(1963 год; г. Пирятин, Полтавская обл., УССР)

Уже не раз вспоминал родного отцового брата Антона. Сейчас – еще она ситуация. Поскольку он жил в селе, то и огорода, грубо говоря, имел не меряно. А, значит, были корма и, следовательно, возможность держать различную скотину. Так что того же поросенка они резали не только к Новому году. И на базар везти не торопились – в основном, харчевались сами. Иногда кое-какие презенты перепадали и нам: приезжая с ночевкой по делам в город и останавливаясь у нас, дядя привозил гостинцы.

И в тот раз, едва переступив порог, полез в видавшие виды кошелку:

- Вот, кололи свинью, так я прихватил вам на пробу немного свежатины!

На стол брякнулись кусок сала, мяса и – о, боги! – небольшое кольцо домашней колбасы. Я ее так любил, если, конечно, не жирная, что аж слюнки потекли, несмотря на то, что недавно мы поужинали. Впрочем, гостя все едино будут угощать – чем богаты, тем и рады! Наверняка, нарежут и гостинцев. Так что ложиться спать у меня – ни какого резона.

И вот стол накрыт. Дядя заговорщицки достает из кармана «москвички» чекушку, мастерски заткнутую кукурузным початком. В ней, я уже догадался, — самогон. Садимся. Я – поближе к колбасе.

Матери мои вкусы прекрасно известны:

- Бери, сынок! Не обращай на взрослых внимания.

Тянусь к вожделенному кружку. И вдруг слышу голос гостя:

- Разбирая свинью, совершенно упарились. Буквально с ног валились. Даже на второй день. Не было сил даже кишки шлифовать. Начинили так.

Мне едва не стало дурно. Не на асфальте родился, видел, сколько противной вонючей слизи вычищают из кишок, прежде чем их наполнять мясом с кусочками сала.

- Ешь, сынок, ешь! – снова обратилась ко мне мать.

- Не хочу. Очень наелся во время ужина. Пойду спать – очень хочется.

Родители незаметно переглянулись: оба прекрасно поняли причину утраты мною аппетита.

И на второй день, как ни любил крестьянский деликатес, к гостинцу не притронулся. Несмотря на уговоры отца с матерью.