***

Через несколько лет, когда у меня появился дома компьютер с интернетом, я решила найти своих друзей детства и встретиться с ними – посидеть в кафе и поговорить. Конечно, у меня была цель посмотреть на них, какие они стали.

В соцсетях, нашла только Шамова Игоря (Шамика) и предложила ему встретиться в летнем кафе всем вместе. Он согласился, заодно сообщил, что с Ленкой он виделся не так давно, и может ее пригласить, а Андрея Стефанова (Дуньку) не видел с тех пор, как у него умерла мама, и он сильно запил; даже не знает, жив ли он. Я пообещала найти Андрея по своим связям, и сказала Игорю, что знаю как найти Маринку Дмитриеву.

Но, прошло время, и я так и не занялась поисками Дуньки, откладывая «до следующей недели», ну а потом, просто забила на это, подумав: «а так ли мне это необходимо?». Не было в нашей компании нормальной дружбы. Зачем все это?

Поразмыслив, я выкинула из головы эту затею, но у меня появилась другая, более простая. Я задумала, по дороге на работу, пройтись мимо подъездов дома 15А. В этом доме, где проживали Платонова, Дунька и Дрон, должны остаться хоть кто-то, кто жил в те года моего детства. Конечно же, там заселились новые семьи. Ну а вдруг?

Но рано утром двор был пуст. Я подумала, что идти надо ближе к обеду или в выходной день. И такой день настал. Мама с Сережей, в пятницу, уехала к Лене в Ново-Подрезково. В субботу, я обещала приехать к ним. Так как дом, в котором проживала Лена, был частный, и на каблуках туда ехать не желательно, но именно в этот день, я оделась в черную укороченную юбку, черный пиджак, алую блузку и черные туфли на каблуках. При всем этом параде, я отправилась на станцию по улице Панфилова — к дому 15А.

Двор четырехэтажки был заполнен жителями, в основном бабками со своими маленькими внуками. Сразу же, у первого подъезда, на скамейке, я увидела знакомые лица. Это были жительницы возраста мамы и, как ни странно, моей бабушки, которые так и остались жить в этом доме. Я шла не быстро и не медленно. Бабки разговаривали о чем-то между собой, когда я поравнялась с ними и поздоровалась.

- Здравствуй. – Ответили мне они, прервав разговор.

Я, не останавливаясь, шла дальше, когда услышала голос одной из них:

- Какая хорошая девочка.

Не думаю, что они узнали меня, но когда-то, некоторые из них, без зазрения совести, называли меня безотцовщиной и дочерью женщины, которая родила ребенка без мужа. Когда-то они шептались за моей спиной и не скрывали отвращение. Теперь меня назвали хорошей девочкой. Во как! Я шла мимо подъездов, узнавая лица других жителей. Вот женщина с ребенком в коляске, которая, при виде меня, в свое время, забрав своих двоих малолетних детей, демонстративно, уходила домой. Теперь она провожала меня взглядом, в котором прослеживалось смутное узнавание. Я не стала с ней здороваться и шла дальше, держа голову прямо и улыбаясь. И тогда я вспомнила сказку о гадком утенке, которую любила в детстве. Интересно получается: я как тот самый утенок, когда вырос, пролетела над своим старым птичником, а они смотрели на меня и восхищались. Вдруг передо мной четко встала картинка, как сижу в своем далеком прошлом на скамейке под моросящим дождем, и со слезами на глазах, говорю пророческие слова, о том, как стану прекрасным лебедем, когда вырасту. Ну…, лебедь — не лебедь, но тогда я этого больше всего желала и не думала, что все сбудется как в той сказке. Больше мимо этих подъездов я не ходила.

Пару лет назад, я нашла в соцсетях Лену Платонову. Мы обменялись телефонами. Она рассказала, что, снова, вышла за муж и уехала жить в другой город.

***

Маринка Дмитриева — лучшая подруга детства, тоже настрадалась в семейной жизни. Ей, как и мне не повезло с мужем и свекровью, с той разницей, что замуж она вышла, все же по любви. В наши не частые встречи, она рассказывала, чего натерпелась от них. Я слушала ее, но про свою жизнь не рассказывала.

Как-то она пригласила меня погулять по улице Панфилова, где был наш старый двор. Мы сидели на скамейке у бывшего дома Надьки Яишиной и вспоминали детство. Я рассказала Маринке, что случилось с Надькой. Маринка, высказалась, что мы все пресмыкались перед Платоновой. Я не стала ее переубеждать, скрыв свою глупую детскую влюбленность в Шамика, которая напрямую была связана, почему я стремилась быть ближе к Ленке. Глупость это была, да и только.

Я спросила Маринку про Сашку. Сашка женился, и у него родилась дочка, но он плохо живет с женой и бьет ее. Я тогда подумала, что Сашка, к сожалению, пошел по стопам отца, который тоже бил своих детей, когда пил.

Однажды, Маринка пригласила нас на День рождение ее сына Васи. Она жила с родителями в 8-районе. Ранее, она, рассказывала, что квартиру в 12-районе они разменяли, после того как женился Сашка. Самого Сашки на празднике не было. Светка пришла с сыном Артемом. Ему было года три. Я пришла с Сережей. Мама Маринки – тетя Люся совсем не изменилась. Она была такая же красивая и добрая, которую я ее запомнила. Присутствие дяди Жени меня напрягало. Я, незаметно для всех, не упускала его из виду, чтобы ни в коем случае не общаться с ним и быть от него подальше.

Мы курили на балконе, когда, выпивший дядя Женя, начал всем нам хвастаться, сколько женщин у него было, не стесняясь ни Светки Ломтевой, ни Галки Сорокиной, ни меня. Слушать это было неприятно: мы все ему в дети годились, а он о своих похождениях нам хвастает. В какой-то момент, я заметила, что он, прищурившись, оценивающе, смотрит на меня.

Это был первый и последний раз, когда я была дома у Маринки, после того, как несколько лет назад  зареклась ходить к ним.

*** 

Через несколько лет, я оказалась в Химках по работе и решила навестить Люсю. Я пришла к ней без предупреждения, не рассчитывая, что застану ее дома. Но она была дома. Люся варила суп на кухне, а в квартире бегал полуторагодовалый мальчик. В одной из комнат находился ее отец, который играл с малышом. Я заметила, что у нее лицо уставшего человека. Я ее такую еще не видела. Я представила, себя на ее месте – как бы я выглядела, если бы тогда родила еще одного ребенка и была вынуждена жить в той семейке. Ужас…! Мысленно я поблагодарила судьбу за то, что это не произошло.

Люся предложила попить чай, но я отказалась и попросила ее выйти со мной на минутку – покурить. Она тогда уже не курила, но согласилась выйти. Люся спросила, как у меня дела. Я рассказала ей, что у меня все хорошо, и у меня есть любимый мужчина. Мне очень хотелось ей это сказать, потому что благодарна была за то, что своими намеками, она вытащила меня из того ада, в котором я жила. Я не стала расспрашивать, как она живет — все и так было понятно. Мне было жалко ее: наличие второго ребенка еще больше связывало ее с мужем, но я понадеялась, что через несколько лет у Люси все будет хорошо, и она будет счастлива. Прощаясь с ней, я знала, что больше никогда к ней не приеду.

***

Была зима. Я поздно возвращалась домой, и случайно, а может, и нет, встретила Сашку Дмитриева. Он окликнул меня и подошел. Я тоже была рада ему, но заметила, что он стал копией своего отца. За разговором мы подошли к моему дому, когда он предложил зайти ко мне домой, так как очень хочет увидеть тетю Свету.

Мама обрадовалась, увидев Сашку, и предложила ему погостить у нас. Вдруг Сашка обнял меня:

- Тамарка, я тебя люблю. – Сказал он, волнуясь, и попытался поцеловать. Я оттолкнула его и велела уйти. Он начал клясться в любви, но я выставила его за дверь.

- Зачем ты так с ним. Он же тебя любит… – вступилась за него мама.

- Он женат. – Ответила я резко, оборвав дальнейший разговор про него, и подумала, что хорошо, что он женат, а то пришлось бы ей сказать про дядю Женю.

***

Новость о смерти моего троюрного брата Жени, меня поразила.

Он женился на девушке из семьи этнических немцев, и когда была объявлена программа о репатриации в 1993 году, семья его жены уехала жить в Германию, и, конечно же, он поехал вместе с женой. Там их поселили в городе Кельн. Его жена Эля, быстро адаптировалась, но сам Женя не смог. Он много пил.

Однажды он приехал в Зеленоград, к сестре Лене, и они праздновали у нас Новый год. Женя, охотно рассказывал, как хорошо ему живется в Германии, и там не так как у нас, а гораздо круче. Им дают пособие, которого хватает не только на коммунальные услуги, но и на жизнь. Они, бесплатно прошли курсы немецкого языка. Эля работала и училась, а он нет: денег в семье и так хватало на все.

Через некоторое время, после того, как он вернулся в Германию, мы узнали о его смерти. У него остался сын – Роберт.

*** 

На работе, скрыть, что я встречаюсь с Димой не вышло. Все быстро об этом узнали. Большинство сотрудников, сделали вид, что это их не касается. Мнение Дины Давыдовой, вдруг изменилось, узнав, что я не собираюсь ничего менять. Она считала, что я не должна связываться с бабником, а найти себе нормального мужика. Несколько раз Дина пыталась отговорить меня, но это закончилось тем, что я перестала с ней часто общаться.

Когда Дима узнал, что я ушла от мужа, он спросил:

- Ты ушла от мужа из-за меня?

- Нет. – Был мой ответ.

- Почему ты ушла от мужа?

- Потому что он бил нас. – Я не собиралась, перед ним, вдаваться в подробности своей семейной жизни. Больше всего мне хотелось, поскорее забыть обо всем этом и, в общении с ним думать о хорошем настоящем, а не ворошить прошлое.

Но, кажется, сам Дима испугался, что я начну лезть в его семью и сообщил, что он со мной будет, пока ему не надоем. Я его услышала и согласилась с этим, но сделала для себя вывод, что мне тоже ничего не мешает, при случае, его бросить, когда надоест.

Конечно же, на работе узнали, что я и от мужа ушла. Думаю: за моей спиной это тоже обсуждали. Мне было по барабану, что говорят об этом, и оправдываться ни перед кем не собиралась. Единственные сослуживцы, кто меня понимал, это Дина Давыдова и Паршин Михаил. Паршин подошел ко мне, пока никого рядом не было, и тихо спросил:

- Ты ушла от мужа?

- Да. – Ответила я ему так же тихо.

- Точно ушла? – переспросил он, глядя мне в глаза.

- Точно. – Подтвердила я, не отводя взгляд. Он кивнул и ушел.

Но, нашлась и такая сотрудница, которой больше всех надо было. Это была 55-летняя следователь Колобкова Наталья Павловна. Призывая к совести, что Дима женат, она не давала мне проходу и, при удобном случае, спрашивала: «тебе не стыдно?». Мне не было стыдно, и я не обращала внимания, на ее призывы к совести, считая, что она мне не авторитет. На Диму, Наталья Павловна, тоже пыталась влиять, но как-то шутя — видимо, боялась поссориться с ним. Иногда казалось, что она, тайно, ревнует Диму. Неожиданно она, вдруг стала «лучшей подругой» его супруги, названивая по телефону, и подолгу разговаривая с ней. Думаю, что от нее, его жена узнала про меня. Диму раздражали эти звонки Натальи Павловны. Он, высказал ей, чтобы не лезла не в свое дело. Но обстановка накалялась.

Она отстала от Димы только после одного случая. Однажды она повезла свои уголовные дела в следственный отдел и забыла свое удостоверение. Решив, любой ценой пройти через КПП, она попросила охранника, позвонить в ОВД «Богородское», для подтверждения, что там работает. Но, ничего лучшего не придумала, как назвать охраннику рабочий телефон Димы. Кроме Димы, в его кабинете, на тот момент, находилась и я. Дима ответил на звонок. На другом конце провода спросили, работает ли у нас Колобкова Наталья Павловна. Он подтвердил, но его попросили описать ее.

- Маленькая, толстенькая и лицо все в пупырышках… — начал перечислять Дима, когда услышал в трубке телефона, ее вопль о том, как он посмел такое говорить. Оказалось, что милиционер охранник, наверное, по ее же просьбе, включил громкую связь на телефонном аппарате.

В отделение она приехала злая. Несколько дней с Димой не разговаривала. После этого она отстала от нас, но, за глаза, называла меня « эта проститутка Димы…», принципиально забыв мое имя. Впрочем, мне это было тоже по барабану: я всегда с ней здоровалась, выполняла ее поручения, никогда не спорила, не ругалась, и делала вид, что не замечаю ее пренебрежения ко мне.

Постепенно я узнала, что в нашем отделении, служебные романы не новость. Женатые, не женатые, замужние и не замужние заводили романы. Некоторые незамужние пары создавали семьи и рожали детей. Все знали, кто с кем встречается, а, влюбленные не скрывали от остальных свои отношения. Это не мешало работе, а наоборот объединяло нас всех, но только одну меня Колобкова считала порочной нахалкой. Еще я поняла, что с развалом СССР, некоторые ценности настолько утратили свою значимость, что супружеская измена перестала быть чем-то из ряда вон позорным в глазах публики. Мир изменился не в лучшую сторону. Я приняла это без зазрения совести, но все же, рассчитывала, что нагуляюсь быстро, и преспокойно заживу одна – без мужика.

Общаясь с Димой, меня приятно удивило, что меня можно называть не только Томкой и Томочкой, но и Томой, Томтей, Томусей, Тамарой Николаевной и, почему-то дочкой Тимучина. Так он называл меня.

На работе и при знакомстве с новыми людьми, когда я называла свое имя, мне говорили стишок: — «мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары». Когда Укупник спел песню – «Тома, Тома, выходи из дома», то и это мне напевали.

Иногда, незнакомые мужчины, которых, случайно, встречала в городе или в метро, говорили, что я похожа на актрису из фильма «Девчата», но не на главную героиню, а на другую. Мне стало интересно, что же это за актриса такая, и пересмотрела фильм. Нашла. Есть сходство с Люсьеной Овчинниковой, только она темненькая, а я светленькая.

Было время, когда я ходила зимой в алом широком шарфе, который обматывала вокруг головы и шеи. Тогда меня начали спрашивать — не мое ли фото на шоколадке «Аленка»? Конечно не мое, но было приятно такое слышать, а шоколад «Аленка» стал моим любимым шоколадом.

У меня вновь появились праздники: Новый год, День рождение, 8 марта… Соответственно, на все эти праздники мне дарили подарки. Однажды Дима спросил, какой подарок хочу на день рождение. Я сказала, что хочу фен. Он подарил мне хороший фен с насадками, а в том же году на 8 марта, нам женщинам, наши сослуживцы, тоже подарили по дорогому фену. Оба фена до сих пор в рабочем состоянии. Среди желанных подарков, чуть позже, появились фотоаппарат — мыльница, который был тогда в моде, портативный плеер, чтобы слушать музыку в дороге, и много чего другого интересного, полезного и не полезного.

Сны со змеями я больше не видела. Ни пауки, ни люстра в моей квартире не появлялись. Они все остались, в той проклятой квартире. Про пауков, я как-то вспомнила и приятно удивилась, что их больше нет в моей жизни.

***

Но Дима, в первое время наших отношений, как-то сказал, что я все, же дикая какая-то. Поразмыслив над его словами, я ужаснулась:  как же мне не быть дикой, если несколько лет была лишена общества, а само общество, за эти года, радикально изменилось?

Да, действительно: я не знала о чем говорить со своими сотрудниками (следователями), которые знали друг друга давно. О семье своей, тоже, рассказывать было нечего. Мне ничего не оставалось, как сидеть, молча и слушать их разговоры. Когда они дружно хохотали, над очередной смешной историей, произошедшей с кем-либо, я только улыбалась. Полностью расслабится и быть собой, могла пока только с Диной Давыдовой. Даже с Димой, не о чем было говорить, и предпочитала слушать его.

После замечания Димы о моей дикости, я начала работать над собой: менять себя, стараясь быть общительней с другими людьми, иногда, совершая глупые ошибки — мне это давалось не просто. Я, про себя, переживала о своих ошибках, и новый день начинала заново, исправляя то, что можно исправить. Но ключевую ставку сделала на исполнении своих обязанностей, рассчитывая на то, что мой профессионализм, перекроет другие недостатки. Я подумала, что, если грамотно спланировать выполнение поручений, то успех обеспечен.

Очень быстро, я выработала свою тактику для достижения своих целей. Отправляясь в то или иное учреждение, где, возможно, могут быть трудности с получением, того что мне надо, еще находясь в пути, я обдумывала план действий. Когда я подходила к учреждению, уже знала, что и как буду говорить и делать, заранее перебрав в уме все варианты «да» и «нет». Заходила в учреждение всегда с улыбкой, мгновенно, располагая к себе. В следующий раз, меня уже встречали дружелюбно и доверительно, а я получала все, что требовалось.

Одновременно, я решила свою постоянную проблему возврата документов при назначении судебно-медицинской экспертизы. Эксперты, проверяя их, придирались к каждому слову в постановлении, или к нехватке каких-либо медицинских карт, часто отказывая принять их. Конечно, это была недоработка следователя, но мне от этого было не легче, и на экспертизу, приходилось ехать снова на следующий день. Сама экспертиза находилась на 15-Парковой улице, и ехать туда было далеко и неудобно, а еще и очередь не маленькую отстоять.

И вот, когда у меня, как обычно, отказались брать документы на экспертизу, придравшись к постановлению, я рискнула противиться:

- Давайте я сама исправлю. – Уверенно предложила я.

- Как ты исправишь? Не ты же следователь. – Удивилась эксперт. Это был шанс. Она заинтересовалась. Нельзя упускать.

- Я исправлю и распишусь: «исправленному верить». -  Не сдавалась я, стараясь говорить убедительно.

- Хорошо. Исправляй.

Опа! А разве так можно было? Я быстро все исправила, и в последующие разы, никаких проблем у меня с этим не было.

Неожиданно, я поняла, что мне стало нравиться общаться с людьми, особенно с теми, с кем приходилось встречаться по работе. Даже, те, кто ворчал: «вы – милиция карты берете, а не возвращаете», встречали меня с радостью и, в первую очередь обслуживали.

Как только, мне высказали, что мы, милиция не возвращаем карты, я, по приезду в отделение, спросила у следователей, есть ли у кого медицинские карты из больниц и поликлиник. Первый среагировал Розанцев. Он принес мне большую стопку карт, которую я разложила по номерам медицинских  учреждений. Следующая поездка была у меня в 36 больницу. Туда я привезла целый пакет карт со снимками. Архивариус обрадовалась, и охотно выдала нужную мне карту на потерпевшего по выданному мной постановлению.

Я, оптом возвращала, залежавшиеся у моих сотрудников, карты — в медучреждения, и меня там начали узнавать. Следователи, узнав, что я развожу карты, просто завалили меня ими, вытаскивая, из сейфов и со шкафов огромные стопки карт. Как только я привозила свежую экспертизу, следователь сразу отдавал мне карты, которые я изъяла не так давно. Очень быстро, я освободила кабинеты следователей от лишней макулатуры, и стала ВИП клиентом у архивариусов.

Ко всем организациям, в которые приходилось ездить часто, я подобрала подобные «ключики», которые открыли мне зеленый свет, респект и уважение. В моих поездках, тоже случались разные интересные случаи, и я рассказывала о них своим сослуживцам, шаг за шагом, вливаясь в коллектив.

***

Дима был профессиональным следователем. Он говорил, что настоящий следователь должен быть скрупулезным и дотошным. Мне нравилось присутствовать на допросах, которые он проводил и, молча, запоминала его тактику, которая приводила к раскрытию того или иного преступления. Со своими подопечными, он быстро находил общий язык, не применяя никакой силы и морального унижения к ним. Он считал, что применение силы, это не профессионально. Дима брал меня с собой на вызовы, где под его диктовку, я заполняла осмотры места происшествия, постепенно запоминая, как это делается. Это было гораздо интересней, чем добывать справки и другие документы для следователей, но я, с удовольствием, ездила и за ними, считая свою работу интересной еще потому, что любила побыть одна со своими мыслями, а в транспорте почитать книгу.

Но Дима часто пил. Он не пил один, поэтому, его всегда окружали друзья и знакомые. Одни считали Диму следователем, который всегда поможет; другая часть знакомых просто нашли в нем собутыльника. Его приглашали в рестораны, кафе и просто на природу замутить на шашлычок. Я, везде, была вместе с ним. Мне это все нравилось.

Это были 90-е года, когда все пили много и часто, а магазины и продуктовые палатки, были завалены всевозможными спиртными напитками. Выпивающих людей, я видела на улице, в метро, в электричках, подъездах… Создавалось впечатление, что людям без спиртного, жить просто не интересно.

***

В январе, или в феврале 1995 года, к нам в следствие, пришла следователь — Ольга Першина, которую привел Дима. Я сначала думала, что она одна из его женщин (слишком теплые и доверительные были у них отношения), но оказалось, что все было гораздо сложнее – они друзья. Я и Ольга сблизились. Она рассказала мне, что разведена и у нее есть сын. Так же, рассказала, как она познакомилась с Димой.

Ей очень хотелось работать в милиции, но по каким-то причинам у нее не получалось. Тогда она устроилась в отделение милиции уборщицей, затем ей повезло перевестись в машинистки. Ее приметил Дима, который работал там следователем. Он несколько раз просил ее напечатать обвинительные заключения. Увидев в ней рвение к работе, он предложил должность младшего следователя, а чуть позже, она поступила в среднюю школу милиции. Конечно же, он предлагал ей близкую связь, но она отказалась, о чем потом жалела, но от принципа своего не отступила. С тех пор они были друзья. Она знает всех его женщин, и, с ее слов, женщин у него много.

Конечно в дружбу мужчины с женщиной, которую мужчина хоть раз желал, я не верила, да и Дима, как-то проговорился мне, спьяну, что все равно хочет Ольгу. Но отношение Ольги к нему самому, больше напоминало, паразитическое использование мужика, в своих целях. Так как мы, втроем, работали в одном кабинете, не редко, приходилось наблюдать, как Дима бросал свою работу и начинал помогать Ольге по ее уголовным делам, когда она там что-то не понимала. Ее неграмотность в делах, была странной для следователя, который проработал больше года на этой должности.

Был случай, когда она, сидя за своим компьютером, работала по одному из своих дел, и попросила Диму помочь по какому-то вопросу. Сидевший напротив Дима, сам был занят, составляя обвинительное заключение. Он попросил ее подождать. Через минут пять, она напомнила о себе.

- Да подожди ты. У меня самого тут… — отдернул ее Дима, напряженно уставившись в монитор, но не договорил.

Ольга, в один миг, вскочила с места и, что-то ему выкрикнула. Лицо ее покраснело, а на глазах навернулись слезы. Дима подбежал к ней, нежно обнял, начал утешать и спросил ее, что там не получается. Наблюдая за ними, я подумала, что Дима со мной, никогда так не будет обращаться. Я у него уже есть, а она пока недоступна. Она будет для него всегда на первом месте. Но, мне почему-то казалось, что Ольга манипулирует им, пользуясь положением «фаворитки». Возможно, она пообещала ему, что может быть когда-то…, она с ним переспит. А еще, мне казалось, что Ольга, иногда, ревнует Диму ко мне. Однажды она призналась, что немножко завидует мне, но только немножко, потому что хорошо его знает и, поэтому, никогда не будет его любовницей.

С появлением в «Богородском» Ольги, мы начали тусоваться втроем, а некоторые сотрудники уголовного розыска, проложили тропу в наш кабинет. Хохотушка Ольга, мастерски используя свое обаяние, влюбила в себя большую часть мужского населения ОВД. Она была разведена и одна воспитывала сына, поэтому быстро нашла себе пару, в лице одного из оперативников, и наша компания пополнилась еще одним человеком. Каждую пятницу или в предпраздничный день, мы собирались вместе в кабинете (узнав, что мы там пьем, к нам присоединялись и другие сотрудники), и, за разговорами проводили время, а потом разъезжались кто куда, или просто по своим домам. Конечно, за весь досуг, устраиваемый нами, тратились мужчины. У меня и в мыслях не возникало платить за застолье, своими деньгами. Впрочем, это был мой принцип: моя зарплата только в семью. Тот же принцип был и у Ольги.

***

Весной 1995 года, Ирина Ивановна предложила мне сдать документы в среднюю школу милиции (МССШМ МВД), на заочное отделение и пойти туда учиться. Но когда мне объяснили, что отучившись там, я получу только среднее юридическое образование, дающее мне право работать на должности не выше дознавателя, что-то расхотелось. Мне захотелось высшее образование и стать следователем. Я заявила, что хочу поступить в МГУ, пусть даже не с первого раза. Но меня уговорили поступить в школу милиции, объясняя тем, что, потом, могу пойти учиться, куда хочу, а следователем можно работать и с таким образованием – Ольга, же работает. Поразмыслив, я решила не спорить и подала документы в эту школу, которая находилась недалеко от метро Черкизовская.

Дима, не теряя время даром, тоже провел со мной беседу, о том, что, обязательно, нужно учиться, чтобы стать профессионалом. Конечно, невозможно все запомнить, о чем там учат, но есть маленькое «но»:

- Например, я получил материал для возбуждения уголовного дела. И тут возникли сомнения, по какой статье его возбуждать. Я открываю уголовный кодекс, заранее зная, где искать нужные статьи, а не листать его с первой страницы: читаю, анализирую и принимаю правильное решение.

С этим я была полностью согласна. Но почему меня загоняют получать среднее образование, а не дают шанс за год подготовиться к институту? Неужели, они думают, что я слаба мозгами для большего? Ведь, если пойти учиться, куда хочешь, то и стимул, грызть гранит науки, будет сильнее.

***

Все же, что-то мне не хотелось там учиться, но обложившись томами Карамзина по истории Государства Российского, которые принес из дома Дима, я начала готовиться к вступительным экзаменам, в надежде, что эти знания, потом, помогут поступить в институт, если провалю эти. Иногда я зачитывалась тем, что там было написано, но, в основном, мало чего понимала, с тоской мечтая о более интересной книге, которую пришлось отложить, не успев начать.

Карамзин давался трудновато. Кое-что я понимала хорошо, но мне казалось, что в некоторых местах было как-то все сжато и не понятно, и, осилив, за лето, томов шесть, вплотную увлеклась историей моей страны, покупая и читая интересные исторические художественные и не художественные книги. Мне так легче было запомнить, и делать какие либо выводы по истории, заметив, что мнения историков разнятся в некоторых исторических фактах.

Тут я вспомнила и про Петра I. Прочитав несколько книг о нем, я узнала, что в детстве он был изгоем среди родственников, так как родился от другой жены своего отца. Сестра его, по отцу, Софья, не любила брата с детства. Жена Петра – Евдокия Федоровна, была недалекая умом и чрезмерно набожна, да и поженили их, не спрашивая самого Петра (а, разве это не было нормально, в те времена?). Читая о нем, невольно, начинаешь жалеть несчастного парня, у которого все так было плохо, кроме, созданных им потешных войск. Так я и думала, пока в руки мне не попала лекция Ключевского о Петре Великом и его реформах. Но, именно, в этой книге, я задумалась о том, что хваленые реформы Петра, больше похожи на угнетение русского народа, за который он принялся, сразу после того, как расправился со своей ненавистной семейкой, вернувшись из похода в Европу. Обложение всевозможными пошлинами: в том числе за рождение, за смерть и, даже… за мытье в собственной бане, не вызывали безмерную радость у людей. Принуждение к дешевому непосильному труду на новых, построенных иностранцами, фабриках, без повышения квалификации (хозяева фабрик – немцы, неохотно делились опытом изготовления выпускаемой продукции), было больше похоже на добровольно-принудительное рабство. Запрет ношения бороды, и нововведение париков, под которыми, в грязных, сальных волосах высшего общества, ползали вши, я вообще не понимала. Удивительно, что наличие вшей под париками, никого не смущало, а их хозяева, как будто забыли о чистоте собственного тела. И ведь эти реформы, до сих пор, вызывают восхищение у современных историков, которые восхваляют открытие «окна в Европу — Петром Великим».

Как так получилось, что православный, чистоплотный Российский царь, радикально изменился за какие-то полтора года, путешествуя по Европе, и вернувшись оттуда, жестоко расправился со своими близкими родственниками. Жену сразу упек в монастырь, а сам, вскоре женился на иностранке Марте Скавронской (Екатерине) – бывшей служанке и женщине легкого поведения? «Болезный» по историческим документам, соправитель брат Иван, вдруг, скоропостижно скончался. Сестру Софью, после подавления стрелецкого бунта с ее участием, тоже заточил в монастырь, а через несколько лет — ничего в душе царственной особы, не дрогнуло, казнить собственного сына Алексея. Тем временем, он так успел полюбить немцев, что не только создал им все блага в России, но и разрешил уничтожать рукописи с русской историей, переписывая ее по их усмотрению. Ведь именно эту переписанную историю мы изучаем несколько веков по настоящее время, и теперь не можем знать, всю правду детства Петра, которую для нас скрыли, выставляя его жертвой обстоятельств, оправдывающих его неадекватные поступки, противоречащие русским традициям. Как…? Как русский царь, позволил, так промыть себе мозги, путешествуя по Европе? Что там произошло? Все же заблуждался наш школьный учитель по истории — Сан Саныч, восхваляя подвиги Петра Великого.

Книги я читала в электричках, в метро, в наземном транспорте и дома перед сном. В основном исторические книги и фантастику. Пыталась читать современные романы, но как-то не увлеклась. Понравились детективы Дарьи Донцовой. Больше всего мне нравились там семейные эпизоды с участием собачек. Другими детективными книгами я не интересовалась.

***

По Государству Российскому мне достался легкий билет, который хорошо знала. Странно было то, что меня не вызывали сдавать экзамен, пока я не осталась одна в аудитории. На экзамене присутствовали методист (об этом я узнала позже), который и набирал себе группу того года и сам начальник школы – Василий Иванович (об этом я тоже узнала позже). Кто из них, принимал у нас экзамен, не помню, но как только из помещения вышел последний экзаменуемый, Василий Иванович сам подсел ко мне:

- Я тебе сразу поставлю четыре, не спрашивая… — начал он.

- Почему же не спрашивая? Я могу много чего рассказать. – Перебила я его.

- А что ты можешь рассказать? – удивился он.

- Ну, например… — я посмотрела на билет, и решила отвечать не на него, а поболтать о Николае II, и сходу начала рассказывать о его детстве.

Василий Иванович немного послушал меня, и отпустил, не сказав, сдала я экзамен или нет. Позже я узнала, что мне поставили четверку. Второй экзамен – изложение, я написала на три. С такими оценками поступить туда, шансов было мало. Как нам объяснили: все зависит от свободных мест. Я не переживала, и была уверена, что не поступлю, намереваясь хорошо подготовиться к следующему году в институт, и доказать всем, что я способна набольшее, чем они думают. Но Ольга, которая там, же училась, сообщила «радостную» новость, что меня приняли, и предложила съездить с ней в школу, помочь заполнять карточки.

В школе я познакомилась со своим методистом, который организовал нам эту работу. Кроме нас были еще две девушки. Ольга сказала мне, что знает всех преподавателей и начальника школы Василия Ивановича. Пока мы там работали, она непринужденно шутила и радостно здоровалась со всеми, кто бы к нам не зашел, включая начальника школы. Когда мы собрались уходить, Василий Иванович и методист, пригласили нас в выходной день на дачу к одному из них – посидеть и пообщаться. Ольга с легкостью согласилась, заливаясь веселым смехом.

- Ты что, собираешься к ним ехать? – спросила я, когда мы вышли из территории школы. Мне ее обещание за нас обеих не понравилось, тем более я однозначно не собиралась никуда ехать.

- Нет, конечно. – Ответила она.

- А зачем тогда пообещала?

- А просто так. Так надо.

***

В начале учебы, мою группу, неожиданно обрадовали тем, что к тому времени, как мы закончим учиться, школа получит статус высшего образовательного учреждения, а мы закончим ее с высшим образованием, и поэтому будем сразу учиться по высшей программе. Вот это меня заинтересовало. Первая сессия состояла из лекций и заданий для курсовых работ, которые надо было писать в тетрадях на 48 листах. Я спросила у Ольги, как она делала эти работы и где брала материал для них. Ольга откуда-то принесла мне чьи-то готовые курсовые и объяснила, что надо просто их переписать. На мое удивление, она ответила, что все так делают. Впрочем, а почему нет?

На некоторых лекциях, после двадцати минут от их начала, под монотонное бубнение некоторых лекторов, меня предательски клонило ко сну. До конца лекции, я только и делала, что боролась со сном, периодически отключаясь и просыпаясь. Но были лекции, на которых спать не хотелось. Их проводили настолько интересно и весело, например: криминалистика и уголовное право, где лекторы, рассказывали нам личные и своих сослуживцев истории, что время летело незаметно.

На этой же сессии, ко мне подошла Лена, одна и тех девушек, которые помогали заполнять карточки перед началом учебного года, и предложила провести выходные с методистом и начальником школы. Она рассказала, что уже была у них на даче, и они очень хорошо и весело провели там время. Я отказалась, не понимая, зачем мне там быть. Вдруг подошел методист и заявил, что меня приняли учиться только потому, что за меня замолвил слово мой протеже. Он, настойчиво, предложил провести выходные с ними, намекнув, что наша учеба, как бы хорошо мы не учились, зависит только от них – преподавателей. И вот тогда я поняла, чем они там занимаются и, что я, наверное, не смогу доучиться до конца — мне просто не дадут, если не соглашусь на их условия. Наличие моего протеже в школе, тоже озадачило. Подумав об этом, я так и не поняла, кто это такой, но мне это не понравилось.

Учиться там снова расхотелось. Я ждала провала на каком-либо экзамене, особо не интересуясь самой учебой. Но мне везло. Был экзамен по экономике, которую я не понимала вообще, и, бессовестно проспала все лекции. Поэтому, посмотрев на доставшийся билет, особо не расстроилась, что не знаю ответы. Я сидела и смотрела на экзаменатора, который принимал экзамен у одного парня. Поставив ему четверку, экзаменатор вызвал меня. Усевшись напротив него, глубоко вздохнув и выдохнув, я честно призналась, что не знаю билет, и ни на один вопрос не отвечу.

- Вообще ни на один вопрос не ответишь? – спросил он.

- Нет. – Ответила я тихо.

- Ну, что же, — согласился экзаменатор, — я поставлю тебе двойку. – Он открыл зачетную книжку, лежащую перед ним и, с ужасом, уставился на нее.

Я смотрела на него, не понимая, что он в ней такое увидел, когда открылась дверь, и в зал вошел парень, который сдал экзамен передо мной.

- Извините, пожалуйста, но это не моя зачетка. Здесь Теплова, а я Теплов.

Вмиг, я переключилась на однофамильца, с интересом разглядывая его. Человека с такой фамилией, я встретила впервые, не считая семьи биологического папаши моего сына. Экзаменатор обрел дар речи:

- Аааа, я ей еще и четверку поставил! – запричитал он. – Что же делать? Ну как я теперь ее сотру?

Отпустив Теплова, он обратился ко мне:

- Я не могу тебя просто так отпустить с четверкой. Ну, хоть на один вопрос ответь мне. Назови ценные бумаги, какие знаешь.

Я еще не успела отойти от навалившейся на меня удачи. В голове моей все перемешалось, и я, лихорадочно, начала думать, что это такое – ценные бумаги, и, почему-то в голову пришло только одно:

- Акции. – Выпалила я, и, напрягшись, начала быстро вспоминать, где я про них слышала.

- А почему ты так считаешь?

- Потому что, если их продать, то фирма может разориться. – Ответила я, вспомнив сериал «Возвращение в Эдем». Впрочем, там я и слышала про эти акции.

Экзаменатор в изумлении уставился на меня:

- Откуда ты это взяла?

- Из сериала «Возвращение в Эдем». – Честно призналась я.

Он взвыл, схватился за голову, и произнес:

- Иди.

Сдерживая улыбку, я быстро вышла за дверь. Там меня ждал однофамилец. Он спросил, откуда у меня такая фамилия? Я ответила ему. Он рассказал, что сам из такой-то губернии, где все Тепловы.

***

В 1996 году, Ольга закончила учебу и получила красный диплом.

Красный диплом?! Я была в недоумении. Она не отличалась особым умом на работе. Уголовные дела ей давали уже раскрытыми, оставалось только довести их до суда, собрав необходимые справки и напечатать обвинительное заключение, на основании материалов дела. Если у нее возникали трудности, то обращалась к Диме за помощью, а обращалась она к нему всегда. Он ей разъяснял и разжевывал, показывая статьи в УПК или УК. В целом, она была просто статистом. Но вдруг, красный диплом! Это же по всем предметам надо иметь только пять баллов!

Я спросила ее, как так получилось? Ольга похвасталась, что за красный диплом, она обещала провести вечер с Василием Ивановичем, потому что он в нее влюблен.

- И ты к нему поедешь?

- Я что, дура что ли? У меня была цель получить красный диплом. Я его получила.

Ольга оказалась хитрой. Я задумалась обо всей этой обстановке в школе, о намеках методиста, что учеба наша зависит, только от их милости. Две девчонки из моей группы приняли их условия. Ольга сумела обвести самого Василия Ивановича вокруг пальца, пользуясь его влюбленностью к ней, кормя его обещалками несколько лет, а потом просто опрокинула. Мне, со стороны методиста, поступали недвусмысленные намеки с приглашениями на дачу. Теперь она окончила школу, а я осталась. Меня кольнуло нехорошее предчувствие. Как глупо я поступила, поверив ей, списывая курсовые работы, вместо того чтобы делать самой и ни от кого не зависеть. Сколько я еще здесь продержусь? Ловко же она меня подставила.

***

Осенью, во время сессии, перед последней лекцией, меня пригласили ребята из моей группы в подсобное помещение, где они расположились, чтобы выпить шампанского. Я согласилась. Парни рассказали, что они могут вообще не ходить на лекции, так как строят дачу кое-кому, а сейчас красят стены в школе. За это они не ходят на лекции и не учатся: им и так ставят оценки в зачетки. Их откровение меня удивило. Я вспомнила, что ребята давно не появляются на лекциях. Вот оно что… парни строят дачи, а девушки…

От шампанского я осмелела и разговорилась.

- Вот вы дачи строите. Вам повезло. А нас заставляют…

Они слушали, раскрыв рты. Кто-то спросил: кто из наших девушек это делает? Я сказала. Вдруг меня осекли. Один из ребят шепнул, что мы слишком громко говорим, а за стеной кабинет преподавателей. Мы перешли на шепот. Лекция уже началась, но я не пошла на нее, а осталась с ребятами.

В январской сессии 1997 года, перед экзаменами, нам сообщили о том, что мы, то, что учили по уголовному праву, можем забыть. Экзамен будут принимать по новому уголовному кодексу Российской Федерации, вступивший в действие 1 января сего года. Знаем мы его или нет, никого не волнует. Вот так нас поставили перед фактом, не предупредив заранее, вместо того, чтобы перенести экзамен на следующую сессию.

Билет по уголовному праву достался мне не легкий. Но как мне показалось, на третий вопрос я могла хорошо ответить, и отвечать начала с него.

- Не правильно. – Остановила меня экзаменатор, полковник Стрюкова. Она начала мне объяснять, как мне показалось, тоже не правильно.

Я же знала. Я не первый раз сталкивалась с этим по работе. Мелькнула мысль, что она меня, проверяет: если соглашусь с тем, что она говорит, а это окажется не правильно, то не сдам экзамен. Я рискнула объяснить ей свою точку зрения и совершила глупость:

- Вы не правы… — опрометчиво начала я сидевшему передо мной полковнику в погонах. Реакция Стрюковой была неожиданной.

- ВОН ИЗ КАБИНЕТА! – закричала она, указывая мне пальцем на дверь. От неожиданности я вздрогнула и не сразу поняла что произошло. – ПОШЛА ВОН! – повторила она, и я, забрав зачетку, ушла.

В расстроенных чувствах заехала на работу. Там, некоторым следователям задала тот самый вопрос, и они ответили так же, как отвечала я. Подробности я рассказала Диме. Выслушав, он заметил, что моя ошибка была в том, что ни в коем случае нельзя говорить полковнику, что он не прав.

Экзамен по философии я провалила. Лекции по философии, я тоже проспала. Экзамен не сдала, ни я одна: этот предмет для многих был сложный. В день пересдачи, я и еще несколько парней, в кабинете экзаменатора обсудили дилемму, что первым появилось – яйцо или курица, и получили свои тройки.

Уголовное право пересдавала я одна. Парни из моей группы предупредили, что Стрюкова никаких подарков не берет: даже те, на которые мы собирали деньги на экзамены, она не взяла, и мне будет очень трудно.

Стрюкова отвела меня в пустую аудиторию. Там, со стола, я взяла билет, но ответить на вопросы билета не смогла. Я знала ответы, но почему-то не могла связать слова. От самой Стрюковой ощущался такой негатив ко мне, что и так было понятно — шанса у меня нет. Я запаниковала и стояла перед ней как в школе у доски возле учителя, когда все сразу забыла. Но кое-как собралась мыслями и начала отвечать, запинаясь и путаясь. Она, перебивала и задавала другие вопросы, заставив меня замолчать окончательно, затем заявила, что я не пересдала экзамен, но даст мне шанс сдать еще раз и назначила день — 7 марта, в последний день сессии.

7 марта я понадеялась, что в этот день у нее будет хорошее настроение. Она велела придти к полудню, и мне пришлось ждать, когда женская половина преподавателей получит подарки, затем пока они все посидят за праздничным столом, и только тогда, пребывая в веселом настроении, в группе двух женщин и молодого парня, Стрюкова отвела меня в свой кабинет. Там я не обнаружила билетов, однако она начала принимать у меня экзамен:

- Расскажи мне наизусть 33 статью УПК РФ.

Вот этого я совсем не ожидала:

- Извините, но как, же я расскажу наизусть эту статью?

- Ты пришла пересдавать экзамен и УПК должна знать наизусть. – Был ее невозмутимый ответ, а дальше я уже плохо помню. Самодовольно улыбаясь, Стрюкова «добивала» меня, откровенно красуясь перед своими коллегами, доведя до слез, пока, единственный парень, который там присутствовал, не вмешался:

- Ну, хватит над ней издеваться! – сказал он громко.

- Ты не сдала экзамен с третьего раза. Ты исключена из школы. – Заявила Стрюкова, и я вышла из кабинета.

Мне было скверно…, очень скверно. Я не понимала, зачем она устроила этот спектакль, да еще накануне женского праздника окончательно унизила в присутствии посторонних. Неужели, мои слова «вы не правы» так задели ее полковничье самолюбие, что все это время, она мне просто мстила? Больше всего было обидно, что именно по уголовному праву я не смогла сдать экзамен. Что угодно, но только не этот предмет, который был для меня важен.

Не теряя надежды, я направилась в кабинет начальника школы. Василий Иванович относился ко мне хорошо, и я намерилась использовать последний шанс, попросив его, уговорить Стрюкову, пересдать мне экзамен еще раз. Василий Иванович был на месте. Он улыбался мне, и я подумала, что это хороший знак. Я объяснила ему свою проблему. Слушая меня, Василий Иванович заметно заскучал, и, глядя в куда-то сторону, промолвил:

- Одной я сделал красный диплом…, и что за это получил? Другая тоже просит…

- Но мне не нужен красный диплом, — начала я догадываться, куда он клонит, — мне и синего достаточно.

- Синий…, красный…, какая разница? Все вы наобещаете, а потом кидаете. – Гнул свое он, продолжая смотреть в ту же сторону.

Я все поняла. Меня специально утопили на экзамене. Да еще так сделали, чтобы было как можно больнее, выбрав именно этот экзамен с женщиной экзаменатором. Я поняла, что ее попросили об этом, а ей и в радость лишний раз поглумиться над молоденькой девчонкой.

Я встала, попрощалась с Василием Ивановичем и вышла из его кабинета. Из глаз текли слезы. Навстречу мне, шел методист. Он, улыбаясь, спросил, сдала ли я экзамен – как будто еще не знал об этом. Я ответила, что нет и, зачем-то и попросила его помочь с экзаменом.

- А я здесь причем? Это она у тебя экзамен принимала. – Сказал он, широко, улыбаясь.

Да пошли они все лесом! Я ничего не стала ему говорить и ушла. У выхода из территории школы столкнулась с однокурсниками. Они пригласили меня отпраздновать окончание сессии. Я отказалась и сообщила, что меня исключили из школы. Они удивились, а я, выплеснув всю злобу на методиста и его друга, рассказала им обо всем, откровенно называя фамилии, и имена девушек, даже про Ольгу с ее красным дипломом. Ребята слушали и ужасались. Мне было безразлично, что теперь пойдут разговоры, и они дойдут до начальства школы. Я в эту школу возвращаться не собиралась.

Когда я приехала в свое ОВД, мне было морально плохо. Там уже поздравили всех наших сотрудниц. Я получила свой подарок и заявила, что исключена из школы, затем отпраздновала праздник с сотрудниками, напилась и успокоилась.

***

Диме подробности своего исключения из школы, говорить не стала, только сообщила, что не пересдала экзамен. Я была уверена, что он меня не поймет, ведь пришлось бы и про красный диплом Ольги рассказать. Он искренне верил, что диплом она получила своими мозгами. С Ольгой на эту тему, тоже не откровенничала, хотя она интересовалась. Отношение к ней изменилось, но я никак не подавала виду, что уже не доверяю ей, как раньше. Со своей стороны, она сделала грамотно, дерзко и умно, что вызывает восхищение. «Люби себя, чихай на всех и в жизни ждет тебя успех» — так учила меня Дина Давыдова. Я не была с ней полностью согласна, а теперь поняла, что так и надо жить — каждый должен быть только за себя. Люди давно изменились, одна я дурочка наивная, верила в дружбу и взаимопомощь среди людей. Сама виновата. Надо делать все самой, а не идти на поводу у новоявленных друзей, слепо в них веря.

Впрочем, даже, если бы я и старалась хорошо учиться, шансов все равно не было. Они бы так просто не отстали. Без сомнения, моим протеже перед начальством школы, чтобы меня взяли учиться, могла быть только Ольга. Поступив в эту школу, я, с ее подачи, стала тем самым громоотводом, который, если что — примет на себя все громовые удары, когда она получит свой красный диплом, кинув самого начальника школы. Было обидно, слов нет. Но я успокоила себя, подумав, что этот диплом пользы ей не принесет: диплом купить можно, а вот мозги — нет.

На следующий год, учиться в эту школу, поступила Дина Давыдова. Узнав об этом, я поговорила с ней и предупредила, что может ее там ожидать. Так же, я рассказала, как избежать изнасилования в кабинете, бросив, например, пепельницу в стекло окна, стремясь разбить его. Шум однозначно привлечет кого угодно: про этот способ рассказывал нам лектор по криминалистике в той же школе.

Не знаю, доучилась Дина, или нет, но как-то она вызвала меня поговорить, и рассказала, что в школе произошел скандал. Там была попытка изнасилования девушки преподавателем, а она разбила окно пепельницей.

***

Через несколько месяцев, у Димы оказалось уголовное дело на сына одного из преподавателей МССШМ МВД. Отец злодея стоял в нашем кабинете и просил Диму, сделать так, чтобы сына его не посадили. Он предлагал хорошо заплатить за это. К тому времени он уже сообщил, что преподает в этой школе. Я сидела напротив и заполняла карточки, когда услышала, как Дима произнес:

- Хотите спасти сына? Выполните мою просьбу.

- Все что угодно. – Обрадовался мужчина.

- Восстановите ее в школе. – Ошарашил, меня Дима, указав пальцем в мою сторону.

- Да запросто, — согласился повеселевший мужчина. — Как твоя фамилия? – обратился он ко мне.

Я назвала фамилию, злобно, стрельнув глазами в сторону Димы. Что он делает? Зачем он загоняет меня снова в это осиное гнездо?

На том, они и порешили. Обрадованный родитель, преступившего закон отпрыска, ушел, а на следующий день, он позвонил Диме и, отчаянно, чуть не плача, умолял его, что сделает все что угодно, но Тепловой помочь не может.

Вот как? Тут даже я удивилась. Ничего себе… от меня там шарахнулись как от змеи. Ничего не понимая, Дима передал мне слова преподавателя, и, растерянно, добавил, что меня обратно невозможно туда взять, потому что язык за зубами держать надо было. Меня это позабавило. Наконец-то Дима не будет больше приставать ко мне с этой школой, но рассказывать ему ничего не стала, да он и не спрашивал.

«Однако обидчивые они, какие… — язык не умею за зубами держать. А вот не надо было так настойчиво лезть ко мне, а найти другую девушку, более сговорчивую. За что боролись, на то и напоролись. – Подумала я, довольная собой».

***

Когда я еще училась в этой школе, мне передали уголовные дела (висяки), ушедшей в декретный отпуск нашего младшего следователя Вики. Висяки — это нераскрытые уголовные дела, и, как правило, глухие. Так как я была только помощником следователя, дела вела не от своего имени, но под чутким руководством следователей этих дел. За дела я взялась с особым интересом. Мне рассказывали, что любой висяк, даже самый глухой можно раскрыть, если было за что зацепиться. Конечно, мои дела были без всяких зацепок, и они не раскрывались, а скорее даже наоборот – некоторые закрывались.

Просматривая их, я открыла дело о разбойном нападении на мужчину. Его ударили сзади по голове, он потерял сознание и упал. Похищена была сумка с документами и деньгами. Мужчину увезли в больницу. Судя по давности преступления, он мог уже выписаться оттуда. Я поехала за его историей болезни. Действительно, мужчина выписался, и я отправилась в архив.

Архивариус выдала мне его историю болезни, и спросила, буду ли я брать другие его истории, когда он лежал ранее с эпилепсией. Удивившись, я забрала все его карты (с собой у меня всегда были пустые, с печатью, бланки постановлений об изъятии меддокументов — на всякий случай), и, вернувшись в ОВД, с интересом просмотрела их.

Мужчина страдает эпилепсией? В последний раз он тоже лежал с эпилепсией. Посоветовавшись со следователем этого уголовного дела, я назначила ему экспертизу, добавив вопросы, касающиеся его эпилепсии.

Однако мужчину нужно было допросить. Я позвонила ему домой. Ответила его жена и сообщила радостную новость, что сумку ее мужа вернули через пару дней. Там не только документы, но и все деньги были на месте. Я вызвала ее с мужем на допрос, велев принести эту сумку, упрекнув, что они не сообщили об этом сразу.

В кабинете, мужчина и его жена просили наказать преступников, которые ударили пенсионера по голове, испортили ему здоровье и украли сумку. Я напомнила им, что сумку вернули в целости и сохранности, но женщина настаивала, что раз его ударили, значит должны отвечать.

Только сам удар мужчина не почувствовал. С его слов, он шел домой, затем, неожиданно, отключился и очнулся в больнице.

Получив заключение эксперта, я прочла там, что мужчина страдает эпилепсией много лет, и его травма, вполне могла быть при ударе о землю во время падения из-за приступа.

Я открыла УПК РФ и нашла две статьи: прекращение уголовного дела ввиду отсутствия событий преступления и отсутствия состава преступления. С уголовным делом и УПК, я отправилась к начальнику следствия Здобнову Николаю, который был назначен нашим начальником, вместо ушедшей в декретный отпуск Ирины Ивановны. Я так ему и заявила, что собираюсь прекращать это дело, но не могу понять, по какой статье. Поразмыслив, мы пришли к решению, что прекращать надо за отсутствием событий преступления.

Прекращенное дело, прошло, все прокурорские проверки и было убрано в архив. Через несколько дней ко мне пришел мужчина, узнать, как продвигается расследование. Я его спросила:

- Вы знаете, что страдаете эпилепсией?

- Нет. – Искренне удивился он.

Я объяснила ему, что он страдает эпилепсией много лет, и это было не нападение на него, а приступ, напомнив, что все его вещи, сердобольные соседи ему вернули, и поэтому дело прекращено. Мужчина, в недоумении, ушел домой, но прибежала его жена. Она набросилась на меня с упреками, что мы не хотим искать преступников. Выслушав ее, я задала вопрос:

- Почему вы скрываете от мужа, что он страдает эпилепсией?

Она с ненавистью посмотрела меня, и выскочила из кабинета, хлопнув дверью, а я уехала в город по поручениям следователей, которые продолжала выполнять, не смотря на свои уголовные дела.

Вернувшись в отделение, была вызвана к Здобнову. Он посоветовал, что не надо было говорить мужчине, что дело в архиве. Он и его жена жаловались на меня, что я не расследую дело и обещали жаловаться в прокуратуру.

Ну, что ж, пусть жалуются.

___

Было еще одно дело, которое потрепало мне нервы. Семейная пара ездила в отпуск на машине. По дороге домой, ночью, они, где-то за МКАДом остановились покушать в кафе, расплатившись деньгами из кошелька. Тогда, собственно, они и видели в последний раз свой кошелек, в котором находилась, еще приличная сумма денег. Приехав домой, они обнаружили его пропажу. Конечно, возвращаться, и искать то кафе было лень, да и далеко. А еще, они сами понятия не имели, в котором из многочисленных кафе останавливались. Не долго, думая, они написали заявление в нашем отделении милиции, то есть по месту жительства, уверяя, что раз пропажу обнаружили дома, значит, и искать его должны наши милиционеры.

Как они меня достали, своим каждодневным посещением, интересуясь, нашли ли их деньги! Каждый раз, я отвечала им, что деньги их ищут. Само уголовное дело, я отработала от и до, закидав всевозможными отдельными поручениями уголовный розыск, и получив стандартные ответы. Ну, что оперативники могли сделать, если это кафе неизвестно где искать? Мое терпение лопнуло, когда они снова пришли ко мне, интересуясь, как продвигаются поиски кошелька. Я, как раз приехала в отделение, когда все сотрудники были на совещании у начальника ОВД. Я на совещания не ходила, поэтому, находилась в своем кабинете. И вот в этот момент, открылась дверь, и в кабинет зашли безутешные супруги, сходу, спросив про кошелек.

- Вы видите, что в отделении никого нет? – обратилась я к ним. Они оба кивнули. – Все ищут ваш кошелек. – Закончила я разговор. Как ни странно, но это подействовало: они ушли, и больше не приходили.

Я сказала им так, вспомнив случай, когда я только начинала работать в милиции. Это было в конце 1993 или в начале 1994 года. Однажды, в кабинет следователей зашел улыбающийся сотрудник из дежурной части. Это было утро — начало рабочего дня. Он, смеясь, рассказал, как только что послал одну тетку, которая достала всех своей шапочкой.

- У нее украли шапку. Теперь она ходит каждый день и спрашивает про свою шапочку. Ну…, просто достала нас всех. Я сейчас в дежурке один сижу. Вдруг смотрю – она идет и, сходу про свою шапку спрашивает. Я не выдержал и указал ей на пустую дежурную часть: — «Вы видите, что здесь никого нет? ВСЕ. ИЩУТ. ВАШУ. ШАПОЧКУ».

Через несколько лет, в одном сериале про милицию (кажется «Улицы разбитых фонарей»), я увидела экранизацию этого случая с шапочкой.

Да. Это было на самом деле, и именно, в ОВД «Богородском».

___

А вот другой случай, который произошел с сотрудниками нашего ОВД в 1994, или 1995 году. Его, то же я видела в каком-то сериале про милицию. Возможно, это был «Глухарь, или «Пятницкий».

Была зима. В дежурную часть поступил вызов, что на трамвайных путях обнаружен труп мужчины. Опергруппа в полном составе умчалась на место происшествия. Среди них был Михаил Паршин: он же и рассказал нам про это, когда они вернулись. Прибыв на место, они увидели такую картину: труп мужчины без головы лежал возле трамвайных путей, но на территории, прилегающей к ОВД «Сокольники», а голова его лежала между рельсами на территории ОВД «Богородское». Так получилось, что в том месте, несколько десятков метров трамвайных путей, находились между двумя территориями, причем к нам относились трамвайные пути, а Сокольники начинались сразу за рельсом — с их стороны. Наши оперативники начали соображать быстро: само тело находится в Сокольниках, но голова… Голова лежала на нашей территории, а в «Сокольниках» ребята ушлые, и они из-за этой головы нам свой материал пришлют. Не справедливо… Что делать-то? Вдруг один опер, возможно, это был Гена Попов, подошел к голове, поддел ее носком ботинка, и перекинул ее через рельс. Затем они позвонили в Дежурную часть и сообщили, что труп находится не на нашей территории, а в Сокольниках.

Далее

В начало