(1970 год; в/ч 32154, с. Жеребково, Ананьевский р-н, Одесская обл., УССР)

В марте вышло отличникам боевой и политической подготовки поощрение от начальства – дополнительное посещение кинотеатра. Набралось по гарнизону человек сорок-пятьдесят. В основном, конечно, старослужащие. Однако я первые восемь месяцев тоже оказался не лыком шит, благо физически был крепким (в школе учитель физкультуры без всякой тренировки ставил меня на районные соревнования практически по любому виду спорта).

Строем прибыли в Дом офицеров. Купили билеты – визит-то внеплановый. И начали заходить в зал. Поскольку я сделал это одним из первых, чтобы занять место получше, то сразу же в первых рядах увидел заместителя командира гарнизона по политработе с супругой. Значения этому факту не придал ни малейшего – трепета перед начальством или старшими по возрасту с младых ногтей не испытывал. А напрасно!

Не успели все разместится, как вдруг на весь, многократно умножаемый эхом, прозвучала команда вышеупомянутого полковника:

– Встать!

Мы, естественно, вскочили.

– Смирно!!

Вытянулись.

– А теперь на выход – шагом марш!

Мы потянулись туда, куда нам было приказано. Старшой, нас сопровождавший, сказал, что билеты кассир у нас обратно примет, а деньги вернет. И остался, чтобы выслушать втык еще и самолично. Я, несмотря на свою служебную молодость, первым очутился у кассы и сказал:

– Если мы мужики, то билеты не сдаем!  Проходим цепочкой и бросаем их под кассу. Пусть полковник ими подавится.

Вышел бледный сопровождающий. Построил нас и повел назад по казармам. Попутно объяснив: кто-то из нас заругался, поэтому замполит и выставил всех из кинотеатра.

Ругню, да еще в присутствии дамы, я отвергаю начисто. И хама следовало проучить. Однако причем здесь остальные?

Скандальную тему мы дебатировали несколько дней. Пока в моей голове не созрел план «накапать» на полковника в Москву. Выбрал «Комсомольскую правду». Письмо, кроме меня, подписало еще шестеро стариков (они составляли, как я говорил, костяк поощренных). Отправили из поселка, не доверяя гарнизонной почте. Да и забыли.

И вот спустя месяца четыре к КПП подходит майор и два полковника. Представляются офицерами Министерства обороны и просят пропустить. Дежурный, естественно, не перечит, хотя тут же собирается сообщить нашему начальству новость.

Приехавшие, между тем, уточняют, где находится батарея (имеется в виду та, где несут службу авторы письма) и направляются прямиком туда. Поскольку это рядом с КПП, то добираются туда они в течение трех минут.

В это самое время с дежурства вернулся караул. В расположении – форменный бардак. Тут и там стоят автоматы, рядом – подсумки с патронами. Хватай –  и коси всех подряд.

Естественно, еще через пяток минут появляется ротное начальство. «Миноборонщики» вместе с ним закрываются в кабинете. Вскоре туда приглашают и меня. Почему одного? Дело в том, что уже грянул дембель, и никого из стариков в части не осталось.

Москвичи – искренне ли, играют ли роль – ведут по отношению ко мне очень тактично. Интересуются, хорошо ли я знаю устав. Ведь, по нему, коллективные заявления в армии запрещены, разрешаются лишь личные рапорта по команде. Кстати, мы этот нюанс с остальными подписантами в свое время   обсуждали. И действовать по уставу сознательно не стали: знали, как расправляются с одиночками. Но и ответ на вопрос с подковыркой нами был придуман еще тогда. Я его озвучиваю:

– Так мы же не по команде обращались, а в редакцию любимой молодежной газеты. Это же разные вещи!

Командиры соглашаются, что, действительно, разные. Попутно сообщают, что наша ксива поначалу пришла в «Комсомолку», где была размещена в отделе военно-патриотического воспитания. А уже оттуда ее переслали в Министерство обороны – на реагирование. Между тем, все написанное я подтверждаю. Да еще добавляю пару нелицеприятных фактов. Хотя вижу, как меняются в лице командир батареи и его замполит.

«Разбор полетов» продолжается и на следующий день. Но меня в караул уже не отправляют – видимо, боятся давать автомат. Вручают косу и отправляют на сено для подсобного хозяйства. Там я и несу службу.

На третий день прибегает не посыльный, сам старшина, и приказывает срочно отправляться к комбату. Иду. В кабинете, кроме него, московские проверяющие. Они говорят мне (!), что их миссия закончена, что о выявленных недостатках будет доложено министру, что они благодарны за высокую сознательность, проявленную мной и остальными авторами письма. И т. д., и т. п. Под занавес один из полковников неожиданно роняет:

– Я понимаю, мы сегодня вечером уезжаем и в отношении вас могут начаться какого-либо притеснения. В таком случае смело обращайтесь к нам снова!

Окрыленный, отдаю честь, «хвацько» поворачиваюсь на каблуках и направляюсь вон. За дверью – весь на иголках! – замполит, лейтенант Хахулин:

– Ну, что, умник, москвичи сегодня уезжают, а ты остаешься!

Я резко делаю оборот вокруг оси и распахиваю только что закрытую дверь. Причем так ее и держу, чтобы лейтенанта было видно тем, кто остался в кабинете:

– Товарищ полковник! Вы говорили, что когда меня начнут за мою принципиальность преследовать, то я могу обращаться к вам. Так вот, я уже обращаюсь. Ибо, – и показываю глазами на буквально помертвевшего Хахулина,  – меня уже преследуют!

– Хорошо, боец! Вы свободны! А вы, лейтенант, зайдите сюда.

Что там происходило дальше, я не знаю. Ибо тут же отправился на сенокос – выполнять норму. Через час туда на всех парах прибегает дневальный:

– Сухомозский, немедленно к старшине!

– За каким таким еще и к старшине, я всех, кто в звании ниже майора командиром не считаю, – шучу, хотя на душе несколько тревожно.

– Тебя срочно переводят в другую часть! – продает мне секрет переполоха дневальный.

Через полчаса я у старшины.

– Вот тебе продовольственный аттестат, вот получка за месяц, забери из тумбочки свои вещи!

– Почему такая спешка, я даже с ребятами, которые в карауле, попрощаться не успею.

– Через час поезд. Мне велено на него тебя посадить.

– А куда меня переводят? – спрашиваю.

– Туда, где справлять естественные потребности ходят парами и с топором — один у другого замерзающее говно обрубает. А пищу, между тем, подают с вертолета, – отрезал старшина.

Через час с небольшим я уже трясся в поезде Одесса – Новосибирск. Так никого, кроме старшины, и, не увидев: ни друзей, ни командиров. И без положенных в таких случаях сопровождающих из числа старших по званию.

Чтобы вы хотя бы отдаленно представили, насколько комфортно мне служилось дальше, скажу лишь, что на новом месте меня встретили фразой «А-а, писака приехал!» Да и со служебной характеристикой для поступления в вуз впоследствии  возникли не проблемы, а проблемищи.