Запись 18. 

                                                СОДЕРЖАНИЕ

18.1. Ощетинились.

18.2. Печаль.

18.2.1. Последняя служба.

Чиновничьи подробности.

18.2.2. Memento mori.

                                                      18.1. ОЩЕТИНИЛИСЬ.

  
   На следующее утро меня разбудил нежный звук арфы. Высунувшись из-под балдахина, я увидел симпатичную фигуристую брюнетку.

- Пора вставать, Ваше Величество, Ваше утро начинается. Родина зовёт Вас. Я Ваш министр обороны, княгиня Суворова-Рымникская. Прошу Вас в ванную и к столу. Сегодня я к услугам Вашего Величества.

   Уже за завтраком я спросил княгиню:

- После войны за ледники были крупные военные конфликты между державами?

- Нет, не до того было, — чётко ответила она. – Простите, Ваше Величество, но за столом по этикету не принято обсуждать серьёзные темы.

- Хорошо, расскажите мне о Ваших животных, княгиня, — я перевёл разговор в приятное русло.

- О, у меня рыбки, Ваше Величество. Самая большая – китовая акула, есть акулки и скатики поменьше, а самые маленькие – электрические скаты, скаты-хвостоколы, мурены и всякие там прилипалы и рыбы-лоцманы, — с приятной улыбкой она села на любимую тему.

- Какой же у Вас аквариум? — удивился я.

- Сто на сто метров, глубиной – двадцать, с морской водой, кораллами, губками, морскими ежами и звёздами, — похвасталась она.

 - Что же, перейдём к делу? — отбросив салфетку, я встал и направился в кабинет. — Изложите мне нашу военную доктрину, — потребовал я, входя в роль императрицы.

- Извольте, Ваше Величество. Наша доктрина сугубо оборонительная. Нам ничего не надо от соседей. После ядерной войны мы установили свои естественные границы от Балтики до Тихого океана и от Ледовитого океана до Адриатического, Ионического и Чёрного морей, пустынь Средней Азии и Амура. Мы давно объединили все близкие славянские, угро-финские и некоторые тюркские народы, весь православный мир.

   Наши подземные города, в основном, находятся на месте исторических старых городов, но возникло очень много новых подземных городов в Сибири и на Севере – ведь климат под землёй везде одинаковый. Зато наши соседи имеют к нам территориальные претензии: Восток – на Сибирь, Запад – на Балканы и Арктику, Юг – на Кавказ, Балканы и Среднюю Азию. Поэтому на всех наших границах непрерывно идут вооружённые провокации и диверсии. Воюют, в основном, роботы, но бывают и человеческие жертвы. Так, во время инспекции на Балканах случайно погибла Мать Севера с супругом на мине, заложенной исламистами ещё во время ядерной войны. Об этом факте не знает никто, кроме членов Совета Избранниц.

   Я прервал её речь:

- Ну, уж никто, ведь Ник и Снежана знали?

- Но Ника и Снежаны уже нет в живых. А знали они ровно столько, сколько надо было для работы над возвращением души Матери Севера в спящий клон, — заметила княгиня.

 - Продолжайте. Какие силы обеспечивают стратегическую безопасность империи? — начальственным голосом спросил я.

- По-прежнему это ядерные силы, базирующиеся в океанах, в воздухе, на поверхности и под поверхностью земли, в ближнем космосе и на Луне. Общей особенностью всех этих видов ядерных сил сдерживания является то, что они способны уничтожать подземные города и военные структуры противника. Для этого разработана технология ядерного бурения, обеспечивающая доставку ядерных зарядов на глубину более 4 км под землёй. Так что спасения от этого ядерного оружия нет, на том и держится относительный мир во всём мире.

   Я спросил:

- Вы сказали, что есть военные базы не только в ближнем космосе, но и на Луне?

- Так точно, три державы имели лунные военные базы: Запад, Восток и мы. Наша база расположена на северном полюсе Луны, западная – на Южном, а восточная была на обратной стороне Луны. Так сложилось исторически. Сначала это были научные станции. Мы и Запад захватили полюса, где есть замёрзшая кометная вода в кратерах, а Восток позже разместил свою военную базу на обратной стороне Луны с целью скрыть пуски своих ракет, но это помогло им сохранить свои тайны Полишинеля ненадолго – вокруг Луны кружатся десятки разведывательных спутников, — доложила княгиня. — Семь лет назад на восточную базу неожиданно упал довольно крупный камешек, и теперь на её месте кратер, названный именем Председателя Ху Суньчана.

- Продолжайте, продолжайте, — заинтересованно подбодрил её я.

- Кроме ядерных сил сдерживания, мы создали щит, прикрывающий всю территорию империи от внезапного ядерного удара, который непрерывно совершенствуется, как и все вооружённые силы. Благодаря ещё первому варианту этого щита во время ядерной войны удалось сохранить город-музей Санкт-Петербург, но вот Москву не удалось. Кстати, сейчас столица империи находится именно в Санкт-Петербурге, конечно, в подземном Санкт-Петербурге, а резиденция Вашего Величества – в Зимнем дворце, да-да, в том самом старинном Зимнем дворце, который нам почти полностью удалось закопать глубоко под землю. На поверхности создана виртуальная копия Зимнего дворца, чтобы не разрушать архитектурный ансамбль Санкт-Петербурга.

   Министр строительства уже сообщила Вашему Величеству, что под дворцом на глубине 5 км создаётся бункер с высшей степенью защиты, в том числе и от воздействия тёмной энергии. Баронесса говорила и о строительстве подземного оборонного кольца вдоль всех границ империи. После окончания строительства никакие роботы-диверсанты не смогут подкопаться к нашим объектам. То же касается нарушителей наших границ с воздуха, по суше и по морю. За космическими объектами, пролетающими над нашей территорией, непрерывно следит служба звёздных войн, готовая в любой момент сбить вражеский спутник или ракету, которые реально угрожают нашей безопасности.

   По всей территории империи у жизненно важных центров размещены противодесантные силы, позволяющие уничтожить вражеский десант, куда бы он не высадился. Наконец, у нас есть и свои наступательные силы десанта, задачей которых является захват стратегических объектов противника, а также диверсионные спецподразделения, способные разрушить инфраструктуру обороны противника. Конечно, мы имеем широко раскинутую в других державах сеть военной разведки, позволяющую получать объективную информацию о потенциальном противнике, благо, у нас в разведке есть и женщины, и мужчины, и даже гермафродиты, — доложила княгиня.

- А кто же реально воюет, то есть разрушает и убивает, неужели даже женщины? — спросил я.

- Нет, разрушают и убивают, конечно, всевозможные военные роботы. Реакции человека в современной войне для непосредственного участия в военных действиях не хватает. Тактическое управление армиями роботов на поле боя осуществляют мужчины, а стратегическое планирование операций, само собой разумеется, женщины, например, я, — с гордостью сказала княгиня. Я поинтересовался:

- А как организованы вооружённые силы наших противников?

- На Западе и на Востоке примерно так же, как у нас. Только младший командный состав на Западе состоит из женщин, а на Востоке – это бесполые кастраты из особой касты воинов. Юг – это особое государство. Там все воины. Технически они значительно отстали от остального мира, и их можно было бы вообще стереть с лица Земли, но, во-первых, их пустынные территории и недра никому не нужны, а во-вторых, их много, и все – фанатики, так что убивать придётся всех. Просто не хочется пачкать руки. Они, конечно, беспокойные как мундавошки, но приходится терпеть. К тому же на границах у них размещён ядерный арсенал, который они угрожают взорвать и окончательно погубить всю планету вместе с собой. Смертники, одним словом, — она устало вздохнула.

   Я спросил:

- Какие последние новинки в военной области находятся в разработке?

- У нас практически все научные лаборатории занимаются оборонной тематикой в самых различных направлениях. На острие науки находятся исследования в области тёмной материи и тёмной энергии. Как оказалось, тёмная энергия позволяет манипулировать душами людей. Пока эти работы находятся в зачаточной стадии, но появление Вашего Величества – уже первый результат этих экспериментов. По данным разведки, на Западе работы по манипулированию душами живых людей получили новую серьёзную финансовую поддержку. У нас были другие приоритеты, Ваше Величество знает, и мне жаль, что из-за низких моральных качеств исполнителей работа с тёмной энергией сейчас приостановлена. После окончания Вашего испытательного срока, я надеюсь, мы продолжим работы, в том числе в том же направлении, что и на Западе. Что делается на Востоке в этой области – пока неизвестно, но могут быть и сюрпризы, — закончила она.

- Спасибо за интересную информацию, княгиня, — милостивым жестом я дал понять, что на сегодня о войне хватит. –   Я вижу, что сейчас война — это не столько разрушение, сколько непрерывное созидание — сплошная стройка, земляные работы, — пошутил я. -   Вы ознакомились с моими вчерашними трудами? Что скажете?

- Признаться, я не ожидала от Вас, судя по предыдущим записям, человека интеллектуального труда, учёного, политика и художника, такого падения. Вы очень подробно, даже с каким-то садомазохизмом описали всю эту грязь и пыль, в которую Вы себя добровольно погрузили. Не Ваш это уровень — красить доски, заливать бетон или вывозить строительный мусор. Сколько бесценного времени своей короткой жизни Вы угробили на эту многолетнюю бестолковую суету?! Уж лучше бы писали картины, если Вам так обрыдла политика, что не захотелось больше ручки марать, — с неожиданной для меня солдатской прямотой и возмущением произнесла княгиня. — Вам надо по капле выдавливать из себя плебея.

- Не плебея, а раба, — рассмеялся я. -   Так говорил Чехов.

- А я Вам говорю, не только раба, но и плебея, — твердила она. — Вот покойная императрица! Ещё будучи дочерью Вождя Конфедерации Шарикова она не якшалась с простонародьем, а окружила себя избранным кругом преданных подруг. Но и с нами она не позволяла себе никакого панибратства, и мы прекрасно ощущали дистанцию между ней и нами, её покорными служанками, готовыми исполнять любые прихоти нашей хозяйки. В своё время она получила отличное западное образование и всегда отличалась прекрасным вкусом. Она была идеалом просвещённой правительницы, а её идеалом была русская императрица немецкого происхождения Екатерина Великая. Поэтому она взяла себе при коронации имя Екатерины III.

- А кто был её мужем? — поинтересовался я.

- Она вышла за него замуж ещё в молодости по настоянию отца, т.к. жених был сыном грузинского президента, тоже ярого националиста. Её приданым были ранее присоединённые к России Южная Осетия и Абхазия, зато Грузия вошла в состав Конфедерации. Кстати, свою вторую дочь Шариков выдал замуж за сынка украинского президента, а в приданое отдал Галичину, где подавил антиправительственный бунт недовольных включением Галичины в Конфедерацию. Так он сумел даже крайне враждебно настроенных к России украинцев и галичан вовлечь в Конфедерацию. Муж предшественницы Вашего Величества Исаак Какашвили был, конечно, красавец, но бабник. Поэтому она не жила с ним, а всегда предпочитала, подражая Екатерине II, фаворитов. За века через её спальню их прошло немало, но никого из них она и близко не подпускала к власти. Вот как надо себя блюсти! — Я только хмыкнул.
- Если продолжать сравнение с Древним Римом, Вы должны чувствовать себя даже не просто патрицием, а самим божественным Августом. Ведь в Риме все возможные типы человеческих отношений и коллизий уже были сто раз переиграны. И они, римляне, от раздираемой пороками и войнами республики пришли к империи — высшей форме организации общества. Вы можете представить себе римского императора, вывозящего мусор на свалку? Кесарю — кесарево!

- Оказывается, Вы поклонница Римской империи? Меня Рим тоже восхищает, ведь римляне были великими строителями. И вот что интересно, Римская империя давным-давно распалась, и практически единственное материальное, что от неё осталось в веках, — это римская архитектура: от Испании до Сирии, от Британии до Марокко. Словно именно в этом и было предназначение, историческая миссия этого великого государства. Вот и от меня практически единственным материальным следом на Земле остались те дома и квартиры, к созданию которых я приложил свои руки, и не только руки, но и голову. Пусть и они не так вечны, как египетские пирамиды, но всё-таки пережили меня, и надолго. Exegi monumentum. А всё остальное просвистело и пропало бесследно. Поэтому я горжусь тем, что не брезговал никакой чёрной работой на стройке. Строительная пыль — это не та липучая политическая грязь, в которой я неизбежно вымазался бы, продолжив политическую карьеру, потому ни о чём не жалею. Кого мне ждать после обеда?

- Графиню Дурново, министра юстиции, — с презрительной улыбкой ответила княгиня, отвесила поклон и удалилась.

  Плебей, говорите? Да, пожалуй! Мне всегда были отвратительны люди, стремящиеся выделиться из толпы не умом, трудом и талантом, а внешними признаками, определяющими их “статус”: одеждой, машинами, дворцами и т.п.. Но эти потуги в человечестве, я вижу, неистребимы. Также мне осточертела и эта картина вечной подготовки к массовому убийству других, не похожих на нас людей. Ещё со времён моего участия в политической борьбе я понял, что надежда на позитивные изменения в обществе просто путём смены власти абсолютно беспочвенна: надо менять не столько власть, сколько самих людей.

   Поэтому мне импонировали стержневые идеи “вольных каменщиков” — масонов: “личное самосовершенствование и просвещение человеков для их улучшения и братское единение”, “примирение противоположностей и объединение людей на основе всеобщей нравственности и уважения личности каждого”, “вера в существование Бога – Великого Архитектора (Строителя) Вселенной”, “вера в возрождение к грядущей жизни”, “работа как долг и право каждого”. Живи я в XVIII веке – вступил бы в какую-нибудь Великую Ложу. Ведь единственное требование к кандидату, чтобы он был “человеком свободным и добрых нравов”, каким я себя и считаю. Мне всегда не хватало такого коллектива, где царили бы “любовь, гармония и согласие” — как водилось между масонами.

   Увы! В таком угнетённом состоянии я написал ещё несколько страниц печальных воспоминаний, а потом снова взял в руки дневник из старого “мирного времени”:

                               3. ПАЛОМНИЧЕСТВО. ВАЛААМ И ИМАТРА.

29 Iюня. Сооруженiе гиганскихъ шаговъ. 40 плешивыхъ. Приглашенiе ехать на Валаамъ. Это было мое заветное желанiе.

   … Ивановъ день и следующая за нимъ среда прошли самымъ зауряднымъ образомъ: купались, работали, читали и немного гуляли, и делали цветы. 26-го сходили все въ церковь, такъ какъ былъ праздникъ Тихвинской Б.М.. … пошли встречать обещавшую прiехать Настеньку Глушкову. Сидели на своемъ заветномъ пне, ели шоколадъ и читали газету. Но сколько мы не дожидали, такъ и не дождались, потому что Настенька прiехала только на 8.20 вместе съ папой и громаднымъ багажемъ, принадлежавшимъ, большею частью, последнему. Тутъ были и ягоды разныхъ сортовъ, и провизiя, но главное место занимала громадная корзинка съ лямками и пренадлежностями для гиганскихъ шаговъ, которыя на следующiй день и были водворены на свое место. И такимъ образомъ день 27-го Iюня ознаменовался сооруженiемъ этихъ шаговъ.

   После ужина, 26-го, воспользовавшись дивнымъ, тихимъ, луннымъ вечеромъ, Надя, Настенька и я отправились на море. Сидели тамъ подъ сосной, любовались игрой луннаго света въ чуть-чуть плескавшейся поверхности моря. Надя съ Настенькой пели, и этимъ дополняли эту поэтическую обстановку. Уже только часовъ въ 12 мы направились къ дому.

   Но легла я только, кажется, во второмъ часу, такъ какъ занималась глупейшимъ деломъ. И если бы я задала кому-нибудь вопросъ “какимъ?”, то наверно бы не получила вернаго ответа. Да, глупымъ, но чтожъ, не всегда же умничать и делать глупости, не сознавая. Ведь для разнообразiя и поглупить хорошо! Такъ вотъ, чтобъ не заставлять никого думать, я разрешу Вамъ эту загадку – я писала 40 плешивыхъ. Вы, вероятно, (если не больше) улыбнулись. Я Вамъ прощаю, ведь чемъ бы дитя не тешилось…. Но тутъ особаго желанiя писать я не чувствовала, а все-таки написала. Авось, поможетъ, и завтра, въ злополучный день, 27-го, Самсонiя, не будетъ дождя. Хохотали мы ужасно. Наши плешивые не захотели быть послушными и вылетели изъ окна совсемъ не туда, куда надо, и заставили меня прогуляться въ садъ. Наградой за мой трудъ былъ только чуточный дождикъ, а потомъ хорошая погода. Все-таки отраднее. …

   Весточка отъ Нюши заключала приглашенiе ехать съ ними на Валаамъ. Такъ это было мое заветное желанiе. Едутъ они въ среду 2-го Iюля, такъ что нужно явиться или къ нимъ вечеромъ во вторникъ, или прямо на поездъ. … Мама не имеетъ ничего противъ, и если Богъ дастъ, и это осуществиться, то я исчезну изъ дома на неделю или дней на десять. Можетъ быть, проедемъ на Иматру. Но все это для меня можетъ быть, такъ какъ я слишкомъ убедилась, что пословица “человекъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ” вполне правильна. И потому только надеюсь, но не убеждена. … Аминь”.

   А теперь полистаю рассказ о настоящем паломничестве:

“1 Iюля. Изъ за этого смешно не ехать.

 4 Iюля. Моя мечта сбылась. Пишу въ своей келье — я въ восторге.

5 Iюля. В дороге все ели землянику лесную, продолжая любоваться финской природой. Сердоболь. Пароходъ “Александръ”.

  7 Iюля. Какъ почетныхъ гостей насъ поместили во второмъ этаже. Решили говеть, исповедовались. Обедня была заказана Лоховыми. Я удостоилась причаститься. Намъ благословили лошадокъ. Были въ трехъ Скитахъ и Библiотеке.

9 Iюля. “Господинъ капитанъ, поверните обратно!”   Что за дивный островъ!

 10 Iюля. Дали намъ две лодки. Страшно люблю это катанье, зато наши гребцы злились во всю.

 11 Iюля. На коровнике досыта напились мы кофе съ хлебомъ, со свежимъ масломъ и сливками. Я служила панихиду, т.к. сегодня 40-й день дедушки. Два года на исправленiи за поклоненiе Бахусу.

16 Iюля. Схимники. Самое прiятное впечатленiе по уменью монастырское согласовать съ мiрскимъ и по доброте своей, и по своему ласковому выраженiю лица. Говоритъ, что чувствуетъ, и вместе съ темъ старается угодить.

19 Iюля. Hotel не внушаетъ ничего прiятнаго. Публика — люди свободныхъ нравовъ. Иматра. Такъ бы кажется и смотрела безъ конца на массу кипящей, бушующей воды. Обедъ былъ для меня истиннымъ наслажденiемъ”.

   Прочитав эти страницы, я как будто омыл своё потное лицо свежей струёй ладожской холодной воды. Вот это, действительно, паломничество, очищение души в полной мере, совсем не то, что испытывал я во время своих убогих экскурсий на Валаам.

   “Быстренько надо просмотреть очередные новости”, — спохватившись, подумал я и взял в руку вишер:

- Астрономы всего мира зарегистрировали резкое изменение орбиты Луны, она приблизилась к Земле, как будто получила удар невидимого чрезвычайно массивного тела;

- В океанах образовались гигантские приливные волны;

- Катастрофическое землетрясение всемирного масштаба: местами земная кора лопнула как орех!;

- Через подземную Москву прошла трещина земной коры, расколовшая её на три части;

- Трещина земной коры под Нью-Йорком вызвала затопление центральных подземных районов и сдвиг острова Манхеттен;

- Камнепады во всех крупных подземных городах мира привели к многочисленным человеческим жертвам;

- Острова Ява, Калимантан и Суматра слились в одно целое;

- Невиданные горные обвалы в Гималаях – высота Джомолунгмы упала до 3 км. Аналогичные обрушения в Кордильерах и Андах, в Альпах и на Кавказе;

- Пыль, поднятая всемирным землетрясением, поднялась на высоту до 20 км, обледенела и вызвала сильнейшее градобитие. Пострадали наземные военные базы по всему миру;

- Восток обвинил Запад в использовании тёмной энергии для изменения орбиты Луны.

   Ну вот, Бог предупреждает, что его терпение на исходе и указывает, каким образом может быть уничтожено всё человечество разом. Но людям всё нипочём, они отряхнулись и продолжают свою старую песню взаимной вражды.

   Луна, Селена, жутковатая богиня ночи. Самое изменчивое светило на небе. Само её существование, на мой взгляд, чудо. Ведь это не просто каменная глыба, болтающаяся вокруг Земли. Странно, что маленькая Земля имеет одного из крупнейших спутников даже среди планет-гигантов: немного больше Луны только три из 16 спутников Юпитера — Ио, Ганимед и Каллисто — и один из 18 спутников Сатурна — Титан, причём среди этих крупных спутников Луна ближе всех к своей планете.

   Почему, например, диаметр Луны и её расстояние от Земли оказались такими, что её угловой размер, видимый с поверхности Земли, практически точно равен угловому размеру Солнца, а плоскость орбиты Луны вокруг Земли почти совпала с плоскостью орбиты Земли вокруг Солнца? Ведь только одновременное выполнение всех этих странных совпадений позволяет наблюдать на Земле солнечные затмения, которые всеми народами почитались как знамения. Можно ли этот космический порядок объяснить случайностью?

   А тот странный факт, что период обращения Луны вокруг Земли точно совпадает со временем её обращения вокруг собственной оси, в результате чего она всегда обращена к Земле одной стороной — это не чудо? Так и хочется задать вопрос: “Зачем Селена скрывает от Земли свой вид сзади или, наоборот, зачем её бледный лик непрерывно следит за Землёй? Нет ли здесь какого-то тайного умысла?”. Как физик я, конечно, знаю об эффекте приливной синхронизации, но всё-же для этого нужно выполнение ряда условий. Ведь Меркурий, крутящийся рядышком с Солнцем, так и не синхронизировал вращение вокруг своей оси с орбитальным вращением вокруг светила!

   Сюда же можно отнести вопрос: “Почему ещё в ХХ веке американцы внезапно прервали свою лунную программу “Аполло”, не использовав даже уже подготовленные для дальнейших запусков космические корабли? Что их остановило?”. А что случилось с базой Востока на обратной стороне Луны? Прямое попадание метеорита в лунную станцию — это невероятная случайность или чья-то диверсия? Поэтому я внутренне содрогнулся от известия о внезапном изменении орбиты Луны.

   Ведь Луна — дочь Земли, родившаяся когда-то, четыре с половиной миллиарда лет назад, от страстного слияния Земли со своим протопланетным любовником величиной с Марс. Вырванная из Земли на месте будущего Великого океана часть её плоти стала её верной спутницей. Что же теперь происходит? Неужели началось разрушение этой божественной планетной семьи? Неужели тёмная энергия действительно может двигать планетами и одновременно управлять душами людей? Неужели ящик Пандоры открыт?

   До обеда я успел надиктовать ещё одну, к сожалению, невесёлую страницу своей жизни.

 
     Седьмой ангел вылил чашу свою на воздух…

     …и произошли молнии, громы и голоса,

     и сделалось великое землетрясение,

     какого не было с тех пор, как люди на земле.

     Такое землетрясение! Так великое!

     И город великий распался на три части,

     и города языческие пали,

     и Вавилон великий воспомянут перед Богом,

     чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его.

     И всякий остров убежал, и гор не стало.

     И град, величиною в талант,

     пал с неба на людей, …

     и хулили люди Бога за язвы от града,

     потому что язва от него была весьма тяжкая.

                                          (Апокалипсис. Гл.16 п.п. 17 – 21)

                                            18.2. ПЕЧАЛЬ.

      Вместе с Юрой Гладковым:

- штаб “Правого дела” в отставке;

- на дне рождения Петра Филиппова;

- в кабинете зам. Председателя ЗакСа;

- застолье в моём доме.

                                                18.2.1.   ПОСЛЕДНЯЯ СЛУЖБА.

   После недолгой работы нашей дружной команды в избирательной кампании “Правого дела” все в нашей тесной тусовке прониклись друг к другу такой симпатией и уважением, что довольно часто собирались в офисе издательства “Норма” на Измайловском просто посидеть и поболтать за бутылочкой и за чаем. На фото Гладков сидит рядом с Натальей Филипповой, а я обнимаюсь с другой Натальей, слева стоит Людмила Чубайс.

   Наталья Филиппова даже пригласила меня с Тамарой на день рождения её мужа, Петра, нашего ленсоветовского вождя. Первая жена Чубайса дала мне на реставрацию картину с девочкой-крестьянкой в русском сарафане. Картину портил длинный порез, на который я успел только поставить заплатку, а дальнейшую реставрацию отложил в долгий ящик, т.к. началась бесконечная эпопея со строительством нового дома, свадьбой Ильи, рождением Арсюши и перестройкой старого дома.

   Я оставался внештатным помощником Гладкова, который в 2002 г. был избран единственным заместителем Председателя Законодательного Собрания Санкт-Петербурга. Однажды весной 2005 г. я пригласил его с женой и её дочерью в гости посмотреть на наш новый дом, уже почти полностью отделанный внутри, но ещё стоявший в лесах. В этот прекрасный солнечный день, сидя со мной на скамеечке возле пруда, он сделал мне предложение стать его штатным помощником, т.е. оформиться на постоянную работу в аппарате Законодательного Собрания. Я, не раздумывая, согласился, т.к. стройка, изрядно мне надоевшая, по-крупному уже была завершена, и моя душа требовала новой деятельности. К тому же, конечно, мне хотелось ещё помаячить в родном Мариинском дворце и подержать руку на пульсе политики.

   Итак, я снова получил работу в дворцовых апартаментах. Конечно, ещё в депутатах я познакомился с Мариинским дворцом, заседал и неоднократно выступал с трибуны в Большом зале заседаний, построенном на месте Зимнего сада в 1908 г. для расширенного Государственного Совета, ставшим после первой русской революции верхней палатой парламента. До этого Государственный Совет как совещательный орган при императоре заседал в Ротонде, что увековечил Репин в своём гигантском полотне, которое украшает Русский музей, а раньше висело как раз в Большом зале над председательским местом. Сейчас это место уныло прикрывает герб Санкт-Петербурга с российскими флагами по бокам, а лучше повесить хотя бы копию знаменитой картины.

   На выходе из Большого зала заседаний в Помпейском зале обычно работали телевизионщики и брали интервью у депутатов — героев дня. В Синем зале (бывшей библиотеке герцога Лихтенбергского) проводились пресс-конференции, а в Белом — бывшем Танцевальном — заседал Президиум Ленсовета. Белый зал запомнился мне прежде всего по утру 19 августа 1991 г. в начале путча ГКЧП, когда Ленсовет взбунтовался против путчистов, Помпейская галерея — заседаниями Региональной партии центра, Красный зал — встречами с иностранными делегациями, а по уникальному пандусу удобно было бегать в столовую и обратно на третий этаж к комнате Комиссии по науке и высшей школе, где было моё депутатское рабочее место.

   Роскошные апартаменты великой княгини Марии Николаевны — приёмную и гостиную с резными колоннами и пилонами, опочивальню, круглый туалет, полуциркульный кабинет с чудесной печью-камином и будуар с золотым узорным потолком — до переезда в Смольный занимал мэр Собчак, и когда я изредка удостаивался туда приглашения, меня охватывало чувство, что я попал в какое-то сказочное царство Черномора. После разгона Ленсовета бурная жизнь во дворце словно замерла, он превратился в скучную чиновничью крепость, в коридорах и казематах которой редко встретишь живого человека.

   Теперь мой рабочий стол стоял не на третьем этаже в комнате для прислуги, как 15 лет назад, а в так называемой Запасной половине — на втором этаже, где расположены все основные дворцовые залы. Здесь архитектор Штакеншнейдер запланировал и даже построил толстые стены огромного Большого банкетного зала для дворцовых пиршеств. Он задумывался как высокий двусветный зал на два этажа. Но княгиня и герцог, видимо, не пылали желанием кормить и поить светских бездельников, и по их указанию Штакеншнейдер переделал проект.

   На месте Большого банкетного зала на втором этаже путём перегородок он соорудил Запасную половину — комплекс апартаментов для приёма коронованных гостей, который в дальнейшем предназначался для их старшего сына, а третий этаж над залом отошёл к многочисленной прислуге. Так образовались роскошная большая гостиная — кабинет заместителя Председателя ЗакСа Гладкова, кабинет, где разместились мы — его помощники, и приёмная — кабинет руководителя его аппарата. Рядом, в бывшей спальне, расположилась Комиссия ЗакСа по социальной политике, возглавляемая тогда Натальей Евдокимовой.

   Гостиная выходила тремя балконными окнами-дверями на главный фасад Мариинского дворца с роскошным видом на Исаакиевскую площадь. Ещё четыре окна — по два с восточной и западной стороны — делали этот зал очень светлым. Главным украшением гостиной был прекрасный камин, а на нём сначала красовалась большая фарфоровая ваза с росписью Императорского фарфорового завода. Посреди гостиной стоял   длинный стол для совещаний, а у западных окон — рабочий стол Гладкова. В углу у восточной стены тикали и гулко звонили большие напольные часы. Фасадные окна обычно были задёрнуты белыми шторами, чтобы сидящие за столом не отвлекались от работы, глазея на Исаакиевский собор и памятник Николаю I.

   Интересной новацией, введённой, видимо, в советское время был маленький закуток, выгороженный от соседней приёмной, где располагался шкаф с бутылочками, рюмочками и чайной посудой, диван и низкий журнальный столик. В нашем кабинете между окон тоже стоял замечательный мраморный камин, на полку которого Гладков зачем-то перенёс упомянутую прекрасную вазу, чтобы на своём камине разместить современные сувениры. Самой интересной деталью наших интерьеров оказались двустворчатые большие инкрустированные двери между гостиной и кабинетом. Как выяснилось, их перенесли сюда из Михайловского замка. Помню, как целая комиссия искусствоведов прибыла в наш кабинет, фотографировала и измеряла эти уникальные двери, чудом сохранившиеся при советской власти. Вот в каком историческом месте выпало мне поработать!

   В первый день, когда я явился на работу, Юра представил меня своему аппарату помощников, среди которых были и хорошо знакомые мне лица: Виктор Смирнов – бывший депутат Ленсовета ХХI созыва, правая рука руководителя нашей фракции “На платформе ЛНФ” С.Н. Егорова, а также Саша Косенко, знакомый мне по “Граниту” тогда ещё молодой инженер из соседней лаборатории, Наталья Сутулова – из штаба “Правого дела”, хорошо разбиравшаяся в компьютерах, и Владимир Берман – либерал, мой коллега по выборам в блоках “Демократическое единство Санкт-Петербурга” и “Согласие”.

   Руководителем аппарата заместителя Председателя ЗакСа был довольно молодой человек — Константин Этингоф, производивший впечатление типичного партийного функционера, который, правда, редко появлялся в нашей приёмной. Позже его сменила Лариса Бецелева, которая произвела с Этингофом рокировку занимаемых постов, но и она как-то тихо сидела в своём кабинете и работой помощников не интересовалась. Был ещё один молодой и красивый помощник — Сергей Иванов — и наши с Гладковым ровесники (хотя Юра был на два года младше меня) -   Аркадий Иванов, его старый друг ещё со времён увлечения Битлами, в прошлом рок-музыкант и руководитель Театра авторской песни “Сосновая Поляна”, а также ещё один его старый приятель Евгений Абраменко.

   Аркадий Иванов и Сутулова вели приём избирателей в Сосновой Поляне, Абраменко — в Петродворце, Смирнов заведовал почтой Гладкова как заместителя председателя ЗакСа и как депутата по 26 округу, Берман — договорами на исполнение законотворческих работ. Представляя меня, Юра, как мне показалось, изрядно напугал своих людей, т.к., зная мои наклонности, вменил мне в обязанность координировать их работу и навести порядок в документации. Но я заверил всех, что не собираюсь вмешиваться в их деятельность, и скоро у меня со всеми установились добрые товарищеские отношения. На фото в кабинете Гладкова перед каким-то знаменательным мероприятием: я с Виктором Смирновым слева и Саша Косенко справа, а в центре возвышается начальник аппарата Председателя ЗакСа рядом с бывшей депутаткой Ленсовета нашего созыва Н.И. Пашиной.

   Я нашёл свою нишу и стал разрабатывать компьютерную систему регистрации входящей и исходящей корреспонденции, хотя был и остался типичным компьютерным “чайником”. В тупиковых для меня ситуациях мне помогала Сутулова, кстати, мама известной актрисы, тогда ещё только начинавшей свою карьеру. За основу этой системы я взял стандартную базу данных CronosPlus и создал формы регистрации входящих и исходящих документов, которые позволяли автоматически находить любой документ по разным критериям. Над этой системой я работал несколько месяцев, не вылезая из-за стола, чем поразил коллег, привыкших к неспешной аппаратной деятельности. Я был очень горд, что сумел сообразить такую замечательную систему, аккуратно регистрировал в ней всю входящую и исходящую корреспонденцию и хотел продемонстрировать её поисковые возможности Гладкову и коллегам и обучить их пользованию этой  системой, но Юре было некогда, а остальные, видимо, привыкли работать по старинке, так что моё очередное изобретение опять оказалось вещью в себе.

   Попробовал я свои силы и в законодательной деятельности: по поручению Гладкова составил проект какого-то решения Законодательного Собрания, уж не помню, о чём, прошёл процедуру его согласования, и он был принят на сессии Законодательного Собрания. В процессе подготовки Гладков сделал мне одно справедливое замечание по оформлению документа, а потом спрашивал, не обидел ли он меня этим замечанием, человек он был деликатный. Основной законодательной инициативой, над которой работал в то время Гладков, был законопроект о стерилизации бездомных домашних животных, в этом ему помогала малость эксцентричная молодая защитница животных Света.

   В то время Матвиенко проталкивала планы строительства небоскрёба “Газпром-сити” на берегу Невы у Большеохтинского моста, против чего выступала вся общественность Петербурга. Помню несколько строк, которые мне показала журналистка Вика, знакомая мне ещё с выборов в Ленсовет, написанные в форме японской танка:

                              “Фаллос гигантский

                              Вырос у края Невы.

                              Старенькой …………

                              Будет на что посмотреть

                              Из окна кабинета”.

   Депутаты от “Яблока” и СПС тоже старались в ЗакСе переместить это строительство из центра города, и в конце концов эти усилия увенчались успехом: небоскрёб начали строить в Лахте.

   Где-то через год моей службы я заметил, что Юра стал прихрамывать. Первые подозрения были на межпозвоночные грыжи. Потом у него стала отказывать и как-то скрючиваться правая рука. А ему ежедневно приходилось пересматривать и подписывать толстые кипы документов. Пришлось изготовить печать с его факсимиле. Я говорил ему, чтобы он на всё плюнул и лечился. Насколько я знаю, он съездил в Германию и, когда вернулся, собрал всех своих помощников и объявил, что у него неизлечимая наследственная болезнь — боковой амиотрофический склероз (БАС) — и чтобы мы готовились к худшему. “Что же вы будете без меня делать?” — сокрушался он, ну а я сказал, чтобы он о нас не беспокоился — мы-то живы-здоровы — и чтобы все силы он бросил на своё излечение, а мы в меру своих сил поможем.

   Он, конечно, пытался использовать все свои возможности. Я писал по его указанию письма в израильскую клинику, но и оттуда сообщили, что лечить БАС не умеют. Потом я узнал, что он лечился и у целителя, делавшего ему лошадиные дозы инъекций каких-то сильнодействующих препаратов, после которых у него постоянно держалась высокая температура, обращался даже к сибирскому шаману. Но всё это только ускорило процесс в его организме.

   Сначала он ещё ходил с тростью, потом я привёз ему из какого-то собеса инвалидную коляску и возил его на сессии Законодательного Собрания прямо на трибуну рядом с Тюльпановым. Бывало, по пути приходилось заезжать в туалет в бывших апартаментах Собчака, сажать его на унитаз и всё такое прочее. Я делал это не по обязанности и не за деньги, а просто как друг и сочувствующий ему человек. Потом у него возникли нарушения речи, и его уже никто не мог понять. Тогда к нам в приёмную пришёл помощник Тюльпанова и заявил, что Гладкову больше не нужно посещать сессии, т.к. это шокирует депутатов. Для Юры это был жестокий удар, ведь голова у него работала нормально, но тело отказало совершенно.

   Возить его из дома в Мариинский дворец тоже было непростой задачей. Из лифта приходилось спускать его на коляске по ступеням лестницы на первом этаже, а потом тоже по ступеням с крыльца на двор и сажать в машину. Для этого нужны были два здоровых мужика — его водитель и я. Спускать — ещё ничего, а вот поднимать на обратном пути было тяжело. Хорошо, что какой-то его знакомый предприниматель сделал для Юры пандус на крыльце, но на узкой лестнице внутри дома ничего сделать было нельзя.

   Жил Юра со своей смазливой женой Аллой, такой типичной “барби”, имеющей взрослую дочь Машу, в двухкомнатной квартире в районе Коломны. Своих детей у него не было. Его жена, бывшая официантка, вдруг выбившаяся в число первых леди города и быстро усвоившая их замашки, конечно, была в состоянии полного психоза: она понимала, что, когда мужа не станет, ей придётся вернуться в первобытное состояние. Поэтому она мало что делала для Юры и, в основном, пребывала в своей спальне, а Юра лежал на раскладном диване в другой комнате.

   Встала проблема, как его помыть в ванне. Я делал и это вместе с Костей Смирновым, но в конце концов надо было решать общий вопрос об уходе за полным инвалидом. Какое-то время нанимали двух молодых парней для ухода, но это была полумера. В судьбе Гладкова принимали участие все его помощники, особенно Константин Смирнов, а также депутаты Законодательного Собрания от “Яблока” Михаил Амосов и, по-крупному, Наталья Евдокимова. Его старинный друг и помощник Аркадий Иванов сам страдал сердцем и не мог таскать 80-килограммового мужика.

   Некоторые “доброхоты” из “Союза правых сил”, возмущённые поведением супруги Гладкова, хотели “открыть ему глаза”, но я был категорически против — дайте хоть умереть спокойно. Кстати, приближались выборы в новый состав Законодательного Собрания, и в СПС стоял вопрос, что делать с округом № 26 в Красногвардейском районе, от которого избирался Гладков. Слава Богу, ума хватило не выдвигать его кандидатуру на новый срок, а то бы он снова выиграл, но что дальше?

   Юра поручал мне не только служебные дела. На моём рабочем столе появился хороший сканер с возможностями обработки фотоплёнок и корректировки качества изображения. Тогда Юра попросил меня сделать для него в подарок его брату цифровой альбом семейных фотографий, переводя старые чёрно-белые снимки в цифру и скорректировав по максимуму их качество. По этим фотографиям, кстати, я узнал, что в студенческие годы Юра играл на электрогитаре в каком-то битлообразном ансамбле. Старые фото были, конечно, ужасно вялыми, и вытянуть их до более-менее приличного вида было непросто, а часто и невозможно. Но я всё-таки сделал такой альбом на CD-диске.

   Юра остался доволен, а мне это занятие так понравилось, что я притащил из дома свои негативы и фотографии и в свободное время занимался их цифровой обработкой. Для быстрого поиска нужных фотографий я даже разработал систему их обозначения, позволяющую в виде совокупности букв и цифр закодировать время, место, вид объекта изображения и даже имена изображённых на фото знакомых. Кроме того, все фото были распределены по четырём альбомам: общесемейный альбом, Борин, Тамарин и альбом Ильи. Эти обозначения и являлись именами файлов на диске.

   В высотке на Васильевском острове Гладков строил две квартиры: для себя и для своей приёмной дочки. Фирма, строившая дом, поспешала, не спеша. Юра видел размах нашего строительства в Лисьем Носу и попросил меня курировать и его стройки. Ещё когда он был здоров, в 2005 году я пригласил всех своих новых сослуживцев в наш новый, пока не полностью отделанный дом на свой день рождения. Приехали не все, только Берман, Косенко и Сутулова, зато Гладков прибыл с женой и её дочкой. Остальные, видно, испугались ехать за город, хотя в Лисий Нос приехать было не сложнее, чем куда-нибудь в Купчино. Я, конечно, подвёз безлошадных коллег от железнодорожной станции к дому, ну а Гладковы прибыли на своём “Мерседесе”.

   Кстати, когда Юра уже совсем слёг, он разрешил мне использовать его служебный автомобиль “Ауди” из конюшни Смольного, но я вызывал его в Лисий Нос только два раза: один раз для себя, а второй — возил тёщу к врачу, т.к. моя “Волга” забарахлила. Но мне и этих выездов хватило: не люблю я этого барства — совестно.

   В другой раз через год Гладковы приехали посмотреть результаты окончательной отделки. Жена с дочкой облазали все наши хоромы, а Юра даже не мог вылезти из машины, так и просидел там, пока я водил экскурсию. Видно, супруге понравились наши интерьеры, поэтому Юра дал мне телефон своего прораба, поручил съездить на свои стройки и сделать предложения по их отделке. Обе квартиры — трёхкомнатная для Юры и однокомнатная для дочки — представляли собой пока ещё бетонные коробки, разве что застеклённые. Большая квартира была где-то на четвёртом этаже, а квартира дочки — высоко наверху с отличным видом на залив. Перед отделкой стен и потолков необходимо было прежде всего сделать скрытую электропроводку, а для этого надо было прикинуть, какое будет освещение и где будет стоять мебель. Отсюда вытекало расположение выключателей, розеток и точек подключения светильников.

   По всем правилам искусства, почерпнутым мной от дизайнеров нашего дома, я нарисовал предполагаемую расстановку мебели и размещение электроточек, согласовал с Юрой и передал чертёж строителям, а до этого сам съездил на квартиры и мелом обозначил на стенах эти точки. Строители продолбили каналы для проводов и высверлили отверстия для выключателей и розеток, но, конечно, всё равно кое-что перепутали. Потом на длительное время стройка дома была заморожена из-за отсутствия согласования подключения к электросети. Юра умер, и дальнейшей судьбой этих квартир я не интересовался.

   Летом перед смертью Юра жил с семьёй на государственной даче в Репино. Я приезжал к нему и туда и никак не ожидал увидеть такую развалюху в качестве дачи третьего лица в городе. Это было убогое деревянное не отапливаемое одноэтажное строение, правда, местоположение было неплохое, в центре посёлка. Что-то я там тоже мастерил для удобства Юры в его положении. Юра мечтал купить и эту дачу, тем более, что там он уже провёл водопровод, повесил бойлер и сделал туалет в доме. Но и эта его мечта не осуществилась. Посетив наш дом в Лисьем Носу, он даже просил меня подобрать для него участок в нашем посёлке, который можно было бы купить, но цены, которые я ему сообщил, были ему не по карману, он всё-таки не был денежным мешком.

   Смешной случай на этой даче произошёл в начале осени, когда я помогал его дамам эвакуироваться в город. Сложив уже все вещи и тюки в машины, в последнюю очередь надо было посадить их кота в клетку для перевозки. Но кот не хотел уезжать с дачи. Сначала мы его ловили в доме, но он сумел выскочить на двор и забрался на высокую ель. Никакие уговоры не помогали, да он и сам вряд ли смог слезть вниз. Пришлось вызывать пожарную команду. Пожарный, забравшись по пожарной лестнице, схватил кота за шкирку, спустился и водворил его в клетку. Хорошо, что на нём была брезентовая роба: кот отчаянно отбивался и царапался.

   Да, Юра был обыкновенным человеком и, как все, хотел обеспечить свою семью прежде всего жильём. Но болезнь так быстро скрутила его, что он ничего не успел. Вывод: к смерти надо быть готовым как пионер – “Будь готов! — Всегда готов!”. И ещё один печальный вывод: “Просил у Господа я лёгкой жизни, а лёгкой смерти надо бы просить”.

   Когда Юра ещё ходил, но болезнь брала своё, и он уже перестал посещать всякие элитные мероприятия, на которые его приглашали по его должности. Так однажды он отдал мне билеты, присланные ему китайским консулом, на мировую премьеру представления китайской интерпретации “Лебединого озера”. Я с Ильёй с интересом сходили на это забавное акробатическое шоу из Шанхая.

   А потом пришло приглашение на юбилейный банкет “Лукойла” по случаю 15-летия компании в царскосельском Екатерининском дворце. Юра вручил мне этот конверт, а я подумал, что смогу там поговорить с кое-какими сильными мира сего, чтобы они как-то помогли Юре. Кроме того, конечно, мне было интересно посмотреть, как проходят такие великосветские тусовки.

   Тамара купила мне новый костюм, галстук и ботинки, сама приоделась, как могла, нацепила антикварные цацки, сели мы в нашу поношенную “Волгу” и приехали к въезду во двор, огороженный узорной позолоченной решёткой. “Волгу” поставили подальше от подъезжавших “Мерседесов” и вошли в Золотые ворота. Уже во дворе стояли ряженые лакеи с шампанским, а сам банкет проходил в знаменитом золотом зале, в котором были расставлены столики на шесть персон, естественно, уже с расписанной поимённо рассадкой гостей, весьма именитых. Например, у входа в зал мы наблюдали скандально известную балерину Волочкову, почему-то метавшуюся в полном одиночестве, без толпы поклонников. Перед началом банкета была организована короткая экскурсия по дворцу. Мы тоже прошлись рядом с Шохиным: я всё искал какого-нибудь знакомого из московской элиты, с кем можно было бы поговорить о Гладкове.

   Когда сели за столы, я увидал Сергея Миронова недалеко за соседними столами. Я был шапочно знаком с ним уже давно, ведь он был петербуржцем, бывшим депутатом Законодательного Собрания. Я подошёл к нему, и он признал меня. Рассказав о болезни Гладкова, я попросил его помочь. Он почему-то был уверен, что БАС нынче лечат с помощью стволовых клеток, но принял мою информацию, обещал помочь и, действительно, не забыл своих обещаний.

   Дальше был банкет из изысканных блюд, почему-то мне запомнились фаршированные перепёлки. Для гурманов: в разделе ЧИНОВНИЧЬИ ПОДРОБНОСТИ можно пустить слюньки, читая Меню этого пиршества. На банкете выступали, понятно, с официальными поздравительными речами, а потом на паркете появились артисты Мариинского театра, в том числе Василий Герелло, исполнивший арию Фигаро из “Севильского цирюльника”. Когда стемнело, в Екатерининском парке вдоль дорожек зажглись свечи, которые привели гостей в Камеронову галерею, где подавали мороженое, изысканные десерты, кофе и другие напитки. С Камероновой галереи гости наблюдали великолепный фейерверк над прудом. Ракеты залетали чуть ли не на крышу галереи. В общем, всё было очень дорого, но довольно скучно и чопорно.

   Как писал Денис Давыдов:

               “Бегу век сборища, где жизнь в одних ногах,

               Где благосклонности передаются весом,

               Где откровенность в кандалах,

               Где тело и душа под прессом;

                         Где спесь да подлости, вельможа да холоп,

                         Где заслоняют нам вихрь танца эполеты,

                         Где под подушками потеет столько …

                         Где столько пуз затянуто в корсеты!

    Главное, что Миронов, который давно поддерживал с Юрой приятельские отношения, действительно помог ему. Он нашёл деньги для содержания Юры в областной больнице № 2 в отдельной палате, в человеческих условиях в течение нескольких месяцев. Поначалу я несколько раз навещал его там, но он уже совсем уходил от мира, и понять, чего он хочет, было невозможно. Несмотря на то, что у него в палате был аппарат для искусственного дыхания, он умер от остановки дыхания, т.к. в конце концов отключилась и мускулатура грудной клетки. Последняя, кто с ним говорил, была Евдокимова.

   Тело Гладкова для прощания было выставлено в Мариинском дворце, в Помпейском зале. От депутатов Ленсовета 21 созыва я заказал венок и траурную ленту. Выступали Матвиенко, Тюльпанов, депутаты Законодательного Собрания, бывшие депутаты Ленсовета XXI. Я в конце прощания успел сказать только такие слова, перефразировав песню Окуджавы “О Володе Высоцком”:

     “Белый питерский аист на белое небо взлетел,

     Чёрный питерский аист на чёрную землю спустился”.

   Потом на автобусах в сопровождении ГАИ с мигалками поехали на Южное кладбище за Пулковскими высотами. На предложение похоронить Гладкова на кладбище Александро-Невской лавры Матвиенко добра не дала, Гладков был не из их обоймы. У могилы я тоже сказал краткое прощальное слово, смысл которого был в том, что сейчас такие люди, как Гладков, уже не нужны власти: вот Господь и взял Юру к себе. Пусть Матвиенко с Тюльпановым послушают.

   Обратно с похорон нас привезли в столовую Мариинского дворца на поминки. Во время застолья было немало выступлений бывших коллег Гладкова по Ленсовету. Я тоже выступил и вспомнил известного английского физика-теоретика Стивена Хокинга, нашего современника, который болел тем же БАС уже на последней   стадии, но жил, сидел в самодвижущемся кресле, общался с помощью движения глаз через компьютер и, что самое невероятное, работал, писал книги по теории времени! Я предложил выпить за то, чтобы и у нас в России наука и медицина достигли такого уровня. Ещё задолго до смерти Юры одну книгу Хокинга с адресами учреждений, обеспечивающих Хокингу жизнь, я передал в Смольный, представителю Администрации города в Законодательном Собрании, чтобы Администрация от своего имени связалась с этими учреждениями и, может быть, помогла Гладкову. Но, конечно, ничего сделано не было, да и книгу мою где-то посеяли в смольнинской гаражной конюшне.

   После смерти Гладкова всей его команде пришлось паковать чемоданы. Мы были уволены по ст.33, ч.1, п.2 в связи с истечением срока действия срочного служебного контракта. Свою канцелярскую систему я оставил в компьютере на своём рабочем столе и приложил к ней подробную инструкцию. Не знаю, освоили ли её наследники нашей команды — новый состав аппарата нового заместителя председателя ЗакСа. Если нет, то мне жаль, что снова коту под хвост полетели очередные плоды моих трудов.

   На прощание в отделе кадров мне вручили медаль “В память 300-летия Санкт-Петербурга” и присвоили звание “Ветеран труда”. Вот спасибо! Кстати, у меня в коллекции была медаль “Въ память 200 летiя основанiя Петербурга. 1703 – 1903”, с которой скопирована современная медаль, но не очень изящно. Остальные помощники Гладкова разбрелись кто куда, только Смирнов стал помощником нового депутата по бывшему округу Гладкова, причём депутата от коммунистической партии. И это Константин Смирнов, злейший враг коммунизма! Неисповедимы пути Господни!

   Года через три после окончания этой государственной службы я сделал ещё одну попытку послужить Отечеству. В Лисьем Носу объявили конкурс на замещение вакантной должности главы муниципальной администрации. Мне изрядно надоели бесконечные стройки на своём участке, и мои руки чесались послужить уже родному для меня Лисьему Носу. С наивной душой я подал заявление с приложением необходимых документов: копий паспорта, трудовой книжки с последней записью из ЗакСа и указанием моего классного чина действительного государственного советника 3-го класса, дипломов о двух высших образованиях, кандидата наук и доцента и автобиографию с изложением моей депутатской деятельности в районном и городском Советах, в том числе и в Малом Совете, а также моей общественной и партийной деятельности. Я был уверен, что такого послужного списка ни у кого из возможных претендентов на этот пост быть не может.

   Меня вызвали на заседание муниципального совета, и я изложил свою программу по благоустройству Лисьего Носа, включающую, в первую очередь, самые животрепещущие проблемы: газификацию посёлка и канализацию сточных вод. Муниципалы вежливо выслушали меня и задали какие-то пустяковые вопросы типа “Есть ли у Вас личный транспорт?”. Потом я долго ждал результатов конкурса, а когда, наконец, зашёл в муниципалитет, то от секретарши узнал, что выборы уже состоялись. Разумеется, “выбрали” нужного человечка из города, ну, а “конкурс”, объявленный, видимо, для галочки, тихо закрыли, даже не поблагодарив за участие. После этого я окончательно стал пенсионером. Ну не нужны нашему государству даже на самом мелком муниципальном уровне люди, которые не имеют “лапы” или не дают “на лапу”!

                                                 ЧИНОВНИЧЬИ ПОДРОБНОСТИ.

                                                                   М Е Н Ю

                                                          Ц е л о е   б л ю д о

Стерлядь, запеченная целиком, оформленная овощами, фруктами и морепродуктами

                                                 Х о л о д н ы е   з а к у с к и

                                          Лосось подкопченный

                                          Белуга отварная

                                          Угорь копченый

                                          Ростбиф с домашней горчицей

                                          Языки телячьи с хреном

                                          Окорок, запеченный по-демидовски

               Салат из мяса Камчатского краба с яблоками и красной икрой

                                           Белые маринованные грибы

  Роллы из баклажанов, запеченные с чесноком, кинзой и грецким орехом

                                             Г о р я ч а я   з а к у с к а

                                                     Икра черная

                              Подается с теплыми блинами и сметаной

                                       О с н о в н о е   г о р я ч е е   б л ю д о

Перепелка, фаршированная кедровыми орешками и фисташками, с соусом из лесных грибов

                             Д е с е р т   н а   К а м е р о н о в о й   г а л е р е е

                              Коллекция мини-десертов от шеф-кондитера

                                        Канапе со свежими фруктами

                                                           Чай

                                                          Кофе

                                        А л к о г о л ь н ы е   н а п и т к и

                                         Водка “Царское Село”

                   Белое вино “Chablis AOC. Domaine De Corbeton”

                   Красное вино “Barolo DOCG. Zonchera. Ceretto”

                                         Коньяк “Hennessy VSOP”

                          Виски “CHIVAS REGAL, 12 YEAR OLD”

      У мамы:

- я, Елагин да Илья – вот и вся её семья;

- с семейством моей кузины Гали;

- “Я больше не хочу жить!”;

- поминки Алексия Божия человека.

                                                          18.2.2.   MEMENTO   MORI.

В последний раз я видел Кыку в Госпитале ветеранов войны. Это было ещё во время моего депутатства. Когда я пришёл к нему в палату, он спросил меня: “Ну что, пересел на “Вольво”?”, — и удивился, что я езжу всё ещё на знакомом ему “Москвиче”. Как-то раз он попросил меня перевезти вещи на его участок в Дубочках, в том числе здоровенный телевизор “Радуга”, который я привязал к багажнику на крыше поверх кучи каких-то досок, листов фанеры и труб. Сам Кыка был весом много более ста кило, весь салон и багажник был забит его коробками с гвоздями, болтами и гайками, так что бедный ишачок-“Москвичок” просел почти до упоров. Путь до Дубочков был не близкий: через весь город и за Ораниенбаум. По дороге верёвки, которыми был привязан телевизор, ослабли, и просто чудом он не упал на дорогу. Вот был бы цирк!

   В знак благодарности за перевозку Кыка подарил мне сделанный им самим токарный станок по металлу с кучей резцов, свёрл и прочего инструмента. Этот станок был смонтирован на чугунном ажурном столе от швейной машины Singer. Вдвоём мы еле взгромоздили его на багажник, так что обратно я ехал тоже не пустой. До сих пор этот станок стоит у меня в сарае как памятник Кыке, умельцу “золотые руки”, правда, использовал его по назначению я лишь однажды.

   А в больнице от долгого лежания с его-то весом он первым делом попросил меня почесать ему спину, и я постарался, как умел, помассировать его гладкую, белую, почти женскую кожу. Но наше свидание прервали и увезли его на каталке на какую-то процедуру, как оказалось, навсегда. Его похоронила дочь, моя кузина Ирка, в могилу его отца и, стало быть, моего деда Фёдора на Охтинском кладбище. Как уж он там поместился, не знаю, потому что могилка со всех сторон тесно окружена другими могилами. Может быть, она его кремировала. На похороны ни меня, ни мою маму – сестру Кыки – не пригласили, т.к. Ирка ещё до смерти Кыки, не знаю из-за чего, поссорилась с мамой, да так, что прекратила всякое общение со всеми нами.

   Может быть, мама как-то ненароком задела её второго мужа по фамилии Швиндерман, она евреев не жаловала. К тому же Швиндерман был богат, а мама с Елагиным и свекровью в общем-то нищенствовали, а такое родство Ире было ни к чему. А ведь не так давно она воспользовалась мной как депутатом, чтобы устроить своего второго сына в еврейскую школу на Фонтанке: мы с ней вместе ходили к директору. Не понимал я всё-таки этих обидчивых, ведь мы росли с Иркой вместе в одной квартире, и ничего плохого я ей не сделал. Не понимал и человеческой неблагодарности, хотя сталкивался с ней на каждом шагу.

   Мама с юности часто болела воспалением лёгких, и её здоровье ухудшалось непрерывно, несмотря на то, что она как рабыня обшивала всех своих врачих. Она лечилась периодически в Институте пульмонологии академика Углова с диагнозом — бронхоэктатическая болезнь с синегнойной палочкой и золотистым стафилококком, причём эти жуткие инфекции ей занесли уже при лечении. Исследовали и лечили, на мой взгляд, варварски — бронхоскопиями, бронхографиями и санациями, т.е. отсосом мокроты из бронхов и заливкой туда антибиотиков. Елагин делал ей санации даже дома: засовывал трубку в дыхательное горло и сосал — жуткая картина! Мама предлагала и мне освоить это дело, но я не смог, очень страшно.

   Вот её записи января 1975 года:

   “Скопия, я первая. Опять не найти вен, поэтому наркоз давали в три приёма. Болит голова жутко, но, говорит врач, бронхи у меня в порядке. Всё хорошо, дай то Бог!

   Всю ночь всё болею, ни повернуться, ни вздохнуть. Хорошо посмотрели. Когда теперь будет всё нормально?

   Была графия. Очень тяжёлая вещь, хотя против старой — легче.

   Всю ночь горела, была t и озноб, и кашель. Сделали меня больным человеком всё-таки. А ещё обещают ещё одну графию. Не пережить.

   Ура! Домой! Кашель такой, что штаны мокрые, а домой. Как хорошо быть дома. Помылась, всё кругом чисто. Бабуля молодец, всё выстирала и убрала, т.ч. дома — рай. Ну и Боря тоже ничего себе. В общем, если бы не было бронхоэктазов, жизнь была бы очень хорошей. Но, слава Богу, и бронхоэктазы в порядке. Это тоже кое-что”.

   Болезнь телесная умножилась на страдания душевные.

“6 августа 1979 года

   Мне 55 лет. Жизнь идёт, но она уже на исходе, если не кончилось всё лучшее уже. Чувствую, как в организме всё разрушено. Каждый день приносит ухудшение здоровья, и силы уходят всё заметнее. И ничего не достигнуто. Казалось, всё так началось… Хорошая семья, здоровый сын, мама и работа, о которой многие могут только мечтать. И всё-таки всё не то. На работе надо было не только работать, но и делать карьеру, дома тоже… Будь проклят Сиг. Как он мне испортил всю жизнь. Если бы всё началось не с него? Ведь эта погоня за любовью, как она мне всё испортила в жизни! А ещё и до сих пор воображает, что он был хорош. Гадость. Проклинаю от начала и до конца. Не будь его, у меня всё было бы другое. Но его я сменила, и тоже не то.

   Мне нужен друг, отзывчивый, ласковый друг. Пусть без денег, но добрый и весёлый. А и на этот раз осечка. Моложе меня, а мрак и скука столетняя. А какая бы могла быть хорошая жизнь! На жизнь я могу заработать и сейчас, а если бы ещё и хорошее настроение, так и больше, чем нужно, но кругом тоска. Недоверие и недоброжелательность. Всё для себя, всё себе и ничего тебе — вот что досталось мне под конец жизни, несмотря на все мои усилия найти человека. Не нашла. Нет и работы, нет здоровья. Ничего нет, одна смерть осталась. Как плохо устроен мир. И надо было для этого родиться! … Я, дура, всё отдаю. Всё отдавала и отдаю до сих пор. И не могу иначе. Вот в чём трагедия. Мне бы человека не корыстного, и я бы жила хорошо. Но таких так мало на земле, а нам очень плохо среди волков. Волки и овцы…

 Суббота 25 августа.

   Уехал к маме. На прощание сказал: “Поживи одна”. Хорошо, милый. Я-то проживу и одна. Посмотрим, проживёшь ли один ты? Сегодня новая жизнь началась для меня. Давно надо было кончать это дело. Не муж он. Он просто приживал. А мне не нужен приживал, уж если и заводить, то приживалок, и за шитьё таковые найдутся. Попробуем в третий раз. Может и найду всё-таки себе друга? Ну а если нет, то можно вернуть старую жизнь. Сделать доброе дело, поухаживать за Сигом перед смертью. У меня много вариантов. Ну а с Елагиным вряд ли кто уживётся. Поживём — увидим.

   Во всяком случае клянусь, что с этого дня живу одна! И живу, и буду жить, несмотря, что Б.А. так ждёт моей смерти. А в жизни-то всякое бывает. Может, всё обернётся иначе? Ну а если уж моя смерть, то жалеть то нечего. Сыну не до меня, внук — незнакомец, ну а о муже и говорить нечего. Вдова при двух живых мужьях. Парадокс. И всю жизнь была вдовой. А ведь не урод, и темпераментом бог не обидел. Не повезло. А жаль. А ведь за всю жизнь мне — никто ничего, всё только с меня. И я, дура, позволяла. Но теперь нет. Копить и прятать не умею — не буду работать, так тоже можно. Хватит. А мне много не надо”.

   Вот мама и три её бесчувственных мужика  — на фото в интернете. Дальше — хуже.

   “16/XII — 80 года.

   Ночь в проливном поту. Сердце сначала очень билось с приливами, а к утру стало очень слабо биться, и я вся была мокрая и слабая. Уснула в 8 час. утра, спала до 11. Погода хорошая. Сделала гимнастику. Состояние нормальное в 12 часов дня. Мокрота с утра 40 гр. Мелкие комочки, светлые, два слоя. Вечером приняла 200 гр. изюма”.

   И так ежедневно, то похуже, то получше. Вот записи через четыре месяца:

   “19/IV — 81 г.

   Ну и ночка. Опять обильный пот, сердцебиение и боль в трахее и боках. Вечером делали банки, и ночью в 4 утра началось. Стало очень трудно переживать всё это, и, наверное, это конец. Скорее бы. Вот так. Чтобы так не потеть, натёрлись уксусом с водкой. И началось сердцебиение. В общем, всё очень плохо. Мокроты 60 гр., но очень густой и скверной. Утром гоголь-моголь, горячее молоко с боржоми, лекарство и прополис, йодистый калий.

   20/IV

   Ночью не потела, но это ещё страшнее. Сердцебиение, в 5 утра делали ручные ванны Залманова. Вызвали пот и стало легче. Весь день недомога, к вечеру t — 37.2. Ингаляция, и приняла Ау-8.

   23/IV

   Всю ночь проливной пот и сердцебиение. Приняла элениум, т.ч. спала хорошо, но всё равно переодевалась 4 раза. Мокроты меньше, но дышать тяжело. Насморк прошёл. Был Ботов — зав. отд”.

   В таком состоянии мама прожила ещё больше двадцати лет. В дополнение к её болячкам добавилась глухота. Не раз я возил её по мастерским подбирать и чинить слуховые аппараты. С ишемической болезнью сердца и стенокардией она была постоянной пациенткой Госпиталя для ветеранов войн. Единственная, кто, может быть, скрашивала мамину жизнь, была моя кузина Галя, которая стала глубоко верующей и в христианском духе без бросившего её мужа воспитала замечательную дочь Наташу и её детей.

   Мама умирала очень тяжело. Я приехал к ней в день смерти. Она лежала в кровати на большом листе фанеры. В последние годы её замучил остеопороз, и она не могла найти себе места от боли. У неё развилась сердечно-лёгочная недостаточность, она задыхалась и лежала, вся мокрая от пота. Елагин сказал, что участковая врачиха была и заявила — медицина бессильна. Я поехал в поликлинику, нашёл её, уговорил и привёз к маме. Но врач только сделала укол, выписала рецепт и сказала, что больше ничего не может.

   Елагин убежал в аптеку, а мама попросила меня снять с неё рубашку, и ей удалось даже встать с постели. Я стащил с неё мокрую рубашку и уложил в постель. В первый раз я видел маму полностью обнажённой, видел тело, откуда я вышел, грудь, которая меня вскормила, и тут было не до стыда. Мама сказала мне, что больше жить не хочет, и ещё сказала, чтобы я не трогал Елагина: пусть доживает в своей квартире.

   Да я и не собирался его как-то ущемлять, хотя за пять лет до смерти мама решила составить нотариальное завещание и передать всё своё имущество мне. Поэтому я уже имел право не на четверть их квартиры, а на треть, т.е. на маленькую комнату целиком. Когда Елагин принёс ампулы, которые выписала врач, я сделал маме укол, после чего она как-то успокоилась и отключилась.

   Мы с Елагиным сидели над ней, но она так больше и не открыла глаз. Уже ночью её лицо вдруг изменилось. Елагин сказал: “Отходит”. И правда, её дыхание затихло навсегда. Мы вызвали врача, тот констатировал смерть и вызвал санитаров. Я нашёл у мамы в уголке иконку, свечку и Евангелие от Иоанна и стал читать. Как только я закончил, приехали санитары и увезли маму.

   Мама умерла 25 октября 2003 года. Настрадалась она за свою жизнь немало, как и всё её и предшествовавшее поколение русских людей, но умерла с верой. В её последней записной книжке я нашёл молитву последних оптинских старцев, которую она, видимо, читала ежедневно:

   “Господи, дай мне с душевным покоем встретить всё, что принесёт мне настоящий день. Дай мне всецело предаться Воле Твоей Святой на всякий час сего дня. Наставь и поддержи меня, какое бы я не получала известие в течение дня. Научи принять их со спокойной душой. Убеждена, что на всё Святая Воля Твоя, во всех моих действиях и словах. Руководи моими мыслями и чувствами во всех непредвиденных случаях, не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой. Научи меня разумно действовать с каждым членом моей семьи, никого не смущать, не огорчать. Господи, дай мне силы перенести утомление наступившего дня и все события. Руководи моей волей и научи меня молиться, верить, терпеть, прощать и любить”.

   Я похоронил её в могилу матери, бабушки Фимы, на Большеохтинском кладбище, ведь прошло уже 26 лет со дня смерти бабули. На похороны пришли немногочисленные родственники и одна оставшаяся в живых подруга — Елена Гречихина. Ирка не пришла. Священник кладбищенской церкви отпел маму, а я, чтобы не было тягостного молчания, когда её погружали в землю, включил записи “Адажио” Томазо Альбинони и Реквиема Моцарта. На общей с бабушкой могиле за счёт военкомата я поставил скромный памятник.

   За мамой пришла очередь моего тестя Алексея Сергеевича. Он умер в Лисьем Носу, ещё в старом доме, немного не дожив до окончания отделочных работ в новом доме. Там он лежал уже несколько лет в спальне на первом этаже, не вставая, за ним ухаживала Валентина Петровна. Под конец он уже никого не узнавал, но прямо перед смертью, как она говорит, признал Тамару. Он умер 13 августа 2005 г..

   Тамара захотела похоронить его на Волковом лютеранском кладбище. Где-то там со времён войны была могила их родственника. Это кладбище расположено как раз рядом с той детской больницей, где лежала Тамара с маленьким Илюшей сразу после родов, оно было красивое, и там стояло много прекрасных памятников немцев, поляков и прочих иностранцев, живших и работавших в России, в том числе и весьма знаменитых, например, там стоит заросшая мхом пирамида некрополя семьи Блоков. Я поехал в контору кладбища, могилу родственника не отыскал, но несмотря на то, что новые захоронения на этом кладбище, якобы, не производились, за деньги договорился о выделении участка на две могилы. После похорон Алексея Сергеевича Тамара была очень недовольна этим участком на краю кладбища и всё время порывалась перезахоронить отца. Поэтому на его могиле долго не было достойного памятника.

   Поминки мы справили в новом доме, на фото Илья обнимает вдову, рядом Тамара. Теперь у нас появились три родных кладбища, которые мы с Тамарой посещали по крайней мере раз, а то и два раза в год: Красненькое, Большеохтинское и Волковское.

   Ещё одна страшная смерть показала мне свой оскал в 2011 году. Как обычно, 11 февраля я поздравил Елагина по телефону с днём рождения. Он жил один как перст и очень не любил, когда я даже по делу навещал его. К примеру, осенью я привозил ему яблоки и черноплодную рябину с участка, так он даже не пускал меня в туалет на дорожку. Сиамского кота Басю он не уберёг. Вскоре после смерти мамы он, как всегда, гулял с ним на улице, но Бася сорвался с поводка и попал под машину.

   Двухкомнатную квартиру, в которой они жили с мамой, Елагин превратил в берлогу, натащил туда всякого хлама почти до потолка, завалил мусором даже кухню, ванную и туалет, которыми уже нельзя было пользоваться. Я предлагал ему помочь освободить квартиру и вынести мусор на помойку, но он не соглашался. Кроме того, я всегда говорил ему: “Будет плохо — звони, я приеду”. Обычно я звонил ему два раза в год: в новогоднюю ночь и на день рождения.

   Но тут, зачем, не помню, я позвонил ему летом. Никто трубку не брал, и это было подозрительно. Мы с Тамарой решили поехать и посмотреть, что случилось. Приехав, мы увидели опечатанную полицией дверь и поняли, что Елагин умер. Мы пошли в отделение полиции, и следователь, посмотрев мои документы, ведь я по маминому завещанию владел третью квартиры, передал нам ключи, сообщив, что Борис Александрович умер ещё полгода назад, 28 февраля, через 16 дней после моего звонка с поздравлениями.

   Соседи рассказали, как он скончался. В этот день он ждал каких-то агитаторов перед выборами, но чувствовал себя плохо, валялся в своём лежбище на полу большой комнаты и приоткрыл входную дверь. Соседи увидели эту приоткрытую дверь и заглянули в комнату. В то время Елагин уже был в агонии. Соседи вызвали скорую помощь, врачи приехали и потащили его вниз. Дядька он был тяжёлый, и только они дотащили его к машине скорой помощи, он и умер. Так его и увезли: не в больницу, а прямо в морг. Вызвали полицию и опечатали квартиру.

   Место, где он ночевал, произвело на меня страшное впечатление: вокруг матраца с грязной простынёй и ещё более грязным одеялом стояли банки с мочой и валялись испачканные смятые туалетные бумажки. Ужасная смерть совершенно одинокого человека. А ведь он был довольно образованный и язвительно-умный журналист, писал пьесы, которые, правда, так и не были напечатаны, не пил и не курил.

   Как оказалось, и происхождение у него было благородное – внук помещика и дворянина Псковской губернии Владимира Ивакина. Сохранилась даже фотография деда. Правда, отец Бориса Александровича был незаконнорожденным и получил имя и отчество от крёстного, а благородную фамилию выбрал сам по отъезду в Петербург, где работал слесарем на заводе им. Кулакова, кстати, входившего в ЛНПО “Гранит”, когда я там трудился. В 1943 г. красноармеец Елагин был осуждён на 10 лет по статье 58-10 и умер в лагере через три года от туберкулёза. В 1961 г. его реабилитировали посмертно, а его сын получил удостоверение жертвы политических репрессий. И так в миллионах семей. Половина страны дохла на лесоповале и на рытье каналов, а половина их охраняла. Нет, всё-таки охранников вместе с их потомством было больше, и они как были, так и остались при власти, потому и не состоялось суда над главарями преступного большевистского режима даже после его свержения, а жаль. В том же 1943 г. пятиклассник Боря за перевыполнение нормы по прополке овощей в блокадном Ленинграде был награждён медалью “За оборону Ленинграда”. Вот так: отца сажают, а сына награждают – просто театр абсурда!

   После войны он и сам заболел туберкулёзом и стал инвалидом первой группы. Сначала ведь моя мама после их знакомства за ним ухаживала, а не он за ней. Закончил десятилетку, а потом – первый курс заочного отделения филфака Университета, но из-за болезни бросил Университет и работал в редакции районной газеты “Красное Знамя” Лесогорского района Ленинградской области. Женился, завёл дочку, но через 6 лет развёлся. Вернувшись в Ленинград и работая товароведом на Заводе электромедицинского оборудования, вступил в партию и окончил вечерний факультет Университета марксизма-ленинизма при Ленинградском горкоме КПСС. С 1968 г. он стал заведующим радиоузлом Металлического завода, потом был переведён на его филиал – Завод турбинных лопаток.

   Кроме профессионального коллекционирования марок, медалей и монет (я нашёл его удостоверения члена Всесоюзного общества филателистов и Ленинградского общества коллекционеров), собирания всякого мусора и железок, была у него ещё одна страсть — играл в лотереях и, конечно, в итоге всегда проигрывал.

   Как он мог опуститься до такого состояния? Деньги ведь у него были, он делал вклады в разные банки, в том числе и валютные, хотя жил, как Плюшкин, даже когда умирал. Я ведь искренне предлагал ему свою помощь и никак, пока он был жив, не собирался предъявлять свои права на часть квартиры. Но нет, он затаил обиду на меня и на маму, которая завещала все своё имущество мне, и гордыня не позволила позвонить и позвать на помощь.

   После такого страшного открытия я стал разбирать мусор в его квартире, чтобы, прежде всего, найти документы. Но я понял, что мне одному не справиться. Пришлось призвать на подмогу двух родственников нашего Сайфутдина, они выносили огромные мешки с мусором на помойку. Ох, и пыли же я наглотался! Многие документы мне удалось найти, в том числе паспорт, свидетельство о собственности на квартиру и сберегательные книжки.

   Я с трудом отыскал тело Елагина в морге одной из окраинных больниц, кремировал его и подхоронил урну в могилу мамы и бабушки на Большеохтинском кладбище. Так и лежат они теперь вместе, хотя всю жизнь друг с другом не ладили. Судьба родственников Елагина мне совершенно не известна, и, судя по тому, что никто не хватился его за полгода, он не поддерживал ни с кем никаких отношений.

   Поэтому я решил пойти с этими документами к нотариусу для вступления в наследство. Мне пришлось подождать установленный законом срок, прежде чем нотариус оформил в мою собственность всю квартиру и счета на сберкнижках. Конечно, мы решили сдавать эту квартиру, для чего нужно было сделать её капитальный ремонт. Мы заменили окна на стеклопакеты, поставили новые внутренние двери, выровняли и покрасили потолки, отремонтировали стены и наклеили обои, отциклевали паркет, постелили в кухне и коридоре ламинат, заменили кафель в ванной, туалете и лоджии, поставили новую сантехнику, заменили электропроводку, электроприборы и светильники, купили новую кухню со всем оборудованием, некоторую новую мебель. В общем, полный евроремонт, в основном, силами Сайфутдина с братией, Андрея и Сергеича. Я тоже не только, как обычно, снабжал стройку материалами, но и сам помахал кистью, например, покрасил рамы в лоджии.

   Эта квартира и деньги, хоть и небольшие, очень пригодились нам в дальнейшем, т.к. наши доходы стали быстро падать в связи с экономическим кризисом. Елагин мог бы оставить мне ещё одну однокомнатную квартиру. Когда его мама была ещё жива, она после смерти моей бабули переселилась в квартиру к маме и Елагину, а у неё была комната на улице Мира в доме, который расселял для своих нужд Институт им. Пастера. Ей предлагали три варианта однокомнатных квартир, но Елагин, выбирая, всё капризничал, привлекал даже меня во время моего депутатства, чтобы выбить квартиру получше, и дождался, пока Надежда Михайловна не умерла.

   Последний на моей памяти визит косой в нашу семью случился 7 июля 2014 года. Валентине Петровне пошёл уже девяностый год, но она ходила и как-то законсервировалась. После смерти Алексея Сергеевича она резко бросила курить, а до этого смолила “Беломор” по пачке а день. Её гипертония тоже была под контролем. Бывали случаи, когда она болела гриппом или простужалась, потому что обычно лежала на диване напротив телевизора в гостиной, а там у нас немного дует по лестничному пролёту. Однажды пришлось вызывать скорую помощь и везти её в больницу, но, в общем, всё было стабильно. Поэтому её смерть была для нас полной неожиданностью.

   И в этот раз она подхватила бронхит, потом её стало рвать, ночью мы вызвали скорую помощь, и её отвезли в Госпиталь ветеранов войны. Я сопровождал скорую на “Форде” и не отстал от неё. В приёмном покое я попрощался с Валентиной Петровной. Она была в сознании, рвота прекратилась, и у меня не было никакой тревоги за её жизнь. Врач сказал, что завтра её проконсультирует профессор. Моя мама неоднократно лежала в этом госпитале и считала удачей попасть именно туда. Но на следующий день нам позвонили и сообщили, что Валентина Петровна скончалась.

   Хоронить мы её собрались, конечно, на Волковом кладбище. Но Тамара не захотела положить её рядом с Алексеем Сергеевичем. Она всё пилила меня, что я похоронил отца на задворках, и купила ещё одно место на двоих покойников в центре кладбища. А в это время мы заканчивали перестройку старого дома, о чём расскажу далее, так что пришлось влезать в дополнительные долги. На похоронах были только мы с Тамарой, Ира Красовская, Людмила Гладкова, Галя Козина, Эля да батюшка кладбищенской церкви Св. Иова, в которую когда-то ездил из Купчино Илья после своего крещения. Илья ещё до смерти Петровны уехал на автобусе через всю Европу на Канары, а наша невестка Марина с Арсюшей были ещё в городе, но собирались тоже лететь на любимые ею острова.

   У меня с родителями Тамары были всегда хорошие отношения. Я уважал их, а они — меня, поэтому мы держали определённую дистанцию, и это, наверное, самое правильное отношение между поколениями. И Алексей Сергеевич, и Валентина Петровна получали сравнительно большие пенсии, так что их потеря заметно сказалась на нашем семейном бюджете.