(1973 год; г. Киев, УССР)

При помощи товарища, закончившего учебу раньше и оставшегося работать в профкоме университета, Петра Шляхтуна удалось попасть в студенческий профилакторий. За символическую плату там три раза отменно кормили.

А поскольку я уже был женат, нам выделили палату на двоих – о чем еще можно мечтать?!

Но поскольку мы учились в разные смены (Надежда – в первую, а я – во вторую), то встречались мы только поздним вечером. Да отводили душу на выходных или когда один из нас прогуливал лекции.

В тот день супруга с утра уехала на занятия, а я стал что-то конспектировать (случалось и такое).

Вдруг стук в дверь. Открываю.

На пороге – заведующий профилакторием, главный врач и сзади – уборщица. Не могу взять в толк: по какому такому торжественному случаю ко мне столь представительный и в то же время чрезвычайно разношерстный отряд?

– Что вы здесь делаете? – суровым голосом, не предвещающим ничего хорошего, спрашивает зав.

– Ничего, – отвечаю, не поняв сути вопроса.

– Совсем ничего?! – уточняет главврач.

– Не то чтобы, – вовсе теряюсь я. – Вот конспектирую…

– А супруга где?

– На занятиях, – еще меньше понимаю я.

– Зайти разрешите?

– Пожалуйста!

Мужики заходят в палату, а уборщица — как бы не рискует. Обведя крохотную комнату пытливым взглядом, заведующий вдруг наклоняется и… заглядывает под кровать. Сначала – под одну, потом под вторую.

Сказать, что я в шоке, – значит, не сказать ничего. Даже дар речи, кажется, потерял.

– А кто у вас, извините, пять минут назад тут так стонал?!

И тут до меня доходит. Дело в том, что я имею странную, но многолетнюю привычку. Когда пишу, обязательно пою. Точнее, как говорят украинцы, «мугычу». А поскольку господь меня слухом обделил, а силой голоса вознаградил, то это самое «мугыканье» обычно слышно едва не за квартал.

Уборщица, моющая коридор, услышав подобные «рулады», решила, что в комнате кого-то душат. И, проявив бдительность, поспешила донести свою нездоровую сплетню начальству.