Наблюдения над учащимися выпускных классов по автобиографическим данным их характеристик
Автор: С. М. Доброгаев
Д-р С. М. Доброгаев
…«Минувшее проходит предо мною…
Давно-ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся, как море-окиан»…
Из «Бориса Годунова»
А. С. Пушкина.
Идея предлагаемого читателям очерка возникла таким образом. Уче¬ники последних трех выпусков 13-й советской школы (б. 3-й гимназии), где я работаю с 1919 года, во время практических занятий по моему пред¬мету составляли характеристики своей личности автобиографического содержания. При этом, составляя такие, иллюстрированные примерами из личной жизни, характерологические описания своего «я», учащиеся, по заранее выясненному плану занятий, должны были излагать как эндопсихический, так и экзопсихический элемент своей личности.
Под «эндопсихикой» они должны были разуметь внутренний меха¬низм человеческой личности, особенности той основной психофизиологи¬ческой организации, которую принято обозначать общими терминами—темперамент. психическая одаренность, способности памяти, внимания, мыш¬ления, воображения, чувства, волевого усилия и т. д. Следовательно, они должны были понимать эндопсихический элемент своего «я», как психофизиологическое ядро своей личности с его сложно-организованными пси¬хическими функциями, тесно между собою связанными, хотя и относительно независимыми в своей работе. Таким образом, изучение этой стороны личности ученика по данным его автобиографических описаний могло бы дать нам только представление вообще о способностях данного индивидуума без выяснения среды, его окружающей, его идеалов, задач и целей жизни, бытовых и исторических условий, в которых он живет, воспитанных в нем привычек и потребностей и т. под.
Учение об «экзопсихическом» элементе человеческой личности изла¬галось ученикам в следующей формулировке. «Содержание экзопсихических проявлений определяется отношением личности к внешним объектам, к среде, причем понятие «среды» или «объектов» берется в самом широ¬ком смысле, в котором оно объемлет всю сферу того, что противостоит личности, и к чему личность может так или иначе относиться: сюда вхо¬дит и природа, и материальные вещи, и иные люди, и социальные группы, и духовные блага—наука, искусство, религия, —и даже душевная жизнь самого человека, поскольку последняя также может быть объектом извест-ного отношения со стороны личности. Очевидно, что индивидуальность человека определяется не только своеобразием его эндопсихических черт, в роде особенностей памяти, воображения и т. п., но в неменьшей мере и его отношениями к окружающим явлениям, тем, как каждый человек реа-гирует на те или иные объекты, что он любит и ненавидит, чем интере-суется и к чему равнодушен, т. е. согласно нашей терминологии, его экэоосюстеаати проявлениями ».
Таким образом, при изучении экзопсихических описаний учеником жизни его личности, мы в таких автобиографических характеристиках найдем отражение той внешней бытовой обстановки и тех внутренних, конкретных, дающих содержание всей жизни его, переживаний, в которых проходит в настоящий исторический момент жизнь ученика, и которые дают оформляющий материал для его будущей личности. Тут будет все, что входит в круг активных запросов его «я» к окружающей среде, всё, что выбирает ученик из окружающей жизни, как интересное; волнующее, воз¬буждающее к активности, всё, что должно отразиться на той или иной ли¬нии деятельности в его дальнейшей жизни и что создаст характерное со-держание, как его личности, так и творимой ею жизни, и т. под. Конечно, и отрицательная реакция учеников на те или иные явления окружающей действительности, т. е. их способность оставлять из окружающего неза-меченным то, что для нас, взрослых, является глубоко волнующим, тоже дает богатый материал для многоразличных заключений.
Здесь я должен еще оговориться относительно методов работы уче¬ников, что, дав им понятие «эндо и экзопсихического», я не связывал их, при практическом осуществлении автохарактерологической работы, ника¬кими детальными програмными рубриками. Я предоставил им высказываться без стесняющей планировки, оставляя большой простор проявлению, твор¬чества, по методу свободных ассоциаций, хотя и руководимых общими направляющими идеями. А такой момент должен еще более усиливать характерологическое значение всего того, что рассказали ученики в описа¬ниях своих личностей. Материал, который мною был исследован, предста¬вляет собою работы учеников трех выпусков, трех учебных (1920—1922) лет, а потому полученным выводам можно придавать значение, как выводам, характеризующим ученическое настроение данного времени. Чтобы не утомлять приведением подробных схем, я буду в дальнейшем излагать суммарные выводы, иллюстрируя их цитированием выдержек из подвергаемых изучению характерологических ученических описаний; здесь же только скажу, что количество исследованных характеристик 67; из них 10 напи¬сано девочками, а 57 мальчиками; возраст писавших 15—20 лет.
Прежде всего нужно отметить, что нет ни одной ученической характеристики, в которой бы не говорилось об особенной заинтересованности, увлечении автора научным знанием. Эти научные интересы нередко имеют очень отдаленную связь с изучаемыми в школе предметами. «У нас была мода, говорит один юный автор, на разные, отвлеченные от курса школы науки; я цеплялся за них пламенно». Интерес к знанию обычно не имеет отношения к практическим потребностям жизни, но привлекает внимание учащихся ради него самого. Один из авторов, например, говорит, что его захватывает «интерес к математическим наукам, в которых я нахожу весь прогресс человеческого ума, стремящегося выработать по¬нятия, основанные на чистом человеческом разуме, избегая всего, не имею¬щего определенных границ». Вообще преобладает тип искателя знаний с резко выраженный стремлением разумно объяснить ту массу непонятного, которая будирует молодой ум. Можно сказать, что, в большей или мень¬шей мере, всякий из написавших свою характеристику учащихся искренне стремится воспитывать в себе строго логическую последовательность и точность в систематизации научного материала, расширяя определенный излюбленный метод научного мышления на явления всего окружающего мира. «Основное увлечение, говорит один из типичных представителей указанной манеры юного научного мышления,—увлечение астрономией, как теоретической, так и практической частью ее, захватило меня очень сильно уже два года тому назад. С тех пор я постоянно занимался ею, пережил много счастливых моментов и увлекся настолько, что представляю свою будущность не иначе, как специалиста астрофизика… Когда я по¬немногу начал осваиваться с понятиями вечности и бесконечности, мне стали жалки люди и их мелкие земные страсти. Я не мог смотреть одно время на все земные интересы, как только с одной точки зрения,—срав¬нивая их с жизнью и бесконечностью вселенной и могуществом природы». Но такая строгая систематизация в выборе научных интересов немногим, конечно, дается до конца; более обычен среди учащихся тип научно не дисциплинированных, добывающих знания без воспитания строгой выдержки в изучении возбудивших любознательность научных предметов. «Одно время я увлекался черчением, потом рисованием, архитектурой, философией, астрономией, математикой», говорит один автохарактеролог; и другие заявляют сплошь и рядом о вереницей идущих увлечениях естествознанием, психологией, философией, музыкой, историей искусств, мате¬матическими теориями, литературой и т. п. Таким образом, мы наблюдаем у исследованных нами учащихся не только свободное, самобытно возни¬кающее увлечение вопросами науки и знания, но и в массе случаев эмоциональную окраску этих увлечений, свидетельствующую о глубоких корнях таких интеллектуальноэмоциональных актов в личности авторов написан¬ных характеристик.
Вторым ярким лейт-мотивом, проходящим чрез все характерологиче¬ские работы учащихся, является направление внимания на вопросы нрав-ственных требований, эгоизма и альтруизма, высших гуманных и низших чувственных влечений пробуждающейся молодой личности. Отме¬чается у многих сравнительная сила нравственного чувства в борьбе с моральноотрицательнымк мотивами. «Нравственные обязанности, говорит один юный моралист, кажутся мне почти законами. Я стараюсь всегда и во всем не быть безнравственным; если поступаю дурно, чувствую угрызения совести». Это непосредственное ощущение нравственных требований является обычным основным базисом моральной стороны личности учащегося, как она рисуется в обычных попытках к осознаванию себя. «В моей личности, говорит один из авторов, есть место и некоторой непрямоте, или сознательной хитрости. Хотя я чувствую, что должен и способен различать, что плохо и что хорошо, но сознаюсь, что плохого у меня более, чем достаточно». Такая трансцендентальная мораль, при кон-фликтах с другими влечениями личности, может создавать мучительные экзокомплексы, как откровенно рассказывает об этом одна ученица: «я способна обидеть, оскорбить человека, а потом горько жалею об этом; но сознаться в этом обиженному и просить прощенья—не могу». Или вот другой более победный рассказ на эту же тему: «низшие животные чув-ства, правда, часто волнуют меня, но я стараюсь замкнуть их в умерен-ность и воздержание». Среди изученных характеристик учащихся не редки резко подчеркнутые случаи моральных требований, построенных на альт-руизме, сострадании и непосредственной любви к ближним. «Я очень впечатлительна, говорит одна из таких учащихся, и отзывчива к радостям и горю других, но, сетует она далее, вместе с тем я не откровенна, злонамеренна и упряма»; или же довольно обычное, знаменательное в этом отношении заявление учащихся, что «работать для других мне доставляет большое удовольствие». Встречаются, но сравнительно редко, и мотивы общественно-утилитарного обоснования морали с признанием высшею целью моральной жизни служения общественному благу, или, как выражается такого типа моралист, стремление «создать из себя нравственно¬целостную и уравновешенную личность, способную принести свою долю пользы человечеству». Чрезвычайно распространенное явление, которое мы встречаем почти в каждой характеристике, это самообвинение и самобичевание того или иного автора по поводу констатируемых им в себе явле¬ний аморальности. «Чувства очень неприятные мне лично и столь же отри¬цательные это—эгоизм, трусость, самолюбие, забота о своем превосходстве над другими, честолюбие, тщеславие, рисовка собою, хвастливость, само¬мнение, самодовольство… боюсь даже продолжать их перечень, так их много». При этом интересно, что авторы обычно проявляют заметную склонность больше останавливаться мыслью и подвергать анализу свои аморальные черты, чем указывать и обосновывать свои морально-положи¬тельные переживания. В таких аналитических рассуждениях можно видеть замаскированное стремление авторов найти оправдывающие моменты в морально-отрицательном экзокомплексе их личности. «Касательно нравственных чувств, говорит один автор, должен сказать, что многие из них у меня были, но исчезли, или притупились, или заменились другими в зависимости от событий жизни. Так—чувство отзывчивости притупилось, а вместе с этим появился повышенный эгоизм. Чувство трусости и страха у меня есть, но изменяется от того или другого моего мировоззрения. Тщеславие отсутствует у меня, но соревнование и самолюбие имеют места в моем характере. Я повышенно обидчив, но не злопамятен». Другой автор эти затаенные оправдательные мотивы высказывает еще опреде-леннее: «Я эгоист в полном смысле слова, так как считаю, что человеку упрямому быть не себялюбивым трудно. Опять же преодолевание этого, по крайней мере в обществе, требует большой силы воли… Я очень злой, в особенности, с теми, кто слабее меня; но из этого не следует, что я трус. Еще один из таких авторов вот как сетует по поводу контраста между своими моральными заданиями и их житейским осуществлением: «Я увлекся Уильямом Дж. Локком, и тип счастливого бродяги сделался предметом моего подражания. Но я не стал альтруистичен и великодушен; не столь бодр в перенесении неприятностей и сознателен к чувству долга, обязанностям, сколько просто огрубелым».
Третье место по частоте упоминания в ученических характеристиках, как продуктах авторского свободного творчества, тех или иных экзопсихических фактов занимают вопросы миросозерцания, отношение учеников к философскому обоснованию жизни и к вопросам религии. «Уже давно, говорит один из таких юных философов-богословов,—года три тому назад, когда я впервые стал рассуждать, я стал задумываться над серьезными религиоз¬ными, философскими и психологическими вопросами. Много пережил я ре¬лигиозных сомнений, исканий; некоторые до сих пор еще мучают меня. Я любил уноситься мыслями в дебри отвлеченности, и всё земное, кон¬кретное мало занимает меня». Такая потребность в составлении и пере¬смотре общего миросозерцания представляет очень распространенное явле¬ние среди учащихся. Много раз они мучительно переживают тревожное раздумывание над вечными вопросами жизни, ее целью и смыслом; при этом видна догматическая вера в возможность выработки точно выявленного разумного взгляда на все вопросы жизни. «Нередко я, говорит один из таких юных искателей смысла жизни, начинаю думать о вечных вопросах; достаточно для этого мне прочесть или поговорить с кем-либо на темы о сущ¬ности Бога, о назначении человека и т. п., и я уже не могу сосредоточиться ни на чем другом. Несмотря на то, что я не могу притти к опре¬деленному выводу, я все продолжаю думать; и я все мои умственные силы вкладываю в решение этих вопросов. Нередко такое искание продолжается довольно долго». Нужно отметить, что часто говоря о своих религиозных переживаниях, молодые авторы высказывают довольно смутное представление о божестве, бедность мотивов веры, ограниченность религиозного сознания. «Больше всего во мне развито религиозное чувство, говорит один из таких богоискателей. В тяжелые минуты жизни я всегда у ног божества. Бог—это чувство; я так его и называю». А друге й автор так описывает свой рели-гиозный переворот: «я рано стал интересоваться вечными вопросами. После двухлетних изысканий (в которых, впрочем, я проявил мало интенсивно¬сти, и по этим вопросам прочел очень мало) я пришел к более или менее определенному выводу атеиста, хотя в последнее время, заинтересовавшись «иоги», я принял много черт индусской философии, и уверовал в вечность жизни». Вообще можно отметить, что авторы в своем миросозерцании про¬являют преимущественно гуманитарный интерес, имея в основе своих исканий смысла жизни проблемы моральной человеческой жизни и деятельности. Сплошь и рядом они заявляют: «я увлекаюсь различными философскими воззрениями, как религиозными, так и нравственными, стремясь найти в них основания для необходимости в моей жизни разумно-нравственных поступков»; более подробного анализа их философско-этического миро¬созерцания найти нельзя. Их оптимизм или пессимизм (а рассуждения на эту тему у авторов нередки) представляет собою, или дающее оптимистическое течение мыслей личное настроение, или пессимистиче¬ский вывод из условий личной жизни. «Я оптимист, заявляет один автор, и стараюсь быть им, мало поддаваясь пессимизму». А представитель другого миросозерцания раскрывает такую картину своего мрачного пес¬симизма: «под влиянием личной жизни, домашней обстановки, которая резко переменилась с начавшейся для всех нас тяжелой жизнью, я стал задумчив, стал более углубляться в некоторые ранее меня не интересовав¬шие вопросы; и я стал, незаметным образом, скрытным и угрюмым чело¬веком, пессимистом. Теперь мне хочется быть в стороне от жизни, я ста¬раюсь оставаться наедине со своими мыслями». И такое стремление к периодическому одиночеству явление не редкое, особенно, у учащихся де¬вочек; но обычно у этих последних мотивировка другая. Одна из таких учащихся описывает свое состояние следующим образом: «часто бывает у меня грустное настроение, и хочу быть одна со своими мечтами. Тогда, между прочим, мое настроение—это непрерывная мечта; люблю мечтать, глядя на угасающие зори, на луну и т. д.».
Перейдем теперь к вопросу об отношении учащихся к окружающим их людям, что в характерологических работах можно поставить на че¬твертое место по частоте обращения внимания авторов к этому вопросу. Здесь особенно интенсивно выражена потребность в товарищеской дружбе, как совершенно особенном, своеобразном явлении школьной жизни. «Только около трех лет, говорит такой юный друг, как я начал жить в школьной обстановке, в атмосфере товарищества и дружбы. Первые дни этой перемены в моей жизни произвели на меня огромное впечатление». Можно отметить, что широта этой потребности в дружеском общении стоит на довольно высоком уровне. У многих выражено стремление к очень глубокому и наиболее полному общению со всем классом, который рисуется, как судья личности сотоварищей в самом широком смысле этого слова. Один, например, из таких сотоварищей, начиная излагать свою характеристику, прежде всего заявляет, что «я уже не буду судить о себе сам, а предоставляю это сделать классу; я же приведу только — честно подробно и искренне примеры из моей жизни». Заканчивая свою работу, другой автор говорит: «вот все главное, что я могу сказать о моей личности: предоставляю классу и прошу беспристрастно судить о ней. Но есть авторы с более широким стремлением к интеллектуально-нравственному общению со всеми вообще, и за предметами школы на-ходящимися, окружающими людьми. «Я сказал все, заканчивает свою характеристику один из таких почитателей общечеловеческой правды, что я мог здесь сказать; предоставляю же свое «я» на суд истины и людей. И вот другое описание автором своих социальных инстинктов: «во мне есть также и жилки общественности; я замкнут только в неподходящем для меня обществе, но в своем кружке я расхожусь, люблю в нем и «себя показать и людей посмотреть». Обычно учениче¬ская дружба настолько проникнута симпатическим отношением к сото¬варищам, что ставится на одну линию с общечеловеческой любовью, имея в своей основе запросы глубокого социального чувства. «Во мне сильно развито, говорит один из многих таких авторов,—чувство товарищества и склонность к дружбе. Дружба, как и любовь, для меня всегда источ¬ник наслаждений, с одной стороны и мучений, с другой. — Встречается некоторое количество, конечно, представителей и других социально-эти¬ческих тенденций по отношению к окружающим, хотя в описаниях самих этих авторов сквозят осуждающие нотки к таким социальным навыкам. «Хитрость видна, говорит один из таких авторов, в том, что, будучи-на¬казан, я всегда стремлюсь свалить вину на другого». Должно указать, что среди характеризующих себя учеников есть (правда—их немного) и отшель¬ники по натуре, неохотно вступающие в общение с людьми, описывающие: себя, например, так: «летом я бродяга, и это делает меня нелюдимым, не-уклюжим, застенчивым, робким. Мне крайне тяжело среди чужих, в осо-бенности, людей, которые не живут идеалами моей жизни; и я очень трудно схожусь с людьми». Интересна небольшая группа учащихся со склонностью к властвованию, хотя и без особой мотивировки этой осо-бенности в их характере. «Я проявляю черты властолюбия, я люблю, чтобы мне служили и не привык особенно о себе заботиться. Эти черты были для меня всегда неприятны, но, не смотря на это, я не мог их подавить в себе». А другой автор говорит еще о более своеобразных проявлениях своего тиранства: «я очень груб и люблю властвовать над другими…; счи¬тают за жестокость мою черту простого любопытства, так как я глядел, как били скот, и сам резал кур. Наконец, хочется отметить еще выска¬зываемое нередко учащимися тёплое, целосто-любозное отношение к своей alma mater: «без сомнения, школа оказала на меня частью и худое влия¬ние, но за то хорошее, что я от нее приобрел, я буду ей вечно благодарен».
Пятым явлением, о котором упоминается в ученических характери¬стиках, представляются эстетические интересы в самом широком смысле этого слова. Некоторые авторы находят эстетический элемент даже в своей работе: «я был и остался теперь еще идеалистом, поклонником ночного, звезд¬ного неба (которое автор изучал), верящим, что солнце «жжет нас кра¬сотой». Да я люблю красоту и все красивое…, я сочиняю стихи в честь звезд». И такое активное участие в эстетической жизни, такое стремле¬ние не только воспринимать прекрасное в природе и в произведениях искусства, и наслаждаться им, но и заниматься самостоятельным художе-ственным творчеством, такая более широкая форма эстетических интере-сов представляет довольно частое явление среди учащихся. «Мне мало только слушать музыку; мне нужно самому воспроизводить звуки. Играя, я забываю всю окружающую обстановку, все неприятное мне, вообще—все то, что не касается музыкального творчества». При этом степень сознатель¬ности и дифференцированности эстетического идеала нередко оказывается высокою. «Из искусств, говорит один из таких юных эстетов, я увлекаюсь художеством, а в частности—живописью; имея сам способности к рисованию, я особенно часто восхищаюсь творчеством великих художников». Обычно юные авторы склонны придавать большое значение искусству, считая его важным и необходимым для жизни, заявляя об этом в довольно категорической форме: «интересы мои не ограничиваются обыденною жизнию: я ищу более возвышенного, идеального, красивого в поэзии искус¬ства, в музыке». Должно отметить, что среди характерологов эстетов не мало и таких, которые преимущественно останавливаются и любят худо¬жественную форму определённого эстетического творчества, но и в ней не выработали более или менее высоко-развитого художественного вкуса. «Музыку я люблю, говорит один из таких авторов, и несколько раз начинал обучаться игре на рояли, но терпения не хватало, и я бросал. Люблю дисгармонию и режущие ухо звуки. В поэзии люблю метр и стройный стих, равно как и нарушение его». Особенно часто встречается разбросанность художественного интереса у учениц, не редко характеризующих себя так: «люблю танцевать, слушать музыку, декламировать, играть в наших спектаклях; люблю красивое платье и красивые картины, дома, интересных героев в романах».
Шестым по порядку, в смысле упоминания в характеристиках, явле¬нием в жизни учащихся должно признать их своеобразное отношение к вещам, особенно, в форме коллекционирования. «Когда мне было десять лет, говорит один из юных коллекционеров, я увидел в первый раз кол¬лекцию марок, и, очертя голову, бросился в это. Я истратил все свои деньги на марки, купил альбом; и эта страсть во мне не охладела, я занимаюсь собиранием марок даже и теперь». Должно отметить, что в этом коллекционировании, обычно, юные собиратели проявляют заботливость о более или менее выраженной систематизации собираемых предме¬тов: «Я люблю заниматься коллекционированием; одно лето я собирал растения, я у меня был обширный систематический гербарий экземпляров в сто… Занимался собиранием различных видов насекомых, но это мне показалось неинтересным… Коллекционировал русские древние монеты, чем занимаюсь и теперь». В этом последнем случае мы видим увлечение редкостными историческими вещами, представляющими сравнительно вы-сокий идейный интерес Но вообще характер коллекционирования са¬мый разнообразный: чаще всего собирают марки, затем открытые художественные письма, жуков, бабочек, цветы, листья растений, теа-тральные афиши, писчие перья и т. д. Правда, все эти увлечения в большинстве случаев не длительны: «одно лето я собирал жуков, и набрал их порядочно, но вскоре оставил это; собирал листья, но не долго—всего несколько летних месяцев» и т. под. Во многих случаях отмечается активное отношение к вещам—любовь создавать собственные изделия, привлекая к этой работе и других: «я давно стал интересоваться пароходами, паровозами, аэропланами и старался собирать всякие их картинки и фотографии. Любил делать всякие модели их, и заставлял других мне делать». Кроме коллекционирования учащиеся говорят о неко-торых проявлениях своеобразного отношения к предметам, имеющим и существенное значение в их житейском обиходе. Так из бесед с авторами при анализе данных их характеристик выявилась любовь учащихся к собиранию книг, обычно, по тому или иному научному вопросу; но тяжелые материальные условия современности не дали этому стремлению возможности вылиться в конкретные формы, а потому не имеется упоминания об этом в характерологических описаниях авторов. Должно еще отме¬тить понижение у юных граждан заботливости о чистоте и об опрятности вещей повседневного обихода, хотя теоретически это явление, видимо, подвергается осуждению. Нередко в описаниях авторов встречаются за¬мечания, что «неряшливость, небрежность в платье и др. отрицательные качества стали отличительными для моего характера». А один из авторов констатирует у себя, как положительное качество, «аккуратность, а так же опрятность, являющуюся наследством от моих предков—германцев».
На седьмом месте, по частоте упоминания в характеристиках учеников, можно поставить интерес к жизни в том или ином соприкосновении с природой во всех ее проявлениях. «Я замечал в себе интерес к при¬роде. говорит один из юных авторов, создающей мне известное настрое¬ние. при условии, что я один. Я проникаюсь природой; она захватывает меня, и я чувствую какое-то родство своей личности с природой. В такие моменты мне менее всего хочется умирать; что-то несуразное предста¬вляется мне тогда при воспоминании о смерти; тогда я чувствую жизнь». Такое художественное отношение к природе, способность чувствовать ее жизнь и проникаться ее настроениями довольно распространенное явление среди учащихся. Многие из них любят, сливая с природой свою личность, входить в общение с более обширными, — стихийного характера, явлениями природы, «Природа—мой бог», говорит один из юных природофилов. Я рвусь к природе с раннего детства, и я люблю ее всею душою. Я живу только в царстве леса, в просторе полей — и там только оживает мой дух после долгого сиденья в городе, как в темнице. Я живу, как птица, весной и летом: осенью и зимой живет лишь мой образ, душа же моя, если не уми¬рает, то впадает, в зимнюю спячку». Но многие учащиеся не довольству¬ются одним только созерцанием природы, а проявляют стремление и более активно использовать контакт с нею, занимаясь и работами на земле, и разными видами спорта среди природы. «Я увлекался огородничеством, го¬ворит один из таких юных землеробов, и у нас три лета был огород, ко¬торый состоял под моим ведением. У меня даже было микроскопическое опытное поле: на пространстве одной квадратной сажени я для пробы по¬сеял овес. Но урожая не было, так как рано утром половину моего «поля» съели телята и лошадь». Но особенно увлекается молодежь всеми видами спорта, о чем говорит, хоть и в отрывочных, но эмотивно окрашенных вы¬ражениях; например—«охота—моя страсть и любовь». У многих из юных спортсменов страсть к спорту не дифференцирована, а, так сказать, иррадиирует ,на самые разнообразные виды спорта. «Люблю всевозможный спорт, говорят многие из них, как то: гребной, лыжный, бег на коньках, езду на лошадях, рыбную ловля, охоту»; а другие прибавляют сюда: «игры на открытом воздухе, легкую атлетику, бокс, футбол и т. под.». Инте¬ресно, что даже и не чувствующие склонности к спорту, все же развивают в себе потребность в нем, как пишет один из таких невольных спортсме¬нов: «я довольно медлителен, часто неуклюж, не способен к гимнастике, спорту, хотя к некоторым его видам, напр.,—к плаванию, мне удалось раз¬вить у себя постепенно большое влечение».
Восьмым, по порядку частоты, вопросом, на котором останавливается в характерологических описаниях внимание учащихся, является вопрос о твердости воли, о настойчивой работоспособности. Некоторые из юно¬шей правда—их не так много, с гордостью отмечают эту способность своей личности: «У меня есть большая выдержка, самообладание, настой¬чивость в работе для достижения намеченной дели». При этом встречаются довольно подробные описания героических для юной души усилий при до¬стижении намеченного: «Мне больших трудов стоило первое время при-учить себя оставаться темною, порой сырой и холодной ночью наедине со своими страхами темноты и одиночества у окуляра своего телескопа. Порой страх пробирался в сердце, и только громадным усилием, вероятно это и есть волевое, я заставлял себя оставаться на месте, а не бежать в теплую мягкую постель. Отчасти заглушало этот страх и увлечение работой, отчасти самолюбие, желание достигнуть раз намеченной цели оста¬навливали меня, и скоро страхи перестали смущать меня, а осталась одна красота звездного неба». Это один из типичных примеров волевой работы учащихся для достижения определенно поставленных высоких научных целей. Но большинство волю к труду понимает, как упрямство, волевое самообладание и настойчивость во всех сферах своей жизни, не диффе¬ренцируя род деятельности и степень идейности в отношении к об’екту волевых усилий. «О своей силе воли полагаю, что она развита у меня в достаточной степени, так как я бывал в таких положениях, во время ко¬торых положительно не хорошо было бы терять присутствие духа; кроме того, я СИЛЬНО упрям и настойчив в преследовании цели, что непосред¬ственно связано с волей. Есть не мало авторов непосредственно любящих деятельность особенно физическую, профессионально рабочую, и заявляю¬щих, например что «я ужасно люблю физический труд, как то—рубить дрова, шить сапоги, слесарничать и столярничать, обрабатывать землю и т. д.». Много жалоб на то, что развитие воли в работе не удается: «силу воли развивать искусственно не приходится, она сама развивается и фор¬мируется». К вопросу о необходимости труда в жизни, обычно, авторы относятся глубоко положительно, что видно, например, из таких, часто встречающихся в характерологических описаниях, слов осуждения лени: «есть у меня еще большой недостаток, это—лень. Лень распространяется, главным образом, на физическую работу, и то это бывает только зимой». При осуществлении в жизни потребности в труде не редки явления непри¬вычки к систематической работе, как видно из подобных заявлений: «я не могу упорно заниматься одним предметом; он мне быстро надоедает, я его бросаю и занимаюсь другим». Иногда эта невыдержка в работе при¬нимает форму проникнутых эмоциональным возбуждением жалоб: «я быстро принимаю какие либо решения и в момент, когда я принимаю ре¬шение работать, я твердо верю, что выполню это, горю желанием действо¬вать; а потом все охлаждается, и я с печалию вижу, что не в состоянии выполнить начатую работу. Но так бывает не всегда. Могу и преодо¬левая всякие трудности добиться своего, т. е. исполнить поставленное ре¬шение».
Наконец—девятым явлением, на котором более или менее часто останавливается внимание учащихся в их характерологических описаниях, это их собственная личность, , их «Я» в его целом, которому они сами дают ту или иную оценку. Здесь прежде всего обнаруживается, что пре-обладающим моментом является призвание неустойчивости своих стремле-ний. Противоречия в проявлениях личной жизни. Сплошь и рядом авторы вздыхают, что «есть во мне не мало совсем противоположных наклонностей». Иные заявляют более формулирование о существенных признаках нескладности своей личности: «не раз я умственно метался, ища точки опоры для поколебавшихся ранее составленных мною некоторых основ». У личностей с более практическим укладом отношения к жизни эта же мысль выражается в более прикладных формулировках: «чрезвычайно часто у меня меняются вкусы, привычки, увлеченья… Я хотел быть инженером, пожарным, моряком, шоффером, юристом, астрономом, и в результате не мог установить до сих пор определенного взгляда на будущее». Есть авторы, которые, говоря о мучащих вопросах их не сложившегося миросозерцания, с сожалением заключают, что «эти вопросы исчезают из моего сознания и при этом также внезапно, как и появились, без всякой видимой при¬чины и несмотря на то, что я не составил по поводу их определенного решения». При этом, среди юных характерологов есть, видимо, довольно глу¬бокое сознание необходимости борьбы с этими противоречиями личности, стремления к самосовершенствованию, саморазвитию и самовоспитанию. Один из таких аналитиков своего «я» заявляет, что «быть может покажется, что некоторые черты моей личности друг-другу противоречат, но я ничего не могу поделать, так как я все писал без прикрас, как есть на самом деле». Соприкосновение личности некоторых из авторов со множеством интересов еще более усиливает неоформленность их «я». «У меня наклон-ности, способности, интересы во многом, в различных областях, а, в част-ности—неизвестно, к чему именно. У меня каждая неделя что-то новое, каждый день происходят различные перестановки, размещения, сочетания и т. под.»: Очень многознаменательно выявляемое некоторыми авторами сознание права личности на свободное, самобытное развитие, с стремле-нием защищать свою индивидуальность: «влияния никакие не воспринимаю, так, чтобы мой индивидуализм развивался свободно. Все же личность моя очерчена не ярко, что зависело, главным образом, от того, что самые твер¬дые основы ее только еще вырабатываются».
Этим заканчивается исследование того экзопсихического характерологического материала, который можно было извлечь из автобиографиче¬ских описаний учениками их личности. Здесь нет отражения массы тех вопросов, которыми полна наша жизнь в ее волнующем нас, взрослых людей, содержании — вопросов государственности, собственности, права, внешних форм жизни, вопросов семейного быта, хозяйственного уклада, ломки школы, совместного обучения и т. д. Этот пробел об’ясняется тем, что выявление этих вопросов не входило в задание поставленной ученикам работы; а кроме того—юность эгоцентрична, и интересы своей повседневной жизни всегда ставит в центре всего существующего. Но если мы представим себе в целом элементы той жизненной среды, которую создали себе юные строители пост-революционной школьной жизни, то коллективная личность ученика нашей эпохи вырисовывается в очень широких и ярких мазках. Ученик живет, как видно из его искренне и свободно написанных автобиографий, в кругу высокого порядка вопросов научного знания, нравственных требований, философски-обоснованного миросозерцания, установления отношений к сотоварищам и окружающим людям. эстетических интересов, а также интересов к разнообразию вообще окружающих его предметов, вопросов о жизни с природой, воли к труду, наконец—останавливается и на общей оценке своей личности. В словах, которыми описывает учащийся все эти вопросы, чувствуется такой эмоциональный под’ем, который говорит о глубокой связи описываемого с основным ядром личности автора.
И вот нам рисуется исторически-интересная картина школьной жизни. Революция разметала всю старую школу, предоставив величайшую творческую свободу ученику. Из изложенных характеристик учеников видно, что бесследно исчезли формальные начальнические грани между учеником и учителем, разрушена та баррикада, чрез которую трудно было им схва¬тить друг друга за руки для общей творческой работы. Ученик свободно говорит учителю о самых затаенных своих переживаниях, также свободно, как свободно выбирает из окружающей его среды то, что кажется ему ценным для развития его индивидуальной личности. И оказывается, что этот выбор таков, что его должен будет признать разумным всякий научно-знающий педагог. Самый строгий педагог, даже старой формации, не может не притти в «пламенный восторг»: и от того «пламенного цеп¬лянья» за знание, в котором признается свободный новый ученик, и от других признаний в «чувстве угрызения совести при дурных поступках», в стремлении «создать личность, способную принести свою долю пользы человечеству», в самобичевании за то, что, не «стал альтруистичен и ве¬ликодушен», в «увлечении воззрениями философскими и нравственными», в писании поэтичных стихов о «красоте звездного неба», в искреннем желании «предоставить свое «я» на суд истины и людей», в увлечении «самообладанием и настойчивостью в работе», в заботе, чтобы «индивидуализм развивался свободно» и т. под.
Та сила разрушения, которая до основания разметала старую школу, даже более—в первые моменты революции привела школьную жизнь к первобытному хаосу, она и учителей, и учеников заставила сделаться прилежными учениками нового творческого искания; она заставила всех их сделаться каменщиками-строителями новой жизни. И вот эти строители взяли и впитали в себя лучшее и вечно-ценное из валявшихся старых обломков, и начали строить новое, хоть органически связанное со старым, но все же эволюционно-улучшенное новое. Мы присутствуем при процессе органической прогрессивной эволюции жизни, освобожденной от мешаю-щих ее росту пут, вступившей в условия свободного индивидуального развития. Пред учеником стоит жизнь во всем разнообразии: одного увлекают проблемы высокого отвлеченного знания, другого—художественные проявления жизни, третьего—могуче тянет к себе земля для упорного труда над разработкой ее богатств, или привлекают различные виды рабоче-профессионального знания. И всё это представляется ученику имеющим великую ценность в общем созидании жизни. Поэтому то можно сказать, что в коллективной личности исследованных нами школьников выявляется облик той новой русской жизни, предрассветной зарей которой являются юные авторы в своих автобиографических характеристиках. Как будто в действительности начинает сбываться дума нашего поэта Н. А. Некрасова о рождаемом жизнию свободном ребенке-гражданине:
«С детства никем не запуган, свободен,
Выберешь дело, к которому годен;
Хочешь—останешься век мужиком,
Сможешь—под небо взовьешься орлом!»
(Все цитаты из характерологических описаний учеников я привожу бук-вально, не делая никаких изменений, сохраняя все особенности стиля. — С. М. Доброгаев)
Опубликовал: Соколов Николай Алексеевич | Автор: С. М. Доброгаев | слов 5088Добавить комментарий
Для отправки комментария вы должны авторизоваться.