Посвящаю  моим родителям, маме и папе,
                рано ушедшим из жизни,
                но увидевшим своего единственного внука.
                    Нина Никонова 

Оглавление

Вначале была школа
Институт
Техас
На подъёме
Санта-Барбара
Интел
Персоналии

Фалты есть везде…
Начало пути
Первое время там
Дальнейшая работа

Не надо тем гордиться, что мудр отец,
а надо тем гордиться, что сын мудрец.
(Восточная мудрость)

Вначале была школа

Мой сын Дмитрий родился 2 сентября 1969 года, жил и учился в городе Жуковском Московской области. Мы семьёй втроём жили тогда  в двухкомнатной кооперативной квартире на улице Дугина, вполне приличные жилищные условия. Родители мужа, дед Костя и баба Люба, жили в квартире  в соседнем подъезде нашего дома, то-есть получалась благоприятнейшая ситуация – «живём как бы и вместе, и отдельно». Как у нас говорили: «Бабушка в халатике в любое время суток могла прибежать к нам с кастрюлькой супа и посидеть с внуком, при необходимости». Мои родители жили  в городе Кургане, в Сибири, и имели возможность  часто приезжать к нам, принимали участие в воспитании внука.

Я всю жизнь проработала в Лётно-исследовательском институте, разрабатывала и испытывала самолётные антенны. Много занималась партийной работой в институте. Муж Евгений работал  в космической отрасли, создавал тренажёры для космонавтов, часто ездил в Звёздный городок. Мы с мужем вместе учились в аспирантуре ЛИИ, вместе защитили кандидатские диссертации, я на год раньше.

Наш Дима всегда был обычным идеальным ребёнком. В детский сад ходил, но очень его не любил; сердце моё разрывалось от боли и жалости, когда, уходя через калитку и оглядываясь, видела в детсадовском окне  его заплаканное личико; он всё время хотел «подзорвать» этот противный садик. При малейшем чихе  я оставляла его дома с бабушкой, а также считала высшим подарком судьбы, когда выпадал случай посидеть с ним дома на больничном.

В доме у нас всегда было много игрушек, и каждую Дима старался разобрать до деталей, чтобы добраться до самой внутренней сути. Особенно доставалось игрушечным пожарным машинам. Поэтому дед Костя приберегал на такой случай  запасную, купленную впрок «пожарку».

Дима часто смотрел вместе с нами по телевизору интересные передачи, особенно концерты. А потом и сам «выступал»: брал скакалку, один конец её вставлял под подушку дивана, другой конец подносил ко рту как микрофон, и во всю головушку пел «Свадьба, свадьба пела и плясала» или «Я сегодня до зари встану». Песни же, которые разучивали в детсаду, ему категорически не нравились.

В начале 70-х годов папа Женя  подтягивал свой английский – в плане подготовки к совместному с американцами космическому полёту – и слушал по телевидению уроки английского языка. Дима, непременно, тут как тут, бросал все свои игры и тоже жадно приникал  к “голубому экрану”. «Димуся, что такое?» – спрашивала я. «Мне очень нравятся  все эти слова и звуки», – отвечал он.

В 1976 году  Дима  пошёл  в обычную школу № 7,  что  в пяти минутах  от дома.  Я  пыталась  устроить его  в английскую школу  в центре города, но там послушали его и отказались принять, сославшись на то, что он неправильно произносит букву “р”. Все школьные годы Дима учился прекрасно, совершенно самостоятельно, мы не знали, что значит  делать вместе с ним  домашние задания, и проверять уроки  никогда не требовалось. Кстати, после второго класса  ко мне обратился  директор английской школы  с предложением  перевести к ним Диму  как отлично успевающего, но теперь уже я  наотрез отказала им.

Принимали Диму в пионеры  в торжественном строю  на Красной площади в Москве. Когда пришло время, вступил в комсомол.

Мы старательно и систематически  собирали нашу домашнюю библиотеку, обращая особое внимание  литературе по школьной программе. Это было наше главное богатство. Когда мы с мужем уходили куда-нибудь в гости или в кино, Дима с удовольствием оставался дома один  посидеть за книгами; ему нравилось листать журналы и альбомы, “путешествовать” по странам и континентам, рыться в справочниках и энциклопедиях, разбираться с мировыми запасами нефти. Да-да, кроме шуток.

С пяти лет Дима начал учиться музыке. Пианино у нас было, привезли Женины родители из Ашхабада. Сначала с Димой занималась  наша соседка Мохова Алла Николаевна. Она наигрывала ему, например, “Болеро” Равеля и спрашивала: «Что ты представляешь себе?.. Видишь ли ты картину, как караван верблюдов шагает по пустыне?» Затем он начал учиться в городской музыкальной школе, которую успешно окончил, и мы с большим волнением и гордостью слушали его выступление на выпускном, заключительном концерте.

Каждое лето мы любили бывать в туристическом лагере от нашего предприятия. Кроме того, старались чаще выезжать на море: Сочи, Гагры, Анапа, Геленджик. В Анапе в 1974 году Дима научился хорошо плавать. В лагере “Дивноморский” (около Геленджика) в 1982 году Дима с отцом доплывали из Голубой бухты до лагерного пирса. В 1979 году мы семьёй ездили в международный туристический лагерь “Ноорус” около Нарвы. В следующий, олимпийский год, в соответствии с официальными рекомендациями властей, мы отправили сына в пионерский лагерь, но там ему очень не понравилось, тем более что ему чрезвычайно хотелось посетить и посмотреть спортивные соревнования столь уникального значения. Жалеем до сих пор, что мы поступили так и ему не удалось побывать на Олимпиаде…

Моим начальником сектора был замечательный человек Ильин Юрий Николаевич. Мы неоднократно всей семьёй бывали у него в гостях на даче в посёлке Ильинском. Примечательно, что на даче у них был цветной телевизор – вообще большая редкость по тому времени, тем более на даче. Ильины приглашали нас приходить к ним запросто и даже предлагали взять в пользование часть их огорода, но мы тогда по молодости лет ещё не созрели для “агротехнической” деятельности, да и ни за что не хотели бы иметь своей дачи.

Кстати, у нас никогда не было и своей автомашины и мы не имели желания её приобретать, прекрасно обходились общественным транспортом.

У Димы были замечательные друзья детства: братья Власовы Александр и Николай, Архипов Юрий. Они дружат до сих пор.

Благодарю судьбу, которая свела нас с семьёй Долголенко. Я хорошо знала и по производственной, и по партийной работе Георгия Павловича. Талантливый учёный, доктор наук, смелый экспериментатор, честный, принципиальный коммунист. И выдающийся спортсмен. Перед глазами картина: Георгий Павлович идёт на тренировку, буквально увешанный гроздьями висящих на нём мальчишек – его учеников и почитателей. Женя, со своей стороны, знал Тамилу Григорьевну, жену Георгия Павловича, грамотного аналитика научно-технической информации и пламенного коммуниста. Некоторое время мы жили с ними по соседству, помним их необыкновенное радушие и гостеприимство. Как-то случайно встретили Тамилу Григорьевну на набережной Ялты, потерялся маленький сын Володя, так мы все вместе занялись поисками и нашли его. Трагическое дорожно-транспортное происшествие, в котором погиб Георгий Павлович, случилось почти на моих глазах и навсегда врезалось мне в душу.

С ростом семейного благосостояния мы в 1985 году приобрели трёхкомнатную кооперативную квартиру (ордер от 29 декабря 1985 года), в хорошем доме-башне на маленькой, тихой улице Осипенко, почти в лесопарковой зоне и близко к работе. Мы были счастливы тем, что у Димы появилась своя отдельная комната, где у него была своя хорошая книжная библиотека, большая коллекция долгоиграющих пластинок. У нас дома стали собираться его интересные друзья-однокурсники.  Я приветливо встречала их, знакомилась, угощала их, с интересом наблюдала, как они дружно занимаются, общаются, отдыхают, поют под гитару. В это время и Дима самостоятельно освоил игру на гитаре.

Ещё когда мы жили на улице Дугина, и потом, когда мы стали жить на улице Осипенко, мы всегда любили принимать у себя гостей. У нас были хорошие близкие друзья. Я любила готовить для них настоящий среднеазиатский плов – моё главное фирменное блюдо, но не единственное. Обычно, уже попрощавшись и поцеловавшись, гости всё никак не могли разойтись, пока не спляшут заводную:
                                 Птица счастья завтрашнего дня…
                                 Завтра будет лучше, чем вчера…

Вот имена некоторых из наших друзей, которые бывали у нас в доме:
Архиповы Геннадий Николаевич, Татьяна Львовна и их сын Юрий;
Калинина (Власова) Инна Николаевна и её сыновья Александр и Николай;
Жулёв Юрий Григорьевич и Калинкина Светлана Ивановна;
Стасенко Альберт Леонидович и Любовь Борисовна;
Бондарь Анатолий Михайлович и Мухамедгалиева Анель Фазуловна –
моя первая университетская подруга;
Берестов Леонид Михайлович и Мирошниченко Людмила Яковлевна;
Дедеш Виктор Трифонович и Плисак Людмила Михайловна;
Цыплаков Владислав Васильевич, Зенец Лариса Валентиновна и их дочь Галина;
Ильины Юрий Николаевич и Юлия Михайловна;
Тяпченко Юрий Александрович и Людмила Викторовна;
Суворов Александр Прокопьевич, Лункина Маргарита Аркадьевна и их дочь Татьяна;
Долголенко Георгий Павлович и Тамила Григорьевна и их дети Владимир и Елена;
Яромы Марьян Степанович, Лариса Даниловна и их сын Владимир;
моя первая школьная подруга Мороз Маргарита Васильевна;
моя давняя подруга Ермоленко Элеонора Павловна;
мои университетская подруга Черенкова Елена Павловна с сыном Андреем;
моя подруга по работе Рябова Светлана Ивановна, ныне покойная;
мои дорогие соседи:
Босняковы Сергей Михайлович и Людмила Васильевна и их сын Игорь,
Коханова Валентина Леонидовна и её дочь Наталья Николаевна,
Тенишевы Рустэм Хасанович и Лия Хасановна,
Комшиловы Александр и Людмила Ивановна и её мать Антонина Потаповна.
Приезжали к нам в Жуковский мои родители, мои сёстры Ольга и Галина.
Когда гости уходили, мы с Димой принимались перемывать всю посуду и при этом вели задушевные беседы – мне были бесконечно дороги всякая возможность, любая форма, каждая минутка именно общения с ним! А у него была интересная, наполненная жизнь. Он много читал, смотрел, слушал. Общался с замечательными людьми.

У Димы была знакомая девушка, звать Оля С. Мы знали их прекрасную семью. Я много раз просила сына позвонить ей, или поздравить, или пригласить куда-нибудь. «Да-да», – и тут же забывал. Девушка не дождалась, вышла замуж и уехала в другую страну. Значит, его время ещё не пришло.

К учёбе сын относился всегда очень серьёзно, учился на одни пятёрки. С успехом участвовал в городских и областных математических, физических, химических олимпиадах. Классе в восьмом он самостоятельно отправился в находившийся недалеко от нас Физико-технический институт и устроился в вечернюю физико-техническую школу при институте. При всех отличных оценках в аттестате ему снизили оценку по физкультуре, в результате он не получил медали. Ах, как он танцевал со мной на выпускном школьном вечере! Высокий, стройный, красивый!

Институт

В 1986 году Дмитрий поступил в Физико-технический институт, на Факультет аэромеханики и летательной техники, который располагался в городе Жуковском, в десяти минутах хода от нашего дома. На вступительные экзамены он ездил в Долгопрудный с отцом и с группой друзей-жуковчан. Дима учился с большим увлечением. Очень организованный человек, он всё успевал. Начал преподавать физику в ВФТШ, потом был назначен директором этой школы. В силу разных причин в том году в Физтехе сложился очень сильный курс. Занятия вели известные учёные. Мы с Женей узнали преподавателей профессоров Жулёва Юрия Григорьевича, Стасенко Альберта Леонидовича, стали дружить с ними домами (или семьями, как кому нравится).

И вдруг к концу первого года обучения вышло беспрецедентное правительственное постановление о наборе в армию всех студентов, в том числе и из вузов, в которых были военные кафедры. Считаю, что это решение было в череде событий той разрушительной, предательской политической линии от Чернобыля и Руста на Красной площади до позорного бегства армии из Афганистана и поспешного, предательского вывода войск из ГДР. Итак, в результате этой преступной акции (по-другому её не назовёшь) с Диминого курса забрали в армию всех ребят, осталось немного девушек, несколько отслуживших армию и пара-тройка юношей, не достигших 18 лет, как Дима. Диму должны были забрать в армию осенью того же года, он уже начал учиться крутить портянки и натягивать сапоги. Знаю, подняли голос в защиту студентов и всего будущего отечественной науки наши известные учёные и общественные деятели, сам академик Чазов обращался к Горбачёву, и неожиданно призыв студентов в армию был отменён.
Помню неприятный казус: моя лучшая подруга, не разобравшись, устроила мне публичный скандал, что я, использовав какие-то личные связи, защитила своего сыночка от армии, дескать, пусть служат другие. Я как могла сдержалась, ничего ей не ответила, но после того наши жизненные пути с ней разошлись.
Призванные студенты остались служить в армии, Димин курс продолжал учёбу совершенно обескровленным, Дима как мог помогал служившим друзьям не отстать от учебной программы, но в конце концов никто из тех не вернулся в физическую науку, все устроились, как я слышала, “в бизнес” разного рода.

В институте вместе с Димой, в одной с ним группе училась Татьяна, дочь моих сотрудников и близких моих друзей Виталия Куралесина и (его жены) Людмилы Котельниковой. Знаю, что главным желанием жизни Татьяны было литературное творчество, но по настоятельным просьбам бабушки она поступила в этот трудный технический вуз.
В 1990 году она вышла замуж за Евгения Устинова, выпускника Физтеха, и всё-таки осуществила свою мечту – стала известной писательницей. Впоследствии в своих публикациях она признавалась, что на лекциях она всегда что-нибудь сочиняла, а на экзаменах садилась рядом с Димой Никоновым, и он помогал ей справляться с её заданиями, а она в это время продолжала писать свои рассказы, но лишь бы только не увидел профессор. Захотелось три события нанизать на нить времени жизни.
Первое. У Людмилы Котельниковой, моей сотрудницы и помощницы, родилась дочь Таня. Я тоже собираюсь рожать. Людочка где-то “достала” необыкновенный комбинезончик, купить-то ничего невозможно, и обещает мне: «Мы поносим, и я отдам вам». Прекрасно!
Родился Дима, я сижу “в декрете”, жду, потом звоню на работу, спрашиваю Людочку. Мне отвечают: «Она дома, в декрете». Удивляюсь: «Что это так долго?!» Смеются: «А это у неё вторая дочка».
Следующая сценка из жизни – не выходит из головы. Первомайская демонстрация 1988 года. Я прошла по площади Жуковского с колонной ЛИИ и направляюсь в сторону своего дома. Улицы забиты колоннами демонстрантов, медленно, с остановками, двигающимися по направлению к площади. Смотрю – колонна ФАЛТ МФТИ, на бордюр сложены флаги, портреты, плакаты. Это студенты «ненадолго отлучились». А на обочине дороги одиноко стоят – кто бы вы думали? – Дима Никонов и Таня Устинова, с большим транспарантом в руках. Серьёзные и сердитые, самые ответственные, отойти не могут – охраняют, не могут оставить всё это добро.
И наконец, третье. Тёплый летний подмосковный вечер 2013 года. Мы собрались на даче Устиновых. Жарим мясо, как любит Татьяна Устинова, известная писательница, “Первая среди лучших”. Вот так всю жизнь идём рядом. Дима говорит, у него в книжном шкафу два русских писателя – Пушкин и Устинова.

Вспоминается такой казус из институтской жизни моего сына. Как-то Дима приходит домой из института и рассказывает, что к ним на научный семинар приходил некто Ацюковский Владимир Акимович, излагал свою теорию так называемой эфиродинамики; после его лекции выступили доцент Виктор Васильевич Додонов, который указал докладчику на принципиальные противоречия в изложенной теории, а затем и сам Дмитрий отметил ошибки в представленных математических выводах. И Дима спрашивает меня, знаю ли я этого человека, который представился учёным из ЛИИ. Я сказала, что немного знаю его по общественной работе, с его теорией не знакома. На том пока и порешили.
Самое смешное было, когда в один из последующих дней я сижу на работе, все работают, и вдруг сам Ацюковский, собственной персоной, видимо, обходя разные помещения, появляется у нас и с порога, обиженным тоном, зачем-то начинает рассказывать нашему коллективу, как неприязненно встретили его выступление в Физтехе, причём, что самое возмутительное, больше других старался обидеть его какой-то нехороший, дерзкий студент. Я не сдержалась и уточнила тему его лекции и приметы того нахального студента, а потом сказала, что это мой сын Дмитрий, и я своего сына полностью одобряю и поддерживаю. Ах так?! – только и были последние восклицания Ацюковского, с которыми он выскочил за порог. Вообще, у нас с ним как раньше, так и потом не было ни совместных дел, ни общих интересов.

В общем, так и жили мы, и всегда и непременно, любили вместе, своей семьёй, ездить-путешествовать, отдыхать на море, на курортах и в санаториях; также часто бывали на дачах у наших друзей – у Светы Рябовой, у Ильиных, а самое главное, чаще других, у Жулёвых.
И вот в возрасте пятидесяти лет у нас с Женей появилась простая и естественная тяга к земле. Помогли мои хорошие связи в профкоме ЛИИ, и в 1988 году мы купили дачу, уже готовую, с добротным двухэтажным домом, в садоводческом товариществе ЛИИ, это район станции Бронницы – деревни Пласкинино. Соседями нашими по даче, к нашему огромному счастью, оказались Долголенко, Владычины и Кургановы, все из ЛИИ и все наши прекрасные друзья. Как более опытные дачники-садоводы, они в дальнейшем постоянно оказывали нам неоценимую помощь и поддержку, многому нас научили. Чаще всего и наиболее близко мы общались с семьёй Долголенко, ходили к ним в гости мы, а они к нам. Дима всей этой дачной “агротехникой” совершенно не интересовался, на дачу ездил поработать с книгами, бумагами и если уж делал вынужденный перерыв, то только для того, чтобы куда-то сходить или что-то выкопать, но не более.

В это время Дима познакомился с хорошей девушкой, Олей К., из прекрасной семьи. Мы бывали у них дома. Оля училась в медицинском институте. Иногда Дима виделся с ней.

С третьего курса Дмитрий пошёл на практику на базовое предприятие – ЦАГИ, начал заниматься исследованиями процессов обледенения самолётов. Я помогла ему связаться с научными сотрудниками в ЛИИ, которые изучали эти процессы на практике, в частности, с блестящим экспериментатором, кандидатом технических наук Тенишевым Рустэмом Хасановичем. Один – теоретик, другой – практик, они удачно объединили свои усилия в решении этой сложнейшей, и важнейшей, проблемы.
Вместе со своими научными руководителями, Коганом и Стасенко, Дмитрий начал “копать” глубже свою научную проблему, потребовалось перейти на уровень квантовой физики, и тогда я познакомила Диму с моими друзьями и однокурсниками, работавшими в Физическом институте Академии наук СССР. В результате Дима начал работать в группе профессора Манько Владимира Ивановича, получил в ФИАНе своё рабочее место и стал бывать там даже чаще, чем в ЦАГИ. Диме выделили ящик в одном из рабочих столов, так как каждый стол был закреплён за несколькими сотрудниками. Но эти “шероховатости” сглаживались тем, что сотрудники практически не бывали на своих рабочих местах.
Нейдёт из памяти такой не самый приятный жизненный случай.
(Не знаю, стоит ли рассказывать).
Было так. Владимир Иванович приобрёл (или получил) современный персональный компьютер и принёс его в лабораторию для общих нужд. Дима с друзьями обрадовались, включили, проверили – работает! Для хранения его определили отдельный шкаф. Все ребята рукастые, они дружно, надёжно укрепили дверцы шкафа, полки, бережно расставили комплект: процессорную коробку, монитор, клавиатуру, провода, мышь – и всё закрыли на замок. Буквально на следующий день, Дима был в Жуковском, пришло сообщение, что компьютер украли, шкаф открыт без взлома, ничего не осталось. Так и пропала вещь, бесследно.
Но это было совершенным исключением из последовательности позитивных явлений и дел данного времени. Так, Диме довелось поучаствовать в работе знаменитого семинара по теоретической физике академика Виталия Гинзбурга. Дима персонально занимался проблемами современной физики с профессором (к тому времени) МФТИ В.В. Додоновым. Кроме того, будучи студентом пятого курса, Дима написал статью с решением конкретной задачи квантовой физики, и её опубликовали в иностранном журнале.

Дима был активным комсомольцем, живо интересовался общественной жизнью института, города и страны, выступал за справедливость, против всякой подлости и обмана. Мне передавали, что Дмитрия видели ораторствующим на городской комсомольской конференции.

В это же время Дима окончил курсы усовершенствования знаний английского языка и сдал международный экзамен TOEFL (тест знаний английского как иностранного языка), необходимый для поступления в высшие учебные заведения за границей – пока так, на всякий случай.

Ситуация в стране усложнялась, жить становилось просто опасно. Сын наших друзей, назовём его условно Анатолий, на пути с электрички домой, вечером попал под нож бандита; разумеется, преступника не нашли.
Наша добрая подруга, имевшая доступ в высшие партийные круги, говорила нам вполголоса, намёками в том смысле, что настоящие коммунисты не одобряют проводимый политический курс в стране.
А вся страна прильнула к экранам телевизоров, следила за работой съездов народных депутатов, слушала выступления академика Андрея Дмитриевича Сахарова о реформировании власти и об отмене политической монополии КПСС.
Дима обожал Сахарова за то, что – физик, а главное, что борец за всеобщую свободу, за высокую нравственность.
И когда в декабре 1989 года сообщили о смерти Сахарова, мы все еле-еле удержали Диму не ездить в Москву на похороны, убедив его, что можно погибнуть от давки в толпе или просто заработать воспаление лёгких.

Неожиданно  в августе 1991 года случился странный путч, за которым последовал государственный переворот, приведший к изменению политического строя и распаду страны. Мы всей своей семьёй в эти тревожные дни были в отпуске на своей даче, слушали радио, Дима рвался ехать защищать Белый дом, но я его уговорила не ехать, да от нас и не на чем было уехать.
Наступили смутные, тяжёлые времена. Точнее сказать, в стране произошла социально-экономическая катастрофа. Пришедшие к власти новые хозяева России учинили полный разгром отечественной экономики. Под одобрительное улюлюканье либерал-демократов разорили, разворовали, уничтожили всю промышленность. Развернулась широкая пропаганда, что наука в России никому не нужна, науку следует развалить, “упразднить”. Уважаемые научные руководители с печалью в голосе, совершенно искренне заявляли своим коллегам, докторам и аспирантам: всё, науки в России не будет, мы закрываем лаборатории, семинары, надо уезжать из страны, “валить отсюда”. Такие вот поганые слова!..

Весной 1992 года в ФИАНе проходила международная конференция, в работе которой участвовал и Дима. В перерыве Владимир Иванович Манько представил Диму известному американскому профессору Марлану Скалли из Техасского университета, и тот, не мешкая, пригласил Диму к себе в аспирантуру, хоть завтра. Договорились о встрече в Техасе осенью, после получения Димой диплома.
Дима успешно защитил дипломный проект, окончил институт с отличием. Выпускного вечера не было, сразу после вручения дипломов все разошлись по компаниям праздновать-выпивать, а Дима один пришёл домой. После этого он занялся вопросами отъезда в Америку и проявил при этом недюжинные способности в достижении поставленной цели: самостоятельно поехал в американское посольство на улице Чайковского и получил американскую визу, затем неоднократно посещал министерство образования и добился выездной визы – был тогда такой порядок. Мы начали собирать деньги на билет. Билет нужно было покупать обязательно туда и обратно, очень дорогой. А экономическая ситуация в стране в это время сложилась, мягко говоря, непростая: пустые магазинные полки, длинные очереди, дефицит товаров, рост цен, задержки зарплаты. Мы заняли довольно крупную сумму денег у друзей, спасибо им; у меня был составлен солидный список наших долгов. Пытались продать кое-что из своих вещей, но бесполезно. Дима уже взмолился: «Ничего не надо, никуда не поеду». Но мы всё-таки преодолели все препятствия, кое-как выбрались из затруднительного положения. Неоценимую помощь оказал Володя Долголенко, сын покойного Георгия Павловича. Проводы были нерадостными. Отправляли сына в полную неизвестность. Мне кажется, Дима успел на прощание увидеться с Олей К.

Тем временем, Виктор Васильевич Додонов уехал жить и работать в Мексику, потом переехал в Бразилию. Владимир Иванович Манько, как я слышала, ездил в Италию для проведения совместных работ.
И вот, теперь мой сын оказался в чужедальней стороне, в каком-то непонятном, неизвестном Техасе, наедине с проблемами, которые не каждому по плечу.
Но он не сдался.

Техас

Как я жила всё это на первых порах без Димы – ничего не помню. Оставалось уповать только на лучшее. Больше всего беспокоило отсутствие связи.
Понимала, что Диме писать недосуг. Говорили, что письма по почте не доходят, их выбрасывают, или охотятся за иностранными марками. Наконец, в ноябре пришло долгожданное письмо. Дима со свойственным ему юмором, и скрытой горечью, описывал свои первые шаги на чужой земле.

Поступил он в Техасский аграрно-технический университет (Texas A&M University), расположенный в небольшом городке Колледж-Стейшн (College Station), примерно на полпути между двумя мегаполисами – Хьюстоном и Далласом. Дима учился в аспирантуре и занимал должность ассистента в группе профессора Скалли на Физическом факультете, который размещался тогда в так называемой Башне физической администрации (Physics Office Tower).

А где жить? Оказалось, что аспирантам в американских университетах общежитие не полагалось. Нужно жильё снимать, для этого требуется оформлять соответствующие документы и ждать год-два.

Дима обратился за помощью и советом к Скалли, но тот ответил довольно равнодушно и в то же время несколько иронически, в том смысле, что если не найдётся где жить, то он разрешит ему поставить палатку на газоне перед корпусом. Такой вот шутник мистер Скалли. Понятно, что знаменитому профессору особо не хотелось отвлекаться от своих срочных дел и вникать в обстоятельства человека, попавшего в затруднительное положение.

Опережая события, расскажу продолжение этой истории. В 1999 году Дима уже жил в Калифорнии, работал в корпорации Интел и пригласил меня к себе в гости, в Америку. Как раз в это время у него возникла необходимость ехать на конференцию в Техасский университет, и он взял меня с собой. Там я встретилась с профессором Скалли и не преминула задать ему вопрос: Как так получилось? Он действительно припомнил тот случай с Димой и отделался комментарием вроде того, что это была его не самая злая шутка.

Позже, при наших встречах, Дима рассказывал, что он в начальные год-два работы вообще с трудом понимал шутки Скалли, но со временем приспособился.

Возвращаюсь к письму. Поначалу Дима в состоянии безысходности напрашивался переночевать то к одному, то к другому аспиранту. Потом встретил и подружился с добрым, участливым человеком – членом группы Скалли Стивеном ДиМарко и немедля поселился у него на съёмной квартире. Купил себе спальный мешок и всё необходимое и тогда уже, наконец, смог вплотную приступить к работе.
Я как прочитала это письмо, помню, долго переживала от того, что сама сплю на удобной, просторной кровати, а мой сын скитается по углам и спит где-то на полу.

Затем начали приходить более оптимистичные Димины письма. Он писал, что работает нормально, преподаёт физику студентам университета и под руководством профессора Скалли участвует в научных исследованиях. Как специалиста в области радиационной газовой динамики его подключили к исследованиям газовых лазеров. До работы его подвозит Стив на своей машине, но иногда приходится идти пешком, причём на некоторых участках – по газонам или по обочине дорог, поскольку не везде есть пешеходные дорожки и тротуары.
Не без гордости сообщал, что самостоятельно придумал и реализовал на компьютере высокоточную математическую модель лазерного устройства и с её помощью предсказал, какие значения параметров устройства следует установить, чтобы лазер зажёгся и устойчиво работал. И действительно, экспериментаторы подкрутили нужные ручки настройки – и прорыв в науке совершился!

За экспериментальную лабораторную базу отвечал давний друг Скалли, типичный американец с широкой улыбкой на лице, профессор Эдвард Фрай. В науке он себя особо не проявил, но поскольку все пользовались отлично работавшим оптическим оборудованием, то всегда включали профессора в авторский состав научных статей по лазерной тематике.
Однажды профессор Фрай приобрёл по дешёвке на распродаже дюжину вентиляторов, и они долго-долго стояли монбланом коробок, подпирающих потолок лабораторного помещения.
Во время моего посещения Техасского университета я виделась с профессором Фраем, он произвёл на меня вполне благоприятное впечатление, и, по прошествии времени, я порадовалась за него, когда узнала, что в 2002 году он занял должность декана физического факультета Техасского университета.

Дима далее писал, что ежедневно работает с 8 утра до 9 вечера, имеет весьма напряжённый рабочий день, и недаром за профессором Скалли закрепилось прозвище “погонщика рабов”.

Порядок был установлен такой, что преподавательский труд оплачивался из университетского фонда, а исследователи получали зарплату из контрактных средств руководителя группы, в данном случае Скалли. В то же время считалось, что преподавание является своего рода вознаграждением за удовольствие заниматься исследовательской работой. Таким образом, Диме пришлось испытать на себе все “прелести” местной системы образования. Пожалуй, самыми удивительными для меня стали описанные Димой в его письмах факты того, что большинство американских студентов отличалось крайне слабыми базовыми знаниями и приходилось сначала ускоренно повторять с ними нормальный школьный курс физики и только затем уже приступать к университетской программе.
Боюсь, что наше российское образование усилиями наших чиновников и демократов медленно, но верно скатывается на те же рельсы.

Как бы то ни было, Скалли вскоре заметил незаурядные интеллектуальные способности Димы и стал всё чаще освобождать его от преподавательской нагрузки в пользу более творческой деятельности. И действительно, уже через три месяца после приезда в Америку Дима выступал на международной конференции в Хьюстоне с результатами своих исследований.

Там же в кулуарах конференции Диме удалось встретиться и подробно поговорить по насущным физическим проблемам с Эдвардом Теллером, создателем американской водородной бомбы. Интересно, что в конце беседы знаменитый физик, узнав, что Дима русский, решил упрекнуть его, почему он решительно не выступил против недопустимого политического преследования Андрея Сахарова, создателя советской водородной бомбы. В ответ на это мой сын заметил, что в те годы, когда преследовали Сахарова, он ещё “ходил под стол”; надо было видеть, как великий учёный мучительно долго соображал что к чему и вконец растерялся, не зная что ответить.

Дима много писал и рассказывал о конференции в 1993 году в Сноубёрде, штат Юта.
В перерывах между заседаниями он катался на горных лыжах с “нужным” человеком и добился крупного заказа на работу для группы Скалли.
Заодно на той же конференции Дима познакомился и подружился с интересным молодым учёным-физиком турецкого происхождения Атачем Имамоглу, который в то время проходил практику после защиты докторской диссертации в Стэнфордском университете в Калифорнии. Это знакомство оказалось весьма полезным для Димы в дальнейшем.

Мне были по душе первые Димины успехи в научной области. Глядя вперёд, я спрашивала его о перспективах оформления диссертации, но Дима отделывался дежурной шуточкой Скалли, мол, для этого достаточно просто скрепить две-три имеющихся научных статьи и уже можно подавать в Учёный совет для защиты, но – пока для этого пока ещё не пришло время…

Всё это и многое другое Дима подробно описывал в своих замечательных письмах.
По этим письмам, радостным или грустным, можно было понять – вот полоса его жизни белая, вот чёрная. Бывало, он пускался в пространные рассуждения и размышления. А то начинал излагать по памяти любимые стихи. Часто вкладывал в письма фотографии и досконально их описывал, где, кто, когда.

Но случались периоды, когда от него не было никакой весточки. Тут я просто не находила себе места. Дозваниваться из дома было невозможно. И тогда, в эти нестерпимо тяжкие дни мы с Женей ехали в Москву к Виктору Л., сыну наших добрых друзей и очень хорошему человеку. Он сразу же давал поручение своей секретарше Алле «вызвонить Диму», и мы могли вдоволь наговориться с нашим сыном.
Запомнился такой случай, в октябре 1993 года. Мы снова приехали к Виктору Л., он, как всегда, попросил Аллу, она долго крутила телефонный диск, приветливо и успокаивающе поглядывая на нас, сидящих рядом. Подошёл симпатичный, общительный сотрудник; желая проявить свои знания английского языка, он стал заигрывать с американской секретаршей Деборой на том конце провода, кричал «это Алегзандер» – так он называл себя, Александра, на английский манер; связь была плохая, он продолжал, не унимаясь, и обещал нам, что Дебби непременно достанет Диму хоть из-под земли; и действительно, Диму вызвали к телефону по громкой связи с научной конференции из другого корпуса. Хорошо поговорили, Дима рассказал о своих делах, затем поделился своими внутренними переживаниями по поводу увиденного по телевизору расстрела танками Белого дома и спросил, что вообще у нас происходит; мы сказали, что уличных беспорядков нет, жизнь продолжается.
Положив телефонную трубку, мы с Женей заглянули в кабинет Виктора поблагодарить и откланяться, но он предложил нам присесть, пообещал довезти нас на своей машине до Жуковского, так как он сегодня едет туда к своим родителям, напоил нас чаем, разоткровенничался, что он подъезжал посмотреть на обгоревшее здание Белого дома, оценил ситуацию в стране как очень сложную и сообщил, между прочим,  что у него на руках авиабилеты для всей его семьи на самолёт, готовый к вылету в любой момент. Да, подумала я тогда, у каждого свои заботы.

А что же наша Оля К.? Она старательно училась в своём мединституте, а после занятий, бывало, заезжала к нам домой. Мы приветливо встречали её, обогревали, пеняли ей, почему в такой холод она ходит в летних туфельках и лёгком пальтишке, поили чаем, рассказывали последние новости про Диму. Она внимательно слушала и жадно ловила подробности, иногда прочитывала пришедшие письма, где было о ней и для неё. Мы предлагали ей самой написать Диме – она вынимала из портфеля свёрнутый листок бумаги с готовым текстом и просила при оказии переслать его Диме.

На подъёме

Работа у Димы шла полным ходом, радостно и плодотворно. Стив ДиМарко, который в последнее время впал в немилость у Скалли и потому получал только половинную зарплату, перешёл на другой факультет, на океанологию, а на его место был приглашён профессор Жу, китаец по происхождению. Отмечу, мимоходом, вообще-то общеизвестную истину, что в американскую фундаментальную науку идут, в основном, выходцы из иммигрантской среды, а люди англосаксонского происхождения предпочитают, как правило, медицину и юриспруденцию, также спорт и шоу-бизнес. Дима и профессор Жу подружились и делили одну комнату съёмной квартиры на двоих, в другой комнате жили немец и вьетнамец, тоже члены группы Скалли. Так все эти годы, с 1992-го и до поступления на работу в корпорацию Интел в 1998 году, Дима жил на съёмных квартирах, меблированных, недорогих.

Профессору Скалли нравилось, как работает Дмитрий Никонов, и он стал просить его найти и пригласить к нему в команду ещё русских студентов и аспирантов. (Он полагал, что все русские студенты и аспиранты такие же толковые и покладистые). Уже в сентябре 1993 года в Техасский университет прибыл Михаил Лукин. Помнится, до этого он приезжал к нам в Жуковский за иммиграционными документами и бланками, мой муж Евгений встречал его на станции Отдых, они прошлись пешком по городу до нашего дома, Миша рассказывал о своём увлечении кинокамерой и о посещении пару лет назад аэродрома в Жуковском для проведения специальной киносъёмки.

В начале 1994 года в Техасский университет прибыл высокий гость – ректор Московского физико-технического института Николай Васильевич Карлов. Основной целью его визита было торжественное вручение моему Дмитрию диплома магистра – как раз недавно введённой учёной степени. Церемония вручения прошла успешно. Но в остальной части программы пребывания нашего ректора случились пренеприятные казусы.
Во-первых, отец Миши Лукина, Дмитрий Сергеевич, передавал через Карлова пару бутылок водки, но увы, они не доехали; как повинился Николай Васильевич, “так получилось” – в пути ему попался “хороший человек” и с ним обязательно нужно было выпить. Разочарованию и праведному гневу всех “заинтересованных лиц” не было границ.
Кроме того, ректор не сумел договориться об организации совместных работ МФТИ и Техасского университета, тем более не удалось прийти к соглашению о создании в Техасе филиала, либо научной базы Физтеха.
Сама слышала, как после той поездки Карлов по центральному телевидению со скорбным видом говорил о наших учёных, уехавших за рубеж, и они, видите ли, уже говорят по-русски с американским акцентом. Разумеется, он имел в виду Дмитрия, так как других русских учёных в Америке тогда он не встречал.

В последующее время в Техасский университет ускоренными темпами происходило индивидуальное прибытие российских учёных.
В конце 1994 года из Бельгии приехала учёный-физик Ольга Кочаровская, в 1995 году из Нижнего Новгорода переехала семья Юрия и Натальи Ростовцевых.
Прибывали другие учёные и студенты.
Мне и моему мужу Евгению посчастливилось однажды повстречаться с профессором Жу и профессором Ольгой Кочаровской – они приезжали из Техаса в Москву для участия в международной конференции и привезли нам от Димы письма и фотографии. Мы встретились с ними на Речном вокзале перед отплытием их теплохода, который совершал круиз по Волге и на котором была организована международная конференция физиков. Дима в той конференции, к нашему сожалению, не участвовал.
Тем временем Дима подружился с Мишей Лукиным, и они стали жить вместе в одной комнате съёмной квартиры. Миша водил машину с детства, и тогда благоразумный Дмитрий на свои сбережения купил недорогую машину, на которой они стали вместе ездить на работу и с работы.

Так получилось, что мы с Женей близко познакомились с родителями Миши. Они жили на севере Москвы, недалеко от Химок. В первый день приезда к ним, помню, они нас очень радушно встретили, но им нужно было срочно отлучиться по делам, и они оставили нас одних в своей прекрасной уютной квартире; коротая время, мы рассматривали их богатую книжную библиотеку, любовались удивительной коллекцией африканских фиалок на окне в кухне. Вскоре они вернулись, извинились, и мы приятно пообедали вместе.

Помимо Техасского университета Марлан Скалли был также профессором Института квантовой оптики общества Макса Планка в Мюнхене. И на летние месяцы (когда в Техасе стояла невыносимая жара) Скалли со своей группой научных сотрудников, и Дима в их числе, переезжал для проведения научных исследований в тихий прохладный город Мюнхен. При этом вначале, в 1993 году, Диму поселили в домике на территории Мюнхенского университета, а летом 1994 года они с Мишей снимали квартиру в городе.

Скалли высоко оценил научные и организаторские способности Димы, выделил ему престижное рабочее место у окна (!) и поручил ему поиск новых источников финансирования работ. Дима оправдал возложенные на него надежды, подготовил солидные документы и вскоре принёс заказов на сотни тысяч долларов.

Работы в группе Скалли успешно выполнялись.
В журнале Science News созданный группой Скалли лазер без инверсии был отмечен в качестве одного из 10 главных достижений в физике за 1994 год.
Команда Скалли быстро разрасталась, пополняясь в основном русскими и немецкими специалистами; среди них прибыла и молодая, толковая аспирантка Сюзанна из Мюнхена. Простой и лёгкий в общении, Миша Лукин быстро сблизился с ней, и они нашли для себя отдельную квартиру, а в комнате у Димы появился русский аспирант Паша Полынкин. Уже летом 1995 и 1996 годов Дима снимал комфортное помещение в домике немецкой семьи Гейнца и Герты – друзей Сюзанны.
У Димы осталось самое благоприятное впечатление о пребывании в Мюнхене. С каким воодушевлением рассказывал он про этот город! Про людей, про архитектуру, жизненную среду. Интересное наблюдение – добирается он от места жительства до работы и обратно на велосипеде – а местные жители выносят столы и разнообразные угощения прямо на улицы и приглашают!
За пару посещений Германии выучился сносно говорить по-немецки.
А поскольку от Мюнхена до Москвы расстояние рукой подать, то он каждый раз использовал возможность заехать домой. Как-то раз он покрутил перед нами на пальце связкой ключей и сказал, что это от мюнхенской квартиры фрау Герты – настолько он вошёл в их благорасположение. Они ещё долго после этого активно и с большим интересом переписывались, обменивались поздравлениями с праздниками.
Бывало, мы с Женей встречали Диму в аэропорту и виделись с Мишей и Сюзанной. И родители Миши каждый раз с беспокойством спрашивали нашего мнения о Сюзанне. Ну, мы высказывались о ней, разумеется, в совершенно положительном смысле.

В середине девяностых, не помню точно, в каком году, произошло важное событие – наша Оля К. приняла участие в конкурсе “Московская красавица” и получила титул вице-мисс. Мы с мужем поздравили её и её семью. Когда об этом успехе узнал Дима, он не поверил. На следующий год он, как обычно, приехал в Москву и пошёл к ней, то увидел там уже чужую женщину, окружённую “новыми русскими” с огромными мобильниками на поясах, как это тогда было у них принято. Встреча прошла холодно и сухо. Больше они не виделись. Оля ушла из мединститута. Как сложилась её личная жизнь, не знаю.
Димой одно время заинтересовались дочери некоторых моих знакомых. Но когда он приехал в Москву зимой, причём в клетчатой рубахе и джинсах, так как не имел времени собраться, то такой его вид не понравился ни девушкам, ни особенно их мамам: «Неужели нельзя было явиться в кожаной куртке и норковой шапке?!» Его немедленно вычеркнули из списка персон, представляющих матримониальный интерес. И к величайшему его и нашему удовольствию!

Как и для многих, девяностые годы для нас сложились очень непростыми: зарплату не платили – нам помогали родители-пенсионеры, Женя заболел тяжёлой формой бронхиальной астмы, у меня начались проблемы на работе – мой начальник отделения полностью уверовал в свою безнаказанность и совсем распоясался; по поводу меня у него появилась злобная шутка, что в его отделении есть кандидат наук, который, посмотрите, получает меньше уборщицы!
Когда в 1995 году Дмитрий в очередной раз приехал в Москву и узнал об этих моих неприятностях, он, как я говорю, “топнул ногой” и категорически потребовал, чтобы я завтра же уволилась с работы. Я представляла себе, что если я выйду через проходную ЛИИ в последний раз, то тут же умру, упаду на пороге замертво. Потому что я проработала в институте всю жизнь и у меня в трудовой книжке всего одна запись. Но ничего такого со мной не случилось, уволилась, ушла и – жива!

В группе Скалли стало много русских, и вели они себя иногда излишне бесцеремонно; бывало, шумно купались в чужом бассейне, за что попадали в полицию, и Скалли приходилось выручать своих подчинённых. Однажды они поехали в непотребном виде и разбили Димину машину.
Тогда Дима купил, относительно дёшево, крупногабаритную машину, Форд Меркури Сейбл, кузов седан, мощный двигатель, плавный ход, очень вместительный багажник. И теперь все друзья могли использовать её для перевозки своих диванов и кроватей.

К концу 1995-го года стало понятно, что у Дмитрия несколько уменьшилась рабочая загрузка, и 1996 год он посвятил диссертационным делам: сдал в учебный отдел план диссертации, написал солидный текст, подготовил демонстрационные материалы, получил принципиальное согласие профессора Скалли, прошёл предварительную защиту и, наконец, защитил докторскую диссертацию на учёном совете. Обычно на это всё уходит не менее полутора лет, но Дмитрий умел концентрироваться и работать быстро и здесь уложился в рекордные полгода! В соответствии с принятой американской научной квалификационной системой, Диме была присуждена учёная степень доктора философии, по-английски Doctor of Philosophy, сокращённо PhD, произносится как пи-эйч-ди.
После этого новоиспечённый обладатель учёной степени, по-русски называемый постдоком, обязан был пройти практику в любом другом университете, под руководством научного руководителя, в течение не более трёх лет, а дальше ему уже следовало подыскивать себе где-то место постоянной работы.

Диме повезло, он получил письмо от известного профессора нескольких университетов, в том числе в Санта-Барбаре, его доброго знакомого Атача Имамоглу, с официальным предложением занять позицию (должность) постдока в университете Санта-Барбара.
Когда Дима говорил друзьям и знакомым в России, что едет на практику в Санта-Барбару, то все, будучи поголовно или ярыми поклонниками, или просто зрителями самого известного, бесконечного американского телесериала “Санта-Барбара”, в шутку говорили Диме: ну, ты там всех знаешь, Мейсона, Си-Си, Иден, Круза, будешь встречать их на улицах…

К концу 1996-го года все формальности были улажены, и сразу после Нового года наш Дмитрий отправился в путь. Он решил ехать своим ходом и загрузил все свои вещи в машину, благо размеры багажника позволяли. Путешествие заняло три дня, длилось 2500 километров (это как от Москвы до Парижа) и было успешно завершено. Первая остановка на ночлег была в гостинице на выезде из штата Техас в городе Эль-Пасо, вторая остановка состоялась в доме Александра Леонидовича Берестова, который жил и работал тогда в городе Феникс, столице штата Аризона, и наконец, произошло прибытие в Санта-Барбару.

Санта-Барбара

Как известно, город Санта-Барбара является самым фешенебельным, самым красивым и элитным курортом Калифорнии и всей Америки, расположенным на живописном тихоокеанском побережье, из-за мягкого средиземноморского климата называемом Американской Ривьерой. В самом городе и в его окрестностях сохранилось большое число исторических памятников времён испанской колонизации, главным из которых является, пожалуй, миссия Святой Варвары. Именно её арки завораживающе мелькали на заставке к каждой из двух тысяч серий телесериала “Санта-Барбара”.
В десяти километрах к западу от города, также на побережье, располагается городок Голета (в переводе с испанского “шхуна”), где находятся, в частности, аэропорт Санта-Барбары и тот самый университет, куда держал путь наш Дмитрий.
Университет, его территория, или, как стали говорить, кампус, один из лучших в Америке, его факультеты и входящие в состав университета институты, академии и школы, его библиотеки, книжные магазины, столовые, студенческие общежития и другие службы, наконец, его территория, больше похожая на прекрасный ботанический сад, – всё это произвело на Дмитрия, как он потом писал и говорил, неизгладимое впечатление. Но особенно его вдохновил Институт теоретической физики, где трудились многие известные учёные и где он также начал свою исследовательскую работу. Предметом его изысканий стали полупроводниковые лазеры новой, оригинальной конструкции.  Научным руководителем его был назначен профессор Атач Имамоглу.
Здание Института находилось на самом берегу океана, на возвышении, и его прекрасно было видно из города Санта-Барбара, если смотреть вдоль побережья.
Забегая вперёд, скажу, что в 2000-х годах нам с мужем, с помощью Димы, дважды довелось побывать в Санта-Барбаре, мы вдоволь походили и по городу, и по университету. Я видела Техасский университет, Стэнфорд, Беркли, Сан-Диего. Но университет Санта-Барбару считаю лучше, красивее всех, действительно райским местом на Земле!

Не успел ещё Дима втянуться в работу, как пришло сообщение, что диссертация Димы признана одной из лучших за 1996 год по конкурсу, проведённому Американским Физическим Обществом. В связи с этим его пригласили на чествование в Конгресс США. Он полетел в Вашингтон, но тут случился казус – в полёте пропал его чемодан. Пришлось в Конгресс идти в чём есть – в клетчатой ковбойке и джинсах. Однако швейцары, или кто там на входе, пропустили, – «чего ещё ожидать от этих физиков?!» Потом некоторые знатоки говорили, в шутку, Диме, что надо было купить дорогой смокинг и затем предъявить чек на оплату авиакомпании… – «Да-да, дождёшься, наглотаешься пыли бегать за ними, пока оплатят…»

Дима работал в должности ассистента, ему установили приличный оклад, предоставили хорошие жилищные условия.
По прибытии в Санта-Барбару Дима позвонил профессору Скалли, поблагодарил за науку, за всё хорошее, сообщил о своих успехах. Когда Скалли узнал, что Дима получает вдвое больше, чем самый высокооплачиваемый его работник, то буквально задохнулся от гнева. Стал приглашать по окончании практики на работу в свою команду, но предлагал невыгодные, неприемлемые для Димы условия – без постоянного места жительства кочевать между двумя местами работы в штатах Техас и Нью-Мексико. Дима категорически отказался, резонно считая, что заслуживает лучшего. На том пока и расстались.

В группе Имамоглу работал также Гэри Вудс, защитивший недавно докторскую диссертацию в Стэнфордском университете.
Дмитрий познакомился с Лёней Бутовым, выпускником Физтеха 1987 года, недавно защитившим в России кандидатскую диссертацию в области физики твёрдого тела и прибывшим на длительную практику в университет Санта-Барбары, в другое научное подразделение. Вместе провели исследования и написали интересную научную статью. Вместе лазили по горам.
Из Москвы к Диме в Санта-Барбару приезжал его друг детства Юра Архипов с женой. Они хорошо устроились, многое сумели осмотреть в Америке и, в общем, хорошо провели время. Сняли и подарили нам с мужем видеофильм, который мы много раз смотрели в Жуковском. Понравились эпизоды, как Юра с женой, пока Дима находился у себя на работе, приятно проводили время в кампусе университета, гуляли по территории, спускались к кромке моря, купались, загорали, забавно “форсировали” какой-то протекающий через пляж, довольно широкий ручей.

Исследовательская работа шла хорошо. Но постоянно в голове крутилась мысль о поиске работы, о том, что в запасе три года, чтобы найти новое место, поскольку в Санта-Барбаре ничего не предлагали.
Главной характеристикой этого времени в Америке после окончания холодной войны было резкое сокращение финансовых вливаний в науку; каждый научный сотрудник крепко держался за своё кресло; на каждую появляющуюся вакансию немедленно подавалось 500-1000 предложений, но ни одно из них не удовлетворялось, поскольку всегда у руководства был намечен на это место свой нужный человечек. Из окружающих многие переходили в промышленность, как сделал и Гэри Вудс, однако это считалось неудачным выходом из положения.

Пришло время, и Диме также представился благоприятный случай. Гэри Вудс, перешедший из Санта-Барбары на работу в корпорацию Интел, как только узнал, сразу сообщил Диме: открылась вакансия, срочно присылай документы. Некоторые из окружающих стали отговаривать: «Ты с ума сошёл! Не ходи в промышленность – ты похоронишь свою научную карьеру». Но интуиция Дмитрия подсказала: это шанс, упускать нельзя.

История показывает, у Димы всегда были хорошие друзья.
Вот Гэри Вудсу в 2000 году случилось быть главным свидетелем со стороны жениха на свадьбе Димы.

Но пока это был 1998-ой год, когда Дмитрий, нимало не мешкая, поехал в Кремниевую долину, прошёл собеседование с Марио Паниччиа, который начинал амбициозный проект создания перспективных компьютеров и которому нужны были, в частности, физики-лазерщики. Дмитрий подошёл по своим деловым качествам и был принят на работу в корпорацию.
Профессор Имамоглу был несказанно обижен на Дмитрия, но ведь он ничего лучшего не мог предложить…
Таким образом, в 1998 году, не дожидаясь окончания трёхлетнего срока практики, Дмитрий отправился в путь. Та самая крупногабаритная Димина машина, Меркури Сейбл, ещё раз послужила ему для переезда, теперь из Санта-Барбары в Сан-Хосе, до места работы на Интеле.

Интел

Город Сан-Хосе считается столицей Кремниевой долины, мирового центра информационных технологий. Никак не могла даже подумать, что в скором времени я окажусь здесь. Но даже после десяти лет жизни в этом “компьютерном раю” я получила о нём крайне поверхностное представление. Понятно стало, что в центре города возвышаются небоскрёбы, а вокруг рассыпаны в основном одноэтажные домики. На каждом шагу бросаются в глаза оригинальные архитектурные комплексы всемирно известных фирм. Вокруг города холмы, зелёные один-два месяца в году, а в остальное время – бурые, выжженные солнцем. Весной по всему городу розово бушуют деревья с экзотическим названием “лагерстромии”, а на разделительных полосах шумных, загруженных магистралей цветут прекрасные олеандры.
Итак, Дмитрий приехал в Сан-Хосе, снял двухкомнатную квартирку на улице Монро и немедленно приступил к работе на Интеле.

Важным событием буквально первого дня его работы, о котором мы всей семьёй неоднократно говорили и говорим, является его случайная (но и предначертанная судьбой) встреча на территории Интела с интересным человеком – Ануш Алексанян; они разговорились, и Ануш сказала Диме: «Мой дом теперь это и твой дом». В дальнейшем мы дружили семьями. Ануш – человек неординарной судьбы: прародители её когда-то бежали от турецкого геноцида в Сирию, позже её семья репатриировалась в Советскую Армению, она окончила университет, а в 1979 году они эмигрировали в США. Работала высококвалифицированным техническим специалистом на Интеле, серьёзно подорвала здоровье на производстве, недавно вышла на пенсию.

По своему обыкновению, Дмитрий работал много и серьёзно. В связи с изменениями организационной структуры корпорации и в соответствии с указаниями руководства, переходил из одного подразделения в другое, с одного направления работ на другое. Постоянно повышал свою квалификацию. По результатам аттестаций получал повышения в должности и окладе, неоднократно удостаивался квалификации “выдающийся учёный”.

Попутно замечу, машина, на которой приехал Дмитрий, вскоре испортилась, пришлось купить новую, а эта стояла на улице, у обочины дороги; раз ночью в неё въехал какой-то не очень внимательный водитель, и за это Дима ещё получил страховую компенсацию.

В 1999 году Дмитрий пригласил меня посмотреть на его житьё-бытьё на новом месте и заодно познакомиться с его девушкой и её семьёй.
Я летела в Америку вообще в первый раз. Повезло лететь вместе с Людмилой Яковлевной Мирошниченко, которая направлялась к своему сыну Александру.

Пробыла я в Америке два месяца – январь и февраль. Понравилось мне всё: и Калифорния, и квартира Дмитрия на улице Монро, и его девушка Миса, и её семья. Имя “Миса” – японское, мать её японка, Йоко, работала в корпорации Интел, сейчас на пенсии; отец – Роберт Шагане, фамилия ирландская (Schagane), журналист, умер давно, когда Мисе было шесть лет. Миса окончила университет в Сан-Диего по специальности “экономика и бизнес”. В 1998 году Миса проходила курсы повышения квалификации в корпорации Интел, и там они с Дмитрием и встретились.

В 2000 году Дмитрий женился на Мисе. Уже перед свадьбой они купили себе отдельный дом в Сан-Хосе. Мы с мужем поехали к ним на свадьбу, а затем они пригласили нас в своё свадебное путешествие на Гавайи. На свадьбу также приезжал Юра Архипов с женой. Свадьбу сыграли в старинной испанской капелле, где когда-то сочетались узами брака русский граф Николай Резанов и юная испанка Кончита, дочь коменданта испанской крепости Сан-Франциско.
Вскоре у Димы и Мисы появился сын. Имя ему дал Дима в честь Андрея Дмитриевича Сахарова.
В последующие годы мы вдвоём с мужем неоднократно ездили к Диме и Мисе погостить.

Во время нашего пребывания в Америке в 2001 году мы совершили большое, многодневное путешествие вместе с Йоко и её гражданским мужем Альберто по всей Калифорнии, посетили национальный парк Йосемити, в поездке по Сьерра-Неваде побывали у солёного озера Моно, проехали Долину смерти, почтили находящийся там поблизости мемориал на месте концлагеря для японцев времён второй мировой войны, совершили экскурсию в сказочный замок медиамагната Уильяма Херста, а по пути ещё посетили ряд испанских миссий.

В 2004 году у Димы и Мисы родился сын Александр. Тогда они позвали нас помогать им растить детей. И мы с мужем в 2005 году собрались и поехали в Америку на постоянное место жительства, стали жить большой дружной семьёй.
В 2006 году к нам в Америку приезжала погостить моя сестра Ольга.

В 2010 году у Димы с Мисой родилась дочь Катерина.
Следует заметить, что все имена детей у Димы – русские.

В 2011 году руководство корпорации перевело Дмитрия в главную штаб-квартиру в Орегоне, в городке Хиллсборо. И мы всей семьёй переехали в новый, большой дом в городке Бивертон – это всё пригороды Портленда.
В настоящее время Дмитрий продолжает успешно работать в корпорации Интел, в должности главного инженера в отделении Исследования компонентов.

Персоналии

(некоторые приведённые ниже сведения взяты из Интернета,
отдельные данные могут быть неверны и
подлежат уточнению и дополнению)

Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт Земли
(встречалась и разговаривала с ним).

Павел Алексеевич Черенков (1904-1990) – нобелевский лауреат по физике (1958),
академик Академии наук СССР (1970), Герой Социалистического Труда (1984).
Жена – Мария Алексеевна Черенкова (1909-1968), урождённая Путинцева.
Сын – Алексей Павлович Черенков (1932-2004).
Дочь – Елена Павловна Черенкова, родилась в 1936 году,
(я была принята в их доме, позволю себе сказать, как член семьи, с 1953 года;
до настоящего времени дружим семьями).

Долголенко Георгий Павлович, родился 4 сентября 1933 года,
кандидат технических наук, заместитель начальника ЛИИ,
мастер спорта СССР по самбо, основатель школы самбо.
Жена – Тамила Григорьевна Долголенко.
Дети – Владимир и Елена.
Погиб в автомобильной катастрофе.

Манько Владимир Иванович, родился 2 апреля 1940 года,
доктор физико-математических наук,
главный научный сотрудник Физического института имени П.Н. Лебедева РАН.

Додонов Виктор Васильевич, кандидат физико-математических наук,
сотрудник ФИАН, профессор Института физики в Университете Бразилии.

Татьяна Витальевна Устинова, родилась 21 апреля 1968 года
в посёлке Кратово Раменского района Московской области.
Училась на Факультете аэромеханики и летательной техники
Московского Физико-технического института.
Известная российская писательница-прозаик,
автор детективных романов, сценарист, переводчица, телеведущая.
Сыновья – Михаил и Тимофей.
Муж – Евгений Владимирович Устинов, инженер-физик,
выпускник ФАЛТ МФТИ, доктор технических наук.
Отец – Виталий Куралесин, пенсионер, работал в ЛИИ.
Мать – Людмила Михайловна Котельникова, пенсионерка, работала в ЛИИ и НИИАО.

Марлан Скалли (Marlan Orvil Scully), родился 3 августа 1939 года в штате Вайоминг.
Окончил университет штата Вайоминг, получил докторскую степень
в Йельском университете в 1965 году,
звание профессора в университете штата Аризона в 1969 году,
работал профессором в университете штата Нью-Мексико,
в 1991 году перешёл в Техасский аграрно-технический университет.

Атач Имамоглу (Atac Imamoglu), родился 12 августа 1964 года
в Миннеаполисе, штат Миннесота.
Степень бакалавра получил в 1985 году в университете в Турции,
степень магистра (1987) и доктора (1991) – в Стэнфордском университете.
С 1993 по 2002 годы работал в Университете Санта-Барбара,
с 2002 года – в технологическом институте в Цюрихе, Швейцария.

Михаил Дмитриевич Лукин, родился 10 октября 1971 года в Москве,
окончил МФТИ в 1993 году, аспирантура в Техасском университете,
в 2001 году перешёл на работу в Гарвардский университет.
Отец – Дмитрий Сергеевич Лукин, родился 6 октября 1937 года,
доктор физико-математических наук, профессор,
лауреат Государственной премии СССР,
заведующий кафедрой телекоммуникаций, средств связи и
информационных систем в экономике и управлении МФТИ.
(Кафедра физико-математических проблем волновых процессов)
Мать – Ольга Прохоровна Лукина.

Ольга Анатольевна Кочаровская, 17 марта 1956 г.р.,
окончила Горьковский государственный университет
имени Н.И. Лобачевского в 1978 году, аспирантуру в 1986 году;
учёную степень д.ф.-м.н. получила в Нижнем Новгороде в 1996 году.
С 1998 года работает в Техасском аграрно-техническом университете.
Живёт: Колледж-Стейшн, Техас.

Леонид Викторович Бутов, 3 сентября 1964 г.р.,
доктор физико-математических наук, профессор, Институт физики
твёрдого тела РАН, Черноголовка Ногинского района М.О.;
диссертация д.ф.-м.н. “Корреляционные эффекты в нейтральной и
заряженной электрон-дырочной системе в полупроводниковых
гетероструктурах”. Черноголовка, 2000 год;
диссертация к.ф.-м.н. “Многочастичные эффекты в нейтральной
магнитоплазме в InGaAs квантовых ямах”. Черноголовка, 1991.
Окончил МФТИ 1987, кафедра физики твёрдого тела.
Работает: University of California at San Diego, Department of Physics, Butov’s Group,
Professor Butov’s Office: Natural Sciences Building, Room 2117.

Юрий Валентинович Ростовцев, 8 февраля 1960 г.р., к.ф.-м.н., 1991 г.,
диссертация “Абсорбционная и фазовая диагностика плазмы методами внутрирезонаторной
лазерной спектроскопии”, Институт прикладной физики РАН, Нижний Новгород.
Окончил Факультет общей и прикладной физики МФТИ в 1983 году.
Работает: Техасский университет, Дентон.
Живёт: Дентон, Техас.
Жена Наталья Ростовцева, окончила Горьковский медицинский институт.

Леонид Михайлович Берестов, 18 октября 1933 г.р., д.ф.-м.н.
Людмила Яковлевна Мирошниченко.
Сын – Александр Леонидович Берестов 13 сентября 1957 г.р.

Марио Паниччиа (Mario Paniccia) – заслуженный исследователь Интел,
директор лаборатории фотоники корпорации Интел;
в 1990 году окончил Университет Пурдью, штат Индиана,
и там же в 1994 году получил докторскую степень;
поступил на работу в корпорацию Интел в 1995 году.

Гэри Вудс (Gary Woods) родился 25 мая 1966 года.
Окончил Стэнфордский университет в 1991 году,
там же в 1997 году получил докторскую степень.
1991 M.S. Applied Physics, Stanford University.
1997 Ph.D. Applied Physics, Stanford University.
Rice University, Houston, Texas; Professor in the Practice of Computer Technology.
В настоящее время работает в должности профессора в университете Райса в Хьюстоне, Техас.

В заключение приведу запомнившиеся мне
прекрасные слова академика Виталия Гинзбурга:
«Я вообще считаю себя очень счастливым человеком:
всю жизнь занимался тем, что считал важным и
интересным – наукой, физикой».
Дима всегда чётко ставил перед собой цель и
добивался её исполнения.
Не менее важными, внутренне присущими Дмитрию
качествами являются научная честность, порядочность.

На этом моя повесть о сыне не кончается. Продолжение следует.

Бивертон, Орегон, 22 сентября 2015

Фалты есть везде…

Корреспондент издания “Свободный полёт” (“СП”) Ольга Гаврина взяла интервью у выпускника Факультета аэромеханики и летательной техники МФТИ Дмитрия Никонова. Интервью опубликовано в Интернете: http://svpolet.ru/articles/4_5_ijul_sentjabr_2015/moja_rabota/falty_est_vezde/41-1-0-57

Как мы уже говорили, фалтяне есть везде. И в Америке тоже. “СП” побеседовал с выпускником 1992 года Дмитрием Евгеньевичем Никоновым, главным инженером в отделении Исследования Компонентов в компании Intel.

Биографическая справка:

Отец Дмитрия, Евгений Константинович Никонов, к.т.н., работал в НИИАО, разработал первые и последующие тренажёры для большинства космонавтов, пульты для Международной Космической Станции.
Мать, Нина Сергеевна Никонова, к.т.н., работала в ЛИИ, разработала первые антенны для связи самолёта и спутника.
Дмитрий окончил ФАЛТ с красным дипломом (и синим лицом). Был финалистом конкурса на лучшую докторскую диссертацию Американского Физического Общества в 1997 году. Работает на Intel с 1998 года. По совместительству – внештатный профессор университета Пурдью в Индиане.
Автор 80 журнальных статей и 50 патентов.
Женат, трое детей.

Начало пути

Я родом из города Жуковского, здесь родился, вырос, ходил в школу № 7. Рядом, недалеко, находился Факультет аэромеханики и летательной техники (ФАЛТ) Московского физико-технического института.
Мысли идти куда-то, кроме ФАЛТа, даже не было: до детского сада было от дома 3 минуты, до школы – 5, а до ФАЛТа – 10. Так что всё было уже за меня расписано.
К поступлению в институт я целенаправленно готовился: учился, старался, занимался в Вечерней Физико-технической школе (ВФТШ). Признаться, учебные нагрузки казались мне очень большими.
Думал: «Ну, это только до поступления… Дальше будет полегче».

1986 год. Мы пришли на первый курс института. Первая лекция матанализа. Был такой профессор Владимир Николаевич Темляков. Прочитал он эту лекцию на высшем уровне математической строгости.
Вышли мы после неё из аудитории, притихли – а среди нас были победители олимпиад и всероссийщики, и международники – и все как один грустно вздохнули: «Да… это будет сложно…».
И действительно, – началось… Лекции. Семинары. Задания тоже. Берёшь их, смотришь – нет, я никогда этого не смогу сделать! Но каким-то образом более-менее справляешься. И стал я отличником.
А это для жуковчанина была большая редкость. У нас так считалось: вот если приехал из Сибири такой весь гениальный парень – ему сам Бог велел быть отличником. Жуковчан же принимали как бы из милости, потому что им места в общежитии давать не надо, и всё равно сколько-то ребят из Жуковского должно быть. И нас таких было на курсе несколько человек, жуковчан-отличников: Лёша Дынников, Вова Власенко…

Больше всего, я, конечно, любил физику. Потом полюбил теоретическую физику. Сложнее было с черчением… Не знаю, есть ли сейчас такие предметы в нашем институте.
Многие страдали от военной кафедры. Как ни странно, я от неё не страдал. Поехал после 5-го курса на сборы: заправлял самолёты топливом, кислородом, азотом… спиртом – для противообледенительной системы. Техники очень любили этот спирт… сливать… согласно РЛЭ – руководству по лётной эксплуатации.
В общем, курс наш справился с первым годом обучения – конечно, не без потерь. Зато научились помогать друг другу. Нет-нет, не просто тупо давать списывать, а как подобает: кто-то решает одну задачку и потом объясняет её товарищам, кто-то – другую. Без кооперации учиться не получалось.

После второго курса, летом 1987 года, призвали в армию студентов, в том числе и из вузов, где были военные кафедры. Мне к этому времени не было ещё восемнадцати, но я тоже готовился, учился мотать портянки.
На втором курсе нас осталось совсем мало. Но неожиданно решение о призыве студентов отменили. Помню, мы всячески помогали нашим друзьям, находившимся в армии, не отстать от учебного процесса. После армии в физику почти никто не вернулся.

Надо сказать, что я мечтал прожить всю свою жизнь в своём любимом городе. В Москву я ещё иногда ездил, а дальше – никуда. Есть люди, которые на байдарках по рекам ходят куда-то, всю Сибирь объездили. Мне ничего такого никогда не хотелось. Мне хотелось, чтобы всё шло по плану: отучусь, пойду в аспирантуру, защищу кандидатскую, докторскую, буду работать над “Бураном”… Вся жизнь моя была расписана до конца.

Действительно, всё шло именно так: я усердно учился, любил все предметы, сам учил детей в ВФТШ, физику вёл. Потом стал директором ВФТШ. Это было самое начало горбачёвской перестройки.
У всех было ощущение, что вот сейчас мы Советский Союз преобразуем, и всё будет прекрасно.
Я был активным комсомольцем, и хотелось мне стать активным коммунистом. Тогда это было почётно.
Ведь были примеры для подражания! Например, хороший друг нашей семьи Георгий Павлович Долголенко – доктор технических наук в Лётно-исследовательском институте, секретарь парткома института, основатель жуковской школы самбо.
Так вот – хотел я жить в Жуковском, заниматься наукой. Мысли не было о том, чтобы переселяться в другой город – даже в Москву. Какая там заграница?

Во время учёбы я пошёл на кафедру аэрогидродинамики, которая базировалась в 8-м и 20-м отделениях Центрального аэрогидродинамического института. Меня направили в 20-е отделение, где моим научным руководителем стал доктор технических наук Михаил Наумович Коган. А «микро-руководителем» – доктор технических наук Альберт Леонидович Стасенко.
Меня поселили в комнату, где работали Галина Яковлевна Дынникова и Евгений Устинов, которому повезло жениться на моей однокурснице Татьяне, впоследствии знаменитой писательнице.
И занимался я всё больше физической аэродинамикой. Сначала – течениями с капельными смесями вокруг крыла и процессом обледенения самолёта (это стало моей дипломной работой), затем – газовой динамикой с излучением при высоких температурах. Это нужно, например, для научного обеспечения полёта “Бурана” в атмосфере. И мы успешно с этим справлялись.

А потом случилась беда: СССР расчленили преступники – и сразу, подчёркиваю – сразу, мы (отраслевая наука, авиация, весь Жуковский) оказались никому не нужны, всё финансирование было срезано. Чувствовалось, что до власти дорвались грабители… Всё будут воровать и наука им не понадобится. Сразу появились люди, которые на больших самолётах ЛИИ на государственном керосине возили грузы в Арабские Эмираты (внутренний рынок не приносил валюты, а рынок перевозок из Европы на Ближний Восток оказался не занят). Но это были ещё мелочи. По всей стране происходила тупая кража материалов и вывоз их на Запад. У меня появилось ощущение, что жить в таком государстве, где царит дикий капитализм эпохи первоначального накопления, я не могу.
Мысли о том, чтобы заняться бизнесом, у меня даже не возникало. Я точно знал, что не смогу: боялся, что меня непременно зарежут и бросят, как одного моего одноклассника, на дно Кратовского озера.

90-е годы – это было дикое время, когда перераспределение финансовых потоков осуществлялось в основном через убийства.
Я понимал, что не заработаю себе на жизнь, оставаясь в ЦАГИ. Бизнес, как я уже сказал, тоже был не моим вариантом. К счастью, я был не женат, а то вообще непонятно, что делал бы. Решил, что надо что-то делать. С моим однокурсником (Иваном Стрешинским) пошли на курсы TOEFL, подтянули английский язык, приобрели навык сдавать экзамены в форме теста. Сдали успешно. После чего я стал подавать документы в разные американские университеты. Физтеховские профессора Владимир Иванович Манько и Виктор Васильевич Додонов написали мне рекомендации. В результате меня приняли в Техасский университет и моим научным руководителем был назначен Марлан Скалли, основоположник квантовой теории лазера. Так как я занимался радиационной газовой динамикой, меня там поставили заниматься газовым лазером.

Таким образом, выбора у меня практически не было. Вопрос ехать или не ехать – даже и не стоял. «Всё, я здесь жить не могу», и я вылетел как пробка из бутылки. Я знал, что хочу ехать туда и продолжать заниматься наукой. Однако тогда я полагал, что пережду эту «турбулентность» (лет 5-6 от силы) и вернусь уже в нормальную страну. Было лишь одно сомнение. Я был такой домашний мальчик, мама меня опекала, один никуда не ходил. Стирать не умел. Готовить не умел. Пылесосить, впрочем, умел. Короче говоря, к жизни был совершенно неприспособленным.
План моих родителей был прост: вот женится, и сразу меня переведут на попечение жены – проблем не будет. А тут вышло: надо ехать за границу, в совершенно незнакомый мир. Это сейчас заграница – и есть заграница, ничего особенного. А тогда, в 80-е, это была цивилизация более высокого уровня, с новыми технологиями. Это как человека перенесли бы с Татуина на Корусант (планеты в “Звёздных войнах”). Другие принципы взаимоотношений между людьми, куча других понятий, которые мы даже не могли представить себе. Разные страховки, кредиты, пенсионные фонды, ипотеки… Советский человек о таком и не думал.

Первое время там

Итак, я купил билет в Америку – с помощью друзей. Совпадение – на том же рейсе летел учиться мой однокурсник – Тимур Линде. Прибыли мы в Америку ровно через 500 лет после Колумба.
Приезжаю в Техас и по своей наивности думаю: вот сейчас меня встретят, поселят в общежитие, покажут, где кормиться, на какие лекции ходить… и всё будет хорошо. Я совершенно не волновался.
Пришёл, как было сказано в инструкции, в отдел по работе с иностранными студентами.
У меня скопировали паспорт, поставили штамп в какой-то бумажке и… всё. Я говорю: «А где забота обо мне? Эй, вы чего? Где мне жить? Что делать?» – «Какая забота? Ты о чём? Не, мужик, ты ж аспирант… Иди, давай». – «Ну, ладно», – подумал я. Пошёл на свой факультет к профессору Скалли.
А он человек занятой: счастье, что у него вообще минутка нашлась на разговор. Я ему начал жаловаться: мол, как так, что делать, где жить. Он говорит: «Ты не переживай, если жильё не найдёшь – мы тебе палатку во дворе поставим». Это он шутил так… Только у меня чувство юмора после суточного перелёта к тому времени отключилось. Несколько дней я перекантовался – то у одних аспирантов, то у других.
Вот приехал какой-то гость в университет – я у него в отеле переночевал. Для него это было, конечно, дико: что это ему подселили какого-то русского мужика?
Какое-то жильё для аспирантов вообще-то было, но на него надо было подавать документы и где-то год-два ждать. Или был вариант снимать квартиру. Должен был быть для этого номер социального страхования и кредитная история. У меня, естественно, ни того, ни другого. Так что никто бы мне квартиру не сдал.
Приехал один исследователь, постдок (т.е. человек с докторской степенью, скитающийся по временным должностям в университетах) Стивен ДиМарко. Как приехал – так на него русский медведь и навалился: «Стив! Я буду с тобой жить!» Он очень удивился, но потом пришёл в себя. Поехали выбирать квартиру. А что такое квартира? Это пустые комнаты – никакой мебели.  «Стив, а где же мне спать?» – «Так, на кровать у тебя денег нет…  О-кей, что-нибудь придумаем». И поехали мы в дешёвый магазин “Волмарт”, купили там мне кусок поролона и спальный мешок – и вот так я и спал в течение полугода.

Спать мне теперь было где, так что беспокоиться я перестал – занялся вплотную наукой. Утром этот Стив вставал, вёз меня на машине на работу. Там мы с 8 утра до 9 вечера работали, потом ехали домой.
Был довольно напряжённый рабочий день (в Союзе так подолгу мне работать не приходилось). Но уже через три месяца после приезда я выступал на международной конференции в Хьюстоне, демонстрируя результаты своих исследований. Подготовка на ФАЛТе не прошла даром: кое-что я умел.
Кстати, там поговорил с Эдвардом Теллером, создателем американской водородной бомбы.

Каждый вечер я залезал в свой мешок, закрывал глаза – и было такое чувство всепоглощающей эйфории: вот прошёл ещё один день, и я выжил. Потом всё вошло в нормальное русло.
Наконец, со стипендии я купил себе кровать, начались лекции. Я учил студентов, меня учили профессора.
Уже после года я, в общем-то, перестал чувствовать себя неуютно или обделённо.

Дальнейшая работа

Я и ещё один физтеховец, Миша Лукин (ныне профессор в Гарварде) занимались численным моделированием экспериментов, которые делали другие профессора, постдоки и студенты в группе.
В журнале Science News работу нашей группы отметили как одно из 10 главных достижений в физике за 1994 год.
А в 1996 году я защитил свою докторскую диссертацию, которая была признана одной из лучших по конкурсу, проведённому Американским Физическим Обществом. В связи с этим меня пригласили на чествование в Конгресс США.

После защиты я в течение двух лет работал в университете Калифорнии в Санта-Барбаре. Все мои знакомые (которые смотрели бесконечный «мексиканский» сериал “Санта-Барбара”) шутили: «Ну, конечно, ты туда поехал, ты ж там всех знаешь!» А этот университет очень хороший: 5 нобелевских лауреатов там работали. И я там проработал два года. Занимался полупроводниковыми лазерами.

Времена были тяжёлые: только закончилась холодная война – и большую часть финансирования и в американских университетах срезали. Профессора все были в возрасте лет 60 и на пенсию не собирались. Так что для молодых учёных это было самое сложное время, очень трудно было получить должность ассистента профессора. Я подавал, подавал заявления… На каждую вакансию было по 500 кандидатов. Меня никуда не брали, даже по телефону не отзванивали. Всё это было очень горестно. Но вот один из исследователей в нашей группе нашёл работу в фирме Intel. Когда появилась там ещё одна вакансия, он меня порекомендовал. Я думаю: «Ну, вот… промышленная компания, с наукой придётся завязать, буду заниматься всякими скучными вещами. Но хоть платить станут».
Прошёл собеседование, сообщил всем товарищам, что переезжаю в другой город, буду работать в компании. Мне все: «Ты что, с ума сошёл?! У тебя же такая прекрасная научная карьера… Всё, теперь ты никогда не вернёшься к науке. Как нам тебя жалко!» Я все эти разговоры выдержал.
Пришёл на Intel, и, как оказалось, исследования, которые я там стал вести, были намного интереснее всего того, чем я когда-либо занимался в университетах.

1998 год. Я начал с оптических модуляторов в кремнии. Они нужны для того, чтобы снимать сигналы с работающего микропроцессора. Если лазером посветить на процессор со стороны кремниевой подложки, то можно снять сигнал с модулятора и понять, правильно ли работают разные узлы процессора. Такой вот оптико-электронный проект, назывался лазерный пробник напряжения.
Потом были и другие. Интересно, что обычно люди в Кремниевой долине не задерживаются подолгу в одной фирме (год-два… ну, пять). Обычно на Intel подолгу работают электрические, химические инженеры, а физик… как бы не совсем по профилю. Но я уже 17 лет здесь.
Тут и жену свою встретил. Она – местная.

Сейчас попал в группу, которая занимается наноэлектроникой, то есть исследованием наноэлементов для процессоров будущего. Не смейтесь. Это в России «нанотехнология» – ругательство, а тут – респектабельная наука. До настоящего времени (по крайней мере, в течение последних 40 лет) в электронике в основном используются полевые транзисторы (а не те биполярные транзисторы, которым нас учили на Физтехе). Но уже виден предел развития этой идеи. Современный транзистор имеет размер 14 нм (это 30 атомов, поставленных в линейку). Так через 4 года их будет уже 15, а через 8 лет, страшно подумать, – всего 7 атомов! Только вот транзистор размером в 7 атомов может и не заработать из-за фундаментальных ограничений квантовой механики. Поэтому сейчас мы занялись исследованием таких наноструктур, как наномагниты, сегнетоэлектрики, то-есть материалов, где происходит переход из металла в изолятор. Один или несколько типов таких наноструктур будут переключателями или элементами памяти на микропроцессорах. Тогда можно совершенствовать компьютеры за счёт новых качеств таких наноэлементов, а не за счёт прямолинейного уменьшения размеров транзисторов.
А я занимаюсь численным моделированием всего этого. Другие исследователи работают над изготовлением образцов с миллионами таких структур, третьи проводят лабораторное тестирование их всех в комплексе. Это относится как к исследователям в лабораториях Intel, так и к специалистам в университетских группах, которые мы спонсируем. Вот все вместе это дело и двигаем.
Думаю, лет через 5-10 результаты пойдут в коммерциализацию.

К сожалению, свободного времени очень мало. Ни на какие горные вершины не взбираюсь. Я как компьютер с одним процессором, и работа отнимает все силы. Читаю много по экономике и истории.
Недавно написал художественную книгу про своего предка – художника XIX века.

Немного об отличительных чертах россиян и американцев. Мне трудно судить, я сам сильно обамерикосился. Мне говорят, что я по-русски говорю с акцентом. Но возьмём один аспект.
Американцы слишком уверенны в себе. Они, даже когда только подумают о том, чтобы подать заявление, скажем, на Apple, говорят: «Знаете, собираюсь поработать на Apple».
Россияне, даже когда получили письмо с предложением, говорят: «Ищу, пока ничего не нашёл»; боятся сглазить, наверное.
Русские предпочитают промолчать на заседании, на работе, на вечеринке. Американцы будут громко и уверенно говорить, наслаждаясь звуком своего голоса. Даже если им нечего больше сказать, они пойдут на повтор. Иногда по несколько раз говорят «я-я-я-…», занимая слуховой канал, пока не придумают, что дальше сказать.

В плане образа жизни, мне кажется, Америка и Москва сближаются с годами. Не помню кто сказал: «Американцы ошибочно полагают, что они и русские в основном одинаковые, а русские ошибочно полагают, что они и американцы совершенно разные».

В Россию я приезжаю раз в несколько лет. В 2008-м был на Международном форуме по нанотехнологиям. В 2013-м просто повидаться с родственниками и друзьями приезжал.
Первые лет пять думал вернуться на родину. А потом завертелся: работа, семья, дети…
Мы будем жить здесь.

Но, могу сказать, что менять страну – худшему врагу не пожелаешь. Дети переселенца ещё имеют шанс стать счастливыми. А для самого человека – это тяжёлый, напряжённый труд, длительный и глубокий стресс, постоянное ощущение того, что ты не на месте и не включён в это общество.

Если встаёт вопрос, ехать или не ехать, – значит, не ехать. Единственный повод уезжать из страны – это когда такой вопрос вообще не встаёт.