(1990 год; г. Ашхабад, ТССР)

После окончания Ташкентской высшей партийной школы меня распределили на должность заместителя редактора газеты «Туркменская искра», с чем я и отбыл в отпуск. Увы, когда вернулся, оказалось, что ЦК КП Туркменистана меня за это время «перераспределило». Новая должность называлась заместитель заведующего отделом Ашхабадского обкома партии. Мне туда страшно не хотелось. И не потому, что был диссидентом (не соглашаясь с излишней казарменностью общества, никогда не был противником социализма), а потому, что ненавидел чиновничью службу, на которой, по сравнению с журналистским творчеством, — ни уму, ни сердцу. Увы, переговоры редактора с третьим секретарем ЦК М. Моллаевой, курирующей «идеологию», ни к чему не привели, и я вынужденно стал партийным функционером.

Семь месяцев под крышей обкома стали для меня, пожалуй, самым тяжким жизненным испытанием: не раз, ложась в постель, я мысленно желал себе …поутру не проснуться. Чтобы не ехать на ненавистную службу.

Почему семь месяцев, а не год или два-три? О человеке, сумевшем вытащить меня из «партийной обоймы», — мой рассказ.

В те годы М. Горбачев начал внедрять практику «горизонтального перемещения кадров». И на должность редактора республиканской газеты в Ашхабад из Минска «переместили» Василия Владимировича Слушника. Как он рассказывал мне позже, первым делом он хотел обновить редакционный коллектив. И начал «зондировать» почву. Кто-то назвал мою фамилию. Не знаю, перепроверял ли он информацию и сколько раз, но как-то в моем кабинете раздался телефонный звонок. И после знакомства (мы друг друга в глаза не видели) состоялся примерно такой разговор:

- Нет ли желания вернуться на журналистскую стезю?

- Сплю и вижу, когда это случится!

- Так я предлагаю этот сон превратить в явь став моим заместителем.

- А кто тот эльф, способный такой маневр осуществить?

- Я! – Прозвучало без ложной скромности.

Если бы я беседовал со знакомым человеком, то сказал бы, что он слишком много на себя берет, а если бы с другом – что он рехнулся. Однако абоненту, голос которого слышишь впервые, так не заявишь – и правила этикета грубейшим образом нарушишь, да и прямота, скорее всего, будет расценена, как невоспитанность и даже грубость, если не хамство. Поэтому я осторожно заметил:

- Вряд ли ЦК меня отпустит!

- Мы в данный момент не обсуждаем вопрос «отпустит – не отпустит». Мне важно знать – ты пойдешь или нет.

- Не пойду – побегу. Задрав штаны!

- Решили! Жди, как что прояснится – перезвоню.

На удивление ожидание не затянулось. Уже на пятый день В. Слушник мне сообщил: он только что из ЦК, вопрос утрясен, так что не сегодня-завтра мне – собирать вещи.

Так я снова вернулся к своей профессии. Как оказалось, «добро» на мой переход дала та же М. М Моллаева, которая чуть более года назад была на этот счет обратного мнения.

Проработал мы с моим «освободителем» душа в душа более трех лет. Работали бы и раньше. Если бы не коварная сплетня…

Василий Владимирович весь отдавался газете. Поэтому часто задерживался в редакции допоздна. Когда дежурил я, мы с ним и долгие беседы вели, и по рюмке выпивали или бутылке пива выпивали, и в баталии на шахматной доске устраивали.

По накатанной колее развивались события и в тот вечер. Он зазвал меня в свой кабинет, мы накатили по рюмахе коньяка и сели, по его предложению, играть, изредка, как это бывает, обмениваясь репликами. Очередная из которых отправила меня в нокаут:

- Коля, — сказал В. Слушник, передвигая фигуру, — как ты мог мне исподтишка такую свинью подсунуть?

- Какую? – недоуменно спросил я.

- Ну, вместе в Переплесниным (журналист, на тот момент – инструктор отдела агитации и пропаганды ЦК КПТ) организовали «сигнал», а потом и расследование по нашим спецвыпускам…

Тут я вынужден объяснить непосвященным, что имелось в виду. В «духе времени» наша газета начала готовить некие приложения к «Туркменской искре» для газодобытчиков республики, которые, тоже в «духе времени», теми оплачивались. Занимались этим без отрыва от основного производства секретариатчики, направлял процесс Василий Владимирович. Я никогда не интересовался «побочным продуктом» и понятия не имел, что там и как (кстати, не имею и спустя два десятилетия). И вдруг – такое!

Поэтому говорю:

- Я не врубаюсь. Объясните.

- А что тут объяснять?! Вы с Михаилом (Переплесниным) инициировали негласную проверку ЦК, чтобы по-крупному подставить меня. Наверное, с какой-то целью…

- Впервые от вас это слышу!

- Да, ладно, мне Корзун все рассказала (Людмила Александровна – второй заместитель Слушника).

Я, который, в самом деле ни о чем – ни сном, ни духом, было крепко обидно. Особенно жгло то, что редактор поверил откровенно злокачественной сплетне Корзун, а мне, судя по течения разговора, не верил.

Предположения, зачем она это сделала, у меня возникли сразу: некоторое время назад я отказался принять на работу подругу Людмилы Александровны, заместителя редактора областной газеты, о чем она («Корзун – Н.С) очень просила. Понимал и ход мыслей визави: я, мол, вытянул его из обкома, сделал своим замом, мы стали общаться семьями, а он втихую готовил мне нож в спину.

Шахматная игра, между тем, как ни в чем ни бывало, продолжалась. Хотя до ее анализа мне было?!

- Мат! – объявил В. Слушник. И добавил, не глядя на меня:

- Трубачев уходит из «Вечерки» (редактор газеты «Вечерний Ашхабад). Почему бы тебе не попробовать занять его место?

- Я подумаю!

Уже на следующий день после практически бессонной ночи я набрал телефонный номер первого секретаря Тюменского обкома партии В. Чертищева (в бытность, когда он возглавлял Ашхабадский обком, я был там замзавотделом и, несмотря на мой уход, отношения у нас сохранились вполне нормальные) и поинтересовался работой. Связавшись снова через несколько дней, услышал несколько предложений и просьбу прилететь обсудить все на месте. Так мы с женой оказались в Новом Уренгое.

Вся «операция» заняла около пяти месяцев. Все это время мы с В. Слушником работали, не подавая вида. Ежедневно я десятки раз встречался и с Л. Корзун – наши кабинеты были один напротив другого. Время от времени контачил с М. Переплесниным. И больше никого ни о чем не спросил! Понаслышке знал, что проверка «спецвыпуска» таки осуществлялась, что закончилась она ничем.

Да, за месяц до нашего отъезда из Туркмении редактор попал в больницу, из которой вернуться ему не судилось. Некоторые авторитетные работники редакции просили меня не уезжать и возглавить газету, чтобы не прислали «чужака». Но менять решения я не привык. И, как запланировал, укатил на Север.

Время лечит, и ныне я ни на кого зла не держу. Душу жжет лишь «теоретическая» обида: отличный мужик Василий Слушник умер с мыслью, что я его подло предал…