Биографическая справка

Э.Д. Кулагин родился 23 сентября 1932 года.
После окончания Ленинградского Электротехнического института в 1957 году  был направлен на работу в Лётно-исследовательский институт  в городе Жуковском Московской области.  Работая в лаборатории С.Г. Даревского ведущим инженером, Э.Д. Кулагин вошёл  в состав небольшой рабочей группы инициаторов-энтузиастов, смело взявшихся  за создание первого пульта космонавтов  и  первого тренажёра для подготовки космонавтов  и  в полной мере и своевременно выполнивших поставленное правительственное задание  ко дню полёта Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года.  Принимая во внимание  неоценимый личный вклад  заслуженного лётчика-испытателя, Героя Советского Союза Марка Лазаревича Галлая в научно-методическое обеспечение подготовки космонавтов,  следует признать Э.Д. Кулагина – и фактически, и формально – единолично и персонально ответственным разработчиком и исполнителем  математических, моделирующих и технических средств  подготовки первого космического полёта.
За успешное выполнение указанного специального правительственного задания Э.Д. Кулагин  в июне 1961 год а был награждён  медалью «За трудовую доблесть».
В последующие 1961-1974 годы  производственный коллектив создателей космических тренировочных средств, возглавляемый Э.Д. Кулагиным, непрерывно рос и развивался и выполнял  всё более сложные и ответственные задачи.  Сам Эмиль Дмитриевич  за это время сделал успешную карьеру: ведущий инженер – начальник отдела – начальник лаборатории – заместитель главного конструктора Специализированного опытно-конструкторского бюро.
Э.Д. Кулагин пользовался заслуженным авторитетом и уважением и особым расположением  космонавтов Гагарина, Титова, Леонова, Беляева, Комарова и других.
Э.Д. Кулагин принимал активное участие  в становлении и развитии тренажёрной базы  Центра подготовки космонавтов имени Ю.А. Гагарина (Звёздного городка).

В 1974 году произошёл  серьёзный производственный и личный конфликт  между заместителем главного конструктора Э.Д. Кулагиным  и  главным конструктором С.Г. Даревским, и в конечном результате Эмиль Дмитриевич  был переведён  на должность ведущего инженера  в подразделение, занимающееся авиационной тематикой, в составе Научно-исследовательского института авиационного оборудования, в городе Жуковском.
В этой новой должности Эмиль Дмитриевич занимался моделированием автоматического полёта самолётов, исследованием, формированием и оптимизацией процессов автоматического и ручного управления посадкой самолётов и вертолётов и другими научно-техническими проблемами, участвовал в работах по созданию отечественных цифровых комплексов пилотажно-навигационного оборудования самолётов Ил-96, Ту-204, Ил-114, Бе-200, Ил-112 и вертолёта Ка-226.

Супруга – Нина Владимировна Шилова. Две дочери.

За работы по космической тематике Э.Д. Кулагин был награждён в разное время (помимо медали «За трудовую доблесть»): медалью «В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», медалью «50 лет космонавтике», медалью Федерации космонавтики СССР «Первый космонавт Земли Ю.А. Гагарин 1934-1984», медалью «Ветеран труда», медалью «90 лет СССР», двумя золотыми медалями ВДНХ.

Имеет 13 авторских свидетельств на изобретения.

Скончался 29 января 2014 года.

Автографы

из семейного архива Э.Д. Кулагина.
Подготовила Нина Владимировна Шилова

Надписи на фотографиях-открытках

“Кулагину Эмилю Дмитриевичу
С уважением
Ю. Гагарин”
/Гагарин, старший лейтенант, в шлемофоне, на тренажёре в ЛИИ; 1961 год

“Кулагину Эмилю
Ю. Гагарин   30.05.66 г.”
/Гагарин, майор

“Эмилю Кулагину
С уважением и благодарностью
Алексей Леонов”
/Леонов, в скафандре; 1965 год

“Эмилю Кулагину
С наилучшими пожеланиями
Павел Беляев”
/Беляев, в скафандре; 1965 год

“Эмилю Дмитриевичу Кулагину
В память о первых днях подготовки к полёту
с благодарностью
Владимир Комаров  15.04.65”
/Комаров, полковник

Надписи на книгах:

“Кулагину Эмилю Дмитриевичу
Ю. Гагарин   10.08.61”
/на книге «Дорога в космос», 1961

“Дорогой Эмиль Дмитриевич!
Эта книжка написана как раз в то время,
когда мы с Вами работали совместно
над проблемами космическими –
о которых я надеюсь рассказать в следующей книжке…
Желаю Вам всего доброго,
Ваш Марк Галлай    1960 – 1975”
/на книге «Испытано в небе», 1963

“Дорогому Эмилю Дмитриевичу Кулагину
на добрую память о тех далёких (почти 20-летней давности!) днях,
когда судьба свела нас на общей новой и интересной работе, –
с глубоким уважением и самыми лучшими пожеланиями
от автора этой книжки
Марк Галлай    13.02.80”
/на книге «Третье измерение», 1979

Важно, что Марк Лазаревич  оставил эти свои добрые, идущие от сердца  автографы
в то тягостное время, когда Эмиль Дмитриевич  был снят со своих должностей и
отстранён от главного дела всей своей жизни.

О Кулагине

(Воспоминания Евгения Константиновича Никонова)

«Восток»

Щепотью пальцев нажал цифры «3 6 8». Страшно зарычал соленоид кодового замка. С некоторой опаской я открыл дверь и оказался… в фантастической комнате. Старинный дубовый паркет, высоченные потолки с лепниной, широкие двери на балкон, вековые деревья заброшенного, заросшего парка за просторными окнами – всё говорило о том, что когда-то здесь, давным-давно, был светлый, уютный танцевальный зал. Теперь же помещение было плотно уставлено серьёзным оборудованием, крупногабаритными устройствами, среди которых я узнал аналоговую вычислительную машину МПТ-9, вообще не самую лучшую из тех, что мне были тогда известны. Посреди комнаты над огромным альбомом электрических схем склонились двое инженеров и о чём-то яростно спорили. Никого больше в помещении не было. Я подошёл к ним и тоже уставился в то место схемы, куда они тыкали пальцами. Один из них доказывал, что «датчик угловой скорости (ДУС) выдаёт угловое ускорение», другой категорически возражал. Не прерывая спора, они привлекли к обсуждению меня; такая схема автоматического управления мне была понятна, и я сказал, что на схеме изображён сложный гироскопический узел, только условно называемый «ДУС», он измеряет угловую скорость и автоматически включает двигатели, создающие угловое ускорение. Страсти мгновенно улеглись; без ложной скромности скажу, что спорщики оценили мои познания и согласились со мной.
- Эмиль Дмитриевич? – я подал свою приёмную записку на вид более старшему.
- Да, он самый, – он просмотрел записку. – Так… Из Московского Энергетического института. Хорошо… Специалисты по вычислительной технике нам нужны.
Он как начальник отдела Кулагин Э.Д. подписал записку и сказал, что отправит её в канцелярию.
Другой собеседник, как я потом узнал, был Слава Горячев; через какое-то время его не стало; намекали, что покончил с собой, из-за несчастной любви. Не знаю…
С обеда стали возвращаться немногочисленные сотрудники отдела.

Мне определили рабочее место и дали кипу технической документации для ознакомления. На самом верху лежало, помню, неплохо оформленное, довольно информативное и полезное Техническое описание моделирующего стенда – тренажёра, которое Кулагин считал лучшим из написанных им документов. Все устройства, находившиеся в лабораторном помещении, составляли комплекс тренажёра управления космическим кораблём «Восток»; в соседней маленькой тёмной комнатке – справа, если смотреть от входной двери – размещался действующий макет кабины корабля, который служил рабочим местом для тренируемого космонавта.

Я примерно сообразил, что отдел Кулагина создаёт тренажёр для корабля «Восток», а лаборатория №47 Сергея Григорьевича Даревского, в состав которой входит наш отдел, работает вообще по космической тематике. В целом всё это имело место в Лётно-исследовательском институте в городе Жуковском Московской области. Таким образом  5 апреля 1961 года я попал в волшебный мир космонавтов и космоса, о чём даже и не мог мечтать. В глубине души нравилось, что в лаборатории неукоснительно соблюдался режим дисциплины и строгой секретности. И кроме того, в коллективе ощущалось всеобщее напряжённое и тревожное ожидание. Постоянно возникали неясные разговоры о важной командировке, куда отбыли начальник лаборатории и с ним отдельные сотрудники. (В дальнейшем оказалось, что они ездили на космодром, на запуск корабля Гагарина). Складывалось впечатление, что некоторое время назад здесь имели место некие значительные события и после них остались только слабые, так сказать, отголоски. И вообще, все как будто ходили и ждали каких-то чрезвычайно важных сообщений; постоянно был включён телевизор, входивший в состав тренажёра, слушали радио, люди тихо переговаривались. Кулагин безмолвно, с мрачным видом сидел около магнитофона, звучали его любимые Лунная, Апассионата, Кориолан, Эгмонт, Элиза и всё сначала. Я уже узнал, что этот магнитофон МАГ-8М последнего выпуска, отличного качества, использовался во время работы тренажёра для воспроизведения грохота ракеты-носителя на этапе выведения корабля на орбиту, а также для имитации других специальных шумов.

И вот – 12 апреля, часов в десять утра, поступило правительственное сообщение, для некоторых, может быть, долгожданное, но для многих, как и для меня, – безусловно небывалое, абсолютно непредвиденное. Во всех помещениях корпуса началось невообразимое ликование. В нашем отделе все закричали: «Алексей Алексеевич, смотри, ты ему помогал надевать скафандр!»
Вместе со всеми я тоже испытывал незабываемые минуты торжества по случаю первого полёта человека в космос.
Звонкий голос Робертино Лоретти из включённого на полную громкость магнитофона ласкал слух, проникал в самую душу.
То утро было ещё довольно прохладным, но затем сразу наступили приятные тёплые весенние дни. На улицах играла музыка. Пела душа. Сосны вокруг источали густой пряный аромат.

Постепенно до меня стало доходить, в какую уникальную лабораторию я попал, какие удивительные люди рядом со мной работают, а также я узнал, что именно здесь, на нашем тренажёре некоторое время назад обучались космонавты, сдавали экзамены. Приезжал секретный Главный конструктор, звали его коротко «СП», для знакомства с ходом работ и для участия в экзаменах космонавтов.
И что не менее примечательно: в отдел заходил и работал с космонавтами необыкновенный человек, Герой Советского Союза, лётчик-испытатель из Лётно-исследовательского института, по фамилии Галлай. Женщины нашего отдела с восторгом говорили, какой это был необыкновенно вежливый, обходительный человек, высокий, умный и красивый. Наши мужчины, старший инженер Малышев Валентин Иванович и старший техник Кириллов Алексей Алексеевич, сообщили мне, вполголоса, что Галлай разработал порядок и инструкцию обучения космонавтов и сам занимался с ними на тренажёре, что Кулагин и Галлай постоянно работали вместе, тесно и плодотворно, но начальство лаборатории особо не жалует Галлая, и как будет дальше, не ясно.
Наш тренажёрный отдел помещался на втором этаже, в самом центре красивого корпуса, который назывался «Санаторным», потому что когда-то служил домом отдыха для работников Казанской железной дороги – владения баронессы Надежды Филаретовны фон Мекк. Первый месяц после полёта Гагарина на тренажёре проводились только профилактические работы, различные проверки, Кулагин кричал: «Опять переполюсовка!» (Он видел, что движение корабля происходит в противоположном, неверном направлении). «Будем перепаивать!» – отвечал Малышев. «Нет, давай лучше поставим переключатель», – предлагал Кулагин.

В один из таких дней в лаборатории появилась корреспондент «Комсомольской правды», симпатичная девушка; она осмотрела всё, посидела в кабине корабля. Потом появилась в газете огромная статья, на весь разворот, всё было описано живо, интересно, но без особых подробностей, без упоминания фамилий. Все сотрудники читали-перечитывали статью, особенно все повторяли напечатанную фразу: «Эмиль, перестань крутить Землю!» Показывали Кулагину, восклицали: это же про тебя! А я думал: это не дело, нельзя так, вручную, вмешиваться в математическую гармонию, нужны правильные уравнения.

Изучив документацию и матчасть тренажёра, я увидел некоторые слабые места и стал предлагать усовершенствования на тренажёре, главным образом – в части математики. Говорил Кулагину, что для моделирования движения корабля нужно бы применить углы Эйлера. «Что за зверь?» – спрашивал он. Я объяснял, просил приобрести мощную нелинейную аналоговую машину. Скоро Кулагину всё это надоело, он решил, что я только мешаю серьёзной работе, и отправил меня в длительную командировку в ОКБ Генерального конструктора П.О. Сухого в Москве, что в районе метро «Динамо». Там в огромном машинном зале создавался полноразмерный моделирующий стенд для отработки интерьера кабины перспективного самолёта Т-3 по предложениям нашей же лаборатории.

Я ездил «к Сухому» почти каждый день. В моём полном распоряжении оказался первоклассный вычислительный комплекс, кабина самолёта с приборной доской, гидравлический стенд тяг аэродинамических рулей и прочее. И я мог там экспериментировать, как мне только заблагорассудится, и накопил значительный опыт моделирования динамики полёта.
За несколько месяцев работ нами были получены серьёзные практические результаты по самолёту Т-3. При этом исключительно важным, на мой взгляд, было создание, совместно с Военно-воздушной академией имени Жуковского, электронного прицела, на который было даже получено авторское свидетельство на изобретение.

Эмиль Дмитриевич приехал в ОКБ Сухого, оценил работу стенда, посидел в кабине самолёта – и сказал как отрезал: «Хватит здесь прохлаждаться, нужно в наших тренажёрах новую математику внедрять».

В это самое время в красивом и удобном месте Подмосковья, в районе между посёлками Чкаловский и Монино, начинается организация и оснащение войсковой части с замечательным названием Центр подготовки космонавтов (сокращённо ЦПК); территориально это место получает название «Зелёный городок», и только в 1968 году его переименовывают в Звёздный городок.

В 1961 году в этой войсковой части, в здании штаба, в одном из помещений на втором этаже штаба, бригада наших инженеров и рабочих вместе с местными военными под руководством Э.Д. Кулагина довольно быстро смонтировала и наладила тренажёр для космонавтов по подобию того, что был в нашем корпусе ЛИИ. Я не принимал участия в работах по этому тренажёру, но пару раз наблюдал его в действии. (Тогда делали всё быстро, с эскиза – так сказать, «с листа»).
Космические корабли «Восток» летали в течение 1961-1963 годов.

«Восход»

В 1962 году перед нашим отделом была поставлена задача создания более совершенного тренажёра для корабля «Восход». Я полностью включился в работу «по космосу», отвечал за математическое моделирование всех процессов внутри тренажёра, другие мои коллеги отвечали за релейно-логическую имитацию систем космического корабля, за систему визуализации, за пульт инструктора и оценку обученности космонавта. Принципы построения комплексного космического тренажёра разрабатывались и развивались нами по ходу работ. В помещении нашего отдела была установлена самая современная, мощная аналоговая вычислительная машина МН-14, были разработаны и изготовлены различные устройства будущего тренажёра.
Наш отдел стал пополняться новыми специалистами и оснащаться новой техникой. Коллектив отдела окреп и сплотился. Сам Кулагин пользовался непререкаемым авторитетом и практически неограниченной властью. Все знали, что Кулагин приходил на работу раньше всех, чуть не за час до начала работы, и прежде всего погружался в чтение газет. Потом приходил Валентин Иванович Малышев, полковник в отставке, бывший специалист по аэродромному обеспечению, ветеран корейской войны; толковый схемотехник и радиотехник, он в тот год как раз заканчивал вечерний Московский авиационный институт. Я же зачастую приходил к самому началу работы одним из последних, минуя проходную под бдительным оком табельщиц, с секундомерами в руках. Это несмотря на то, что от общежития, где я жил, до рабочего места было минут пять ходу. Бывало, и вовсе просыпал, тогда звонил Кулагину от дежурной общежития: «Эмиль, я проспал…» «Ладно, поезжай в библиотеку, посмотри там статью, о которой мы вчера говорили, а я запишу тебя куда-нибудь в местную командировку».
У меня в подчинении появились инженеры и техники. И я во многом копировал организационные приёмы Кулагина. Но приходить рано на работу за всю жизнь так и не научился.
В первые годы моей работы Кулагин, уходя в отпуск, оставлял меня за начальника отдела, и я, думаю, неплохо справлялся с этими обязанностями.
С первых дней работы в ЛИИ я задумывался о научной деятельности. Да, начальник лаборатории Даревский был кандидатом технических наук, этим все мы гордились. Но на этом вся наука в лаборатории заканчивалась. Да, литературу, информацию сотрудники поглощали живо и заинтересованно, всё новое применяли активно, техотчёты, документацию писали, внутренние научно-технические совещания и всяческие научные семинары старались проводить, в общем, работали на самом передовом крае науки… Но на конференции ездили как слушатели, как потребители информации, сами докладов не делали, статей во внешний мир не выпускали, тем более о диссертациях и речи не было. Гордились тем, что вот мы такие особенные, мы занимаемся Делом, а все остальные – неизвестно чем.
В своём институте – альма-матер я приобщился к высокой науке, выступал на конференциях студенческого научного общества, развивал кибернетику и так далее. Перед глазами у меня стоял образ нашего великого учителя – Акселя Ивановича Берга, о котором следует говорить и писать отдельно.
Будучи в ЛИИ, я сразу начал интересоваться, а потом и готовиться к аспирантуре. За год работы, фактически на фирме Сухого, я накопил неплохой научный багаж по весьма актуальным для того времени бортовой инерциальной навигационной системе и аэронавигационной подвижной карте.
С этим материалами я выступил на конференции молодых специалистов ЛИИ и опубликовался в сборнике. Вроде бы неплохо… Передо мной встала дилемма. И я выбрал тренажёры. Быстро написал реферат, получил одобрение Даревского, Кулагина и научно-технического совета, сдал экзамены и поступил в аспирантуру ЛИИ. Для нашего коллектива это было совершенно невиданное дело. У меня появился библиотечный день – раз в неделю, если это не мешало работе. Слушал очень полезные курсы для аспирантов. Познакомился с некоторыми известными учёными – научными сотрудниками ЛИИ, услышал об активной научной деятельности в ЛИИ. Считаю, что благодаря аспирантуре качество моей работы в целом повысилось.

В это время в Центре подготовки космонавтов был построен крупный производственно-технический корпус, названный корпусом Д, и в одном из его помещений нашим предприятием начал монтироваться комплексный тренажёр корабля «Восход».
Наш отдел и некоторые сотрудники лаборатории были направлены в долгосрочную командировку в ЦПК. Жили в профилактории вместе с космонавтами и питались в офицерской столовой. Поначалу вместе с нами работал и жил Кулагин.
Нас называли «наладчики из ЛИИ», и мы пользовались огромным уважением. Нам разрешали ходить в спортивный зал. Там был огромный батут, и мы увлечённо прыгали на нём, соблюдая, конечно, элементарные правила безопасности. Играли на теннисном корте, иногда с космонавтами, которые запросто приходили туда в пляжных шлёпанцах. На спортивной площадке также обычно было безлюдно, и мы крутились на лопингах, балансировали на натянутом тросе. Бывало, и центральный, высотный зал корпуса Д, пустой и гулкий, некоторые из нас использовали не по назначению – играли в теннис и бадминтон.
Летом на зелёной территории войсковой части находили грибы. У некоторых искусников были особые потаённые места, где они следили за ростом прикрытых листочками и хвоей «своих» грибов.
Но всё это происходило в нерабочее время, когда позволяли условия.

Работа на тренажёре кипела. Трудились на хорошем, добром энтузиазме по десять-двенадцать часов в сутки. На выходные обычно уезжали домой. Из Жуковского на электричке ехали до Казанского вокзала, потом от Ярославского вокзала до платформы 41 км (ныне платформа Бахчиванджи), оттуда по шоссе пешком версты две до проходной и уже по территории части до своего рабочего места.
На машине – проще и быстрее.
Получилось так, что обязанности более высокого уровня потребовали пребывания Кулагина в ЛИИ. Нам было невыносимо трудно без него, мы звонили ему на работу жалобными голосами, звали на помощь, а он только отшучивался: «Справляйтесь сами».

На этом тренажёре мне представилась возможность детально разобраться с интересной математической задачей. Напомню, основным режимом управления кораблём «Восход» являлась орбитальная ориентация. Математическая модель этого режима на тренажёре характеризовалась тремя особыми, отличительными факторами:
- большой угловой размер видимого изображения Земли –
в телесном угле 150º;
- широкий угол поля зрения прибора орбитального ориентатора –
в телесном угле 170º;
- физический имитатор изображения Земли в виде плоской фигуры (диапозитива).
Реализованная математическая модель содержала все известные, взятые из литературы уравнения, кроме предложенных Эмилем Дмитриевичем кинематических уравнений интересного, неизвестного мне вида. Я спрашивал у него, что это за уравнения, откуда они, но он уходил от ответа. Поскольку эти уравнения были описаны в техническом описании с авторством Кулагина и реализованы им же на тренажёре «Восток», я счёл возможным назвать их уравнениями Кулагина. Они обеспечивали в общем правильную картину ориентации на Землю, но в некоторых случаях давали определённую, иногда довольно существенную погрешность. В последующем они реализовывались на тренажёрах разных типов космических кораблей ещё в течение нескольких лет, пока по программе подготовки к совместному советско-американскому космическому полёту не потребовалась особо высокая точность имитации орбитальных маневров. Тогда, в 1971 году, мной были строгим математическим путём выведены и экспериментально апробированы новые кинематические уравнения, которые вошли в содержание моей диссертации и даже защищены моим единоличным авторским свидетельством на изобретение. А для наглядности представления я предложил для кинематических уравнений Кулагина аналогию с плоской интерпретацией планеты Земля, в то время как моя форма уравнений была ближе к трактовке округлой Земли.

Исключительно эффективным (я бы сказал, выдающимся) средством моделирования вращения космического корабля в неограниченных диапазонах углов вращения явились электромеханические интеграторы с синусно-косинусными потенциометрами на выходе. Идея, с подачи Кулагина, была реализована Алексеем Фёдоровичем Ерёминым и его сотрудниками.
Данный способ интегрирования эйлеровых углов с успехом использовался на всех наших аналоговых тренажёрах до перехода в 1973 году к модели в направляющих косинусах.

Отладка тренажёра была успешно завершена, главный военпред полковник Васкевич Эрнест Анисимович прибыл на тренажёр, спросил мнения у присутствовавших космонавтов и офицеров методического и обслуживающего персонала и немедленно собственноручно подписал акт военной приёмки.
Начались тренировки.
В 1964 году многоместный корабль «Восход» отправился в полёт.
В 1965 году полетел корабль «Восход-2».

Бадминтон на Невском

60-е годы стали временем расцвета наук о человеческом факторе – инженерной психологии и эргономики. На моих глазах в институтах и предприятиях, в том числе и в ЛИИ, рождались комфортные для человека-оператора системы отображения информации для новых самолётов, разворачивались нешуточные дискуссии вокруг концепций вида «с самолёта на землю» или «с земли на самолёт», выбирались и устанавливались оптимальные формы, размеры, яркость индикаторов, сигнализаторов, органов управления. С.Г. Даревский (мы звали его «шеф»), мудрый человек, решил применить основные положения этих наук к космической кабине и к космическому тренажёру, причём на самой ранней стадии разработки. Были привлечены к совместной с нами работе ведущие учёные – психологи и медики, эстетики и художники.
Из Строгановского художественно-технического училища были приглашены к нам на производственную и дипломную практику самые лучшие студенты.
В нашей лаборатории начались серьёзные учебные занятия по инженерной психологии, причём преподаватели В.П. Зинченко и Л.А. Китаев-Смык после лекций участвовали вместе с нами и в производственных совещаниях, и в экспериментальных исследованиях.
Э.Д. Кулагин постоянно и настойчиво привлекал художников-конструкторов к дизайнерскому проектированию тренажёра в целом и особенно к эргономическому оформлению пульта инструктора.

В это время Ленинградский университет и конкретно его кафедра психологии инициировали проведение Всесоюзных конференций по инженерной психологии, и от нашей лаборатории на эти конференции ездили многочисленные делегации, и я в том числе. Как-то вместе со мной на конференцию поехал и мой  начальник Эмиль Кулагин. По окончании одного из рабочих дней конференции Эмиль пригласил меня посмотреть его ленинградскую квартиру, доставшуюся ему от родителей. В полупустой трёхкомнатной квартире на Невском запомнилась мне довольно просторная «зала», с лепным потолком и большим дубовым столом посередине. Нежилая квартира с запахом пыли и плесени… Мне стало скучно, хотелось поскорее уйти, и тут Эмиль говорит: «Женя, я слышал, ты занимаешься в секции бадминтона. Так я тебе покажу сейчас кое-что…» И приносит две красивые бадминтонные ракетки и два перьевых волана. «Это у меня с Молодёжного фестиваля», – говорит. Решили тут же «побить волан», благо размеры комнаты позволяли. Азартно попрыгали не меньше получаса, я показал ему пару приёмов, не зря учился игре у чемпионки и моей подруги Маргариты Зарубо; сказал, что мне больше нравятся наши ракетки со стальным стержнем, да и пластиковые воланы привычнее.
Посидели в удобных старинных креслах, и я спросил Эмиля, почему он уехал из такой блестящей столицы, такой замечательной квартиры в глухой, по моему мнению, городок Жуковский. Ответ его был для меня сколь неожиданным, столь и поразительным: «Хочу смотреть футбол на стадионах в Москве». Я только заморгал глазами. Моя, извините, нелюбовь к футболу от таких слов ещё больше усилилась. Ни до, ни после этого, мы никогда не говорили с ним ни о жизни, ни о доме, поэтому мне ничего не было известно о его личной истории, о его семье, откуда он, чем он интересовался и всё такое. Знал только, что он года на три старше меня и выпускник Ленинградского электротехнического института.

«Союз»

Начиная с 1962 года в стране разворачивались работы по созданию нового космического корабля «Союз» с дальнейшей перспективой полётов на Луну и на Марс. В качестве основной была принята схема полёта со сближением и стыковкой в космосе двух кораблей либо корабля с орбитальной станцией.
Пришла пора заниматься созданием перспективного тренажёра корабля «Союз». Мы вначале вдвоём с Кулагиным приступили к изучению научной литературы, научно-технической информации, он же вывез меня на предприятие ОКБ-1 Главного конструктора С.П. Королёва, где мы знакомились с проектной и технической документацией, подробно разговаривали с разработчиками систем корабля.
Кулагин кропотливо, въедливо, с неутомимой энергией изучал научную литературу, научно-техническую информацию, постигал всё новое, пополняя свой научный багаж. Было поразительно, как он педантично, сам выводил все встреченные в литературе математические формулы, исписывая толстые тетради или метровые листы бумаги; иногда вывод был очевиден, не нужен, но он неизменно проявлял завидное упорство. Когда уставал, щурился сквозь свои толстые очки. Нервничал, когда не получалось. Торжествовал, когда получалось. Как начальник он требовал, чтобы в научно-технических отчётах, проектных материалах исполнители приводили детальный вывод всех математических выражений и формул, и потом внимательно, с карандашом в руках всё читал, от корки до корки. Бывало, он украдкой изучал мои рабочие материалы из моего рабочего стола, но я не делал из этого проблем, внутри себя это одобрял и всячески ему помогал.
Мы как-то незаметно сблизились с Кулагиным. Когда позволяла обстановка, я звал его запросто «Эмиль». По всем вопросам он всегда советовался со мной. Кулагину выделили отдельный кабинет, мы все гордились этим.
Кстати, свой огромный, удобный рабочий стол он не стал тащить за собой в свой кабинет (там всё было обставлено шикарной мебелью) и – передал его мне, «по наследству». Потом этот стол был со мной до последнего дня работы, при всех переездах и перемещениях. Тем более, что у меня никогда не было своего отдельного кабинета, не дослужился.
Кулагин считал необходимым все важные вопросы обсуждать коллегиально, и нам всем нравилось это. На совещаниях в кабинете он курил свой вонючий «Беломор», но все мы стойко это переносили.

Помню, когда мы ещё работали на отладке тренажёра «Восход», Кулагин приехал в Звёздный городок, подозвал меня и, рассказав об ожидаемых работах, ознакомил меня со своими намётками по организационной структуре своей будущей лаборатории и предложил мне, ещё старшему инженеру, возглавить в ближайшее время отдел математического моделирования. Я согласился и поддержал его предложения.
Время шло, задачи усложнялись. Лаборатория Даревского стремительно росла и в 1966 году в результате проведенной реорганизации превратилась в научный комплекс. Э.Д. Кулагин возглавил лабораторию тренажёров. Были сформированы отделы и назначены начальники отделов:
отдел 1 математического моделирования – Никонов,
отдел 2 имитации визуальной обстановки и электромеханических вычислительных устройств – Ерёмин,
отдел 3 имитации бортовых систем – Малышев,
отдел 4 пультов инструктора – Едемский.
Мы дружно одобрили назначение Алексея Фёдоровича Ерёмина заместителем начальника лаборатории.
Принятая организационная система хорошо себя зарекомендовала.

Действительно, Э.Д. Кулагин проявил себя блестящим организатором отечественного космического тренажёростроения. Наш главный конструктор С.Г. Даревский передал Кулагину практически все свои функции в части космических тренажёров.
Прежде всего, несомненной заслугой Кулагина (конечно, вместе с Даревским) следует считать создание чрезвычайно широкой и весьма эффективной кооперации предприятий и организаций по всему Советскому Союзу.
Здесь сказывались и его доскональные знания возможностей и предпочтений смежников, и его способность убеждать и договариваться, и умение применить власть, «додавить» нужного человека для пользы общего дела.
Кулагин пользовался заслуженным авторитетом и уважением у военного представительства, у космонавтов и вообще в Центре подготовки космонавтов, в Министерстве авиационной промышленности. Когда было нужно, он ездил, разумеется, тоже с подачи шефа, но и используя свои связи, в Военно-промышленную комиссию при Совете Министров СССР, в ЦК КПСС, в Кремль.

В результате предпринятых усилий, работы по тренажёру корабля «Союз» развернулись широким фронтом и пошли быстрыми темпами. Устройства тренажёра монтировались всё в том же корпусе Д; аппаратура тренажёра, в том числе две машины МН-14, занимала несколько соседних помещений. Не обходилось без проблем и конфликтов, смежники постоянно подводили, срывали плановые сроки; еженедельно проводились напряжённые оперативные межведомственные совещания.

Работали мы на тренажёре совершенно в бешеном темпе, бывало, и круглыми сутками.
Как-то, закончив работу поздним вечером, вышли из корпуса наружу, а кругом – бело. Вот и зима пришла! – воскликнули мы в один голос.

На наших глазах, на пустыре возле войсковой части, началось строительство жилой территории Звёздного городка.
В 1964 году был построен первый крупнопанельный пятиэтажный дом для семей офицеров ЦПК – типовая «хрущёвская» пятиэтажка – и нашей бригаде тренажёрщиков приказали переселиться в три квартиры в правом подъезде на первом этаже этого дома. Ни радио, ни телевизора. Иногда там же мы сами и готовили себе еду. Вечерами до посинения резались в карты или горланили песни. Стали выделять служебный автобус от Жуковского до Звёздного городка. В 1966 году построили и открыли платформу Циолковская на ближайшем расстоянии от проходной.

Помню январь 1966 года. Что-то не ладилось с аппаратурой тренажёра.
Я с группой сотрудников остался на выходные поработать, чтобы к оперативному совещанию в понедельник доложить о готовности. В воскресенье мы узнали о смерти Сергея Павловича Королёва. В сообщении впервые рассекретили все его биографические данные. В понедельник 17 января приехал на совещание Кулагин. Таким, с почерневшим лицом, я его раньше не видел. Было очень холодно. Совещание собралось, я кратко доложил о выполнении наших обязательств. Прозвучала хоть какая-то положительная нота.
Совещание быстро закончилось. Кулагин походил по начальству и добился, чтобы мы в составе делегации от ЦПК поехали в Колонный зал на церемонию прощания с Главным конструктором. Я сидел с Кулагиным в автобусе рядом на одном сидении, и он всю дорогу вполголоса предрекал, что теперь усилится конкуренция разных группировок в космической отрасли, ослабнет технологическая дисциплина, что вообще нас ждут беды и несчастья.

Главным конструктором ОКБ был назначен Василий Павлович Мишин. Предприятие – генеральный разработчик космической техники получило название «Центральное конструкторское бюро экспериментального машиностроения» (ЦКБЭМ).

Несмотря ни на что, в кратчайшие сроки мы успешно решили сложнейшую задачу – создали уникальный комплексный тренажёр управления космическим кораблём «Союз», выполнили полную процедуру проверки отделом технического контроля (ОТК), после чего прошли приёмо-сдаточные испытания представителем заказчика (ПЗ). Все выявленные замечания были устранены. Наконец, представители генерального разработчика решили провести по своей методике детальную проверку функционального соответствия нашего тренажёра штатному кораблю. Всё в порядке, всё отлично!, тренажёр был принят к эксплуатации методическим и обслуживающим персоналом Центра подготовки космонавтов. Космонавты оттренировались. В 1967 году полетел корабль «Союз-1» с космонавтом Владимиром Комаровым, и на этапе спуска случилась фатальная авария со смертельным исходом. Помню, помимо многочисленных следственных мероприятий, проведенных в ЦКБЭМ, был закрыт и опломбирован также и наш тренажёр, арестована и изъята вся наша схемно-техническая документация, проводилось дознание на предмет возможного привития неправильных навыков управления кораблём; всё было очень серьёзно, мы все нервничали, но… Определили виновником службу технических испытаний корабля, наше предприятие оставили в покое. И Даревский, и Кулагин потом сердечно благодарили всех нас, исполнителей, за службу, за усердие, за аккуратность и предусмотрительность, за проявленную выдержку и главное, за правильный стиль взаимоотношений с заказчиком. Словом, за всё, за всё. Естественно, наше руководство в случившейся ситуации перепугалось не на шутку.
Тренировки возобновились.
Со следующего года начались регулярные полёты кораблей «Союз».

Установилась добрая традиция – после каждого космического полёта на наше предприятие приезжали космонавты, они встречались с нашим трудовым коллективом в рабочем порядке и на собрании в конференц-зале. Эмиль Дмитриевич готовил обширный перечень вопросов о соответствии тренажёра реальным условиям полёта. Космонавты всегда от души хвалили систему индикации и тренажёр, давали нам дельные советы.

Мы были переполнены идеями и творческой энергией. Возникла идея писать статьи, выступать с докладами, благо материалов было предостаточно.
С группой сотрудников подошли посоветоваться к Кулагину. «У вас что, зуд?» – был неожиданный, категорический ответ. Это изречение нам очень понравилось и было воспринято как постулат, как указание ничего в дальнейшем, в научном плане, не делать, как некое облегчение в жизни. Но оно и заложило некоторую трещину в фундаменте отношений, как предпосылку к нескорому, но разрыву.

Не хочу здесь рассказывать о своих сотрудниках, это было бы не по теме. Но об одном из них – придётся. Этот молодой выпускник Рязанского радиотехнического института пришёл на работу в отдел А.Ф. Ерёмина. Алексей Фёдорович закончил тот же институт и набирал к себе в основном «рязанцев». Молодой сотрудник ничем особенным не выделялся; читал стихи Есенина на вечеринках; не справился с порученным ему блоком имитации автоматической ориентации – невелика беда, друг доделал; захотел заниматься математикой и перейти в мой отдел – Ерёмин возражал, я тоже возражал, тем более, что были какие-то предчувствия. Тогда он ловко сыграл на тонких душевных чувствах Кулагина, и начальник лаборатории своим волевым решением официально оформил перемещение работника внутри своего подразделения. Знать бы мне тогда, к чему это приведёт!
Вскоре этот молодой Ловкач (так буду его называть) начал суетиться-хлопотать о судьбе отечественной науки вообще и о своей научной карьере, в частности. Торопил меня с диссертацией. Пришлось ставить его на место.
Как-то он уговорил группу сотрудников подойти к Кулагину с предложением: «Давай мы тебе сделаем диссертацию, а потом сделаем себе».
Предсказуемый отказ нашего начальника был облечён в изящную и доступную форму: «Не надо. Вот сядем на Луну – всем нам дадут научную степень без защиты». Кто-то мрачно пошутил: да-да, и дадут, и сядем.
Очередной перл его был, когда он предложил мне: давай вычеркнем – такого-то – из списка соавторов нашей совместной статьи, он ведь увольняется от нас. Под моим взглядом он стушевался и убежал. Но это были только цветочки…

Отступление от текста

Пришло время, и мне захотелось рассказать об Эмиле Кулагине,
об этом человеке, о котором никто ничего толком не знает  и
с которым  я был наиболее тесно связан по работе.
Человек  не без недостатков  (а кто из нас может похвастаться иным).
Человек интересной, порой драматической судьбы.
Недооценён.  И полузабыт.

Строчил да строчил себе я, потом вдруг остановился и задумался.
Про кого здесь всё это написано? Как-то всё про меня да про меня.
Что делать?  Оказалось, и я не знаю Кулагина как отдельную личность,
идущую по жизни.  Я вижу его только сквозь призму  наших с ним отношений.
Придётся так и продолжать повествование.

Понимаю, что весь свой замысел  в полной мере
исполнить мне пока не удалось,  или не вполне удалось.
Надеюсь наверстать, времени немного, но есть…

Пик карьеры. И спад

Работы по кораблю «Союз» продолжались, а параллельно началась бешеная лунная гонка: вначале бросили все силы на то, чтобы совершить полёт к годовщине Октябрьской революции в 1967 году, затем начали ещё более стремительный рывок к Столетию со дня рождения вождя в 1970 году. Невозможно сейчас даже представить себе, как в 60-е годы Даревскому с его командой удалось мобилизовать огромные производственные ресурсы и в заданные сроки изготовить свои изделия по лунной программе; и в это же время Кулагину удалось создать свою промышленную кооперацию и в немыслимо короткие сроки изготовить тренажёр для подготовки к облёту Луны. Тренажёр корабля «Союз» в модификации 7К-Л1 для облёта Луны был развёрнут в центральном зале корпуса Д и введён в эксплуатацию в сжатые сроки в начале 1967 года.
Работалось интересно.
Надо сказать, что аналоговая техника использовалась нами на пределе своих возможностей. Для моделирования траекторных задач применялись вычисления в переменных масштабах, в приращениях, вводились импульсные устройства. Имеющаяся цифровая моделирующая техника пока не давала необходимого быстродействия.

Коллектив лаборатории Кулагина рос и развивался.
Появились вычислительный отдел, конструкторский отдел, отдел документации, своя канцелярия и секретарь.
Кулагин пригласил на работу Матвеева Николая Андреевича и назначил его вторым заместителем лаборатории. Мы поначалу возражали, протестовали: «Зачем он нам, не специалист в нашем деле». Но Матвеев взял на себя многие рутинные, самые непривлекательные для нас обязанности и покорил нас своим обаянием.
Кулагин задумал и создал специальный, базирующийся на территории ЦПК, отдел сопровождения действующих тренажёров – для оперативного решения вопросов эксплуатации и доводки, а также для информативной связи с руководством ЦПК. В состав этого отдела вошли наши специалисты, пожелавшие длительное время работать в режиме командировок в ЦПК, отставные военные и «гражданские» из числа жителей Звёздного городка. Идея оказалась очень правильной и полезной и полностью себя оправдала.
Помню талантливого инженера Нину Владимировну Шилову, работавшую в соседнем подразделении и руководившую эргономическими исследованиями космических систем индикации. Как подопытный я тоже участвовал в этих экспериментах. Спустя некоторое время я узнал, что Нина Владимировна стала женой нашего начальника.

В 1968 году Э.Д. Кулагин был официально назначен заместителем главного конструктора, то-есть заместителем Даревского. Сокращение «ЗГК» нам казалось эффектнее. Самое главное, Кулагину была придана служебная машина – чёрная «Волга» с персональным водителем. Мне повезло несколько раз съездить с ним на машине в Звёздный, в Москву на разного рода совещания. Очень удобно. Вспомнилось: у нашего большого трудового коллектива ещё с начала 60-х годов появилось любимое место летнего отдыха – изумительной красоты берёзовый лес на реке Северке. Ещё когда-то, давным-давно опытные, бывалые туристы нашли это красивое место, и с тех пор там обосновался наш туристический лагерь. Расположенный недалеко от Жуковского, он стал заветной целью массового устремления сотрудников и индивидуально, и семьями на выходные и в отпуск, особенно для тех, у кого не было своей машины. Так вот некоторые подчинённые Кулагина – закадычные дружки – без зазрения совести стали пользоваться его добротой и эксплуатировали его машину, ездили на Северку.

Но главное, чем запомнился 1968-й год, так это чёрной датой гибели Гагарина. Об этом сказано и написано довольно много. У меня в памяти осталось только тяжёлое, туманное мартовское утро, когда я рано-рано приехал в Звёздный и был свидетелем нервной суеты военных, тревожных радиопереговоров по всем средствам связи и срочной отправки поисково-спасательных отрядов к месту падения самолёта. Вопрошающий взгляд – и медленное-медленное качание головой. Вот и всё…

А ровно за месяц до этого трагического дня… мало кто помнит…  американцы облетели Луну.
Коллектив лаборатории был спешно перенацелен на работы по тренажёру посадки на Луну.
И вдруг стоп! Всё прекратить – американцы окончательно опередили нас – Нил Армстронг 20 июля 1969 года ступил на лунную поверхность.
Так было. Не будем излишне драматизировать ситуацию. Но, по моему мнению, где-то недоработали наши стратеги и аналитики в высших эшелонах власти.

Космическая отрасль была сориентирована на долговременные орбитальные станции. ЦКБЭМ разрабатывало долговременную орбитальную станцию (ДОС), предприятие Челомея – ЦКБМ – орбитальную пилотируемую станцию (ОПС).
Началась (а может быть, и усилилась) серьёзная борьба двух гигантских космических фирм, о чём предупреждал Эмиль Дмитриевич.
Наш коллектив взялся за создание тренажёров для обоих предприятий.
В создавшейся ситуации Кулагин строго предупредил всех разработчиков тренажёров – не допускать через нас никакой утечки информации от одной конкурирующей фирмы к другой.
У кораблей «Союз» появились новые задачи – доставки космонавтов на орбитальные станции. И нашему коллективу необходимо было проводить работы и по модернизации тренажёра «Союз».

В 1968 году подразделение Даревского превратилось в самостоятельное предприятие под названием «Специализированное опытно-конструкторское бюро ЛИИ», сокращённо СОКБ ЛИИ.

В 1969 году в Звёздном городке построили четырёхэтажную гостиницу «Орбита», мы селились в новые, прекрасные номера.
Как-то у меня состоялась приватная беседа с моим другом, вполне информированным человеком из обслуживающего персонала ЦПК, полковником П. Он посвятил меня в разрабатываемые ими планы на необыкновенно широкую перспективу развития ЦПК, включая гигантский тренажёрный корпус, центрифугу, гидробассейн и т.д. Он сказал, что наш главный конструктор не идёт навстречу этим замыслам и не имеет возможности соответственно расширять свои тренажёрные мощности. Поэтому ЦПК ищет более мощного и сговорчивого подрядчика для выполнения своих планов.
И действительно, С.Г. Даревский в беседе с группой наших товарищей, и я был в том числе, говорил, что не собирается способствовать расширению ЦПК. Уверен, что Кулагин, при его информированности, не мог не понимать ситуации. И он, действительно, начал критиковать Даревского. В этом деле Кулагин был не один. За ним стояла группа из нескольких руководителей среднего звена нашего предприятия. Эмиль, очевидно, был вдохновителем и инициатором в этом деле. Я почти постоянно находился в командировке в ЦПК и обо всём узнавал из пересказов.

Я постоянно работал над своей диссертацией, советовался с различными авторитетными учёными.
Даревский попросил меня помогать ему в работе его политсеминара руководителей подразделений, Кулагину это не нравилось.
В 1972 году я вступил в ряды КПСС. Кулагин резко отрицательно отнёсся к этому.
В этом же году была проведена некоторая формальная реорганизация: научные отделы, входящие в состав лабораторий, были переименованы в сектора. Кулагин стал настоятельно рекомендовать мне согласиться на назначение моим заместителем всё того же молодого сотрудника-ловкача. Он пока не проявил особых деловых качеств, и я возражал, тем более, что по штатному расписанию в таком низшем структурном звене заместителя начальника не предусматривалось. Сложилось впечатление, что у них возникли дружеские отношения, и я не завидовал Эмилю; даже более того, я был уверен, что его, доверчивого по натуре, предадут все его дружки при удобном случае. Впоследствии так оно и случилось.

В 1973 году произошло полное изменение структуры СОКБ, и Э.Д. Кулагин был освобождён от должности ЗГК и начальника лаборатории, речь шла то о его увольнении, то о переводе на должность ведущего инженера; ситуация была очень сложной, и мне она не вполне была известна.
Одним из фактов против Кулагина, насколько я понимаю, было использование им секретных сведений в открытой переписке, конкретно в его критических письмах, направленных в высшие партийные органы.

Молодой Ловкач, о котором написано выше, неожиданно вышел со своей диссертацией. Возникли, так сказать, противоречия относительно авторства в некоторых моментах. Было принято решение защищать нам свои диссертации на Учёном совете ЛИИ в один день.
Защита прошла успешно, после чего образовалась группа моих сотрудников, яростно доказывавших, что я не являюсь автором вообще никаких работ.
Мою диссертационную работу неожиданно направили на отзыв «чёрному оппоненту», затем предложили мне пройти повторную защиту в некоем ракетном НИИ. Туда прибыла та самая воинственная группа и устроила то хором, то попеременно крик, визг и ор. Вот тут я и увидел воочию звериный оскал этой компании. Моя защита была отклонена. Лишь через несколько лет мне удалось защитить свою работу на президиуме Высшей аттестационной комиссии (ВАК).

Борьба Кулагина с Даревским продолжалась – и в 1975 году привела к снятию Даревского с должности руководителя предприятия и увольнению. Пришёл новый руководитель предприятия.

Кулагин работал на нашем предприятии в подразделении, не связанном с космической тематикой. И больше ничего о нём я не знал.

А жизнь шла своим чередом.

P.S. Подумалось, если есть где-то монумент первому полёту человека в космос, то внизу должна была бы быть и фигурка Эмиля Кулагина.
Или хотя бы написана его фамилия.
Но уверен, что не будет ни того, ни другого. Вот кому-нибудь будет, а Кулагину – нет. Потому что традиционно сложилось такое отношение к нам, тренажёростроителям.
Хорошо хоть есть (или были) памятные доски на стенах нашего «Санаторного» корпуса в Лётно-исследовательском институте:
“В этом здании в 1960-61 гг. на тренажере корабля «Восток» готовился к первому полету в космос летчик-космонавт Ю.А. Гагарин” и
“В этом зале на тренажере, созданном в нашем институте, проводились тренировки первых советских космонавтов к орбитальным космическим полетам. Здесь готовился к полету, совершенному на корабле «Восток» 12 апреля 1961 года, первый космонавт Земли – гражданин СССР Ю.А. Гагарин”.