Вера Лагутина вызывает меня в райком комсомола. Привычно вхожу в её кабинет, стою у порога, здороваюсь. Вера сидит за рабочим сто­лом и выговаривает кому-то в телефонную трубку, чеканя слова:
-   Если сегодня у вас не будет готово, то вы, друзья, так и знай­те… Да, да! Пеняйте тогда на себя! И — никаких оправданий! — Вешает трубку, и на её миловидном лице проступает румянец. — Ну, разгильдяи!  Из Области к нам приезжает комиссия, а у них ни стенгазеты, ни лозун­га! А ещё эмтээсовцы! Ох, доберусь я до них! Ты чего там стоишь?

Присаживаюсь на краешек стула. Вера встаёт, прохаживается по ка­бинету, мнёт пальцы рук, хотя в кабинете не холодно. Должно быть, у неё это нервное.
-   Слушай, Зарубин, сколько у тебя несоюзной молодёжи всего?
-   Да человек, я думаю…
-   Думаешь? Надо не думать, а знать! Учёт-то ведётся у вас?
-   Ведётся, — отвечаю я неуверенно, не понимая, куда она клонит.
-   Лучших давай готовь в комсомол. Затягиваешь, а люди разбалты­ваются.
-   Так ведь в колхозе работали, не до того…
-   Ой, горе мне с вами.

Вера вздыхает и снова садится за стол. Смотрится в зеркальце и поправляет причёску, хоть и поправлять-то там нечего: причёска у Веры всегда в идеальном порядке. — Ты лучше мне вот что скажи… — Она понижает голос и, продолжая разглядывать себя в зеркальце, как бы нечаянно, мимоходом, не придавая значения, интересуется: — Ты а курсе того, что Белова не комсомолка? — Спраши­вает как будто спокойно, но я настораживаюсь.
-   В общем-то, в курсе…
-   И это тебе безразлично? — Лагутина смотрит мне прямо в глаза с каким-то недобрым прищуром,
Я отвечаю как можно спокойней:
-   Но дело ведь добровольное.
-   Значит, делай что хочешь, живи как себе знаешь?
-   Нельзя же насильно загонять в комсомол. В Уставе как сказано?
-   Устав ты не трогай. У нас тут особая ситуация. Дочь первого секретаря районного комитета партии по неизвестным причинам находит­ся вне рядов комсомола! Как тебе это? О чём-нибудь говорит?

К сожалению, Вера права, и я больше не возражаю. Действительно, если взглянуть на Тоню со стороны, допустим, Лагутиной, то что полу­чается? Получается явная недоработка Белова, а Тоня выглядит обыкно­венной мещанкой, «комнатной девочкой», как она в том однажды призна­лась, узок круг её интересов, ближайшее её окружение — Валька Шама­нова, а теперь ещё этот Рябых подбивается…
-   Вы, кажется, дружите?
Откуда ей это известно? Я сразу краснею. Вера, конечно же, за­мечает моё замешательство и продолжает уверенно:
-   Тем более, это не по-комсомольски с твоей стороны. Ты должен был повлиять на неё. Да, между прочим, в каких отношениях ты находишься с этим… Панаевым?
-   С Юркой? В нормальных. А что? — Вера ставит в тупик своими вопросами.
-   А то что его отец осуждён, тебя не смущает?
-   Но он на свободе.
-   На поселении, — уточняет она. — С ним ещё поступили гуманно, предоставили возможность исправиться, сделать верные выводы. Но ты видишь сам, как он «исправляется». Хороший пример подаёт нашим пья­ницам! А ты с ними дружишь!
-   Нет, с пьяницами я не дружу. Ведь Юрка не пьёт.
-   А отец? — Я вижу, что Вера устала от моей бестолковости.
-   Отец теперь тоже не пьёт.
-   Ты мне тут давай не крути. Не надо из меня дурочку делать. Спасибо скажи, что я не стала говорить об этом на вашем собрании. Но вынуждена предупредить. Так что давай выбирай, по какую сторону баррикад ты находишься. Пока мы на это закрываем глаза, доверяем тебе… — И совсем уже дружески заключает: — Подумай и сам сделай ; выводы. Хорошо?

Её неожиданно дружеский тон располагает меня к откровенности, я неуверенно спрашиваю:
-   А как же быть с Тоней?
-   Вот это уже дру_гой разговор. — Вера садится рядом со мной, кладёт мне ладонь на плечо. — Ты ей должен объяснить ситуацию.
-   Я?..
-   Именно ты — в первую очередь. И как секретарь комсомольской организации и как её лучший друг. Должна же она наконец-то понять, что подводит отца, кладёт тень на его репутацию, снижает авторитет партийного руководителя района! Ведь это может ему повредить. Пони­маешь?

Меня убеждают уверенность Веры, прямой ясный взгляд, строгая обстановка просторного кабинета, красивый портрет товарища Сталина за спиной у Лагутиной,

В раздумье смотрю на крашеный пол — покраска совсем ещё свежая, половицы блестят отражённым солнечным светом — и вспоминаю, как Тоня сказала: «Отца чуть не исключили из партии». И мне теперь начинает казаться, что это похоже на правду.

Слоняюсь у двери девятого класса в ожидании Тони, Решился пого­ворить с нею начистоту, напрямик. Химик задерживает девятиклассников-наверное, как всегда, не успел дать задание на дом. Наконец дверь рас­пахивается, и в коридор вываливает ватага парней. Девушки выходят сте­пенно, вместе с учителем, о чём-то беседуют с ним на ходу. Тоня выхо­дит из класса последней. Я окликаю её.
-   Нам надо поговорить… О делах, — добавляю поспешно.
-   О делах? — Она останавливается и с удивлением глядит на меня, — А какие дела у нас с тобой могут быть?
-   Тоня, послушай, это серьёзно,.. — Оглядываюсь, не слышит ли кто-нибудь наш разговор. Но все спешат в раздевалку — уроки окончены, — всем не до нас, никто не обращает на нас никакого внимания. — Я гово­рю с тобой как секретарь комсомольской организации.
-   Ах, вот даже как! — Тоня делает большие глаза. — И о чём же мы будем с тобой говорить?

Не ожидая ответа, проходит в тесную комнату, где у нас раздевал­ка, снимает с вешалки и подаёт мне пальто. Не глядя, протягивает портфель:
-   Подержи.
Подхватываю и то и другое, а Тоня деловито, но не спеша вынимает из рукава пальто пуховый платок — тот самый, которым была обвязана во время болезни, — накидывает на голову, концы платка, прижав подбо­родком, глядит на меня выжидающе. Опомнившись, подаю ей пальто, воз­вращаю портфель.
-  Спасибо. — В её голосе — холод и отчуждение. — Я всё-таки что-то не понимаю. Ты что, предлагаешь мне вступить в комсомол?

В раздевалке толкучка, теснота, нас толкают — более неудобной обстановки для разговора трудно придумать.
-  Выйдем отсюда, и я тебе всё объясню.
-  Да нет уж, не надо.
-  Но ты должна меня выслушать.
-   Неужели должна? — Тоня смотрит на меня насмешливым взглядом. На нас начинают оглядываться — и я умолкаю. Какой-то не тот у нас разговор, но как найти верный тон, чтобы вызвать доверие Тони, не знаю.

Выходим из школы и на крыльце вижу Вальку Шаманову. Торчит здесь в ожиданий Тони. Берёт Тоню под руку, и девушки, не оглядываясь, спу­скаются по тропинке к селу. Валька о чём-то оживлённо болтает, а То­ня молча, рассеянно слушает, опустив в воротник подбородок.

Стою на крыльце и смотрю на уходящих подруг, как в тот летний вечер, когда я впервые встретился с Тоней и так же стоял на крыльце магазина и видел, как они уходили по улице, но кажется мне, что это было не летом, а невообразимо давно…

Далее
В начало