Запись 8. 

                                                             ОГЛАВЛЕНИЕ

8.1. Снежана. 

8.2. Досужие дела.

8.2.1. Новомихайловка и Кубань.

8.2.2. Крымские каникулы.

8.2.3. Корпоративы.

8.2.4. Регулярные сборища.

8.2.5. Отдых на колёсах.

8.2.6. Ой вы, гости-господа!

8.2.7. Культпросветы.

                                                          8.1. СНЕЖАНА.

  
   Прошло немало времени, моя фантазия разыгралась вовсю, и я написал немало страниц о своей научной карьере, а также о лазерах и помехозащищённости так, как, пожалуй, ещё никто не писал. Посмотрим, что скажет Ник. Я уже успел соскучиться по Нику, тем более что вокруг меня не было ни одной живой души, даже Пузи. Уж не бросил ли он меня одного на этом заколдованном острове? Ради человеческого общения я был уже готов на всё.

   И вот однажды утром, продрав глаза, я увидел на фоне сияющей солнечной дорожки на море фигуру прекрасной женщины, плескающейся в ласковых волнах. Она вышла на берег мне навстречу, на ходу её облекали полупрозрачные, меняющие форму и цвет одежды, подобные тем, которые мне предлагал Ник при первом свидании. С лучезарной улыбкой она сказала, не разжимая губ:

- Привет! Теперь я вместо Ника. Он не выдержал испытания твоей красотой. Будем дружить! Зови меня Снежаной, пока тебе не вставили чип.

   Мне сразу понравилась эта белокожая, темноволосая, крепкая, слегка полноватая красавица, держащаяся так уверенно, понравился даже её дерзкий, оценивающий взгляд, какой обычно мужики бросают на симпатичных девушек.

- Хорошо, будем дружить! — ответил я и протянул ей обе руки. Мы расцеловались как старые подруги. Я был так рад, что компанию мне составила такая очаровательная красавица, судя по улыбке, добрая и весёлая. — Расскажи мне, как сейчас дружат? — поинтересовался я.

 - Дружат – это значит вместе развлекаются, веселятся, отдыхают, не вызывая взаимного отторжения, — ответила она.

- Ну, а на работе, делая, так сказать, общее дело? — подсказал я.

 - Нет, какая дружба на работе? Там у каждого своя функция, да и конкуренция, знаешь ли, ведь и подсидеть могут, — задумчиво протянула она и снова улыбнулась. — А что, в твоё время было иначе?

- Да нет, в целом, пожалуй, ты права. Правда, когда я работал в “Граните”, было ощущение какого-то товарищества единомышленников. И это были мои самые счастливые годы. Ну, а потом на кафедре Военмеха, в депутатах, в антикварном магазине я всегда ощущал косые взгляды, и друзей среди сотрудников как-то не появлялось. Был у меня один друг детства, тоже Боря, но и он сначала стал ухаживать за моей первой любовью Леной, а потом и к жене стал захаживать, когда меня не было дома. На том дружба и кончилась.

   В дружбу между мужчиной и женщиной я не верю – всегда примешивается секс. Ну, а среди собутыльников были приятные люди, но все почему-то оказались за границей. Так что, если сказать правду, друзей-то у меня вовсе не осталось. Наверное, характер у меня нелюдимый. Тут многое ещё зависит от жены. С такими друзьями по работе как Сашка Дрёмин она поцапалась, с другими была, по моему мнению, чересчур приветлива. В результате мы веселились, в основном, в компании её друзей…

   Я помолчал и спросил:

 - А как ты развлекаешься? И сколько у тебя времени на развлечения?

- Вообще рабочий день для мужчин у нас, по-вашему, около трёх часов, ну, а у меня как у начальницы отдела, в котором, как ты догадываешься, работал Ник, ещё меньше. Утром включу контроллер, посмотрю, всё ли в порядке, дам распоряжения, и свободна. Дальше в сети обсуждаем с подругами, где будем отрываться, что есть и пить и какие хохмы придумать на вечер. Созываем компанию, кто-то берёт мужиков из борделя, и вперёд, — она подмигнула и рассмеялась.

 - Представляю, чем вы занимаетесь. У нас это называлось свальный грех.

- Во-во, под конец бывает такая свалка! — хохотала она. – Не строй из себя невинность, сама, небось, мечтала об этом.

- Я не мечтала, а мечтал, — поправил я. – Я ведь мужчина.

- Да-да, Ник говорил об этом. Но ничего, я из тебя этот комплекс неполноценности вытравлю, — сказала она и снова оценивающе взглянула на меня.

  — А что вы едите и пьёте? — спросил я.

  — Можно заказать любое блюдо и любое пойло, наша промышленность может сделать всё, даже мелкую рыбку с костями, не отличишь от музейного экспоната. Алкоголь у нас в ходу, а вот наркота встречается редко, она под запретом, не то, что на Западе. А на Юге, наоборот, алкоголь запрещён, а наркотики – пожалуйста.

   Она подмигнула и прошептала мне на ухо:

- Впрочем, если сильно захотеть, то …

- Как насчёт путешествий? — выспрашивал я.

- А зачем? Виртуально можно побывать в любом месте и в любой эпохе, кроме, конечно, современного гнилого Запада, скучного Востока и мрачного Юга. Полный эффект присутствия. Хоть к динозаврам в гости. И никакого опасения, что тебя съедят, — хохотнула она.

- А бывают у вас какие-нибудь официальные государственные праздники? Вот у нас был День международной солидарности трудящихся 1 мая, 7 ноября — Красный день календаря, 8 марта – Женский день, ну, и конечно Новый Год и День Победы – 9 мая. Весь народ по этим дням пил от души.

- Да, День Победы у нас тоже праздник, но не 9 мая, а 37-го числа четвёртой декады, — кивнула она.

- Как это – 37-го числа? — удивился я.

- А, ты ещё не знаешь, что календарь и летоисчисление у нас изменились как раз после великой победы над чернозадыми 666 лет назад? Теперь у нас в году не 12 месяцев, а 10 декад по 36 или 37 дней поочерёдно, в декаде по 6 шестидневок, а в шестидневке 5 рабочих и один выходной день. Все пять 37-х дней в году – праздники. Год начинается в день зимнего солнцестояния, это и есть 37-й день десятой декады – наш Новый Год, общий для Севера, Запада и Востока. Через две декады на 37-й день – День Независимости Севера, 37-го числа шестой декады – День Великой Правительницы Севера, а 37-й день восьмой декады – День Славных северных боевых роботов.

- Да, пожалуй, этот календарь мне кажется очень удобным и разумным. Никаких пережитков древности, никаких языческих богов и древнеримских правителей. Никакой двенадцатеричной системы и лунных фаз,- похвалил я новый календарь. — А часы, минуты, секунды, надеюсь, сохранились?

- Нет, у нас счёт времени совсем другой. Это же глупо – 24 часа в сутках, 60 минут в часе, 60 секунд в минуте – какой-то древний Вавилон! Считать замучаешься! Теперь в сутках 10 десутов по два часа 24 минуты по-старому, в каждом десуте – десять сосутов по 14 минут 24 секунды, в каждом сосуте – десять тычков по 86,4 секунды, в каждом тычке – десять детычков по 8,64 секунды и, наконец, в каждом детычке – десять сотычков по 0,864 секунды. Десутами измеряются серьёзные дела, сосутами – мелкие делишки, тычками – отдельные действия, детычками – отдельные движения, а сотычками – мгновения.

  Я совсем запутался:

- Логично, ну да Бог с ними, с вашими тычками. И как же вы отмечаете эти праздники, тоже в тёплой компании?

- Нет, в праздники всё уже в государственном масштабе. Под вечер 36-го дня перед праздником все с мужьями должны прийти в общественные Дворцы Радости, где собираются по несколько десятков тысяч человек. Там, конечно, сначала официальная часть – промывание мозгов в соответствии с названием праздника, а потом такой массовый разгул за государственный счёт, что все расползаются из этих Дворцов Радости на четвереньках. А уж в сам праздник 37-го числа всем отдыхающим после бурного веселья целый день в глаза и уши капают патриотические капли. В общем, всё это народу нравится, все довольны и ждут не дождутся каждого 36-го, предшествующего 37-му, числа. Многие, например, каждый праздник меняют почти полностью состав своей секс-компании.

- Ты сказала, “за государственный счёт”? Значит, денежки у вас всё ещё в ходу? Коммунизм так и не построили? — съязвил я.

- У нас с коммунизмом покончили давно, ещё в твоё время. Этот бред процветает теперь только на Востоке. А у нас – нормальное государство, а где государство, там и деньги. У кого их больше, у кого меньше. Это нормально, ведь люди все очень разные – женщины и мужчины, умные и дуры, весёлые и нытики, трудоголики и лентяи, смелые и трусы, замкнутые и общительные и т.д.. За сотни лет нашей жизни различия в уровне богатства разных людей стали очень велики, сливки общества отстоялись, и в их мир, мир элиты дороги нет. Естественно, самые богатые ближе к власти. Они же и самые хитрые и циничные. Так что у нас никакой так называемой демократии нет, у нас, слава Богу, монархия. Есть, конечно, и аристократы: княгини, графини, баронессы. Все женщины имеют дворянство. А остальные сыты и не скучают. И все довольны.

- А ты-то не из сливок? — поинтересовался я.

- Нет, но у меня всё в порядке. Вообще, не суй свой нос в мои дела, крыса! — с неожиданной злобой сквозь зубы процедила она. Я смутился и понял, что нужно держать дистанцию.

 - Извини, а Ник был в твоей компании? — осторожно спросил я.

- Конечно, он же был моим мужем. Вроде бы и самец был неплохой, но со странностями: то ему надо подумать, то Пузю накормить. Какой-то заторможенный, идиот, одним словом. Взвинченный меланхолик с комплексом неполноценности, зашоренный и неблагодарный эгоист, демагог с апломбом, инфантильный неумёха, загнанное существо, довольствующееся любовью кошки. Надоел он мне. А то, что он позволил себе с тобой, здесь, на работе – совершенно недопустимо. Теперь я отправила его на южную границу, пускай там покрутится, пока чернозадые до него не доберутся. Хотя, говорят, специалист был хороший, но себе на уме. А вообще надоели мне все эти мужики, понимают только, когда на них наорёшь, — впервые она нахмурилась, и её взгляд стал стальным.

- Снежана, а ты читала мои записи? Что скажешь? — поинтересовался я.

- Да, я посмотрела результаты анализа твоих текстов. Послушала и твои разговоры с Ником. И знаешь, они даже интереснее, чем все твои записи. С тобой всё понятно, а вот эти его намёки бежать на Восток — это уже государственная измена. Так что Ника можешь забыть.

- Понятно, — вздохнул я, — Значит, ты будешь вводить меня в новый мир? Ты ведь тоже физик?

- Да, пожалуй, физик, — она кокетливо взглянула на меня и сделала неприличный в моё время жест рукой. Я не понял, к чему этот жест, и улыбнулся:

- Ну и как тебе мой лазерный курятник?

- Какой курятник?- переспросила она.

- Лазерный, — повторил я и по выражению её лица понял, что для неё это новость.

- Ну да, лазерный. Неплохо, неплохо, продолжай в том же духе, — вывернулась она. Мне захотелось проверить своё подозрение:

- А Персей со Змеем понравились?

- Да, надо признать, что ты разносторонний человек — и инженер, и физик, и биолог, — Снежана попыталась мне польстить.

- Биолог? Почему биолог? — удивился я.

- Ну, как же — хорошо разбираешься и в птицах, и в рептилиях, и в плодовых деревьях, — она продолжала лепить горбатого. Я загнулся от хохота — она решила, что в лазерном курятнике у меня куры, Персей — это персик, а Змей — это просто какая-то гадюка!

 – Мне продолжать мои писания? — давясь от смеха, со стоном выдавил я.

- Давай, давай, — милостиво разрешила Снежана. — Напиши о том, как ты развлекалась. – А потом снова с ласковой улыбкой сказала:- Рада была с тобой познакомиться, ты весёлая. Пока! — и галька поглотила её ладную фигурку.

   Оставшись один, я размечтался. Всё-таки куда приятнее иметь дело с красивой женщиной, чем с этим странным типом Ником. И глаз будет радовать, и приставать не будет. Но поймём ли мы друг друга? Ведь женщины – совсем другие звери: и чувствуют, и думают, и действуют совсем не по-мужски. Быть полностью откровенным с женщиной – большая глупость: всё равно не поймёт и судить будет по-своему. Их красота – соблазнительная приманка для доверчивых самцов. А кусить могут так неожиданно и больно, что взвоешь. Уж лучше иметь дело с некрасивыми женщинами, но и тут можно наколоться – вдруг она влюбится, тогда берегись! Женская месть страшна.

   Известие о судьбе Ника меня насторожило. За очаровательной маской улыбчивой красавицы Снежаны я почувствовал жутковатый оскал ведьмы-оборотня. Представив себе, как эта жизнерадостная красотка сосёт кровь из груди бедного Ника, я содрогнулся, и волосы по всему моему телу встали дыбом. Я вспомнил слова Ника о своей жене-мегере и решил держаться настороже, но вида не показывать. Хватит ли актёрских способностей и выдержки не поддаться очарованию Снежаны? Не знаю.

   В этом мечтательном и тревожном настроении я обратился к очередным новостям в период через сто лет после заключения Багдадского договора. Заголовки кричали:

 - Северные подземные заводы и фермы набирают обороты;

- Под руководством вождя Конфедерации Севера господина Шарикова и Национального конгресса крепнет братство славянских, угро-финских и тюркских народов;

- Православно-католическое единство – за укрепление семьи и общественной нравственности;

- На Западе массовая смена пола мужчинами принимает характер эпидемии;

- Коммунистическое руководство Востока проводит поголовную стерилизацию населения;

 - Провокации на границах с Югом успешно отражаются объединёнными пограничными вооружёнными силами Запада, Севера и Востока.

   И самое страшное:

- Катастрофа в Атлантике: взрыв вулкана Ла Пальма на Канарах вызвал небывалое цунами. Стометровые волны смыли прибрежные города по всему атлантическому побережью обеих Америк, Европы и Африки. Погибли десятки миллионов людей. Весь флот в портах Атлантики выброшен на берег;

- Руководители Севера и Востока выражают Президенту Запада своё глубокое соболезнование;

 - Патриарх Пафнутий и папа Варшавский Збигнев заявили, что Бог покарал западных безбожников за содомию.

   Да, беды не оставляют человечество в покое. Не война, так природная катастрофа вселенского масштаба уносит миллионы жизней, будто чья-то огромная рука мимоходом соскребает живую плесень с земного шарика.

   Второй ангел вострубил,

   и как бы большая гора, пылающая огнём,

   низверглась в море;

   и третья часть моря сделалась кровью.

   И умерла третья часть одушевлённых тварей,

   живущих в море, и третья часть судов погибла.

                                                  (Апокалипсис. Гл.6 п.п.8, 9)

                                   8.2. ДОСУЖИЕ ДЕЛА.

      На верхних снимках:

 – С милой рай и в шалаше, т.е. в палатке студенческого лагеря в Новомихайловке.

       На нижних:

 – Илюша на озере Рица и я с ним на пляже в Ольгинке вблизи ведомственного дома отдыха “Кубань”.

8.2.1. НОВОМИХАЙЛОВКА  И  КУБАНЬ.

Ещё студентами, но уже женившись, после окончания IV курса мы с Дрёминым решили отдохнуть во время каникул вместе с молодыми жёнами в студенческом лагере нашего Политехнического института в Новомихайловке – посёлке немного севернее Туапсе на Чёрном море. Этот лагерь представлял собой палаточный городок на несколько сотен студентов, раскинувшийся в долине прямо над широким галечным пляжем. Солнце, ласковое море, простая еда и свобода – что ещё нужно студенту?

   Палатка нам с Дрёминым была предоставлена всего одна на двоих, но мы нахально привезли туда своих жён, и уж не помню, как мы уговорили лагерное начальство допустить такой свальный грех. Благо, и Тамара, и жена Дрёмина Людмила были девочками миниатюрными, и мы легко уместились вчетвером в двухместной палатке. Особо щекотливый вопрос состоял в организации секс-отношений. Пришлось установить порядок, когда палатка оставалась на часок в распоряжении только одной пары.

   Питание осуществлялось в общей летней столовой. На кухне работали сами студенты по дежурному графику. Помню, мне выпало дежурить вместе со студентами из Вьетнама. Под конец дежурства уже ночью традиционно устраивалась вечеринка дежурной смены, конечно, с соответствующей выпивкой под недоеденную за день еду в качестве закуски. Вьетнамцы учили меня, в частности, закусывать яблоками с солью. Редкая отрава, доложу я вам!

   Кроме пляжа, любви и танцев, можно было поиграть в волейбол и баскетбол. На площадке блистал какой-то чернокожий студент, к которому я приревновал свою молодую жену. Тамара у меня была одета модно – моя мама сшила ей какой-то сарафанчик из оранжевой ткани с широкими белыми каёмками, очень коротенький, и платьице — мини-мини!

   Мало того, что мы притащили с собой жён, — Тамара пригласила ехать с нами и свою подругу Лилю. На фото — подружки у нашей палатки. Лиля, не имеющая отношения к Политеху, сняла жильё в поселке. Я не помню, где она столовалась, но всё остальное время мы проводили вместе, и, видимо, хорошо. Ведь плохое обязательно запомнилось бы!

   Однажды съездили на дальнюю автобусную экскурсию   - на озеро Рица – через Сочи, Гагры и Сухуми. На Рице мы даже посидели вечером в ресторане, заказали местную форель. Омрачило экскурсию на обратном пути происшествие на пляже в Гаграх, где Людка потеряла массивное золотое обручальное кольцо, которое мы до отхода нашего автобуса тщетно искали среди мелкой пляжной гальки. О том пляже мне до сих пор напоминает грамзапись на фотографии аллеи пальм в Гаграх: “О море в Гаграх, о пальмы в Гаграх! Кто побывал, тот не забудет никогда…”.  B общем, нам Новомихайловка понравилась.

   В “Граните” мы с Саней тоже попробовали воспользоваться своими профсоюзными льготами и приобрели путёвки в ведомственный дом отдыха “Кубань” на том же черноморском берегу между Туапсе и Новомихайловкой. Нам снова удалось как-то пристроить своих жён, и снова мы вчетвером оказались уже не в палатке, а в палате. Спали, кажется, парочками на одноместных кроватях, но ничего. Дрёмин был хоть и длинный, но тощий, как скелет, а я тоже никогда толстым не был.

   В доме отдыха всё было по расписанию – завтрак, обед и ужин – как часы молитвы, и даже дневной секс по очереди: ночью мы стеснялись. Днём пляж, а вечером кино. Была и танцплощадка, но Тамара танцевать не любила, в отличие от меня. Хотя меня никто танцам специально не учил, кроме мамы, которая поначалу обучала меня шагать под вальс, танго и фокстрот, я сам неплохо освоил и твист, и шейк. Всё-таки природная музыкальность и пластика проявлялись и рвались наружу.

   Когда столовские котлеты как-то приелись, в “Кубани” мы даже разок заходили в ресторан, пробовали цыплят-табака и купаты. Однажды мы решили устроить ночной пикник в лесу. Днём выбрали подходящее, вроде бы, местечко, наполнили несколько трёхлитровых банок пивом, прихватили закуски и, как стало смеркаться, пошли в лес.

   Местный лес на окружающих горах – это непролазные колючие дебри, так что ходить там можно только по протоптанным тропинкам. Добрались до места, разожгли костёр и только хотели приступить к пиву, как началось: “У-гу-гу-гу! О-го-го-го! Ух, ух, ух, ух!” — со всех сторон. Страшно, аж жуть! К тому же невыносимо повеяло мертвечиной. При ближайшем рассмотрении оказалось, что вблизи лежал разлагающийся труп дохлой собаки. Жёны впали в истерику. Пришлось срочно бежать с проклятого места. У меня сохранился рисунок об этом приключении. А устрашающие звуки, как выяснилось, издавали не разбойники, а местные совы. Но больше мы в лес – ни ногой!

   Из фауны этих благословенных краёв я привёз в Ленинград небольшую коллекцию местных жуков и ночных бабочек. Невиданных мной ранее жуков-носорогов я морил в спичечных коробках с помощью одеколона, и они, бедняги, долго скреблись там, мешая спать. А ночные бабочки-бражники сами прилетали на вечерние фонари и сидели на освещённых стенах, так что их можно было набрать руками сколько угодно. Так я поймал бабочку “мёртвая голова” — больше 10 см в размахе крыльев, а на спинке – рисунок в виде черепа.

   Из Ленинграда я захватил с собой 8-мм кинокамеру “Квант” и планировал даже снять игровой фильм с актёрским участием всей нашей четвёрки. Я написал какой-то детективный сценарий, но моему режиссёрскому дебюту не суждено было сбыться. Как-то, играя в безобидного карточного дурака, Тамара и Сашка из-за пустяка так поссорились, что Сашка плеснул в лицо Тамары водой, и они чуть не подрались. Отношения между ними были испорчены на всю оставшуюся жизнь. Конечно, ни о каких съёмках уже не было и речи. Эх, люди! А до этого инцидента в Питере мы ведь дружили домами. Как-то, у Дрёминых играли в буриме, и получилась очень осмысленная фраза: “В городе Питере холодно и голодно”. А здесь-то, в тёплом краю – чего делить?

   Перед отъездом из дома отдыха произошло ещё запомнившееся мне событие. Из-под крыши нашего корпуса из ласточкина гнезда выпал птенец, уже оперившийся, похожий на взрослую ласточку. Он кричал и требовал еды, и Тамара зачем-то взяла его к нам в комнату и стала кормить дохлыми мотыльками, которые в изобилии валялись вокруг фонарей. Он стал их активно лопать, и рос на глазах. Тамара назвала его Чирик и взяла с собой в поезд до Ленинграда. В качестве провианта мы набрали несколько банок мотыльков. Но в Горелово, куда мы привезли Чирика, мотыльки быстро кончились. Я пробовал ловить кузнечиков, но аппетит Чирика был неутолим. Начались дожди, кузнечики куда-то попрятались, пришлось перейти на дождевых червей, но от такой пищи бедный Чирик у нас скончался, так и не взлетев. Вот урок – не суйся в естественный ход природы!

   Ещё раз я посетил сей уголок земли уже не с Тамарой, а с одиннадцатилетним Илюшей по одной путёвке. Какими беспечными родителями мы были! Вот моё первое письмо оттуда Тамаре, которая лечилась в то время в Ялте в санатории им. Куйбышева после воспаления лёгких:

                                                    “Здравствуй, милая!

   К сожалению, вызвать тебя на телефонный разговор отсюда невозможно. Нужно, чтобы ты сама телеграммой заказала разговор. Это связано с тем, что почтовое отделение здесь находится в Ольгинке, а кабина в д/о подключается только через него. Вчера не смог даже отправить тебе и домой телеграммы, т.к. здесь их принимают только до 11 час. утра, а я был занят в это время улаживанием “жилищной проблемы”.

   Теперь по порядку. Ехали нормально, правда, вагон был старый и грязный. Но попутчики попались хорошие — молодая пара, делили с ними всю еду, играли с ними, разговаривали, так что было не скучно. В Туапсе прибыли почти по расписанию, но как назло долго стояли у самого вокзала. До д/о добрались на автобусе. Плохо, конечно, что ехали на 53 поезде.

   Когда мы явились, администраторша была уже на взводе, т.к. явилось много народу с детьми. В общем, разговаривать и вникать она не хотела, оформила место только на меня, а по вопросу о второй путёвке отправила к директору, который должен быть только на следующий день. Директор здесь новый, и он, говорят, повёл борьбу против заезда детей.

   В моём номере оказался ещё один папа с 7-летним ребёнком вообще без путёвок, а также один очень вредный нач. сектора, с которым я тесно связан по работе. Он тут же заявил нам свой протест против присутствия детей, в общем, гад. Ужином нас всё-таки покормили обоих, и в конце дня мы успели искупаться. Спал я на матраце рядом с Илюшей.

   На следующий день я с утра начал осаду администраторши, т.к. директора всё не было. Илюша в это время очень удачно смотрел по телевизору “Собаку Баскервилей”. Пробовал сунуть ей вместе с документами десятку, но она её не взяла, и в конце концов перевела меня с Ильёй в другой номер, тоже, увы, четырёхместный. Как я понял, в 2-хместный она не имеет возможности перевести, т.к. это связано с переоформлением путёвок, и тут без директора не обойтись, да и народу очень много, и свободных номеров нет.

   Новый номер в два раза больше первого, на первом этаже (не волнуйся, высоком), с отдельной комнатой для умывания, с широкой лоджией, так что солнце не попадает в окна, воздуха хватает, в общем, по всем статьям лучше. Живёт ещё один мужик моего возраста и парнишка, готовящийся к экзаменам, видимо, 10-классник, москвичи. Уезжают 6-го августа. Я попробую поговорить с директором или администраторшей, чтобы по возможности к нам никого не селили.

   Ну, так вот. Перетащил вещички, и пошли на море. Там с утра нам под тентом занял места этот второй папа. Купались до обеда, практически не загорали. Пляж, конечно, не очень удобный для детей. Это большой   деревянный настил на опорах с лестницами-спусками в воду. У лестниц глубина небольшая, Илья может стоять по грудь, но дно каменистое. На настиле под тентом лежаки, кабины-души. Места под тентом надо занимать с утра. Вода зато очень чистая.

   Илья молодец, плавает уверенно. Я, конечно, всегда рядом. Ему очень понравились ласты-перчатки на руки, которые я ему купил, а также надувной матрац. Ест Илья пока что просто отлично, рубает всё подряд дочиста. После обеда пошли на пляж, где я думал поспать под тентом, но это была промашка, слишком уж вокруг галдят. Снова купались до ужина. Здесь масса людей из “Гранита”. Наметили привальную, ты уж прости меня, грешного, уложил Илью и немного попьянствовал. Больше не буду, ей Богу.

   Сегодня спали до завтрака. Вчера всё-таки перекупались, и я решил воздержаться от пляжа. Поиграли в настольный теннис, отправил телеграммы, сдал в камеру хранения чемодан и деньги, записались в библиотеку, вымылись в горячем душе, днём спали. Купил 3-хлитровую банку томатного сока, газ. воды, сейчас пойдём в кино. Завтра снова потихонечку выползем на пляж. Вот так и живём. Пока что довольны. 

   Погода стоит замечательная, даже слишком. Сегодня попробую ещё повозиться с телескопом. Заинька, наблюдай 31-го солнечное затмение в 6 час. 20 мин. при восходе солнца, закопти стекляшку спичкой. Напиши подробно, как ты живёшь. Жду твоего вызова к телефону. Крепко целую.                                         Боря».      

   Я явился в администрацию с ребёнком, и мне опять удалось уговорить местную бюрократию. Она всё-таки была с человеческим лицом – как нам говорили на философских курсах – гуманизированная, и мне разрешили жить в палате с сыном и даже дали дополнительную раскладушку. Без всяких взяток, заметьте! А вот следующее письмо:

                                                          “Здравствуй, милая!

   Как хорошо, что ты мне позвонила! Голосишко у тебя, как мне кажется, достаточно бодрый. Только вот меня беспокоит, что у тебя болит горло и носик. Наверное, пьёшь холодное и много ешь мороженого? А уж с носом-то вообще странно — морская вода должна отлично помогать. Ты хоть купаешься? Вообще я тебя очень прошу написать мне подробно, как ты живёшь.

   У нас всё вошло в норму. Позавчера и вчера после завтрака ходили в Ольгинку на пляж, т.к. море немного раскачало, а в такую погоду приятнее покачаться на волнах на галечном пляже. Сегодня с утра наблюдали солнечное затмение, правда, не слишком удачно — мешали горы, хотя мы и поднялись на крышу.

   Купаемся теперь не на общем пляже, где всё равно под тентом места, как видно, ночью занимают, а рядом. Там хоть и дно каменистое, но зато с Ильёй и проще (в смысле безопасности), и веселее — можно побарахтаться, где мелко. Ест Илюха на удивление — съедает всё. А сегодня так разъелся, что выкушал две порции рассольника. 

   Много читает — уже четвёртую книгу глотает. Днём как минимум час спит, а сегодня проспал 2 часа. В общем, и устаёт, и ест хорошо, и отдыхает. Уже хорошо загорел, коричневый, а я ещё красненький. Конфликтов у нас с ним ещё не было, слушается. Правда, всё ещё такой же клоун, любит привлекать внимание. Интересно, повзрослеет ли здесь хоть немножко? Английским, правда, ещё не занимаемся. И не бегаем, и так ноги гудят — то в горку, то на пляж. Ну, пока. Крепко-крепко целую.                                                                             Боря”.

   Солнечное затмение мы наблюдали с плоской крыши корпуса через визир от теодолита с инфракрасным фильтром от прибора ночного видения. Заодно можно было понаблюдать за окном женского корпуса, где переодевались дамы. Сохранилось письмо Илюши об этом явлении, т.е. о затмении, конечно:

                         “Здравствуй, дорогая мамочка!

   Пишу тебе 31 июля. Сегодня утром мы с папой наблюдали солнечное затмение. Взяли штатив, трубу, фотоаппарат и полезли на крышу 4-го корпуса. К нашему огорчению, полной фазы затмения мы не видели. Она была за горой. Но частные фазы наблюдали и фотографировали. Интересное явление. Никогда не видел солнце в виде серпа. Привожу рисунок солнца в таком виде. Нам очень понравилось это интересное явление природы. Желаю тебе всего доброго. Илья. (чёрные точки на солнечном серпе — пятна)”.

   С Илюшей я повторил автобусное путешествие на озеро Рица. Правда, по дороге туда его укачало до рвоты, но ничего, он держался молодцом. В пути нас развлекал затейник, орали песни, например, “На полочке лежал чемоданчик”. Горная дорога произвела на Илюху впечатление:

   “Там есть пропасть под названием “Риценский карниз”. У пропасти есть ещё два названия – “Господи, пронеси” и “Прощай, родина”. Далеко внизу в 350 м видна ниточка дороги и лес. Над провалом есть обзорная площадка, На ней мы не были, но проезжали по дороге над пропастью. У меня даже голова закружилась от высоты. Папа сфотографировал провал.

   Озеро Рица находится на высоте 960 м над уровнем моря. Там довольно холодно, это зона хвойных лесов. Градусов 18 – 19 Ц. Воздух разрежённее, чем у моря. Вода в озере холодная, купаться нельзя. Фотографировали друг друга на фоне гор. Поели в шашлычнице “Апсны” настоящих бараньих шашлыков. Попили кофе по-восточному, который разогревался в горячем песке. Покатались на катере. В общем, остались довольны. 

   На обратном пути ехали “Икарусом” до Пицунды. Там пересели на “Комету-10” — теплоход на подводных крыльях. На нём доехали до Туапсе. Там нас ждал “Икарус”, и мы на нём доехали до дома отдыха”.

   Я по глупости не совсем трезво оценивал возможности ребёнка и как-то раз с Ильёй и со своей спортивной сотрудницей Ирой, которая отдыхала в “Кубани” в то же время, и её 18-летней приятельницей Таней предпринял марш-бросок по морскому берегу до Новомихайловки и обратно – не менее 10 км. И это по жаре, по камням! Удивительно, что Илюша выдержал, а Таня-то еле доползла!

   Когда пляж у нашего дома отдыха поднадоел, мы стали ходить на пляж в Ольгинку, примерно километра за два. Там было совсем пусто, и галька была поприятней, и вода почище. По пути мы переходили шоссейную дорогу, и меня поразило большое количество раскатанных по асфальту колёсами автомобилей в толщину бумажного листа здоровенных гадюк. Видно, был их сезон, но живых я не видел, т.к. в лес не совался.

   Иногда вечером, уложив Илюшу, я бегал на танцы, прогулки, а порой и на ночные купания голышом под звёздами. Вот такой я был папаша! Но, к счастью, всё обошлось благополучно как для здоровья Илюши, так и для моей супружеской верности. Вот ещё моё письмо бабушкам и дедушкам, дающее представление о нашей жизни в “Кубани”:

                                                   «Здравствуйте, дорогие!

   Осталось нам здесь пробыть всего 8 дней, а от вас не получили ни одного письма. Я уже беспокоюсь, может, что случилось? Нехорошо так долго молчать.

   Мы живём по-прежнему, хорошо. Сменились наши соседи по комнате, приехали один молодой врач и пожилой офицер в отставке. Оба с семьями, так что практически приходят только спать. Мы передислоцировались, теперь Илья спит у стенки, я рядом, так что у нас получился отдельный угол, это удобнее. Режим у нас прежний, только в столовую ходим в первую смену, на час раньше, и это тоже хорошо. На здоровье не жалуемся. Погода отличная, море тёплое. Иногда по вечерам ходим в кино.

   Вчера купили обратные билеты на поезд № 54 вагон 7. Он выходит из Туапсе в 1 час. 20 мин. ночью с 18-го на 19 августа. Значит, 20-го будем дома. Билеты, увы, плацкартные, но ничего, доедем. Тамара, как она мне сказала по телефону, прилетит 17-го вечером. Надеюсь, она нас встретит. Хочу в дороге купить помидоры, когда будем проезжать Кубань.

   Сегодня была удивительно прозрачная вода. Мы пошли на пляж в Ольгинку. Илюша научился нырять в глубину, молодец, уже метра на 3 ныряет. Сфотографировались на пляже у фотографа. Завтра получим цветные снимки. Живём дружно, Илья слушается. Лопает хорошо. Вчера собирали образцы растений на гербарий. Сходили вечером на танцплощадку, посидели, послушали. Сегодня будем наблюдать Луну в телескоп.

   В общем, безобразие, что не пишете. Илья всё время бегает и смотрит, нет ли письма. Тамара тоже нас не балует, получили от неё пока только одно письмо. Ну, пока. Молюсь, чтобы у вас всё было тоже хорошо. Целую всех.                                                                            Боря”.

   С припиской от Илюши:

  “Дорогие бабушки и дедушки! У нас всё нормально, живём хорошо. Желаю вам всего хорошего и доброго. А почему вы не пишете? Папа правильно отметил, что это безобразие. Я уже волнуюсь.                                                                                                                                                                     Илья.  

   Ещё несколько штрихов из последнего письма Тамаре:

   “Загорели, у меня кожа потихоньку шелушится. Честно говоря, уже всё начинает надоедать, и море, и солнце. По вечерам иногда ходим в кино, иногда смотрим на звёздочки, если погода ясная. Воздух стал чуть прохладнее, а море тёплое, так что климат хороший. Илья уже самостоятельно, конечно, рядом со мной доплывает до буйков и обратно.

   Попробовали пойти погулять в горы, но ничего хорошего там нет, одни колючки. На месте нашего пикника, помнишь, когда вы испугались филинов, теперь стоит стол, скамьи, так что всё оборудовано. На пляже одно развлечение — чтение, да вот письма писать. В карты я играть не люблю. Илюха любит нырять с маской. К теннисному столу уже не подступиться, играют одни мастера.

   Публика сейчас приехала брюхатая и страшная, так что пляж напоминает баню. Так что, в общем, скучновато. Но это не главное. Илья, тьфу-тьфу, здоров, ест хорошо, мне кажется, что даже вырос”.

       Наш Волошинский Крым:

   - “Равнина вод колышется широко,

     Обведена серебряной каймой.

      Мутится мыс, зубчатою стеной

     Ступив на зыбь расплавленного тока”, — на пути в Коктебель;

- “Гаснут во времени, тонут в пространстве

     Мысли, событья, мечты, корабли…

     Я ж уношу в своё странствие странствий

     Лучшее из наваждений земли”, — вперёд, к открытию Нового Света;

- “Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,

     Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,

     Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.

 Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!”

         - два героя;

- “Облака клубятся в безднах зелёных

      Лучезарных пустынь восхода,

      И сбегают тени с гор обнажённых

      Цвета роз и мёда.

      И звенит, и блещет белый стеклярус

      За Киик-Атламой костистой,

      Плещет в синем ветре дымчатый парус,

   Млеет след струистый”, — Илюша на вершине мыса Киик-Атмала над посёлком Орджоникидзе с видом на Карадаг.

                                                   8.2.2.   КРЫМСКИЕ КАНИКУЛЫ.

Во время своих крымских командировок я так влюбился в этот край, что уговорил тёщу взять семилетнего Илюшу и поехать в Судак, что они благополучно и осуществили. Это было первое путешествие Илюши на юг, к морю. Второе – в “Кубань”. А в свой следующий отпуск я взял Тамару с Илюшей, и мы направились в посёлок Орджоникидзе недалеко от Феодосии.

   Сразу как вылезли из автобуса, нашли себе квартирку в пятиэтажном панельном доме с городскими удобствами. Правда, вода, даже холодная, была не всегда. Посёлок мне нравился тем, что пляж там был почти пустой, а сам посёлок был не деревней, а маленьким городком, видно, при каком-то оборонном предприятии. Вот что я писал маме сразу после приезда:

                                                        “Здравствуй, мамочка!

   Вот мы и на месте, всё устроилось. Ехали хорошо в обществе одной молодой девочки. Поезд был хотя и весь полуразвалившийся, но чай носили, и на том спасибо. Илья всё смотрел в окошко. Продукты все уничтожили успешно. В Симферополе пришлось часа два погулять до отправления автобуса. Илья перенёс автобусное путешествие нормально. Самый трудный этап был в Феодосии, когда пришлось лезть с нашей поклажей в переполненный автобус и ехать через весь город.

   На остановке автобуса, который идёт в Орджоникидзе, одна бабуля предложила нам жильё, так что сразу мы пошли к ней домой. Она живёт в однокомнатной квартире в блочном пятиэтажном доме. Сама всю неделю пропадает в Феодосии, а приезжает только на выходные, так что мы единственные жильцы и хозяева. Это, я считаю, очень здорово. Дом на окраине городка, но здесь вообще расстояния не имеют никакого значения, всё очень компактно. Есть все удобства, кроме горячей воды, холодильник. Тамаре не очень нравится, что на первом этаже, но я считаю, что это пустяки. Берёт с нас по 2-50 с носа, но здесь все так берут, даже больше.

   Городок понравился всем, есть все необходимые магазины, маленький рынок и прочие блага цивилизации. На пляже народу мало, а недалеко есть замечательные бухты, где совсем просторно. В первый же вечер, сразу после приезда, после прогулки по городу мы поужинали и пошли в клуб смотреть кино “Битва за Рим”. Легли спать пораньше.

   На следующее утро пошли в бухту, где было мало народа, искупались вволю. Не обошлось без приключений. Когда обследовали с Ильёй ближайший мыс, я утопил очки в море под скалами. Только с помощью маски удалось их обнаружить на дне и достать, так что всё обошлось благополучно. Едим исключительно дома, Тамара кормит нас до отвала. Вечером опять ходили в кино, на какой-то фильм с Боярским.

   В пятницу с утра поплыли на теплоходе вокруг Кара-Дага, во время высадки в Планерском забрались на гору Кучук-Янышар к могиле Волошина. Домой приплелись усталые, отоспались, а вечером играли в бадминтон и снова в кино. Сегодня едем с утра в Феодосию. Как видишь, дома не сидим. В общем, пока всё нравится.

   Записались в библиотеку. В магазинах покупаем молочные продукты, помидоры и огурцы. Приобрели кастрюлю и миску для пользования. Я купил кеды, чтобы лазать по горам и бегать по утрам. По контрасту с Планерским и Феодосией, где куча народу, здесь просто рай. Очень красивая бухта, замечательные закаты.

   Как-то вы там живёте? Пишите по адресу: 334803 УССР Крымская обл., пос. Орджоникидзе Феодосийского горсовета, ул. Нахимова д.22 кв. … Для Гуанова Б.С.
P.S. Письмо отправить не успел, зато дали сегодня телеграмму в твой адрес. В Феодосии осмотрели картинную галерею Айвазовского и музей Грина. Завтра едем на экскурсию в Судак и Новый Свет. Наверное, опущу письмо в Судаке. Очень крепко целую. Привет Б.А. Послезавтра попробую позвонить тебе.          Боря.

P.P.S. Были в Судаке и Новом Свете, но письмо отправляю из Орджоникидзе, т.к. в Судаке осматривали крепость и еле успели на корабль”.

   Приписка Илюши:

   “Дорогая бабушка Оля! Мы доехали до Орджоникидзе и живём хорошо. Какие тут красивые пейзажи! Желаю тебе всего хорошего и доброго. Крепко целую. До нового письма.   Илья. 7 августа 1982 г.   Рисунок мыса Киик-Атмала”.

   Я составил расписание наших экскурсий – в Орджоникидзе тоже была пристань, и мы обошли и объехали все уже разведанные мной в командировках места. На пляже в Орджоникидзе мы не залёживались. В самой Феодосии было на что посмотреть: фонтан и галерея Айвазовского, где экспонировались и акварели Волошина, музей А. Грина, стены Кафы.

   Из Орджоникидзе можно было пешком по живописной тропе высоко над морем пройти до Коктебеля мимо Тихой бухты, (где позже, говорят, был популярный нудистский пляж и где снимались кадры фильма “Бриллиантовая рука” с А. Мироновым и мальчиком, ходящим по морю), мимо Планерной горы, откуда будущий космический конструктор Королёв в молодости взлетал в небо на планерах, мимо мыса Хамелеон, по пути почтив могилу Волошина и его дом-музей.

   За посёлком начинались бухточки Карадага – Лягушачья, Сердоликовая и прочие. Всю эту красоту мы, конечно, облазали. На теплоходике мы ходили по морю вдоль Карадага. Чёртов палец, скала Иван-разбойник, бухта Барахты, Львиная бухта, скала Лев с жерлом уснувшего вулкана, Золотые ворота, Король, Королева и Королевская свита – для меня это каменная музыка души.

   На катере мы плавали в Судак и Новый Свет мимо дважды покорённой мной вплавь стены Карадага, мыса Меганом и грота Шаляпина в Новом Свете, где он, говорят, сотрясал своды своим басом. В Судаке, конечно, обошли замечательную крепость, забравшись на самый верх в цитадель. Дотопали до бухт Нового Света – это 7 км по шоссе. А там – Зелёная, Голубая и Разбойничья бухты, проход высоко над морем по скальному уступу, местами шириной меньше метра, другой проход -   в Разбойничью бухту через сквозную пещеру, Царская тропа с остатками балюстрады и Царский пляж с чёрной, раскалённой солнцем, мелкой, с горох, галькой. Грот Шаляпина, скала Орёл и стена Сокол, благоуханные заросли реликтовой сосны и можжевельника. Все эти чудеса глубоко запали мне в сердце. В общем, мы вели героический образ жизни.

   Пейзаж вокруг был особенный, характерный только для восточного Крыма. Выжженный солнцем мыс Киик-Атмала вдавался в море прямо у нашего дома, и мы часто с Илюшей взбирались на него и любовались закатным заревом над крымскими предгорьями.

   В выходные мы присоединялись к автобусным выездам моих работающих командированных товарищей. А однажды прямо на пустом пляже в Орджоникидзе совершенно неожиданно мы встретили наших ленинградских приятелей – Наташу и Юру Корсаковых: мир тесен! В подражание нашему песенному творчеству Илюха с помощью мамы тоже сочинил песню на мотив “Ты не плачь, моя Маруся”:

                                           Ты не плачь, моя бабуся,

                                           К тебе из Крыма я вернуся,

                                           И не надо плакать и рыдать,

                                           Как мы устроимся, гадать.

              Припев: По волнам, по горам,

                             Нынче здесь – завтра там,

                             По волнам, горам, волнам-горам,

                             Нынче здесь, а завтра там.

                                           Мы живём в Орджоникизде,

                                           Что на мысе Атлама,

                                           На отдельной на квартире,

                                           Лишь продуктов здесь нема.

                             Припев.

                                           Только мы не простофили,

                                           Рюкзачок мы захватили,

                                           В нём консервов целый воз,

                                           Папа еле их донёс.

                             Припев.

                                           Побывали в Коктебеле,

                                           И открыли Новый Свет,

                                           На Судакской цитадели

                                           Мы оставили свой след.

                              Припев.

                                           Поклонилися могиле

                                           И Волошина почтили,

                                           В бухту Тихую зашли

                                           И все мысы обошли.

                             Припев.

                                           В Феодосии бывали,

                                           Музей Грина повидали,

                                           Галерею и фонтан,

                                           Что построил Айвазян.

                             Припев.

                                           А теперь к тебе спешу я,

                                           Чёрный, словно негритос,

                                           И надеюсь, что за месяц

                                           Хоть немножечко подрос.

                             Припев.

   Всё шло чудесно, пока не случилась неожиданность совсем другого рода. У меня заболел живот, справа внизу. Я терпел два дня, но потом зашёл в местный медпункт, там у меня обнаружили острый аппендицит и вызвали скорую помощь. Отвезли меня в Феодосию, на Чумку, где, понятно, размещалась городская больница. Бросили на койку в коридоре и забыли.

   Я повалялся несколько часов, стало полегче, я стал гулять по двору и уже задумал было сбежать, но вдруг зовут: “Гуанов, на операцию!”. За руки-ноги меня привязали к операционному столу, потом произнесли: “Мужчина крупный, вяжи крепче!” — что как-то возвысило меня в собственных глазах. В рефлекторе надо мной мне было хорошо видно, как меня режут.

   Операцию делал волосатый хирург под местным наркозом. Когда он вспорол мне брюхо, я услышал только страшный хруст и не чувствовал боли, но когда он стал раскладывать по сторонам мои кишки и добрался до самого нутра, мне казалось, что меня кастрируют без всякого наркоза. Доктор отрезал аппендикс и, держа его пинцетом, торжественно продемонстрировал его мне. “Гнойный”, — с удовольствием произнёс он и вдруг заорал: “Не пучь, не пучь живот!”. Потом мне запихали кишки обратно, заштопали и вставили дренажную трубочку. Я удостоился похвалы: “Молодец, не орал”, — но, когда меня развязали, на запястьях и щиколотках остались фиолетовые следы от бинтов.

   Одновременно со мной в той же операционной резали ещё одного мужичка с язвой желудка. Орал он страшно, его успокоили общим наркозом и располосовали всё брюхо. В общей палате человек на пятнадцать мы лежали с ним вместе после операции. Так он ухитрился послать за водкой, принял и снова попал на операционный стол. С трубочкой-катетером в боку я вышел догуливать свой отпуск. Жаль только, что трусы уже нельзя было мочить в море.

   В другой раз я привёз Тамару и Илью в Крым, когда база наших испытаний уже переместилась из Феодосии в Севастополь, точнее, в Качу, на известный военный аэродром. Наша аппаратура проходила лётные испытания в Каче, а жили мы все в Севастополе, а именно, в Учкуевке – городском предместье на северном берегу бухты. Не я один привёз семью в Учкуевку. Там можно было снять жильё в сельском доме недалеко от пляжа. Опять-таки, для сохранения колорита нашего отдыха лучше всего процитировать моё письмо маме:

                                 “Здравствуй, мамочка!

   Прости, что долго не писал, но уж больно жизнь здесь бурная. Каждый вечер то привальные, то отвальные, то ещё какие-нибудь поводы. Ну, а в общем устроились хорошо.

   Тамару и Илью наши ребята встретили на вокзале. Сразу же они и поселились по соседству с основной нашей ставкой, где живут остальные наши сотрудники. Я в прошлый приезд в Севастополь заходил к этим хозяевам, они меня помнили и держали комнатку для нас. Так что живём в Учкуевке на северной окраине Севастополя. Здесь настоящее село, но до города меньше автобусной остановки.

   Сразу через шоссе хорошая асфальтовая дорожка ведёт к пляжу. Идти 7 — 10 минут через лесопосадки акации и сосны — путь не утомительный и приятный. Пляж культурный — песчаный, широкий, с лежаками и тентами. Но мы ходим чуть в сторону на пляж турбазы, там меньше народа, почище, очень приятная мелкая галька с горошину. Тент у нас свой.

   Близость к городу имеет свои преимущества — можно закупать провизию в магазинах, сходить в кино, на рынок. С хозяевами нам тоже повезло. Во-первых, у них мало народу — всего ещё одна молодая мама с шестилетним сыном. Хозяин на своей машине даже продукты на нас закупает. Двор у них весь забетонирован, сверху виноград и абрикосовое дерево. Во дворе стол — за ним едим, принимаем гостей. Кухня отдельно, газ, водопровод. Есть душ.

   Комната, правда, маленькая. Стоят две полуторные кровати и стол. Илья-то спит как король, а мы с Тамарой поначалу синхронно поворачивались с боку на бок, но сейчас уже привыкли. За стенкой у нас хлев, там 3 поросёнка и нутрии. Как ни странно, запаха не ощущаем, ну а похрюкивание — уже привычный звук. Для Ильи во дворе развлечение — маленький бильярд. Он уже здорово научился гонять шары, играет с хозяином. Питаемся дома, только я иногда обедаю в Каче.

   На работу нас возит автобус. Часто работаем по вечерам, так что утром дома. Работать, правда, приходится изрядно. Пока получается не очень здорово. Но надеюсь на лучшее. Сейчас я здесь главный. Боюсь, что придётся задержаться ещё дней на 10. Может быть, со мной останутся и Тамара с Ильёй.

   Самое хорошее здесь — наши поездки в выходные на автобусе. Побывали в Алупке, осмотрели дворец, на обратном пути с трудом нашли спуск к морю и устроили пикник. Ездили на Сапун-гору, осмотрели диораму. В прошедшее воскресенье доехали до Бахчисарая, посетили ханский дворец, а потом пошли в Чуфут-Кале — пещерный город татар и караимов — мимо старинного пещерного Успенского монастыря. Там очень красивый каньон.

   С погодой, правда, не везёт. Только первые дни были хорошие, тогда немного и позагорали. А последние 6 дней — сплошные грозы и проливные дожди, совершенно небывалые в Крыму. Только сегодня ветром тучи немного отнесло, зато волны разгулялись, море грязное от дождя и волн. Вот так и живём, скучать некогда. Обещал писать тебе часто, понемногу, но не получается. Буду стараться. Пиши, как живёшь, как здоровье. Крепко тебя целую. Привет Б.А.”                                               Приписка Ильи:

   “Здравствуй, дорогая бабушка! Папа уже описал тебе, как мы живём. У меня новости неважные. Первая проба роликовых коньков окончилась печально — потерялось колёсико от конька. Мы его так и не нашли. Во-вторых, у меня распухло веко — возник писяк. Весь глаз заплыл. Пока наблюдается ухудшение. Желаю тебе всего наилучшего. Целую.                   Илья”.

   А вот следующее письмо:

                                                  “Здравствуй, мамочка!

   Пока не получил от тебя ответа, но я знаю, что сейчас письма идут по 10 дней и больше, так что это неизбежно: монолог мой будет безответным. Командировка моя затягивается ещё на 10 дней. Билеты на 5-е мы уже сдали и приобрели на 15-е июля на тот же поезд № 316. Тамара возьмёт за свой счёт недельку.

   Живём хорошо. В прошлую субботу ездили на нашем автобусе в Большой каньон Крыма. Это очень живописное ущелье в горах. Вокруг скалы высотой до 300 м, по дну течёт горная речка с водопадами. Протопали в общей сложности километров 10, потом устроили пикник, жарили шашлыки на костре, пекли картошку, играли в волейбол.

   А в воскресенье я вытащил компанию в Скельскую сталактитовую пещеру. Пошли, правда, не все, но и слава Богу. Искали эту пещеру часа четыре, совершили два восхождения высоко в горы. Посмотрели совершенно дикие, безлюдные места. К счастью, встретили какого-то матёрого туриста, он привёл нас к пещере.

   Я рассчитывал, что это галерея больших залов, куда пройти не трудно. Но в действительности нам показали какую-то крысиную нору среди валунов, куда едва мог пролезть человек. Фонарик у нас был всего один, никакой верёвки мы тоже не захватили. Но всё-таки полезли — я и ещё двое. Сначала ход был ещё ничего, но потом пришлось лезть по крутому лазу вверх среди нагромождения скользких, мокрых и грязных камней. Иногда лаз сужался так, что еле-еле пролезали на животе. Вымазались в грязи, конечно, здорово, но самое мрачное оказалось — выйти обратно.

   Вылезли мы уже вдвоём — третий остался на полпути — в какой-то зал с известковыми натёками, закрутили головами, а потом задумались: откуда же мы вылезли? Дырок среди камней много, но куда ни сунься — то тупик, то пропасть, где не пролезть. Немного даже струхнули. Но всё-таки Бог помог, как-то вышли наружу. После такого никто уже в эту проклятую пещеру не полез. На обратном пути для утешения съездили на перевал Байдарские ворота, спустились по серпантину — и домой.

   Планировали и в эти выходные куда-нибудь съездить, но, увы, автобус сломался. Придётся топать ногами и пользоваться городским транспортом. Задумали завтра — в Херсонес, пройтись по развалинам, искупаться. А послезавтра, может быть, совершим морскую прогулку на большом теплоходе.

   Режим у нас прежний — всё привальные, да отвальные. Очень это дело уже надоело. На работе по-прежнему не здорово идут дела, всё ломается. Правда, не по моей части. В среду возил Илью на аэродром, показал самолёт и нашу аппаратуру. Кроме того, съездили вместе на мыс Фиолент, там очень крутые и красивые берега. Ну, а в остальное время, пока я работаю, Илья и Тамара на пляже. Глаз у Ильи прошёл, он   здоров. Но вообще надо бы завести режим, купаться рано утром, а то они поздно встают. Погода уже неделю хорошая, а сегодня просто жара.

   Мамочка, сегодня день твоего рождения. Сейчас пойду на почту и отправлю тебе поздравления. Желаю тебе прежде всего здоровья и покоя. Меня ты тоже можешь поздравить — в пятницу в институте состоялся научно-технический совет, и теперь я старший научный сотрудник. Письмо я перешлю с нашим товарищем, который сегодня улетает в Ленинград. Жду от тебя письма. Крепко целую. Большой привет Б.А.        Боря    

P.S. Илья сейчас ушёл купаться, поэтому он не может тебе написать, но он просил меня, как и Тамара, передать свои поздравления”.

   Наконец, последнее письмо:

                               “Здравствуй, мамочка!

   Вчера получил твоё письмо. Рад, что ты понемногу поправляешься. Как-то отлегло от сердца. Наверное, это письмо придёт за день или в день нашего отъезда отсюда, так что осталось нам здесь лентяйничать очень немного. Дома ждёт масса дел. Наверное, сразу пойду в отпуск. Надо заниматься машиной, сделать дома косметический ремонт, ещё гараж, печка на даче.

   На работе взялся переводить толстенную книгу, сроки уже истекают, а у меня ещё вагон работы. Тоже придётся посидеть вечерами. В общем, как всегда, в заботах. К тебе, конечно, приеду сразу. Я не понял, что же ты собираешься делать с дачей? Поедешь по путёвке, да? А шитьё бросай. Ничего с твоими тётками не случится.

   Сегодня суббота, лежим на пляже. Вечером пойдём в летний кинотеатр. А завтра, наверное, съездим в Ялту в Никитский ботанический сад на нашем автобусе последний раз. В понедельник тоже в последний раз полетаю, а потом бумажные дела по закрытию наших работ. Из наших ребят со мной остался только один. В общем, закрываем лавочку. Общее впечатление, что съездил с пользой и для дела, и для себя. Ну, пока, поправляйся скорее. Крепко целую.                    Боря”

   Добавлю только, что в Херсонесе мы попали на театральное представление древнегреческой пьесы у античной городской стены, причем сидели в первом ряду, и актрисы в туниках едва не садились нам на колени. Храм на месте крещения князя Владимира тогда был в руинах, но всё равно производил впечатление прекрасными колоннами из цветной яшмы.

   В самом Севастополе были, конечно, на четвёртом бастионе, в Севастопольской панораме, а также в Морском соборе. В Учкуевке на холме стоило посетить старое военное кладбище с храмом в виде пирамиды. Там были также памятные доски с именами тысяч моряков, погибших при загадочном взрыве трофейного линкора “Новороссийск” прямо в бухте Севастополя в пятидесятых годах.

   В Большом каньоне   - узком ущелье с высокими отвесными стенами – речка выбила в камне глубокие бассейны с ледяной водой, так называемые “ванны молодости”. По поверью, кто искупается в них, будет вечно молодым. Я попробовал, и правда, до старости порой чувствовал себя юнцом!

   К приключению в Скельской пещере добавлю следующее. Я вычитал о её существовании в книжке о достопримечательностях Крыма. Она располагается недалеко от Севастополя и состоит из ряда огромных подземных залов со сталактитами. Наш автобус доехал до ближайшего к ней селения, и мы даже обнаружили указатель со стрелочкой “К пещере”, указывающий тропинку в гору.

   Но чем выше мы забирались, тем уже становилась тропа, пока совсем не затерялась. И мы никогда бы не нашли эту пещеру, если бы не встретили группу туристов-профессионалов. Туристы нам объяснили, что сначала будет горизонтальный ход, потом от него два вертикальных ствола выведут в первый зал, из него можно зайти во второй, ну, а дальше лучше не соваться – там всё затоплено. Я спросил у одного из них: “Можно ли с детьми в пещеру?”. Он ответил: “Не советую. Верёвки, фонари есть?”. На всех у нас был один фонарик с плоской батарейкой и никаких верёвок.

   На разведку в дыру полезли я, Володя Лапин и наш шофёр, остальные ждали нас у входа. Сразу, как только мы на четвереньках залезли в этот горизонтальный ход, мы стали похожи на обитателей преисподней. Отовсюду текла вода, стенки, пол и потолок были мокры и покрыты скользкой глиной. Тем не менее, прочапав метров двадцать, мы обнаружили ход наверх и, как змеи, поползли между камней. У нашего шофёра с собой был коробок спичек, и он сказал, что подождёт нас в этом вертикальном ходе.

   Мы с Лапиным вылезли, наконец, в первый зал и раскрыли рты. Он был не очень большой, но там, действительно, с потолка свисали сталактиты и на полу росли сталагмиты. Пока мы осматривались и безуспешно искали вход в следующий зал, наш единственный фонарик стал гаснуть, и скоро мы оказались в кромешной темноте. Найти щель, из которой мы вылезли в этот зал, было невозможно. Мы стали орать в надежде, что отзовётся наш водитель. Но никто не отвечал. Володя в темноте чуть не провалился куда-то, только камни упали и булькнули в воду где-то глубоко внизу, а сам он подвернул ногу. Положение было хреновое. Мы долго тыкались на ощупь во все выемки и щели и каким-то чудом всё-таки вылезли в знакомый горизонтальный ход.

   А когда в конце туннеля блеснул луч света, нашей радости не было границ. Ликуя, мы выползли на свет Божий, стуча зубами от холода и страха, грязные и мокрые, как черти, но такое счастье, пожалуй, редко когда я испытывал в своей жизни. Оказалось, что нашему водиле надоело сидеть в вертикальном ходе, и он вылез наружу, не дождавшись нас, балда. Но и я был балбес не меньше – ещё раз повторю: не зная броду, не суйся в воду.

      Мои “окна РОСТА”.

                                                       8.2.3. КОРПОРАТИВЫ.

На работе в “Граните” были свои радости, можно сказать, параллельная вторая жизнь. О толково проведённом свободном времени в коллективных командировках в Крым, в Озерки и во время индивидуальных командировок – по городам и весям нашей родины – я уже писал.

   В нашей лаборатории в Ленинграде все государственные праздники тоже отмечали широко. Скидывались, закупали самую простую закуску – колбасу да консервы, к примеру, шпроты, несколько бутылок десертного вина, например, “Кокура” для девочек. А основная выпивка готовилась из местного сырья – технического спирта, выделяемого на приготовление охлаждающей жидкости для лазеров и протирки оптики.

   В последний рабочий день перед праздником дверь лаборатории запиралась обычно сразу после обеденного перерыва. Лабораторное начальство не чуралось народных масс и своей речью давало начало торжественному открытию праздника. А наш замначлаба был главным организатором материальной части процесса. После нескольких тостов вспоминали наши фирменные командировочные песни. Иногда устраивали концерт самодеятельности.

   Помню, моя лазерная группа удачно исполнила старинную вокально-мимическую песню “Колпак мой треугольный”, в которой слова постепенно заменяются смешными жестами. Потом начинались танцы, причём из-за нехватки дам приглашали девушек из соседней лаборатории. Постепенно народ расползался по домам до окончания рабочего дня. В проходной на это смотрели сквозь пальцы. Последний из пьяных могикан опечатывал помещение.

   Юбилеи, защиты диссертаций и прочие личные торжества отмечались с не меньшим размахом. Моей святой обязанностью было соорудить юмористический плакат-карикатуру. На них изображались заслуги юбиляра или триумфатора. Таких плакатов я сделал не менее двадцати. Для портретного сходства я использовал, конечно, фотографии, и обычно огромный плакат я успевал нарисовать за несколько часов после окончания рабочего дня. О масштабах плакатов можно судить по фото, где мы с Шаровым вешаем плакат к юбилею Жени Белова. На торжестве я с рюмкой в руке комментировал свой плакат, тоже, конечно, с доступным мне юмором.

   Слава о моих плакатах распространилась за пределы нашей лаборатории, и я иногда делал их для соседей, например, для заместителя начальника нашего отделения В.Р. Андриевского, про которого было известно, что он уже в то время занимался сёрфингом. Каждая деталь здесь имела значение, например, наш лазерный канал (ЛК) изображён в виде ещё недосиженного яйца на лапах пингвина, к которому тянется зловещая клешня.

   Постепенно я дошёл до изготовления плакатов-мобилей с подвижными или сменными деталями. Например, для начальника соседнего отдела я придумал фазоманипулированный портрет юбиляра, в котором нарисованный шуточный портрет был разрезан на полоски, и эти полоски вначале представлены перемешанными, не давая понятного изображения, а в конце представления появлялся всеми узнаваемый образ. Фазовая манипуляция как метод обеспечения помехозащищённости радиолокатора была любимым коньком юбиляра.

   Однажды я сделал плакат к женскому дню 8 марта, который в несколько этапов трансформировался от произведения соцреализма до древнеегипетского изображения. Интересно, что в тексте я угадал своё будущее занятие реставрацией живописи. Вот этот текст, чудом сохранившийся на клочке бумаги:

   «Расскажу вам одну мартовскую историю. Как-то в ночь на 8 марта я, чтобы угодить жене, решил почистить чулан. Там, среди многолетней пыли, я обнаружил потрёпанный свиток. Развернув его на кухне, я увидел вот эту картину. Оказалось, что это поздравление женщинам к празднику 8 марта, написанное, очевидно, в недавно минувшую мрачную эпоху. Ясно видны черты административно-командно-лагерной системы, с которыми мы повседневно сталкиваемся и поныне, особенно в отношениях между мужчинами и женщинами. Одно показалось мне подозрительным – несоответствие идейного и художественного качества этого произведения и качества материала, на котором оно было написано. За последние 70 лет такой материал не мог быть изготовлен. Возникло предположение, что под верхним слоем краски находится более старая живопись. 

   Используя известную технику реставрации, я намочил тряпочку в специальном растворе и положил её вот на эту часть картины. Когда через некоторое время я снял её, открылся вот такой вид. Очевидно, что под грубой мазнёй ХХ века находится шедевр эпохи кватроченто. Очистив ещё одну часть картины, я понял, что, действительно, перед нами сцена Благовещения кисти одного из титанов Возрождения. Проступило характерное для той эпохи благоговейное отношение к женщине. Я наложил тряпочку на следующую часть полотна. Моё ликование было прервано сонным голосом супруги, призывающей меня в родное гнездо. Пришлось её успокоить в меру моих сил, но как-то случайно я заснул, и разбудил меня лишь будильник. Я вскочил, как ошпаренный, при ужасной мысли о том, что я испортил шедевр. 

   Действительно, когда я снял тряпочку, живопись Возрождения исчезла, но под ней обнаружился ещё более древний слой – очевидно, античный! Вероятно, это единственная, сохранившаяся до нашего времени картина пятого века до нашей эры!!! На ней изображена сцена погони Аполлона за Дафной, прекрасно передающая здоровую силу и красоту юности. Ещё раз я наложил свою тряпочку и пошёл на работу поздравлять своих сотрудниц с расчётом скоро вернуться. Но не тут-то было. Когда я вырвался из их цепких объятий и прибежал домой, было уже поздно. 

   Под тряпочкой обнаружился ещё один, последний, древнеегипетский слой. С трудом я прочитал, что там изображён великий фараон Восьмимартон 88-ой, царь всех царей и раб всех цариц, непревзойдённый стрелок газелей, имевший 888 жён и 8888 отпрысков исключительно женского пола. Того, что раньше было нормой и образцом для подражания, нам теперь уж, конечно, не понять.

   Встал вопрос, что же делать с картиной, написанной, конечно, на папирусе? Если очистить её всю до последнего слоя, то исчезнет ряд великолепных оттенков нашего отношения к женщинам. И я решил оставить её в таком виде”.

   Этот плакат и текст был настолько популярен, что я показал его уже значительно позже на кафедре физики в Военмехе во время аналогичного корпоратива, и даже на серебряной свадьбе у Тамариной подруги Агнессы.

   Ещё один неоднократно использованный плакат – это график верблюдоиды с соответствующим научно-юмористическим докладом, с успехом прочитанный мной на нескольких свадьбах. Вот текст этого доклада, который я даже послал в редакцию “Литературной газеты”, но ответа не дождался:

«НАШИ ДОСТИЖЕНИЯ В ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОМ ПОДТВЕРЖДЕНИИ                                                       ТЕОРИИ ШКВАРКОВ             

                                                  - лучший доклад на НТК.

   Советская наука медленно, но верно, продвигается по спирали всё глубже и глубже. И её последнее достижение – повторное открытие теории новых частиц, так называемых шкварков. Эта теория с исчерпывающей полнотой объясняет наблюдаемый ныне редчайший природный феномен.

   Установлено, что шкварки бывают двух видов. Один, более массивный – будем называть его просто шкварк и обозначать буквой М – обладает новым, ранее неизвестным квантово-механическим свойством, так называемым “шармом”, положительным или отрицательным. Другая частица называется обычно шкваркой и обозначается буквой Ж. Она обладает так называемым “очарованием”, опять-таки положительным или отрицательным. 

   Частицы эти относительно короткоживущие. Начиная с некоторого момента после образования частиц, они могут вступать в сильное взаимодействие, оканчивающееся обычно ничем, но в некоторых особых случаях образуются более или менее устойчивые пары таких частиц, в иностранной литературе называемые брейк, что вольно можно перевести как “нажать на тормоза”. При этом шкварк вращается вокруг шкварки, т.к. силы “очарования” на несколько порядков более могучи, чем силы “шарма”.

   Рассмотрим известные графики зависимости плотности вероятности вступления в брейк для каждой частицы. В случае шкварки проявляется эйнштейновский эффект замедления и полной остановки времени в её собственной системе отсчёта на отметке 18. Поэтому график для шкварки можно аппроксимировать дельта-функцией Дирака. 

   Для шкварка ситуация намного сложнее. Его график – это классическая кривая, называемая верблюдоидой, имеющая два главных максимума: основной – в интервале от 23 до 27 – и побочный – от 30 до 37. После 40 верблюдоида обычно обращается в 0, но возможны некоторые рецидивы даже после критической отметки 70. Анализ верблюдоиды указывает, что шкварк в зависимости от своего энергетического состояния способен вступить в брейк либо в самом раннем возрасте (при этом наиболее энергичные частицы способны за короткое время вступать в брейк неоднократно), либо в широком интервале значений t, вплоть до момента самораспада. Заметим, что для среднего энергетического состояния время вступления в брейк локализуется в двух главных максимумах верблюдоиды. 

   В этих же координатах построен график плотности вероятности распада брейка, видна его тонкая структура. В состоянии брейка шкварки могут терять “шарм” или “очарование”, тогда возможен распад брейка. 

   Проанализируем, как осуществляется процесс образования брейка. Сближение шкварка и шкварки подчиняется стохастической закономерности. Когда шкварк входит в область действия сил очарования шкварки, он переходит на спиралевидную орбиту. В случае, если шарм шкварка одного знака с очарованием шкварки, шкварк на короткое время переходит в неустойчивое состояние, на научном жаргоне именуемое “жених”. Соответствующее неустойчивое состояние шкварки называется “невеста”. После образования брейка шкварки именуются естественно “муж” и “жена”.

   В этом состоянии весьма часты положения, когда собственные моменты количества движения, так называемые спины шкварка и шкварки параллельны, либо, что реже, антипараллельны в горизонтальной плоскости. Вот тут-то и наблюдается нарушение закона сохранения материи, о котором говорил ещё наш великий Михайло Ломоносов! Из ничего рождаются новые частицы – так называемые шкваркино, обозначаемые буквой Д, переходящие в дальнейшем в полноценные шкварки. Обычно появляется одно шкваркино, но возможно появление двух и более шкваркино!

   Переходя от теории к эксперименту, мы можем с огромной радостью констатировать, что недавно один за другим были обнаружены два шкварка в переходных состояниях “жениха” и “невесты”. “Жених” находился в расцвете сил в среднем энергетическом состоянии. Видимо, с помощью туннельного эффекта он миновал основной пик верблюдоиды, но второго побочного максимума ему не удалось пройти. В отличие от “жениха”, второй зарегистрированный шкварк, а именно “невеста”, подошла к брейку в пределах основного максимума верблюдоиды. Сегодня было зарегистрировано образование брейка. Мы стали свидетелями редчайшего события, товарищи! Поприветствуем новые частицы, вступившие в брейк! Будем ждать новых феноменов!”

   Кажется, я прочитал этот доклад на свадьбе Вадима, моего коллеги по лаборатории. В качестве свадебного подарка тогда мы от лаборатории подарили молодым картину одного из Митьков с красочным лубочным изображением пьяницы, ещё сырую и не покрытую лаком. Я сам ездил к автору в мастерскую и выбрал её. Думаю, сейчас она стоит бешеных денег.

   Но не принёс наш подарок счастья: через несколько лет пришлось мне сказать несколько слов над могилой Вадика — талантливый молодой учёный, кандидат наук, погиб чисто по-русски — от пьянства. Наверное, этому способствовали и наши корпоративы. В общем, “лучше водки — хуже нет”, как говорил наш незабвенный премьер Черномырдин.

   Окончание научно-исследовательской работы после проведения испытаний и написания отчётов, так называемый конец заказа, сопровождалось премией, часть которой положено было торжественно пропить. Помню, однажды мы отмечали конец заказа аж в большом зале ресторана гостиницы “Европейская”.

   Свой сорокалетний юбилей я справлял сначала с друзьями семьи дома, а потом с сотрудниками не в купчинской квартире, куда бы вряд ли все добрались, и не в ресторане (денег-то не было), а на квартире моей сотрудницы Иры, которая жила рядом с “Гранитом”. Конечно, подготовил шуточную фотовыставку о моей семье и жизни. Так что родной коллектив, в котором к тому времени я проработал уже 15 лет, был для меня, по существу, второй семьёй. Такой тёплой компании ни на одной работе у меня больше не было – ни на кафедре в Военмехе, ни в Советах, ни в фирме, ни в Законодательном Собрании.

      В гостях:

- у Гали и Бори Дубровских (я обнимаю Галю). Кроме Козиных и нас, остальные уже все эмигранты;

- у Иры Красовской (стоит) и отца Александра (в центре);

- у Серёжи Сохранского (третий слева). На первом плане, конечно, Юра Нестеров;

- у Людмилы Гладковой и Арлена Блюма (сидят, хотя их и не сажали).

                                                 8.2.4. РЕГУЛЯРНЫЕ СБОРИЩА.

Мы устраивали приёмы друзей в нашей квартире обычно на дату нашей свадьбы – 28 января — и на мой день рождения 14 ноября. В квартире на Белградской в нашей спальне-кабинете мы придвигали к письменному столу все остальные столы. Получался длинный общий стол, за которым размещались более 20 человек. В гостиной танцевали под магнитофон – Биттлз, Пресли, Орбисон.

   Круг наших приятелей, собиравшихся за этим столом, состоял из наших общих, ещё школьных друзей, таких, как Людмила Гладкова и Ира Красовская с её мужем Сашей, моего Серёги Сохранского с женой Наташей (Дрёминых после “Кубани” не приглашали), Тамариных друзей: Гали Дубровской с мужем Борей, Нади Кочеровой со Славой, Гали Козиной с Лёней и Лили Ферт с Яшей, — и друзей наших друзей, с которыми мы передружились через них: Тамары с Мишей, Саши Кулешова с Мариной (это друзья Иры Красовской), Ефима Плоткина с женой Людмилой и Наташи Корсаковой с Юрой (от Гали Козиной).

   Пили-ели, танцевали твист и шейк, пели под гитару песни Окуджавы, Кукина, Клячкина и Высоцкого и орали популярные тогда блатные песни типа “Когда фонарики качаются ночные”, а также цыганщину – “Всё, что было сердцу мило”… В моём исполнении обычно звучала песенка про наивного ухажёра, которая заканчивалась таким куплетом:

                    “Вам, ребята, я даю совет сейчас:

                    Бойтесь девок провожать в поздний час, -

                    А коль проводишь – тогда жалобно не вой:

                    Прибежишь домой раздетый и босой”.

   Дым стоял коромыслом, т.к. курили все. Как раз на своё сорокалетие, теперь уже у нас дома в исполнении нашей домашней компании, я повторил представление в древнегреческом духе, которое мы устроили с моими гранитовскими сотрудниками в ресторане по поводу защиты диссертации Вадиком Пчелко. Сфинкс с горы поставленных друг на друга стульев задавал путнику загадки, например: “С виду клин, а развернёшь – блин”. Каково? Все герои были в простынях, особенно пикантно выглядели героини. Не скажу, что получилось удачно. Видимо, у каждой компании должен быть свой стиль.

   Своей семьёй мы праздновали Новый Год. Однажды, когда Илюша был ещё дошкольником, втайне от него я надел кожаное пальто с мехом, нахлобучил шапку с бородой из ваты, взял посох, подарок для Илюши, вышел на балкон и попросил Тамару закрыть изнутри балконную дверь. Потом я стал стучать в стекло с балкона. Илюша вошёл в тёмную спальню и увидел на балконе самого Деда Мороза! Они с мамой открыли балконную дверь, и я как Дед Мороз рассказал, что прилетел на вертолёте на наш балкон, чтобы поздравить Илюшу с Новым Годом, вручил ему подарок и попросил снова закрыть за мной дверь, чтобы я улетел к другим ребятам. Помню, что произвёл на Илюшу большое впечатление. Он никак не мог понять, как Дед Мороз очутился на балконе. В другой раз мы пригласили к Илюше на Новый Год ряженого деда Мороза, но его реакция была совсем не та, хоть костюм был не в пример краше.

   Дни рождения Ильи и Тамары – 2 и 5 августа – обычно сливались, и мы праздновали их в Горелово в расширенном семейном составе. Для меня все эти праздники сопровождались хлопотами по поиску подарков, ёлки, вина и продуктов.

   На 8 марта, 1 и 9 мая, 7 ноября и на свои дни рождения в гости нас приглашали те же, кто бывал у нас. Людка Гладкова, между прочим, именно у нас в гостях завязала роман и вышла во второй раз замуж (после смерти своего первого московского мужа) за замечательного литературоведа Арлена Блюма. Я этому лично поспособствовал: по пьяни выдернул у неё из-под ног ковёр, который мешал танцам. Людка упала, а Арлен её так нежно жалел, что покорил её сердце. Потом у них в гостях и даже на семидесятилетнем Людкином юбилее этот эпизод порой вспоминали.

   Бывали в нашей компании не только встречи. Так Тамара стала Кулешовой, а её бывший муж Миша эмигрировал в Штаты, при этом, к сожалению, исчезнув с нашего горизонта. Жаль, ведь он замечательно импровизировал на нашем пианино.

   Интересная компания, куда нас ежегодно приглашали – у Серёжи Сохранского в день его рождения 4 марта. Он и его жена Наталья были с детства в идейном пионерском кружке при Дворце пионеров. Остальные гости, кроме нас, тоже были из этого кружка.

   Уж не знаю, какой романтикой они увлекались в пионерах, но уже во взрослом состоянии многие из этой компании оказались весьма активными, в частности, там я познакомился с Юрой Нестеровым – впоследствии одним из лидеров питерских демократов, с которым мы немало общались в горсовете и демократическом движении. На фото он сидит в обнимку с лучшей певуньей той компании Валей, Сохранский за ними.

   Спустя много лет на концерте в Мариинке-2 я встретил одного из членов этой компании – Женю Баки-Бородова с женой (на фото он за мной). В 90-е он был депутатом райсовета. Первым делом он спросил меня: “Надеюсь, ты не крымнашевец?”. Я ему сразу ответил: “Да, я считаю, что Крым – наша земля. Я там провёл в командировках 18 лучших лет своей жизни. Путин, конечно, поступил очень ловко”. Он мне: “Совсем неловко”. Я: “Ну, хотя бы без крови”. Он: “Надо было там всё скупить”.

   Интересно, что по крайней мере два известных мне пионера-активиста, членов городского пионерского штаба при Ленинградском дворце пионеров – Юра Нестеров и Женя Баки-Бородов – превратились в ярых оппозиционеров-путинофобов. А ведь я помню, когда они уже во вполне сознательном возрасте в компании на каждом нашем сборище у Сохранского с чувством пели “Песню о тревожной молодости”: “Забота у нас такая, Забота наша простая — Жила бы страна родная, И нету других забот”. Забавно. Видимо, всё дело в повышенном градусе идейности. Она может увести далеко от здравого смысла.

   Регулярно мы собирались и у Гали Козиной с её частью нашей компании. Там мне нравились танцы-жманцы. Но что-то последние лет двадцать танцы из нашего репертуара выпали, а жаль. Постоянно матушка Ирина Красовская, хоть и физик, но знатная кухарка, приглашала нас на блины в Масляницу в свой день рождения и на день рождения батюшки Александра.

   Когда был жив Арлен, мы также регулярно бывали и на дне рождения Гладковой. Под единственный гитарный аккорд Арлена она пела:

                     “И вот я проститутка, я девка из бара,

                      Я чёрная моль, я летучая мышь.

                      Вино и мужчины – моя атмосфера.

                      Привет, эмигранты, весёлый Париж!”,

- а он любил напевать Бродского:

                                    “Ни страны, ни погоста

                                    Не хочу выбирать,

                                    На Васильевский остров

                                    Я уйду умирать”.

   В этой компании из публичных лиц мы регулярно встречались с известным журналистом Кириллом Набутовым, который рассказывал острые анекдоты.

   В конце концов, когда разрешили еврейскую эмиграцию, почти половина наших друзей оказалась за границей: Дубровские и Кулешовы – в Америке, Ферты – после передряг в Израиле — в Канаде, Плоткины – в Германии. На фото мы ещё до их отъезда на квартире у Дубровских: я стою с хозяйкой дома, Тамара сидит с Людой Калиновской, женой Ефима (сидит второй слева), а рядом с Людой — Галя и Лёня Козины.

   С Кочеровыми мы расстались по инициативе Надежды после продажи нашей совместной антикварной фирмы, с Сохранским после смерти Наташи и его новой женитьбы перестали встречаться регулярно, но с Галей Козиной, Ирой Красовской и Людмилой Гладковой дружба прошла через всю жизнь. С заграничными друзьями Тамара тоже перезванивалась часто. А вот новых друзей мы так и не приобрели.

      Автопробег по Золотому кольцу России:

- памятник тысячелетию России в Новгороде;

- надкладезная часовня в Троице-Сергиевой лавре;

- Димитриевский собор во славном городе во Владимире;

- у скелета цератозавра в Палеонтологическом музее в Москве.

                                                       8.2.5. ОТДЫХ НА КОЛЁСАХ.

Как только в 1978 г. у нас появился “Москвич-2140”, Тамара взяла руль в свои руки. Первые дальние поездки она совершала в Прибалтику за шмотками. Обычно машина забивалась полностью друзьями и купленными вещами так, что пошевелиться в салоне было нельзя. Но так продолжалось года два, не более. После нескольких бесед с гаишниками и дружинниками, её нервов не хватило, и она полностью передала руль мне.

   Наш первый автопробег втроём – я, Тамара и Илья – с чисто туристскими целями состоялся в Пушкинские Горы. По пути осмотрели крепость Копорье и Святогорский монастырь с могилой Пушкина и приехали в Михайловское уже к вечеру.

   На дороге подхватили попутчицу – какую-то молодую женщину, работавшую в музее, и она подсказала нам, где можно поставить палатку на ночлег, т.к. мест в гостинице там хронически не хватало. Мы приехали на берег озера и уже в сумерках развернули палатку. Это была хорошая палатка польского производства с наружным чехлом, вся на “молниях”. Приготовили надувные матрацы, разожгли костёр, посидели, понаблюдали, как по берегам озера зажигаются редкие огни костров. Поутру осмотрели Михайловское и Тригорское, ходили мимо дома директора Пушгор Гейченко, на его веранде была видна коллекция самоваров. Природа Пушгор, конечно, очень русская, навсегда врезалась в память.

   Самое дальнее автомобильное путешествие мы тоже втроём предприняли по Золотому кольцу России. Выехали с утра, успели побродить по Новгороду (тогда ещё не Великому). Конечно, осмотрели древнейший наш Софийский собор ХI века с то ли Корсунскими, то ли Сигтунскими вратами, Детинец с башнями – Спасской и Кукуй, Ярославово дворище, Памятник тысячелетия России…

   Дальше покатили к Москве. Нашей первой целью была деревня недалеко от Вышнего Волочка. Там у наших приятелей Ефима и Люды был старинный дом с баней по-чёрному, где они проводили лето. Мы заранее договорились, что определённого числа заедем к ним и привезём свежего мяса из Ленинграда (в деревне-то его в принципе не было), а они истопят нам баньку по-чёрному.

   Дорога Ленинград – Москва поразила меня своим убожеством – обычная двухполосная шоссейка. Больше 125 км/час выжать на ней было нельзя. Поэтому к Вышнему Волочку подъехали уже к вечеру, свернули на грунтовый просёлок с огромными лужами. Уже в полной темноте перед одной такой особенно глубокой лужей я встал, не рискуя ехать дальше. Вокруг ни огонька, впереди – тёмный лес. Решили заночевать прямо в поле. На ощупь раскинули палатку.

   Рано утром я проснулся от громкого мата, вылез из палатки, и никого вокруг – чистое поле картошки. Оказывается, это где-то далеко за холмом пастухи гнали стадо коров. При свете лужа перед нами не казалась уже такой страшной, и мы быстро доехали до искомой деревни, до которой оставалось всего 2 км. Друзья встретили нас с укором – баня-то остыла за ночь. Хорошо, хоть мясо не протухло у нас в багажнике.

   Впервые я рассмотрел настоящую русскую избу, построенную из толстенных брёвен. Внизу был хлев для скота, а над ним – горница с белёной печью и выскобленными до белизны полами из широких, толстых досок. Баня стояла отдельно, у ручейка. Внутри она была совершенно чёрной, покрытой толстым слоем копоти, как и огромный таз, подвешенный на цепях над очагом. Увы, помыться (или испачкаться?) нам так и не пришлось, и вскоре мы пустились в дальнейший путь.

   Мимо Твери (прозванной при совдепии Калинином) и Клина, родины Чайковского, встретившего нас какой-то невыносимой промышленной вонью, мы сразу, как-то минуя Москву, направились по городам Золотого кольца. Заехали в аксаковское имение Абрамцево – гнездо славянофилов, Поленова и Врубеля.

   В Загорске (потом, слава Богу, снова Сергиев Посад) осмотрели Троице-Сергиеву лавру: высокую барочную колокольню, могилы Годуновых, праздничную трапезную, резиденцию патриарха, Успенский собор и другие церкви, надкладезную часовню со святой водой. Кроме музейных залов, попали в Патриаршую ризницу и приложились к мощам Св. Сергия Радонежского в Троицком соборе со знаменитой иконой Рублёва. Тогда там было, пожалуй, пополам – любопытствующих туристов и верующих.

   Посетили музей Петра I у Плещеева озера, где рождался российский флот. Побывали в Горицком монастыре и в маленьком, каменном, сплошь забелённом древнем Спасо-Преображенском соборе ХII в. в Переяславле-Залесском – и в Ростов Великий. Ростов произвёл сказочное впечатление – башни с пузатыми шатрами, стены, храмы. Послушали ростовские звоны. Доехали до Ярославля, при приближении к которому нас поразили огромные факелы горящего газа над высоченными трубами.

   Ночевать устроились на берегу Волги где-то на пути в Кострому. Ночью прямо над нашей палаткой стали взлетать реактивные истребители. Оказывается, мы остановились рядом с военным аэродромом. Утром, невыспатые, мы хотели окунуться в Волгу, но выяснилось, что она вся в зелёной тине и для купания непригодна.

   Дальше по нашему пути посетили и обошли Ипатьевский монастырь в Костроме, откуда призвали на царство Михаила Романова (не мы, конечно, его призвали!). А дальше – Суздаль: Спасо-Ефимиев монастырь с точёной Смоленской церковью, мощный Покровский монастырь с шатровой колокольней и Святыми воротами. Наконец, соборы ХII в. в стольном граде во Владимире: Успенский с фресками Андрея Рублёва и сказочный Димитриевский, весь в резьбе по белому камню. В Боголюбово послушали, как в Лестничной башне в ХII в. убили Андрея Боголюбского, и, прогулявшись по заливным лугам, полюбовались на церковь Спаса на Нерли.

   Наконец, прибыли в Москву к троюродной сестре Тамары Люсе Антоновой, в семье которой я не раз ночевал, не найдя гостиницы во время командировок. В Москве тоже сиднем не сидели. Помимо Кремля, Донского монастыря, Музея Изящных искусств (меня всегда удивляло, почему он имени Пушкина, а не Цветаева?) и Третьяковки осмотрели новый, недавно открывшийся Палеонтологический музей.

   С покупками, подарками, сувенирами, полные впечатлений, мы благополучно доехали до дома. Вспоминая состояние нашего “Москвича”, считаю, что свершилось чудо. В дороге, вроде бы в Костроме, мне пришлось самостоятельно чинить барабанные тормоза. Прокладки протекали, пришлось их менять на какие-то самопальные, прокачивать тормозную систему. Но Господь хранил нас, не желая нашей преждевременной гибели.

   Были и путешествия поближе – в Прибалтику. Сигулда с её замком и гротом, изрезанным старинными автографами, Таллин, Пярну, Тарту, Нарва и Иван-город, действующий Кюхтинский женский монастырь на Чудском озере …

   Позже по инициативе Ильи мы ездили в первую столицу Руси – Старую Ладогу, в которой княжил приглашённый славянами, чтобы навести древнегерманский порядок, викинг Рюрик, и где над излучиной Волхова высится Олегова могила, а также стоит мощная крепость и прекрасный древний храм с замечательной фреской Св. Георгия, укротившего и посадившего на верёвку змея. Илья вытащил нас и в Выборг, где мы, конечно, забрались на высоченную крепостную башню, и побродили по парку Монрепо среди финских гранитных скал.

   Но дальше наш чудо-автомобиль, увы, посыпался. Вернее, приложил к этому свою глупость лично я. Были мы с Тамарой в гостях у друга Фимы на даче под Выборгом. Пора было возвращаться домой, и мы поехали по прямой, широкой и совершенно пустой бетонке. Мне пришла в голову дурная мысль – проверить скоростные качества нашего “Москвича” — и я стал разгоняться. Спидометр показывал уже 145 км/час, а я всё жал на газ, но скорость не увеличивалась, а даже стала падать.

   Почувствовав недоброе, мы остановились – из-под капота шёл дым. Машина встала намертво. Хорошо, что навстречу ехал какой-то одинокий автомобиль. Тамара уехала на нём обратно за Фимой, и он “на галстуке” доволок нас до гаража в Ленинграде. Потом я чинил машину на СТО где-то в Пушкине чуть ли не целый год – не было деталей, да и кузов пришлось перекрасить из зелёного в жёлтый. Получил я её из ремонта, уже став депутатом. На “Волге», ”Ниссане” и “Форде” мы уже далеко не ездили – всё дела, дела…

      Показываем питерские чудеса:

- “Люся, Люся, я боюся…” — вековые дубы, упавшие у дворца Монплезир в Петергофе во время грозы;

- Морской собор в Кронштадте до реставрации;

- в запаснике фарфора в Эрмитаже у Кудрявцевой;

- анекдоты в ресторане гостиницы “Европейская”.

8.2.6. ОЙ ВЫ, ГОСТИ-ГОСПОДА!

Большие культурные программы мы всегда готовили нашим гостям. Для нас это тоже всегда был приятный повод побродить по музеям, театрам и концертным залам. Например, в июне 2000 года к нам приехала в отпуск Люся из Москвы. Похоже, она впервые посетила тогда Питер, и мы приготовили для неё обширную программу.

   Фирменным угощением в те годы с нашей стороны была кавказская кухня в уютном кафе “Салхино” на Кронверкском проспекте, с приветливой хозяйкой которого, Кэтино, мы были знакомы и водили туда всех своих гостей. Познакомились мы с ней на почве живописи грузинских художников, работавших в Петербурге, яркие картины которых украшали стены кафе. Другим фирменным блюдом для наших гостей, но уже совсем не гастрономическим, было посещение Эрмитажа с заходом в запасники русского фарфора, хранительницей которого была нештатная сотрудница нашей антикварной фирмы Тамара Кудрявцева, принимавшая нас в бывшей ванной императрицы.

   За время двухнедельного отпуска Лючии, как её называла Тамара, мы показали ей великолепные мозаики только что отреставрированного Спаса на крови, Петропавловский собор и крепость, выставку картин русского авангарда (Б.Григорьева, Бурлюка и др.) во дворце Строгоновых, где зашли ещё и в музей восковых фигур, пугающих своим правдоподобием.

   На “Волге” съездили в Ораниенбаум, Царское Село, Павловск, Петергоф. В Петергофе мы попали в страшную грозу, причём, укрывшись от ливня под крышей какого-то павильончика, видели, как рядом с Монплезиром падают от вихря огромные дубы, наверное, ещё петровского времени. Из Лисьего Носа по недостроенной дамбе съездили в Кронштадт, где, поговорив со сторожихой, забрались под самый купол Морского собора. В то время в соборе ещё был военно-морской музей и клуб моряков, он не был отреставрирован, но всё равно производил величественное впечатление. Заехали мы и в Пенаты к Репину, где работала другая сотрудница нашей фирмы, искусствовед по живописи Мария Александровна Карпенко.

   Из лисиносовских достопримечательностей – побродили по ландшафтному парку “Динас”, где мы обычно приобретали саженцы всяких цветов и хвойников, в жару искупались на пляже Сесторецкого разлива, том самом, где прятался вождь мирового пролетариата и немецкий шпион. Специально для Лючии я надул свою резиновую лодку, которую спускал на воду только в торжественных случаях, и прокатил её до ещё одного местного дива – ржавого остова затонувшего корабля, севшего на мель недалеко от берега Лисьего Носа и одиноко торчавшего среди волн.

   Бывали у нас и заморские гости. На следующий год мы принимали Галю Дубровскую, бывшую Вильнер, институтскую подругу Тамары, вместе с её мужем Борисом и взрослым сыном Лёней. Мы, конечно, повторили наши фирменные блюда и в “Салхино”, и в Эрмитаже, прогулялись по городу и съездили в Павловск, но, так как они были бывшие ленинградцы, и питерские музеи для них были не в новинку, то мы свели их в уже набравший тогда мировую славу под руководством Гергиева Мариинский театр на концерт, где дирижировал ещё молодой Фабио Мастранджело, причём сидели в ложе, которую обычно занимают юбиляры или гебешники – прямо над оркестром.

   Конечно, они побывали у нас дома на Петроградской и в Лисьем Носу: ведь именно у родителей Гали мы купили участок и дом. Думаю, в отличие от квартиры на Большом проспекте, сделанный нами к тому времени “вагоночный” ремонт старого дома и построенная баня не произвели на Галю большого впечатления: она уже привыкла к американским стандартам.

   Вообще-то целью их поездки в Россию был вовсе не туризм. Просто они ехали домой из турпоездки в Италию через Россию. Заодно им нужно было в Москве похлопотать о документах престарелых Галиных родителей, переехавших в Америку. В Петербурге были могилы родителей Бори, и я возил его на еврейское кладбище в Купчино. К тому же ещё с начала 90-х годов Боря довольно часто приезжал в Россию по делам, т.к. имел в Штатах свой бизнес, связанный с закупкой российской оптики. Помню, в те времена у него было даже какое-то инвестиционное предложение, и я, тогда ещё будучи депутатом Ленсовета, устроил ему встречу с председателем плановой и финансово-бюджетной комиссии А.К. Егоровым, но общего языка они, видимо, не нашли.

   У Бори был в Питере друг, бизнесмен Владик Церетели, который часто ездил к нему в Штаты, и здесь мы тоже проводили вместе часы застолья. Владик пригласил нас к себе на квартиру в старинном доме на Васильевском острове, когда-то принадлежавшем адмиралу Ушакову, а ещё разок – в ресторан “Орёл” у Зоопарка, где угощал нас грузинской кухней и изысканным грузинским вином.

   У Гали на время визита в Питер как раз выдался день рождения, и Дубровские пригласили нас и чету Церетели в ресторан гостиницы “Европейская”. Ресторан в те времена был совершенно пуст: кроме нашего, в нём был занят только один стол. Нам предоставили отдельный кабинет, где мы вволю поржали, рассказывая всякие анекдоты.

   Обслуживание, конечно, было на высоте. Помню момент, когда персонально к каждому поднесли какое-то фирменное блюдо под колпаками, и официанты разом со звоном открыли эти колпаки, под которыми оказались маленькие горсточки некоего изысканного лакомства. Увы, я не гурман и не мог оценить его вкус, проглотив эту кучку за несколько секунд.

   Платил за этот банкет Боря. Когда ему принесли счёт, он, видимо, не ожидал той кругленькой суммы, которую ему выкатили, долго проверял его, но в конце концов со вздохом промолвил: “Надо платить”, чем развеселил нашу компанию ещё больше. Оказывается, ресторанные цены в России тогда были чуть ли не вдвое выше американских.

   А у Гали в Питере тоже была подруга детства, Наташа Зисман, чей отец, известный художник, когда-то написал Галин портрет. Наташа, кстати, была в пионерской компании Сохранского – мир тесен! Галя приобрела у неё этот портрет, и я ездил за ним в огромную мастерскую Зисмана от Союза художников у Володарского моста. Кое-где она уже осыпалась, и мне пришлось немного её подреставрировать. Кроме того, Галя купила в нашем магазине марину — копию с Айвазовского, которую я тоже почистил и восполнил утраты, а у знакомого нам по “Салхино” грузинского художника Нукзара Кахиани – ещё одну очень декоративную картину – женский портрет в характерной для него “кукольной” манере, причём Лёня хотел продавать картины этого художника в Америке, и я сделал снимки многих произведений в его мастерской привезённым Борей цифровым аппаратом “Олимпус” — тогда ещё диковинку.

   Но и из этой коммерции тоже ничего не вышло, зато мы почувствовали, как наши советские люди заразились в Америке духом предпринимательства. Я проводил Дубровских на Московский вокзал, и они поехали в Москву оформлять документы родителей, а оттуда уже улетели в Америку.

   Галя бывала в нашем городе и в начале 90-х годов. Тогда после возвращения в Штаты Галя прислала Тамаре письмо о своих впечатлениях от России, которое позволю себе процитировать:

                                                “Здравствуй, Томочка!

   Уехала я из С-П слегка подавленная 2-мя суматошно-безумными неделями. Но тем не менее очень рада, что повидала родителей, заполнила им анкеты для прохождения интервью в Москве. На тебя разозлилась, т.к. всё было как-то нерационально, и думаю, можно было бы упростить процедуру передачи товара, т.к. в принципе с ростом доллара и цены растут, что теперь жизнь уже показала. Ну ладно, теперь это уже Борина забота, а у меня и своих хватает.

   На работе у меня ситуация тревожная, т.к. нет новых заказов и возможны увольнения. При том, что у Бори сейчас нет стабильной зарплаты и никакой определённости с бизнесом, это вносит постоянную тревогу и депрессивное настроение. Я не верю в возможность налаживания бизнеса с Россией, а Боря почему-то увлечён этой идеей. Дай бог, чтобы я оказалась не права.

   С-П произвёл на меня не очень приятное впечатление. Толпы людей в несвежей одежде, лица у всех помятые, все не стриженные и плохо побритые. Боречка Гуанов составляет приятное исключение, сверкая своими по-американски ровными и белыми зубками, глаженой рубашечкой и мягкими манерами обращения.

    Жизнь и бедных, и богатых в России тревожна и некомфортабельна. Вонючие парадные, замызганные лестницы, оборванные телефонные трубки автоматов, разломанные скамейки пригородных электричек, вездесущая взаимная критика прохожих и озлобленные взгляды заставляли меня думать о приближающемся дне отъезда с надеждой и утешением. После прохождения таможни уже чувствуешь себя спокойней в доброжелательной обстановке цивилизованного мира, которая окружает даже на борту аэрофлотовского самолёта.

   В Шенноне, в Ирландии, сердце и глаза радовались аккуратно подстриженной траве на бесконечных газонах, цветочкам, чистоте туалетов и кафе, где не ощущалось недостатка ни в салфетках, ни в полотенцах, ни в красиво выглядящей еде. Когда самолёт приземлился в N.Y., моя попутчица, тоже эмигрантка из России сказала: “This is a good feeling to be at home, isn’t it?”. И это действительно было очень точное описание радостного состояния возвращения домой, в Америку. Таковы краткие впечатления о путешествии в Россию.

   Томочка, с запозданием поздравляю тебя и Илью с днём рождения, желаю здоровья, благополучия, хорошей и радостной жизни. Пусть у тебя будет всё, что ты хочешь и пусть Ильюша радует родителей своими успехами. Подарки не посылаю, выберете из того, что везёт Боря. Передавай привет всем знакомым. Спасибо тебе за картинки. Целую Галя”.

   Между прочим, когда они уезжали в эмиграцию ещё при Горбачёве, в аэропорту я на прощание процитировал Лермонтова:

                       “Прощай, немытая Россия,

                       Страна рабов, страна господ,

                       И вы, мундиры голубые,

                       И ты, подвластный им народ”.

   А в начале двухтысячных впечатление Гали от Петербурга было уже более позитивным.

   В 2006 году к нам из Канады приехали Лиля и Яша Ферт. До этого они вместе с двумя дочками ненадолго заезжали к нам на только что отремонтированную квартиру на Большом проспекте из Израиля, куда они первоначально не слишком удачно эмигрировали, по пути в Канаду. Кстати, когда они жили в Израиле, уже в начале 90-х, когда я был депутатом, они выслали Тамаре, мне и Илье официальные приглашения, но наши власти, заскорузлые в своих гебешных повадках, разрешали выезд только двум членам семьи, оставляя третьего заложником, поэтому мы отказались от поездки. А жаль, так хотелось побывать на Святой земле!

   Мы встречали их уже в новом доме в Лисьем Носу, правда, ещё не до конца оборудованном. Т.к. Лиля и Яша – тоже бывшие петербуржцы, то мы ударили с ними по театрам. После спектакля по чеховским мотивам “Пьеса без названия” в Малом драматическом — театре Европы Додина, где в бассейн на сцене плюхались не очень аппетитные голые тела немолодых актёров и актрис, а в чёрном амфитеатре зала стоял туман, как в бане, мы попали на ещё один авангардный спектакль – пьесу по роману А. Белого “Петербург” в исполнении актёров Александринки под руководством режиссёра Андрея Могучего.

   Действие играли во внутреннем дворе Инженерного замка на длинном помосте, вокруг которого располагались подвижные трибуны со зрителями, которые во время спектакля перетаскивала с места на место целая орава здоровых мужиков, со страшным грохотом стуча колёсами по булыжнику. Спектакль включал в себя также экскурсию по лестницам и залам замка, где придушили императора Павла I. Из тёмных углов выступали загримированные фигуры актёров. А закончилось представление рюмкой водки для каждого зрителя, которая была выставлена на том самом помосте под взглядом бронзовой статуи Павла в центре двора. К сожалению, я был за рулём, а то бы напился!

   Отдохнуть от авангарда удалось в Юсуповском дворце на Мойке, где в очень маленьком, но роскошном Домашнем театре мы посмотрели балет “Комедия Дель Арте” на музыку Доницетти, но т.к. балет шёл не под живой оркестр, а под запись, которая то и дело глохла, впечатление было испорчено, и было очень жалко бедных балерин, продолжавших танцевать без музыки.

   Зато в Маринке всё прошло без накладок: “Сила судьбы” прозвучала во всю Вердиевскую мощь. Так же мощно прозвучала в Смольном соборе и православная “Утреня” Кшиштофа Пендерецкого в исполнении польского оркестра Подлеской оперы и филармонии и двух русских хоров – хора мальчиков училища им. Глинки и хора студентов нашей Консерватории с нашими солистами. Хотя кроме текста на старославянском языке в партитуре предусматривались свист, шёпот и крики, а сама музыка поражала контрастами и была далеко не гармоничной, впечатление осталось сильное. Сам автор присутствовал при исполнении и заслужил овацию.

   Так как во время визита Фертов я служил в Мариинском дворце помощником заместителя председателя Законодательного Собрания, то провёл для гостей экскурсию по дворцу, в том числе забрался на трибуну и показал, как я выступал с неё, будучи депутатом.

      Наш родной Северо-Запад: Кижи, Павловск, Старая Ладога, парк Монрепо.

                                                     8.2.7. КУЛЬТПРОСВЕТЫ.

Кроме автомобильных, у нас бывали путешествия и по воде, на теплоходах. На Валааме я бывал дважды – с Тамарой, давным-давно, в начале нашей совместной жизни, а позже с Ильёй и тёщей, Валентиной Петровной. Удивительное впечатление оставило Ладожское озеро своей глубокой синевой, от которой так и веяло холодом. Валаамский монастырь был тогда в запустении, так что оставалось любоваться только чудесной природой Валаама – контрастом между величественным озером-морем и гранитными скалами на островах с вековыми лесами из могучих сосен.

   С Ильёй, когда ему было уже 15 лет, мы плавали и на остров Кижи. Плавание было долгим – через Ладогу и реку Свирь в Онежское озеро. В каюте на двоих я рисовал Илью, а он – меня. У него получилось неплохо, жаль, что он больше не брал в руки карандаш. В Кижах я был уже во второй раз после приключения во время военных сборов. На этот раз всё было организовано, с экскурсией, но оставило не меньшее впечатление. Деревянные храмы с множеством куполов-луковок, мельница, поля тимофеевки, свезённые туда со всего Прионежья огромные деревянные резные дома, дедки и бабки в русских национальных костюмах – музейные хранители, сидящие в традиционных русских интерьерах и рассказывающие всякие байки – всё это было как-то сказочно. Подобный музей из свезённых туда старых изб я видел ещё где-то, кажется, под Новгородом, во время моих командировок, но Кижи, конечно, куда интереснее.

   Помимо водных, мы с Тамарой ездили и на автобусные экскурсии. Например, однажды мы поехали с ней в Кирилло-Белозерский монастырь. До города Кириллова ехали по ужасной просёлочной дороге. Кроме ухабов, запомнилась кошмарная пыль, которая, несмотря на задраенные окна автобуса, проникала повсюду, дышать было просто нечем. Город Кириллов тоже поразил своей какой-то ветхозаветной запущенностью, как будто нас перевезли в ХIХ век. Деревянные покосившиеся дома, мужики в кирзовых сапогах, бабы в платочках… А рядом монастырь – могучая крепость на берегу Белозера, конечно, без монахов. И сразу — экскурсия на Череповецкий металлургический комбинат, прогулка по горячему цеху, где в страшном грохоте при нас выливали из огромного ковша-конвертера расплавленную сталь!

   Вот таков был туризм по-советски. Тем не менее, что касается родной страны, в те времена куда более обширной, мне удалось побывать в замечательных местах и посмотреть многое из того, о чём позднейшие поколения руссо-туристо, обскакавшие весь мир галопом, не имели ни малейшего представления. Правда, наклеек даже трёхзвёздочных отелей на моём чемодане никогда не было.

   Не так часто, как хотелось бы, мы с Тамарой, прихватывая и Илью в детстве, посещали городские музеи – Эрмитаж, Русский, Зоологический, Военно-морской, Кунсткамеру, музеи Петропавловской крепости, Исаакиевский собор, в том числе и относительно безлюдные – музеи-квартиры Пушкина на Мойке, художника Ильи Бродского, Шаляпина, Блока, Летний дворец Петра I, геологические музеи ВСЕГЕИ и Горного института, Ботанический сад, фондохранилище Эрмитажа и т.д.. Плавали на катерах по рекам и каналам. В Эрмитаж и Русский ходили, в основном, на выставки изобразительного искусства, поэтому у нас скопилась немалая библиотека художественных альбомов и проспектов временных выставок.

   Из особенных, скандальных выставок помню первую выставку нашего андеграунда в Доме культуры им. Цурюпы, куда нас завело шапочное знакомство с одним из авангардных художников – Борисовым, чьи странные, грубо изготовленные и раскрашенные поделки там тоже экспонировались. Такие артефакты, как и абстрактные полотна с разноцветными потёками краски на огромных холстах, не могу сказать, что нравились, но вызывали чувство каких-то грядущих перемен, которых так жаждали наши души.

   Конечно, стояли в очередях на выставки “Архитектура США” и “Современная архитектура ФРГ”, как вороны расхватывали дешёвые сувениры и поражались шедеврам живописи типа “Белое не белом”, блеску стекла и металла на огромных фотографиях небоскрёбов и бетонным фантазиям. Тогда для нас это были окошки в иной мир, проделанные в глухом “железном занавесе”. Запомнилась также замечательная выставка “Искусство Мексики”, куда приволокли огромное количество каменных изваяний ольмеков, тольтеков, майя и ацтеков.

   Но ещё чаще, чем в городские музеи, мы ездили в загородные – в Гатчину, Петергоф, Ораниенбаум, а особенно часто в Пушкин и Павловск, куда было очень удобно ездить из Купчино. Павловский парк был любимым местом наших воскресных прогулок – и летом, и, особенно, зимой на лыжах.

   Нельзя сказать, что мы были завзятыми театралами, но всё-таки были в курсе наиболее выдающихся постановок. Например, в памяти остались премьеры “Истории лошади” в БДТ с Е. Лебедевым в главной роли и балета “Спартак” в тогда ещё Кировском театре. На пенсии вместе с Галей Козиной и её вечным спутником Володей Мамонтовым мы часто выбирались в музыкальные театры и на концерты. Благодаря батюшке Александру, регулярно посещали концерты Пасхального фестиваля и даже были лично знакомы с его организаторшей.

   Но вот в драматические театры что-то уже не тянуло. Актёрская игра, состоящая, в основном, из громких криков и фиглярства в большинстве современных постановок, стала меня раздражать и тоже изрядно надоела. Правда, и в музыкальных театрах в последнее время можно было нарваться на постановки, где герцог предстаёт в лыжном костюме, с лыжами и палками, как в “Иоланте” Чайковского, Бенвенуто Челлини в опере Берлиоза – вором в современном ювелирном магазине, а Григорий Грязной в “Царской невесте” Римского-Корсакова – чекистом.

   Судя по телевизионному каналу “Mezzo”, который у нас был включён почти постоянно, в Европе тогда вообще не найти было классических постановок – только так называемые “режиссёрские” оперы, иначе “режоперы”. Все герои – или Нибелунги в пиджаках, но с мечами и копьями, или совсем голые, как, к примеру, в швейцарской постановке “Сказок Гофмана” или берлинском “Тангейзере”. Всё это обычно на фоне грязно-серых убогих декораций в духе минимализма.

   Любимым приёмом режиссёров было перенесение действия в современность, как будто современный зритель был настолько сер и не образован, что не мог представить себе иной жизни в другие эпохи. В устах переодетых героев речи и арии, написанные языком классицизма или романтизма, звучали просто комично. Так целенаправленно снижали “высокий штиль”, цинично превращая искусство в фарс и клоунаду. Бедные гении классической музыки, наверное, извертелись в своих гробах!

   На мой взгляд, всё это издевательство над классикой, которое тогда навязывалось публике “продвинутыми” режиссёрами, свидетельствовало о полной творческой импотенции современных авторов. Они не могли создать ничего, что хотя бы приближалось к Моцарту или Верди по силе воздействия на глубинные чувства человека, и эксплуатировали всемирно признанные шедевры как хорошо раскрученные торговые брэнды, которые надо было просто посолить и поперчить, чтобы пипл хавал. Именно поэтому эти режиссёры, на мой взгляд, беспардонно нарушали авторские права классиков. Они считали именно себя настоящими авторами, а что там имели в виду классики – драматурги и композиторы – неважно. Те ведь уже все давно в гробах. Но это то же самое, как если бы каждый книжный издатель переписывал на свой вкус Диккенса или Льва Толстого. Чистый плагиат!

   Однажды наше терпение лопнуло. На спектакле “Евгений Онегин” в Михайловском театре уже в первом акте в сцене, когда Татьяна пишет письмо Онегину, на её голову с потолка пустили струю воды. То же произошло и с Онегиным, когда он давал свою отповедь Татьяне. Бедные лауреаты международных конкурсов пели свои арии, когда от их макушек веером разлетались брызги. Пели неплохо, но воспринимать замечательную музыку Чайковского всерьёз, без смеха было невозможно. Гвоздём программы был настоящий карлик-лилипут, постоянно с топотом бегающий между певцами и с грохотом колющий лёд из суперсовременного холодильника как раз во время Татьяниных страданий. А Онегин пришёл на объяснение с Татьяной, держа в руке авоську с пустыми бутылками. Об остальных “художествах” я уж и не говорю.

   Некоторые зрители уже во время действия стали выходить из зала, но подавляющее большинство сидело и глупо хихикало в самых драматических моментах, в том числе и сидевшие рядом со мной пожилые иностранцы, с виду немцы. Они, видно, были рады продвижению в Россию уже привычной им “культуры”. Мы были с Галей Козиной и в антракте решили, что дальше принимать участие хотя бы как зрители в этой клоунаде мы не будем.

   На выходе из театра мои “девушки” зацепились языками с какой-то дамой, вышедшей на воздух покурить. Она сказала, что ходит на все постановки Михайловского театра и не пропускает ни одного спектакля. Советовала нам остаться – впереди ещё много символических приколов, способствующих, как она сказала, “расширению сознания”. Например, десятки пустых трёхлитровых банок, выставленных на сцену во время объяснения Онегина с Татьяной, меж которых они с опаской передвигались, оказывается, символизировали лунную дорожку на пруду. До такого наше “нерасширенное” сознание догадаться никак не могло, и с чувством, будто нам нагадили в душу, мы уехали.

   То же и в драме. Взять хотя бы Чехова: куда ни глянь – шли “Три сестры”, “Дядя Ваня” и “Вишнёвый сад”, и всё на новый лад. Любили издеваться и над Шекспиром. Режиссёры просто изворачивались, как бы из однозначного текста сделать что-то скандально противоположное. Как бы ввернуть туда однополую любовь, побольше кровищи, наркотики и прочие мерзости. Они считали, что так, и только так можно продлить жизнь бессмертным творениям классиков. У них и в мыслях не было подтянуть зрителей к уровню мысли и чувств лучших представителей человечества. Такие “новаторы”, без зазрения совести коверкая авторские произведения, пропагандировали и рекламировали самые поганые человеческие пороки.

   Ну, хотелось вам сказать что-нибудь новое, отвечающее, на ваш взгляд, современности, так пишите и создавайте что-то своё, но не пачкайте уже созданное другими авторами, которые на три головы выше вас! Да куда им, кишка тонка! Никто не пойдёт слушать оперу без мелодий или смотреть пьесу с картонными персонажами. Так конкуренции с попсовыми бряцалами, собирающими стадионы, или с киноужасами в 3D формате, или даже с телесериалами, снятыми будто через замочную скважину, не выдержать. Вот и изголялись.

   Скучно было смотреть и на современный балет, который превратился, в основном, в пантомиму-иллюстрацию к “Камасутре”. Ну, просто парный или, чаще, коллективный Марсель Марсо, занимающийся любовью! Из него практически полностью было выхолощено живое танцевальное начало, которое заставило бы зрителя непроизвольно приплясывать вместе с танцорами или взлетать душой в небо вместе с балеринами. Ну и, конечно, исчезло само понятие о красивых и похабных позах и жестах.

   Ещё скучнее в изобразительном искусстве. Если посмотреть на галереи современных мне художников-инсталляторов – там ведь живого человека нельзя было встретить, кроме самих авторов и их собутыльников, а также редких эстетов-ценителей, с глубокомысленным видом таращивших глаза на беспредметные опусы или на состряпанные из мусора артефакты, выражающие какую-нибудь довольно пошлую, банальную “идею”.

   Зато в моде были перформансы с сексуально-политическим подтекстом: то контур огромного полового члена на подъёмном пролете моста, удостоенный даже премии Министерства культуры, то танцы у алтаря Храма Христа Спасителя девиц-оторв из группы, английское название которой переводилось как “Кошкина п…а”, то собственные гениталии “творца”, прибитые гвоздями к мостовой на Красной площади. Смысл этих “произведений” был только один – поднять волну в прессе. Эпатажное поведение стало неотъемлемым атрибутом “творца” в любом виде искусства.

   Пожалуй, самым скандальным персонажем был Илья Трахтенберг, не только изливавший на публику со сцены поток отборной похабщины, но и в своей жизни практиковавший все мыслимые пороки, отчего и скончался до времени. Зато о его “подвигах” был снят фильм, из которого мне запомнилось, что даже его сын из мести за его свинство планировал убийство своего папаши, а сам неоднократно был близок к суициду. Зато женщин Илья менял еженощно и считал, что недаром, по Библии, Ева была сделана из ребра Адама, т.к. в этой кости совсем нет мозга.

   Многие тогдашние искусствоведы утверждали, что современное искусство вообще не должно вызывать у публики положительных эмоций, оно должно обязательно раздражать и провоцировать, подвигать к протесту и бунту. Да ещё и жаловались на “цензуру толпы”, которая, якобы, не доросла до уровня их самовыражения. А уровень-то убогий!

   Взять хотя бы одного модного “художника”-француза, который устроил перформанс, закутавшись в одеяло и усевшись голой жопой на куриные яйца с обещанием их висидеть. Так такое “художество” с успехом выполняет любая курица, а в массовом масштабе – простейший инкубатор! Что этот “творец” хотел выразить – что он не глупее курицы и не менее креативен, чем инкубатор? Некоторые продвинутые искусствоведы очень сокрушались, что публика не понимала современного “сложного” искусства. Вот такое “сидение на яйцах” и выдавалось за его высшее достижение, недоступное массам обывателей.

   Я, конечно, не одобрял и ответных хулиганских действий фашиствующих и религиозных фанатиков, которые порой громили авангардные выставки и даже угрожали и физически избивали их авторов. Не нравится — не ходи и не смотри, но, к сожалению, практически полное отсутствие авторитетной художественной критики дезориентировало общество, а склонные к скандальной рекламе СМИ пропагандировали как раз самые эпатажные “художества”.

   Желанной реакцией на опусы современного искусства должен быть злорадный смех надо всем, что раньше признавалось прекрасным, высоким и духовным. Любимым приёмом при этом выбиралось целенаправленное оскорбление какой-либо группы общества по религиозному, национальному, расовому или возрастному признаку, по манере говорить, одеваться и т.п.. Всё это выдавалось за проявление полной свободы искусства, преодоление всяческих штампов, табу и моральных ограничений.

   На мой взгляд, за современное искусство продавали потуги многочисленных недоучек, бездарей, лентяев и просто откровенных, озлобленных на весь мир хулиганов, шпаны, которая поняла, что можно безнаказанно издеваться над публикой, которой как паршивой собаке нравилось с ожесточением чесаться, когда её покусывали вошки. И на этом садомазохистском инстинкте, оказывается, можно было неплохо заработать.

   Надо всем этим можно было бы просто посмеяться, если бы при этом со сцен и выставочных площадок не вытеснялось подлинное, человечное искусство и не калечились бы души людей, вынужденных потреблять всё это аморальное безобразие, выставляемое в качестве общепризнанных образцов. Вместо объединения, такое “искусство” способно было только натравить людей друг на друга. Так что надежда на то, что “красота спасёт мир”, похоже, не сбылась, потому что само понятие красоты уже тогда совсем вышло из моды. Чем безобразнее, тем прогрессивней — таким был девиз современного мне искусства!

   Наблюдая всё это, становилось печально: похоже, что всё, мной любимое, умерло раньше, чем я сам. Даже детские мультики, которые я смотрел вместе с внуком, где уродливые фигурки мельтешат в бесконечной погоне друг за другом, подготавливали ребёнка не к нормальному общению, а к суете будущей взрослой жизни. А книжки для детей? Вот “Книга о любви” некоей фрёкен Перниллы. Хотите пару картинок из этой книжки? Нет, за них меня, пожалуй, засудят. Зачем воспитывать возвышенное отношение к женщине? Все равны, только у одних краники, а у других – дырочки, вот и вся любовь. Что девушку любить, что сало – всё одно, главное, получить удовольствие.

   Как после такого “просвещения” ребёнку не попробовать разные варианты? Ребёнок-то любопытен, он не будет откладывать до совершеннолетия. А там – аборты у 11-летних девочек, весёлые компании, где всё можно, в том числе наркота, и вскоре — ранняя смерть от передозировки. Сколько таких историй я знаю! Я всё думаю, а своим детям эти “просветители” читали такие книжки? Нет, не читали, у них ведь своих детей не было и не могло быть просто физиологически. Вот мозги и поехали.

   Вам это показалось брюзжанием старика? Ладно, кушайте это дерьмо, если хотите прослыть современным культурным человеком, изображайте, что вам это нравится. А мне было и смешно, и страшно.