонниками агробиологии». Завадский набирает новых сотрудников. В частности, он принимает на свою кафедру  Ю.М. Оленова, в работах которого получила дальнейшее развитие линия эволюционной генетики и  работы которого в последующие годы были связаны с генетикой в медицине, Р. Берг, представительницу классической генетики, и Е.М.  Хейсина, протозоолога*. Все они после сессии ВАСХНИЛ остались без работы.

* Протозоология – раздел зоологии, изучающий простейших.

Когда в 1954 году К.М. Завадский стал деканом биолого-почвенного факультета, он стал добиваться увеличения  приема студентов на факультет, восстановления экспериментальной базы в Петергофе, ратовал за приобретение нового оборудования для лабораторий.

* * *

  Когда Римма попала на кафедру генетики и селекции, ее возглавлял доктор биологических наук Н. В. Турбин. Он же был какое-то время деканом факультета. Кроме того, Турбин пи­шет и в 1950 году издает учебное руководство «Генетика с основами селекции» тиражом 50 тыс. экземпляров, допущенное Министерством высшего образования СССР в качестве учебника для государственных университетов. Т.е. это был основной учебник по генетики для «римминого» времени. Все содержание учебника и шестая глава, посвященная одному из самых больных вопросов биологии – возможности наследования благоприобретенных признаков — представляет совокупность генетических представлений, полностью совпадающих с мичуринско-лысенковскими.

Вот что говорят о нем его коллеги-современники:

«После защиты докторской диссертации в 1942 г. он включается в ведущиеся дискуссии по генетике. <> … особенно ярко полемическая активность Турбина проявилась на знаменитой августовской сессии ВАСХНИЛ <> Н.В. Турбин уже в качестве заведующего ка­федрой генетики растений ЛГУ и профессора выступил на восьмом заседании 5 августа 1948 г. Это выступление было выдержано полностью в духе антименделевской риторики» (И.М. Суриков «Генетик Николай Васильевич Турбин и его время»).

«Незадолго до начала войны в аспирантском общежитии, где я жила, поселился Николай Васильевич Турбин, тогда докторант ботаника Келлера, к генетике не причастный, позже ярый лысенковец — гонитель генетики, ныне чиновный представитель советской интеллигенции — покровитель генетики» (Р. Берг «Суховей, воспоминания генетика»).

«Н.В. Турбин во многом был для меня непонятен. Непосредственно после сессии он вел себя как заядлый лысенковец, и, став деканом <>, подписывал все приказы о выговорах и увольнениях. Мне неприятно запомнилось его выступление на факультетском собрании, где он поносил Ю. И. Полянского за «менделизм-морганизм», наградив его эпитетом «махровый Юрий Полянский». Все это заставило меня составить нелестное мнение о новом профессоре и декане. Но справедливость требует сказать, что поведение его не было однозначным. В своем курсе наряду с лысенковскими «благоглупостями» и историей кобылы лорда Мортона*, которую он тоже не стыдился произносить с кафедры, Турбин уделял значительную часть времени изложению основных положений настоящей генетики («менделизма-морганизма») под предлогом, что каждый биолог должен знать, с чем бороться. Благодаря этому студенты все-таки получали довольно твердые представления о генетике, и это было, конечно, важно и нужно» (Т. А. Гинецинская «Биофак ленинградского университета после сессии ВАСХНИЛ»).

«…  Н.В. Турбин, ярый лысенковец, а ныне не просто генетик, а президент Общества генетиков и селекционеров имени Вавилова, перестроившийся на глазах у публики, разучившейся удивляться чему бы то ни было» (Р. Берг «Суховей, воспоминания генетика»).

* Эта кобыла еще известна как полосатая кобыла лорда Мортона. А рассказ о ней – это многократно приводимый пример в истории эволюционной теории. Лорд Мортон, якобы, случил кобылу с зеброй, а потом с обычным конем. В результате родился полосатый жеребенок. Пытавшиеся объяснить этот феномен, создали целую научную концепцию – телегонию. Согласно ей, каждая предыдущая беременность у животного оказывает влияние на последующую. В применении к человеку это звучит так: дети, рожденные спустя годы и от другого мужчины, будут похожи на первого сексуального партнера родивших их женщины.

Явление телегонии пытались получить во множестве проведенных опытах, но оно не получило подтверждения.  Лысенковцы использовали историю с этой кобылой как доказательство их теории влияния окружающей среды  («воспитания» — как говорил Лысенко) на наследственность. Они «вспомнили» о решетчатой изгороди, за которой паслась эта ценная лошадь.  Длительное восприятие лошадью «полосатости», сказалось на ее жеребенке. Вот так, простенько и, как говорится со вкусом, объяснили «мичуринцы» этот феномен.

Надо сказать, что анекдотичность этой истории заставила меня перелопатить кучу сайтов, чтобы найти такой, на котором сами лысенковцы дают такое объяснение феномену полосатого жеребенка. Но кроме рассказа об этом Гинецианской и многочисленных ссылок на ее рассказ, ничего не нашла. Я уже хотела не приводить этот фрагмент из ее воспоминаний, но, оказалось, что другой, тоже на уровне анекдота, случай с «доказательством» влияния условий окружающей среды  - вылупление из яйца пеночки кукушонка – нигде не был опубликован, но озвучен в публичных выступлениях лысенковцев и был услышан многими. Возможно, так было и с историей про кобылу.

Как это было не раз в процессе написания этих воспоминаний, я отклонилась в сторону от основной линии и потратила много времени в поисках объяснений с позиций сегодняшней генетики появления полосатого жеребенка от обычного не полосатого отца.  В результате, нашла объяснение, но оно было таким сложным, что мне – не специалисту-генетику, в нем было не разобраться. Но я усвоила главное, и это меня устроило: предыдущий половой партнер может оказать влияние на потомство, но для этого должны сойтись многие обстоятельства, что имеет  очень малую вероятность.  Недаром, случай с кобылой, описанный Ч. Дарвиным, до сих пор не имеет повторения.

Ну, президентство Турбина  — это уже 70-е годы. А вот в «риммино» время, в 1952 году, оба противоположных лагеря были поражены статьей Н. В. Турбина, напечатанной в «Ботаническом журнале», членом редколлегии которого он был. Статья «Дарвинизм и новое учение о виде» содержала резкую критику* взглядов академика Лысенко по вопросам видообразова­ния. Появление этой статьи стало событием в научной жизни страны, положив начало процессу разоблачения «мичуринской биологии». В жизни самого Турбина  — это был важный шаг в определении им для самого себя генетических концепций.

* Н.В.Турбин писал в статье: «Гениальный русский биолог Иван Петрович Павлов говорил, что факты нужны ученому, как воздух для крыла птицы. Все сказанное о недостаточности фактов, имеющихся в распоряжении Т.Д. Лысенко, заставляет опасаться, что новое учение о виде с его претензией заменить собой дарвинизм — может оказаться взмахом крыльями в безвоздушном пространстве».

Интересно, что именно это замечание, так образно охарактеризовавшее «новое учение», наиболее сильно задело Лысенко, Не раз  со злобой вспоминал он  эти фразы Турбина  в разговорах со своими приближенными.

Биографы Н.В. Турбина считают, что в стан Лысенко он попал в силу не очень хорошего начального биологического образования. Но работа в ЛГУ дала возможность заняться самообразованием.  Турбин  изучает серьезную генетическую литературу и постепенно осваивает все богатство генетических знаний, которые не удалось получить в студенческие годы и во время учебы и аспирантуре в Воро­нежском сельхозинституте. Это  самообразование* приносило плоды, которыми стал подпитываться учебный процесс на возглавляемой им кафедре:  «… двойственно вел он себя и на кафедре генетики и селекции в Ленинградском университете: употреблял «канонические штампы» — ругал хромосомную теорию наследственности, позволял своим сотрудникам (а, значит, и поощрял их) фальсифицировать доказательства неверности законов Менделя, но в то же время в лекциях систематически излагал содержание и выводы работ Менделя, Моргана, Вейсмана, Иоганнсена» (В.Н. Сойфер «Плачевный итог видообразования»).

* Склонность к самообразованию была и в отношении культуры и истории: Турбин был начитан, разбирался в  вопросах искусства, хорошо знал историю. Позже, когда появилось свободное время, стал изучать  вариационную статистику (статистический анализ, применяющийся в естественных науках) и английский язык.

Похоже, что Н.В. Турбин был своего рода Фомой Неверующим* по отношению к  Лысенко: он подвергал критике «учителя», но оставался апостолом, в его стане. На конференции по вопросам вида и видообразования, состоявшейся в 1953 голу в университете, Турбин снова выступил против Лысенко, хотя и сделал при этом следующее уточнение:  «Я нисколько не сожалею о том, что в самом начале своей научной карьеры, еще задолго до августовской сессии, в период наиболее острой борьбы мичуринского учения с вейсманизмом-морганизмом я активно выступил в защиту мичуринского направления, возглавляемого академиком Лысенко… Я смею также думать, что, несмотря на мою критику взглядов Т.Д.Лысенко, я с ним скорее могу найти общий язык, так как он настоящий ученый, чего, к сожалению, нельзя сказать о некоторых нынешних сторонниках и защитниках его взглядов, которые своим поведением напоминают флюгер, точно ориентирующийся в зависимости от того, откуда дует ветер».

Об этом выступлении ректор ЛГУ А.Д. Александров рассказывал так: «В этой истории Турбин получил поддержку не только на факультете, но и в ректорате. Правда, опасаясь возможных репрессий, он все-таки решил уйти из университета. Избрание действительным членом Белорусской академии наук позволило ему покинуть университет. Он переехал в Минск».

* «… когда Господь во время прощальной Своей беседы с учениками, перед Своими страданиями, сказал им: «А куда Я иду – вы знаете, и путь знаете», Фома сказал Ему: «Господи! не знаем, куда идешь, и как можем знать путь?»

Представляя фотографии минского периода жизни Турбина, его дочь * пишет:

«…  именно с переездом в Минск исчезли глубокие складки озабоченности на его лбу, выражение глаз стало менее суровым, он стал чаще улыбаться» (Л. Турбина, «Очарованный странник»).

* В 1942 году 10-летняя Римма и Турбин — ее будущий декан — вполне возможно ходили по одним улицам. Я ранее писала, что в Средней Азии во время войны было много курсов и училищ, готовивших младший командный состав для армии. Н.В. Турбин был курсантом военно-медицинского училища, размещаемого в Ашхабаде. Здесь в возрасте 30-ти лет он защитил докторскую диссертацию. (До этого он прошел докторантуру при Академии Наук СССР в лаборатории академика Б.А. Келлера, убежден­ного сторонника Т.Д. Лысенко.) В Ашхабаде в эвакуации находилась его жена, здесь у них родилась дочь  — будущая поэтесса Любовь Турбина. Она старше меня всего на несколько месяцев, мы родились в одном городе («…где время неспешно струится, как в тихом арыке вода») и потому все так узнаваемо в ее строках:

«Мне, родившейся в Ашхабаде.
В саменьком сорок втором году,
Выжившей только молитвою мамы…»

«Свинцовою тучей прошел над страной
Тот год, самый первый из прожитых мной:
Волна эпидемий, и голод, изной,
Далёкого зноя раскаты,
Сердца в напряжении сжаты.

Нас выжило мало, рождённых тогда,
По каплям сочилась живая вода,
А мама была ещё так молода.

<>

Но дни испытаний, годины невзгод –
Нам после как вехи возможных высот.
Но манит азийский мерцающий свод
Раскосым и угольным взглядом…
Мне имя дано Ашхабадом»

* * *

На освободившуюся должность заведующего кафедрой был избран по конкурсу доктор биологических наук, известный  цитогенетик М.С. Навашин*. Как говорил о нем ректор ЛГУ А.Д. Александров, «Навашин был настоящий «менделист-морганист» и даже никак не был замешан в лысенковщине, но на кафедре у него, может быть, характера не хватило… или здоровья. Сам он лекций не читал, а в целом на кафедре продолжали работать сторонники мичуринской генетики. Ну, то есть, может быть, и не все сторонники были, но официально и внешне все было очень мичуринское».

* Основное направление научных исследований М.С. Навашина – это цитогенетика растений. Он автор ряда работ по морфологии  клеточного ядра в связи с вопросами видообразования. (Морфология  изучает строение и формообразование). Изучал динамику клеточного деления и влияния на клетку физических и химических факторов.

По инициативе М. С. Навашина была создана полнейшая в своё время сводка о всех известных хромосомных числах цветковых растений мировой флоры. (Раздел систематики растений, связанных с числом хромосом называется кариосистематикой растений). Кариосистематика имеет практическое значение в селекции: изучение кариотипов скрещиваемых видов  — предварительный этап работ по созданию гибридов.

М.С. Навашин изучал вопросы, связанные с возникновением полиплоидов. (В процессе деления та или иная ее клетка может образовать две неравноценные: в одной совсем нет ядра, и она вскоре погибает; зато в другой их целых два, причем оба затем сливаются, давая удвоенный комплект хромосом. Подобное явление называется полиплоидией и не является редкостью. Полиплоиды как правило крупнее, массивнее урожайнее диплоидов, имеющих нормальное числом хромосом.) М.С. Навашин – автор полиплоидного сорта кок-сагыза, в котором содержание каучука намного выше, чем в его дикой диплоидной форме.

При всем перечисленном, Навашин еще был еще любителем-астрономом. Он -  автор книги «Телескоп астронома –любителя». В аннотации к книге говорится: «В книге рассказывается об устройстве телескопов и о различных этапах самостоятельного изготовления любителем телескопов-рефлекторов средних размеров. Пользуясь книгой, читатель, не обладающий заводским оборудованием, может с помощью подручных средств изготовить детали оптики телескопа, механическое устройство для наведения телескопа на небесные светила. Книга рассчитана на членов школьных и прочих астрономических кружков, преподавателей, любителей, желающих самостоятельно построить телескоп».

Про «очень мичуринское» рассказывают в своих воспоминаниях выпускники кафедры, которым давали темы дипломных работ  в основном мичуринско- лысенковского направления.  Но какие-то изменения произошли.

Так, В.С. Федоров, который при Турбине читал курс генетики  под названием что-то вроде «≪Критика менделевско — моргановской генетики». Причем, лекции организовывал так, что при очень подробном изложении положений классической генетики, на критику ее у него …«не оставалось времени». Теперь он вел полноценный курс генетики, и соответственно, в названии исчезло слово «критика».

Не только ректор, но и студенты чувствовали не слишком большой энтузиазм Навашина в руководстве кафедрой («Навашин оказался слабым руководителем, в Университете не прижился и проработал совсем немного», -  И.А. Захаров-Гезехус, «Как я стал генетиком»). Он был настоящим академическим ученым, и в августе 1955 года ушел руководить только что организованной лабораторией биосистематики и цитологии Ботанического института им. В.Л. Комарова.

* * *

При Навашине для студентов факультета был введен практикум по цитологии. ≫»Зачтено»  — стоит у Риммы в зачетной ведомости.  Чтобы дать представление о «векторе направленности» науки цитологии в то время, приведу эпизод, из преподавательской деятельности  Т.А. Гинецианской, работавшей тогда в ЛГУ: «Ассистент кафедры зоологии беспозвоночных, я вела практические занятия с первым курсом и, рассказывая о гидре, упомянула о том, что этому животному свойственна высокая способность к регенерации. Студентка, сидящая за первым столом, поднимает руку – у нее вопрос: «А если гидру растереть в ступке с кварцевым песком, так, что не останется ни одной клетки, вырастет ли из этой массы новая гидра?». «Конечно, нет», – отвечаю я, ни минуты не задумываясь. «Но, – продолжает студентка, – ведь при этом образуется живое вещество, а из него могут возникнуть клетки!». «Глупости это, говорю я, ерунда. Никакого живого вещества нет, а клетки могут возникать только из клеток же, в результате их деления». «Вот видишь, – торжествующе восклицает студентка, обращаясь к соседке, – что говорит Татьяна Александровна, значит, я была права!». И только в этот момент до меня доходит, что произошло. Я совершила грубую политическую ошибку, чтобы не сказать преступление. Я – преподаватель, в аудитории в присутствии 30 студентов с кафедры громко назвала глупостью и ерундой «великие идеи» О.Б. Лепешинской, за которые она недавно была удостоена Сталинской премии».

У студентки возникло намерение растереть гидру в ступке и посмотреть, что при этом образуется, не случайно. Такие опыты проводились в лаборатории О.Б. Лепешинской для обоснования ее теории о «живом веществе».  Начавшая заниматься научной деятельностью только на 49-м году жизни Лепешинская, с 30-х годов выступала с публикациями, в которых, основываясь на вульгаризированных до неузнаваемости высказываниях Энгельса, утверждала, что открыла образование клеток из бесструктурного «живого вещества». Открытие клеточного строе­ния организмов, признание клетки как основной элементарной струк­турной единицей живого, открытие закона новообразования и роста тка­ней, согласно которому всякая клетка про­исходит от клетки путем ее размножения – это основы клеточной теории. Лепешинская утверждала, что своими исследованиями доказала полную несостоятельность этих основ. Носителем основных жизненных процессов является совсем не клетка, а неоформленное «живое вещество», из которого и образуются клетки. Интересно, что в работах Лепешинской физическая природа этого живого вещества не уточнялась. Так, -  некое общее полумистическое понятие*.

* «Основным объектом ее исследований бы­ли желточные шары куриного эмбриона, состоящие из желточных зерен, не имею­щих клеточного строения. Они служат питательным материалом для зародыша. Зер­на как бы прикрывают собой ядра клеток эмбриона, но постепенно, по мере расхода, ядра проявляются. Так О. Б. Лепешинская обнаружила образование клеток из «живо­го вещества». Просмотр ее гистологических препаратов убедил, что все это — результат грубых дефектов гистологической техники» (Я. Рапопорт «Недолгая жизнь «живого вещества»). 

Лысенко сразу включил «учение»  Лепешинской в свою «мичуринскую биологию» и объяснял с его помощью  «превращение» одного вида организмов в другой.  В соответствии с работами  Лепешинской клетки могут образовываться и не из клеток, и тем самым, они – работы, говорил Лысенко, «помогают нам строить теорию пре­вращения одних видов в другие». Пояснял:  превращение пшеницы в рожь происходит в результате «появления в теле пшеничного растительного организма крупинок ржаного тела». Совпадали и их взгляды на передачу наследственности*.

* В статье «Критика хромосомной теории наследственности» Т.Д. Лысенко писал: «Наследственностью обладают не только хромосомы, но живое тело вообще, любая его частичка. Поэтому будет неправильным, исходя из того, что хромосомы обладают свойством наследственности, считать их в организме и в клетке особым наследственным веществом или органом наследственности. В организме есть и могут быть различные органы, в том числе и органы размножения, но нет и не может быть органа наследственности. Искать в организме специальный орган наследственности — это все равно, что искать в организме орган жизни». 

Закрытое совещание, состоявшееся в 1950 году (год поступления Риммы в  университет!) в отде­лении биологических наук Академии наук СССР, где обсуждались работы Лепешинской, и участники которого строго отбирались по принципу  «на кого можно было зара­нее рассчитывать», закончилось ее полным триумфом. «Присуждение Лепешинской Сталинской премии вне очереди и сообщение ею в печати о внимании Сталина к ее работе превратило учение Лепешинской (как ранее «мичуринскую биологию») в политическую платформу, критика которой рассматривалась как «антисоветская акция» со всеми вытекающими последствиями» (А.Е. Гайсинович, Е. Б. Музрукова «Учение» О. Б. Лепешинской о «живом веществе»).

Вот такая цитология и это, отнюдь не  мифология.

* * *

После отъезда Турбина в Минск, деканом факультета стал А.Л. Тахтаджян, профессор кафедры морфологии и систематики растений.  Уволенный после  сессии ВАСХНИЛ из Института ботаники Академии наук Армянской ССР и Ереванского университета, в 1949 году он получил приглашение в Ленинградский университет — в то время один из немногих еще сохранившихся «островков» свободомыслия в биологической науке.  В конце 1954 года он был избран на должность заведующего отделением палеоботаники Ботанического института имени В.Л. Комарова, директором* которого стал в 1976 году.

* В июле 2013 года состоялось открытие памятника академику А.Л.Тахтаджяну.

* * *

Поступала Римма в университет, когда ректором был И.И. Илюшин.  Приехал он из Москвы, где заведовал в МГУ кафедрой теории упругости*.

* Интересно, что попасть во время войны в эвакуацию в Ашхабад вместе со всем Московским университетом Илюшину не пришлось. Собственно, он сам принял другое решение. Привожу эти сведения, чтобы дать представление о независимости характера Илюшина. Вот что он пишет в своих автобиографических записках: «16 октября жгут бумаги, как Пьер Безухов иду по Москве (ничто не держит меня, волен, от народного ополчения освобожден). На Кировской — бумажный ветер, приказ С.В.Кафтанова: 16 октября в 16-17 часов последним составом (международный вагон) выехать в Ашхабад. Кто останется — тот с немцами.

Еду с одним портфелем и ключами от чистопрудной квартиры. Эвакуация в неизвестность».

А далее Илюшин сходит с поезда и на пароходе добирается до Казани, где в эвакуации находился Институт механики Академии наук. Описывает обстановку, которую застал здесь: «Академия в Казани: Актовый зал университета — стойбище академиков (кровати, занавески, дети), за хлебом с авоськами, растерянная публика, многие потеряли облик “мыслителей“. Но Президиуму — задание Комитета обороны, и среди заданий — важнейшее: как разрешить снарядный голод на фронте». Илюшин включается в выполнение задания и при нем «снарядный голод» резко пошел на убыль и даже сменился изобилием, при котором стали возможны операции типа Сталинградского артиллерийского кольца.

Работать в ЛГУ Илюшину пришлось в сложной обстановке: был расстрелян его предшественник А. А. Вознесенский, в университете продолжались возглавляемые И. И. Презентом гонения на биологические науки.

«Гангстер от науки», как его характеризовали ученые-генетики, первым записался на прием к новому ректору.  Стало понятно, что пока Презент работает в университете, создать нормальную обстановку в коллективе не удастся.

Илюшину удалось уволить И.И. Презента. Как это происходило, рассказал следующий ректор ЛГУ А.Д. Александров: «Мой предшественник на посту ректора А.А. Ильюшин и секретарь партбюро университета В.И.Лебедев приложили немало усилий для изгнания этого негодяя с факультета. Презенту тогда инкриминировалось: развал научной и педагогической работы на факультете, нарушение дисциплины, приписывание часов занятий, которые проводили другие сотрудники кафедры, засорение лабораторий физиологии растений и физиологии развития животных сотрудниками, непригодными к научной работе. Не был он чистоплотен и в моральном отношении. Не помню точно, но, кажется, ему в довершение всего пришили троцкизм. За все это он был уволен» («Взгляд из ректората на биологию в ленинградском университете». Из интервью с академиком А.Д.  Александровым, взятого Д.А.Александровым  и Э. И. Колчинским ). Некоторые подробности  «стратегии и тактики» увольнения Презента привожу из другого интервью: « …выгнали его все-таки из университета. Правда, путем подлого приема, в его духе. Использовали один его текст, где он противоречит точке зрения Сталина. Сказали ему: „Или вы уходите, или мы это опубликуем» (из интервью с академиком А.Д.  Александровым, взятого И. Г. Абрамсоном).

Резюме: «Его удалось уволить с помощью сложившихся к тому времени способов расправ* с оппонентами: комиссии, письма в партийные органы, обвинения в политических преступлениях и т.д. В общем, на войне как на войне». (Э.И. Колчинский «В центре биологических дискуссий К столетию со дня рождения К.М. Завадского»).

* Ранее Презент был уволен из Московского университета одним из таких способов: «Разделались с Презентом так же подло, как привык поступать он сам. Борьба с евреями-космополитами поставила крест на карьере Презента. Именно под этим скрытым предлогом его выкинули из Московского университета» (М.М. Завадовский «Адвокат дьявола»).

В музее ЛГУ хранится папка личного дела И.И.Презента с красным росчерком «уволен» рукой Ильюшина. Как выражение благодарности ректору за это увольнение, биологи университета заменили на кафедре портрет Дарвина портретом АА. Илюшина.

* * *

Весной 1952 года Илюшин покидает университет: его назначают в Арзамас-16 (тогда  - город закрытого типа «Кремлев»)  — центр разработки ядерной бомбы заместителем главного конструктора Ю.Б. Харитона.

Весной 1953 года, использовав своих высокопоставленных руководителей,  Презент пытался вновь вернуться на «свою» кафедру. На ректора университета, теперь  им уже был академик А.Д. Александров, профессор математико-механического факультета, было оказано сильное давление. Министерство Высшего образования СССР требовало убрать с  должности заведующим кафедрой   К.М. Завадского и восстановить на этом месте Презента.   Руководство университета увольнять Завадского отказалось. Было принято соглашение, по которому Завадский оставался на своем месте (теперь уже не и. о., а как заведующий кафедрой). В трудовой же книжке Презента запись об увольнении по причине недостатков в его работе и моральном облике  была заменена на запись ухода его из университета в связи с переводом на другую работу.

Как ректор, А.Д. Александров поддерживал подлинно научные школы на разных факультетах. Возглавляя университет, А. Д. Александров энергичным образом поддержал университетских биологов в их борьбе с лысенковской лженаукой. Преподавание научной генетики в Ленинградском университете началось уже в пятидесятые годы, тогда как в других университетах генетика была восстановлена в своих правах лишь в 1965 г.