(1969 год; в/ч 32154, с. Жеребково, Ананьевский р-н, Одесская обл., УССР)

Прошло полгода пребывания в рядах Вооруженных Сил. Я по неписанной армейской градации уже не салага, а карась. И после отбоя впервые рванул в самоволку. Для храбрости перед «дальним походом» крепко поддал. Заснеженным полем добрался в соседнюю деревню (в Жеребково жил почти весь командный состав и была велика вероятность вляпаться). Предосторожности ради заглянул в окно клуба. И, к своему огорчению, увидел там нескольких старослужащих из своего взвода. Зайти не рискнул – во-первых, они бы меня тут же прогнали, во-вторых, за наглость на следующий день устроили бы «темную».

Не солоно хлебавши, двинулся назад. Увы, к этому времени опьянел настолько, что не мог понять, в какую сторону идти. Уже заболели ноги, а вокруг, куда ни глянь, – темень и пугающая тишина. В пьяной голове – одна-единственная трезвая мысль: не останавливаться, не падать, а то замерзну. Еще с полчаса блужданий, и я уже жажду …встречи с патрулем – леший с ней с гауптвахтой, зато гарантированно останусь живым!

Наконец впереди забрезжил какой-то свет. Ума хватает, чтобы понять: если в этой снежной круговерти он появился, значит, там есть люди. И я побрел на «маяк». Вот и населенный пункт. Какой, пока не узнаю, но понимаю: скорее всего, Жеребково. Да и какая, к черту, разница?! Главное, я – среди людей. Вдруг команда:

– Сухомозский, стой!

Не нужно семи пядей во лбу, чтобы понять – это патруль. Однако ситуация изменилась, смерть мне уже не грозит, поэтому и встреча с патрулем – ни к чему.

И я сломя голову бросаюсь бежать (не соображаю, что меня ведь все равно уже «вычислили»). Сзади слышу топот – погоня. Перемахиваю через забор, второй (откуда и координация движений появилась – перед этим ведь на ровном месте падал). Патрульные, чувствую, не отстают.

Вдруг впереди – очень яркий свет. Успеваю разглядеть, что это электрическая лампочка. Несколько человек гражданских. Сзади снова орут мою фамилию. Не раздумывая, ныряю в спасительную, как мне кажется, дверь. Бегу узким коридором, несколько раз поворачиваю. В голове еще мелькает мысль: как в этом лабиринте найду дорогу обратно?

Впереди – тупик. Нет, слева – приоткрытая дверь. А сзади – «топот копыт» и тяжелое дыхание разозленных патрульных. Ныряю в дверь. Полутьма, дощатый пол. Несколько человек с удивлением уставляются на меня. За ними – большая печка.

Решение зреет мгновенно. Я открываю дверцу (слава богу, печку не топили!) и сую в нее голову, пытаясь забраться туда всем телом. Чтобы, естественно, спрятаться.

Слышу какой-то шум (голова-то в печке – слышимость не ахти). Кто-то хватает меня за ноги и начинает вытаскивать. Растопырив локти, упираюсь. Однако потихоньку враги берут верх. И тут там, вне топки, кто-то приходит мне на помощь: схватив за ноги, начинает заталкивать назад в печку. Мне это, с одной стороны, приятно, с другой, не очень. Ведь мною, по сути, очищают от сажи топку.

Наконец патруль берет верх и извлекает меня – похожего на негра – из печки. И тут раздается шквал смеха. Я ничего не понимаю. И лишь, как говорится, разув привыкшие к полутемноте глаза, вижу …зал сельского клуба, полный народу. Он-то и хохочет, хватаясь за животы и вытирая слезы.

Оказывается, спасаясь от погони, я забежал через черный ход в клуб и выскочил на сцену. Где самодеятельные артисты в это время играли спектакль. И когда по ходу действия на сцену вылетел сначала один солдат, потом еще несколько и… (см. выше), зрители поначалу решили, что происходящее  – эпизод постановки. Тем более что на помощь мне пришла одна из занятых в роли, не давая патрульным извлечь меня из жерла топки.

Когда же в ситуации разобрались, грянул гомерический хохот, подкрепленный нехилыми аплодисментами. Пожалуй, это был единственный случай в моей жизни, когда мне, находящемуся на сцене, так искренне и неистово хлопали зрители.