Статья впервые опубликована в издательстве ОГИЗ (Объединение государственных книжно-журнальных издательств) при Наркомпросе РСФСР в 1943 г. (Материалы из архива Александровой Л.М.)

Рано утром, задолго до того, как выйдут газеты, оповещает нас радио о том, что происходит на фронте борьбы против немецких захватчиков. Круглые сутки ровным биением метронома напоми­нает нам репродуктор, что радио – на страже нашего покоя, нашего труда, что радио тотчас подаст сигнал тревоги, как только появятся на горизонте фашист­ские стервятники…

Невозможно представить, как мы обходились бы без радио в эту тяжёлую годину великих испыта­ний. Одесса, Севастополь, Ленинград, отрезанные от всей страны вражеской блокадой, черпали силы для стойкой борьбы против фашистов в том голосе родины, который доносило им радио со всех кон­цов Советского Союза. А как трепетно ловят этот голос родины, прильнув к своим радиоприёмникам, партизаны и пленённые советские граждане в районах, временно оказавшихся под пятой кровожадных гитлеровцев!

Радио, это могучее средство пропаганды больше­вистской правды, – такое же разящее оружие в борьбе против фашистской Германии, как наши пушки, наши боевые корабли и быстрокрылые самолё­ты, как сокрушительный штыковой удар доблестных советских воинов.

Радио родилось в нашей стране. Его изобрёл ге­ниальный сын великого русского народа Александр Степанович Попов.

Александр Степанович Попов родился 16 марта 1859 года в рабочем посёлке «Турьинский рудник», бывшего Богословского округа, на Северном Урале (ныне посёлок Турьинской, Надеждинского района, Свердловской области).

Уже с ранних лет он стал интересоваться техни­кой, поражая своей сообразительностью и изобре­тательностью инженеров местного медеплавильного завода. Его любимым занятием была постройка мо­делей всевозможных заводских машин; эти модели приводились в действие водой небольшой речки, протекавшей вблизи посёлка. Юный конструктор не слепо копировал машины, а вносил в модели свои усовершенствования.

Первоначальное образование А.С. Попов получил в Долматовской духовной школе и в Пермской се­минарии. Юный техник мечтал стать учёным. Для этого следовало окончить сначала гимназию, а по­том университет. У родителей А.С. Попова (отец его был священником) было 14 детей; жили они небогато и, хотя и слышать не хотели о том, чтобы их сыновья пошли по пути своего отца, всё же были вынуждены обучать их в духовных школах, где с детей священнослужителей не брали платы за учение, тогда как обучение в гимназии стоило больших денег.

В 1877 году восемнадцатилетним юношей Алек­сандр Степанович окончил семинарию и стал готовиться в университет. Для этого требовалось сдать экзамены за полный курс гимназии. Попов самостоя­тельно подготовился к этим экзаменам и осенью того же года был принят на первый курс физико-математического факультета Петербургского уни­верситета.

Вместе с ним в Петербург приехали его сёстры – Августа и Анна. Первая поступила в художествен­ную школу Академии художеств, а вторая – на Рождественские женские медицинские курсы. Ро­дители не могли оказать им никакой материальной помощи, и молодому студенту пришлось заботиться не только о себе, но и о своих сёстрах. Прилежно, учась в университете, вечером он зарабатывал день­ги на плату за обучение, квартиру и пропитание всех троих, работая сперва репетитором нерадивых гим­назистов, а потом – электриком.

Несмотря на переутомление от совмещения учеб­ных занятий с изнуряющей работой ради заработ­ка, Попов занимался очень упорно и считался луч­шим студентом не только своего курса, но и всего факультета. Будучи студентом четвёртого курса, он был назначен ассистентом профессора – случай небывалый в истории университета: обычно эту работу выполняли молодые учёные, уже окончив­шие высшее учебное заведение.

Попов особенно интересовался физикой, в част­ности мало разработанным в то время её отделом – электричеством. Однако университет в этом отно­шении многого дать не мог. Электротехника тогда ещё только зарождалась. «Знание по этой части, — пишет проф. В. К. Лебединский, окончивший уни­верситет на несколько лет позже Попова, — при­обреталось самообучением по книгам и на заводах. Сочинения таких иностранных самоучек, как Г. Капп, Томсон, Э. Жерар, П. Жане, ещё даже не были переведены на русский язык. История возла­гала всё это как раз на молодых физиков того времени – и самообучение, и перевод классиков, и организацию преподавания, а в то же время и про­движение самой электротехники вперёд… »

Вот в таких условиях и учился будущий изобре­татель радио. Те знания, каких нельзя было получить в университете, пришлось приобретать само­стоятельно. Вдвоём с одним из своих однокурсни­ков Попов по иностранным руководствам самостоя­тельно изучил основы математической физики, на­уки, неведомой тогдашним университетским про­фессорам. Работая электротехником на первых в России электростанциях, он добился того, что стал одним из крупнейших русских специалистов своего времени по практическому применению электрической энергии.

Тяжёлым, упорным трудом приобрёл А.С. По­пов те знания, которые вскоре помогли ему сделать гениальнейшее открытие XIX века.

По окончании университета Александр Степано­вич был оставлен при кафедре физики для подго­товки к научной деятельности.

Однако это не особенно обрадовало молодого учёного. Университетские лаборатории были обору­дованы плохо. В них нельзя было вести сколько-нибудь серьёзной исследовательской работы, тогда как практическая электротехника выдвигала мно­жество жгучих вопросов. Их надо было всесто­ронне и углублённо изучить.

И Александр Степанович был несказанно обрадо­ван, когда в 1883 году получил предложение мор­ского ведомства перейти на преподавательскую ра­боту в Минный офицерский класс в Кронштадте.

К этому времени Попов был уже вполне зрелым учёным. В 1883 году было опубликовано его пер­вое научное исследование «Условия наивыгодней­шего действия динамо-электрической машины». Со­временник Попова проф. А.А. Петровский так пи­сал об этой работе молодого учёного: «Ясная и определённая постановка вопроса, короткий и про­стой приём решения, наглядно и изящно предста­вленные результаты, — всё говорило о недюжин­ных способностях автора.

Как-то по делам электротехнического предприя­тия, в котором Попов работал в последние годы университетских занятий, Александр Степанович побывал в Кронштадте и подробно ознакомился с прекрасно оборудованными лабораториями Минно­го класса, этого единственного тогда в России учебного заведения, в котором преподавание элек­тротехники было на высоте знаний того времени. В лабораториях Минного класса можно было произ­водить любые самые сложные исследования. Это-то и влекло Попова в Кронштадт.

Осенью 1883 года Александр Степанович Попов стал преподавателем в этой школе, где провёл во­семнадцать лучших лет своей научной деятельности и где сделал изобретение, поставившее его имя в первом ряду славнейших имён человечества.

Время, когда А.С. Попов появился в Кронштад­те, было для флота переломным. Устарелые дере­вянные корабли вытеснялись новейшими стальными плавучими крепостями. На смену допотопным пару­сам шла сложнейшая техника. Флот паруса и «Ду­бинушки» уступал место флоту пара и электриче­ства.

На кораблях устанавливались электромоторы, ус­траивалось электрическое освещение «свечами Яб­лочкова».

Корабельные электротехники большого опыта ещё не имели. Да и электричество было ещё слабо изучено. И часто морские офицеры, заведывавшие корабельными электроустановками, никак не могли совладать с новой техникой: то отказывался рабо­тать электромотор, то без всякой видимой причины капризничала динамомашина.

Особенно много хлопот доставляли «свечи Яб­лочкова». Стоило только включить электрическое освещение, как между проводами и стальными пе­реборками судна вспыхивали целые снопы искр, а корабль наполнялся смрадным чадом от горящей изоляции. Эти «злые шутки электрической искры», как окрестили это явление моряки, серьёзно волно­вали новоиспечённых корабельных электротехников. Как офицеры ни бились, им так и не удалось изба­виться от этого неприятного явления.

В конце концов они обратились за помощью к Александру Степановичу: за недолгое время рабо­ты в Минном классе он приобрёл славу первоклассного электротехника. «К 1889 году ни один круп­ный вопрос, так или иначе соприкасающийся с об­ластями физики и в особенности электротехники, не решался в морском ведомстве без участия А.С. Попова», – рассказывает бывший его ассистент про­фессор Н.Н. Георгиевский.

Вопрос оказался новым и для Попова. Было яс­но, что происходит самое обыкновенное короткое замыкание или, как его называли тогда, «боковое сообщение». Но где причина этого «бокового сооб­щения»? Почему появляется искра и пробивает до­статочно надежную изоляцию?!

Александр Степанович был настоящим челове­ком науки. Заинтересовавшись каким-либо научным вопросом, он не успокаивался до тех пор, пока не выяснял его всесторонне и полно.

Так случилось и на этот раз. Он довольно быстро нашёл технические причины «бокового сообщения» и разработал способ ликвидации этого не только неприятного, но и опасного (на корабле — порох!) явления. Но на этом он не остановился.

Искра. Электрическая искра! Что знают люди об этой яркой вспышке?

И Попов занялся изучением электрической искры. Это была увлекательнейшая и труднейшая работа. Только за немного лет до этого учёные окончательно выяснили, что электрическая искра вызывается быстрыми электрическими колебаниями. Было учёным известно и то, что при быстрых электрических ко­лебаниях должны возникать особые электромаг­нитные волны, что эти невидимые электрические волны распространяются в пространстве со ско­ростью света, который, как уже тогда было извест­но науке, пробегает в секунду около 300 тысяч ки­лометров. Но ни один, учёный «во всём мире ещё не сумел на практике доказать существование этих невидимых таинственных волн.

Электромагнитные волны были такой увлекатель­ной тайной природы, что, столкнувшись с ней, По­пов уже не мог оторваться от исследований в этой области.

Электрическая искра излучает электромагнитные волны. Но как уловить эти таинственные волны? Как сделать их осязаемыми, как заставить их «за­говорить» о своём существовании?!

Попов с головой окунулся в необъятный океан научных тайн и загадок. Он производил всё новые и новые опыты, он изучал скудную иностранную литературу об электромагнитных волнах, он упорно искал способ обнаружения этих неуловимых волн.

Ни одно изобретение в мире не появляется само по себе. Любому изобретению предшествует длин­ный путь исканий не только самого изобретателя, но и его предшественников. «Общим трудом является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изо­бретение. Он обусловливается частью кооперацией современников, частью использованием работы предшественников» (К. Маркс, Капитал, изд. 8-е, т. III, стр. 94.)

Всякое новое изобретение появляется, когда на­зрела в нём необходимость и когда наука и техника подготовили для него почву, сделав все открытия, необходимые для его осуществления.

Так было и с изобретением радио. Наш великий соотечественник Александр Степанович Попов за­вершил многовековую историю исканий наиболее совершенного средства связи. Десятки учёных, соз­давших науку об электричестве, и множество изо­бретателей средств связи подготовили фундамент для открытия А.С. Попова.

Вот наиболее значительные этапы этого многове­кового пути:

В 1600 году Вильям Гильберт положил начало на­уке об электричестве.

В 1709 году Гауксби произвёл первые наблюде­ния над электрической искрой.

В 1753 году М.В. Ломоносов установил первую в мире антенну — «Електрическую стрелу», с по­мощью которой изучал природу молнии.

В 1799 году – Алессандро Вольта изобрёл первую гальваническую батарею — «вольтов столб»,

В 1802 Году В.В. Петров открыл и описал «воль­тову дугу» — электрическую искру большой силы.

В 1820 году Христиан Эрстед открыл электромаг­нетизм.

В 1831 году М. Фарадей открыл электромагнит­ную индукцию.

В 1837 году С. Морзе изобрёл свой знаменитый телеграф и телеграфный код.

В 1850 году Румкорф построил первую индук­ционную катушку.

В 1873 году Джемс Максвелл опубликовал «Трак­тат об электричестве и магнетизме», в котором ма­тематическим путём доказал существование элек­тромагнитных волн и электромагнитную природу света.

Наконец, в 1888 году Генрих Герц построил при­боры – вибратор и резонатор – для излучения и обнаружения электромагнитных волн и с помощью этих приборов практически подтвердил теоретиче­ские доказательства Максвелла о том, что, во-пер­вых, существуют невидимые электромагнитные вол­ны, и что, во-вторых, эти таинственные волны и видимый свет подчиняются одним и тем же физиче­ским законам.

Таким образом, к концу ХIX века, когда жизнь настоятельно требовала нового средства связи, нау­ка уже произвела все открытия, необходимые для изобретения радио. Нужен был только человек, ко­торый, сочетая в себе со светлым умом учёного большой опыт практика, синтезировал бы и претво­рил в жизнь сформулированное наукой.

Таким человеком и был Александр Степанович Попов.

Приборы Герца были необычайно удобными для проведения научных исследований над электромаг­нитными волнами, но не годились для лекционного демонстрирования опытов с ними. Наличие электромагнитных волн или, как их тогда называли, «лучей Герца» приборы этого учёного регистрировали на­столько слабой искрой между шариками резонато­ра, что её можно было наблюдать лишь в абсолютной темноте, да и то, вооружившись сильной лупой.

А.С. Попов свои лекции и доклады обычно иллюстрировал наглядными опытами. Убедившись, что приборы Герца для этого непригодны, он решил для опытов с электромагнитными волнами построить свои, собственные приборы.

Это было нелёгким делом и стоило Попову многих месяцев упорных исследований. Всё же в конце концов он построил вполне надёжные приборы для опытов с лучами Герца. Это была большая победа. Теперь опыты можно было производить уже не в темноте, а при ярком солнечном свете. Не требовалась больше и лупа. Искра в резонаторе была чёт­ко видна на далёком расстоянии.

Вибратор и резонатор Попова были удобнее при­боров Герца и по другой причине. Приборы Герца были необычайно громоздкими, их надо было пере­возить на ломовой телеге, а приборы Попова умещались в небольшом чемодане.

Уже в 1889 году, через несколько месяцев после открытия Герца, Александр Степанович прочёл в Кронштадте первую публичную лекцию о «лучах Герца». Называлась она: «Новейшие исследования о соотношении между световыми и электрическими явлениями».

На этой лекции и были впервые продемонстриро­ваны опыты с новыми приборами.

Свою лекцию Попов закончил следующими ве­щими словами:

— Человеческий организм не имеет ещё такого органа чувств, который замечал бы электромагнит­ные волны в эфире. Если бы изобрести такой при­бор, который заменил бы нам электромагнитное чувство, то его можно было бы применить и в пе­редаче сигналов на большие расстояния…

Передача сигналов на расстояние! Вот какую цель видел практичный ум учёного в слабой искорке ре­зонатора.

И Попов решил найти способ этой сигнализации, решил осуществить свою идею о беспроволочном телеграфировании «лучами Герца».

Так в 1889 году впервые возникла мысль о радио (кстати заметим, что слово «радио» появилось не сразу. Вначале ученые называли электромагнитные волны «лучами электрической силы». Луч по-латы­ни — «радиус». Из этого слова и было впоследствии образовано название «радио»).

Это была необычайно смелая и дерзкая мысль. Никто в мире серьёзно не верил в такое могущество «новорожденных» электромагнитных волн.

Сам Герц на вопрос о возможности применения его лучей для беспроводной связи ответил, что из этого ничего не выйдет.

Один из ревностных последователей Герца, ан­глийский учёный Оливер Лодж в 1894 году, когда электромагнитные волны были уже хорошо изуче­ны, мысль об использовании этих волн для связи на далёкие расстояния назвал бредовой мечтой.

Попов отличается от большинства людей науки своего времени прежде всего тем, что он был не только учёным, но и практиком. Всякое научное открытие он старался поставить на службу челове­ку. Этим он предвосхитил тот путь, на который встала советская наука, вкладывающая все свои до­стижения в великое дело социалистического строи­тельства и обороны нашей родины.

И Александр Степанович стал упорно работать над осуществлением своей заветной мысли о бес­проволочном телеграфе.

Он вносил всё новые и новые усовершенствования в вибратор и резонатор, собственноручно построил необычайно сложные трансформаторы Элио Томсо­на и Тесла для получения токов высокого напряже­ния и большой частоты.

В 1894 году Попов придумал новый прибор для обнаружения электромагнитных волн — «электриче­ский радиометр». 20 ноября того же года он демон­стрировал свой радиометр в Русском физико-хими­ческом обществе в Петербурге.

Учёные были восхищены этим изящным прибо­ром, который, как и все свои приборы, Александр Степанович построил собственноручно. Он сам вы­дул стеклянный баллон, сам смонтировал в нём лёгкую вертушку. Из тончайших платиновых листоч­ков, сам выточил для радиометра деревянную под­ставку.

Опыты Попова с этим радиометром вызвали все­общее изумление. Всякий раз, как Александр Сте­панович включал вибратор, начинали быстро вращаться лёгкие листочки радиометра, находившегося в другом конце комнаты и ничем не соединённого с вибратором.

Учёные понимали, что вращающиеся листочки ра­диометра сигнализируют о приёме этим прибором невидимых электромагнитных волн, излучаемых ви­братором. Никто из них, однако, не догадывался, что этот радиометр был ещё одним шагом к осуще­ствлению заветной мечты скромного исследователя «Лучей Герца». Они даже не предполагали, как ве­лико стремление Попова поставить электромагнитные волны на службу человечеству.

Александр Степанович Попов жил в Кронштадте, в самом сердце русского военного флота, и видел, как насущно необходимо флоту какое-то новое сред­ство связи, для которого были бы преодолимы мор­ские просторы. Электромагнитные волны – вот это новое средство связи, и, совершенствуя свои приборы для опытов с «лучами Герца», Попов прежде всего добивался увеличения дальности передачи волн. «Моя задача, – говорил он своему ассистенту в 1894 году, – добиться передачи волн на большие расстоя­ния. Не на сажени, а на вёрсты!»

Однако обстоятельства далёко не благоприят­ствовали углублённой исследовательской работе. В Кронштадте, как, впрочем, до этого и в Петербур­ге, у Александра Степановича почти не было сво­бодного времени для научных исследований. С вось­ми часов утра и до восьми-девяти часов вечера он был ежедневно занят преподавательской работой в Минном классе и в Морском техническом училище. Многие часы своего скупого досуга Попов отдавал пропаганде вопросов электротехники среди моряков Балтийского флота и экспертизе всевозможных предложений флотских изобретателей и рационали­заторов.

Ещё до отъезда из Петербурга в Кронштадт Александр Степанович женился на Раисе Алексеев­не Богдановой. Он помог ей подготовиться в женский Медицинский институт, и в Кронштадт она приехала уже с дипломом врача. Однако в то время женщине было трудно получить платную должность, и Раиса Алексеевна долгие годы работала врачом в Морском госпитале, не получая за это ни копейки.

Тем временем появились дети, стали расти расходы. Заработки же научных работников тогда были прямо нищенскими.

Попову приходилось работать с утра до ночи. Он не имел даже летнего отпуска. Ради заработка он в течение девяти лет – с 1889 по 1898 год – заведывал электрической станцией в Нижнем-Новгороде. Едва в Минном классе наступал летний перерыв, как уже нужно было собираться в Нижний-Новгород, где в это время открывалась знаменитая еже­годная ярмарка, которая обслуживалась этой элек­тростанцией.

Служебные занятия сильно изматывали Попова, и всё же он сразу забывал об усталости, едва уры­вал свободный часок для научных исследований.

Эти исследования пошли особенно успешно с 1894 года, когда помощником Попова стал молодой физик Пётр Николаевич Рыбкин. П.Н. Рыбкин ро­дился 1 мая 1864 года в семье учителя начальной школы в Петербурге. В 1892 году он окончил фи­зико-математический факультет Петербургского уни­верситета, где особенно интересовался электромагнитными волнами. Этой теме была посвящена и его выпускная диссертация «Электромагнитная теория света».

Общность интересов быстро сблизила Попова и Рыбкина; Они отдавали научным исследованиям все свои свободные дни и часто проводили в физиче­ском кабинете целые ночи,

Ранней весной 1895 года, просматривая англий­ский научный журнал «Электришен», Попов натолк­нулся в нём на статью известного учёного Оливера Лоджа, описывавшего свои опыты а «лучами Герца». Лодж писал, что он добился больших успехов в приёме электромагнитных волн, применив для это­го стеклянную трубку с заключённой в ней щепот­кой железных опилок. Эта трубка, сконструирован­ная в 1891 году французским учёным Эдуардом Бранли совсем для других целей, оказалась пре­красным резонатором для приёма «лучей Герца». Лодж назвал эту трубку «когерер», что по-английски значит – связывающий, сцепляющий. Под действи­ем электромагнитных волн металлические опилки в трубке как бы сцепляются и проводят ток.

Попов сразу же изготовил когерер и построил прибор Лоджа.

Целый вечер воспроизводили А.С. Попов и его ассистент П.Н. Рыбкин все опыты Лоджа. Попов не мог нахвалиться чудесной трубкой с опилками. Однако в приборе Лоджа ему нравилось далеко не всё, хотя этот прибор был надёжнее всех прежних резонаторов. Но и он не всегда улавливал электро­магнитные волны. Об этом, впрочем, предупреждал в своей статье сам Лодж. Он думал, что корень «капризов» когерера лежит в несовершенстве ин­дукционной катушки и вибратора.

Попов не мог с этим согласиться. Он был уверен в своём передатчике и считал, что причины непо­стоянства когерера надо искать в самом приёмнике.

И он решил усовершенствовать приёмные прибо­ры Лоджа. На самом же деле он построил совсем новый приёмник электромагнитных волн.

Когерер обладает одним недостатком: под влия­нием электромагнитных волн его опилки становятся хорошим проводником электричества, но после того, как опилки стали проводить ток, электромагнит­ные волны на них никакого действия не производят. Для того чтобы опилки вновь стали принимать электромагнитные волны, их необходимо слегка встряхнуть.

Это встряхивание Бранли производил пощёлки­ванием пальцем по трубке когерера. Лодж пошёл дальше. Он приспособил для встряхивания часовой механизм.

Ни то, ни другое Попова не удовлетворяло. Он решил добиться вполне автоматического встряхива­ния когерера после каждого сигнала, полученного приёмником от передатчика.

Лодж для регистрации приёма сигналов исполь­зовал обычный гальванометр. Попов заменил его гальванометром Д’Арсонваля. Основной особенно­стью этого гальванометра является то, что он имеет горизонтально расположенную подвижную рамку, которая и отклоняется под действием тока. На рам­ку этого гальванометра Александр Степанович по­ложил листок слюды, а на неё насыпал металличе­ские опилки, которые соединил с цепью приёмника.

«Капризов» — как не бывало. Приёмник стал работать безотказно. Гальванометр Д’Арсонваля, ре­гистрируя отклонением своей подвижной рамки приём электромагнитных волн, одновременно встря­хивал и опилки, лежавшие на этой рамке.

Попов мог передавать своим передатчиком сиг­налы любой продолжительности, и его приёмник по­слушно повторял их. Излучал вибратор электромаг­нитные волны непрерывной чредой – быстро мета­лась рамка гальванометра; если же индукционная катушка вибратора включалась лишь на мгновение, то и рамка гальванометра делала только одно рез­кое отклонение.

Это открытие было решающим шагом к изобре­тению радио. И Попов сделал его в первый же день своих опытов с трубкой Бранли.

Уже одно это показывает, насколько А.С. По­пов стоял выше всех остальных исследователей электромагнитных волн. Опыт Герца и Лоджа по­вторяли учёные всего мира, но никто из них не до­думался до такой простой – и решающей! – вещи, как использование для встряхивания когерера самих сигналов, посылаемых передатчиком.

Автоматизация встряхивания опилок сделала при­ёмник настолько чувствительным, что он свободно принимал электромагнитные волны на расстоянии 12 метров от передатчика, тогда как прибор, по­строенный по схеме Лоджа, отказывался принимать сигналы уже в 8 метрах от вибратора.

Но и эта невиданная до того дальность передачи была незначительной. Александр Степанович мечтал о сигнализации «лучами Герца» не на метры, а на километры!

Как раз в это время в Минном классе был перерыв занятий. Попов воспользовался этим для того, чтобы как следует заняться усовершенствованием своего приёмника.

Прежде всего он решил улучшить когерер. Он изобретал и испытывал когереры всевозможных форм, перепробовал опилки и порошки самых разно­образных металлов. В конце концов, после недели упорной работы с утра до поздней ночи, Александр Степанович сконструировал когерер, который впол­не удовлетворял его. Этот когерер, даже отдалённо непохожий на трубки Бранли и Лоджа, отличался замечательной чувствительностью и большим по­стоянством действия.

Казалось бы, на этом можно и успокоиться, но Александр Степанович был не из тех людей, которые удовлетворяются первыми успехами.

А как же быть со встряхиванием? Рамка гальва­нометра Д’Арсонваля для встряхивания когерера не годилась. Надо придумать что-то другое.

И Попов прекратил свои опыты. Целых два дня не появлялся он в физическом кабинете Минного класса. Не пускал туда и Рыбкина.

– Давайте отдохнём, Пётр Николаевич, – ска­зал он своему вконец измотавшемуся помощнику.

На самом же деле Попов и не собирался отды­хать. Два дня бродил он по улицам и бульварам Кронштадта, что-то сосредоточенно обдумывая.

Первое, что он сказал Рыбкину, когда снова встретился с ним в физическом кабинете, было:

– Следует цепь сотрясения выделить из цепи опилок…

Эти семь простых слов являются для радио столь же значительным этапом, как открытия Максвелла и Герца. В них впервые был выражен один из ос­новных принципов, на которых зиждется вся совре­менная радиотехника – принцип многократного уси­ления.

Александр Степанович не просто сказал эти поистине исторические слова – он уже знал, как их осуществить. Он начертил на лоскутке бумаги схему совершенно нового прибора, не имевшего ничего общего ни с резонатором Герца, ни с приёмником Лоджа. Этот прибор и положил начало телеграфи­рованию без проводов.

Для этого нового приёмника в здании оказалось тесно. Пришлось опыты перенести на улицу. Пере­датчик был установлен на столе в кабинете Попова, приёмник — в саду Минного класса.

Всего две недели прошло с того времени, как Попов узнал о чудесном свойстве металлических опилок, и вот результат: новый приёмник улавливает электромагнитные волны на расстоянии 80 мет­ров от передатчика.

Во время этих опытов на открытом воздухе Александр Степанович сделал ещё одно открытие. Он изобрёл антенну. Свою первую антенну – тон­кую медную проволоку – Попов поднимал на дет­ских воздушных шариках.

Однажды электрический звонок, присоединённый к когереру, резко зазвонил. Оказалось, что как раз в это время где-то, за три десятка километров от Кронштадта, была гроза.

Если прибор принимает такие сильные сигналы, как грозовые разряды, надо его заставить и записы­вать их. Попов присоединил к прибору регистриру­ющий аппарат. Перо этого аппарата стало чертить на его барабане волнистую линию, регистрируя да­лёкую грозу.

Это были первые в мире радиограммы. И посыла­ли эти радиограммы те самые атмосферные разря­ды, которые так часто мешают нашим радиолюби­телям! Гроза, этот враг радиотехников, сослужила немалую службу делу изобретения радио.

И свой первый радиоприёмник, испытанный на приёме грозы, этой единственной тогда в мире мощ­ной передающей «радиостанции», Александр Степа­нович назвал «грозоотметчиком».

Закончив конструирование грозоотметчика и про­изведя первые опыты с ним, Попов сказал Рыбкину:

— Пётр Николаевич, мы с вами сделали такое открытие, всё значение которого сейчас едва ли кто поймёт. Эти несколько недель, которые мы провози­лись с грозоотметчиком, верьте мне, являются са­мым знаменательным временем во всей нашей жиз­ни…

И он был прав. Именно с грозоотметчиком роди­лось новое, совершеннейшее средство связи — радио.

7 мая 1895 года Александр Степанович впервые публично демонстрировал свой грозоотметчик. Было это на заседании Русского физико-химического об­щества в Петербурге. Грозоотметчик безотказно принимал все сигналы передатчика, отмечая их зво­ном электрического звонка. Свой доклад о грозоот­метчике Попов закончил такими словами:

«В заключение могу выразить надежду, что мой прибор, при дальнейшем его усовершенствовании, может быть применён к передаче сигналов на рас­стояние при помощи быстрых электрических коле­баний…».

Этот день — 7 мая 1895 года — история и считает днём рождения радио.

Через несколько дней после доклада об изобре­тении радио Александру Степановичу надо было со­бираться в Нижний-Новгород на свою летнюю службу.

Эта служба на посту директора Нижегородской электростанции так загружала Попова, что у него не оставалось времени не только для исследователь­ской работы, но даже для нормального отдыха.

Эта служебная загрузка была всё же, пожалуй, самой лёгкой и безобидной из тех многочисленных помех, которые с первого же дня рождения радио стали вырастать на творческом пути его гениального творца.

Вот что, например, писал об этих помехах один из близких свидетелей изобретательской деятельности Попова, покойный профессор В. К. Лебедин­ский:

«Жизнь А. С. Попова поучительна, как жизнь одинокого русского изобретателя 90-х годов прош­лого столетия, учёного, страстно верящего в свои силы и не встречающего нужного доверия, а тем более — товарищеской поддержки в окружающей среде и людях, даже тех, которые понимали, что им творится. В неорганизованной среде тогдашней цар­ской России Александр Степанович был брошен иг­ре внешних нелепых случайностей, то грубо мешав­ших, то вдруг на миг необычайно благоприятство­вавших его работе. До какой степени это должно было увеличивать внутреннюю трудность изобрета­тельской работы, которая всегда трудна сама по се­бе; полная горьких разочарований, глубоких недоумений, основанная на упорной настойчивости прео­долевать неведомого!..».

А. С. Попов, этот революционер науки, не побо­явшийся, вопреки установившимся отсталым тради­циям, выдвинуть новую подлинно революционную идею, прекрасно понимал, какие трудности стоят на пути осуществления этой идеи. Но он не боялся никаких трудностей. Он был до мозга костей рус­ским человеком и знал, что его труд принесёт славу его родине» и он был готов перенести всяческие ли­шения, лишь бы его детище получило всеобщее признание и принесло пользу его отчизне.

Всё лето 1895 года продолжалось практическое испытание грозоотметчика — в Нижнем-Новгороде самим Поповым в редкие часы досуга и в Петербурге —| одним из учёных друзей изобретателя.

Первая практическая проверка грозоотметчика вполне удовлетворила чрезвычайно требовательного изобретателя. Приёмник работал безукоризненно, от­мечая все грозовые разряды. Можно было перехо­дить к новому этапу — к окончательному превращению грозоотметчика в прибор для беспроволочной связи.

Вернувшись из Кронштадта, Попов в конце сен­тября того же 1895 года метеорологический реги­стрирующий прибор заменил телеграфным аппара­том Морзе. Грозоотметчик стал радиоприёмником.

24 марта 1896 года в физическом кабинете Петербургского университета Попов ознакомил со своим новым приёмником учёный мир России. Присоединённый к приёмнику телеграфный аппарат Мор­зе выстукал на ленте сигнал, переданный из дру­гого здания, находившегося в 250 метрах от этой аудитории. Это были два слова: «Генрих Герц».

Так была публично передана и принята первая в мире радиограмма.

Однако сам Попов в своей вступительной речи ни словом не обмолвился о том, что его приборы пред­назначены для радиосвязи. Не зарегистрировали этого и в протоколе заседания, где было сказано, что «А. С. Попов показывал приборы для лекцион­ного демонстрирования опытов Герца».

Это вызвало сильное недоумение у всех участ­ников заседания.

Почему же А. С. Попов, осуществивший, наконец, свою заветную мечту поставить электромагнит­ные волны на службу человечеству,, тщательно за­шифровал сообщение о первой в мире радиограмме?

Сделал он это по приказанию начальства — руко­водителей морского ведомства, которые считали необходимым сохранить в тайне от заграницы новое средство связи.

Естественно было ожидать, что морское ведом­ство, придающее такое большое значение новому изобретению, сделает всё для того, чтобы как можно скорее вооружить им свой флот. Не тут-то было. На просьбу Попова ассигновать на летние опыты 500 рублей морское .министерство ответило гробо­вым молчанием, а его ближайший начальник— за­ведующий Минным классом — объяснил это странное поведение вершителей судеб русского флота такими словами: «Ваше: изобретение, по-видимому, имеет великую будущность, но, к сожалению, … довольно скромное настоящее».

Невесёлые мысли обуревали Попова, Беспросвет­ным казалось ему . будущее его великого изобрете­ния.

С тех пор, как новое средство связи своей первой радиограммой завоевало право на жизнь, следовало работать и работать над его усовершенствованием. Но у Попова не было для этого ни времени, ни средств. Пришлось ему, скрепя сердце, отправиться на всё лето в Нижний-Новгород, а там, как назло, его загрузили больше прежнего. То самое морское министерство, на помощь которого Попов возлагал столько надежд, приказало ему взять на себя обя­занности морского эксперта электротехнического отдела открывшейся в Нижнем-Новгороде Всерос­сийской промышленной и художественной выставки.

В конце лета Александр Степанович пережил большое огорчение. Все газеты, захлёбываясь от восторга, стали писать о том, что изобретено, нако­нец, средство связи без проводов.

Попов? Вовсе нет. О Попове газеты даже не упоминали. Они на все лады славословили другое имя:       молодой итальянец Гульельмо Марко­ни— вот, кто облагодетельствовал человечество, изобретя беспроволочный телеграф!

О том, какие приборы изобрёл Маркони, — как он осуществляет связь без проводов,— в газетах не было ни слова, И многие люди науки и техники ре­шили, что вся эта газетная шумиха поднята впустую.

Не так смотрел на это дело Попов. Он сразу по­нял, что речь идёт о приборе, подобном его радио­приёмнику. И он не находил места от огорчения.

Александр Степанович был далёк от зависти к удачливому итальянцу, чьё безвестное до того имя было теперь на устах всего мира. Попов не соби­рался оспаривать у Маркони права на приоритет в открытии радио. Его волновало и огорчало другое. Маркони, сумевший так себя разрекламировать, не­сомненно добьётся и всемерной поддержки в своей изобретательской работе. Может получиться так, что Россия — родина нового средства связи — окажется в хвосте у других государств.

Покажет Русь, что есть в ней люди.
Что есть грядущее у ней, —

шептал Попов любимые некрасовские строчки и с тоской вопрошал себя, когда же наступит это вре­мя, время радостного творчества на благо родине, родине не убогой и забитой, а обильной и всесиль­ной, ликующе встречающей достижения своих сы­нов.

Кто же был Маркони, этот счастливый иноземный соперник Попова, и что за приборы ой изобрёл?

Гульельмо Маркони, сын богатого итальянского помещика, родился в 1874 году. Учась в универси­тете в городе Болонье, он особенно интересовался лекциями талантливого профессора Риги, который, как и Попов, упорно изучал электромагнитные волны.

Молодой итальянец (ему в это время было всего 21 год) был человеком чрезвычайно практичным. Он быстро сообразил, что приборы, которыми опериро­вал на своих лекциях его учитель, могут быть ис­пользованы для дела связи, и, соорудив точную ко­пию этих приборов, в начале 1896 года бросил уче­ние в университете и уехал в Англию.

В Англии он сумел заинтересовать своими прибо­рами сенатора Приса, главного инженера Британ­ского почтового ведомства. Прис помог ему запатен­товать эти приборы. Получив 2 июня 1896 года па­тент на новое средство связи, Маркони сразу же принялся за его реализацию. Авторитет Приса — сенатора, видного инженера и известного изобрета­теля, —; помог ему быстро создать акционерную компании), и к лету 1897 года Маркони обладал уже миллионным состоянием. Колоссальные деньги, вло­женные в его общество английскими финансистами, позволили Маркони объединить вокруг себя луч­ших конструкторов мира и щедро расходовать деньги на опыты. Это сказалось на их результатах. Приехав в Англию, Маркони с большим трудом передавал сигналы на десяток метров. Через полтора года, в июле 1897 года, он успешно продемонстрировал опыты радиосвязи на 22 километра.

В течение этих полутора лет Маркони тщательно скрывал сущность своего изобретения. Свои при­боры он держал в запломбированных ящиках.

Когда же летом 1897 года Маркони опубликовал, наконец, схемы своих приборов, учёные, знакомые с новейшими достижениями в области изучения и использования электромагнитных волн, сразу же увидели, что в запломбированных ящиках юркого итальянца не было ничего нового. Его передатчик был точной копией всемирно известного вибратора Риги. Его приёмник в мельчайших деталях вос­производил схему грозоотметчика русского учёного А. С. Попова. Таким образом, на долю Маркони, этого непомерно наглого юнца, осталось только одно «изобретение»: запломбированные ящики, в которые он запрятал чужие изобретения, выдав их за свои собственные.

Маркони мог не бояться разоблачений. Он под­купил капиталистические газеты и журналы. Если бы кто-либо и вздумал выступить с разоблачениями, то его одинокий голос был бы покрыт омерзительным воем несметной своры газетных писак. Так случилось с некоторыми учёными, попытавши­мися сказать правду об «изобретении» Маркони. Их заставили замолчать.

Но может быть, действительно, эти учёные были неправы? Может быть, в самом деле, Маркони сконструировал свои приборы совершенно самостоятельно? Мало ли на свете одинаковых изобретений, сделанных независимо друг от друга!

История решительно выступает против Маркони. Вот несколько документально подтверждаемых исторических дат:

В 1888 году Генрих Герц нашёл способ возбуж­дения и обнаружения электромагнитных волн_: и по­дстроил для этого особые приборы — вибратор и ре­зонатор.

Через год, в 1889 году, русский учёный Але­ксандр Степанович Попов произвёл свои первые опыты с приборами Герца и тогда же сконструировал новые, более совершенные, чем у Герца, приборы — для исследования электромагнитных волн. Этим он завершил первый этап своей исследовательской ра­боты в области изучения электромагнитных волн, работы, которую он начал ещё в 1883 году.

Через пять лет, в 1895 году, А. С. Попов уже публично демонстрирует свой радиоприёмник и даёт его описание в «Журнале Русского физико­химического общества».

24 .марта 1896 года Попов публично демонстри­ровал свои усовершенствованные приборы для радиотелеграфирования и передал первую в мире радиограмму.

Через два месяца после этого, 2 июня 1896 года, Маркони взял в Англии свой первый патент на бес­проволочный телеграф.

Итак, во-первых, Попов пришёл к своему изо­бретению в результате многолетнего научного изу­чения электромагнитных волн, гениально завершив этим искания своих великих предшественников. Во- вторых, Попов опубликовал своё изобретение на год раньше, чем Маркони взял свой первый патент.

Таковы неопровержимые факты.

Передовые учёные всего мира считают изобрета­телем радио не Маркони, а именно А. С. Попова.

Даже ближайший сотрудник Маркони, известный английский учёный Флеминг, описывая приборы По­пова 1895 года, писал: «Здесь мы имеем не только явное зарождение идеи телеграфирования при помощи волн Герца, но уже и осуществление его».

Изобретатель когерера французский учёный Бранли говорил: «Телеграфия без проводов вытекает в действительности из опытов Попова».

В 1908 году, уже после смерти Попова, Русское физико-химическое общество создало специальную комиссию, которая получила задание установить, кто же в действительности изобрёл радио — Попов или Маркони? Комиссия всесторонне изучила исто­рию изобретения радио и постановила:

«Александр Степанович Попов по справедливости должен быть признан изобретателем телеграфий без проводов помощью электромагнитных волн».

Узнав об этом решении, знаменитый Оливер Лодж писал:

«Я радуюсь тому, что профессор Попов, по-видимому, получает признание своих заслуг в своей собственной стране».

Эти заслуги были значительно больше, чем пер­вое практическое осуществление радиопередачи. «А. С. Попов не только первый осуществил радио­передачу, — пишет проф. В. К. Лебединский, — он дал на долгие годы вперёд главнейшие принципы радиопередачи».

К этим принципам относятся основы основ радио: идея многократного усиления, приёмная и отправительная антенна, заземление.

Что же в таком случае изобрёл Маркони, кото­рому радио дало всемирную славу и миллионное состояние?

Английский физик Леджгет писал: «Маркони воспользовался тою формой антенны, какую изобрёл Попов…».

Профессор Риги, руководивший первоначальными опытами Маркони и помогший ему сконструировать его первые радиоприборы, рассматривая первую патентную заявку своего изворотливого ученика, констатировал, что «… применение реле для замы­кания тока, так же как звонкового молотка для встряхивания когерера, наконец применение антен­ны, во всяком случае для приёма, мы находим уже у Попова, который опубликовал описание своего прибора еще в 1895 году, в то время как Маркони взял свой первоначальный патент 2 июня 1896 года».

Всемирно известный учёный Неспер писал ещё определённее: «Маркони возымел в 1896 году мысль помощью вибратора Риги и приёмного устройства Попова установить беспроволочный телеграф, после того как он тщетно пытался достичь сколько-ни­будь удовлетворительных результатов с одним ви­братором Риги».

Один видный английский радиоспециалист, долго­летний свидетель деятельности Маркони, указывал, что Маркони обладал исключительной способностью «быстро схватить чутьём необходимые пополнения в незаконченных идеях других», т. е. попросту об­крадывал всех и всякого.

Таким образом, история точно устанавливает, что ничего, кроме запломбированных ящиков, в кото­рые были запрятаны чужие изобретения, Маркони не изобрёл. Известной его заслугой является лишь то, что он своей рекламой помог радио молниеносно завоевать мир.

Поэтому никогда не следует ставить в одну стро­ку имени гениального сына великого русского на­рода Александра Степановича Попова с именем авантюриста Гульельмо Маркони, окончившего свои дни в гнусной шайке фашистских бандитов, лютых врагов истинной науки.

Даже после того, как реклама предприимчивого Маркони раззвонила на весь мир о могуществе нового средства связи, все просьбы Попова к мор­скому министерству о том, чтобы ему дали возможность широко поставить опыты по радиосвязи на флоте, оставались гласом вопиющего в пустыне. На рапорте Попова с просьбой отпустить 1500 руб­лей на производство опытов управляющий морским министерством немецкий барон Авелан наложил ре­золюцию:

«На такую химеру средств отпускать не разре­шаю!».

Так одним росчерком пера тупоголовый немец, в чьи руки безмозглый царь вверил судьбы русского флота, категорически воспретил производить опыты по беспроволочному телеграфированию.

Впрочем, мы напрасно назвали Авелана тупоголо­вым. Этот барон был себе на уме. Ставя рогатки на пути изобретения Попова, он, во-первых, в корне душил возможности для развития русской радиопромышленности и, во-вторых, расчищал путь для того, чтобы самому поживиться на новом средстве связи. И, как читатель увидит дальше, он действи­тельно, на этом здорово поживился.

Потеряв надежду на помощь морского ведом­ства, Попов решил строить опытные радиоприборы на личные средства. Увы, их у него было нищенски мало. Семья у него была большая, расходов много, а, работая с утра до поздней ночи, он зарабатывал всего-навсего 200 рублей в месяц. Всё же из этих денег он ежемесячно отчислял на опыты по 80 руб­лей. Его верный соратник П. Н. Рыбкин из 60 руб­лей своего жалованья давал на опыты по 30 рублей.

110 рублей в месяц, тогда как Маркони расходовал на свои опыты тысячи!

И всё же, конструируя свои самодельные приборы, Попов шёл от достижения к достижению. Во флоте нашлись дальновидные люди, и Попову раз­решили в строгой тайне от Авелана проводить опыты на боевых кораблях. На этих опытах была достигнута дальность передачи в шесть километров.

Если бы Попов имел деньги на постройку вполне надёжных радиостанций, ему уже в том же 1897 году удалось бы удвоить, а может и утроить дальность передачи.

Но флотское начальство и слышать не хотело об его опытах.

Александр Степанович нервничал. Временами этот обычно спокойный и уравновешенный человек готов был рвать на себе волосы. Сообщения об успехах Маркони стали выводить его из себя. Рос­сия, родина радио, всё больше и больше отстает от Запада! Неужели адмиралы не понимают, что своим пренебрежением к новому средству связи они на­носят непоправимый вред обороне своей страны? .. Нет, дальше терпеть этого нельзя! Надо что-то предпринять … Но что, что?!

Как раз во время этих треволнений вконец измо­танный изобретатель неожиданно получил пригла­шение одной американской фирмы «бросить небла­годарную Россию и переехать в Америку». Американцы обещали Попову выдать немедленно 30 ты­сяч рублей, а по приезде в Америку предоставить неограниченные средства на его опыты. Единствен­ным условием американская фирма ставила пере­дачу ей всех прав на изобретения Попова…

Попов не ответил на это предложение, как не от­ветил он позже, в 1901 году, на подобное же много­обещающее предложение фирмы Маркони.

Попов не ответил на эти предложения, потому что всей душой был предан своей родине, потому что был подлинно русским человеком и считал бегство из России величайшей изменой нашей от­чизне.

«Я русский человек, — говорил он П. Н. Рыбки­ну, — и все свои знания, весь свой труд, все свои достижения я имею право отдавать только моей родине. Пусть меня не понимают, пусть глумятся надо мной, всё же я горд тем, что родился рус­ским, русским и умру. И, если не современники, то, может быть, потомки наши поймут, сколь ве­лика моя преданность нашей родине и как счаст­лив я, что не за рубежом, а в России открыто новое средство связи…»

Об американском предложении узнали в морском министерстве. Переезд Попова в Америку грозил морскому начальству всесветным скандалом, и ему была обещана всяческая поддержка.

Эта поддержка выразилась в… 500 рублях, от­пущенных на опыты, и в разрешении проводить опыты на кораблях флота.

Попов был рад и этому малому, тем более, что нашлись частные предприниматели — русский лейтенант Колбасьев, владелец механической мастер­ской, и французский фабрикант Дюкрете, — пред­ложившие Попову безвозмездно строить приборы для его опытов. Эти дельцы предвидели, что прой­дет немного времени, и они с лихвой возместят свои расходы поставками радиоприборов русскому флоту.

Таким образом в 1898 году Попов впервые полу­чил возможность проводить опыты, не ломая голо­вы над тем, где раздобыть денег на постройку при­боров.

И каждый новый месяц опытов приносил всё но­вые и новые успехи. В 1899 году Попов изобрёл приёмник для приёма радиограмм на слух. Приём на телеграфную ленту в это время осуществлялся лишь на 8 километров. В первый же день испы­таний приёма на слух была достигнута дальность передачи на 30 километров. Сконструированные в том же году Поповым приборы, приспособленные для радиопередачи при помощи так называемых «звучащих искр», увеличили дальность передачи ещё на 10 километров.

Открытие способа приёма на слух ни для Попова, ни для Рыбкина не было неожиданностью. Они уже давно искали способ телефонного приёма радиосиг­налов, тогда как Маркони со всей своей многочис­ленной армией помощников даже не помышлял о том, что радиограммы можно принимать на слух.

Опередил Попов заграничных радиоспециалистов и в открытии «звучащих искр», которые стали из­вестны на Западе лишь через три года.

Поздней осенью 1899 года из Кронштадта в свой первый поход вышел только что построенный, обо­рудованный по последнему слову военно-морской техники броненосец «Генерал-адмирал Апраксин». Едва выйдя из гавани, броненосец попал в жесто­кий шторм со снежной пургой, сбился с курса и вскоре наскочил на подводные камни возле острова Гогланд.

Все попытки броненосца сняться с камней само­стоятельно потерпели неудачу. Он плотно сидел на крепких гранитных утесах и имел серьёзные про­боины в подводной части. «Апраксину» пришлось бесславно зазимовать возле дикого, пустынного, скалистого острова.

Между тем, в районе Гогланда весенний ледоход отличается особенной силой, и если не снять броне­носца с камней в течение зимы, — с ним придётся вообще распроститься.

На Гогланд была послана комиссия из лучших специалистов флота. Она пришла к выводу, что успех работ по спасению броненосца до ледохода возможен лишь при условии надёжной связи места аварии с Кронштадтом — штабом флота.

Но как установить связь?

Ближайшим пунктом, имевшим телеграфную связь с Кронштадтом, был город Котка, на финском побережье, в 40 верстах от места аварии «Апрак­сина». Но Финский залив уже был покрыт льдом, и прокладка подводного кабеля затянулась бы до весны, Когда Миновала бы надобность в связи, так как ледоход разрушил бы корабль. Прокладывать линию по льду на столбах — безрассудно, ибо в этом районе Финского залива в течение всей зимы происходят передвижки льда.

И тут кто-то в министерстве вспомнил об опытах А. С. Попова по беспроволочному телеграфирова­нию. Решено было попытаться связать Гогланд с материком при помощи радио.

Однако руководители морского министерства оказались верными себе. Они не доверяли Попову, этому «чудаковатому» преподавателю Минного класса, руководство «Экспедицией по устройству беспроводной связи между Гогландом и матери­ком». Во главе экспедиции были поставлены люди, ничего в радио йе понимавшие: капитан 2-го ранга Й. И. Залевский и лейтенант А. А. Реммерт. Попов и Рыбкин были привлечены в экспедицию лишь как технические работники.

Попова это не смутило и не обидело. До того ли, когда получена, наконец, возможность доказать значение радио на настоящем деле!

Александр Степанович никогда так не волновал­ся, как перед этим решающим испытанием своего изобретения.

Сорок вёрст! Расстояние для постоянной, практи­ческой беспроволочной связи в то время — невидан­ное. Правда, летом 1899 года была уже осущест­влена передача на 40 километров. Но, во-первых, это было только один раз и, во-вторых, — летом, в привычных условиях открытого моря. Здесь же предстояло преодолеть 40 вёрст ледяного залива и совершенно не изученных лесных заслонов на берегах.

Всего хуже было то, что это ответственнейшее испытание, от которого зависела судьба радио, при­ходилось производить со старыми самодельными лабораторными радиостанциями. Адмиралы торопи­ли, времени на изготовление новых приборов не было, и пришлось ограничиться лишь небольшим ремонтом старой аппаратуры.

Точно в назначенный срок из Кронштадта вы­ехали две группы радиоэкспедиции. Одна, во главе с лейтенантом Реммертом, направилась в Котку. С этой группой поехал А. С. Попов. Другая группа, руководимая Залевским, поехала в Ревель, чтобы оттуда на только что построенном ледоколе «Ермак» перебраться на Гогланд. В качестве радиоспециа­листа к этой группе был прикомандирован П. Н. Рыбкин.

Радиостанция на Финском берегу, вблизи Котки, была установлена в доме службы связи Балтийско­го флота,

Значительно сложнее обстояло дело на Гогланде. Здесь станцию пришлось устраивать на высоком голом утёсе, в сильнейший мороз, при свирепом се­верном ветре.

Первые русские радисты — кронштадтские матро­сы — работали героически. Несмотря на непогоду, они вручную тащили по торосам и обледенелым ска­лам и водружали на утёс двадцатиметровую мачту и собирали привезённый из Ревеля разборный домик.

14 февраля 1900 года всё было готово. Рыбкин надел наушники и стал трепетно вслушиваться…

Слабое попискивание телефонных мембран дало знать, что победа одержана.

Это было невиданное в мире достижение радио, ибо на самом деле между станциями Попова и Рыб­кина было не 40 вёрст (около 43 километров), как они предполагали, а целых 52 километра.

Станции обменялись первыми проверочными сиг­налами, но ещё не могли приступить к нормальной работе. Это было воспрещено официальным руко­водителем экспедиции капитаном 2-го ранга Залевским. Он решил, что первые в мире практические радиостанции начнут работать 10 февраля, в день именин «августейшего шефа» броненосца «Генерал-адмирал Апраксин» — царской сестры Ксении.

Пер­вой радиограммой должно было быть поздравление «августейшей имениннице» от офицеров броненосца.

Судьба не благоприятствовала великосветским подхалимам. Едва Рыбкин сел к столу с приборами и вооружился наушниками, как услышал судорож­ные сигналы с Котки. Он стал быстро расшифровывать знаки азбуки Морзе.

И в вахтенном журнале первой в мире практиче­ской радиостанции появилась первая запись: «24 января (10 февраля нового стиля) 1900 г. 2 часа 15 минут дня. Командиру «Ермака». Около Лавенсаари оторвало льдину с рыбаками. Окажите помощь. Авелан».

Авелан — морской министр! Засуетились офице­ры на Гогланде, бросились выполнять распоряжение министра, а угодливая радиограмма царской сестре так и осталась непереданной.

«Ермак» сразу же вышел в море. Переход из Ре­веля к Гогланду был проверкой его ледокольных качеств. Теперь корабль шёл в свой первый прак­тический рейс…

К вечеру «Ермак» снова был у Гогланда. На нём находились 27 рыбаков, спасённых благодаря пер­вой в мире практической радиограмме, собственно­ручно переданной самим изобретателем радио. _

С этого дня началась нормальная работа радиостанций. Она продолжалась вплоть до начала лет­ней навигации, когда снятый с камней броненосец увели в Кронштадт. Станции обменялись 400 ра­диограммами от 10 до 40 слов каждая.

Гогландская победа Попова пробила, наконец, брешь в косности царских адмиралов. Морское ми­нистерство распорядилось «ввести беспроволочный телеграф на боевых судах флота как основное сред­ство связи».

Наконец-то дождался А. С. Попов осуществле­ния своей заветной мечты. Русский флот признал радио!

Большое впечатление произвело это новое до­стижение русского учёного и за границей. Там ни­кто — ни Маркони, ни другие радиоспециалисты, — не мог ещё установить длительной связи на таком большом расстоянии.

Окрылённый успехом, Александр Степанович стал работать с невиданным энтузиазмом. Его не охладило даже газетное сообщение о наградах за гогландскую экспедицию. Приказ о наградах был подписан самим царём. Залевский и Реммерт по­лучили чины, ордена, крупные денежные куши. О Попове в этом приказе не было ни слова, ему даже не объявили благодарности. Лишь позже ему и Рыбкину были выданы денежные премии «…в воз­награждение за труды по применению на судах флота телеграфирования без проводов… ».

До обид ли, когда приняла такой размах радио­фикация флота! И Попов дни и ночи проводил то в своей лаборатории за совершенствованием, приборов, то на кораблях, устанавливая на них радио­станции, то на специальных курсах, обучая первых русских радиоспециалистов.

В 1901 году он изобрёл новые «резонаторные станций», которые дали надёжный радиообмен на расстоянии 148 километров. Его радиостанции стоя­ли уже на двадцати боевых кораблях флота. Ещё двадцать кораблей должны были получить новое средство связи к лету 1902 года.

Любимое детище Попова — радио, которому от­дал он все свои творческие силы, прочно завоевало право на жизнь.

Казалось бы, теперь перед творцом радио рас­крывались широкие перспективы для углублённой творческой работы, для совершенствования дела радиосвязи на флоте.

Увы, как раз в 1901 году Попову пришлось рас­прощаться с флотом, и произошло это помимо его желания.

Известный уже читателю адмирал Авелан, вер­шитель судеб русского флота и немец душой и те­лом, во главе радиофикации флота поставил тоже немца — остзейского помещика Реммерта, того са­мого, который участвовал в гогландской экспеди­ции Попова. В радио Реммерт ничего не понимал, в чём и сам откровенно признался в своей статье, напечатанной в «Морском сборнике» в 1908 году. Зато он в совершенстве овладел искусством казно­крадства. Во время гогландской экспедиции он чуть не погубил всё дело, установив в Котке такую жидкую радиомачту, что она рухнула при первом же свежем ветре. Счета же он представил такие солидные, что на деньги, якобы израсходованные им на установку этой мачты, можно было соору­дить на деревянную, а стальную мачту.

На радиофикацию флота были отпущены гро­мадные деньги, и Авелан, Реммерт и присные с ни­ми решили поживиться на этом деле.

Для этого они избрали свой излюбленный спо­соб— биржевые спекуляции на акциях зарубежных фирм. Во флоте уже давно стало привычкой сдавать заказы не лучшим иностранным фирмам, а тем, чьи акции низко котировались на бирже. Ску­пив все наличные акции такой прогорающей фир­мы, адмиралы неожиданно сдавали ей крупный за­каз. Её акции бешено дорожали. Адмиралы прода­вали акции по новой, повышенной цене, а разницу клали себе в карман. Так, в ущерб мощи рус­ского флота, богатели русские дворяне и немецкие бароны в русской морской форме (последних, кста­ти сказать, в русском флоте было немало).

Лучшей в мире радиопромышленной фирмой бы­ло английское акционерное общество «Маркони», но его акции были слишком дороги. Тогда Авелан, Реммерт и другие «радиофикаторы» русского флоте сдали богатый заказ на радиофикацию ко­раблей безвестной тогда немецкой фирме «Телефункен», чьи акции они скупили за бесценок.

Для того чтобы без шума провести эту грязную спекуляцию, и потребовалось отстранить Попова от радиофикации флота. Кому-кому, а Реммерту и его покровителю Авелану была хорошо известна неподкупная честность бескорыстного изобретателя, который до глубины души был возмущён, когда узнал о махинациях Реммерта с деньгами, ассигнованными на постройку радиостанций в 1900 году. Поэтому они, боясь разоблачений со стороны По­пова, устроили его перевод на должность профес­сора в петербургский Электротехнический институт.

Отстранением Попова от руководства радиофи­кацией флота и передачей заказа на радиовооруже­ние кораблей далеко не первоклассной немецкой фирме Авелан и Реммерт нанесли непоправимый вред боевой мощи русского флота.

Незадолго до позорного цусимского разгрома Попов имел случай познакомиться с состоянием радиостанций на кораблях, готовившихся к военным действиям против японского флота. Состояние этих радиостанций было плачевным. Попов писал, что станции, изготовленные немецкой фирмой «Телефункен», отличаются крайне низким качеством, установлены наспех и прошли лишь поверхностное испытание, что «…приборы не были никому сданы и никто не обучен обращению с ними… Ни на од­ном корабле нет схемы приёмных приборов». О том же, уже после Цусимского боя, писала правитель­ственная комиссия, обследовавшая крейсер «Жем­чуг», чудом спасшийся от неприятельских снаря­дов. Комиссия нашла, что фирмой «Телефункен» «.. .установка станций закончена в несколько дней, небрежно, и затем без всякого приёмного испыта­ния сразу перешла в руки и на ответственность неподготовленного персонала…». Участник Цусим­ского сражения капитан 1-го ранга Вл. Семёнов в своей книге «Расплата», вышедшей в свет в 1907 го­ду, писал, что дозорным кораблям «приходилось держаться в пределах видимости обычных отда­лённых сигналов, так как ни одной минуты мы не могли положиться на исправность действия нашего беспроволочного телеграфа…». Другой участник Цусимского боя, писатель А. С. Новиков-Прибой, автор известной книги «Цусима», пишет: «Можно смело сказать, что слабая организация радиосвязи и ещё более слабое её использование явились од­ной из немаловажных причин, ускоривших трагиче­скую гибель русского флота в бою под Цуси­мой…».

Шёл грозовой 1905 год. На полях Манчжурии и в пучинах Тихого океана погибали лучшие сыны народов нашей многонациональной родины. Война с Японией, заставшая царизм, этого «колосса на глиняных ногах», врасплох, окончилась полным поражением дутой военной мощи необъятной вот­чины русского царя. Война показала, что «…Воен­ное могущество самодержавной России оказалось мишурным… Отсталыми и никуда не годными ока­зались и флот, и крепость, и полевые укрепления, и сухопутная армия».

Военный крах вызвал глубокий политический кризис. Начались забастовки и восстания. Против царя, капиталистов и помещиков выступили не только рабочие и крестьяне, но и трудовая интел­лигенция.

Призрак окончательного крушения царского самодержавия был таким грозным, что перепуганное правительство было вынуждено пойти на уступки.

Одной из таких уступок было объявление «авто­номии» высшей школы; университеты и институты получили право выбирать директоров. До этого де­лами в высших учебных заведениях управляли ди­ректора, назначенные из числа самых бесталанных царских сановников, которым нельзя было доверить более высокие посты.

В сентябре 1905 года в Электротехническом институте были торжественно проведены выборы но­вого директора. Профессора единодушно выдвину­ли на этот пост Александра Степановича Попова. Этим они выразили свое преклонение перед гени­альностью великого учёного, «лучшего из вождей армии научных работников», как правильно охарак­теризовал Попова один из его современников.

Наступили самые беспокойные и тревожные ме­сяцы в жизни многострадального учёного.

Под напором революционных масс 17 октября 1905 года царь издал манифест о «незыблемых» основах гражданской свободы. Этот манифест ут­верждал неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов, широкое избирательное право. Но всё это было только на словах, на деле продолжалось прежнее притеснение наро­да. Всё так же свистели жандармские нагайки и грохотали залпы полицейских, расстреливавших безоружные рабочие демонстрации. Страна изны­вала под гнётом царских «свобод». Рабочие и кре­стьяне отвечали царю-провокатору всё более гроз­ными революционными выступлениями.

Не стояли в стороне от этого мощного движения народных масс и студенты Электротехнического института. В аудиториях и общежитиях института происходили многочисленные митинги и собрания.

Полиция требовала от Попова воспрещения этих «студенческих сборищ». Она хотела превратить его в своего агента. Попов впервые в жизни изменил своей обычной уравновешенности. Разгневанный гнусным предложением, ой вытолкал представителя полиции из своего кабинета.

Полиция между тем не унималась. Охранники подсовывали Александру Степановичу угрожающие письма, якобы написанные студентами. Злосчастно­го директора то и дело вызывали в министерство внутренних дел, где то лестью, то угрозами пыта­лись перетянуть на сторону душителей рево­люции.

Царские опричники неспроста так сильно инте­ресовались именно Электротехническим институтом. В этом институте в 1905—1907 годах скрывался от царского самодержавия В. И. Ленин. Здесь же он читал лекции по историческому материализму кружку студентов-большевиков.

Всё более наглые требования и угрозы полиции изматывали несчастного учёного, напрягавшего по­следние силы для того, чтобы выпутаться из лип­кой паутины полицейских провокаций.

Особенно велико было душевное потрясение, пе­ренесённое Поповым во время последней его встре­чи с главой жандармерии министром внутренних дел П. Н. Дурново. Было это 11 января 1906 года. Дурново свирепо орал на Попова, требуя допустить в институт полицейских шпионов для слежки за революционным студенчеством. Попов и на этот раз, несмотря на всяческие угрозы матёрого царского опричника, остался непреклонным. Он твёрдо за­явил министру, что, пока является директором ин­ститута, не допустит в институт ни одного ни яв­ного, ни тайного охранника.

Эtot разговор сильно отразился на самочувствии Попова. Его нервы были напряжены до крайности. Началось сильное недомогание. Всё же к вечеру Александр Степанович несколько оправился от нервного потрясения и поехал на заседание Рус­ского физико-химического общества. Здесь его ждала неожиданная большая радость. Учёные из­брали его председателем Общества, этого всерос­сийского центра подлинной научной мысли.

Волнение, которое пережил Попов, приветствуе­мый учёными, оказалось гибельным для его вко­нец измотанного организма. Он едва добрался до своего дома и через несколько часов потерял со­знание.

Болезнь была непродолжительной. В 5 часов дня 13 января 1906 года Александр Степанович Попов умер от кровоизлияния в мозг.

Так на 47-м году жизни, в полном расцвете твор­ческих сил, погиб человек, давший миру новое средство связи — радио.

Фашисты задались бредовой целью истребить всю русскую нацию, давшую миру таких титанов мыс­ли, как Ленин, Пушкин, Павлов, Попов…

Око за око, зуб за зуб! Лучшим памятником та­ким светочам русской науки, как А. С. Попов, бу­дет беспощадное истребление моровой язвы чело­вечества — немецко-фашистских захватчиков.

И самым радостным днём для великой русской нации, давшей миру творца радио, будет тот день, когда радио возвестит миру о том, что Красная Ар­мия и Военно-Морской флот Советского Союза, в боевом содружестве с вооружёнными силами на­ших союзников, выполнили все три исторические задачи, поставленные нашим великим вождём товарищем Сталиным в день 25-летия Октябрьской социалистической революции. Недалёк этот день, день справедливого возмездия, день, когда детище гениального сына великого русского народа Але­ксандра ‘Попова — радио возвестит миру, что на­всегда уничтожено гитлеровское государство и его вдохновители, уничтожена гитлеровская армия и её руководители, разрушен ненавистный «новый поря­док в Европе» и подвергнуты суровой каре его строители.