Воспоминания. Ленфильм

Биографические подробности
Отец
Студебеккер

Наган
Тюрьма
Бывшие эмигранты

В.В.Шульгин
А.А.Солоницын
Ивановский Николай Николаевич

Шутник Кеша
Сергей Филиппов
Валентин Пикуль

Вне сценария
Картина «Людмила»
У молодой хозяйки
Случайная встреча
На Дерибасовской
Криминальный авторитет
Трагическая история
Взрывы
Выстрел


Биографические подробности
Родился в 1929-ом. Уже от рождения был большим и здоровым, — 5 кг, кесарево делали. У родителей я первенец  был. Детство прошло замечательно, вот только война все испортила.  До войны у нас была очень хорошая квартира. Когда же вернулись из эвакуации, она вся оказалась занятая, там жили несколько семей. Выселить было невозможно, некуда. Временно нам дали комнату в коммуналке в том же доме на пятом этаже. Оттуда переехали в Пушкин, это был 1944-ый год. Отец тогда еще был в фаворе у властей, потому ему и дали ту квартиру. Там родилась моя младшая сестра, она 44-го года.  Живет сейчас в Америке, в 70-ых вынуждена была эмигрировать. А брат мой 1937-го года,  погиб в 80-ом. Работал на студии.  Причину гибели я так и не знаю. Было следствие, но ничего не нашли. Похоронил его, когда проходила Олимпиада. Дочь  моя – художник, гример. Работает, сегодня съемки. Снимает режиссер, который делал картину «Ленинград-46».

В 1949-ом я был призван в армию. Службу проходил в Севастополе. Попал в стройбат, хотя призвали во флот. Т.к. у меня были права (а в то время это мало у кого было), взяли возить заместителя начальника, который после войны восстанавливал город. Я до сих пор удивляюсь, — сейчас Севастополь все расхваливают, красивый город, а когда мы приехали, там ничего не было, одни руины. Только почта оставалась полуразрушенная, да памятник погибшим кораблям. – Вот что генерал Коперов сделал с семнадцатью строительными батальонами.

Подружился там с одним человеком, который, как и я, тоже возил начальника, другого, и мы с ним стали халтурить. Такси еще не было, дома еще только начали строить, но люди были, они жили в катакомбах. И офицеры там устраивали большие пьянки, спрос на нашу услугу был. В итоге, денег у меня было так много, что мог бы и себе купить машину, хотя были они очень дорогие. Мне 21 год, — тогда брали на службу с 20-ти. В 21-ый свой день рождения несколько тысяч положил на то, чтобы его отметить. Служба моя получилась прекрасная, просто замечательная.

Отслужил три года, осенью 1952-го демобилизовался, вернулся в Ленинград, и не знал, куда пойти работать. Отец уже был в другом месте, работал директором совхоза в селе Гостлицы Ломоносовского района. Но я к нему не поехал. Устроился в Грузовой парк на Объездном шоссе. Поработал немного, потом меня перевели на улицу Салова, что за Волковым кладбищем. Мне не сподручно было туда ездить, я женился. Точнее, с девочкой жил на Потемкинской улице. (Мы с ней потом расстались, она почему-то сказала, чтобы я от нее уходил).

Вернулся домой. Сестра моя занималась самодеятельностью в Школе милиции на улице Гоголя. Руководил занятиями некий Немченко, полковник. Она спрашивает, — хочешь, поговорю с полковником, чтобы тебя взяли на Ленфильм? Я встретился с этим Немченко, он пообещал поговорить с начальником автобазы Ленфильма. В итоге, в 1955-ом году я пришел на студию и работал там 54 года, до 2009-го, когда мне исполнилось 80 дет. За это время друзей у меня там было много. Работал водителем, потом пиротехником.

Когда пришел, дали мне легковую машину и сразу стал работать на съемках картины «Дон Кихот».

Отец
1934-ый год, декабрь. Мне пять лет, я помню все очень хорошо. У нас была большая отдельная квартира.  В ней длинный коридор, метров 15, кухня большая, вход со двора. Это был не первый этаж, ниже, но когда Нева выходила из берегов, нас не затопило ни разу. Правда, в те годы и не было больших наводнений. Ныне в нашей квартире ресторан.

У отца было много друзей, они часто у нас собирались.  Он работал в системе, где делали мебель. Как начальник Первого отдела, имел большую власть, и под него все подстраивались.

Когда убили Кирова, расстреляли многих, не имеющих к этому никакого отношения. Я слышал такие разговоры, когда к отцу приходили друзья. Однажды приезжал из Москвы глава НКВД Ягода. Он переночевал у нас и уехал, а я могу сказать, что сидел у него на руках. Все понимали, что это убийство было не просто так, что оно может коснуться каждого. В этой системе много предательства было, как мне потом отец рассказывал.

Отец закончил Лесотехническую академию. …Помню, был у него срез карельской березы. – Какая красота! Не знаю, куда все это ушло, быть может, сожгли во время блокады.

В мае 1942 года отца отозвали в Кировскую область. Он хорошо умел  организовать производство.  Забрал меня и пятилетнего брата, мы сначала приехали в город Киров. Туда же приехала и мама из Костромской области, она там была с моей сестрой.  Я хорошо помню это место, даже адрес сейчас могу назвать, — улица Свободы, 119-«е». А потом мы переехали в поселок Свеча. Там строился огромный комбинат, отец возглавлял строительство. Когда он приехал, стройка пошла быстро. На комбинате из дерева делали все, что было нужно фронта, — ящики  для снарядов, бомб, патронов.

Студебеккер
На киностудии я был водителем и пиротехником. Собственно, водителем я был всю жизнь. В 1944-ом году впервые сел на машину студебеккер, и сразу выбил машиной ворота.

Это случилось в Тихвине, там мой отец возглавлял строительство, был начальником Первого отдела системы ЛЕНПРОМДРЕВСОЮЗА. Звание имел майор НКВД, — такими делами тогда НКВД руководило. Студебеккер стоял во дворе. Отец говорит, — походи по двору, познакомься, — у меня шофер хороший парень.
- Вышел, познакомились. Мне тогда было 15, а ему лет на 10 больше. Он спрашивает:
- Ты когда-нибудь садился за руль?
– Нет, говорю.
У отца была Эмка, казенная, но там водитель, у меня даже мысли не было попросить прокатиться. Он говорит:
- Садись, давай я тебя научу.

И стал он мне объяснять, как завести машину, как выжимать сцепление, переключать скорости.  Все рассказал,
- А теперь, говорит, — Давай!

Машина завелась сразу. Уже не помню, как нажал на газ, но машина рванула с места и ворот, что были перед нами, как будто не было. Парень сидел рядом, схватился за голову:
- Ты что наделал, что теперь будет!
- Ну, я сейчас  с батей поговорю, все будет нормально.

Отец вышел с какими-то людьми, расспросил, как получилось. Один из мужиков говорит:
- Правильно, Федор Семеныч, хорошего парня воспитал. – Он же знал, что эти ворота надо переделывать.

Так я впервые сел за руль. Потом уже меня научили вождению.

Наган
Отец родом из Белоруссии, из большой семьи. У него 4 сестры и три брата, он восьмой был. Сейчас уже не знаю, остался ли  кто-нибудь из них.

Однажды я приезжал туда. Мой двоюродный брат работал в милиции. Была у него прекрасная жена. Приехал туда сразу после войны, это наверно был 1946 год. Меня там все полюбили и Володя, милиционер, подарил мне наган. Я так заинтересовался, что он мне его подарил.
- Ты только никому не показывай.
Наган был не 7.62, а 5.6 – мелкокалиберными пулями стрелял. И ствол его был сделан под мелкашку,  и барабан, и спусковой крючок. – У мелкашки не центральный, а боковой бой. Я-то оружейник, про оружие все могу рассказать, а про взрывчатку, тем более, — все наизусть знаю.

Тюрьма
В Сланцах располагался 21-ый отдельный лагерный пункт, я там сидел. Повод для этого был наиглупейший, какой только может быть.

Это было сразу после войны. Отца в городе не было, его партия послала в Калининскую область возрождать совхоз какой-то. Я тогда учился в Учебном комбинате Балтикфлота на Университетской наб., 22. И был там у меня приятель из поселка Красные Струги. Мы туда часто ездили, там было  оружия несметное количество. Оттуда появился у меня браунинг, но мне больше нравился парабеллум. Был и парабеллум у меня, но подарил я его своему другу, который туда не ездил. А браунинг оставил, он мне был как-то  с руки. Расстрелял уже почти все патроны, которые были у меня, и вдруг кто-то в моем дворе настучал на меня в милицию. Пришел к нам на квартиру участковый Сергей  Иванович. Мамы тогда тоже не было, в квартире только я и братец.
- Ну-ка, покажи мне свой пистолет, говорит.
Я без всякой задней мысли дал ему свой браунинг. Он говорит:
- Пошли.
- Куда?
-Пошли, пошли.

Я запомнил этот день, 28 марта 1947 года на всю свою жизнь. Погода была ужасная. Шел снег, крупный такой, который сразу таял.

Он меня привел  в 35-е отделение милиции. Занимался мной следователь по фамилии Талабаев, и второй, по фамилии Козура. Талабаев раскрывает мне Уголовный кодекс  и говорит,  — посмотри, тебя поймали с оружием, статья 182 пункт «б» – «Приобретение или обладание оружием – от трех до восьми лет».
- Видишь, как. Почему ты так попался?
- Да по наивности своей попал.
- Слушай,  говорит,  — все равно тебе от этого никак не отвертеться, давай сделаем так. Ты берешь на себя кражи, а я тебе обещаю, что тут только статья 162-я, пункт «е», — простая кража, до года. Отсидишь год, вернешься, и прямо идешь ко мне, я устрою тебя на работу и будешь ты доволен жизнью.

Я все бумаги подписал, меня оттуда сразу отправили в Кресты. Сижу в Крестах, на первой галерке, 132 камера, там еще мужчины какие-то сидели. Не знаю, как сейчас в Крестах, но тогда были только нары, и в чем пришел, в том и остаешься. Был месяц март, да еще и холодный, мне моей одежды было достаточно.

Сижу, время идет, ничего не происходит. Научился там делать нечто похожее на папиросы. Научился заворачивать ватку так, чтобы получить огонь. Жду, а чего, — не знаю. Вдруг меня вызывает Козюра вниз, дает на подпись обвинительное заключение
– Ты же Талабаеву обещал подписать.
Я подписал, — все равно уже сижу.
- Ты не волнуйся, говорит Козюра, мы тебя не бросим.
Я вернулся в камеру.

В то время всеми Крестами руководил человек по фамилии Мансур.  Он ненавидел всех и вся. Было там много интересного из того, что я видел у СВЭ (социально вредный элемент). Вот, сидит человек, который «в законе». Ему удочкой передают с одного корпуса на другой кейшар, через весь централ, через все этажи. Кейшар – это еда, ее передают обязательно. Весь Централ знает, что, например, Долбан сидит во втором корпусе, и что Долбан «ы законе» и все стараются сделать приятное человеку. Перестукиваются, распространяют информацию…

По таким дурацким причинам, как у меня, сидело много.

Потом меня вызывают на суд. Сажают в воронок, со мной еще одного парня, он лет не десять меня старше. Сидим, а рядом два цирика (так называли охранников). Один из них говорит:
- Слушай, пацан, ну что ты волнуешься! Вот человек, что сидит рядом, ему дадут 7 лет отсидки и 2 года  «по рогам» (поражения в правах). Тебе же много не дадут.

У меня не было своего адвоката, был назначенный. Нас приводят, усаживают. Входит судья с охраной, «Встать, суд идет!» Мы встаем.

Народу было много, человек сто, Суд первым вызывает того, с которым привезли меня. У него 174-я, хулиганство. Моя – воровская. Встал адвокат. Я послушал его и думаю, какой хороший человек! Да его надо сразу же тут отпустить! -  Мальчик ты наш, милый, такой хороший человек, уходи отсюда, здесь тебе делать нечего!

Мне ребята сказали, что когда будет  судья объявлять приговор и назовет статьи 318, 319, то тебе – свобода. А если 319 и 320, — тюрьма. Сижу, я жду и думаю, что скажут этому мальчику «318-319».  Судья встает и говорит: «Руководствуясь Уголовным кодексом  и законодательством СССР, статьями 319 и 320, приговорить к семи годам лишения свободы и двум годам поражения в правах».

- Елки-палки! Жду, что сейчас мне скажут. То, что цирик сказал, можно забыть, — кто он такой, судья, что ли!  Мой адвокат никогда меня не видел, со мной не говорил. И вот, что-то объясняет, типа: «Ну, голодный был, и где-то что-то своровал». -  Слушаю, «влип», думаю.  Про оружие, конечно, ни слова. И вот, судья оглашает приговор: «Руководствуясь статьями … приговорить к одному году лишения свободы без поражения в правах» . Что тут началось! Оказывается, на меня написали 16 краж. Встали люди, потерпевшие, кричали: «Да что же это за закон! Он у нас все украл, а всего лишь год!» Как они бесились! Потом успокоились. Меня же отправили обратно в Кресты.

Прошло какое-то время, может неделя. Сажают меня в открытую машину ЗИС, вместе со мной человек 20, четыре цирика по углам, и везут нас в Сланцы, в 21-й ОП – отдельный лагерный пункт.

Какой произвол в этом лагере был! Что там творилось внутри, рассказать невозможно, страшные вещи были. Каждый день там умирало от голода и по другим причинам до ста человек. В лагере две зоны, — мужская и женская.  Женщин погибало больше. Когда уходили на работу, на нарах оставались те, кто уже не мог идти, или уже умер. Жили в бараках, в них ничего не было, и в чем пришел, в том и был.

В основном, там были приличные воры, они свой клан берегли. Так получилось, что они в меня тоже поверили, у меня с ними сложились очень хорошие отношения. Мне подкладывали в карман свои бои (бой – это карты), и в итоге меня посадили в БУР (Барак усиленного режима). БУР меня спас тогда, потому что в нем была основная пайка, — 3 раза горячее, 600 г хлеба. А в обычном режиме ты можешь промантулить целый день на работе и получишь всего 300 грамм хлеба без горячего.

Я отсидел в БУРе 167 суток. Со мной сидел сосед, полуцыган,  полуеврей по фамилии Сибад.  Мальчик моего возраста, мы с ним подружились. Начальник режима у нас был шикарный человек, а начальник БУРа, дядя Вася, — такая сволочь! Он нанял себе мальчика, который его обслуживал и, и однажды этот мальчик отрубил ему голову. Где-то нашел топор, и пока тот спал, — отрубил. Такой был шум тогда! Мальчик признался, что это он сделал. Ему сначала не поверили, предполагали, что кто-то из нас. Но мы были на втором этаже и спуститься вниз никак не могли. Но нас вызывали, допрашивали.

Когда я вышел из БУРа, меня направили в 8-ю штрафную бригаду, где были все и из БУРа, и из КАНДИ. Режим КАНДИ сильно отличался от БУРа, там давали жрать только на третьи сутки и кроме воды, в тот период вообще ничего не было. Камеры там одиночные. Я не попадал в КАНДИ и не знаю, что там надо было делать. Сабад тоже не попадал.

Была осень, ноябрь месяц. Бригада занималась строительством железной дороги, мы укладывали шпалы  и выполняли прочие работы. С нами работали две женщины, одна пожилая, и другая – молодая девушка. Мы с молодой  познакомились и сразу подружились. Эта девушка вдруг мне сказала, — знаешь, я хочу побегушки сделать.
- Да ты что, это нереально.
- Нет, я не могу здесь. Не мое все это, не могу. На воле мама, папа, друзья, а я здесь, попалась на глупости.

Подходит она к цирику и говорит, — можно мне за кустик по нужде?
- Давай, но только так, чтобы я тебя видел
Она ушла, и как уж там нырнула, не знаю, но через лес ушла. Ее объявили в побегушки. Тогда давали за это лет 5 – 7, не меньше. — Поймали, конечно. Судили, куда-то увезли. Эту девушку больше я никогда не видел. Красивая была, и уж не знаю, как она закончила свою жизнь. А может, и не закончила, — я же еще живу, а она моя ровесница.

Бывшие эмигранты
Пригласили как-то на студию Альтмана Натана Исаевича. Это весьма известный художник, театральный художник. В Русском музее есть портрет Анны Ахматовой его работы. Я его возил. И как-то он ко мне проникся, мы были в очень хороших отношениях. Однажды пригласил в выставочный зал на ул.Герцена, даже представил меня художникам.

Был у нас режиссер Герберт Морицевич Раппапорт. Он, как и Альтман, прибыл к нам из-за границы. В мой день рождения вдруг вызывает меня начальник и говорит, — хотел послать  Морозова, а он заболел. – Заберешь в гостинице  режиссера с женой и дочкой и отвезешь их в Нарву. Раппапорт был тогда отстранен от съемок, поскольку попался тогда  как наш бывший министр Скуратов. Дорога долгая, на несколько часов, и в машине мы хорошо поговорили. Прощаясь, его жена подарила мне маленький флакончик духов и зеркальце от Ив-Монтана. Много лет потом от этого зеркальца пахло  духами. Их дочка собиралась поступать в Университет. Правда, она плохо говорила по-русски, хотя мама ее русская.

Шульгин
В 1965-ом  была у меня интересная встреча с Василием Витальевичем Шульгиным, который возглавлял царскую Думу. Снимали картину «Перед судом истории», ее делал Фридрих Маркович Эрмлер. Я присутствовал на съемках, видел, как спорили Эрмлер с Шульгиным. Когда повез его в гостиницу «Европейская», мы с ним разговорились.  Он задавал мне вопросы и понял, что не люблю я Советскую власть. Был мне благодарен за откровенность. Вскоре он уехал во Францию, где жил. В те годы он уже был  очень старый человек, лет за 80. В Россию приезжал как реальный исторический персонаж, чтобы рассказать, как устанавливалась Советская власть и как реагировала на это Дума.

Солоницын
…Сидим мы втроем – Толик Солоницын, я и светотехник Ивановский Николай, который стал писателем, у меня книга его есть. И вот, Толик нам говорит: «Последний раз вы со мной выпиваете, я приговоренный, мне сказали, что проживу не более недели». – Рак легкого был у него.

Солоницына знал я и раньше, когда он снимался оперативным работником в фильме А.Германа «Проверка на дорогах». Он мне тогда говорит: «Гена, ты знаешь, я ненавижу  этих паразитов! У меня в семье три человека пострадали, были расстреляны. Я их покажу так, чтобы они поняли, чтобы было видно, какие они были негодяи». Я уж не стал говорить, что отец мой тоже был причастен к НКВД. Он был начальником  Первого отдела , занимался секретными документами. Он показал, одним словом показал, когда Быкову крикнул: «Встать!». Вся его деятельность как куратора того отряда проявилась в этом эпизоде.

В тот день мы действительно последний раз сидели в кафе с Толиком, он вскоре умер. Человек был очень приятный.

Когда я приехал на студию, там все друзья были и принято так, что даже самых известных, знаменитых, любого возраста называть «на ты» и без отчества, по именам. И студия была удивительная, я там столько почерпнул! Было человеческое понимание того, что мы все вместе производим. Кино – это не просто производство какого-то продукта, оно полностью втягивает в себя всех, кто к нему причастен.

Ивановский Николай Николаевич (информация сайта http://www.shansonprofi.ru/person/ivanovskiy_nikolay/biography.html

Родился в Вологодской области в г. Белозерске 9 сентября 1928 г.

В первый раз был осуждён за хулиганство в 1944 г. После серии побегов из колоний Горьковской и Ленинградской областей в очередной раз был пойман и в 1946 г. этапирован в Карелию. Отбывал срок в лагерях в зоне Беломоро-Балтийского канала: Медвежьегорск, Кемь и др. Вновь бежал. В 1948 г., с добавленным сроком, в наручниках, отправлен на Таймыр, в Норильск. В лагерях были написаны песни: «Постой, паровоз», «Не губите молодость, ребятушки…», «Свободу вы любите, свободой дорожите…», «С малых лет судьбе я непокорный…» и др. Из лагерей периодически присылал матери рукописи стихов с просьбой пересылать их в редакции. Освободился по амнистии в 1953 г. С 1955 г. работал на «Ленфильме» — 35 лет. В начале 1960-х гг. пришёл в ЛИТО «Нарвская застава», где познакомился с Г. Горбовским, Н. Рубцовым, А. Моревым и другими поэтами. Выступал со стихами на поэтических вечерах. Член Союза писателей с 1983 г.

Благодаря многочисленным киноэкспедициям Николай Ивановский объездил почти всю страну. В связи с работой на «Ленфильме» сложился и основной круг общения: многие его знали и любили.

С Николаем Николаевичем дружили актёры: Олег Даль, Анатолий Солоницын, Михаил Кононов, режиссёры: Виктор Аристов, Геннадий Беглов, кинооператоры: Юрий Векслер, Евгений Шапиро, поэт Александр Морев, писатель Элигий Ставский, а также многие другие, здесь не названные (всех не перечесть).


Шутник Кеша
1957 год, Днепропетровск. Режиссер А.Бергункер снимал фильм «Рядом с нами» и тут ему сообщили, что некий корреспондент очень хочет взять у него интервью. Отказаться не получалось и он просит актера, снимавшегося в фильме (Смоктуновского):
- Кеша, сделай как-нибудь так, чтобы к тебе пришел этот корреспондент, не могу я сейчас с ним заниматься.
- Хорошо, говорит, сделаю. Но только снимите мне на денек хороший номер в гостинице «Кавказ», я его приму там.

Дали Иннокентию хороший номер с красивым телефоном, с картиной, где изображен натюрморт с грушами. И когда все было готово, он говорит: «Можете приглашать».

Корреспондент входит. Иннокентий в этот момент как бы разговаривает по телефону (отключенному), устраивает кому-то разнос, и фамилии называет известные, московские. Потом обращается к корреспонденту:
- Ну, что тебе надо? (Вот так, грубо, на «ты»).
- Ой, извините, пожалуйста, я бы хотел взять у вас интервью.
- Ну, давай, начинай. Погоди только, я еще не завтракал.

Нажал кнопку. А там все было подготовлено. Принесла ему работница бутылку водки, закуску (в действительности, в бутылке была вода). Спрашивает корреспондента:
- Ты будешь пить?
- Нет – нет — нет.
Наливает себе стакан, выпивает, подходит к натюрморту, отламывает грущу, которая была там пристроена, кусает ее…

Корреспондент был не в себе от увиденного. Кешка потом говорил, что тот так и не понял, что его сильно разыграли.

Потом разыграл он и самого Бергункера. Была сцена в воде, Кеша говорит: «Я не умею плавать». А снимать-то надо. Подстраховывали его по всякому, а он уловил момент, нырнул под пирс, где проходила съемка, и вынырнул с другой стороны.

Какая тут началась паника! Увидев все эти реакции, Иннокентий остановился, прекратил розыгрыш. Адольф Самойлович ему: «Ну что ты со мной делаешь, погубить меня хочешь!». Потом с этим фильмом уехали в Ялту.

Филиппов
Адмиралтейский проспект, где стоит дом,  в котором я жил, до войны назывался проспект Рошаля. В доме 10 на этом проспекте была школа №14,  я в ней учился. Во время войны дом передали военным, а после войны в нем сделали институт, там работала жена Юры Филиппова (сына известного артиста). Он написал книгу воспоминаний о своем отце, Сергее Филиппове. Для названия взял слова из комедии, где играл его отец: «Есть ли жизнь на Марсе…»  В книге много рисунков, они  все его, Юрки. У меня есть эта книга, надписанная автором.

Юра много работал с нынешним американским президентом, Трампом, участвовал в проекте «Трамп-Тауер». Я видел этот дом, — прекрасно все сделано.

Валентин Пикуль
Пил он по-черному, часто мы с ним напивались. И бил он жену свою, Маринку, сильно бил. Говорю ему:
- Ну что ты делаешь!
- А что она мне перечит!
Бил ни за что, — не потому что она гуляла, а просто были у него такие дурацкие заморочки.

Как-то спросил его:
- Валь, скажи, а как ты начал писать? -  неплохо пишешь.
Он говорит:
- Меня научил этому Казимир Валишевский.  Это он мне все дал, я зачитывался его книгами. Если вникнуть в мои записи, в них можно увидеть Валишевского. Конечно, и у меня башка работала. Да и сейчас, когда пьяный, могу еще что-то написать.

У молодой хозяйки
Был фотограф у нас, Зегер Аркаша, человек известный. Сейчас он живет в Германии, в Берлине. Совершенно разрушенный человек, ослеп, ноги не ходят. Меня он младше на три года (ему 85). Звоню ему иногда, говорит, что хотел бы приехать…

На станице Карпинская (местные звали ее Карпино) мы жили с Аркашей в частном доме. Хозяйка — молодая вдова, сын во второй класс ходил, и бабушка старая с ними жила, которая никогда никуда с этой станицы не уезжала. Шолохов жил в Вешенской, но родился он в Карпинской. Там жила его родная сестра Мария Бабанская, управляла совхозом. Местные жители, казаки, ее не любили, как не любили и самого Шолохова, они считали, что он украл «Тихий Дон»…

Так вот, в той Карпинской у нас были натурные съемки. Снимались Хитяева,  Матвеев, Дорофеев (играл старого человека). Однажды после съемки пришли домой, видим, за столом сидит хозяйка и какие-то люди. Хозяйка подошла к нам, говорит:  — Приехал уполномоченный со своими людьми, они уйдут, а он м.б. останется здесь. У нас тут не хватает места, к вам в комнату придется поселить. — Ну хорошо, говорю. Потом решила иначе — нет,  я приду в вашу комнату спать, там диван есть отдельный. Иначе мне трудно разложить и бабушку и сына. Так и договорились.

Мы все посидели, выпили. Главный приехал к ней что-то проверять, хозяйка работала бригадиршей, а он по партийной линии. И вот, смотрю, тон его разговора стал принимать определенные черты. И когда мы отправились спать, вдруг почувствовал спросонок, что  кто-то тут подходит ко мне. Я понял, что это тот самый уполномоченный. Говорю ему – Ты что? Он извинялся, говорит, что не туда попал, и ушел.

Утром встали поздно, а он все лежал, не вставал. Рассказал Аркаше. Он говорит, — это же хороший сюжет, запиши! Я записал.

Случайная встреча
Натуральные съемки по к/к «Голубой лед» завершены. Прощай, уютный бассейн, где были основные кадры. Гостиница «Пирита», Старый Томас, Толстая Маргарита и сам город Таллин для нас был гостеприимным, а вот для советских туристских обдирал как их называли  эстонцы, чужеродный. Мы хотели узнать происхождение его названия. Местные знатоки трактуют его как Датский город, по-датски он Таллилин, но это лишь версия. Нам оставалось поклониться ему, погрузить на платформу спецтехнику. На прощание, на память купить  Выру Валгу, ликер Старый Таллин и прочие вкусности производства фабрики «Калев». Поезд мчал нас в центр Белоруссии, в г. Минск.

В Минске дирекция кинокартины фрахтует замечательный дворец Культуры. Теперь, уже  спустя время, описать в деталях его не могу, однако впечатление от его величия осталось.  К съемкам приступили сразу, т.к. нужно было давать полезный метраж, да и рент дворца внушительный. Администрация постоянно об этом напоминала и требовала.

Моя электростанция была не задействована, там энергии дворца хватало для операторского освещения. Я стал помогать в отборе массовки ее бригадиру. Кстати, мы были поселены с ним в один двухместный номер, звали его Виктор. Как выяснилось, он был большой знаток дела по привлечению в кадр статистов, особенно женского пола. При записи, он снабжал их талонами, которые после съемок подписывал, после чего бухгалтерия выдавала деньги. Вознаграждение за то, чтобы быть в кадре, составляло от трех до четырех рублей. Сумму Виктор, как правило, определял по их лицам.

Одна из статисток мне улыбнулась, моя мгновенная реакция привлечь ее на свою сторону и я попросил Виктора подписать ее талончик, он подписал 4 рубля.

Наша с дамочкой съемная церемония закончилась. Мы пошли в гостиницу.  Она была рядом и, видимо, принадлежала данному Дворцу. Жил я на первом этаже. Когда мы вошли в номер, поинтересовался именем моей спутницы. Она Наташа, и ей ужасно не понравился мой номер. Мое предложение присесть она отвергла, сказав, что желает пойти в ближайшее кафе. Я удовлетворил ее желание. Когда мы обратно пошли на выход, дежурная по этажу окликнула меня, назвав киношником и в строгой форме заявила, что у них не принято водить посторонних в номера, а если это по рабочему дело, то только до 10 часов вечера. Оставалось где-то около трех часов.

Тогда Наташа, прослышав мой разговор с дежурной, взяла меня за руку, сказала ей: «Гуд Бай, — охраняй себя, если кто-то захочет тебя увезти», добавив при выходе: «в чем сомневаюсь». Выйдя на простор, где уже назревали сумерки, вдруг властно сказала мне: «Если ты не против, пойдем со мной. Вначале зайдем, отваримся в магазине. Отсюда до моего дома и туда, куда мы идем, две остановки автобуса ».

Мы шли пешком. Наташа сказала, что мы пойдем в квартиру ее подруги. Как бы с сожалением, она сказала, что подруги в Союзе нет, она в Америке, — если заинтересуешься, то много чего узнаешь. Про нее мало кто слышал, а вот о ее муже, думаю, знают большинство в мире. Далее она перевела разговор на себя. Она стюардесса, рейсы, как правило, на Восток — Владивосток, Хабаровск, иногда Чита.  — Мой муж… — сделав паузу, многозначительно сказала: «Да, я замужем, он летчик и сейчас он, и его команда, в г. Дели, вернется завтра вечером, в 19:00. А завтра в 16:00 я лечу в Хабаровск ».

Так мы дошли до магазина. Оглядев прилавок, я уже мысленно выбрал себе кое-что по вкусу. Мне было важно, что выберет себе Наташа. Я одобрил ее вкусы, хотя выбор был скудным, сказывалось вселенское правление Леонида Ильича. Продавец все достойно нам упаковала. Наташа достала из сумочки хорошего вида кошелек. Увидев ее намерения, я сказал, что достаточно богат и тут же внес озвученную продавцом сумму. Меня удивило, что кассовый аппарат стоял тут же на прилавке.

Мы вышли из магазина, прошли еще один квартал, подошли к пятиэтажному дому. Наташа сообщила, что это и есть ее особняк. Поднялись на третий этаж,  остановились у дверей квартиры, однако Наташа уточнила, что это квартира подруги, но ключи у нее дома, она живет этажом выше. Оставила меня, а сама пошла за ключами. Вернулась быстро. Войдя в квартиру и включив свет, я увидел сильно захламленную кухню. Наташа указала проход в комнату. В комнате было затхло. Включив свет, открыв окно, я огляделся вокруг. В глаза бросился совместный портрет мужчины и женщины.

Меня сильно удивил облик мужчины, лицо женщины было обычное, отметил лишь, что довольно симпатичная. Увидев мой пристальный взгляд на портрет, Наташа спросила, знакомо ли мне лицо этого человека, в свое время публикаций о нем было достаточно. Что-то нелепое возникло в моих мыслях, но ни к чему конкретному я не приблизился.

Наташа стала организовывать наш быт, и в первую очередь, стол.  Где-то нашла скатерть, вымыла тарелки, выставила из буфета фужеры. Все, что мы купили, поставила на стол. Из алкоголя, это была Старка, а из вина, заманчивая этикетка «Масандра» и  ниже Мадера, 18%.  Она налила мне в бокал старки, себе Мадеры, заявив, что  перед рейсом завтра будет проходить тест на алкоголь и выпьет очень умеренно. Стоя, подняла фужер и сказала: «Давай выпьем и помянем американского чудака Ли Харви Освальда, что на портрете и пожелаем моей подруге Марине достойно прожить в США».

Это было неожиданно. Я мало знал об Освальде. Знал, что он был моряком на военном судне, дезертировал с него, женился на русской девочке, как обратно попал в Америку, как стрелял в Кеннеди и при расследовании комиссия Уорена пришла к выводу, что он был не один, их выводы навели на Советский след. Это все, что я знал об Освальде. Наташа открыла ящик в секретере и выложила папку, в которой были листы бумаги, с разнообразными образцами оружия, винтовок со всех стран с разрешающими их способностями, скорострельности, дальности убойной силы, компактности. Увидел там даже винтовку Мосинскую. Среди других бумаг были сверху заснятые сближающиеся магистрали, вливающиеся в одну линию, причем  это, видимо, было снято в разных городах.

Наташа все комментировала. Говорила, что Освальд грезил мечтой убить самого главного представителя американского государства, заявлял, что этого он будет добиваться даже ценой своей собственной жизни. Подчеркивал, что действовать будет в одиночку. Видимо, Герострат был  его вдохновителем и кумиром.

После моего беглого осмотра, Наташа сложила бумаги, как они были, и поместила обратно в секретер. Села рядом и спросила, что я думаю об этом. Добавив, что она не хочет, чтобы я распространялся об увиденном и услышанном. Заверил ее, что даже словом не обмолвлюсь.

За нашу удивительную встречу мы еще не один раз выпили и, так как время  уже было ночное, Наташа, достав чистое белье, предложила отойти ко сну. Относительный покой был сродни тому, как при знакомстве с Освальдом и Мариной.

Встали мы уже в полдень. Наташа торопила меня, и я немытый, не приглаженный попрощался с ней. Уже в гостинице принял душ, узнал о съемках, выпил оставшуюся Старку, которую там оставлять было нельзя Было ощущение, что вчерашние вечер и ночь я прожил между явью и сном.

1969 г.

Вне сценария
Режиссер Венгеров снимал картину «Строговы».  Полтора года ее снимали в Вышнем Волочке. Картина о том, как устанавливали Советскую власть в Сибири. Из актеров – Люся Хитяева и Витя Павлов. Местность – озеро, село Озеряево… — Ну какое там село! – один дом нежилой, да церковь разрушенная. Озеро небольшое, от берега до берега метров 300,  а в длину – 500.

Был там такой эпизод, — он выходит из озера, а Люська с винтовкой хочет его убить. Венгеров говорит – ребята, давайте, сосредоточьтесь, чтобы было все замечательно. Это финальная сцена, для меня очень важная.

Витька начал выходить, Люська стоит с винтовкой, момент напряженный, .. И вдруг оттуда, с другой стороны, кричат: Витя-я-я! И эхом разносится: а-а-а! Все замерли, молчим. Неожиданно Витька повернул голову, кричит,  – И что? Венгеров:  — Молчать! А оттуда кричат: водки нет, только: « Старка! Брать?»

Пили там много, непьющим был разве что Сева Сафонов.

Картина «Людмила»
25 килограмм тротила можно сложить елочкой, поджечь и греться, он не взрывается. По инструкции, мы сжигали и по 50 кг, — все лишнее необходимо было уничтожать.

На картину «Людмила» нам выдали 800 кг тротила, детонирующий шнур, метров 300, имитаторы взрыва артиллерийских снарядов, и все это было в моей машине. Проезжали Москву. Разворачиваясь возле Кремля, я подумал, что было бы, если бы все это сейчас рвануло.

Людмила, о которой фильм, командир бронепоезда. Снимали в городке на берегу Буга.  Хороший городок, у меня там две женщины были. Одна хохлушка, другая русская. Забыл, как город называется, но он известный, очень известный. А рядом, километрах в 50-ти был город Бердичев.  Мы проехали через весь этот город. Я обалдел, насколько он красив. Никогда раньше не видел таких городов, он меня просто покорил.

На Дерибасовской
В Одессе для съемок перекрыли Дерибасовскую, пустили только пешеходов, которые были нужны как статисты. Актер идет, цепочку на пальце крутит. А наша машина была задрапирована, оператор Федосеев Валера прорезал дырочку, чтобы можно было снимать и чтобы не видели, что это съемочная машина. Идет человек, останавливается и ждет, когда с другого конца режиссер прокричит: «Стоп!». Потом идет обратно.

Толпа народу собралась, местные. Одна баба другую спрашивает: «Вы обратили внимание? – На том берегу идет человек, машет себе на пальце какую-то ерунду, потом останавливается и идет обратно. – Что это может быть такое?»  — Она говорит: «Да это сумасшедшего водят. И не знают, куда его сдать».

Криминальный авторитет
Бывает, ко мне подходят люди и начинают задавать какие-то вопросы. Так было в Вышнем Волочке. Мы только приехали, только разобрались, друзья у меня там есть, нас уже поселили, и было с собой что-то выпить. Пошел я зачем-то вниз, и вдруг подходит ко мне парень лет тридцати, говорит,
- Слушай, вы что сюда приехали?
- Да вот, снимаем картину.
- И что будете делать?
- Работать, снимать, да и все, что для этого нужно.
- Слушай, а ты будешь рассказывать мне, как вы это делаете?
- Пожалуйста, если тебе это интересно.
- Давай с тобой поговорим, пошли в ресторан при гостинице.
Говорю:
- Я не намерен сейчас…
- А ты меня не обижай, я тебе еще пригожусь.
- Да не хочу я тебя обидеть.
Он мне на ты, я ему тоже.
- Ну, пойдем.
Заходим. А там, оказывается, место для него уже приготовлено, за столом сидят еще какие-то ребята. Один симпатичный такой мужик, тоже лет тридцати, а может и меньше.

Со мной все познакомились, спрашивают, — а откуда ты Игоря знаешь? А знаешь ли ты, что он первый человек здесь?  — Запомни это!
- Хорошо, я запомню.

Пришел этот Игорь, за ним официантки, на стол поставили еще закуски и выпивки всякой (тогда пили только портвейн, водку не пили). Я с ними стал выпивать. За мной пришли мои ребята :
- Генка, ну что ты не идешь?
- Приятеля встретил, говорю, давно не виделись

Меня оставили в покое.  Так вот, оказалось, что весь Волочек держал в руках этот человек. Для Москвы это как у нас 101-ый километр, куда высылали нежелательные элементы, и в криминальной среде он был авторитет. Это был 1955-ый год.
***
С Юрой Соловьевым, когда мы были в Махачкале, произошел такой же случай.  Мы поселились в гостинице «Космос», на четвертом этаже. Горячая вода туда не доходила. Однажды подходит ко мне один парень. Я сразу понял, что не просто так подходит. И, опять-таки, ко мне, не к кому-нибудь, и говорит:
- Слушай, вы из кино?
Я говорю:
- Да.
- Очень хорошо, я хочу все знать о кино.
- Ну, все тебе никто не расскажет.
- Пошли со мной.
- Куда?
- Пошли, говорю. Пошли мы вниз, опять-таки, зашли в какое-то кафе. Говорит:
- Меня зовут  Мурат. Если кто-нибудь, мало ли кто здесь  скажет что-то не то, ты говори, что ты брат Мурата.

Через какое-то время наша бухгалтерша мне говорит:
- Ген,  ты можешь меня провести туда, где котельная, где наш реквизит, там есть душ, хочу, наконец, под нормальную воду. Проситься на другие этажи не хочу, а там, говорят, очень хороший душ.
- Ну, пошли.

Был у меня золингеновский нож, взял я его с собой. Когда его выбросишь, он становится длинным. Очень красиво сделано, немецкая фирма, — Золинген, очень известная.

Сижу, жду, пока она моется. Заходят три парня, ко мне подходят, один из них спрашивают:
- А что это вы тут делаете?
- Да вот, у меня тут человек моется.
И что-то он мне такое сказал, потом увидел, что у меня в руке нож
- А что это, пика у тебя в руке?
И начал он мне говорить что-то совсем непотребное. Двое молчат, а он говорит. Я ему:
- А ты знаешь, что Мурат мой брат?
Все трое так и присели.
- Тогда ты пойдешь с нами.
- Зачем?
- Мы братьев своих не бросаем.
Я говорю:
- У меня дамочка здесь моется.
- А мы дамочку твою подождем, пригласим ее тоже.

Когда бухгалтерша вышла, я говорю:
- Вот, нас пригласили в гости.
- Да ты что!?
- Не хочешь, не иди.
А один из них говорит:
- Девочка, дамочка, мы к вам хорошо относимся, потому что знаем вашего спутника.

Мы зашли, там было близко, поднялись на второй этаж. Квартира была как антикварная, все было в ней такое красивое! На столе ничего не было, но они тут же достали дагестанский коньяк.
- Садитесь.

Ну, о чем нам говорить? – Мы говорили о кино, они нас расспрашивали. Потом проводили нас в гостиницу наверх, все было в порядке.

Не знаю, похож ли я на человека, к которому могут подойти подобные люди.
***
Был еще один подобный эпизод.
Где-то в 70-е годы, мы ехали на картину «Моозунд», в Минске снимали ее. Проехали всю Эстонию, Латвию, Литву, и где-то остановились, зашли в кафе.  И вдруг из-за столика выбегает парень, такой здоровый, и ко мне:
- Ты что, выскочил уже, что ли?
- Как видишь.
- Ну, а тот где?
- Тот пока еще чалится. – что мне еще оставалось делать!
- Хорошо, слушай, ты меня найди обязательно, и убежал.
Это был какой-то город, Раквери может быть. Потом мы сразу уехали.

Трагическая история
1970 год, первый съемочный день. Мы ехали из Махачкалы в Черкей, где проходили съемки. За рулем мой приятель, а я тогда был старший. Остановились, он говорит:
- Ген, что-то не могу ехать, мне плохо, не знаю, отчего.
- Ну, давай, я поведу.
Я сел за руль автобуса, и мы поехали на место съемки.

Приехали в Чегет. Там склон был, небольшой, градусов 30, может даже меньше. Машину поставил рядом с грузовиком, еще какая-то машина там стояла. Все это наши машины, которые мы заказали. Поставил, включил заднюю передачу, ручной тормоз. Надо было положить под колеса камни.  Водителю говорю: — машину я тебе перегнал, но камни таскать не буду. Найди, положи под колеса.

Он нашел, положил. Моя машина стояла наверху, я пошел к ней. Завел, стал прогревать. Актеры начали репетицию.

Пока ехал, купил пучок лука, а хлеба у меня не было. Парень, с которым мы приехали, подошел ко мне. Спрашиваю:
- Хочешь свежего лука?  — У меня есть, вот только хлеба нет.
- У меня есть, сейчас принесу.
- Как у тебя, все нормально?
- Нормально. У меня в машине Володя сидит, пишет что-то.
Вернулся, принес хлеба. Мы едим этот лук и хлеб, вдруг слышим крик: «Машина! Машина!». Машина с администратором покатилась под уклон

Был там арык, по которому текла вода. Сначала машина катилась вдоль арыка, а потом и скатилась в него. Володька еще раньше выскочил и бежал как-то беспорядочно. Потом писали, что он хотел спасти машину. – Нет, ничего он  такого не хотел, видимо был в шоке. Машина догнала его, сбила в этот арык, раздавила, сразу насмерть. Валя, наш гример, рассказывала, что видела его глаза, когда он бежал, они были ненормальные. Бежал навстречу  смерти.

Приехала из Буйнакса милиция, Володю увезли в городской морг.

А Юрке [Соловьеву] все равно надо было снимать фильм. Тогда он назывался «Прорабский участок», потом назвали «Взрывники». Я этот фильм не видел, даже не знаю, вышел ли он?

Буйнакс – город известный. Незадолго до нашего приезда там прошло землетрясение, которое разрушило 80% строений.

Взрывы
Я работал пиротехником, Обычно взрывами занимались вдвоем или втроем. Иногда я уезжал, на мне была еще и машина пиротехническая.

…Подходит ко мне оператор, говорит:
- Гена, надо сделать, чтобы из этого паровозика дым пошел именно так, как я хочу.
Я говорю ему:
- У меня старший пиротехник, он тебе все сделает.
- Нет-нет, у него так не получится.

Но я уехал, и мой работник все сделал замечательно. Вообще, я приветствую тех, кто что-то может делать лучше меня.

Когда я был в Америке, мне нужно было там взорвать две машины. За это мне заплатили три  тысячи долларов.  Каскадеры были американские, но за взрыв американцы запросили очень большую сумму. – А я за 3 тысячи хоть все их машины взорву, если это надо будет. Для этого нужны воспламенители, солярка, бензин – и все. Такими средствами я могу взорвать что угодно в закрытом помещении, потому что знаю, как распространяется взрывная волна, у меня все это в голове есть.

Была картина «Завещание профессора Доуэля».  Главный пиротехник не догадался сделать, как надо, а у меня получилось. Это была хорошая для меня картина, мы ее снимали в Сухуми.

Выстрел
В Новороссийске снимали фильм «Цемент», где Армен Борисович Джигарханян был в главной роли. Вся милиция, которая нас охраняла, приносила вино и коньяк, чтобы мы помогли получить автограф известного артиста.

У нас там в ходу были маузеры. Маузер – шикарный немецкий пистолет. На съемках стреляли из него холостыми патронами. Среди охранников был старший лейтенант милиции по имени Петя. Он заинтересовался пистолетом, — дайте хоть один раз из маузера стрельнуть! – Ну, говорю ему, пожалуйста, ты же милиционер, — на, стреляй.

Однажды мы поехали на Степдолину, — так называлось место, где цемент добывали. От Новороссийска километров 30 наверно будет. Поехали, сняли все что нужно, возвращаемся обратно. Еду я, а маузер лежит у меня сверху, на передней панели. Он нам на съемках хорошо пригодился. Я веду машину, вдруг вижу, — впереди несколько автобусов и милиция, что-то там проверяют. И вижу, Петя, старший лейтенант тут же. Принимаю вправо, останавливаюсь. Он подбегает, — Здорово! — руку мне трясет. Увидел маузер.
– Слушай, говорит, дай я стрельну сейчас.
- Да ты что! Вас тут много, а те, другие, ничего не знают.
Но по глупости дал я ему пистолет. Он выстрелил вверх, потом сразу второй раз. Что тут началось!  Как уж он от этого отделался, я не знаю. Но ситуация получилась как при нынешних теракта

Записал  О.Ханов,  20.05.2017

Автор: Костенич Геннадий Федорович | слов 6681


Добавить комментарий