В 1982 году произошло переломное событие для Института, для меня лично и, думаю, для каждого из нас. Как всегда в таких случаях, последствия этого события сказались только в следующем году: слишком велика была инерция. Сам по себе этот год стал ареной, где разыгрались важные драматические события.

В январе правительство Польши поднимает цены на продовольственные товары в два-четыре раза. Это означает, что масса населения посажена на голодный паек. США соглашаются уплатить долги Польши, чтобы избежать кризиса. Как и почему возник этот кризис – отдельный вопрос, ответа на который у меня до сих пор нет. Но факт остается фактом. Социалистическая страна оказалась на грани краха, и США ее выручили. Естественно, нам об этом официально ничего не говорят.

Накануне повышения цен в Гданьске вводится комендантский час. Прекращены переговоры «Запад-Восток» в Мадриде до отмены военного положения в Польше.

В апреле Аргентина захватывает Фолклендские острова; начинается короткая война с Великобританией. Эти события советской пропагандой приветствуются, как признак расширения национально-освободительной борьбы народов. В июне вспыхивает с новой силой конфликт между Ливаном и Израилем после покушения в Лондоне на жизнь израильского посла. Израильские войска входят в Южный Ливан. После трудных переговоров шести тысячам палестинских партизан разрешено покинуть Бейрут с оружием. Ясир Арафат отбывает в Тунис, партизаны – на Кипр.

Именно эти события вывели Арафата из политического небытия и превратили в значимую политическую фигуру.

Менее месяца продолжается правление в Ливане нового президента – Башира Жмайеля. После его гибели при взрыве бомбы президентом выбран его брат Амин.

На Ближнем Востоке все туже затягивается узел межобщинных и межрелигиозных конфликтов. Увы, это случается не в первый и не в последний раз. Прошло около тридцати лет, а воз и ныне там. Мира как не было, так и нет. Да и что такое тридцать лет, если этому непрекращающемуся конфликту не менее трех тысяч лет, если верить Библии.

Много интересного произошло в 1982 году. Но главным событием года для нас явилась, конечно, внезапная смерть Л.И. Брежнева десятого ноября.

Новым Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Юрий Владимирович Андропов. Он был относительно молодым человеком (68 лет), и с его приходом народ связывал определенные надежды. Вопреки многочисленным анекдотам типа: «За что борется Ю.В. Андропов? За мир и госбезопасность во всем мире», правление бывшего Председателя КГБ не сопровождалось ужесточением репрессий. Но переход власти в другие руки произошел в самом конце года. Результатов следовало ожидать в наступающем году.

По многолетней привычке я следил за космической программой года. Сейчас, когда я сверяю свои воспоминания с фактами, я вижу, как мало мне было известно. Программа была напряженной. СССР произвел 114 пусков, из них 6 аварийных. Из 114 пусков 31 (27%) имел гражданское и научное назначение. США запустили безаварийно 13 ракет-носителей. Восемь имели военное назначение. Шесть запусков (один аварийный) пришлось на долю третьих стран.

Я почувствовал, насколько далеко я отошел от практики, когда в наши дни (2010 год) стал просматривать файлы на Интернете и обнаружил, по крайней мере, четыре названия спутников, чье назначение было мне в 1982 году неизвестно. Была ли это моя вина или следствие целенаправленного отлучения научных сотрудников от информации, не знаю. Наше возвращение из госпиталя было будничным. Нас никто не вызывал для бесед и наставлений. Заключение госпиталя Бурденко о пищевой интоксикации ботулизмом сняло с нас всякие подозрения в чем-то незаконном. Но и торжества устраивать по поводу нашего выздоровления тоже было излишне.

У меня сохранились служебные записи 1982 года. Но они ничем не отличаются от, скажем, 1980 года. Все те же планы, комиссии, проверки и, конечно, обильная марксистско-ленинская подготовка.

Единственное интересное указание от 4 ноября – исключить употребление в колонне. Это означало, что во время следования в колонне демонстрантов нельзя было в открытую пить водку и вино.

К этому времени пьянка на рабочих местах получила почти повсеместное распространение. В этом не находили ничего особенного. Декор соблюдался только в том отношении, что в присутствии начальства и замполита открыто никто не пил.

Что касается демонстраций, то я уже писал, что в колоннах выпивка стала привычным делом, да и близлежащие предприятия продторга разворачивали на пути колонн столы с выпивкой и закуской. Так что, пей – не хочу.

Второй интересный факт – отсутствие в моих записях какого-либо указания на смерть Л.И. Брежнева. О самом факте в отделе узнали… от моей жены. Вера услышала о смерти лидера по телевизору и позвонила мне. Трубку поднял Владислав Химченко и в ответ на сообщение ответил очень кстати: «Спасибо, большое спасибо!»

Переход в новый отдел принес и новые обязанности. Как я уже писал, мне поручили научное руководство двумя соискателями.

Николай Подгорный являлся ветераном КИКа и любил самостоятельность. Александр Шуляков, который в то время был секретарем Парткома управления, пришел к нам с плавучего измерительного комплекса и тоже хорошо знал фактическую сторону дела. Я рассказал ему о своей идее разнесенного во времени технического обслуживания, и он развил ее применительно к своей теме.

В плановой НИР я занимался разработкой государственного стандарта об эксплуатационной документации средств КИК. Занимался, пожалуй, громко сказано. Я являлся научным руководителем разработки, а непосредственным (и единственным) исполнителем был Виктор Николаевич Ремизов. Когда он в очередной раз заходил в тупик, я просто пытался вместе с ним разобраться в дебрях терминологии и проблемах декомпозиции объекта исследования. Да простит мне читатель эту фразу!

Конечно, разработка такого стандарта не могла пройти мимо целевого Четвертого управления. Ремизов однажды отправился к Всеволоду Николаевичу Медведеву и рассказал ему о нашей работе. Медведев согласился с тем, что стандарт необходим и не пересекается с интересами его подразделений. Мы довели стандарт до кондиции, и Госстандарт принял его, но это случилось позже.

Обстановка в новом отделе оказалась гораздо спокойнее. Вызывалось ли это тем, что предмет исследования был значительно определённее и ближе к жизни или нормальными взаимоотношениями с начальником отдела, не знаю.

Олег Аполлонов к тому времени в значительной степени растерял былые амбиции, но это далось ему нелегко. Будучи по натуре человеком незлобным, он не связывал свои неудачи с кем-то конкретно, но был не удовлетворен тем, как сложилась его жизнь. Звездное мгновение успешной защиты докторской на Ученом совете сменилось провалом в ВАКе; нынешняя тематика в 73 отделе была ему не очень близкой; перспектив по службе не было видно.

В этой ситуации мог дрогнуть и более сильный человек. Давнишняя склонность Олега к выпивке стала перерастать в зависимость. Я этого сначала на знал. Только позже, став участником его выпивок по пятницам и послушав его, я понял, что мой начальник отдела стал рабом зеленого змия. Впрочем, во времена Брежнева и после него это уже не было препятствием для карьеры.

Г.П. Мельников поддерживал Олега по двум причинам. Во-первых, Аполлонов приехал из Харькова. Во-вторых, он сам его выдвинул. Пока ГП оставался у руля, Олегу нечего было бояться. Другое дело, что после смерти Леонида Ильича закачалось кресло под нашим Командиром.

А пока все казалось прочным и незыблемым. Однажды в пятницу после работы Олег неожиданно предложил мне и Володе Борисову прогуляться и подышать свежим воздухом. Мы дошли до небольшого продовольственного магазина рядом с дачей Папанина, взяли бутылку водки и закуску, распили ее и отправились на прогулку. Это стало традицией. Так мы расслаблялись после трудовой недели и не видели в этом ничего дурного.

Мы были не единственными клиентами этой лавчонки. Несколько раз нас опережал Секретарь партийной комиссии Института полковник Пашковский. Он покупал тот же продукт «всесоюзного значения». Завидовать ему было трудно. В его обязанности входило рассматривать так называемые персональные дела провинившихся коммунистов. А наказания определял не он, он являлся только пешкой в руках командира и начальника политотдела. Возглавляемая им комиссия была местным отделением партийной инквизиции. Работы же у нее всегда хватало.

Мое пребывание в госпитале показало еще раз, как трудно жить без телефона. В самом деле, чтобы узнать, как у меня дела, жена вынуждена была ходить к соседям с протянутой рукой, а я вообще не мог связаться с домом.

Мои обращения к Командованию по этому поводу ни к чему хорошему не привели. А ожидание в очереди затянулось уже более чем на десять лет. И тут блеснул слабый лучик надежды. Разнесся слух, что местная АТС расширяется на двести пятьдесят номеров. Я собрал справки о состоянии здоровья жены и отправился на комиссию в город Калининград (ныне – Королев). Все обсуждение моего вопроса заняло пять минут.

Я вышел в приемную, ещё не веря своей удаче. Даже когда я получил телефонный аппарат и вернулся домой с заветной коробкой в руках, я все еще не верил. Но – небываемое бывает – через три дня домой в мое отсутствие пришел монтер и подключил аппарат к сети. Теперь у меня был московский(!) телефон. По мнению многих, это поважнее присвоения очередного воинского звания.

Моя жена Вера

Кстати, моя жена оказалась «телефонным гением». Вера могла дозвониться до чиновника или торгового работника любого ранга и решить многие житейские вопросы по телефону. Неоценимый дар в советских условиях.

Сын мой Игорь незаметно подрастал, и вот пришел момент выпуска из школы. Оценки у него в аттестате были не слишком хорошие. Тут виноваты мы с Верой. Ходи мы к учителям с подарками, он мог бы быть и медалистом. Но согласно советским нормам такого не могло быть, и мы этого не сделали

Сказались недостатки нашего воспитания. Меня родители к жизни не готовили. В семнадцать (точнее, неполных восемнадцать) лет я попал в армию, где нам внушали только азбучные истины самого благоверного коммунистического образца. Так я и вырос недоучкой в житейском отношении. Веру родители подготовить к жизни не успели по моей вине.

Я предложил сыну устроить его в Академию им. Можайского, что мне было сделать очень легко. Он уже почти поддался на мои уговоры. Для меня его согласие означало бы, что мне придется служить еще минимум пять лет, чтобы устроить его дальнейшее назначение. Но тут он узнал, что жить придется первые годы в казарме, пусть даже в общежитии, и отказался наотрез.

Сказать по правде, для нас с Верой было большой неожиданностью его поступление в институт Культуры в Долгопрудном. Правда, он участвовал в художественной самодеятельности в школе и даже поставил в качестве режиссера «Жизнь и смерть Хоакино Мурьеты», но мне казалось, что это все не всерьез. Сын стал первым на моей памяти деятелем искусств в моем роду и среди родственников моей жены. Не считая Файбисовичей, конечно.

Сцена из спектакля «Жизнь и смерть Хоакино Мурьеты» в постановке сына

Теперь сыну приходилось каждое утро садиться в автобус, в электричку, в метро, еще в одну электричку и снова в автобус, чтобы добраться до института. Искусство требует жертв.

Вернемся к служебным делам. Я проглядел одну деталь. На уже упомянутом совещании от 4 ноября о пьянстве было сказано дважды. Сначала В.С. Иревлин потребовал «исключить пьянство», а уж потом В.Д. Топорков уточнил «исключить употребление в колонне». Последнее требование было понятно и конкретно.

Как всегда в канун празднования прошло помпезное торжественное собрание в честь 65-й годовщины Октября. Тут случился прочно забытый мною, но сохранившийся в записях инцидент.

После собрания для всех участников продемонстрировали очередной шедевр партийной кинематографии. Бдительность политотдела оказался на высоте. Чтобы народ не разбежался, выставили заслон у выходных дверей. Но не успел погаснуть свет в зале, как большая группа офицеров сорвалась с мест, смяла заслон и отправилась по своим делам.

Теперь замполита интересовал один вопрос: кто из наших ушел?! Увы, выяснить это так и не удалось… или удалось. Там же нам еще раз разъяснили, какую большую заботу проявляет Партия и Правительство, поощряя научных сотрудников денежной премией один раз в квартал. У меня случайно сохранился расчет размеров премий за один из кварталов. Пять рублей – цена одной бутылки водки – размер квартальной премии младшего научного сотрудника. Двадцать рублей в год – гигантская сумма.

Либо катастрофически не хватало денег, либо такова была реальная ценность наших работ. Думаю, и первое, и второе вместе. Но мы все равно радовались этой мизерной награде.

В конце года сдавали очередной дом в третьем городке. Естественно, о своем обещании дать мне квартиру ГП «забыл». Зато трехкомнатную квартиру получил старший научный сотрудник нашего отдела Евгений Васильевич Киселев. Я порадовался за него и очень удивился, когда он подошел ко мне на улице и поблагодарил за то, что я… не помешал ему в этом. Получать что-либо в обход подчиненных было не в моих правилах, но показалось удивительным на фоне происходящего в Институте.

Моя лекторская деятельность в обществе «Знание» продолжалась без происшествий, и я потерял бдительность. Машина моя стояла на улице, получить место в гаражном кооперативе было не легче, чем установить телефон. Мой референт в областном отделении Общества как-то предложил мне послать письмо в часть с просьбой помочь мне в этом вопросе. Я возразил, но недостаточно решительно.

Однажды меня вызвал возбужденный Василий Данилович Топорков и сообщил, что ГП получил письмо из общества «Знание». По словам Топоркова письмо было получено в его присутствии. Прочитав текст, ГП отбросил его в сторону того самого секретаря партийной комиссии: «На тебе еще одно персональное дело!»

Машина закрутилась. Мне шили работу по совместительству без разрешения Командования, неуплату членских взносов с заработанных сумм и разглашение секретных сведений.

Самым тяжелым было, конечно, последнее обвинение. Топорков решил, что этот пункт придется проверить на месте, и мы отправились в областное отделение Общества. Пока Василий Данилович беседовал с референтом, мне принесли перечень моих лекций. Первым пунктом стояла тема «Наши успехи в Космосе» или что-то похожее. Я тут же шёпотом попросил ее убрать. Через две минуты мне принесли перечень уже без этой проклятой темы.

Никогда я не поддавался соблазну читать лекции на тему по специальности, а тут уговорили. И читал-то я ее один раз. Какой-то подмосковный кинотеатр перед сеансом решил провести мероприятие в честь 12 апреля.

Директор кинотеатра предупредил меня, что я должен уложиться в пятнадцать(!) минут. Но даже этого сделать не удалось. Из зала вдруг посыпались вопросы от одного и того же мужчины лет сорока. Он не дал мне связно рассказать что-либо, был возбужден и по-моему сам не знал, чего хочет. Директор извинился, отметил мне путевку, и я отправился домой.

И теперь из-за этой ерунды я чуть не попался.

Новый перечень тем (Человечество в 2000 году, Ускорение научно-технического прогресса – наша задача) был просмотрен Топорковым без замечаний, и мы отправились домой. Просмотрев мой партийный билет, Топорков установил, что членские взносы я тоже платил.

Вопрос о том, получал ли я разрешение Командования на чтение лекций, разрешился комическим образом. По моей подсказке Топорков предложил ГП прочитать утвержденные им же аттестации. Там черным по белому значилось «активный лектор общества «Знание». «Вот, … … …, – выругался ГП, – приносят на подпись всякую …»

Персональное дело было закрыто, не начавшись, но имело неожиданное продолжение.

Помогая мне, Василий Данилович, конечно, защищал себя. Когда все было закончено, он позвал меня в свой кабинет. Плотно закрыв дверь, он усадил меня и сказал: «Чтобы ты знал, Женя, я тебе кое-что покажу». С этими словами он открыл ящик письменного стола и выложил на поверхность увесистую пачку рукописных листов.

«Что это?» – поинтересовался я. – «Это анонимки на тебя от твоих сослуживцев, – невозмутимо ответил Василий Данилович, – по поводу твоих заработков». Доброхоты обвиняли меня в том, что я… пишу сценарии для Кремлевской елки, публикую свои литературные произведения под неизвестным им псевдонимом и успел создать уже несколько томов, печатаюсь в периодических изданиях под другим, но тоже неизвестным им псевдонимом и т.д. И, конечно, не плачу с этих доходов никаких членских взносов в партийную кассу.

«Я тебе это показываю, – серьезно сказал замполит, – чтобы ты знал, среди каких сволочей ты работаешь. Будь осторожен». Я поблагодарил его и вышел, еще не вполне опомнившись.

На этой трагикомической ноте я и закончу описание событий 1982-го года.

Далее

В начало