(автобиографическая повесть)

Пролог

Давайте знакомиться, искатель приключений это я, Владимир, от роду шестидесяти лет, мужчина достаточно резвый, во всяком случае, могу намотать по лесу километров тридцать в поисках финских укреплений, или на охоте. Владимиром меня назвали в честь Владимира Ильича Ленина, я ведь тоже родился 22 апреля в Ленинграде. Так уж случилось, что большая часть моей жизни была связана с природой. С раннего детства я полюбил лес, даже в незнакомом месте ориентируюсь как дома, если надо, соберу любые лечебные травы. Лесов у нас, в Ленинградской области, вполне достаточно, и отдых в лесу для меня предпочтительнее любого другого. Много времени посвятил водному туризму и походам в горы, и конечно, бывали разные случаи, о которых стоит рассказать. Повесть эта о приключениях, случившихся со мною в разные годы, которые, так или иначе, были связаны с лесом, с природой, и которые мне наиболее запомнились.

Детство

Город Никольск, родина моей матери, стоит на высоком берегу реки Юг. В далекие 60-е годы, транспортного сообщения с остальным миром практически не было. Грунтовые дороги либо размывало дождями, либо они трескались в засуху. Только отчаянный смельчак, мог на газике попробовать доехать до Великого Устюга или до Шарьи. Трасса становилась проходимой по зимнику. Пассажирское сообщение осуществлялось по воздуху, а грузы доставлялись баржами в паводок. Летом река Юг мелела настолько, что ее можно было перейти вброд. С одного берега на другой было перекинуто несколько бонов – связанных канатами бревен, служивших пешеходными мостами. На противоположном берегу были выпасы, вглубь леса уходила лесная дорога, перекрытая поскотиной. В Вологодской области так называют деревянную ограду в лесу, ограничивающую пастбище. За поскотиной дорога суживалась до едва заметной тропинки, по обе стороны которой в несметном изобилии росли рыжики и белые грузди. Мы, дети, ходили за грибами. Моей старшей сестре, Тане, было лет семь, а нам с Васей около четырех. Родители отпускали нас погулять в лес довольно легко, но однажды зимой случилось событие, после которого хождения в лес нам были надолго запрещены. Однажды, вьюжной февральской ночью, я услышал испуганные бабушкины возгласы. Скатившись с кровати, подошел к окну, где столпились уже все взрослые. При слабом свете уличного фонаря совершенно отчетливо увидел огромную стаю волков, которые бежали след в след по ранжиру – сначала крупные, другие поменьше. Как видно в тот год был глубокий снег,  стало сложно добывать пищу, и волки осмелились напасть на город. Они пытались прорваться во внутренние дворы. Когда им это удавалось, загрызали собак. Рычание волков и визг погибающих собак, наконец, разбудили охотников. Когда начали раздаваться выстрелы, волки ушли в лес.

У нас, детей, были свои обязанности. Вставали рано, чтобы покормить кур и кроликов, выгнать на выпас корову. Когда стали старше, и могли держать в руках топор, любимым занятием стала колка дров.

В Никольск меня возили постоянно, поэтому авиация заполнила все мое существо. На каких только самолетах я в своей жизни не летал — Ан-2, ИЛ-14, Як-40, ИЛ-18, ИЛ-62, ТУ-134, ТУ-154, ИЛ-86 и т.д. Обычно свердловским поездом мы доезжали до станции Шарья. Мне запомнились паровозы, огромные огнедышащие гиганты, с громадными красными колесами. Ночевали у родственницы тети Моти, а уже утром шли на аэродром. Это очень захватывало. Рассвет, свежий прохладный ветер, пилоты в летных куртках весело шли к самолетам. Из приемника звучал голос Эдуарда Хиля

А ты, улетающий вдаль самолет,
В сердце своем сбереги.
Под крылом самолета о чем-то поет
Зеленое море тайги.

Эта песня, однажды засев в голове, вертелась много и много лет. Пассажиры расходились по своим самолетам – кто летел в Вологду, кто в Великий Устюг. Мы летели в Никольск. В салоне, не к обеду будь сказано, выдавали бумажные пакеты. Этим средством пользовались те, кого укачивало. Но, даже если тебя не укачивает, когда кому то становится нехорошо, нехорошо становится всем остальным. Самолет весело разбежался по траве и вот уже под нами расстилается зеленое море тайги. Мелькают извилистые речушки, болота, лесные полянки. С такой высоты можно заметить даже лося. Под нами ни дорог, ни жилья. И вот внизу излучина реки Юг, крыши Никольска и полевой аэродром. Нас встречает дядя Коля, или вернее Чегодаев Николай Иванович, человек в Никольске известный – часовых дел мастер. У него был мотоцикл М-72, мотоцикл войны, мотоцикл, снимавшийся во множестве кинофильмов под видом немецкой мототехники. Помню, что когда я стал постарше, он доверял мне руль, вот только дотянуться до рычага переключения скорости мне удавалось с трудом. Дедушка мой, Иван Андреевич, мастер в плетении из бересты разных предметов, показывал, как это делается. Постепенно я научился плести лапти и ступни, утку-солонку и пестерь — это такой заплечный короб на лямках, и другие предметы. Надо было заранее заготовить березовое лыко. Не каждая береза годится для этого, в Ленинградской области, таких деревьев я и не встречал, а в Вологодской области они есть. Эти березы абсолютно ровные, как сосны, с кроной только на вершине. Валишь березу, и начинаешь снимать лыко по спирали, используя для этого специальный еловый клин.

***

Мне и соседской девочке, Олечке Киселевой уже исполнилось по три года, когда мать летом повезла нас на Украину. В Киеве нас встретила ужасная гроза, первая гроза в моей жизни. Сельские дороги вокруг города совершенно раскисли, рейсовый транспорт не ходил, и нам помощь оказали местные военные летчики. Они ехали в летную часть на ГАЗ-69, и нам было по пути. Жили в маленькой белой хате с соломенной крышей. Гулять ходили на озеро и на большое поле, которое оказалось зоной полигона. Над ним пилоты выполняли фигуры высшего пилотажа. Когда самолет выходил из пике, на бреющем полете, казалось, что на крыльях были видны даже заклепки.

Тот год выдался на Украине засушливым, и одно из близлежащих озер высохло, а в нем была рыба. Руководство области решило спасти рыб и соединило трубой наше озеро с нижним соседом, перепустив туда воду. Когда дно обнажилось, туда полезли местные ребята, стали ковыряться в иле, доставать разные предметы. Один парнишка нашел кривую саблю. Оказалось, что это монгольский клинок, чудом уцелевший со времен захвата Киева войсками Батыя. Клинок был передан в краеведческий музей.

***

С 1961 года возле деревни Надино Шапкинского поселения Ленинградской области на территории пионерского лагеря «Салют» завода «Звезда» им. К.Е.Ворошилова был открыт летний детский сад, где медсестрой работала моя мать. Сам я, будучи ребенком, впервые туда поехал в 1963 году (мне исполнилось 4 года). Сначала мне там очень не понравилось – в первых числах июня начались заморозки и выпал снег. Отец привез мою шубку. Постепенно погода выправилась, и я взглянул на окружающее иначе. Оказалось, что это исторически значимое место. Лагерь расположился на территории бывшего имения полковника Александра Яковлевича Дубянского, в котором летом 1851 года, одиннадцатилетним мальчиком отдыхал П.И.Чайковский, и конечно был очарован необыкновенной красотой окружающей природы. Имеются достаточно весомые факты, подтверждающие, что именно там, у Петра Ильича впервые зародилась мысль о создании балета «Лебединое озеро». Интересно еще и то, что мой отец имеет прямое отношение к увековечиванию факта проживания П.И.Чайковского в этом здании в 1851 году. Ведь это он не только нашел в литературных источниках необходимые документы, но и инициировал в органах власти установку мемориальной доски на главном корпусе пионерского лагеря.

В ту пору, Шапки и вся местность вокруг были одним из красивейших мест Ленинградской области. Представьте себе холмистую местность, где лесные рощи перемежаются с полями, засеянными пшеницей и овсом, вокруг многочисленные озера, пруды, заросли орешника. В округе несколько финских деревень. Автомобилей в ту пору практически не было, целостность картины они не нарушали, и поэтому гармония природы навевала мысли о чем то возвышенном. Хотелось петь песни, читать стихи, заниматься живописью. Сам лагерь находился на высоком холме у большого озера. От лагеря к детскому саду вела шикарная березовая аллея, возраст которой превышал 150 лет. Огромная территория была ухожена, травы выкашивалась, на лугах росли березовые рощи, словом, все лучшее отдавалось детям, и примерно так, наверное, выглядело имение А.Я. Дубянского.

Территория лагеря граничила с лесом, в который вели немногочисленные тропинки. Моя мать, большой любитель сбора ягод и грибов, брала меня в лес. Свободного времени у нее было немного, только до утреннего обхода или в тихий час. Утром, мы вставали очень рано, в августе еще только начинало светать. Мать ходила широким размашистым шагом, я едва поспевал за ней бегом. Травы хлестали по лицу, куртка от росы была совсем мокрая. Мы приходили на грибные места, она показывала, в какую сторону идти. Обычно мы шли вокруг небольших болот навстречу друг другу. На болотах росла черника, голубика и морошка. На выпасах было много земляники. Однажды мы собирали землянику вокруг красивой зеленой круглой полянки. Мать оказалась по ту сторону полянки и позвала меня. Откуда мне в 4 года было знать, что это не полянка, а покрытое ряской болото. Бросившись со всех ног, я туда и угодил, провалившись по пояс. Подойти ко мне было невозможно, я умудрился оказаться далеко от твердой почвы, и мать согнула растущую рядом тоненькую березку, за которую я и ухватился. После того случая, стал знать, что такое болото.

По мере того как рос, стал ходить в лес самостоятельно. Как-то забрел в настоящую чащобу, рухнувшие деревья с торчащими во все стороны ветками образовали непроходимую стену. Подлесок переплелся с ветками и стволами. В траве шевелились иссиня-черные болотные гадюки — здесь точно, не ступала нога человека. Я набрал полную корзину грибов, еле ее нес. Пока выбирался из чащи, окончательно заблудился. Солнца не было видно, и я ошибся в направлении. Вышел у деревни Кирсино – за много километров от дома, совершенно в другой стороне.

Мать учила меня распознавать грибы и ягоды, а когда вызревали целебные травы, мы ходили на лесные поляны и собирали как травы, так и корни некоторых растений. Разнотравье. Какими нежными красками наполнено оно. А вглядишься, там ключом бьет жизнь. Всякие там кузнечики, жучки, бабочки, что то делают, куда-то бегут, переливаются на солнце от зеленого до желтого и пурпурно-красного цвета.

Многие сотрудники детского сада брали летом своих детей, и у нас подобралась интересная компания. Мы все время что-нибудь придумывали. Из старых жестяных рукомойников соорудили катамаран, поставили парус. Нашли бухту многожильного алюминиевого провода и немедленно нашли ему применение. Среди зарослей орешника в укромном уголке территории росла могучая ветвистая осина. На верхушке закрепили провод, и получилась отличная канатная дорога. Перебросили петлю с сиденьем и стали по очереди спускаться. Восторга было – хоть отбавляй. Но однажды проволока лопнула, и я с высоты трехэтажного дома упал на спину, повредив спину. Последствия ощущаются до сих пор. На той же осине мы любили сидеть в ветвях как белки. У каждого была собственная ветка, на которой было удобно расположиться. Мы сидели, и рассказывали разные истории.

Став постарше, я иной раз отдыхал в пионерском лагере. Это было незабываемое чудесное время. В современных лагерях вроде и условия неплохие, но с детьми никто не занимается, просто нет таких специалистов. У нас это были пионервожатые – люди, имевшие необходимую подготовку. Утро начиналось с линейки. Построение на площадке, подъем флага под звуки горна, отчет начальника лагеря о проделанной работе, о планах на новый день и поздравления именинников. Жили по сигналу горна. У нас был самый настоящий горнист, который подавал три основных сигнала:

подъем – «вставай, вставай, штанишки одевай, трусики натягивай, иди гуляй»;

к приему пищи – «бери ложку, бери хлеб, собирайся на обед»;

отбой – «спать, спать, по палатам, пионерам и вожатым, по палатам, спать».

Мы не были избалованными детьми, получали простую, но здоровую пищу. В основе рациона были каша и картошка. Если в обед давали кусочек селедки, или курицы, об этом доносила разведка, и лагерь кипел как муравейник, ожидая этого лакомства. Тем не менее, все были в равных условиях, и я не помню, чтобы среди моих товарищей проявлялся такой порок, как зависть.

Постоянно работали кружки и секции – нас учили авиамоделированию и строительству моделей судов. Были и другие секции. Очень большой интерес вызывали военные игры – зарница и учения по гражданской обороне. В зарнице участвовали две команды мальчиков. На рубашки нашивались картонные погоны. У каждого отряда было знамя, которое было необходимо спрятать. Отряды рассредоточивались по лесу, как укажет командир. Победителем считался тот отряд, бойцы которого сумеют сорвать погоны с противника, либо отыщут знамя противника. Занятия по гражданской обороне проводились с участием военных. Раздавался взрыв, звучала сирена и мы, очертя голову, бежали прятаться за деревьями, ложились и закрывали головы руками. Было интересно. Сдавали нормы ГТО. Участник, выполнивший необходимые нормативы, награждался значком. Я сумел получить значок «Отличник ГТО» (полное название — готов к труду и обороне СССР). Проводились конкурсы песни и строевой подготовки. Помню, что наш отряд исполнил песню «У дороги чибис».

Нас воспитывали в духе патриотизма, в духе взаимопомощи. Мы всегда чувствовали плечо товарища. Великолепно поставленная педагогическая работа, любовь к этим местам заставляли душу трепетать, побуждая творить что-то хорошее, светлое. Временами накатывало – рифмы рождались в голове сами по себе. В один из таких возвышенных моментов родились стихи.   

Утки вихрем летят, утки звонко кричат,
Клекот их ни на миг не смолкает.
Под светящим лучом, оперенным крылом
Их родные леса пролетают.

Улетали они в край болот, комаров
Улетая спаслись от мороза,
А теперь возвратились, летят над Невой
В край родимый, к карельским березам.

Где б ни были они, никогда, как угри
Не запрячутся в тину, где пренье,
А к родным берегам, голубым островам,
Возвратятся с большим нетерпеньем.

1971

Вокруг лагеря было несколько финских деревень. Финнов сюда переселили с Карельского перешейка после Зимней войны 1939 – 1940 гг. В ближайшей к нам деревне Сиголово, в основном жители носили фамилию Вайнонен. В ту пору в деревнях жило много местных мальчишек, которые не ладили с нами, всячески старались нас задирать, и искали повод подраться. Все они были очень крепкие, и мы их побаивались. Как-то раз нос к носу столкнулись с ватагой таких деревенских ребят, и они предложили нам побороться. Честь лагеря пришлось отстаивать мне. Деревенский парень, коренастый с вьющимися волосами соломенного цвета, был у них предводителем, но мы оказались на равных. Разошлись миром, а я тогда начал верить в свои силы.

Юность

В школе у меня был отличный преподаватель физкультуры Николаев Василий Васильевич, пристрастивший меня к горам. Вместе с ним, в 1977 и 1978 годах я совершил продолжительные горные переходы по Большому Кавказу. Это оказалось настолько увлекательно, новые впечатления, новые знакомые, что я поступил в секцию альпинизма спортивного общества «Спартак». Уже в следующем, 1979 году поехал в альпинистский лагерь «Узункол», получив там значок «Альпинист СССР», которым очень гордился.

Я занимался в обкоме медработников спортивной секции общества «Спартак» под руководством мастеров спорта Александра Колчина, Олега Борисенка, Юрия Разумова, Виктора Байбары. В ту пору планировалась экспедиция советских альпинистов на Эверест. Будучи наивным, я тогда еще не знал, по каким жестким критериям осуществлялся отбор и реально верил, что смогу туда попасть. Поэтому усиленно тренировался, еженедельные сорокакилометровые кроссы, зимой лыжные забеги на 60 км были обычным делом. Наш обком снимал дачу в поселке Токсово Ленинградской области. В те годы в Токсово регулярно проводились первенства по лыжам между учебными заведениями, заводами, разными спортивными секциями. Частенько в командах не хватало участников, и нас, к нашему величайшему удовольствию, просили выступить в составе той или иной команды.

На зимние сборы 1980 года в Алма-Ату я поехал в надежде получить 3 разряд. Попасть на зимние сборы было нашей заветной мечтою, так как без лишних тренировочных походов в сжатые сроки можно было подняться на несколько вершин. Сборы проходили под руководством мастеров спорта Юрия Пуленица, Михаила Захожего и Александра Липчинского. Основной состав был из ЛЭТИ. От общества «Спартак» нас было только двое. Планировалось подняться на 4 вершины.

Руководители и разрядники улетели в Алма-Ату самолетом, а мы добирались четверо суток на поезде. От Медео до Туюк-су около 15 километров по дороге в гору, которые мы проделали пешком, неся на себе не только рюкзаки, но и тяжеленные сумки с веревками и крючьями. Часть участников (руководители и разрядники) жила на спортивной базе в поселке Чимбулак, а остальные (новички) несколькими километрами выше по шоссе на метеостанции Туюк-су. Каждый имел двухнедельный запас продуктов. Что интересно, в те годы консервированная тушенка в магазинах не продавалась, и каждый из нас был обязан вести с собой бидон самодельно приготовленной тушеной свинины. Об условиях проживания судите сами – в комнате 16 квадратных метров, нас жило 20 человек вместе с рюкзаками. Спали на полутораметровых двухъярусных нарах, и на рюкзаках.

С самого начала везение отвернулось от нас. При восхождении на г. Амангельды из группы разрядников, был серьезно травмирован один участник (трещина черепа и перелом ключицы). Новички пошли на акклиматизационную прогулку. В тот день я был назначен поваром и на акклиматизационный выход не ходил. День был морозный, солнечный, голубые Тянь-Шанские ели создавали неповторимую картину, достойную кисти великих живописцев. Метеоролог запускал голубей. Это какая-то особая порода, они в воздухе делают кувырок. Считается, чем большее число раз голубь перевернется, тем он ценнее. Только успел сварить обед, прибегает участник из группы разрядников в состоянии крайнего смятения, и падает лицом в снег. Он и сообщил о трагедии на Амангельды. Я побежал в Чимбулак за вездеходом.

На следующий день 30 января 1980 года группа под руководством Юрия Пулинеца, куда входил и я, вышла для восхождения на пик Чкалова.  Всё как-то не ладилось. Дежурный проспал и не приготовил завтрак. Явно опаздывая к месту сбора, голодные, мы бегом побежали вниз в Чимбулак, ничего не различая в абсолютной темноте и поминутно падая на обледеневшей дороге. В тот год в Заилийском Алатау выпало невероятно много снега, на Талгарском перевале его глубина доходила до 2-х метров. Чтобы сделать хотя бы один шаг, приходилось утрамбовывать снег, ложась на него корпусом, потом месить ногами и формировать ступеньку. В одиночку, наверное, подняться на перевал было бы просто невозможно. Альпинист, идущий в голове колонны при прокладке тропы, выбивался из сил в 5 минут и отваливался в бок, пропуская группу вперед.  На Талгарский перевал мы поднимались безостановочно 5 часов.  Очень хотелось пить, но в спешке мы не успели взять чай. На группу в 20 человек оказался всего один однолитровый термос и у кого-то полулитровая банка нарезанных лимонов. Усталость была столь велика, что лимоны потеряли свой вкус и воспринимались как бумага. После 5-минутного перерыва вышли на морену. Удивительно, как только не переломали ноги, проваливаясь в снег и попадая в невидимые расщелины между камнями.

Пик Чкалова был покрыт сплошными снежными карнизами многометровой толщины. Юрий Пулинец, оценив опасность, повел группу на пик Школьник (категория маршрута 3б). Меня поставили в связку с двумя разрядниками, мы были замыкающими в начале маршрута. Разрядники, прошедшие акклиматизацию, задали такой темп движения, который я не мог поддерживать, но был вынужден это делать. На вершину наша связка вышла второй, вслед за Ю. Пуленицем. На вершине не было возможности даже передохнуть, так как она напоминала лезвие ножа. Где-то далеко внизу над сплошной облачностью как грибы трутовики, стояли столбы дыма из труб предприятий Алма-Аты. С другой стороны полнеба закрывала громада пика Чкалова. При возвращении назад, почти в самом низу я не успел перелезть через каменную стенку над мореной. Идущий впереди разрядник, ничуть не заботясь о том, как движется человек в его связке, сдернул меня со стенки в рыхлый снег, который чем-то похож на трясину – чем больше ищешь опору, тем глубже проваливаешься. Я ушел в этот снег с головой. Положение малоприятное, Юрий Пулинец снизу кричит, какого черта я там делаю, еще спущу лавину, замыкающий связку разрядник, не видя меня, остановился, и на помощь не подошел. Наконец мне удалось зацепиться ледорубом за камень и подтянуться на руках. В этот день была еще одна травма (перелом руки у участника).  Восхождение длилось 15 часов без единого привала. Когда мы, уже в сумерках, поднимались по дороге от Чимбулака в Туюк-су, на нашу базу, у всех по щекам текли слезы – слезы усталости.

На следующий день, 31 января 1980 года наша группа отдыхала, а на пик Чкалова пошла группа под руководством чемпиона Ленинграда по скалолазанию Александра Липчинского — два студента из ЛИТМО, четыре студента из ЛЭТИ и с ними два наблюдателя.  Вечером они не вернулись. Очень скоро выяснилось, что у них все пошло так, как не должно быть, т.е. с грубыми нарушениями всех элементарных правил.  Александр Липчинский сказал наблюдателям: «Что вы будете мерзнуть под горою, сейчас быстро сбегаем на гору и назад, так что грейтесь в помещении верхней станции канатной дороги» (из-за обильных снегопадов канатная дорога не работала).  Группа Липчинского пересекла плато и начала подъем на пик Чкалова, при этом участники не были в связках (некоторые были без шлемов) и, поднявшись примерно на 70 — 100 метров, подрезали лавиноопасный пласт.  Лавина сошла с большим количеством камней и тела были сильно повреждены.  Все тела были в неестественных позах, промерзли, и их очень сложно было упаковывать.  У кого-то на руке висел лопнувший темляк от ледоруба.  У кого-то был расколот череп, и наружу выступил замерзший мозг. Странно было видеть, как часы все еще шли на мертвой руке. Но одного человека, возможно, удалось бы спасти. Когда мы его отрыли, лицо было покрыто толстой коркой льда, он дышал под снегом несколько часов.  Но наблюдатели грелись на станции канатной дороги и забеспокоились, только когда начало темнеть.  Нашу группу подняли по тревоге в 4 часа ночи и при первых проблесках света мы уже были на месте. Жутко видеть в снегу человеческий след, который ведет в никуда. Поднявшись к концу следа, сбросили камень, в месте его падения нашли все семь тел, и увидели всю ужасающую правду безответственности руководителей.  Помню, что в транспортировке тел нам помогали горнолыжники из Риги, большое им спасибо. На этом сборы были закончены. 

Трагедия коснулась нас всех и после случившегося многие мои знакомые бросили альпинизм. Когда видишь такое, потрясение оказывается слишком велико. Мои переживания воплотились в строки памяти

Золотятся скалистые пики
Облака под ногами плывут
И бросает на них солнце блики
Здесь мы начали нашу борьбу

Там, где зверя нога не ступала
Даже птице сюда не взлететь
Связка наша не раз стартовала
По маршруту 5б, или 6

Вот подтаял карниз и обрушился вниз
Ты душою летишь уже ввысь
Но в руке ледоруб, инструмент твой и друг
На него в трудный час положись

Наших гор красота не прошла без следа
Потеряли мы лучших друзей
Наша воля крепка и надежна рука
Мы наследники славных людей

Альпинист, альпинист, вспомни все, что прошло
Никогда не забудь эти дни
Вспомни снежный Памир, и красавец Тянь-Шань
И седые вершины возьми
1980

Я очень переживал, однако, все эти переживания не только не оттолкнули, а наоборот, еще усилили потребность ходить в горы.

В этот же год летом был в альплагере Дугоба на Памире. Как сильно отличается природа. Кавказ, с его соснами и узкими ущельями, с поселками и памятникам войны, кажется таким домашним, уютным. Склоны Тянь-Шаня окружают стройные голубые ели, и от этого вида перехватывает дух. Памир такой огромный, с большим числом мелких осыпей, широкими плато, очень высоко расположенной нижней границей снега, склонами, покрытыми зарослями арчи и барбариса,  подавляет величием. Надеялся выполнить 3 разряд, но в самом начале случилось происшествие, поставившее на этих планах крест. Напротив лагеря находятся стометровые скалы, очень сложные для лазания. Мы увидели группу спортсменов из Красноярска. И вот двое из них полезли на эти скалы. Поднимались они очень быстро, техника превосходная. Им бы остановиться и повернуть назад, но оглянувшись, они увидели множество людей, наблюдавших с территории лагеря. Им, видимо, это польстило, и ребята стали подниматься еще выше. Наконец, они дошли до небольшого карниза, стоять на котором было возможно, лишь придерживаясь руками за выступы. Подняться выше, где можно было отдохнуть, у них уже не было сил. Спуститься вниз, тоже не могли. Среди зрителей послышались возбужденные возгласы, но помочь ребятам было нечем. Сначала сорвался один, а через несколько секунд и второй. Лимит гибели людей в горах был исчерпан, и сборы на выполнение 3-го разряда были запрещены. Поэтому я вторично выполнил лишь норматив «Альпинист СССР».

Альплагерь Дугоба тогда еще не был электрифицирован и наш заезд принял в этом активное участие. В дни отдыха между восхождениями мы занимались установкой столбов для линии электропередачи. Руководителем нашего отделения был бывший сотрудник спецподразделения «Альфа», принимавшей участие в захвате дворца Амина в Афганистане, когда начался ввод советских войск. Потом мы с ним долго переписывались.

***

Зима 1980 года выдалась очень холодной, акватория Невской губы замерзла. Вернувшись с зимних альпинистских сборов, принял участие в лыжном пробеге по Дороге Жизни через Ладожское озеро, организованным профсоюзами Ленинграда. Забег проходил 25 февраля 1980 года. Маршрут пролегал от памятника «Разорванное кольцо» до поселка Кобона, уже на другом берегу Невской губы. Протяженность маршрута 32 километра. В забеге принимало участие около 400 человек из разных организаций. Спортсмены, уложившиеся в норматив, получали памятный значок. Уже на обратном пути в автобусе я набросал стихи об этом замечательном событии

Дорога Жизни встретила нас,
Ветераны, вспомним былое
И минутой молчания в памятный час
Воздаем честь погибшим героям

Берег Ладоги вновь манит,
Здесь сегодня стоят молодые
И под сводом кольца, на холодный гранит,
Возложили цветы живые

И вот по зеленой ракете
Бросились лыжники в путь
Вперед вырываясь, думает каждый
Пой, радуйся, будь.

Снег рассекая, лыжи скрипят
В напряжении люди бегут.
Судьи глядят и говорят
Точно, рекорд будет тут.

Белая снежная равнина
Берег отодвинулся и скрылся
Вперед, пути назад нам нету,
Даже если утомился

А какая сегодня погода
Только легкий ветер попутный
Ну, а если б была непогода,
То было бы очень трудно

По торосам идем упорно
Нам то что, скоро будем в уюте,
А ведь тем, кто вез хлеб в сорок третьем
Смерть глядела в глаза на маршруте

На километры растянулась колонна
Мимо острова люди проходят,
На Зеленце подкрепившись хлебом
В Кобону они приходят

Закончен пробег, он навеки нам дорог
И враг нас в землю не бросит,
Славься великий, прекрасный наш город,
Что имя Ленина носит
1980

***

Наш завод шефствовал над колхозом в поселке Мельниково Приозерского района Ленинградской области. Ежегодно туда откомандировывались работники для помощи в сельскохозяйственных работах. В знойные июльские дни мы косили траву, ставили скирды, а осенью убирали свеклу и турнепс. Наша база находилась невдалеке от коровника, и дежурные ежедневно приносили к завтраку бидон парного молока. Хлеб с медом и молоком, какое это райское угощенье. Некоторые работы бывали даже в октябре, когда заморозки по утрам сковывали землю. Руководитель нашей заводской бригады занимался зимним купанием. Он и меня к этому приучил.

- мало нырнуть в ледяную воду – говорил он, — надобно вылезти, сделать несколько упражнений, а потом вторично, со знанием дела, зайти в воду и немного поплавать.

Природа там настолько великолепна, что стихи рождались сами собой

В Карелии осень прекрасна всегда
Романы, романы, романы
У речки полощет на ветре листва
Туманы, туманы, туманы

Вуокса чуть слышно порою журчит
На камни волной набегая
Наевшийся кобель довольно урчит
В замерзшей росе пробегая

Поутру, проснувшись, на речку бегу
Миную поскотину слева
Гумно стороною сейчас обойду,
Навесы колхозного хлева

Закрякали утки в кустах на воде
Разбужены топотом звонким,
А я в одеяле, как будто в фате
На плечах, холодном и тонком

Затеплился где-то в тумане рассвет
В траве свиристель зазвенела
Ходите поутру, мой добрый совет,
На речку, когда вокруг бело

Ныряю не глядя, вот это полет
Обманы, обманы, обманы,
Саженками я устремляюсь вперед
В туманы, в туманы, в туманы
1980

***

В 1981 году я предпринял путешествие по Волге от Ленинграда до Волгограда на теплоходе «Мария Ульянова», а в следующем 1982 году путешествовал по республикам Средней Азии. Там познакомился с земляком Ивановым Юрием. Мы решили заняться водными путешествиями. Приобрели на пару байдарку «Таймень2» и стали думать, где бы ее опробовать. Кто-то мне рассказал, что ходить на байдарках очень сложно, так как они легко опрокидываются, и мы, чтобы не смешить народ, отыскали небольшое лесное озеро, называется Пендиковское, возле железнодорожной станции Нурма в Тосненском районе Ленинградской области. Байдарку везли на специально купленной тележке. Прошагали более 5 километров и уже почти дошли до озера, как нас догоняет местный егерь, сотрудник рыбоохраны. Он предупредил, что на озере запрещено ходить на весельных плавающих средствах, и если мы встанем на воду, он байдарку изымет. Было конечно жалко, но что поделаешь. Время позволяло, мы расположились в поле, среди цветов, и потренировались в сборке этого замечательного судна. В следующий раз на воду встали на реке Тосне, и тут выяснилось, что мы совершенно не умеем ходить на веслах. Байдарка все время рыскала, а средняя скорость была такова, что нас обогнала шедшая по берегу женщина. Потом стало получаться несколько лучше, но мы умудрились сесть на фермы разрушенного в войну моста, и пропороть дно. Отремонтировав обшивку, пошли дальше. Место становилось все красивее, берега все круче. Стали активнее налегать на весла, но тут местный мальчик, который ловил рыбу, предупредил нас:

- Дяденьки, туда нельзя, там водопад.  

- Спасибо мальчик — обрадовались мы. Выйдя на берег, увидели целую серию метровых водопадов и еще 2-х метровый водопад. Вот это да, мы, оказывается, выбрали для тренировки маршрут повышенной категории сложности.

С байдаркой был проведен не один сезон. Все походы были по-своему интересными и незабываемыми. Расскажу только об одном маршруте, протяженностью около 250 км. Междугородним рейсом из Ленинграда доехали до города Валдай, а оттуда рейсовым автобусом до поселка Никольский Рыбзавод. Встали на воду уже в лучах вечернего солнца, пересекли озеро Велье и вошли в речку Либья, которая соединяет озеро Велье и озеро Шлино. На самом деле это не совсем река, а канал, прокопанный при Петре I. До нашего времени сохранились деревянные сваи, обрамляющие русло и предохраняющие берега от осыпания. Таким образом, Петр I обеспечивал нерест рыбы в водоемах центральной России. Озеро Шлино довольно внушительных размеров, полноводное, с хорошими притоками, а вытекает из него всего одна река Шлина. С этой рекой связано одно происшествие. В одном месте мы остановились на протяженной луговине, сплошь усыпанной коровьими лепешками. Это был выпас, ограниченный с одной стороны зеркалом реки, а с другой стороны лесом. Никаких дорог и тропинок не было видно. Наигравшись досыта летающей тарелкой стали готовиться ко сну. Поскольку люди везде разные, ложились всегда с предосторожностями, вещи убирали в гермомешки и накрывали все это сверху байдаркой таким образом, чтобы ее было видно из окна палатки. Сон был глубокий, но под утро я проснулся он странного звука – отовсюду доносилось «хрум-хрум». Выглянув спросонок в окно, я увидел, что один край байдарки приподнимается. Грабят – мелькнула мысль. Поспешно расстегнув палатку, я обомлел. Вокруг нас паслось стадо быков, наверное, в полсотни голов. А вожак стада, огромный бык, видимо приняв байдарку за неизвестное животное, посягающее на его власть, ухватил зубами нос лодки и раскачивал ее из стороны в сторону.

- Уйди, уйди — говорил я быку, но он уже был в состоянии крайнего раздражения, и начинал злиться все больше и больше. Глаза его налились кровью, он наклонил рога в мою сторону и напрягся.

- Юра, вылезай! — закричал я, но Юра ничего не мог сообразить спросонок. Я понял, что сейчас бык снесет палатку вместе с Юрой и растопчет байдарку. Это Вам не коррида на потеху публике, где-нибудь в Испании, где все предусмотрено и предопределено, здесь теряться нельзя. Я понял это за одно мгновение и замахнулся топором. В тот момент, как бык двинулся, я нанес удар. В самое последнее мгновение отвернул острие, и топор пришелся в морду быка обухом. Оглушенный бык замер, этого хватило, чтобы Юра кубарем вылетел из палатки, палатку вырвали вместе с кольями и вещами и бросили на песчаную отмель под берегом к самой воде. Туда же сбросили и байдарку. Слава богу, что все обошлось. Шлина понравилась своими многочисленными изгибами, плакучими ивами, обрамлявшими берега, разнотравьем полей. Вы спросите, чем мы питались. Основу питания составлял манный пудинг. Это жидкая манная каша, сваренная на воде и заправленная топленым маслом и изюмом. Попробуйте! Реки Шлина и Цна, впадают в Вышневолоцкое водохранилище, через которое пролегал наш путь. Вытекает оттуда только Цна, которая ниже по течению связана искусственными каналами с рекой Мстой и рекой Тверцой, впадающей в Волгу. Пройдя через водохранилище, вошли в русло Цны, но не увидели течения. Местные мальчишки подтвердили, что это Цна, но отсутствие течения объяснить не смогли. Мы это поняли, зайдя за поворот, и увидев плотину электростанции. Водопропускные сооружения были закрыты, и перед нами простиралось высохшее ложе реки. Вот это да! Что же делать? Мы были настолько огорошены, что едва не пали духом. Местный житель вошел в наше положение и объяснил, что если идти пешком по дну реки, до Цнинского канала, оттуда поступает немного воды и можно плыть. Так мы и сделали. Вещи в рюкзаки, байдарку на плечо и вперед к цели. Больше 3-х километров было проделано в невыносимую жару. Мы находились в глубокой нише поймы реки. Высоко вверху виднелись крыши домиков, свисали ветви плакучих ив, а мы, искусанные мошкарой, которой здесь было в изобилии, мужественно терпели это и старались получить заряд впечатлений от необычности обстановки. Местами стояли глубокие лужи, мы их переплывали, и снова шли. Из Цнинского в Старотверецкий канал действительно поступало немного воды, и почти весь Старотверецкий канал прошли на веслах. Уже поздно вечером, на берегу реки Тверцы напротив поселка Льнозавода остановились на ночевку. Пока вылезали на берег, разбудили мошкару, которая пряталась в прибрежной траве. Я не мог себе представить, что такое великое множество мошек может существовать в природе. Серые тучи этих кровопийц атаковали нас, и приготовить ужин не было никакой возможности. Мошки одержали верх, мы были вынуждены спрятаться в палатке.

Река была мелкая, а рыбы не было вовсе. Нас это удивило, но когда напротив первого же поселка мы насчитали пять сетей, полностью перегородивших реку, удивляться перестали. Задумались, как отличаются поколения. Петр I и воевать успевал, и строить, при нем все реки и озера, по которым пролегал наш маршрут, были полны рыбы, а сейчас? А сейчас некоторые наши соотечественники погубили очень многое, что было с таким трудом создано целыми поколениями наших прадедов, и все ради наживы.

Водное путешествие имеет свою особенность, свой колорит. Когда идешь по реке, кажется, что кругом отсутствует цивилизация, что вокруг существует только водный мир. Проходили какую-то деревушку. На пляже и в воде играли дети, загорали взрослые, прямо по ходу в воде, спасаясь от жары, стояли коровы, целое стадо, и с удивлением смотрели на нас. Вынырнувшие из-за поворота, черные от загара, с полотенцами на головах, очевидно, мы удивили отдыхающих, так как разговоры на берегу смолкли. Открыв рты, местные жители созерцали, как в их глухой край зашла ладья викингов. Мы, польщенные таким вниманием, показали класс управления байдаркой, стремительно работая веслами, и искусно огибая многочисленных коров.

Недалеко от Торжка на левом берегу Тверцы стоит погост Прутня. Там на берегу на небольшом кладбище сохранилась могила Анны Петровны Керн, которой Александр Сергеевич Пушкин посвятил стихотворение «Я помню чудное мгновенье…». В Торжке наш поход был завершен.

***

В 1983 году осуществил давнюю мечту, путешествие на теплоходе «Валерий Чкалов» по Енисею от Красноярска до Диксона. Группа была сборная из разных городов РСФСР, из республик Прибалтики. Как известно, на теплоходах культурно-массовую работу организует специально обученный человек. Я подружился с несколькими девушками, учительницами из Одессы и Ленинграда. Мы все время проводили вместе, учились танцевать, играли в буриме, готовили спектакль ко дню Нептуна. Я усвоил, чтобы полноценно отдохнуть, не надо отсиживаться в стороне, а наоборот, следует принимать участие во всех мероприятиях, которые проводятся на корабле.

В наше время, в угоду политическим амбициям, слишком часто обвиняют во всех грехах жителей прибалтийских государств. Но так ли уж мы в праве это делать? Расскажу один случай, характеризующий нравы общества, а выводы делайте сами. Как я уже говорил, подружился с одесситками. Вечерами, мы разучивали разные танцы. В том числе вальс. Никак не могли поймать такт. Наши русские парочки, никак не показавшие себя, тем не менее, проходили мимо со смешливыми ухмылками. А вот пожилой мужчина, эстонец, вошел в наше положение и показал прием, после которого, вальс начал получаться на диво хорошо, крутить па на деревянной палубе было одно удовольствие, я потом много лет танцевал вальс в разных компаниях. И вот, 6 августа праздновался государственный праздник, день присоединения Эстонии к СССР. По этому поводу многочисленная группа товарищей из Таллина, подготовили большой концерт с национальными песнями и танцами, выполненными на профессиональном уровне. По окончании выступления наша массовик-затейник обратилась к многочисленной публике, расположившейся на корме корабля:

- Товарищи, давайте теперь мы покажем национальный русский танец нашим эстонским товарищам! Выходите, товарищи, не стесняйтесь!  

На палубе воцарилась абсолютная тишина, немая сцена из гоголевского «Ревизора». Все 200 человек как будто стали меньше ростом, и как то исчезли их снисходительные насмешливые ухмылки. А я стою возле флага, как столб. Роста я не малого, как говорится, спрятаться негде. И тут моя ленинградская подружка Наташа, евреечка маленького роста, энергично выскакивает из толпы и кричит мне:

- Володя, выходи!  

Боже, что я почувствовал… Когда на меня умоляюще посмотрели двести пар глаз, мне показалось, что я проваливаюсь в бездну… Хорошо, что я читал повесть о Ходже Насреддине. Насреддин говорил, чтобы не попасть в глупое положение, человек сам громче всех должен смеяться над своей оплошностью. Итак, в одно мгновенье я понял, что промедление смерти подобно, и выскочил на сцену. Наташа мне на ухо:

- Делай, как я…  

Не помню, как назывался этот танец, я его танцевал второй раз в жизни с отставанием от своей партнерши в полсекунды. Наверное, все выглядело комично, так как публика покатывалась со смеху, но только не эстонцы. Только не эстонцы. Они как раз внимательно смотрели за нашими движениями, и вдруг встали парами вслед за нами, и присоединились к нашему танцу. Они поддержали нас, и у них танец получался гораздо лучше. Усмешки в толпе стихли, а злые языки вынуждены были приумолкнуть. Наверное, многим стало стыдно и самим не уметь, и других критиковать. Вечером ко мне подошла одна женщина и откровенно сказала:

- А у Вас неплохо получалось!

На Диксоне я искупался, хотя вода не превышала 4-х градусов. Рядом плыли льдины, вынырнула нерпа. Представляете, каково это, выкупаться на южном берегу Карского моря.

На обратном пути была зеленая стоянка. Одна женщина набрала целую корзину опят, а ей стали говорить, что это поганки. Люди вообще плохо разбираются в грибах. Женщина очень расстроилась, и уже хотела выбросить грибы. Увидев это, я взял один пучок грибов и при всех съел их сырыми. Вечером, нас пригласили в соседнюю каюту на грибы.

На теплоходе молодые ребята, матросы, по вечерам после вахты, развлекались, выжимая двухпудовую гирю. Самый сильный выжимал 7 раз. Пригласили и меня присоединиться. Каково же было их удивление, когда я, даже не снимая куртки и без разминки, выжал гирю 17 раз. Вообще я мог это проделать 28 раз, ну да ладно.

***

С байдаркой были связаны и другие происшествия. Мы с Юрой отличались авантюризмом, и совершенно не оценивали возможную опасность на воде. Ходили по Ладоге в шторм на байдарке, не оборудованной фартуком, спасательных жилетов не было. Если Ладога разыграется, становится не до шуток. Двухметровые волны кидают тебя как щепку. Когда оказываешься в ложбине, гребни скрывают горизонт и береговую линию. В такие минуты от капитана требуется повышенное внимание и сноровка, чтобы держать лодку под правильным углом к волне. Если встанешь перпендикулярно, лодку может переломить, а в случае, когда развернуло вдоль волны, существует опасность опрокидывания. Бывало, что лодку захлестывало, и уж тут старались уйти под прикрытие острова. Однажды, мы шли на большой скорости из-за сильного ветра. Свернуть в ту или другую сторону возможности не было, ветер буквально вырывал весла из рук. Неожиданно среди всплесков показались стальные трубы, торчащие из воды. Это были рыболовецкие сети. Жуткая опасность нависла над нами. Было видно, как в ложбинах волн обнажается натянутый стальной трос. Если байдарка нырнет под него, следующей волной ее просто переломит, и вряд ли мы доплывем два километра до берега при температуре воды всего в 9 градусов. Перед тросом отчаянно притормозили, а когда лодку подхватила волна, разом навалились на весла, и перепрыгнули трос.

Вскоре я женился, и мы начали ходить втроем. Жена, Ольга, была настолько уверена в нас, что, даже не умея плавать, решилась пойти с нами в водный поход. Дело было в мае, большая вода еще не ушла, и на сливах возникало сильное течение. Шли по Карельскому перешейку по реке Веселой. Уже в самом ее конце, при впадении в Вуоксу, есть старая плотина бывшей ГЭС. Туристы обносят суда по левому берегу. Мы тоже все сделали, как надо сели в лодку и начали понемногу отгребать от берега. Жена моя умудрилась заснуть, а Юра греб, как то вяло. На стремнине нас подхватило течение и стремительно повлекло под берег.

- Юра, греби – закричал я, но было уже поздно. Нос лодки летел под наклоненную березу, Юра наклонился, береза скользнула по плечу жены, а я уже под ней не проходил. Мгновение, и мне сломает спину, а если она окажется сильнее, вырвет задний шпангоут. В одно мгновение принял решение наклонить байдарку на правый борт. Под березой мы проскочили, но выправиться уже не смогли и байдарка опрокинулась. Вынырнув, я увидел белый бантик, это плыла моя жена. Нас прибило к отмели, только поэтому мы не утонули, но течение унесло мои кроссовки. Пришлось ходить в полиэтиленовых пакетиках, а в Приозерске у местного жителя выпросил старые кроссовки на три размера меньше. Как я в них дошел до дома, сами подумайте.

Зрелость

Вскоре у меня родился сын, и какое то время я ходил в лес один. В воскресенье 18 августа 1991 года, после многолетнего перерыва, я снова поехал в Шапки за грибами. Шел дождь. Было сумрачно и уныло. Я весь вымок, грибов не набрал, да еще и заблудился. Голодный и уставший, в хлюпающих сапогах, по болотам пересек весь лесной массив и вышел на дорогу Шапки – Мга, далеко-далеко от станции. Иду в сторону Шапок, на дороге ни души, ни автомобиля, чувство такое нехорошее. Отчего это дрожит земля под ногами? Какой то гул. Из-за поворота, еще едва видимая сквозь сетку дождя, выползает гигантская серо-зеленая гусеница – колонна бронетехники: бронемашины с пушками и орудийными расчетами, с полевыми кухнями и личным составом. Единиц техники было очень много, и вся эта масса двигалась на Ленинград. Вечером включил телевизор и очень удивился, по всем каналам транслировали балет «Лебединое озеро». Только на следующий день стало известно о появлении ГКЧП. Начиналась совершенно другая эпоха, голодная. Хорошо помню, как выдавали по карточкам хлеб, а люди, чтобы утолить голод, надкусывали батоны прямо в булочной, чтобы придать им нетоварный вид. Такие батоны продавали. На полках стоял уксус и перловка, что и говорить – не богатый набор. За мясом следовало занимать очередь с вечера, записываться, а списки к утру терялись. Если удавалось пробиться к прилавку, обычно доставался кусок кости. Так было в Ленинграде, а в области, видимо стало еще тяжелее, так как на островах Карельского перешейка и Ладоги начались нападения местных жителей на туристов. Нападали ночью на спящих людей в палатках. Били жестоко дубинами, чтобы не могли шевелиться, забирали абсолютно все, и моторы, и деньги, и еду. Ходить на близлежащие острова стало опасно, и мы приобрели моторную лодку.

***

Зарабатывали, как только могли. Мои знакомые раз пригласили на зимнюю охоту на медведя в Вологодской области. Лицензия стоила денег, а в Вологде особой работы уже не было. Стали приглашать охотников среди знакомых из других городов. Охотились в январе в районе Вологды. Выехали еще ночью, долго-долго тряслись в машинах. Вот уж говорят – охота пуще неволи. Было нас девять человек и две собаки. Егерь повел по уже проложенному им следу, вокруг высились вековые деревья. След петлял, обходя подлесок, ледяной воздух обжигал легкие, полушубок намок изнутри, и было жарко, но щеки время от времени приходилось растирать.

- Теперь, тихо – сказал егерь.

В сумраке зарождающегося дня лежала покрытая снегом река, а слева виднелся большой распадок, обнажавший корни могучего дерева. В глубине виднелось небольшое отверстие. Беззвучно шевеля губами, в основном жестами, егерь давал указания по расстановке номеров, так чтобы медведь, или медведи, не могли уйти. Предсказать, как пойдет дело, было невозможно. Видавших виды охотников с нарезным оружием, поставили поближе к берлоге, а тех, у кого были гладкоствольные ружья, подальше. Я со своей одностволкой был левофланговым. Когда идет такая охота, то невольно сосет под ложечкой. Хотя я стреляю неплохо, когда то выступал за сборную Дзержинского района (раньше был такой район в Ленинграде), но одно дело тир, а другое охота на крупного зверя. У егеря особой надежды на меня, как на стрелка, не было, но как спонсор проекта, я был на равных с остальными. Последовала команда зарядить оружие. Только тогда егерь спустил собак. Они рванулись к отверстию, и начали яростно лаять, так, что с губ потекла пена. Как во сне вижу, из берлоги вылетает медведь. Буквально вылетел. Мне показалось, что это летит снаряд. Собаки едва увернулись, но тут же кинулись на него снова. Стрелять невозможно. Вот тут то и выявилась ошибка егеря. Собаки мешали, стрелки были расставлены так, что пули могли попасть в соседей. Вдруг из берлоги выскочил второй медведь, собаки кинулись на него, а первый огромными прыжками начал уходить прямо через меня. Кто-то выстрелил, но промазал, а медведь уже вот он – рукой подать. Я выстрелил, но не попал, однако выстрел был сделан дымным порохом, отчего раздался неимоверный грохот. Медведь был оглушен, и в какой-то момент замер. Тут его настигли первые пули. Как завалили второго медведя я и не заметил. Кровь стучала в висках. Мы едва не перестреляли друг друга. Когда немного успокоились, начали снимать шкуры. Нашей добычей оказались медведь трехлеток и большая медведица. Мне, как остановившему зверя, полагалась малая шкура. Я отдал ее для выделки, а потом мне ее прислали, и она сейчас украшает комнату. Из крупных животных приходилось еще охотиться на кабана. Такая охота, также как на медведя и на волка, считается опасной, и все же я ходил на охоту в одиночку. После охоты на медведей, я понял, что шансы животного и охотников не равны, а значит такая охота, это убийство, даже при наличии лицензии. Во мне боролись два чувства; с одной стороны дух охотника, который тянул в лес, а с другой стороны понимание, что звери и птицы божьи создания и убивать их нельзя. Поэтому я считаю, что настоящая охота заключается в равных шансах между зверем и охотником. Известно, что и волк, и кабан, да и лось, звери очень чуткие с прекрасным слухом, и неосторожного охотника никогда не подпустят. Поскольку загонную охоту я не приемлю, стал ходить по лесу не столь в желании кого ни будь подстрелить, а скорее, выследить зверя, научиться читать следы. И вы знаете, стало получаться. Кто не пробовал, даже представить себе не может, какое испытываешь чувство, когда находившемуся по буеракам, усталому до невозможности, удается один на один выйти на кабана, и не с карабином, а с одностволкой, которую, в случае неудачного выстрела, перезарядить не успеешь. В такой ситуации у зверя всегда есть шанс победить охотника, и это более честно.

Иду однажды по лесу, забрался в чащобу и слышу резкий одиночный звук сломавшегося сучка. В природе такие звуки бывают крайне редко. Значит, кто то наступил на сучек. Тихонько иду в ту сторону – опять такой же звук. Впереди стало светлее. Приглядевшись, среди тоненьких березок увидел контур большого лося, он с аппетитом ел молодые ветки. Вдруг поднял голову и прислушался. Я замер с поднятой ногой, не шелохнусь. Так простоял с минуту. Лось снова начал трапезу, опять поднял голову и замер. Меня разобрал спортивный интерес, смогу ли я подойти на расстояние пистолетного выстрела. Так, медленно двигаясь, в отдельные моменты, замирая, я подошел почти вплотную. Нас разделяла только крона ели. Ситуация. Промахнуться с такого расстояния невозможно, и ружье заряжено разрывной пулей. Для браконьера момент соблазнительный, но для охотника нет. Как ураган, выскочил я из-за ели и смотрю лосю в глаза. От неожиданности и испуга он упал на колени, вскочил и огромными прыжками кинулся через березняк. Метров через тридцать остановился, оглянулся, я приветливо помахал ему и напутствовал:

- Беги, не попадайся охотникам.

Вскоре нам подарили котенка. Это прелестное милое существо, помесь ангорской породы и норвежского лесного кота, мы назвали Маркизом. Маркиз сделал меня сентиментальным, и охотиться я уже не мог. Маркизик прожил с нами 22 года.

***

Сынишка мой рос, и по мере этого мы с женой стали его везде брать с собой. Ему было 7 лет, когда все вместе поехали на Кавказ в Баксанское ущелье. Я стремился показать места, где в молодости лазал по скалам. Там произошла одна поучительная история, о которой хочу рассказать. Стояло лето 1995 года. Совсем недавно, отгремела последняя Чеченская война, в которой власти Грузии оказывали боевикам всяческую помощь. Поэтому с Грузией свободное сообщение было прервано, а в горах на бывших туристических тропах были установлены блокпосты. Мы, конечно, ничего этого не знали, и я предложил совершить однодневную прогулку по берегу реки Юсеньги до перевала Бечо. Однако, в устье реки, вода подмыла берег, и тропа обрушилась.

- Ничего, — ободряюще сказал я, — мы перелезем обвал по склону!

Выше обвала тропа круто поднимается в гору и становится вполне узнаваемой. Все также стоят памятники войны, вот только коши совсем заброшены. Солнце светило на голубом небе, и мы радостно шагали по тропе. Радость переполняла, я все более ускорял шаг, и оказался намного впереди. Вот и конец тропы, осталось лишь спуститься вниз, где сливаясь все вместе, бегут многочисленные ручьи. Впереди блестит перевал, опускаю взгляд все ниже и ниже и вдруг вижу большую палатку, окруженную оградой из камней. На отгороженной территории ходят, какие то люди, кто по пояс голый, кто в камуфляжной форме с банданами на головах. Я, почему то, принял их за геологов.

- Какая хорошая у них работа, — благодушно подумал я, но лагерь вдруг зашевелился, как встревоженный муравейник, а мое благодушие исчезло, когда трое с автоматами, бросились в мою сторону.

- Неужели боевики, — шевельнулась тревожная мысль. Успокоился, увидев, что это загорелые русские парни.

- Вы знаете, что нарушили Государственную границу, — заявили мне. Я очень удивился, пояснив, что нигде нет никаких плакатов. Мне на это резонно ответили, что мы никак не могли пройти, так как дорога смыта рекой и не существует. Я, в свою очередь, не менее резонно доказал, что мы горные туристы, и отсутствие дороги не может являться препятствием у нас на пути. Вскоре подошли жена с сыном. Пограничники рассказали, что ночью был переход границы через перевал Бечо, и они подумали, что это мы. Между прочим, узнали от пограничников, что до введения режима границы, из Сванетии через перевалы приходили боевики, грабили туристов, а у местных жителей угоняли скот. Они рассказали, что на Северном Кавказе активизировалось движение ваххабитов. Они минировали даже детские игрушки, которые разбрасывали тут и там. Сыну, Вадиму, дали автомат и он сфотографировался вместе с пограничниками. Потом, мы несколько этих фотографий прислали в часть.

Когда пошли назад, Вадик все время бежал впереди, но мы строго-настрого запретили ему трогать любые предметы. Собственно, что было трогать, мы шли по совершенно пустынной тропе. Дело было к вечеру. От сосен на землю легли длинные тени. Тропа круто шла под уклон, подошвы проскальзывали по гранитной крошке. Внезапно, Вадик остановился. Когда мы подошли, он показал на тонкий металлический ус, который шел из груды наваленных камней. Все говорило о том, что это была растяжка. Человек, идущий по тропе вечером, не заметит ее, а взрыв стронет с места каменную морену, и все это полетит в узкий каньон, промытый рекой за тысячи лет.

На счастье, в самом низу стояли несколько машин с солдатами. Их командир, полковник Рашимас, был очень обеспокоен, он тут же пошел с солдатами наверх. Когда через несколько дней мы его встретили на другом блокпосту, он подтвердил нашу догадку, это действительно была мина-растяжка, очевидно поставленная ваххабитами на вечернюю пересменку пограничников.

***

Однажды ранней весной мы с женой и сыном пошли на байдарке в поход на озеро Вуокса, на берегу которого стоит Приозерск. Пришли на остров Снегирь, выбрали красивое местечко. Просторная поляна, прикрываемая от ветров сосновым лесом, большой плоский камень, спускающийся к самой воде, есть откуда побросать блесну, и есть, где просто погулять. Приготовили ужин, заварили чай. Видим, плывет лодочка. Мужчина попросил спички, мы предложили попить с нами за компанию чай. Разговорились. Филатов Сергей Михайлович, так звали нашего знакомого, работал в спортивной секции Кировского района Санкт-Петербурга, и организовывал туристические походы среди детей. Он планировал на этом месте разбить большой летний лагерь, и водить сюда детские группы.  Все так и сделали, прибрали остров, очистив от накопившихся бутылок и банок, были привезены и установлены деревянные настилы для палаток, оборудовали место для костра, вокруг положили лесины, сверху укрепили тент. Был обеспечен максимальный комфорт. За сезон в этом лагере успевало отдохнуть несколько групп детей. При желании, к детям могли присоединиться и родители. Арендовали лодки «Пелла». Отсюда ходили по рекам и протокам Карельского перешейка, и в шхеры на Ладожском озере. Когда на пути движения делали короткие остановки, чтобы размять ноги, мы с Сергеем Михайловичем приносили из леса ствол рухнувшего дерева, и распиливали его на бревна. Детям объясняли

- Придут сюда после нас другие туристы, а для них уже дрова напилены.

Еще Владимир Клавдиевич Арсеньев, в своей книге «В дебрях Уссурийского края» описывал заботу лесного человека о другом, ему неизвестном человеке, там, в лесных избушках, всегда после себя оставляли сухой мох, бересту, дрова, спички и крупу. Так делал Дерсу Узала, так было принято в тайге. Так поступил и Григорий Иванович Котовский, когда бежал с каторги. Имея скудный запас продовольствия, он тоже часть его оставил в лесной избушке.

Сергей Михайлович проводил разные соревнования. Как то мы тоже принимали участие в конкурсе «Пама, мама, я — спортивная семья». Соревнования проводились в сквере на проспекте Стачек, возле памятника Комсомолу.

В походе тоже проводились конкурсы, вопросы были разные, на смекалку и на знание особенностей туризма – что и как делать в той или иной ситуации.

Однажды, между родителями и детьми зашел спор, кто знает больше песен. Разделились на две команды. Каждая должна была спеть куплет песни на выбранную тему, например, спеть куплет, где есть слово комсомол, куплет песни со словом любовь или куплет со словом река. Мы, родители, думали, что легко переиграем детей. Соревнование затянулось до поздней ночи. Сидели вокруг костра, отблески пламени играли на лицах. Я обратил внимание, какие одухотворенные лица, как все старались и дети, и взрослые, которые сами стали детьми. Взрослые переиграли детей с разницей всего в одну песню, а мне пришли в голову следующие строки

Шумит привольная дубрава,
Шумит она на все лады
Раскинув ветви величаво
На косогоре у воды

Весь лес наполнен ароматом
Болотных запахов, грибов,
Брусники, клюквы, райским садом
Широколиственных лесов

Прекрасна осень в эту пору,
Когда порою солнца луч
Мелькнет косым серпом по бору
На миг, прорвав завесу туч
1997

***

Наступила зима. Ударили трескучие морозы. Лес был покрыт белым одеялом. Солнце почти не показывалось, дни стояли хмурые и совсем короткие. Наступал Новый год. Хотелось отметить его как то необычно. Один знакомый подсказал, что в лесном массиве на Карельском перешейке туристы к Новому году ставят чум – такой большой шалаш, обтянутый брезентом. Дойти туда можно на лыжах. В чуме радушно принимают гостей, только гость должен рассказать интересную историю из своей жизни. Мы так и сделали. Еще засветло нашли чум, он еще не был заполнен туристами, но в центре уже горел костер. В котелке дымился крепкий чай. Хозяева заранее позаботились, чтобы гостям было удобно. Там принято, прибывшие передают в общий котел продукты, кто, что сам приготовил. Получается разнообразный стол. Уже стемнело, а туристы все подходили и подходили. Постепенно чум наполнился. Поужинали. Распивать спиртные напитки там не принято. За чашкой чая завязались разговоры. Одна из историй показалась мне знакомой, оказалось, что с рассказчиком мы вместе были в одном альпинистском лагере. Звучали и другие истории, познавательные, удивительные, захватывающие. Постепенно, рождалось чувство, что мы все, сидящие здесь, такие близкие друг другу люди, граждане одной страны, лучше которой нет на свете. Так, незабываемо интересно, прошла новогодняя ночь.

***

Мы с женой и сыном регулярно ходили на байдарке по Ладоге. С 2000 года в Ленинградской области установилась очень теплая погода, все десятилетие, включая 2010 год, выдалось особенно жарким. Это повлияло на экспансию туристами зеленых стоянок, как на внутренних озерах Карельского перешейка, так и в шхерах Ладожского озера. Туристы в начале сезона занимали зеленые стоянки на островах, и даже уезжая на неделе домой, лагерь не сворачивали. В эти годы Ладога начала притягивать туристов даже из далеких городов. Привозили и яхты и катамараны. Из-за наплыва туристов появилась проблема стоянок. Байдарка движется медленно. Пока соберешь байдарку, пока сплавишься по реке из Приозерска в Ладогу, вот уже и вечер. Машешь веслами, а свободных стоянок все нет и нет. Пришлось отказаться от походов на байдарке и купить моторную лодку, чтобы уходить, возможно дальше. Обучился на право управления маломерным судном. Стали ходить на острова архипелага в район острова Кухка. В советские времена вся эта зона была закрыта для плавания и поэтому природа на островах сохранилась в первозданном виде. Туристы еще не успели сжечь все сухостои, и можно было найти на удивление большие можжевеловые деревья. Несколько лет все обходилось без приключений, но однажды, в 2009 году мы попали в очень неприятную историю. Наш маршрут обычно пролегал от северной оконечности острова Кильпола вдоль архипелага, это около 30 километров. Поскольку на воду обычно удавалось встать уже ближе к вечеру, хотелось быстрее прийти в нужный район, и успеть до наступления ночи выбрать хорошую красивую стоянку. На ровной воде в режиме глиссера лодка развивает скорость 40 километров в час. Поскольку на Ладоге имеются слегка притопленные камни, которые в штиль ничем себя не выдают, обычно мы спрямляли маршрут, удаляясь от берега до трех километров, так безопаснее. В этот день дул юго-западный ветер, который разгонял небольшую волну, но идти на глиссере все же было можно. И вот тут произошло событие, вероятность наступления которого, оценивается, вероятно, один к миллиону. На траверзе острова Лауватсаари мы налетели на притопленное бревно. Вероятно, его смыло у какой-то туристической стоянки, и оно носилось по волнам. Нам еще повезло, удар пришелся не в корпус лодки. Видимо на волне лодка перепрыгнула бревно, а вот лопасти винта приняли на себя удар, из-за которого лопнула предохранительная срезная шпонка гребного винта. Лодка остановилась. Я попытался подойти на веслах к берегу, но не тут то было. Лодка была перегружена, весла задевали за вещи. Сесть на банку, чтобы грести в полную силу, было совершенно невозможно, а запасная шпонка была убрана в гермомешок, разобрать который на волне тоже было весьма проблематично. Тем временем, лодку все больше и больше относило от берега. Ветер усиливался, и волна стала круче. Когда, все же удалось достать шпонку, работать с мотором было уже совершенно невозможно. Непрерывно приходилось работать веслами, регулируя положение лодки к волне, чтобы ее не захлестнуло. Мобильные телефоны там не брали, а попытки привлечь внимание яхт, ни к чему не привели, то ли не видели, то ли не разбирались в сигналах.

Нас уносило все дальше и дальше, были попытки причалить к островам Кугрисаари и Мёкериккё, но не удалось, усталость брала свое, да и укачало. Ночью ветер поутих, но втащить мотор в лодку, как я предполагал, не получилось, приходилось вставать, тем самым изменяя метацентрическую высоту, и лодка сразу теряла остойчивость. Решили больше не рисковать. К утру были уже далеко в глубине озера юго-восточнее Валаама. Только к вечеру следующего дня, на исходе суток, нас прибило к острову Мантисаари, на другом берегу Ладоги. Легендарный дрейф продолжался почти сутки. Пришлось делать дневку. Мотор починили, и быстро-быстро дошли до своих мест. Считали, что нам еще повезло.

***

Лето 2010 года выдалось необычайно жарким. Вода в Ладоге прогрелась настолько, что можно было купаться, как на юге. Представляю, каково было в городе, если мы изнывали от жары даже возле воды. Хотелось окунаться каждые полчаса. Место у нас было хорошее, стояли за скалой, которая могла прикрыть от штормового ветра. Со скалы открывался восхитительный вид на архипелаг. Питались мы исключительно рыбой. Я даже лодку не спускал на воду, а вплавь добирался до сети, попавшихся лещей насаживал на кукан, и тем же путем доставлял их до котелка. Какое незабываемое время…

К вечеру стало облачно, но невыносимо душно. На озере полный штиль. Вечер посвятили прочтению рассказов о войне Константина Симонова. Ближе к ночи облака приняли какой то багровый оттенок. Похоже, собирается гроза, подумали мы. Могли ли мы знать, что в знойных степях Туркмении, за тысячи километров от Карелии, формируется ураган, равного которому в Ленинградской области никогда не было. Мы еще читали книгу, а ураган уже со скоростью самолета мчался по просторам России, снося дома, вырывая из земли огромные деревья, закручивая кроны, отрывая от сосен верхние половины и унося неведомо куда. Всполохи были от нас довольно далеко, даже раскаты грома к нам почти не доносились, и все равно было страшно. Стало темно, и подул ветер. Лодку я накрепко привязал, вещи были убраны в гермомешки и спрятаны в нише под скалой. Со стороны озера нарастал, какой то не то шум, не то рокот. И вот в серой мгле, показался вал белой пены, который стремительно приближался к нашему острову. Это был белый шквал, довольно редкое явление в наших широтах. Ветер разводит крутую волну и срезает верхушки волн, превращая их в белую пыль. Волны, остервенело лезли на берег, появилось мощное течение – воды Ладоги, устремившись из ее глубин, начали затоплять острова. Мы бросились в палатку и пытались удержать ее своим весом. Натянутые до предела канаты высоко пели, как вибрирующие струны. Пик разгула стихии продолжался около получаса, было темно, и мы легли спать. Наутро обнаружили нашу лодку заброшенной высоко на камни.

Нас зацепило лишь краем урагана, а когда через день возвращались домой, стали ясны последствия удара стихии. По всему Карельскому перешейку были выкошены целые леса, дороги во многих местах были перекрыты рухнувшими деревьями, до основания разрушены и целиком снесены дома, многочисленные жертвы. Ураган состоял из множества смерчей, проделавших в лесу просеки самых причудливых форм. Где прошел смерч, вместо деревьев стояли короткие обрубки стволов, а рядом, стояли совершенно невредимые деревья.

На этом жаркое десятилетие закончилось. Уже следующее лето было холодным и дождливым. Мы тоже стояли на острове, мужественно терпели неделю, но когда и тент и палатка стали протекать, дрова перестали гореть, а под палаткой захлюпала вода, поход был завершен.

ЭПИЛОГ

Мы очень любим свой край, любим остроконечные ресницы елей над голубами глазами озер, любим огромные камни, холмы и распадки – всю эту карельскую природу. Никогда мы не бросим нигде бумажки, не оставим непогашенного костра. Ведь природа, это то, что привязывает тебя к этому месту, заставляет петь лучшие струны в душе. Но некоторым это чувство не ведомо, жажда наживы заставляет угасать тем зачаткам разума и совести, которые может быть и были.

В 2011 году, после урагана, началась массовая вырубка лесов на Карельском перешейке. Списывали даже тот лес, который не подвергся ударам стихии. Однажды весной на 1 мая поехали мы с ночевкой в одно любимое нами место. Разбили лагерь, и слышим, невдалеке работают бензопилы, и так целый день. Вечером, прошла тяжело нагруженная машина. Черные лесорубы учли, что в праздник в лесу никого не будет, а правоохранительные органы тоже не будут проверять. На следующий день повторилось то же самое. Визг пилы словно резал мое сердце. Наконец чаша терпения была переполнена, я дозвонился в прокуратуру Ленинградской области и сообщил о случившемся. Бригаду ОБЭП, прибывшую из Выборга, сориентировал по местности.

- Как хорошо в лесу, спасибо, что ты нас сюда выдернул —

улыбнулся сотрудник ОБЭП. Расхитителей повязали, их незаконная деятельность надолго закончилась.

***

Любите свой край, не будьте равнодушными, если увидите непорядок. Счастья Вам, мои читатели, дорогие соотечественники!

2019 г.