Первый учебный корпус. 2015 г.

2.1. Ленинград, приемные экзамены

На второй день с утра пораньше явился в приемную комиссию, состоявшую из двух (!) человек: старшей – сотрудницы института, возможно, аспирантки – ей было 23-24 года, и её помощницы, совсем молодой девушки, и того меньше, она была моего возраста. Они обе очень дружелюбно, даже сочувственно отнеслись ко мне, впрочем, как и ко всем прибывающим абитуриентам. Чувствовался заметный недобор.

Меня поразило, как практически мгновенно была найдена папка с моими документами! Немедленно вручили экзаменационные листы по семи предметам, тут же выдали направление на сдачу письменного экзамена по математике, который незадолго до этого уже начался, и велели, не теряя времени, идти экзаменоваться. После окончания экзамена вновь зайти к ним, для получения всех остальных документов – расписания следующих экзаменов, направления в АХО для получения местных продовольственных карточек, талонов на дополнительное питание на время экзаменов (что не могло меня тогда не поразить), право на посещение библиотеки и получения необходимых консультаций по сдаваемым предметам. Но сейчас, не мешкая, быстро подняться на третий этаж, почти над ними и постараться сдать письменную математику.

Потом я уже понял, что весь огромный Политехнический, тогда размещался пока в одном, так называемом, Первом учебном корпусе. Остальные, особенно Главное здание, где в годы войны размещался госпиталь, были либо частично, либо совсем не готовы для проведения занятий.

Как это ни удивительно, но письменный экзамен я довольно быстро и успешно сдал. Принимал его, тогда еще ассистент, а может быть, аспирант, в будущем известный крупный ученый, профессор, заведующий кафедрой математики, Дмитрий Сергеевич Горшков. Он, как и многие другие «политехники» – преподаватели и студенты, только недавно вернулся с фронта, после ранения, заметно хромал.

Вернувшись через пару часов в приёмную комиссию, я получил от них искреннее поздравление с хорошим началом и все необходимые документы для продолжения сдачи конкурсных экзаменов. Всего их было семь – письменный и устный по русскому языку и математике, а также – физика, химия и иностранный язык.

Запомнились хорошо сдача экзаменов по иностранному языку и русскому. Во всех предшествующих школах мне приходилось изучать только французский язык, которым владел неплохо. А сейчас сдавать нужно было английский или немецкий. Это недоразумение было мгновенно решено все той же приемной комиссией, которая направила меня к преподавателю, владеющему и французским языком.

Запомнилась она мне очень хорошо, была знатоком нескольких языков – Ксения Михайловна Арутюнова. Мы с ней встретились в ее кабинете, и Ксения Михайловна, не теряя времени, обратилась ко мне по-французски. Я довольно легко и подробно ей ответил. Она очень приветливо улыбнулась и продолжила почти по-светски беседу. Я рассказал, откуда приехал, где изучал язык и как оказался в Ленинграде. Результат экзамена, удовлетворил нас обоих. Ксения Михайловна мне посоветовала впредь в институте изучать английский язык. Он ближе других к моим познаниям и при этом, скорее всего, это будет под ее руководством. Так оно и получилось.

А с русским языком все произошло совсем наоборот В письменном (сочинении или диктанте – точно не помню) я наделал 17 ошибок! Это был провал, вернейшая двойка, ее ставили и за 4-6 ошибок. Но все остальные экзамены сданы и преподавателю, это точно ощущалось, совсем не хотелось произнести мне «смертный приговор». Принимая устный экзамен, он (очень приятный, пожилой, видимо школьный учитель русского языка и литературы) рассуждал обо всех трудностях вслух и, помнится, как смущался, приговаривая: «Так что же мне с вами делать?» Наконец, изрек: «Письменный экзамен, конечно, двойка, а по устному, вам можно поставить тройку. В сумме будет пять, и если поделить, будет два с половиной. Но такой оценки нет, поэтому я могу округлить с натяжкой до трех. Вот на этом и остановимся», – заключил он и с видимым облегчением выставил в экзаменационном листе оценку «3». Все это время я не произнес ни слова, сидел, ни жив, ни мертв, в полном оцепенении. Уходя с экзамена по русскому языку, долго еще пребывал в каком-то тяжелом трансе.

2.2. Зачисление в институт

Историю с этим экзаменом без подробностей рассказал девушкам в приемной комиссии. Они радовалась результатам, чуть ли не больше меня! Опять быстро, не теряя ни минуты, старшая сотрудница из комиссии сложила все мои материалы в папку в определенном порядке и, посмотрев на часы, заторопилась: «Идем быстрее к верховному начальству – ректору. Может быть, успеем». Оказывается, по правилам того времени, каждого зачисляемого в студенты, должен был принимать лично ректор.

Мы вдвоем, по тому же коридору второго этажа, бежим в самый конец, где размещался его кабинет. В дверях сталкиваемся с самим ректором, он уже собирался уходить, но увидев нас, подался назад и выслушал стоя доклад заведующей. Затем взял из ее рук папку с моими бумагами. В заявлении о приеме в институт мною было написана просьба о зачислении на электромеханический факультет. Я тогда руководствовался лишь одним: мой отец был инженером-электриком, следовательно, и мне надо идти, по тому же пути. «А где его аттестат?» – вдруг спрашивает ректор.

Сотрудница приемной комиссии ловко роется в папке, которую держит ректор, находит мой обыкновенный листочек, о котором я ранее писал – рукописном дубликате, выданном временно из-за отсутствия бланков в Казахстане, и пытается объяснить причину отсутствия настоящего аттестата на стандартном бланке. Тут, ректор, Павел Лазаревич Калантаров, крупный ученый электрик, да еще по совместительству, декан того самого электромеханического факультета, уловив с первых же слов суть объяснения, вдруг прерывает ее и довольно резко произносит: «Это что еще за шпаргалка? – на металлургический!». Тут уже я не выдержал, и было открыл рот, пытаясь что-то объяснить, попросить или возразить, но скромная, всегда благожелательная и очень тактичная девушка из приемной комиссии на меня так выразительно взглянула, что я моментально замолк.

На этом наша аудиенция закончилась. Ректор удалился по своим делам, а мы с девушкой из приемной комиссии остались разбираться в обстановке.

«Шпаргалка», так не понравившаяся П. Л. Калантарову, и полученный по почте из Уральска, но в начале 1948 года (!), настоящий аттестат зрелости на русском и казахском языках

Конечно, первой заговорила она, чуточку с укоризной: я напрасно пытался возражать ректору, ведь самое главное произошло, я уже принят в институт студентом первого курса и это прекрасно – наша основная победа! Что же касается факультета то, во-первых, металлургический тоже очень неплохой, он не так моден, как другие факультеты, из-за перспективы работы на металлургических заводах. Поэтому на нем особый недобор, хотя и стипендия там повышенная. А во-вторых, если я уж так и не смогу смириться с утратой столь желаемого электромеханического факультета, то учась прилежно на первом курсе металлургического, можно будет после первого семестра по заявлению перейти на любой факультет. Такая практика в институте существует. Ну, а сейчас мне выдадут направление в деканат, подтверждающее, что я принят и зачислен полноценным студентом института. Об этом можно будет уже известить завод, чтобы там меня законно уволили «на учебу».

Дальше она сообщила, что все прочие формальности, а их не мало, связанные с полным зачислением в институт, должны будут выполнены уже по указаниям деканата факультета. Это получение стипендии, направление в общежитие, питание (карточная система сохранялась до 1947-го года), прикрепление к фундаментальной библиотеке, расписание занятий, медосмотр и т.д. Все это я немедленно начал выполнять, но в душе отложилась и еще довольно долго не проходила сильная горечь и даже обида от поражения, которое нанес мне ректор, отказав в приеме на желаемый, хотя и совсем незнакомый электромеханический факультет.

Сегодня эти переживания кажутся смешными, наивными и даже нелепыми, но тогда во мне видимо сработало то самое преувеличенное самомнение, о котором ранее упоминал. Ведь это была первая, правда частичная, но обидная неудача в цепи множества шагов и действий, необходимых при поступлении в институт! Просто получилось не совсем то, что было задумано! Эти переживания и сейчас можно объяснить только тем же, приобретенным в работе на заводе и учебе в вечерней школе, избыточным самомнением.

2.3. Ленинградские карточки

Вернемся к событиям, связанным с началом занятий в Политехническом институте. По датам это было, по-видимому, вторая половина сентября. В деканате металлургического факультета, который размещался на первом этаже химического корпуса, мне выдали, наряду с расписанием всех занятий, множество заданий и поручений: направление в общежитие, прикрепление к фундаментальной библиотеке, направление в амбулаторию на медосмотр. Но очень существенным было получение перевода в категорию полноценных жителей Ленинграда, т.е. прописаться и стать снабжаемым всем набором продовольственных карточек постоянно. Эта последняя непростая процедура требует некоторых комментариев и пояснений.

Ленинградские продовольственные карточки на все виды пищевых продуктов и карточки на промышленные товары

Дело в том, что практически, весь период войны – начиная примерно с октября 1941-го года, все граждане страны снабжались продуктами питания исключительно по карточной системе. Наша семья была к этому приучена уже в Уральске. Бытовало мнение, что там продовольственное снабжение, по сравнению с другими регионами страны, было организовано очень неплохо.

Все население делилось на три категории: рабочие – с некоторыми вариациями, служащие и иждивенцы. В последнюю группу входили взрослые неработающие – их было немного, разве что больные, а также старики и дети. Главным пищевым продуктом, был хлеб, он неукоснительно и строго выдавался по карточкам по всей стране! Я не слышал ни о каких исключениях. Вариации могли быть только по количеству выдачи.

На военных заводах и предприятиях норма хлеба была самой высокой. У нас на заводе рабочий получал 800 грамм в день. И это считалось очень неплохо. Хлеб выдавался по специальной карточке ежедневно. При этом оплата его деньгами была ничтожно низкая, просто символичная. Но кроме хлеба все граждане получали еще карточки и на другие продукты: жиры, мясо, мука, конечно, и сахар. Но здесь система очень хромала, причем, практически, везде. Редкие, даже редчайшие сообщения известны о районах, где кроме хлеба выдавался, или как тогда выражались – «отоваривался» еще какой-нибудь продукт. А карточки на продукты выдавались всем регулярно и каждый месяц!

Обстановка была грустно-смешной, причем одинаковой во всей стране. Но, кроме Ленинграда! Вот это очень меня поразило. Даже будучи временно пребывающим абитуриентом, я получил за эти дни, ранее не виданные всю войну пару десятков замечательных, давно забытых шоколадных конфет в красивой обертке! Это по талонам на сахар. Естественно, с такими условиями жизни, хотелось не только учиться, но и горы сворачивать! Да и весь Ленинград, при этом не мог рассматриваться иначе, как земля обетованная!

Большинству жителей, хлеб, здесь выдавался ежедневно по 500 или 600 грамм, из них – 150, 200 грамм белого и остальное, черного. Что касается прочих продуктов, то для интереса приведу запомнившиеся нормы ежемесячной выдачи, строго обязательной: мясо рыба – 1500 г, крупа макароны – 1200 г, масло жиры – 800 г, сахар – 900 г. Последний продукт был, особенно востребован и высоко ценим, его можно было получать раздельно по 300 г каждую декаду и заменять качественными шоколадными конфетами. Касаясь денег, повторюсь, оплата получаемых продуктов была по сути, символической. Разве этот порядок можно было сравнивать с тем, к чему мы уже привыкли в Уральске за все прожитые там четыре года?

Далее
В начало