.

Трагическая повесть жизни двух семей во времена страшного и кровавого двадцатилетия истории России с середины 1930-х по середину 1950-х годов. Искренне увлеченные в молодости утопическими идеями коммунизма и интернационала, герои повести в расцвете своих талантов попадают в жуткую мясорубку террора и войны. Их попытки сохранить преданность идеалам революции рушатся в столкновении с беззаконием и насилием, которые они сами выпестовали. Однако дьявольский режим не смог уничтожить в них порядочность, не превратил этих людей в манкуртов. Даже на краю гибели герои повести сохраняют человеческую целостность.

В приведенном отрывке из нового романа «Кенотаф» рассказывается о последних днях перед арестом и аресте одного из главных героев романа, директора научно-исследовательского института, доктора медицинских наук, профессора С.Б. Шерлинга. Действие происходит в конце 1937-го года в Ленинграде.

Райком партии

Вернувшись в Ленинград, Семен некоторое время пытался скрыть от Ольги детали того, что случилось в Москве, пытался оградить ее от потрясения, которое сам пережил, отделывался общими фразами: Захар арестован, детали неизвестны, Вера родила девочку, здорова, живет у родителей… Но и то, что Семен без эмоций рассказал, ужаснуло Олю.

Она знала, каким ударом для мужа был арест старшего брата, бывшего для него цельным образцом человека и большевика. Разрушился этот образец, погас этот, казалось, вечный маяк, рухнул незыблемый жизненный принцип. То, о чем говорил Иван, то, во что они не верили, получило наглядное, почти осязаемое подтверждение. Как жить с этим? Парткомиссия доказала, что Захар не обманывал партию относительно своего социального происхождения…Так почему же его арестовали? Как уберечь мужа, которому еще труднее найти ответ? Оля старалась не расспрашивать Семена, не бередить рану… Он уходил на работу очень рано, приходил поздно, скупо рассказывал о делах в институте, не возвращался к болезненной теме. Оля не настаивала, знала, что ему нужно пережить всё внутри себя.

Семен понимал, что арест брата требует от него некоторых действий по партийной линии, но не предпринимал ничего – ждал возвращения из отпуска парторга института. На общем собрании он объявил, что план развития института утвержден в наркомате, что ожидается значительное расширение работ, сформулировал новые задачи отделов. Сотрудники встретили его сообщение аплодисментами. Как только появился Кирилл Николаевич, Семен пригласил его в свой кабинет. Начал с положительного: новый нарком здравоохранения полностью одобрил план дальнейших работ института, приказ о соответствующем финансировании вскоре будет подписан. Парторг поздравил Семена с успехом, сказал, что главной теперь будет проблема кадров. Семен всё не решался перейти к тяжелой для него теме об аресте брата, оттягивал начало разговора обсуждением деталей сложного кадрового вопроса… В конце концов оказалось, что парторг всё уже знает – он первым перевел разговор на эту тему…

– Понимаю, Семен Борисович, что это для вас нелегкая тема, но не могу умолчать: все, кому положено, уже знают об аресте вашего брата Захара Борисовича Гвиля.

– Спасибо за откровенность, Кирилл Николаевич. Считаю правильным ни в коем случае не скрывать этот прискорбный факт. Собирался в самое ближайшее время лично сообщить об этом первому секретарю райкома, но откладывал это до разговора с вами… Хотел посоветоваться…

– А что тут советоваться? Ваша позиция правильная, принципиальная: вы осуждаете преступную деятельность вашего брата, никакого участия в ней не принимали и не могли принимать, ничего, естественно, об этой вредительской деятельности брата не знали, общались с ним только по семейным делам… Вот, собственно, и всё…

– Хочу быть с вами, Кирилл Николаевич, столь же откровенным, как и вы со мной. Дело в том, что я, на самом деле, не могу поверить в такое… Ведь он в прошлом известный революционер, большевик еще ленинских времен, профессионал высочайшего класса, правая рука Серго Орджоникидзе… И притом враг народа, троцкист, контрреволюционер… В голове не укладывается… Какое-то нелепое сочетание, не отвечающее законам логики… Как это возможно?

– Не нам с вами, Семен Борисович, судить о логике каждого конкретного предательства дела партии. У нас с вами логика одна: мы поддерживаем ЦК партии и товарища Сталина, которые поручили органам госбезопасности выявлять врагов народа и беспощадно карать их…

– Чтобы Захар, работая в ближайшем окружении Орджоникидзе, примкнул к троцкистам… Не могу себе такого представить… В чем его конкретно обвиняют?

– Насколько я знаю, в обвинениях против вашего брата контрреволюционная троцкистская деятельность не фигурирует. Это облегчает его положение… Он проходит по статье о вредительстве в народном хозяйстве, обвиняется в попытках саботажа проектов государственной важности в тяжелой промышленности путем заведомо неправильного планирования и задержек в их финансировании…

– Чудовищно, непонятно… Завтра же попрошу секретаря райкома принять меня и сам расскажу ему о брате. Ну и конечно, сформулирую свое отношение к этому… Сформулирую согласно вашему совету, Кирилл Николаевич. Заодно, кстати, познакомлюсь с новым первым…

– Не советую вам начинать личное знакомство с руководителем коммунистов района с изложения информации об аресте вашего родственника. У Вас еще появится случай познакомиться на более позитивной основе. Например, когда представите ему план развития института, утвержденный в наркомате. Вы ведь совсем не знакомы, а я знаю первого еще со времен Ивана Игнатьевича. Если не будете возражать, я сам завтра же доложу первому об этом деле. У меня все равно запланирован с ним разговор о приеме в партию молодых сотрудников института.

– Это будет выглядеть, словно я избегаю дать личную оценку событиям…

– Не беспокойтесь, Семен Борисович, я расскажу, что вы лично изложили мне суть дела и свою оценку и что просили меня доложить об этом ему, как только узнали, что у меня намечена такая встреча…
– Пожалуй, вы правы, Кирилл Николаевич. Благодарю вас…

Вечером дома, за ужином, Семена будто прорвало. Он безостановочно, нервно говорил и говорил, со всеми подробностями рассказывая Ольге о поездке в Москву. О попытках связаться с Захаром, об аресте брата и обыске в его квартире в Доме правительства, о поездке к родителям Веры на окраину города, об ужасной коммуналке, в которой Вера живет с родителями и дочкой, о том, как плохо Вера выглядит, как мечется в попытках узнать хоть что-нибудь о Захаре, о своем намерении посетить приемную НКВД и отказе от этого… А потом еще о сегодняшнем разговоре с Кириллом Николаевичем.

Ольга долго молчала… Всё, о чем рассказал Семен, она уже знала или предполагала. Но это всё было прежде по частям, отдельными рваными кусками, а теперь собралось вместе в одной общей упаковке, в ужасной упаковке из несправедливости, жестокости, подлости и лжи, которым нечего противопоставить… Она сказала:

«Бедная Верочка, такое свалилось на нее… Она привыкла к другой жизни, где всё было хорошо и правильно… А тут… Главное мучительство, что она ничего не знает о Захаре… Почему не дают знать? Какая-то ничем не оправданная жестокость… А Кирилл Николаевич прав: не надо тебе начинать знакомство с секретарем райкома с покаяния… Да и не в чем тебе каяться! Ты кристально честен и чист перед партией. Даже если Захар виноват, ты-то тут при чем?»

Семен словно взорвался, приподнялся, уперся руками в стол, приблизил лицо к Оле и почти закричал:

«Оля, Оленька… Что делать? Они хотят, чтобы я поверил, что Захар саботажник, вредитель, фашист… Это Захар-то… Они хотят, чтобы я не только поверил в это, но и проклял своего брата, своего наставника, большевика… Они хотят, чтобы я согласился, что он враг народа… чтобы я одобрил убийство брата… Оля, Оленька, что делать?»

Оля подошла к нему, обхватила руками голову, прижала к себе, пытаясь успокоить, сказала быстро, убежденно:

«Успокоиться – вот что нужно сделать в первую очередь, родной мой! Тебя никто не заставляет одобрять убийство. Не накручивай себя… К делам Захара ты не имеешь никакого отношения, что бы там ни было. Что делать? Будем жить и работать, как всегда делали…»

Ночью Семен спал плохо, хотя Ольга дала ему валерьянки. Она совсем не спала. Где-то посреди ночи услышала звуки подъехавшей к подъезду машины, встала, накинула на плечи халатик, подошла к окну, не зажигая света. Под уличным фонарем у подъезда стоял воронок, из него выходили мужчины в штатском. Оля отошла от окна, присела на край кровати – страшные мысли лезли в голову, она прислушивалась к звукам на улице и на лестничной клетке. Семен тоже проснулся, приподнялся и спросил жену, почему она не спит… В темноте Оля приложила палец к его губам, словно это могло уберечь от несчастья, показала рукой в сторону входной двери. Там на лестнице явственно послышался нескрываемо грубый топот сапог. Семен в нижнем белье присел рядом с Олей, обнял ее за плечи, она дрожала, ее бил нервный озноб… Звуки топающих людей приближались – вот они поднялись на второй этаж, не остановились, поднимаются на третий… Ольга и Семен замерли в ужасе… Сейчас будет громкий стук в дверь, не звонок, а именно стук… Семен почувствовал, как дрожат у него руки. Нет, слава богу, кажется, прошли мимо, поднимаются на четвертый этаж, остановились, стучат в дверь… «Это к Самовским… Он работает в академии анестезиологом… Ты знаешь…» – с дрожью прошептала Ольга. Они, затаившись, продолжали полуодетыми сидеть на кровати, прислушиваясь к звукам на лестнице. Там долгое время было тихо, потом кто-то начал ходить вниз и вверх, что-то переносили, слышались приглушенные команды и всхлипывания… Ольга и Семен мысленно представляли, что происходит в квартире над ними, оценивали творившееся там с содроганием и жалостью, но еще и со стыдным чувством радости за то, что это не у них, что пронесло… Вероятно, осознание этого горького облегчения за счет несчастья других нельзя было выразить словами – они молча просидели на кровати едва ли не до рассвета…

С утра они не возвращались ни к тому вечернему разговору, ни к ночному происшествию. А потом наступили будни… Рутинные рабочие будни, которые тушевали остроту всего, связанного и с арестом Захара, и со страхом, навсегда поселившимся в душе. Ольга видела, что Семен старается обходить стороной всё, что с этим связано, что он находит успокоение в работе, и радовалась за него. Парторг института Кирилл Николаевич внес свой позитивный вклад: по его словам, секретарь райкома партии Геннадий Николаевич с пониманием отнесся к сообщению Семена об аресте брата и сказал, что непременно пригласит Семена Борисовича в ближайшее время для делового разговора о планах Института гигиены труда.

Прошел, наверное, месяц с того срыва, и однажды Семен пришел с работы улыбающимся и с порога сообщил Ольге, что Геннадий Николаевич пригласил его к себе для серьезного разговора о будущем института. Семен с энтузиазмом рассказывал:

«Представляешь, Оленька, позвонил не через секретаршу, а сам… Спросил, не могу ли я навестить его в райкоме послезавтра. Я, конечно, ответил, что с радостью сделаю это, но хотел бы уточнить, что секретаря райкома интересует… А он мне и говорит, что в первую очередь его интересуют планы работ возглавляемого мной института – ведь это всесоюзный институт, подведомственный центральным московским властям. А потом еще добавил, что мой институт – важнейший научный объект района. Вот такие наши дела, Оленька… Так что завтра буду готовить материалы… Поздравь меня!»

Семен ехал в райком партии, располагавшийся в бывшем княжеском дворце на бывшем Невском проспекте, в приподнятом настроении, в предвкушении важной и конструктивной встречи с первым секретарем. Несомненно, новый секретарь, сменивший недавно арестованного прежнего руководителя коммунистов района, хочет показать, что никаких подозрений или претензий к Семену, связанных с арестом его старшего брата, партия не имеет. Семен захватил с собой специально приготовленный для этой встречи красочно оформленный план работы института с иллюстрациями.

Предъявив охране на входе партбилет, Семен энергично поднялся по широкому пролету роскошной мраморной лестницы в приемную первого секретаря. Он хорошо знал секретаршу Полину, работавшую в райкоме еще с прежним руководителем районной парторганизации. Весело поздоровавшись с ней, не преминул сделать ей комплимент:

«Вам, Полиночка, давно пора попробовать себя в роли кинозвезды».

Она, судя по всему, не оценила его неуклюжую попытку сказать женщине приятное и ответила неулыбчиво:

«Увы, Семен Борисович, у меня теперь совсем другие заботы, да и роли другие… Присядьте, пожалуйста, подождите немного – у Геннадия Николаевича посетители».

Она сняла трубку телефона и почему-то очень тихо произнесла: «Здесь товарищ Шерлинг… Хорошо, сейчас принесу…»

Затем взяла какую-то папку и ушла в кабинет первого, плотно прикрыв за собой массивные двери со старинной барóчной резьбой.

Семен огляделся… Приемная с высоченным потолком и огромной люстрой в окружении летящих ангелов, по-видимому, когда-то предваряла вход в большую гостиную дворца. Современный письменный стол секретарши с несколькими телефонами стоял в простенке между двумя большими окнами с видом на Фонтанку, Аничков дворец и мост с конными скульптурами Клодта. Над столом висели большие портреты Сталина и Жданова. Вдоль стен располагались шкафы с папками партийных документов и решений, два дивана и кресла для посетителей – всё, по-видимому, из старой мебели дворца в стиле ампир. В левом торце комнаты в дополнение к парадной входной двери в приемную была еще одна дверь – непарадная, современная, вероятно запасной выход.

Дверь в кабинет первого секретаря внезапно открылась, и из нее вышли двое незнакомых Семену мужчин. Семен встал, ожидая появления Полины с приглашением войти в кабинет, но Полина не появилась, а один из вышедших плотно прикрыл дверь. Мужчины почему-то пошли не к выходу, как ожидал Семен, а к нему. Один из них, не здороваясь, зашел как-то сбоку, а второй, кивнув в знак приветствия, вынул из нагрудного кармана какой-то листок и сказал:

«Вам, гражданин Шерлинг, надлежит проследовать с нами. Вот распоряжение».

Он поднес листок к глазам Семена. Семену потребовалось только одно мгновение, чтобы осознать жуткий смысл написанного…

Народный комиссариат внутренних дел
Ленинградское областное управление государственной безопасности
Ордер № 2521, октября 25 дня 1937 года.
Выдан Управлением государственной безопасности НКВД
на производство ареста и обыска Шерлинга Семена Борисовича,
проживающего по адресу: ул. Ракова, д. 21, кв. 21

Под текстом была печать и подписи каких-то комиссаров госбезопасности то ли 2-го, то ли 3-го ранга – Семен уже ничего не видел… Еще мгновение назад он был в своем привычном мире, где были его любимые семья и работа, где он был уважаем, успешен и нужен, но этот листок с подписями комиссаров госбезопасности уводил его в другой мир, где уже ничего этого не будет, ничего…

– Это недоразумение… Кто приказал? В райкоме партии… – проговорил Семен нечто несуразное, чтобы только не молчать.
– Пройдемте, пройдемте, гражданин… Разберемся, – прошипел тот, который подошел сбоку.
– Вы не имеете права… Я требую переговорить с секретарем райкома, мне назначено…
– Права будете качать в другом месте, секретарь занят… Пойдемте, пойдемте… – объяснил тот, который показал бумагу.
– Я должен позвонить жене…
– Кончать это пора, и без того припозднились, – завершил дискуссию тот, который сбоку, и положил руку на плечо Семена.

Семен еще что-то говорил, но двое безмолвно и жестко взяли его под руки, в которых он держал портфель, и повели к запасному выходу, а потом по полутемному коридору и черной лестнице вниз, во двор, где стоял черный воронок НКВД. На выходе во двор появился еще один в штатском. Он и тот, который подошел сбоку, затащили Семена на заднее сиденье машины и сели по сторонам, а тот, кто предъявил бумагу, сел на переднее сиденье. Шофер сразу тронул машину, свернул на набережную Фонтанки и поехал в сторону Невы.

Никогда в жизни Семен не испытывал подобного насилия, в висках стучало, видимо, из-за скачка давления крови… Сидевший впереди протянул руку: «Дайте мне ваш портфель».

Семен отказался: «Не имеете права. Я буду жаловаться».

Тот, что сидел слева, вырвал из рук Семена портфель и сказал: «Отдай портфель, гнида фашистская, тебя же просят».

Семен выкрикнул: «Это хамское, возмутительное насилие, недостойное советских чекистов… Вы ответите…»

Тот, что сидел справа, прервал его: «Строит из себя начальника, троцкистская сволочь».

Он развернулся и правой рукой, отработанным коротким крюком сильно врезал Семену прямо в живот. Семен от боли задохнулся и согнулся пополам, а потом выпрямился, чтобы вздохнуть. И тогда тот, что сидел слева, размахнулся и кулаком согнутой левой руки ударил Семена в лицо – кровь брызнула из носа, заливая его белую рубашку и галстук. Его били еще и еще, пока начальник с переднего сиденья не сказал: «Хватит…» Машина подъезжала к Большому дому…

У Большого дома, в начале бывшего Литейного проспекта, а ныне проспекта Володарского, воронок свернул на улицу Воинова и заехал во двор тюрьмы «Шпалерка». Избитого Семена вытащили из машины и поволокли в помещение следственного изолятора. На пороге ада в его разбитой голове промелькнуло последнее: «Что будет с Ольгой? Она никогда не узнает о том, что со мной случилось…»

Кенотаф. Повесть-мартиролог. Окунев Ю.Б. – СПб.: Алетейя, 2021. – 276 с.: ил.
ISBN 978-5-00165-272-4

Книгу можно приобрести в Москве (книжные магазины «Москва», «Циолковский», «Фаланстер» и др.), в Санкт-Петербурге («Книжная лавка писателей», «Подписные издания»), в Нью-Йорке (книжный магазин «Kniga»), а также в Варшаве, Киеве, Минске и Риге.
В интернет-магазине книгу можно заказать с доставкой на сайте:
https://www.moscowbooks.ru/book/1068678/