Любопытство – не порок
Русская пословица

Особенностью 1958 года было то, что к месту отпуска ехать было не надо – мы уже были в незнакомом краю, когда садились в поезд, который, с трудом одолевая затяжные подъемы, вез нас с Валерием в Тбилиси. Именно там мы сделали первую остановку, чтобы походить по городу и посмотреть на него. Для меня это был первый и последний раз, когда я побывал в Тбилиси, если не произойдет что-то сверхъестественное, и я не побываю там на старости лет опять.

Нам понравился город, живописно расположенный в горах, мы побродили по базару, восхитились его богатством. На цены мы не смотрели, так как не собирались ничего покупать. Чувствовали мы себя в Грузии прекрасно. Люди были жизнерадостны и гостеприимны, да и погода стояла как на заказ – солнечная и тихая.

Подошло время обеда, и мы отправились в ресторан на горе Давида (бывшая гора Сталина). Мы знали после нашего визита в Батуми, чего следует ожидать от грузинской кухни, но, странным образом, именно после Батуми я полюбил острые блюда, насыщенные специями.

Мы сели за столик на четверых и заказали по шашлыку. Тут к нам за столик попросился майор с женой и маленькой дочерью. Они тоже заказали каждому по шашлыку, и мы принялись болтать в ожидании блюда. Прошло минут пятнадцать, и вдали показался наш официант, несущий два подноса. Даже с первого взгляда было видно, что на каждый шашлык ушло не менее полутора килограммов баранины. Наш майор побледнел и подозвал официанта. «Скажите, а можно нам отменить заказ, нам хватит одного шашлыка?» – «А я один и заказал, – спокойно ответил официант, – я знал, что больше не потребуется»

Нам с нашим молодым аппетитом такое раблезианское блюдо оказалось в самый раз. Мы наслаждались великолепно приготовленным мясом и вином, которое выбрал для нас по нашей просьбе официант. Терпкое ароматное красное сухое грузинское вино делало наш обед еще прекраснее. Вид с горы был очаровательный. Улицы сбегались сюда, как ручейки, люди спешили по ним сплошным потоком, современного транспорта почти не было видно. Легко было себе представить, что находишься в старом Тифлисе.

Если я правильно помню, мы не останавливались в Тбилиси для ночлега. Причиной тому был все тот же дефицит мест в гостиницах, а предлагать взятку мы не могли из-за ограниченных средств и неумения это делать.

Полковник Виктор Юрьевич Татарский, о котором речь пойдет еще нескоро, однажды прибыл в Сочи в разгар курортного сезона с женой. На стойке в холле гостиницы красовалась капитальная, тисненая золотыми буквами и заключенная в бронзовую рамку табличка «Мест нет». Он подошел к дежурному администратору и протянул документы, вложив в них предварительно двадцать пять рублей. Администратор развернул удостоверение личности и, покачав головой, вернул документы обратно. Тогда Татарский вложил пятьдесят рублей и снова подал документы. «У вас багаж с собой? – спросил администратор, – оставьте его прямо здесь, а сами идите в ресторан. Пока вы пообедаете, мы приготовим номер».

Номер им выделили отличный, с видом на море. Взятка в СССР была уголовно наказуемым деянием, но врученная правильно нужному человеку творила чудеса.

Вечером того же дня мы снова погрузились на поезд с нашими рюкзаками и отправились в следующую закавказскую столицу – в Баку. Там жила семья нашего сокурсника Максимова, и мы взяли его адрес. Когда мы прибыли, сам Максимов оказался дома – в отпуске. Нас приняли радушно, и мы могли бы провести там хоть весь отпуск, но впереди у нас был еще длинный маршрут.

Вместе с Максимовым мы побродили по городу, посетили танцплощадку. Танцы в Баку были организованы оригинально: за весь вечер оркестр играл три танца – танго, фокстрот (быстрый танец) и вальс. Конечно, каждый номер тянулся бесконечно, навевая откровенную скуку.

В тот вечер, когда мы посетили танцплощадку, скука была нарушена. На горизонте вдруг вспыхнуло яркое пламя. Оркестр остановил игру, все присутствующие скопились у края площадки, пытаясь угадать, какой нефтепромысел горит. У каждого в семье или среди друзей были нефтяники, поэтому интерес не был праздным. Скоро было установлено, что пожар находится далеко в море, все успокоились и продолжили танцы.

На следующий день в местной газете мы прочли, что причиной пожара был прорыв газов со дна моря, которые самовозгорелись от трения о воздух. Произошло это вдали от промыслов, так что никто на этот раз не пострадал

На танцах я познакомился с девушкой, которую и проводил ночью в Старый город. Мы стояли, не решаясь расстаться, когда моя новая подруга вдруг велела мне уходить побыстрее. Я и сам уже заметил, что на углах улиц, образующих перекресток, где мы стояли, появились неясные мужские силуэты. Я был один, надо было отступать, не поддаваясь панике. Я попрощался и пошел быстрым шагом в обратную дорогу.

Молодой человек, стоявший на углу, пропустил меня без слова, видимо, у них еще не подтянулись резервы, а вступать в схватку один на один он не решился.

Я был уверен в себе. Тренировки по самбо дали мне это чувство, а мое молодое тело было готово в любой момент к мгновенной реакции. Но в случае, если бы противник напал втроем или вчетвером, у меня не было никакого шанса на успех. Я добрался до дома без происшествий и лег спать с приятным чувством избавления от опасности.

Обычай избивать непрошенных кавалеров был в ходу у парней во многих провинциальных городах и деревнях. Местные «кавалеры» не любили конкуренции. Думаю, что этот обычай сохранился и теперь. Времена меняются, но не так быстро, как бы нам хотелось.

Приятные дни в Баку подошли к концу, и мы отправились дальше. Маршрут продумали заранее, поэтому в числе проездных документов имелись и требования на пароходный билет «Баку-Красноводск». Мы сели на теплоход и очень быстро и без приключений пересекли Каспий.

В Красноводск прибыли рано утром. Солнце косыми лучами освещало бухту, где на воде лениво покачивались невиданные розовые птицы – фламинго. В Красноводске провели всего несколько часов в ожидании поезда. Чувствовалось, что городу не хватает воды, ведь расположен он был на самом краю великой пустыни Каракум. Оттуда исходил горячий иссушающий воздух, непривычный нам.

Мы сели в поезд и отправились в путь, страдая от жары, несмотря на открытые окна. В тамбуре мы познакомились с молоденькой русской девушкой из Фрунзе, которой мы показались таинственно привлекательными.

Мы и в самом деле выпадали из облика местных пассажиров, были молоды и хорошо сложены. По ее представлениям, мы не могли попасть в этот захолустный край без серьезной причины. Пока поезд преодолевал пустыню, где, кроме песка, смотреть было не на что, она поведала нам, что и ее отец служит в КГБ в чине подполковника и участвовал в очень опасных операциях. Бедняжка несомненно приняла нас за папиных коллег. Мы ее не разубеждали. Зачем? Это заблуждение позволяло нам мистифицировать ее и дальше и разнообразить долгую и однообразную дорогу.

Валерий, который любил ясность во всем и до конца, посетил ее во Фрунзе и потом рассказал мне, что ее отец оказался младшим лейтенантом милиции. Так что она нас тоже пыталась мистифицировать.

На станции Кизил-Арват мы купили на платформе местный виноград и долго любовались гроздью. Она была как бы вылита из одного куска материала. Ягоды не висели отдельно, а плотно облепляли друг друга, сливаясь в классический образ новогодней игрушки. Мы такой виноград видели и пробовали впервые. Несмотря на непривычный вид, виноград оказался очень вкусным. Много же усилий он потребовал, чтобы вырастить его в местных условиях.

Места, которые мы пересекали в комфортабельном вагоне, были одной из самых гибельных пустынь Средней Азии. Местные жители – туркмены – являлись по преимуществу кочевниками и жили по средневековым законам, не имеющим ничего общего с цивилизацией в нашем понимании. Так, например, в старину существовал обычай брать девочек в жены в раннем возрасте. Пригодность девочки для брака определялась просто – в нее кидали папаху – местный головной убор – и если она могла после этого устоять на ногах, то годилась в жены. Правда, туркменская папаха шилась из целой шкуры овцы и была довольно увесистой.

Богатая и кровавая история края, помнившего Александра Македонского, Тамерлана и многочисленных менее известных завоевателей, научила местных жителей стоицизму и философскому отношению к жизни и смерти.

Советская власть, за которую именно в этих местах боролся уже упоминавшийся киногерой товарищ Сухов, усердно подгоняла местных жителей под ранжир обыкновенных советских людей, но старый уклад жизни и местные обычаи не ушли, они лишь слегка были прикрыты привычной советской фразеологией. В глубине души туркмены оставались людьми, которые твердо знали, что всякая власть – временна, а пустыня – вечна.

Жители Средней Азии вообще показались нам гораздо меньше затронутыми идеологической обработкой, чем обитатели центральных районов России. Сказывалось, очевидно, свойство любой централизованной системы сосредотачивать усилия и ресурсы в центре и уделять периферии то, что осталось.

Панорама Туркмении, а затем Узбекистана медленно разворачивалась перед нашими глазами. Чем дальше мы двигались на восток, тем более обжитыми становились земли. Появились сельскохозяйственные поселки, время от времени мы проезжали города.

Незаметно добрались до Самарканда, который являлся промежуточной целью нашего путешествия. Самарканд (древнее название – Мараканда) – один из древних городов, всего на 400 лет моложе Рима. Долгое время он был столицей государства Тимура и Тимуридов, которые оставили после себя замечательные памятники архитектуры: Регистан, Гур-Эмир, Шахи Зинда.

Мы походили по всем этим памятникам. Опытные гиды показали нам остатки обсерватории Улугбека, где он проводил наблюдения за звездами и составил звездный атлас, содержащий более 1000 звезд с точными их координатами.

Побывали мы и у гробницы Тамерлана (Тимура), «хромого тигра» Азии. Существует поверье, что тот, кто откроет могилу Тимура, тот вызовет большую войну. Совпадение это или нет, но последний раз гробницу вскрывали для археологических исследований в июне 1941 года за два-три дня до начала Великой Отечественной войны.

В довольно тускло освещенном подземелье мавзолея Гур-Эмир лежат накрытые массивной плитой из зеленого нефрита останки человека, который был прозван некогда «бичом божьим», завоевателя и покорителя многих стран и народов. Один из его внуков – Улугбек – был крупным ученым своего времени, другой – Бабур – основателем династии Великих Моголов в Индии.

Сейчас трудно вспомнить, сколько мы пробыли в Самарканде. Может быть, три дня. Город этот оставил сильное впечатление своей древней красотой и богатой историей.

Но путешествие наше продолжалось. Мы сели в самолет (на этот раз за свой счет) и улетели в Таджикистан, потому что там мы планировали обновить наши ружья и добыть первые охотничьи трофеи.

Конечно, мы начали со столицы. Город Душанбе («Понедельник» в переводе) всего два года назад вернул себе древнее имя, отказавшись от имени Сталинабад. С первого взгляда было видно, что до Самарканда столице Таджикистана далеко. Ведь до 1925 года Душанбе был просто кишлаком, четыре года побыл Дюшамбе и стал Сталинабадом. Но, как и подобает столице республики, город имел университет, Академию наук, здание Совета Министров, вообще, все атрибуты столичного города.

Знакомых у нас в городе не было, поэтому мы зашли к Ученому секретарю Академии наук и прямо спросили, куда бы нам податься, чтобы «посмотреть край».

Он дал нам письмо на научную станцию в Оби-Гарме, где нас гостеприимно приняла женщина, бывшая единственным штатным работником станции. Мы побродили по окрестным горам два дня, но это было нестерпимо скучно, и мы вернулись в Душанбе.

Когда мы стояли на центральной площади, размышляя, что предпринять, к нам подошли две симпатичные девушки и после короткого разговора-знакомства предложили остановиться у них. Жили они вдвоем в одной комнате в многоквартирном доме, что само по себе было редкостью: холостяков в СССР не баловали и размещали обычно в общежитиях. Девушки эти работали в Гидрометслужбе.

Благодаря им мы стали участниками уникального события – празднования 25-летия Гидрометслужбы Таджикистана – и получили памятные значки. Думаю, немного найдется сейчас на планете живых участников этого торжественного заседания.

Мы прожили у гостеприимных хозяек дня три-четыре и засобирались на охоту. Попасть в Тигровую балку мы не могли, слишком близко от границы. Да, кроме того, нас заверили, что последнего тигра там видели лет сто тому назад.

Когда король Афганистана приехал туда на охоту в 50-е годы, то пришлось взять из зоопарка дряхлого старого тигра и провести его мимо засады, чтобы высокий гость смог добыть ценный трофей. Егери еле успели отвязать веревки, когда король выразил желание полюбоваться своей добычей. Но для нас никто не стал бы организовывать такую охоту.

Здесь уместно вспомнить, что Афганистан был первым государством, установившим дипломатические отношения с Советской Россией. Отношения эти были дружественными долгое время, пока идеологам СССР не пришла в голову бредовая идея ускорить исторический процесс в Афганистане, а лидерам США – не менее бредовая мысль помочь Афганистану против СССР. Последствия этой непродуманной политики великих держав мы и пожинаем до сих пор.

Попытка построить в Афганистане социализм была такой же утопией, какой являются разговоры нынешней администрации США о построении демократии западного толка в Афганистане или Палестине. Всякий овощ должен сперва созреть, а уж потом быть съеденным. Незрелые же овощи вызывают изжогу.

По совету знакомых в Душанбе в качестве стартовой точки мы выбрали районный центр – село Ленино, расположенное на реке Кафирниган, и отправились туда автобусом, обещав вернуться дней через десять.

Районный центр Ленино оказался большим кишлаком с базарной площадью. Сюда дважды в неделю жители окрестных кишлаков свозили овощи, фрукты и охотничью добычу на продажу. Как мы вскоре убедились, единственным транспортным средством были ишаки, почитающиеся почти нечистым животным.

Владелец поклажи после разгрузки мало заботился о судьбе животного и старался от него избавиться. Поэтому по поселку всегда бродило множество брошенных «знатоков Туркестана». Начиная часов с одиннадцати утра, они принимались громко кричать, приветствуя полдень. Для местных жителей ишаки эти были обузой, но убивать животных без причины (в отличие от людей иной веры) – большой грех, и жители поневоле смирялись.

Конечно, на базаре не было и не могло быть свинины, мяса строго запрещенного Кораном для мусульман. Кабанов в горах водилось множество, но таджики стреляли в них только по необходимости и бросали туши, не приближаясь к ним. В лучшем случае, если в кишлаке жил русский, таджик мог сказать ему: «Иван, я кабана стрелял, иди возьми». По убеждению местных жителей русские ели все.

По-русски местные жители говорили с трудом, а некоторые вообще не говорили ни слова. Но ведь и мы ни слова не знали по-таджикски.

Н.С. Хрущев возлагал большие надежды на рост свиного поголовья при решении проблемы снабжения населения мясом. Более того, в мае 1957 года он выдвинул программу утроения производства мяса в стране за 2-3 года как составную часть программы «Догнать и перегнать Америку!»

Услужливая партийная пресса откликнулась на призывы лидера. В газете «Правда Таджикистана» (в те дни было много «правд») была помещена статья «Больше свинины в Таджикистане!» Были даже сделаны попытки организовать на местах свиноводческие хозяйства, для чего в доступные для автотранспорта кишлаки завезли поросят.

Обычно эти попытки заканчивались тем, что поросят выгружали в огороженный загон на окраине кишлака, где они и умирали от голода и жажды. В некоторых случаях поросят побивали камнями подростки по наущению стариков. Так бесславно закончилась эта кампания в Таджикистане.

К счастью для нас на базарной площади к нам подошел учитель местной школы, говоривший по-русски. Он пригласил нас к себе, и мы ночевали в его небольшом доме, в котором не было даже второй комнаты, чтобы отделить женскую половину.

Наутро после завтрака хозяин вручил нам записку к своему другу, живущему в кишлаке вверх по течению Кафирнигана, и мы отправились в путь с ценным советом хозяина никогда ни за что не пытаться платить, чтобы не оскорбить чувство гостеприимства хозяев.

Мы путешествовали по долине реки дней десять и никогда не доставали денег, помня завет первого нашего хозяина. Гостеприимство местных жителей не поддается описанию. Думаю, что в этом сказывается и многовековой обычай и заповеди Ислама, по которым всякий гость – это посланец Аллаха.

Дорога вилась вдоль берега реки Кафирниган и местами была такой узкой, что два человека на ишаках не могли разъехаться. Мы шли пешком, держа заряженные ружья за плечами. Мы еще не начинали охоту, но не хотели упустить удобный случай.

На полянке слева от дороги мы вдруг увидели бродящих по траве кекликов – горных куропаток. Опустив рюкзаки на землю, мы стали подкрадываться к ним поближе. Птицы взлетели и прошли прямо над моей головой, когда Валерий, шедший впереди, повернулся и выпустил два заряда дроби прямо в моем направлении. К счастью, я почувствовал, что это может случиться, и упал на землю заранее. Да, охотники мы были еще те!

Мест, пригодных для обитания, в долине было не так много. Там, где были более или менее обширные площадки, обязательно встречался кишлак. Но не все из них были обитаемы. По дороге мы встретили несколько заброшенных селений с покосившимися изгородями, проваленными полами в домах. Господствовало запустение. Мы спросили об этих кишлаках, и нам объяснили, что население было выселено в тридцатые годы «на хлопок», во вновь создаваемые хлопкосеющие районы.

Берега реки были покрыты лесом. Было тихо, только вода внизу журчала, да изредка раздавались крики птиц. В лесу встречалось довольно много змей. Мы видели двух, хотя этих встреч совсем не искали. Они спокойно переползли дорогу прямо перед нашим носом.

Первую из наших рекомендательных записок мы попытались прочесть, группе почтенных стариков в чалмах. Буквы были русские, алфавит был придуман в советское время, чтобы не учить местное население арабскому. Но наше таджикское произношение было таким, что один из стариков не выдержал и прочел сам, хотя и носил очки с толстыми стеклами.

Любопытство стариков было понятно – не каждый день в кишлак приходили незнакомые молодые люди.

Подходя к кишлаку, мы обратили внимание на странное сооружение. От крайнего дома к реке вел выстроенный из камня крытый коридор. Выяснилось, что этот коридор был построен давно для защиты от пуль басмачей. Разрушать его никто не стал, хотя надобность в нем давно отпала. Боюсь, что в наши дни этот ход сообщения опять используется по прямому назначению.

Посещение каждого кишлака проходило по одному и тому же сценарию. Сначала мы находили дом, куда была адресована записка, затем хозяин радостно нас приветствовал и тут же усаживал за стол, то есть за дастархан, расстеленный на полу ковер.

Мы садились в традиционной позе и принимались за угощение, начинавшееся с фруктов, печений и чая. В первом кишлаке мы допустили ошибку и наелись сладостями до того, как было подано главное блюдо. Потом мы поняли, что сладости и фрукты подаются для того, чтобы хозяйка успела приготовить горячее блюдо или блюда.

Таджикская кузня была вкусной и пряной. Но мы уже были приучены Кавказом и поглощали пронзительно острые деликатесы с большим удовольствием. Хозяйка или хозяйки никогда не входили в комнату, где ели мужчины. Они оставляли блюдо у двери и легким стуком давали понять хозяину, что блюдо готово. Исключение составляла русская учительница в одном из кишлаков, которая пообедала с нами, а потом отправилась на женскую половину.

За едой мы вели неспешные беседы, и нам открывался мир, совершенно отличный от всех наших привычных представлений.

Начнем с многоженства. Полигамия широко практиковалась в Таджикистане, несмотря на то, что закон ее запрещал. Для правоверного мусульманина многоженство было одним из установлений Пророка, и нарушать его он не собирался.

Наличие нескольких жен было удобно и тем, что в колхоз на работы посылалась, как правило одна из жен. Сам хозяин не работал никогда (или почти никогда). У него хватало забот по дому.

Некоторое неудобство многоженство представляло для переписчиков населения в год проведения всеобщей переписи населения. Инструкторы советовали записывать в качестве жены только ту женщину, которая была женой по паспорту. Остальные жены записывались как сестры, кузины, племянницы и прочее. Как поступать, когда в паспорте стояло несколько штампов о регистрации брака, даже инструкторы не знали.

За жен, конечно, платили калым. Размер его определялся в зависимости от качества невесты и жениха. Чем моложе была невеста, тем выше был калым. Чем менее образована была невеста, тем выше был калым. За невесту с высшим образованием калым платить никто не хотел.

Необходимость образования признавалась местными жителями, но не для женщин, а для мужчин – до определенного предела.

Все мальчики посещали школу, но идти в институт категорически отказывались. Зачем? Их деды и родители прекрасно обходились без высшего образования. Благодатная природа Таджикистана снабжала их всем необходимым.

Тут интересы местного населения и Советской власти резко расходились. Ведь ленинская концепция предусматривала подготовку национальных кадров, преданных идее коммунизма. Русских, даже если их всех научить местным языкам, явно не хватало. Да они, кстати, не очень и стремились стать полиглотами на службе партии. Им хватало забот и без этого. Кроме того, без местных руководящих кадров коммунистическое строительство выглядело бы явно иностранным вмешательством.

Поэтому местные институты и университеты имели так называемые квоты, согласно которым для русских абитуриентов мест не хватало, а для абитуриентов местных национальностей места имелись в явном избытке.

Свободные места надо было занимать. Поэтому каждую осень местные власти предпринимали охотничьи экспедиции за абитуриентами. Проводился этот поиск в лучших советских традициях. Кишлак оцеплялся войсками МВД, будущие студенты извлекались из потайных мест и отправлялись на учебу, где их держали практически в тюремных условиях, чтобы предотвратить побеги домой. Я знаю, что это звучит неправдоподобно, но так это было.

Совершенно иначе по форме, но аналогично по содержанию проводилось обучение детей на Востоке и Севере России. Там дети оленеводов содержались в школах-интернатах на полном пансионе. Но родители забирали их до окончания средней школы, так как в хозяйстве нужны были помощники.

Подготовленные таким образом национальные кадры надо было использовать, но доверия к их профессиональным знаниям не было. Поэтому ЦК КПСС установил практику, когда руководителем предприятия должно было быть лицо местной национальности, а его первым заместителем – русский. Первый заместитель работал и нес всю полноту ответственности, а руководитель представительствовал. Именно поэтому сейчас Туркмен-баши не дает русским специалистам равных прав с туркменами, но запрещает им выезд в Россию.

Исключения из упомянутого правила бывали, но очень редко. Одним из таких исключений было назначение на пост Первого секретаря ЦК КП Казахстана Л.И. Брежнева в 1963 году. Но он проработал на этом посту всего около одного года. И вернулся в Москву, чтобы свергнуть Н.С. Хрущева.

Места, в которых мы собирались охотиться, были настоящей глушью. Как-то за одной из застольных (заковёрных) бесед я сказал Валерию: «Ну, здесь наши документы никто и не поймет, если придется их предъявить».

Один из присутствующих живо заинтересовался моим замечанием и предложил продать нам полный набор советских документов (паспорт, трудовая книжка и профсоюзный билет) за десять тысяч рублей. Мы еле сумели убедить продавца, что нам документы не нужны.

Но сам факт, что можно свободно приобрести документы в непосредственной близости от границы казался диким.

Постепенно мы поднялись к кишлаку, где нам советовали остановиться для охоты. Наш новый хозяин принял нас как обычно, только в отличие от других попросил меня помочь.

Мы вышли во двор и подошли к высокому дереву, вокруг которого обвивалась виноградная лоза. Я держал таз, а хозяин секатором на длинном шесте отстригал виноградные гроздья, которые я должен был ловить. Тут же насбивал он нам достаточное количество грецких орехов. Наполнить таз фруктами и орехами заняло пять минут.

Это было таджикское отделение рая на Земле! Земля давала все, а если хотелось мяса, то кроме овец в горах водились горные козлы с удивительно вкусным мясом. Одного из них мы и ели за обедом.

Добыл его хозяин, ходивший на охоту с мелкокалиберной (22 калибра) нарезной винтовкой.

Кишлак был расположен на правом берегу реки, а на левом были колхозные посевы или огороды, которые охранял глухой старик-сторож с сыном. К ним мы и направились, потому что посевы эти постоянно травили кабаны, и колхоз был даже рад, что появились охотники, способные хотя бы на время отпугнуть прожорливых зверей.

В сторожке всем нам хватало места у очага. Мы беседовали со стариком и он сказал, что собирается в свои восемьдесят лет снова жениться на молоденькой. Калым был огромный – 800000 рублей, но старик рассчитывал за два-три рейса на душанбинский базар покрыть эти расходы. Впрочем, это могла быть и шутка…

Утром сторожа показали нам чуть выше по склону горы кусты, где кабаны пересиживали дневную жару, чтобы вечером прийти на огороды в гости. Действительно, в полной тишине было слышно доносящееся из кустов повизгивание поросят.

Но утром идти в кусты пришлось бы по совершенно открытой местности; кабаны ушли бы из кустов задолго до нашего приближения. Мы дождались вечера и сели в засаду, но кабаны почуяли наше присутствие и не показывались. По южному быстро стемнело, собственного носа не было видно, и мы отправились спать. Часа через три нас разбудил злобный лай собак. Мы выскочили из дверей на улицу.

Было еще темно, только гребень горы чуть отсвечивал. Как Валерий увидел движение на этом гребне, я до сих пор не понимаю. Но раздался выстрел, и собаки на секунду умолкли, а затем жалобно завыли.

Я похолодел: мне на мгновение показалось, что выстрелом убита одна из собак. Мы зажгли фонарики и пошли вместе с хозяевами на поиск добычи. Идти пришлось недалеко, но опознать трофей мы не смогли.
«Сайра». – Спокойно сказал хозяин. Нашей добычей оказался крупный дикобраз. Долго его экзотические перья украшали потом мою квартиру.

Мы отнесли тушку в ручей и придавили ее камнем. Утром мы разделали дикобраза и потом жарили его мясо и ели. Мясо оказалось вкусное и напоминало гусятину. Сторожа его есть отказались. «А нам можно его есть?» – Поинтересовались мы. «Русские все едят», – невозмутимо ответил старший из сторожей.

Прошло еще дня два-три, и вечером, вернувшись домой после безрезультатной засады, мы застали новых гостей. Человек пятнадцать солдат во главе с офицером, вооруженные автоматами и скорострельными карабинами Симонова, прибыли, чтобы заняться заготовками мяса для войсковой части. Мы взглянули на все наше вооружение – две одностволки 16-го калибра – и поняли, что нам тут делать нечего.

Не помню уже, как случилось, но в обратный путь мы отправились по одному. Я пошел назад, а Валерий остался еще на пару дней. Я шел небыстрым шагом, никого не вспугивая, только орлы и стервятники взлетали перед моим приближением с тревожным клекотом. В одного из орлов на взлете я выстрелил пулей, но, к счастью, не попал. Попади я, и что бы я с ним делал?

Я шел задумавшись, и не сразу обратил внимание на выстрелы, которые время от времени раздавались за моей спиной. Наконец, я услышал, оглянулся и увидел Валерия, который через час после моего ухода отправился меня догонять.

Мы вернулись в столицу Таджикистана дня за два до 7 ноября.

В колонне Гидрометслужбы прошли мы перед трибунами, прокричав привычные лозунги в честь 41-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, а вечером того же дня ели замечательный узбекский плов на квартире одного из сослуживцев наших подруг.

Странно, все ели и хвалили, а я с трудом смог прожевать первую ложку. Я выпил первую рюмку, но и это не принесло мне аппетита. Самочувствие мое ухудшалось, температура оказалась высокой, и вечером того же дня я оказался в военном госпитале.

Таинственное удостоверение сыграло свою роль и на этот раз. Меня положили в офицерскую палату и начали лечение. Диагноз так и не был поставлен ни там, ни позже в Ленинграде. Думаю, что это была какая-нибудь лихорадка, потому что через неделю после моего прибытия в Ленинград болезнь прекратилась и никогда больше не возвращалась.

Срок нашего продленного отпуска подходил к концу, Валерий попрощался со мной и отправился восвояси. Через неделю поехал и я. Срок действия проездных документов истекал, я прибыл во Фрунзе в последний день, взял билет и отправился домой, еще не вполне излеченный.

И снова повторю: не одарен обычный человек даром предвидения. Проезжая по местам моей будущей службы, мы обсуждали с соседями по купэ виденное за окном и пришли к выводу, что люди здесь жить не могут.

Прибыв с запланированным двухнедельным опозданием, я возвратился в Академию, чтобы начать заключительный год учебы.

Далее

В начало