Это было всего тридцать лет тому назад.

1 января 1979 года США и Китай восстановили дипломатические отношения. Было положено начало долгим и плодотворным связям, прежде всего, торговым. Следуя завету Дэн Сяо Пина о кошке, китайская сторона стала очень успешно ловить мышей, умело сочетая коммунистическую риторику с взаимовыгодным(?) экономическим сотрудничеством с капиталистическим миром.

Китайский опыт строительства государственного капитализма при руководящей роли Коммунистической партии был бы очень полезен КПСС, если бы в руководстве последней нашлись люди, способные его понять и оценить. Увы!

Рухнул режим красных кхмеров под напором вьетнамских войск. Это был удар по китайскому престижу, и вскоре (уже в феврале) состоялась акция возмездия. Короткая кровопролитная война Китая и ДРВ поставила в тупик наших теоретиков. Кто мог ожидать, что возможна война между двумя социалистическими странами!?

Шахиншах Ирана Мохамед Реза Пехлеви с семьей покидает Иран и поселяется в Египте. Его режим не выдержал напора народных волнений.

Советская идеологическая машина приветствует это событие как знак прогрессивных изменений. После короткого ликования тональность меняется. Наш постоянный гость Капица вскоре признает, что годы правления последнего шаха Ирана были лучшими в советско-иранских отношениях.

14 февраля демонстранты временно захватывают Посольство США в Тегеране.
Наступает продолжающаяся до сих пор эра правления аятолл.

В марте премьер-министром Афганистана становится Хафизулла Амин. Начинается недолгая, но драматическая борьба за власть между Тараки и Амином.

В июне в Вене проходит встреча Л.И. Брежнева и Джимми Картера. Подписан договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-2). В этих переговорах принимает участие Виталий Тарасенко – начальник отдела войсковой части 32103. Его поездке в Вену предшествует длительная переписка между МИД и командованием Части. После отклонения нескольких кандидатур генерал Карась просит сообщить, кто конкретно нужен МИДу, но последний от прямого ответа уклоняется.

Именно командировке в Австрию Виталий обязан своей бурной карьерой. В посольстве он встречается с молодой женой престарелого члена Политбюро. Знойный роман продолжается довольно долго.

4 ноября в Тегеране группа студентов захватывает Посольство США и сто трех заложников, требуя выдать бывшего Шаха для суда в Иране.

Под самый занавес происходит главное, с моей точки зрения, событие года. 27 декабря советские войска входят в Афганистан, захватывают президентский дворец. Хафизулла Амин убит, Президентом становится бывший заместитель Тараки Бабрак Кармаль.

Подобные решения не принимаются, конечно, дежурным генералом Генштаба, как пыталась нас уверить в 90-е годы так называемая демократическая пресса. Решение пришло из Кремля, но что послужило последним толчком, неизвестно. Насильственная смерть Тараки, непомерно выросший наркотрафик – вот только две из возможных причин.

Участники событий рассказали мне, что Хафизулла Амин вполне устраивал советскую сторону, проводя активную антиклерикальную политику. Но сам он считал, что СССР поддерживает Тараки. Логика проста: друг моего врага – мой враг. Отсюда и действия Амина, приведшие его к гибели. Если устранение Тараки было ответом на обстрел автомобиля Амина, то последующая попытка отравления советских военных советников на банкете выходила за пределы логики.

Так или иначе, решение о вводе войск было ошибкой. Может быть, эта война стала той самой последней соломиной, которая сломала спину верблюду.

Ретроспективно, отношения с Афганистаном ухудшались с течением времени после свержения короля Мухаммеда Захир Шаха и завершились войной.

Космическая программа 1979 года внешне представлялась не такой напряженной, как в предыдущем году. 89 пусков в СССР, из них 2 аварийных; 69% – военного назначения. 15 безаварийных пусков в США, 67% – военного назначения. Третьи страны провели 6 пусков, два из них аварийных.

Сейчас уже не вспомню, принимал ли наш отдел какое-либо реальное участие в этой программе. Скорее всего, нет. Мы воздействовали на развитие космической техники опосредованно – через высокие требования в стандартах. Но поскольку количественных требований в стандартах мы не задавали, трудно судить, насколько они являлись высокими.

Как всегда, год начинался бурно. Восьмого января на совещании у начальника отдела объявили о новой комиссии, прибытие которой планировалось на пятнадцатое число. В связи с этим надо было перетряхнуть всю имеющуюся в отделе документацию и привести ее в соответствие с текущим моментом. Мои рабочие записи показывают, что было выдано более двадцати поручений. Большинство из них ложилось на мои плечи – по должности.

Самое интересное из них – взять Положение об отделе, зайти к начальнику Управления полковнику Владимиру Сергеевичу Иревлину и внести необходимые изменения: вписать новые функциональные обязанности и (внимание!) инварианты. Тут я должен перевести дух и справиться со словарем. Инвариант – термин, используемый в математике и физике, а также в программировании, обозначает нечто неизменяемое. Кроме того, инварианты используются в олимпиадных задачах по математике для школьников. Абстрактная структурная единица языка – фонема, морфема, лексема и т.п. – в отвлечении от её конкретных реализаций (в лингвистике).

Кто подсунул это звонкое словечко ГП, история забыла. Но оно прочно легло в словарь нашего Командира, вслед за незабвенным «концептуальное». Теперь мы занимались поисками инвариантов во всем. Конечно, попытка разобраться в хозяйстве, которым Геннадий Павлович командовал, используя математическую теорию классификации объектов, заслуживает уважения, вот только практической ценности все эти потуги не имели и не могли иметь. Уже не вспомню, что я вписал в документы отдела под видом инвариантов.

Девятого января – поднимай выше! – совещание у заместителя начальника управления. Как помнится, раньше десяти утра подобные совещания не начинались. Обед – в час дня. Валентин Иванович Потемин сообщил о том, что каждое управление представляет высокой комиссии доклад о деятельности.

В связи с этим присутствующим предлагается представить данные: а) о выполнении перспективного плана НИР на 1976-80 г.г. за отдел; б) о темах и ожидаемых результатах, о полученных результатах; в) о состоянии реализации результатов; г) о разработке тактико-технических требований (заданий) на разрабатываемые образцы вооружения; д) о моделях, методиках и алгоритмах; е) о подготовке научных кадров. Срок – до обеда! На том и разошлись.

Тут же нас собрал Начальник управления. Здесь все было круче. Владимир Сергеевич сообщил, что комиссия будет работать по группам (всего – 10). Командный состав будет допрошен полностью. Плюс по десять человек из управления.

Наше управление должно было представить три доклада: по надежности, по системе эксплуатации, по организации эксплуатации. Докладчики – В.Ю. Татарский, Л.А. Мансуров и А.Т. Шершнев соответственно.

Ну, а дальше – по полному перечню. Служба войск, командирская подготовка, документация дежурных, схема оповещения по тревоге, и так далее и тому подобное.

Внес свою лепту и наш замполит. Василий Данилович еще раз напомнил, что каждый офицер обязан иметь план самостоятельной работы по марксистско-ленинской подготовке на год и на квартал и снова разъяснил, что конспекты трудов МЭЛ (тройка Великих вождей) должны помещаться в тетрадь номер 1, материалы к семинарам, включая цитаты из МЭЛ – в тетрадь номер 3, и туда же упомянутые выше планы. Напомнив, что двенадцатого января – семинар по МЛП, замполит отпустил нас, предупредив, что мы снова собираемся у него в три часа для подведения итогов работы за 1978 год.

Вы думаете, я шучу? Нет, в моей рабочей тетради остались еще записи о других совещаниях, проходивших в январе.

Можно подумать, что наш Институт находился под таким плотным прессом из-за того, что ГП полностью полагался на поддержку Л.И. Брежнева и вел себя по отношению к ГУКОСу и Главному штабу РВСН довольно нагло. Но это только часть правды.

Частные беседы с офицерами других институтов показывали, что и у них творится то же самое. Легче жить было в периферийных учреждениях, потому что московские военные чиновники предпочитали работать в комиссиях без отрыва от горячо любимых семей.

Первого февраля после окончания работы комиссии перед нами выступили Начальник Главного штаба РВ генерал-полковник Вишенков и Начальник Политического управления РВ генерал-полковник Горчаков, автор системы трех тетрадей.

Генерал Вишенков говорил о бдительности. Виноват во всем был, как обычно, американский империализм, но некоторые цифры в выступлении мне показались интересными.

Генерал Горчаков сообщил два интересных факта. Во-первых, он сказал, что 44 процента всех нарушений дисциплины связаны с пьянством личного состава. Пили, и еще как! Во-вторых, он признал, что до шестидесяти процентов призывников приходят в армию политически неграмотными. Если учесть, что большинство призывников приходило в армию почти сразу после школы, получалось, что все усилия преподавателей истории СССР и обществоведения пропадали втуне.

Время летит быстро и незаметно. Для многих из нас неожиданностью стал факт, что приближается двадцатая(!) годовщина создания Ракетных войск стратегического назначения.

Второго февраля нас собрал замполит полковник Топорков и озадачил длинным перечнем мероприятий в связи с приближающимися выборами в Верховный Совет и уже упомянутой годовщиной РВСН.

Конечно, система выборов была отлажена, и победа официально одобренному единственному кандидату обеспечена, но требовалось, чтобы явка избирателей превышала все мыслимые пределы.

Поэтому политический аппарат в предвыборные дни брал ручку управления на себя. Офицеры всех уровней до начальника отдела включительно вовлекались в процесс. МНСы и СНСы становились агитаторами (по один-два на каждый многоквартирный дом, а то и на каждый подъезд); офицеры рангом повыше дежурили на избирательных участках. В этих дежурствах и мне пришлось поучаствовать.

И не дай бог, чтобы кто-то из избирателей пришел голосовать слишком поздно. Слишком поздно считалось – после десяти утра. Ведь наши полковники и генералы от политики – замполиты – отчитывались каждые полчаса о проценте проголосовавших перед своими высшими инстанциями, и им выставлялись оценки за организацию выборов.

Пока выборы стояли только в планах, практические дела предстояли позже.

На шестнадцатое число месяца намечались сразу два мероприятия: лекция по марксистско-ленинской подготовке и конференция «ХХУ съезд КПСС об усилении классовой борьбы и необходимости повышения бдительности». Фу-у-у!

А еще пачка мероприятий к годовщине Советской армии и Военно-морского флота – 23 февраля.

Зачем и почему я это все вспоминаю? Хороший вопрос, как говорят американцы, когда затрудняются с ответом. В назидание потомкам, мог бы я сказать. Но кто я такой, чтобы их назидать? Делаю я это, видимо, потому, что к этому времени (1979 год) я внутренне осознал, наконец, всю бесперспективность моей дальнейшей службы в Институте. Вакханалия всеобщей партийно-политической истерии, окружающая меня, давила и усиливала состояние безысходности.

Сейчас, став старше на тридцать лет, я понимаю, конечно, что я сам загнал себя в этот угол. Я мог бы занять достойное место в иерархии нашего ЦНИИКС-50. Для этого требовалось всего лишь использовать мои связи в промышленности и ГУКОС. Но меня удерживала от этого какая-то непреодолимая сила. Я видел, что мои сослуживцы по Полигону обходят меня. Например, стал начальником Третьего управления Боря (Борис Михайлович) Молчанов, занимавшийся в свое время фотосистемами. Но я ему даже не завидовал. Видимо, мне не хватало здоровой доли честолюбия.

Уходить из армии в запас тоже было рановато. Во-первых, за двадцать пять лет службы (счет выслуги у меня шел с августа) я не заработал полной пенсии. Старшие офицеры получали тогда при выходе в отставку или запас максимум двести пятьдесят рублей, или две зарплаты гражданского инженера. Во-вторых, сыну исполнилось четырнадцать лет – ему предстояла военная служба. Служа в армии, я мог помочь ему в подборе подходящего места отбывания воинской повинности.

Это ведь только в кинофильмах Максим Перепелица и ему подобные шли служить, куда пошлют. А в реальной жизни все зависело от того, из какой ты семьи. А с началом афганской войны все здравомыслящие родители мечтали, чтобы их дети не попали служить туда.

Словом, надо было служить дальше.

Вернемся к февралю месяцу. Именно тогда впервые было сказано о желании Командования широко отметить двадцатую годовщину РВСН. Предложенный нам перечень мероприятий включал тринадцать пунктов, начиная с «Обеспечить дальнейшее повышение качества и эффективности НИР 1979 года…» до «Провести смотр самодеятельных произведений изобразительного искусства офицеров и членов их семей». Вот так, коротенько, но со вкусом.

Первого марта – совещание у Топоркова. Провести в каждой первичной партийной организации собрание с повесткой дня «Задачи коммунистов в день Выборов в Верховный Совет СССР». И далее – подробный инструктаж, как именно провести это важнейшее мероприятие. В перечне необходимых мер есть и такая – обеспечить голосование членов семей до 8:00 утра.

Хотел я в этой главе показать месяц за месяцем, чем мы занимались, но чувствую, что не смогу. Нет, материалы-то как раз сохранились. Мочи нет вспоминать. Давайте о чем-нибудь повеселее. Хотя я теперь и принадлежал формально к руководящему звену, мы – заместители начальников отделов – знали далеко не все о том, как устроена жизнь полковников и генералов. Так, только случайно и много позже я узнал, что начальники отделов получали ежемесячно специальные пайки.

Пайки, точнее, продовольственные наборы, были низшей формой распределителя. Тут выбирать не приходилось, что дали, то и дали. Но принадлежать хотя бы боком к элите – вот что главное!

Странная вещь – человеческая психология. Если ты чего-то не видел, то этого как бы не существует. Мы узнавали, повторяли, заучивали и, как дятлы, долбили, что при коммунизме жизненные блага польются широким потоком, что наступит нескончаемая эра бесконечного изобилия.

И в то же время критерий истины – практика показывала, что с материальными благами дело обстоит, мягко говоря, все хуже и хуже. Если судить по этому признаку, мы не приближались к сияющей цели, а удалялись от нее.

Чего мы тогда не видели, были развитые капиталистические страны, где это самое изобилие материальных благ пылилось на прилавках. Если советские экономисты размышляли над тем, как произвести, то их западные коллеги мучились над тем, как сбыть произведенное.

Мне повезло, и я наяву увидел страну, где человек, имеющий работу, может вести достойное в материальном отношении существование.

Что касается России, то скудные сведения, которыми я располагаю, показывают, что одна половина загадки разгадана – на прилавках есть товары. Что касается достойного существования – увы, это не достигнуто. Да и судят о России многие по Москве и Петербургу, что в корне неправильно.

Вернемся, однако, в 1979 год.

Вера

Для моей жены 1979 год стал переломным. Решением ВТЭК она была признана инвалидом второй группы и уволилась с Градостроительной выставки, где делала вполне успешную карьеру, став за один год старшим архитектором.

Существовала в СССР система надомных предприятий для инвалидов. На одно из таких предприятий – Бабушкинскую фабрику в Москве – жена и устроилась.

Всякая деятельность в СССР помещалась в определенные организационные рамки. Вырастали учреждения, проводились помпезные мероприятия. Не была исключением и метрология, которую я курировал в отделе. Летом 1979 года я поехал на Урал и принял участие в работе очередного Всесоюзного совещания по метрологии. Оттуда я привез жене красивую брошку. Это стало для меня единственным полезным результатом крупного мероприятия.

Среди многих дефицитов, владение которыми определяло место человека в советской иерархии, не последним являлся автомобиль. Существовали многолетние очереди. Многие уходили из жизни, так и не дождавшись заветной цели.

Олег Констанденко, который по диссертационным делам контактировал с младшим сыном Главкома, сумел с его помощью пробиться в заветный список офицеров, имеющих право приобретать машины иностранного производства. Он мечтал о «Мерседесе». Теперь он раз в неделю ездил в специальный комиссионный магазин и отмечался в очереди. К слову, он так и не дождался результата.

Когда Витя Григоренко еще служил в Институте, он один раз признался мне, что ему предложили купить за пятьсот рублей (!) Фольксваген-жучок с запасным двигателем. Машина поучаствовала в какой-то спецоперации КГБ и в дальнейшем оказалась не нужна.

Я предложил ему вариант: он покупает за пятьсот и тут же продает мне за полторы тысячи. Подумав с минуту, Витя отказался. Видимо, испугался слухов.

Да, не для всех машины являлись дефицитом.

Приобретя машину, счастливчик начинал думать о том, где ее хранить. В российском климате проблема гаража стояла особенно остро. Вокруг наших институтов возникли гаражные кооперативы, начиная с первенца гаражестроения – «Сигнала».

Владельцы машин и гаражей вовсю пользовались своими привилегиями. Теперь грибы, ягоды и овощи, собранные в лесу, купленные по дешевке в деревнях или выращенные на собственных участках (еще один предмет зависти) было где хранить.

В девяностые годы, когда началась катастрофическая Перестройка, запасы в гаражах стали для многих семей единственным гарантом от голода.

Мечтала об автомобиле и наша семья. Впервые я записался в очередь в Харькове – сразу на «Волгу». Из этой очереди в течение всего времени я не получил ни одного известия.

В Институте распределением машин занимался лично ГП, поэтому «Жигули» и «Волги» доставались людям по тому же принципу, что и докторские диссертации – по должности.

Взвесив все эти обстоятельства и оценив свои скромные финансовые возможности, я уговорил жену сломить нашу гордыню и согласиться на «Запорожец». Тут нужны некоторые пояснения.

Выпущенный заводом «Коммунар» (г. Запорожье, Украина) впервые в 1965 году автомобиль «Запорожец» стал первой попыткой создать советский автомобиль приемлемой стоимости. ЗАЗ-965 стоил, если я не ошибаюсь, менее двух тысяч рублей, а ЗАЗ-966А – 2222 рубля (это я помню точно). К 1979 году завод выпускал несколько моделей. Лучшей из них считалась ЗАЗ-968Э (экспортная). На внутренний рынок шли ЗАЗ-968 и ЗАЗ-968А. Они стоили три с половиной тысячи рублей.

Автомобили Запорожского завода считались непрестижными. Помню, как в магазине Военторга на полигоне долго сиротливо стояли два «Запорожца», которые никто не хотел покупать. А напрасно. Машина была дешевая, простая в эксплуатации, а высокую скорость на казахских дорогах все равно развить нельзя.

Словом, поборов спесь, мы решили бороться за «Запорожец». Когда я написал выше, что автомобили распределял ГП лично, я имел в виду, что он лично давал указание, кому дать машину.

Но в СССР каждый подобный акт должен был быть оформлен документально. Оформлением документов на автомобили в штабе Института занимался тихий незаметный майор Виктор Капустин. Несмотря на то, что он занимал невысокое служебное положение, он имел право подписывать документы в качестве командира войсковой части 73790-Т. Эта мифическая войсковая часть состояла из одного майора Капустина, но подпись смотрелась солидно.

Приближался конец года. Я решился и подошел к Виктору. Оказалось, что из лимитов года остался один невостребованный «Запорожец».
«А что, попробуем, – сказал Виктор, – может, и пройдет». – Он тут же выписал требование на получение автомобиля, подписал его и поставил гербовую печать.

Теперь нужно было решить вопрос с деньгами. Наличности у меня считай, что не было. Получить ссуду в кассе взаимопомощи я мог только в следующем году, а машину необходимо оплатить немедленно. И я пошел с протянутой рукой. Помог тесть, помог брат жены Владимир, помогли сослуживцы. Вспомнив начало своей карьеры в Институте, я зашел к Виктору Олимповичу (не могу вспомнить фамилию), который к тому времени служил замначальника отдела. Его на месте не оказалось.

Начальник отдела полковник Анатолий Айсаевич Туков, узнав, что я покупаю машину, достал из кармана триста рублей и вручил их мне. Светлая память Вам, Анатолий Айсаевич! Это поступок настоящего офицера. Ведь мы с ним практически не были знакомы.

Воодушевленный, я быстро набрал нужную сумму. Кстати, и вернул я долг в январе 1980 года. Правда, ссуду пришлось погашать значительно дольше.

Не знаю, существуют ли офицерские кассы взаимопомощи в Российской армии. В наше время они были в ходу и очень выручали в критических случаях. Если я помню правильно, можно было получить до шести окладов со сроком погашения один год. Значит, из трех с половиной тысяч, нужных для покупки машины, я занял около двух с половиной; еще тысячу мы имели дома.

Отчетливо помню, как приехал я на загородную базу, где хранились заветные машины, как заплатил деньги, все еще сомневаясь в реальности происходящего, как завели на морозе красный ЗАЗ-968А. Водительские права у меня были, но машину вел до дома другой шофер. Не помню, кто именно, но спасибо ему большое. Только войдя в квартиру, я поверил, что чудо свершилось. У моего подъезда внизу стоял мой автомобиль.

Увы, я оказался неблагодарным идиотом. Я не дал Капустину ничего, даже бутылки коньяку не купил. Запоздалая моя благодарность – эти воспоминания. Спасибо тебе, Виктор!

У нас в отделе служил уже упоминавшийся майор Владимир Николаевич Булеев. Он согласился поставить мою машину на временное хранение в свой гараж. Я впервые сел за руль своего автомобиля и успешно стукнул левым передним крылом другую машину. Отдав двадцать пять рублей водителю, я успешно привел машину в гараж к Булееву. Теперь ее надо было зарегистрировать в ГАИ.

На следующий день утром при сильном морозе машина не завелась. Мы с Булеевым перехватили наших сотрудников ГАИ старшего лейтенанта по фамилии Сумец и старшину по имени Вася на улице и объяснили ситуацию. Они заехали в гараж, осмотрели машину, не заметили повреждений и выдали мне номера и техпаспорт. Всё! Можно было ездить.

Тут надо заметить, что в России зимой использовали свои машины по назначению далеко не все владельцы. Мне же, с моим нулевым опытом вождения, и думать не хотелось о том, чтобы начинать свою карьеру на скользких заснеженных дорогах. Поэтому машина благополучно простояла до весны в гараже.

Кстати, многие автомобилисты предпочитали ездить по Москве вообще общественным транспортом. Коля Литюк доезжал в своих Жигулях до станции метро ВДНХ, пересаживался в метро, делал свои дела в столице, возвращался к автомобилю и гордо вел его домой. И это в 1979 году, когда поток транспорта строго регулировался ГАИ и был несравненно меньше, чем сейчас.

Предметом моей гордости был факт, что я свободно передвигался по столице на своем маленьком автомобиле. Всего два раза за пятнадцать лет меня останавливали инспекторы ГАИ и оба раза на площади Дзержинского. Один раз меня пожурили, а второй раз якобы нарушение обошлось мне в пять рублей, которые я вручил майору ГАИ без всякой квитанции.

Так неожиданной радостью закончился для меня 1979 год.

Далее

В начало