Четырехлетний внук спросил меня: -А когда ты был маленький, любил ли складывать пазлы? — Нет, говорю, пазлов тогда не было. Малыша это заинтересовало, стал спрашивать о разных окружающих предметах и вдруг оказалось, что почти ничего из этого не было. — Не было телефонов, холодильников, газовых плит, ванны, стиральных машин…

Ребенок любознательный, логику чувствует, а логика заставляет задавать все новые вопросы. Он усвоил, что когда-то я был таким же как он, маленьким, потом стал «как Дима» (его старший брат),  теперь стал старым… -  А потом, — спрашивает, — ты снова будешь маленьким? — Нет, говорю, не буду.

И решил я вспомнить и написать о том, чего не существовало в моем детстве, которое пришлось на 50-е годы 20-го века.

В начале 50-ых к Ленинграду был подведен газопровод, после чего началась массовая газификация жилых домов. При подводке газа, непременно устанавливали газовый счетчик, — большой круглый агрегат, в полметра диаметром. Как он считал расход, не знаю, но вскоре от них отказались. И стояли эти счетчики на кухнях долго-долго, десятки лет, может и сейчас где-то стоят.

Газа вдруг стало так много, что появилась идея зимой в газовых печах топить снег, чтобы вода от него стекала в городскую канализацию. Такие печи устанавливали во дворах, снег свозили не к Неве, как это было до тех пор, а во дворы. Видимо, была посчитана экономия от сокращения пробега грузовиков. Несколько лет в середине 50-ых во дворах зимой горели печи и журчали ручейки. Потом от этого отказались, видимо подсчитали сопутствующие расходы и неприятности, — санитарные и прочие. Да и дворники с работой не справлялись.

В наш дом 9 на 3-й Советской улице газ подвели в 1955-м году. Как это упростило жизнь домохозяек! До этого пользовались преимущественно примусами на керосине. Примусы были капризные, к ним надо приспособиться. Керосин покупали в керосиновой лавке, которая располагалась в подвале дома на нашей улице, около Суворовского проспекта. Вероятно, таких лавок в городе было много, но когда, лет через 30, мне понадобился керосин, я нашел его только в одном месте, — в поселке Рыбацкое, который тогда еще был деревянным…

Кроме примусов, пищу готовили на большой дровяной плите. Топили ее не каждый день, соседи коммунальной квартиры об этом договаривались, чтобы как можно полнее использовать ее тепло. Паровое отопление на моей памяти было всегда, потому у нас не было сараев и, соответственно, дров. Откуда их брали для плиты, я не знаю. Вероятно, сжигали деревянный мусор, которого на улицах и во дворах можно было найти много. Когда в комнате становилось холодно, отец затапливал круглую печь. Помню постоянные проблемы с дымоходом, — дым шел не в трубу, а в помещение. Существовала целая технология решения такой проблемы. — Надо скомкать лист газеты, поджечь его, открыть дверцу дымохода и бросить в него этот горящий лист…

Холодильники, возможно, где-то существовали, но я их не видел и о них не слышал. При таких условиях, продуктов закупали немного. Соответственно, магазины приходилось посещать постоянно, и с 11-ти лет (1960-й) это стало моей обязанностью. До 1962-го очередей в продуктовых магазинах не было, при широчайшем продуктовом ассортименте. Продукты свежие, разнообразные…

В рыбном отделе едва ли ни каждого продуктового магазина был бассейн с живой рыбой. Покупатель выбирал, продавец ловил сачком рыбу, тут же разделывал и передавал покупателю. Однажды отец купил пару больших рыбин и отправился в вечернюю смену на работу. Сестра начала готовить, вдруг зовет меня — «она живая!». Рыба вздрагивала, когда с нее она пыталась содрать чешую. Мне было лет одиннадцать, но как мужчина, я должен был решить этот вопрос. Стукнул ее рейсшиной по голове (как молотком), — не помогло, рыба дергалась. Так я и не смог добить это полуживое существо. Не помню, чем закончилось, наверно сестра справилась сама.

До эпохи холодильников, портящиеся продукты хранили между окон и входных дверей (в старых домах стены были толстые, расстояние между двойными рамами и дверями позволяло).

Первый холодильник у нас появился примерно в 1966-м. Привезли его, конечно, из Сланцев, — там моя тетушка работала в Культмаге, где можно было купить «по блату» товары редкие, хорошего качества.

Хорошие столовые 50-ых «функционально» почти не отличались от ресторанов, и даже в захудалой заводской столовке блюда разносили официанты, — не было нигде никакого самообслуживания! — Белые скатерти, белые салфетки. В заводской столовой продавалась водка, без ограничений (я это видел у отца на работе).

Самообслуживание (в столовых и в магазинах) появилось в начале 60-ых. А незадолго до того, мне попалась статья в газете, где говорилось о том, как капиталисты выманивают деньги у трудящихся. Описывался универсам. — «Представьте, покупатель ходит по залу с тележкой, складывает в нее все, на чем остановится его взгляд, и никакой при этом оплаты!». Только на выходе он узнает, сколько денег должен здесь оставить. Можно отказаться, но это не так просто. «Проклятые капиталисты!» — примерно так завершалась статья, — только и думают о том, как обмануть трудящихся и находят изощренные способы, используя психологию и человеческие слабости….

В годы «товарного изобилия» (вторая половина 50-ых) многих привычных сегодня продуктов еще не было. Я не гурман и не знаток гастрономии, но из того, что приходит в голову — не существовало йогуртов, чипсов и прочих сухариков к пиву, не было корма для домашних животных. Йогурты появились в 70-ых, остальное из названных — в перестройку (середина 80-ых). Про корм для животных тоже помню статью. Корреспондент рассказывал, что буржуи кормят своих собачек не объедками со стола, а готовят им специальную пищу, иногда из первоклассных продуктов. — Это в то время, когда миллионы трудящихся голодают! А про сухарики, когда они появились, я сам удивлялся: зачем покупать такое! — Ведь это так легко приготовить из излишков хлеба.

Стирали в больших корытах, с мылом, на стиральной доске. Возможно, были разные технологии, но помню, что мама кипятила белье в баках литров на 15. В конце 50-ых появились общественные прачечные. Белье складывалось в большой мешок, который, расположив за спиной, переносили в прачечную. У нас она находилась метрах в 70-ти от дома. Кстати, маленькие тележки — сравнительно недавнее изобретение, в 50-ых их не было.

Стирка в прачечной занимала весь вечер. Я в этом не участвовал, лишь иногда помогал переносить мешок с бельем. Почему-то стыдился такого действия. Видимо, чувствовал здесь смешение семейного и социального.

В конце 60-х (или в 70-х, не помню) родители купили стиральную машину. Но успеха она не имела. От современных ее отличало лишь то, что она не была стационарной, — каждый раз надо было ее извлекать, подключать коммуникации. Вода все время подтекала, женщинам трудно было плотно прикрутить шланги, и в конце концов они вернулись к ручной стирке. Старые машины надолго испортили впечатление о механизации этого труда, и когда появились новые машины, наши женщины долго не хотели ничего про это слышать. И только молва народная вернула к ним почтение. И всего-то оставалось — связать все процессы воедино, чтобы получился автомат. Но на это ушло лет 20-30.

Белье сушили дома. Раз в неделю им была увешана вся комната. В новых районах отводили специальное место для сушки, со столбами для натягивания веревок. Большим успехом это не пользовалось, хотя кто-то выносил белье на улицу.

Глажение. Естественно, никакого специального антуража, не было. — Толстый слой плотной материи и тяжелый утюг. Баба Поля в деревне, до самого конца (1980-й) пользовалась утюгом на углях. В городе углей не было, пользовались литые (чугунные или стальные — не знаю) утюги, которые разогревались внешним огнем. Масса утюга какое-то время сохраняло тепло, но недолго. Потому ставили два утюга, — один в работе, другой греется. Распылителей не было. При необходимости что-то увлажнить, гладильщик набирал в рот воды и выдувал ее в виде облака водяной пыли.

Зажигалками не пользовались, — только спички. Во второй половине 50-ых спичечные коробки выпускались с разными этикетками, что провоцировало сбор их коллекций. Среди детей такие коллекции были популярны. Вероятно, раньше такого разнообразия не было, во всяком случае, я никогда не видел старых коллекций спичечных этикеток. — В отличие от коллекций почтовых марок. Спички хозяйственные в больших коробках появились в начале 60-ых.

Мужчины курили почти все. Популярные папиросы того времени: «Беломор-канал» и «Казбек». Сигареты — «Памир» и «Аврора». Сигареты с фильтром появились позже. Ограничений не было, курили везде, — в комнатах, в поездах. На ночь отец ставил стул возле кровати с сигаретами и пепельницей, чтобы ночью можно было курить, не вставая. Еще в конце 80-х в электричках первый вагон традиционно был для курящих.

Завершая рассказ о домашних бытовых подробностях, надо упомянуть туалетную бумагу, которой ни в 50-е, ни в более поздние времена не было. Она появилась в перестройку, в середине 80-ых. Помню рассказ о том, как советские разведчики разоблачили шпионов. Где-то в секретном месте обнаружили передачу необходимого для их работы в советских условиях. Кроме оружия, передатчиков и прочей шпионской утвари, там было несколько рулонов туалетной бумаги, из чего советские следователи определи предполагаемый масштаб операции. Об этом они и рассказывали с телеэкрана после окончательного изобличения и суда.

Основными средствами массовой информации в 50-е были газеты и радиотрансляция. Газеты мы не выписывали, покупали. Кроме того, в городе много было стендов, на которые ежедневно наклеивали новые газеты («Правда», «Известия», «Советская Россия, Ленинградская правда»). Ожидая трамвай или автобус, всегда можно было посмотреть новости и комментарии к ним.

Молодежь всегда неравнодушна к эстраде. В 1959-м родители купили радиоприемник «Восток-57″. Нам с сестрой приемник казался чудесным окном в мир. Мы шарили по волнам, ловили Голос Америки, слушали модную в то время эстрадную музыку в стиле «джаз». У нас это было под негласным запретом. Надпись к карикатуре: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». Вскоре мода сменилась, джаз вышел на советскую эстраду, но молодежь теперь хотела другое, что опять попало под запрет. В 1964-м в СССР началась эра ансамбля Битлз, который советская власть тоже долго пыталась запретить.

Основным источником музыки был патефон, механически воспроизводящий звук грампластинки. Достаточная громкость достигалась объемной фокусировкой звуковых волн. Уже в то время появились радиолы с электроусилителем. Таковая была у нашей молодой соседки Марии, к которой в возрасте 5-6 лет я часто приходил. Немногочисленные владельцы радиол в конце 50-ых и далее, включали усилитель на полную громкость, выставляли динамики в окно, и музыка звучала на весь двор. Об этом — Окуджава: «Во дворе, где каждый вечер все играла радиола…». Но мне кажется, радиола в окне это, скорее, признак 60-х годов.

«Неформальная» музыка записывалась на пленках от рентгеновских снимков — «на костях» — как это называлось. Записи на специальном аппарате кто-то делал с радиоприемника, либо с импортных грампластинок. На черном рынке за умеренную плату такие пластинки можно было купить. Качество записи казалось отвратительным даже для тех времен. «Музыку на костях» вытеснили магнитофоны, которые в широкой продаже появились в 1964-м году. Ассортимент: дешевый магнитофон «Чайка», дорогой, многофункциональный — «Комета». Лучшим по качеству считался «Айдас», который выпускал Рижский радиозавод. В 1965-м на стипендию я купил магнитофонную приставку «Нота», которую подключал к усилителю радиоприемника. С появлением магнитофонов окончательно рухнула музыкальная цензура, которая пыталась сдержать поток западной музыки. В 70-е и далее, она уже не пыталась.

В начале 50-х в продаже появились телевизоры «КВН-49″ — большой ящик с экраном с открытку. Стоил дорого, мало кто мог его тогда купить. Но к середине 50-х их постепенно стали приобретать. Впервые я увидел телевизор в 1957-м у школьного друга Витьки Мещанинова, его мама позволяла нам смотреть передачи. В нашей семье это чудо появилось в 1963-м. Цвет на телеэкраны пришел в начале 70-ых. Первый цветной телевизор «Радуга» стоил дорого, более тысячи рублей (для сравнения: взнос на кооперативную квартиру был порядка 3000 р). Мне все это было не по средствам, но в 1983-м взял кредит и купил цветной телевизор новой модели, меньшего размера, тогда он уже стоил всего 400 рублей (моя зарплата в то время была 250)

В моем детстве домашние телефон мало у кого были. Впрочем, они были не нужны, — когда телефонов нет ни у кого, звонить некому. Массовая телефонизация в Ленинграде прошла в конце 60-х. Тогда образовались и очереди на постановку телефона. Ситуация повторилась в конце 90-х, когда появились доступные мобильные телефоны. Неравнодушный к новинкам, мой сын решил подарить мне мобильник. Я отказывался, — зачем? Кому звонить? Но вскоре мобильники появились у всех, и сейчас уже трудно представить жизнь без него.

Фотоаппараты — редкость, мало кто мог себе это позволить из-за сложности процесса. Это целая наука — чтобы сделать кадр, надо выставить правильную выдержку, навести фокус, установить диафрагму и примерное расстояние до объекта. Пленка должна быть определенной чувствительности (варианты: 35, 65, 130 и 250 единиц). Пленка с высокой чувствительностью давала высокую зернистость, но была необходима при съемке там, где мало света. Для обработки фотографий необходимо еще немало сопутствующих приборов и реактивов — проявители для пленки и бумаги, закрепитель, специальный бачок для проявления пленки, фотоувеличитель, пинцет, кюветы, красный фонарь. Проявление фотографий происходило в темной комнате. Фотоаппарата у нас не было, но мне очень хотелось освоить фотодело и летом 1960-го, будучи в пионерском лагере, я записался в фотокружок, где рассказывали (теоретически) обо всем, что связано с фотографией. Первый фотоаппарат («Смена-2″) я купил в комиссионном магазине в 1968-м году.

В школе писали чернилами, — простой ручкой со вставными стальными перьями. Едва ли не весь первый год школьников учили каллиграфии, — красиво писать. В прописях были показаны эталоны написания, — где должна быть линия тонкая, а где необходимо нажать. Авторучки были, но до 5-го класса нам не разрешали ими пользоваться. Шариковые ручки появились в начале 70-х.

Наручные часы — слишком дорогое удовольствие, чтобы можно было их доверить школьникам. Когда вдруг кто-то в 5-6-м классе появлялся с часами на руке, вызывали родителей и требовали соблюдать школьный этикет.

Родители иногда посещали кино, оставляя нас с сестрой (шести-восьмилетних) вечером дома одних. Мы ходили на детские утренники, которые в выходные были во всех кинотеатрах.

В каждом микрорайоне существовал Красный уголок, — центр распространения культуры. В Красном уголке можно было бесплатно посмотреть кинофильм. Там проводились встречи с работниками культуры, бывали лекции на разные темы, при уголке была небольшая библиотека. Вход в Красный уголок свободный, все услуги бесплатные.

Красный уголок перенял некоторые функции у церкви, но большим успехом у населения не пользовался. Да и не до того было, — взрослые работали, у пенсионеров тоже было достаточно забот. И только мы, дети, иногда для разнообразия бывали там.

Действующих церквей было немного, но не было и потребности их посещать. Во дворе бывали всякие разговоры, однако, религии они не касались. Несколько раз по какому-то поводу я в церкви был. Специфический запах, полумрак, вся обстановка церкви действовали угнетающе, хотелось быстрее выбраться из этого мрачного помещения на свет. На перекрестке Дегтярной улицы и 5-й Советской церковь стояла заколоченная, о ней напоминали только расписанные окна в образах. Каждый день я проходил мимо этого здания в школу, и было как-то не по себе вблизи закрытой церкви. Наконец, к моему удовлетворению, образа закрасили краской и церковь превратилась в обычный заброшенный дом странной архитектуры.

В городе было много пустырей. Вероятно, это следы разрушенных в войну зданий, которые не стали восстанавливать. На одном из таких пустырей на 3-й Советской улице прошло мое детство. Постепенно пустыри превращали в скверы, на некоторых строили новые дома. В конце 50-ых очередь дошла и до нашего пустыря, там сделали сквер.

Частный (возможно, служебный) автомобиль я видел один только раз, когда в 1956-м ехал с летней дачи своего детского сада в поселке Сиверский. Родители познакомились с мужчиной, который приехал туда за своей дочкой на автомобиле. Обратно мы ехали вместе с ними. Следующий раз в частном автомобиле я проехал уже в 1973-м году, когда коллега Слава Борц предложил довести меня до дома на своих новых Жигулях. Автомобиль в то время мог себе позволить человек не только богатый, но и имеющий связи. Очередь на машины существовала, но она практически стояла не месте. Ситуация «Автомобиль — недоступная роскошь» сохранялась до начала 90-х годов. Соответственно, не было и никакого автосервиса. Точнее, был, но такой же недоступный, как и сами автомобили.

Общественного транспорта не хватало. В «часы пик» двери автобусов и трамваев не закрывались, люди цеплялись и ехали, как могли. Бывало это опасно, но на моих глазах за долгие годы не произошло ни одной трагедии. Надо сказать, что в старых трамваях (не в «американских» и не в тех которые ходили после 1966 года), двери не закрывались автоматически. — Можно было запрыгнуть в него на ходу и также «выйти» там, где надо, что я иногда и делал. В начале 60-х, в порядке движения к коммунизму, в общественном транспорте упразднили кондукторов. Вместо них появились плакаты: «Совесть — лучший контролер» и были установлены кассы, в которые надо было опустить монетку и самостоятельно оторвать билет. — И никакого контроля! Большинство пассажиров платили, но иные несознательные граждане не платили «принципиально», никогда. Кондукторы вернулись после перестройки.

За городом для перевозки пассажиров вместо автобусов широко использовались грузовики с тентом и досками, перекинутыми между бортами. — По функциям, это прообраз нынешних «маршруток».

В качестве «личного транспорта» использовался велосипед, хотя это было весьма недешево. Трехколесного велосипеда у меня не было, но к моим 12-ти годам отцу подарил кто-то, или он по дешевки купил поломанный велосипед выпуска конца 40-х. Он как-то восстановил его, я в этом тоже участвовал. И потом уже самостоятельно решал все возникающие с ним проблемы («восьмерки», проколотые шины, регулировки). Это было мое первое знакомство с техникой. В Сланцах с братом мы делали самодельные самокаты. Для этого были нужны два подшипника, которые где-то непременно находились.

Мужчина в 50-е должен был уметь делать все, — в частности, устранять любые неисправности бытовой техники, которая становилась все сложнее. Мой отец соответствовал такому предназначению. — Для начала сделал жилой комнату подвала, мы, собственно, в ней и жили. Изготовил мебель. Уверенно работал с электричеством. Запомнилось, как в 1955-м он подключил елочные огоньки. — воткнул две иголки в витую пару, к ним присоединил провода от огоньков. Кажется, напряжение все-таки у нас было 110 вольт, не 220. Запаивал отец оловом дыры в проржавевших кастрюлях, впоследствии чинил пылесос, настраивал швейную машинку. Был у него набор инструментов для починки обуви. Он мог подшить ботинки, приклеить подошву, набить набойки и т.д. Обувь была дорогая, служила не один год…

За время моей жизни быт изменился радикально. Есть вопрос: «Меняются ли люди, когда меняется их окружение?» — Предполагаю, что не очень.

В начало