ЭПИЗОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ. МАКАРОВ Л.И. ЗАПИСКИ, 1940 — 2000-е

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЬ 1.

1940 — 1960. ДЕТСТВО, УЧЕБА, АКАДЕМ.

МОИ РОДНЫЕ.

1940 — 1960 ДЕТСТВО, УЧЕБА.

1960 — АКАДЕМ. ЖИЗНЬ НАША.

ЧАСТЬ 2 и далее.

ПОЕЗДКИ ПО СИБИРИ.

ЭКСПЕДИЦИИ ГЕОЛОГОВ — САЯНЫ, МАРАКАН, ДЕГАЛИ.

НАШИ ПОХОЖДЕНИЯ — ОБЬ, АЛТАЙ, ОХОТА и РЫБАЛКА.

ВСЯКИЕ РАЗНЫЕ ИСТОРИИ.

ПЕРЕСТРОЙКА СССР И ДАЛЕЕ.

МЫСЛИ ВСЯКИЕ МОИ.

??? ( РОССИЯ. 21-й ВЕК, НАЧАЛО.)

ЭПИЗОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ. Часть 1. 1940 — 2000-е.

Я написал (сумбурно и не совсем литературным языком) краткие записки о разных эпизодах моей жизни — картинки из воспоминаний детства и учебы, отрывки из дневников о работе и отдыхе, обыденной жизни и поездках на природу на охоту и рыбалку, об экспедициях с геологами по Западной Сибири и кое-что о другом. Это записки о моей жизни и поэтому в них мое личное восприятие событий. Но при этом я старался придерживаться «объективности» — писать то, что мне казалось, происходило реально и не придумывать свое. Ну, а что получилось — не мне судить.

После окончания МЭИ в 1960 г. я по собственному желанию был распределен на работу в Институт Математики СО АН СССР, г. Новосибирск, Академгородок. И никогда не жалел, что уехал из Подмосковья в Сибирь. Жизнь в Академ мне очень нравилась. Работа была интересной и разнообразной — разработка однородных вычислительных систем, систем проектирования в радиоэлектронике, систем анализа структур и прогноза свойств химических соединений, анализа генома человека, …

Население Городка (вначале почти одна молодежь) — интеллигентное и доброжелательное и в быту, и на работе, поэтому и жизнь наша была вполне комфортна. Вскоре, по приезде у нас образовалась (на всю жизнь) замечательная компания друзей — приятелей, в которой мы вместе и работали и отдыхали.

А вокруг роскошная природа — рощи, луга, сосновые боры, а рядом Обское море, лесистые острова и пляжи. И купанье, и загар, и рыбалка — и уха из судака, и судак в кляре. Вечерами везде вокруг на островах огни костров, но соседи спокойные, не навязчивые. Весной (все расцветает) и осенью (пора уж увядать) поездки на озера в Барабу на азартную утиную охоту. Зимой — мороз и солнце, много работаем, ходим к друзьям в гости и катаемся на лыжах. В общем — все здорово, как и хотелось! Ну, а если что и неудачно сложилось в жизни, то в этом я сам и виноват.

МОИ РОДНЫЕ.

Автор — Макаров Лев Иванович родился 22 июня 1937 г. в дер. Ново-Березово, Каверинского р-на, Рязанской обл. До 1954 г. учился в мужской школе №5 в г. Егорьевске Московской обл. С 1954 г. по 1960 г. учился в Московском Энергетическом Институте (МЭИ) на факультете Автоматики и Вычислительной Техники (АВТФ). С 1960 г. работал научным сотрудником (мнс, ктн, снс) в Институте Математики СО АН СССР (Отдел прикладных исследований) в Академгородке г. Новосибирска.

Моя мама Петрушина Людмила Ивановна (08-08-1909 — 24-02-2005), учительница, жила до 1994 г. в г. Егорьевске Московской области, а потом переехала к нам в Академгородок.

Ее родители Петрушины Иван Сергеевич (мастеровой) и Ираида Макеевна в Гражданскую войну, в голод переселились с 4-мя детьми из г. Коломны в с. Горы Озерского р-на. Оба умерли зимой 1942-43 г. в ВОВойну от воспаления легких.

Моя мама говорила, что среди наших предков были «молокане», которые считали, что «Библия — это духовное молоко человека» и ему для общения с Богом не нужны посредники — попы.

Мой отец Макаров Иван Степанович (1909 — 1993), агрохимик, в войну был в Дмитровском партизанском отряде Курской бригады. После войны он к нам не вернулся. Жил в Немчиновке Московской области.

Его отец Степан Иванович (1881 — 1914) погиб в 1-ю Мировую Войну, унтер-офицер, из крестьян, Георгиевский кавалер. Его мать Варвара Степановна (1885 г. р.) жила с 3-мя детьми в дер. Ново-Березово Каверинского (Сасовского) р-на Рязанской обл. В 30 г.г. ее хотели раскулачить, как вдову унтер-офицера, хотя хозяйства у нее не было, кроме огорода и избы с соломенной крышей.

Моя жена Широковская Нина Леонидовна (09-04-1941 — 25-03-2014) работала в ВЦ СОАН. Мои дочери — Светлана (10-11-1964) и Анастасия (02-11-1974). Светлана работает переводчиком в Институтах СОРАН, Анастасия после окончания НГУ работает палеонтологом в СНИИГИМС. Света вышла замуж за Корчагина А.И. — физика из ИЯФ, а Настя — за Мишенина А.И., работающего в малом бизнесе. У Насти две дочери — СветЛана (07-06-1999) и Маргарита (03-01-2002).

Оба зятя (оба Алексеи Ивановичи) мне сразу понравились — умные, дружелюбные и порядочные люди.

С возрастом я почуствовал желание общения с родными, которые живут в Москве, Коломне, Липецке, Воронеже (двоюродные братья, сестры, племяники), но возможности встретиться с ними уже нет.

ЭПИЗОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ. 1940 — 1960. ДЕТСТВО. УЧЕБА.

До войны.

Село Горы (Озерский р-н, Рязанской обл.), р. Ока. В гостях у бабы Раи и деда Вани (родители мамы).

Мы с мамой спускаемся к реке по заливным, зеленым лугам. Ярко светит солнце, вода прозрачная, желтые песчаные отмели уходят в темную глубину, по ним ползают ракушки, оставляя дорожки на дне, и в разные стороны от нас разбегаются стайки рыбок. Я радуюсь, плещусь и брызгаю на них водой.

Мы с мамой в сосновом бору около Гор. И вдруг в траве, на солнце засверкало что-то красивое, яркое, красное в белых пятнышках – чудо-гриб. Я подбежал, схватил и счастливый закричал маме. Она подошла, отобрала и выбросила – он плохой, а у меня слезы.

Село Ново-Березово (Сасовский р-н, Рязанской обл.), р. Цна. В гостях у бабы Вари (мамы отца). К вечеру с мамой идем домой через поле, навстречу яркому солнцу по теплому проселку. Впереди в тени огромных деревьев видны избы села. Жарко и тихо, все замерло. Мама ведет меня за руку, босиком и мне очень нравится смотреть на фонтанчики пыли, вылетающие у меня между пальцами ног.

Война (1941 — 1945г.) Егорьевск.

Идем с мамой в темноте по улице. Вдруг заревела сирена. В черном небе появились и шарят лучи прожекторов. Потом они сходятся и виден медленно уплывающий яркий крестик самолета. От ж\д станции слышен звук взрыва.

Ходим с ребятами по улицам — ищем монеты около магазинов, собираем махорку из «бычков» (остатков) от самокруток (цигарок) для парней постарше, чтобы нас не обижали. Попробовал курить – сильно не понравилось, долго кашляешь и отплевываешься, но вид зато, как у парней. Через дыру в заборе армейского склада таскаем куски жмыха (подсолнечник, конопля, хлопок) и лопаем до отвала – охрана отворачивается, увидев нас.

Живем голодно – еда по карточкам и летом подножный корм. Утром потемну занимаю очередь в магазин (номер пишут на ладошке) за хлебом, но достается не всегда. Однажды у мамы украли карточки на месяц, и мы с ней ели только кусочки хлеба, которые приносили для нас ее ученики в школу. Мама меняла вещи на крупу и картошку, и мы съедали и ее, а потом и очистки. Иногда маме приходилось ездить в Рязанскую область менять одежду на продукты. Эти поездки были опасны – одного парня с нашего двора сбросили с поезда и он остался без ноги.

Весной в закоулках нашего большого двора пацаны (пацан = подссан) искали вылезающие кусты крапивы и каждый охранял свои, вплоть до драки. Из крапивы варили вкусные щи. В округе съедали всю траву и особенно щавель. Потом во дворе женщины делали грядки и сажали морковь, свеклу, огурцы и все это мы тоже охраняли от соседских ребят. Мужиков во дворе было всего трое на 12 семей – двое работали «по броне» механиками на текстильной фабрике, а один — в прокуратуре. Картошку сажали за городом, в 5 км от дома, на выделенных участках по 1 сотке на человека. Осенью по ордерам ездили в лес за дровами для печки.

Я варил дома обеды в чугунке – картошку, лапшу, каши. Мама перед уходом в школу все подготавливала – дрова, еду, разжигала печку, ставила чугунок, будила меня, и я следил за огнем и едой. Однажды сильно, до волдырей, ошпарил руку – вытащил чугунок с кипятком, запнулся и упал рукой прямо в него – боль была жуткая и долгая.

Бывали и праздники — вкуса.

В Новый Год в маминой школе нарядили елку и веселили детей. Меня она поразила – красивая, лесной дух и вся в конфетках и пряниках на ниточках. Я сразу сумел залезть под елку и пока меня не обнаружили, успел слопать несколько штук украшений. Потом пришлось краснеть, но вкус запомнился надолго.

Выступал однажды в госпитале перед лежачими, забинтованными ранеными в большом зале бывшего Дома Культуры. Меня нарядили в костюмчик испанского пионера, хотя мне было лет 5, и я читал какой-то стишок тихим голоском и очень стеснялся, а потом, когда захлопали, убежал. В награду нас — артистов накормили котлетами, и с тех пор я их не пробовал лет 10, наверное.

Как-то осенью маму отправили в колхоз на уборку урожая, и она меня взяла с собой – не с кем было оставить. Пришли мы на громадное, черное вспаханное поле кормовой свеклы — турнепса. Бригадир объявил, что ни брать, ни есть турнепс нельзя – это подсудное дело. И все принялись собирать его в мешки, а я уселся в траву на краю поля. Через некоторое время подошла ко мне мама, вынула откуда-то эту свеклу, обтерла о траву, очистила ножиком, дала мне и велела спуститься в овражек, чтоб не видно было. Когда я откусил кусок белой, крепкой, сочной мякоти, то просто обомлел от такой вкуснотищи. И все сгрыз и все не верил, что так повезло. А вечером после работы был еще пир — нас накормили в столовой вкусной овсяной кашей, заправленной молоком и подслащенной, под названием «жуй-плюй» — в ней было столько шелухи, что около каждой нашей мятой алюминиевой тарелки осталось по целой горке ее. Но все равно это для меня был праздник.

К концу войны у нас появились пленные немцы. Они жили около вокзала в лагере, обнесенным колючей проволокой, и работали на погрузке, разгрузке вагонов, рытье траншей и т.д. У прохожих они выпрашивали хлеб, и тетки, хоть их и бранили, но иногда куски хлеба им кидали, и охрана их не отгоняла. Детей запугивали беглыми пленными, которые прячутся по лесам и вместе с волками.

День Победы – 9 мая 1945 год. Утром я пошел на площадь, а там народ, шум – безногий инвалид на тележке едет, размахивает руками и орет «Победа!…б…, Мы им дали п…, б…!» Вокруг весь народ тоже орет и пляшет. И я побежал домой – сказать маме о Победе.

В войну в городе было много инвалидов – кто на костылях, кто без рук, кто без ног на самодельных тележках с колесиками из подшипников. Они побирались — просили милостыню «Христа ради» около магазинов, на рынках, на улицах. Играли на гармошках, пели надрывно жалостливые песни об убитых и раненых на войне, о судьбе – злодейке, о горе вдов с детьми, о тяготах жизни женщин в тылу – в общем, про войну и народ. А после войны они все куда-то пропали – народ говорил, что их всех собрали и вывезли в какие-то лагеря.

После войны (1945 — 1953 г.) Егорьевск. Школа.

В Егорьевск («за 101 км») выселяли всякую мелкую шпану из Москвы, чтобы она портила жизнь нам, а не населению столицы Родины. Ну а нам жизнь уже было не испортить. Город рабочий (жителей тысяч 50) — меланжевый комбинат, текстильная и обувная фабрики, станкостроительный и асбестовый заводы. Основное производство еще царское (купца Хлудова), текстильщики жили в районе «Казармы», а рабочие – в другом районе «Фубры»: в каждом по несколько 3-4 – этажных домов и каждая семья имела комнату. В каждом районе приблатненные ребята кучковались и вели себя по-хозяйски, а потому и город, и места отдыха (ГорПарк и ГорСад) были ими поделены между собой, и при всяких конфликтах возникали стычки. Потом одни из них попадали в тюрьму, а другие поступали в милицию. Но остальные ребята эту шпану старались обходить стороной и потому она к ним всерьез не приставала.

Я в войну ходил до морозов босиком, и вот мне мама купила ботинки, я гордый отправился в них гулять и вдруг рядом с домом ко мне подходит парень, говорит «разувайся» и отнимает их у меня – полдня я ревел. В другой раз мы с пацанами пошли в кино (а я в новой шапке) и в толпе около кассы вдруг с меня сзади срывают шапку – я оборачиваюсь, вокруг парни с участием спрашивают «А что случилось? Шапку стащили? А мы ничего и не видели».

Жизнь наша ребячья проходила во дворе. Дом наш был купеческий, двухэтажный, кирпичный, с большой деревянной верандой над лестницей на второй этаж, в центре города на улице Советской. После Революции власть заселила его по-комнатно. Двор был довольно большой, по сторонам стояли два больших старых сарая, разделенных на клетушки для каждой семьи. В углу двора находились деревянная уборная на два отделения («М» и «Ж») и большая помойка. Зимой в уборную и обратно мчались бегом по обледенелой дорожке (и дай бог, чтобы там было свободно). А помойка к концу зимы превращалась в ледяную гору из отбросов. А с наступлением тепла по двору расходилась вонь от растаявшего «добра», пока его не вычерпывал и не вывозил «золотарь» с бочкой и длинным черпаком. Около помойки парни охотились с духовой мелкашкой на ворон на суп. Посреди двора была большая площадка, где стояли столбы для сушки белья, да и нам хватало места для игр, по краям у сараев – скамьи.

Во дворе — наши игры (догонялки, козел, ножички, футбол узлом тряпок, вышибала мячиком с площадки, городки, и др.). Бабьи (вдовьи) игры в выходные, праздники советские — под водочку и гармошку песни и пляски в штанах и с морковкой в ширинке; церковные праздники тихие — куличи, яйца. Мужиков-то во дворе всего трое (на время войны остались механики на фабриках) и ребятни штук 10, а женщин — штук 20 всяких возрастов.

Иногда, когда собирались устроить большие игры — футбол, волейбол, купание на пруду и др. из ближайших домов собиралась ребятня и бывало, несмотря на ругань дворовых бабок, начиналась общая крикливая разборка конфликтов, но до драк обычно дело не доходило.

Мой дворовый друг (кореш) Костя (на год младше) — неутомимый затейник и озорник, ну а мне его приходится сдерживать, так как сам по себе я — ленивый малый, да еще и сын учительницы. Запомнились кое-какие его подвиги (на спор): прыгал с крыши дома в сугроб; подставил ступню под колесо автобуса и все лето хромал с синими пальцами; проехал на велике голый мимо милиции; по просьбе дворовых теток пытался утопить и удавить чужого кота, который воровал у них цыплят, но кот удрал, оставив Косте исцарапанную спину в награду; они вместе с отцом накормили своего петуха хлебом с водкой, и весь двор веселился, глядя как тот гоняет других петухов — своих обидчиков.

А вот вспомнился и мой такой «дурацкий» случай. На один из редких праздников к нам в гости собрались мамины подруги. Они у нас соорудили суп — лапшу и отправились в магазин за кагором, а меня оставили доваривать суп на керосинке. Суп сварился, и я его понес на стол. Но запнулся и почти весь вылил на дорожку. Я остолбенел и в шоке, ничего не понимая, соскреб ложкой с дорожки и пола все, что смог, обратно в кастрюлю. И тут пришли гости. Мама начала разливать суп и остановилась на 2-й тарелке. «Это что такое. В нашем супе волосы не росли. Ну, рассказывай» По мере рассказа о том, как я хотел незаметно накормить гостей супом по своему новому рецепту, я их рассмешил (да и кагор помог) и они решили, что я должен теперь на каждый праздник готовить свой фирменный «Левин Супчик» и только для себя.

Деликатесы — сыр, колбасу, сливочное масло и т.д. — я впервые попробовал после денежной реформы и отмены карточек в 1947 г. В магазине рядом с ржавой селедкой появился открытый бочонок с красной икрой, который на следующий день уже не появился. Аромат и вкус сыра и особенно вареной колбасы раздразнили меня до слюней, а вот непривычный «жирный» вкус масла надолго отбил у меня желание есть жирное. И молоко еще многие годы вызывало у меня расстройство желудка. В это же время появились и дешевые конфеты — сахарные подушечки с повидлом — «Дунькина радость». Сахара в продаже почти не было, и из этих конфет гнали самогон. Вечерами дворовый люд собирался на лавочках у сараев и бодро обсуждал все, что произошло, и кто кого видел днем. И при этом ругани и мата было немного.

А вот у б. Вари в Ново — Березово я не слышал матерных слов ни от кого, ни от маленьких, ни от взрослых. А парни даже в драке друг друга звали детскими именами — Васек, Ваня, Толик — и не пинали ногами. Вот такие были нравы. У б. Вари я бывал в гостях летом до 6-го класса. Помнится гурьба ребятни, купанья на р. Цне, рыбалки на прутик с волосяной леской на пескарей, игры с беготней и даже ночное с лошадями до утра у костра. У бабушки все хозяйство было — только огород и я копался и полол там.

В 30-е годы ее хотели раскулачить, как вдову унтер-офицера (погиб в 1МВ, в 1914 г.). Она меня баловала необычными блинами — пшенными и молодой картошкой (и все это с ее огорода), но было видно, что деревня живет беднее города. Недалеко жила семья единоличника — муж в лагере, жена с 3-мя детьми, все грязные, босиком, в рванье, изба — развалюха. Соседи их подкармливали. Баба Варя с дочерью и внучкой тоже жили впроголодь. Однажды я видел у них на столе роскошное, горячее блюдо — макароны с тушенкой и с обалденным ароматом. За столом сидели 2 инструктора Райкома, которых назначили к нам на постой и под водочку уплетали это чудо, а я сидел в углу на табуретке и давился слюной. Бабушка отправила своих внуков к соседке, а меня оставила — вдруг угостят. Фиг вам — они равнодушно жевали свое блюдо и поглядывали на меня — и что он тут делает?

В 50-е годы работать к нам на фабрики из окрестных деревень приходила совсем другая молодежь — развязная, пьющая и агрессивная. Теперь после танцев в парках по улице гуляли допоздна кучки парней и девиц, пели песни, частушки и визжали. Основное население у нас было женское — храброе и крикливое. Оно и усмиряло гуляк, ругая всех подряд и их, и власти, и жизнь такую. Хотя это было небезопасно. За ругательные разговоры о «советских помещиках» одного из наших мужиков посадили в тюрьму (кто-то донес) и выпустили только после смерти Сталина в марте 1953 г. Его смерть была для нас неожиданной и все были растеряны и считали, что теперь на нас нападут, и будет опять война, а вождя у нас нет, и будет нам плохо. В большой толпе на площади многие женщины плакали.

Летом 53г к нам «за 101 км» прибыла шпана по амнистии, начались у них свои разборки и наши вечерние гуляния закончились. По радио чуть ли не каждый день сообщали о пойманных в Москве шпионах и врагах народа. А в школе все, кто этого хотел, всерьез занялись учебой — надо было готовиться к экзаменам в ВУЗы.

Основная масса учеников оканчивала школу раньше и переходила в ПТУ получить специальность и начать работать. Моя мужская школа N5 высокой дисциплиной не отличалась, но и никаких серьезных конфликтов в ней не было. Хоть и училась в ней мало воспитанная ребятня, но она воспитана была законами улицы и своих суровых родителей, и знала чем грозит их нарушение, так что в школе вела себя прилично, кроме мелких пакостей учителям.

Еще в детстве мама приучила меня к чтению, и поэтому я, где бы ни жил, ходил в библиотеки. Сначала читал приключения, фантастику; потом классику нашу и зарубежную, увлекся научно — популярной и современной литературой, читал толстую и тонкую периодику; а затем мне стали интересны история (древняя и России), философия, космология, происхождение и эволюция жизни, разума и социума. Конечно, во время учебы и работы в ИМ я постоянно читал нужные книги и статьи по своей специальности. Обычный режим работы библиотек везде таков — чтиво страниц 400 (2 — 3 книги) выдавали мне на 1 месяц. Обычно дома мне удавалось читать пару — тройку часов перед сном, так что я прочел немало книг за свою жизнь.

Детство часто сильно влияет на жизнь человека и в мелочах, и по существу. Атмосфера семейной жизни, общение с дворовой и уличной компанией, обстановка в школе и даже несерьезные события во многом влияют на характер и поведение, а значит и на судьбу человека. Это я знаю и по своему детству. Иногда, когда к нам во двор из ближайших домов собиралась ребятня, бывало, несмотря на ругань дворовых бабок, начиналась общая крикливая разборка конфликтов. Оттуда у меня осталась «дурацкая» привычка начинать фразы словом «нет» — «Нет, дай я скажу.., Нет я.., Нет…», чтобы пробиться через хор всех криков. Поэтому потом в жизни, в разговоре — споре каждый думал, что я сразу отрицаю то, что он говорит, и поэтому не хотел меня слышать, а я просто хотел, чтобы мне дали сказать свое мнение.

Старшие учили детей житейской мудрости — «В чужой монастырь со своим уставом не лезь!», «В драку, не зная причины, не лезь!» и т.д.

В нашей с мамой семье и в семьях близких родственников был принят похожий стиль общения — люди были жизнерадостные и добрые, честные и работящие, с чужими сдержанные, но приветливые. Я не помню семейных скандалов, хотя мелкие конфликты бывали обычно из-за пьяных выходок моих дядей. В отношениях в семье всегда были веселые насмешки и приколы над другими, но и самоирония тоже. Все жили дружно. Праздники отмечали шумно с гостями — за столом ели, пили, закусывали, чем бог послал, плясали и пели русские и казачьи песни. Это все, и все былое живет во мне — и в генах и в характере.

УЧЕБА В МЭИ (1954 — 1960 г.)

Московский Энергетический Институт. Факультет

Автоматики и Вычислительной Техники.

Учеба — лекции, лаборатории, курсовые проекты, практика. Спецкурсы — авторегулирование и управление, телеметрия, следящие системы. На военной кафедре нас готовили к службе ЗОС (Земное Обеспечение Самолетовождения) для работы на РЛС (Радиолокационных Станциях) аэродромов. Военную практику проходили на аэродроме (ночные дежурства) в Белоруссии.

Осенью 1956 г. — из нашей группы уехал на родину, в ВНР, студент — венгр помогать своему народу, а среди нас выбирали двоих для обучения в ГДР по обмену студентами, но я отказался (мама отговорила).

Работал на Кафедре Автоматики и Телемеханики под руководством Пастернака Е.Б. (сын опального поэта, а потому и был он без степени). Завкафедрой проф. Гольдфарб Л.С. предлагал мне поступить в аспирантуру, но в 1959 г. он скончался. Защитил диплом я по теме «Двухканальный автоматический оптимизатор» для следящих систем.

Стипендия у нас была хорошая (до 430 руб.\мес.), а на 1, 2- м курсе я получал даже повышенную, но мне не хватало на одежду, и мама купила мне брюки и красивую куртку (зарплата у нее была 900 р\м).

Домой к матери я ездил почти каждые выходные.

Жили мы в общежитии большого (на несколько тысяч студентов) Студгородка, недалеко от МЭИ. На территории городка было все для жизни и развлечений его населения — две столовых, Дом Культуры с кинозалом, спортплощадки, библиотека и поблизости стадион и кинотеатр.

Так что жизнь наша протекала в основном в институте на занятиях и в общаге, как и принято у всех студентов. С утра подъем — умылся, оделся, пожевал, если что есть поесть, и рысцой на лекции. Вернувшись из института, заходим в столовку, съедаем быстро «комплексный обед» и сытые идем домой. И вечером еда тоже простая — булка с кефиром и иногда булка с сарделькой. Ну а дали стипендию — праздник — в обед берем пиво, салатец, щи «Суточные», свиную отбивную в яйце, и «вкушаем»!

А вечерами в общежитии (комната на четверых) общий треп обо всем — о жизни, о нашей неизвестной истории, о нравах, о девушках, о будущем и многом другом; преферанс до полуночи, анекдоты, взаимные хохмы, частые дни рождения, кино, телевизор, танцы.

Все 6 лет я знакомился с Москвой около МЭИ, ж\д вокзалов и метро, в Центре и внутри Садового и Бульварного колец. Побывал, и не раз, в театрах, музеях и на выставках.

Ходили в турпоходы и на слеты в Подмосковье и в походы «дикарями» — южный берег Крыма от Алушты до Симеиза пешком по пляжам (июль 1958 г.) и на лыжах по Карпатам до горы Говерлы (февраль 1959 г.). Ходил полгода в секцию плавания, получил 3-й разряд по брассу на 100м, но к следующим соревнованиям меня не допустили из-за высокого давления крови и я перешел общую физгруппу.

На старших курсах в МЭИ создали из студентов — «добровольцев» группы Народных Дружинников для наведения порядка на улицах. Мы вечерами во главе с работником РК ВЛКСМ ходили по ближним улицам и воспитывали развязных подростков и крикливо одетых «стиляг», а некоторых отводили в отдел милиции. Так мы помогали очень трудной работе внутренних органов нашего государства.

1956-06,07 Практика в Киеве.

Летом 1956 г. мы проходили практику по точной механике сначала в Москве на Часовом заводе, а затем в Киеве по электромеханике. Киев просто очаровал — красивый, уютный, чистый и теплый южный город с душистым парным воздухом, быстрый Днепр — пляжи и кудрявая зелень по берегам. Потом он мне снился. Но надписи в городе по-украински, разговор на улице по-русски, а юмор одесский. В Киев мы приехали и поселились, а стипендию нам не переводили целых две недели. Сложилась голодная ситуация — мы ее неделю выдерживали, а затем занялись добычей средств для приличной жизни, ну хотя бы чтобы выпить — закусить, и не бояться УК. Из классных преферансистов сделали группу пляжных «кидал» из трех игроков и на пляже низкого левого берега устроились завлекать желающих «расписать пульку по 1 коп. за вист». Наши симпатичные девушки нам активно в этом помогали. От желающих отбоя не было и добычи нам хватало на сутки — двое не дать похудеть нашей небольшой компании.

1957-07,08,09 Целина.

Все летние каникулы 1957 г. иногородние студенты (не москвичи) МЭИ работали на уборке урожая зерновых на Целине. Нас отправили туда, чтобы мы не болтались по Москве во время Всемирного Фестиваля Молодежи и СТУДЕНТОВ. Въезд в Москву был закрыт, и в магазинах было ВСЕ!!! Везли нас целую неделю в товарных вагонах через Новосибирск на Алтай в совхоз «Поспелихинский». Поселили в большом амбаре сначала на матрацах на полу, а потом поставили раскладушки. Работали мы там (до пота ручьями) и на току, и на погрузке — разгрузке, а я даже ночью копнильщиком на комбайне с марлевой повязкой на лице, чтобы пыль не забила легкие. Вернулись мы в родную общагу 4 октября в день запуска 1-го спутника, заработав по 200р.

1958-07 Пожар в нашем доме в Егорьевске.

Мы с мамой жили в комнате в старом купеческом, кирпичном доме с деревянной верандой и лестницей со двора на 2-й этаж. И летом 1958 г. ночью случился пожар. На веранде как всегда спала вся дворовая ребетня. Раздались крики и все разбежались по квартирам. Я закрыл дверь, поднял маму и мы стали увязывать наши пожитки в узлы и выбрасывать их из окна на улицу. А в доме горел уже чердак. Я связал простыни и спустил маму на них из окна на улицу прямо в толпу внизу. Узлы перетащили во двор под навес и тут появились пожарные. Но воды у них не было и все стали искать краны с водой. Когда нашли, то пламя уже охватило крышу и они не захотели лезть туда. Наши парни сами поднялись по лестницам сколько смогли и поливали чердак. К утру сгорели веранда, крыша и выгорели квартиры, где хозяева убежали, не закрыв двери. Причиной всего этого был вспыхнувший самогонный аппарат у жильцов 1-го этажа. Нас всех на время долгого ремонта переселили в общежитие, а я поехал с друзьями в Крым.

1958-08. Пешком по Южному берегу Крыма.

Еще зимой в общаге мы, четверо студентов АВТФ МЭИ, решили летом посетить все хваленые места Крыма — погреться там на солнышке, позагорать, накупаться в самом синем Черном море и на воле отмякнуть душой. А план был очень прост — пройти пешком по всем пляжам от Алушты до Симеиза. Но простота не доводит до добра — этот путь стал бегом с препятствиями.

И вот мы вышли из Алушты с рюкзаками и в плавках и шли прямо по берегу моря, по песчаным и галечным пляжам, обходя прижимы скал верхом по тропкам. А на верху попадали в села крымских татар, в которых царили древние строгие нравы. При появлении нашей голой компании из дворов выходили пожилые женщины все в черных одеждах и грозили нам пальцами, и бормотали что-то нам непонятное, но мы понимали и быстро — быстро уносили ноги.

Воды в Крыму мало, поэтому мы старались ночевать в кустах у ручьев около селений. И вот однажды мы улеглись, без сил, около старого колодца спать прямо на земле. Пробуждение было кошмарным — ночь, в глаза слепят фонари, люди с вилами и палками хватают нас и куда-то тащат — оказалось в сельсовет, а там местные «друзья пограничников» отобрали документы и устроили допрос. Нам долго пришлось доказывать, что мы не шпионы, а просто студенты. Тогда нас послали куда подальше, а мы подались в те же кусты, но подальше. Это пошло нам на пользу — мы теперь ночевали около погранзастав и ни одна их собака нас не трогала.

Ближе к Ялте пошли сплошь санаторные, огороженные пляжи, но мы их легко преодолевали. И вдруг 2-х метровый бетонный забор, а в кустах пенсионер с биноклем — молчит и улыбается. Но нам все нипочем! Взяли штурмом бетонку и остолбенели. Перед нами был дамский пляж. Под разноцветными зонтиками, рядом с нами сидели, лежали, играли в карты, загорали и купались в море десятки ослепительно красивых женщин и девушек. У нас перехватило дыхание — мы были просто в шоке. Но тут из тенечка, из кустов раздалось хриплое хихиканье — там разлеглись красные распаренные матроны в огромных шляпах — и они нам посоветовали быстрее бежать отсюда с закрытыми глазами, пока нас не соблазнили эти азартные амазонки. Перескочив забор, мы спугнули из кустов еще одного любителя «клубнички».

На входе в Ялту милиция заставила нас надеть приличные штаны — треники. По дороге до Симеиза (и там тоже) мы объедались всеми роскошными крымскими фруктами — персиками, грушами, виноградом, сливами и всего не перечислишь, запивая их густым, домашним вином и заедая таблетками от расстройства кишечника — такова правда жизни! За Симеизом около скалы Дива мы обнаружили просторный грот — пещеру и поселились там на целую неделю. Весь грот исписан именами обитателей, начиная с прошлого века. Вот здесь-то мы без соседей наконец-то отмякли душой — лазили по скалам, наплавались, нанырялись, грелись на скалах и прыгали с них, а вся пещера полна фруктами и вином. Но как только кошельки наши опустели, пришлось нам убираться из этого рая через Севастополь в прохладную и пасмурную Москву.

1959-02. По Карпатам на лыжах.

В зимние каникулы 1959 г. наша турист — компания (около 10 студентов) из общаги АВТФ МЭИ решила посмотреть на Карпаты с самой высокой из их вершин — Говерлы. Вскоре мы оказались во Львове, в чистом красивом городе и где из каждой мясной лавки доносились до наших голодных носов обворожительные запахи копченостей. Ночь мы провели в вокзале Ивано-Франковска, а утром пришли местные жители и сразу же определили в нас чужаков. «Ага, москали явились. Нечего вам тут делать!». Мы были в шоке и молчали.

Потом добрались, доехали до начала лесной тропы к Говерле и пошли в горы пешком по лужам через темный мокрый хвойный лес. Ночевали в палатках в тумане на промокшей полянке.

Утром вышли из леса наверх и повеселели — под солнцем сияют снежные полонины, мягкие холмы с кудрявой порослью, крутые заросшие бока оврагов и впереди она — матово белая гладкая Говерла. К обеду у ее подножия нашли овчарню с загоном, дощатым сараем для пастухов и кострищем на земляном полу. Пообедали, заставив новичков продуть макароны, чтоб они «не слиплись», обсудили планы и погоду (тихо, солнце,-5) и решили завтра идти вверх, на «штурм». Расстелили палатку и всю ночь, на ней дрожа, ворочались от холода и дыма костра.

Еще потемну перекусили и двинулись по гриве к вершине. Идти легко — снега мало, уклон невелик. Затем крутизна возросла, появился наст, и наши лыжные ботинки начали скользить. И тут наш «вождь» предложил идти вверх, пробивая носками ботинок ступеньки в насте, а чтобы страховать каждого — надо всем связаться одной веревкой (25м). Так и сделали, и начали карабкаться дальше.

(И все это — лыжные ботинки и одна связка на всех при подъеме на снежную гору — показывает нашу «полную безголовость и надежду на авось», что характерно для т.н. «пионерских подвигов».)

На вершину мы все-таки забрались — гора довольно пологая. Там была пирамидка из собранных вокруг камней и в ней большая железная банка с записками. Мы тоже оставили свою — «Студенты АВТФ МЭИ были здесь в феврале 1959 г.» Обратный путь вниз, уже в тумане был быстрее и опаснее. Мы сразу поняли, что при спуске по ступенькам вниз в связке все скользят и мешают соседям, поэтому развязались и начали аккуратно сползать вниз, цепляясь за ступеньки и ногами, и руками. А когда ступеньки кончились, то все, не удержавшись, заскользили в рассыпную по склону кто на чем — на спине, на животе, кувырком — мимо обрыва сбоку (до него 70м) и воткнулись в кусты (Слава Богу!). В избушки у костра мы отметили покорение Говерлы и счастливый исход с нее.

Утром отправились обратно. На боковом рыхлом снежном склоне я сам попал в очень неприятное положение. Я шел последним в группе, на рюкзаке вертикально привязана запасная лыжа, руки вдеты в петли лыжных палок. Палка со стороны склона вдруг провалилась в снег, я стал падать на спину и подставил сзади вторую палку, упал спиной на обе палки — лежу на спине головой вниз, ноги с лыжами воткнутые в снег вверху, руки связанные палками подо мной, лыжа-запаска сзади воткнулась в снег. Ну — полная беспомощность! Ребята уже ушли в подлесок, они конечно вернутся — но когда? Я долго шевелился, как мог и вдруг все-таки сдернул ботинок с лыжи и развалил всю эту западню и вылез из нее мокрый и обессиленный.

Мы возвращались вдоль старой польской границы и люди, встречая нас, всегда здоровались и приглашали отдохнуть. Переночевали мы у приветливой бабули в избе, украшенной как весенняя поляна яркими цветами, вышивками, салфетками, ковриками и чистотой.

В 1960 г. я был распределен в составе группы окончивших МЭИ в г. Новосибирск, Академгородок, Институт математики СОАН СССР (ИМ), Отделение прикладных исследований. Обычно иногородних выпускников АВТФ направляли на работу в ведомственные оборонные НИИ в Подмосковье. У меня никогда не было желания работать там, где главное — это погоны и приказы без обсуждений, даже если за это и много платят. Поэтому работать в ИМ СО АН СССР я тут же согласился.

Нашу группу отправили в СОАН в мае 1960 г., провезли через Новосибирск, еще км. 30 по лесу и высадили перед единственным зданием (общагой) на широкой просеке в бору, через которую видно было «море», покрытое белым, сверкающим льдом.

Но на просеке только закладывались фундаменты зданий и наши рабочие места тоже еще не были готовы. Поэтому половину привезенных сотрудников вскоре отправили обратно в Москву «на стажировку». Там мы тоже никому не нужны были и в конце ноября вернулись в «тайгу».

АКАДЕМГОРОДОК. ЖИЗНЬ НАША. РАБОТА.

Здесь приведены сумбурные и краткие отрывки воспоминаний о некоторых сторонах нашей жизни в Академгородке СОАН СССР.

Нашу группу «молодых спецов», окончивших МЭИ, отправили работать в СОАН в мае 1960 г, провезли через Новосибирск, еще км 30 по лесу и высадили перед единственным зданием (общагой) на широкой просеке в бору, через которую видно было «море», покрытое белым, матовым льдом. Над просекой вдоль всей ее длины висела туча комаров и жадно гудела. По бокам этого проспекта закладывались фундаменты зданий. Поселили нас в общагу, и мы по просеке пошли на море. А там красота — громадный пустой чистый пляж, накат и гребни волн, простор на десятки км, лесистые острова, купол неба и жаркое солнце напротив. Все это было мне по душе и очень понравилось, да и ребята симпатичные были. Потом осмотрели стройку и не нашли себе столовой (только для стройбата), и наши рабочие места тоже еще не были готовы. Поэтому половину привезенных сотрудников вскоре отправили обратно в Москву «на стажировку». Там мы тоже никому не нужны были и в конце ноября вернулись в «тайгу».

А здесь друзья освоили новое развлечение — охоту и тут же привлекли меня. Купил я ружье и накануне выходного дня мы на автобусе и поезде добрались до охот угодий. Утром мы загоном пошли вдоль оврагов и на меня вдруг выскочил заяц — я стрельнул и попал! Это был мой первый выстрел и первая добыча. Следующей удачи мне пришлось ждать долго. Однако теперь я почувствовал себя настоящим сибиряком и вскоре испытал это чувство. В первую же пробежку в -30 без шапки в столовку у меня повисли как сливы, красные отмороженные уши и нос, и навсегда остались нежными.

В Академ шла стройка — много домов, институтов, но сотрудников было мало — теоретики жили и работали дома, а остальные где-то ждали постройки лабораторий. Нам обещали в нашем Институте Математики (ИМ) весной поставить ЭВМ М-20 и мы готовились к этому и к ее модернизации.

Во время жизни в Академгородке наша дружная кампания сотрудников разных институтов осваивала все его окрестности и ближние, и дальние.

Отдыхали в отпусках на Обском море, плавали на лодках по его островам и берегам — ловили рыбу, собирали грибы и ягоды, жарились на солнце и купались. Иногда там устраивали даже школы — семинары для приезжих молодых специалистов по тематике однородных вычислительных систем. Ездили на лодках по Оби — вниз до Колпашева и вверх до Усть-Чарыша. Весной и осенью выезжали на утиную охоту на озера Барабы и там же на болотах собирали клюкву и бруснику. Бывали и не раз на Алтае. Ходили без маршрутов — от Усть-Улагана до р. Чулышман и через него, по р. Кыга и ближним горкам, ездили по Чуйскому тракту и вдоль по р. Катунь до Усть-Коксы и до конца дороги.

Несколько раз отдыхали на Черном море «дикарями» с палатками, жили на пляжах около Нового Афона, в Абхазии (Гантиади), на «Горе» в Михайловке, на турбазе в Аше.

С 1962 г. я познакомился с геологами из ИГиГ и до 1982 г. побывал с ними в экспедициях как разнорабочий — сопровождающий в маршрутах и носильщик их камней. Ходили пешком и на лошадях по Восточному Саяну, были около приисков Маракана, сплавлялись по Дегали, притоку Н.Тунгуски.

В свободное время зимой освоили на лыжах окрестности Академгродка, проложили лыжни, обкатали овраги и осмотрели ближние охотугодья. Зимой по выходным играли в футбол, и наша команда ИМ стала в 1962 г. чемпионом СО АН СССР по зимнему футболу.

Летом мы жили на море — «и все вокруг мое» — километры пляжа, по краю бор, острова доступные на весельных лодках, а потом и на моторных — Тайвань, Хреновые, Метео — и дальние Боровские, куда вначале ПрофКом ИМ вывозил большие компании на машинах. Название Тайвань ближнему острову дали первые жители Академа по имени острова — «свободной территории Китая» — там мы были от всего свободны. Но это название не понравилось власти, и РК ВЛКСМ напрасно пытался заменить его на глупое, детское и смешное имя «остров Тань и Вань».

Весной и осенью мы с нашей компанией охотников ездили за утками на озера и болота в степи Барабы.

Весенние лужицы, болотца, озерки в камыше, луга и перелески на зорьке и днем на ярком солнце — все осталось у меня в душе и даже иногда снилось. Распускается зелень — скрученные клейкие листики на кустах и березках, вылезают из земли белые острые ростки травы в лужицах растаявшего снега, и все вокруг зеленеет и сверкает. А над водой и в чистом небе летают во всех направлениях стаи всяких птиц — утки, кулики, гуси, журавли … и кричат, крякают, свистят, курлычут, гогочут и … А иногда на фоне темноты наступающей ночи проплывает и кликает вереница розовых от заката лебедей. И все это приводит мысли и чувства в радостное и детски счастливое состояние.

Летом плавали мы по морю и ловили сначала удочками чебаков и окуньков, а потом уже на поставки — судаков от 0,5 до 3 кг весом и крупных лещей. Так мы осваивали природу нашей Сибири.

Небольшое население Академа жило в общежитиях и быстро все перезнакомились — праздники и дни рождения случались часто и часто начинали отмечать их в одной компании, а заканчивали в другой.

Атмосфера Академгородка — молодежь 25 — 30 лет — образованная, азартная и озорная, но не агрессивная и вообще очень симпатичная и дружелюбная. И в этой атмосфере вскоре у нас сложилась (на всю жизнь) замечательная компания друзей — приятелей: мы — Макаров Лев и Нина, Скоробогатовы Вова и Ира, и Вера, Мерекины Юра и Клава, Серебряковы Вася и Галя, Жаровы Валера и Алла, Череповы Женя и Лена, Малиновские Валера и Ира, Свободин Женя и уехавшие потом из Сибири Воронины Вова и Наташа (в Кисловодск) и Любомудровы Вова и Люда (в Москву). Скоробогатовы уехали в Израиль в 1997 г. Мы вместе и работали и отдыхали.

Жить в городке мне очень нравилось — жители спокойные и доброжелательные (и сотрудники, и соседи). Институты, магазины и всякие разные службы в шаговой доступности. А вокруг роскошная природа — рощи, луга, березы, сосны, заросли кустов, и травы с цветами и тропинки в этих «джунглях», а рядом сосновые боры, березовые рощи, овраги и луга, и Обь, и Море Обское, и пляжи, и лесистые острова, и острова… И купанье, и загар, и рыбалка — и уха из судака, и судак в кляре. Вечерами везде вокруг на островах огни костров, но соседи спокойные, не навязчивые. Весной (все расцветает) и осенью (пора уж увядать всему) поездки на озера в Барабу на азартную утиную охоту.

Зимой — мороз и солнце, много работаем, ходим к друзьям в гости и катаемся на лыжах.

В городке мы жили в комфортной человеческой атмосфере и занимались интересной работой в окружении нетронутой природы. Криминальных событий у нас не было и мы спокойно и безопасно могли гулять и веселиться на улицах и лесных тропинках в любое время суток.

В общем — все здорово, как и хотелось! Весело было жить!! Эх, где мои 25 лет?!

Для Академгородка до 1964 г. было обеспечено «Московское снабжение» и поэтому к нам со всех ближних районов съезжался народ за дефицитными продуктами — мясом, колбасой, сыром и … Тогда власти решили ввести систему «столов заказов»: каждый житель Академ был приписан к своему «столу». Доктора наук и парт-хоз-актив заказывали себе набор продуктов и его привозили прямо им домой. Остальные — всякие там «доценты с кандидатами» — приходили в «стол» и получали там пакеты с частично вырезанными кусками мяса на костях. Очередь ожидающих оживлялась при появлении 3-х упитанных раздатчиц, которые занимали за прилавком столько же места, сколько 5 — 7 жаждущих.

Вскоре построили и вечно полупустую «докторскую» поликлинику, а наша обычная — была заполнена очередями. Медицина «для всех» всегда вызывала нарекания населения — везде долгие очереди и к врачам (участковым и специалистам), и для лечения в больнице, да и отношение к пациентам равнодушное. Один такой хирург, когда я попал в больницу с острой болью в ноге, целые сутки (дыша перегаром) лечил меня от остеохондроза, пока я не убедил его, что у меня тромб в икре, но он (тромб) уже прирос и потом сильно подпортил мое здоровье.

Много времени занимало в магазинах стояние в очередях за «дефицитом» (продуктами, промтоварами и т. п., которых не хватало на всех). Из продажи пропадали то лампочки, то сигареты, то садовый инвентарь, то кой-какие стройматериалы, то еще что ни будь.

Овощи в продаже были низкого качества (даже с гнилью), поэтому многие (и наша семья тоже) растили себе картошку на арендованных совхозных полях — сажали, пололи, окучивали, выкапывали и т.д., а транспортом нас обеспечивал наш институт ИМ. Шефская помощь СОАН соседним совхозам, видимо, мало помогала им в производстве качественных продуктов, хотя институты каждую осень вывозили своих сотрудников на поля для помощи в уборке урожая картошки, свеклы и т. п. В эти дни сельские труженики с удовольствием отдыхали — их трактора почему-то сразу ломались. Ну, а осенью СОАН посылала в овощехранилища своих мнс-ов и служащих перебирать овощи и выбрасывать гниль. Со временем власти разрешили людям иметь сады, участки под которые распределял Профком, и все овощи на зиму стали выращивать там, в своем натуральном хозяйстве.

Летом вечерами или в выходные (в непогоду) ходили на садово — огородные работы. А в выходные ездили на острова. И в саду, и на островах — не жизнь, а благодать. На островах — простор, свобода, беззаботность — все делаешь по своему желанию в любую погоду. В дождь или в шторм (это редко) в палатке под навесом сидим с друзьями слегка под хмельком и играем в картишки или вспоминаем дни веселые наши.

Ну, а когда в природе лепота, то вокруг и на море, и на суше — все для нас: загорай на травке, купайся и барахтайся в воде, лови малька, ставь поставки, вываживай судака для ухи и жарехи, гуляй по пляжам, по перелескам, собирай грибы, ягоды и любуйся всем, что вокруг — просторы, море вблизи и вдали, пригорки, березки, кусты, травища, бабочки, кузнечики, стрекозы … ну и комары, пауты, мошка и т. п.

А в саду наоборот — сплошные и приятные заботы. Весной приходишь — там из теплой земли вылезают острые ростки всякой зелени, скрипят полы и пахнет сыростью в домике — все требует новой хозяйской работы и она начинается — строим теплицы из жердей, копаем грядки, сажаем везде рассаду и цветы, пробуем полив, ставим пугала, похожие на хозяев и т. д. Летом прополка, полив и отдых с ночевкой — а с утра лучшей закуски, чем зелень и огурчик — помидорчик с грядки не бывает. А потом сбор урожая и заготовка солений — варений. И этим занималась вся моя семья — готовили «подножный корм» и витамины на долгую сибирскую зиму.

Так что в саду я стал и строителем домика и теплиц, агрономом и пропольщиком сорняков и др. Для вывоза урожая из сада до дома (5 км) у меня был любимый транспорт — дорожный велосипед.

До появления садов всю округу городка я объезжал на велосипеде за грибами и весной (сморчки), и летом (белые), и осенью (грузди, опята).

Бытовое обслуживание в городке, как и везде, мало заботилось о проблемах населения — работники, вызванные для ремонта оборудования в квартирах и в доме, приходили не скоро и часто с похмелья, делали халтурно и требовали «на бутылку за свой тяжкий труд» — бутылка водки это «жидкая валюта». Поэтому все мы быстро начали осваивать нужные специальности — сантехник, столяр, злектрик, слесарь, радио и телемастер и др. А при постройке эллинга для лодки надо было уметь класть кирпич, бетонировать, штукатурить, крыть крышу, выкопать погреб и обустроить его, построить причал для лодки. И на лодке надо разбирать, ремонтировать и собирать мотор, латать дыры в корпусе и оборудовать ее как нужно — иметь багор, флаг-отмашку, бортовые и топовые огни, все спас-средства, огнетушитель и … (и почти все это в магазинах не продавалось — делали сами). На своей лодке я «служил» и капитаном, и мотористом. Для поездок на охоту на озера Барабы и на протоки Оби я сделал разборную, секционную, дюралевую лодку на двоих, длиной 4 м. и весом 15 кг. Она побывала во многих поездках моих и моих друзей за дичью. Так что побывал я и научным сотрудником, и домработником, и капитаном-мотористом, и сельхозником, и охотником, рыболовом, грибником и читателем, и …

Зимой по выходным всей компанией катались на лыжах и по сосновому бору, и по оврагам или ходили на лодочную базу в эллинги с печками — катались и «плавали» в снегу, грелись «портвешком» и у живого огня. Иногда решались съездить и на охоту на р. Иню и окрестные сопки, иногда ходили по замерзшему морю до о. Тайвань и даже пытались половить рыбку на мормышку, но обычно безуспешно.

Вечерами ходили в гости к друзьям по праздникам, на дни рождения или просто так поиграть в преферанс и поболтать. Гуляли весело с песнями, танцами-плясками и иногда с нечаянным битьем хрусталя. В это время пришли в народ бардовские песни и рОковая музыка. Пели песни Есенина, Окуджавы, Кима, Высоцкого, Городницкого, Кукина и народные, лирические тоже, танцевали под всякую музыку — и танго, и фокстрот, и под «Битлз», и плясали рок-н-рол, и буги-вуги. Мой личный рекорд — 40 минут непрерывного рока.

Теплый сезон начинался на Первомай. На демонстрацию ходили, пока хотели ходить дети. Дочь Настя до 7 лет любила маршировать с седыми ветеранами впереди колонны ИМ под знаменами и бравурные марши оркестра военного училища во главе с молоденьким усатым дирижером. Колонна уходила от ИМ, шла на Морской проспект и мимо Дома Ученых до поворота. С трибуны ДУ нас приветствовали академики — «Слава Советской Математике!» Из колонны хором отвечали: «Да здравствуют советские полугруппы — самые свободные в мире! Ура!» На трибуне улыбались и хлопали. Потом наша компания, прихватив красный флаг, шла на Солдатский пляж и гуляла там до вечера — море еще под ажурным льдом и даже часть пляжа, но у нас футбол похожий на свалку и все остальное такое же. Тут же на костре жарится все, что принесли, потом пьется и закусывается и все продолжается пока есть силы.

Весна у нас начиналась с первого сухого теплого дня, когда все капитаны отправлялись на лодочную базу готовить свои плавсредства к летним походам. Надо разобрать, почистить и смазать моторы, собрать их и отладить. А потом пройти техосмотр. И вот мы уже мчимся на Тайвань, чтобы проверить все на ходу.

Летом все ездили по морю на моторных лодках на острова по выходным и в отпуск — купаться, загорать, рыбачить, собирать грибы и ягоды.

Весной 1982 г. на лодочной базе СОАН мы построили эллинги (3х6х3 м.) для хранения лодок и стали ездить по морю с большим комфортом. Однако сил физических стало меньше, а соблазна лениво — садовой жизни все больше. А потому в 1987 г. наш эллинг был продан, а сад куплен, и мы на лето теперь погружались во всякие «садисткие» заботы. Но лодку я не забросил, и ездили рыбачить с дочкой Настей и с собакой на Боровые острова дольно часто.

У нас дома в семье любили, особенно дети, всякую живность и за все время в доме были две собаки (спаниелька Рада и боксерка Деля), три кошки, два попугая и аквариум с рыбками. В первый же раз, когда я решил вывести Раду на охоту осенью, и мы вышли с ней из перелеска к убранному полю, она увидела полевую мышь, погналась за ней, а потом и за другими, и я ничем не смог ее отвлечь. Она решила, что за этим мы сюда и пришли. И эта была ее последняя «охота» — больше я ее не брал.

Открытие летнего лодочного сезона наша компания отмечала на Тайване, а начиная с 22 июня 1964 г. мы совместили это с днем моего рождения. На всех лодках привозили человек 15 — 20 с водкой и вином, закусками и зеленью, мясом и сыром … И до утренней зари, у костра «гудели» — пили и пели, прыгали через костер, купались и бродили по кустам, мирно валялись на травке под звездами или спорили о нашей, советской жизни… Песни пели туристские, походные, бардовские, лирику и всякие другие. Иногда ловили рыбку.

С 60-х годов Академ стал считаться «ярким достижением Соцстроя» и к нам стали привозить для его показа всяких руководителей — Хрущева, Де Голля (!), членов ЦК, СовМина и т. д.

Но наша либеральная молодежь приглашала в свой клуб «Под Интегралом» известных и непризнанных властью — поэта А.Галича, историка Л.Гумилева, бардов, артистов и других. В Академ можно было довольно свободно (но все-таки осторожно) обсуждать проблемы жизни в стране и в мире и высказывать свое мнение. Всем понравилась фраза команды КВН нашего НГУ, обращенная к власти в финале конкурса команд — «Партия, дай порулить!». Часто в Доме Ученых бывали спектакли разных театров, выставки и концерты. Был построен университет НГУ и Физмат Школа, в городке работало более 20 академических институтов. В Доме Ученых часто проходили разные конференции Всесоюзные и Международные тоже. В 70-е годы была создана самофинансированная организация «Факел» для внедрения результатов науки в производство, но ее быстро закрыли, чтобы она не «разлагала социализм».

В ИМ я прошел обычную академическую карьеру — лаборант (зарплата 98р), младший научный сотрудник (МНС) (135р), старший СНС (200р), и.о.завлаб. В нашей близкой компании я ни у кого не замечал особого стремления достичь высоких административных должностей.

Я никогда не жалел, что уехал жить и работать в Сибирь, в Новосибирск, в СО АН СССР из Подмосковья. Там я должен был после окончания МЭИ работать в каком-нибудь ведомственном НИИ по оборонной тематике. А это связано с воинской дисциплиной, с жёсткими сроками и требованиями выполнения конкретных работ, задаваемыми вышестоящими чинами. И жизнь мне в этом «человейнике» не нравилась — поездки утром и вечером в транспорте, набитом людьми, суета и интриги на работе и везде очереди при всеобщем дефиците.

ИНСТИТУТ МАТЕМАТИКИ СО РАН СССР

В 1960 г. я был распределен в составе группы окончивших МЭИ в г. Новосибирск, Академгородок, Институт математики СО АН СССР (ИМ), Отделение прикладных исследований. Обычно иногородних выпускников АВТФ направляли на работу в ведомственные оборонные НИИ в Подмосковье. У меня никогда не было желания работать там, где главное — это погоны и приказ, даже если за это много платят. Поэтому работать в ИМ СО АН СССР я тут же согласился.

Моя работа с 1960-03-01 и до 202.-..-.. в Институте математики СО АН СССР (директора: академики Соболев С.Л., Лаврентьев М.М., Ершов Ю.Л., Гончаров С.С.) — лаборант, младший научный сотрудник, защита диссертации по вычислительным средам, кандидат технических наук (1970 г, специальность – техническая кибернетика), старший научный сотрудник Лаборатории автоматизации обработки структурной информации — обычная служебная история научного сотрудника АН.

Основной состав нашей лаборатории работал в ней почти с самого ее создания — завлаб Скоробогатов В. А., снс Макаров Л. И., снс Добрынин А. А., снс Веснин А. Ю. (стал член-корр. РАН), снс Константинова Е. В., Кулиш Г. Н., Леоненко Ю. П., Гурко В. Ф., Тимохина И. С. и др. Сотрудники работали дружно — ни разу не было никаких конфликтов.

Лаборатория занималась применением методов решения экстремальных задач на графах при исследовании однородных вычислительных систем и сред, для повышения надежности сложных устройств, для создания систем автоматизированного проектирования радиоэлектронной аппаратуры, разработкой систем структурного анализа и классификации молекулярных графов для исследования зависимости «структура — свойства» химических соединений, анализа структуры генома человека и т.д.

Наша работа в лаборатории ИМ СО АН была интересна и разнообразна, и мы сами заключали хоздоговоры с другими НИИ. Отношения на работе с сотрудниками и вообще с жителями Академгородка были дружелюбными и на работу мы ходили с удовольствием — там были друзья.

Результаты исследований были опубликованы и использованы при выполнении хоздоговорных работ с различными ведомственными НИИ в СССР. Над интересными и хоздоговорными темами мы иногда работали даже и дома, вечерами и до утра.

Я довольно часто ездил в командировки на конференции и в разные НИИ по совместным хоздоговорным работам в разные города Союза — Ленинград, Москву, Минск, Кишинев, Каунас, Волгоград, Таганрог и т.д. При поездках в Москву, если была возможность, я брал с собой детей чтобы навестить бабушку Люду в Егорьевске. И мне вся эта жизнь нравилась!!!

Сотрудники лаборатории выбрали меня на общественную работу в жилищную комиссию Профкома (ПК) ИМ, которая распределяла жилье (квартиры, комнаты, общежития), поступавшее в ИМ из Президиума СОАН, среди нуждающихся сотрудников согласно списку очередников. Жилья в СОАН строилось много, но очередь почти не уменьшалась — штаты институтов росли за счет выпускников НГУ. Вначале строились 4-5 этажные панельные дома — «хрущевки» с малометражными 1, 2, 3 — комнатными квартирами (30, 45, 60 — кв. м.), затем появились 9 — этажки. О «хрущевках» ходила шутка — «Для этих квартир умельцы создали ночные горшки ручками внутрь».

Очередь на жилье устанавливалась с учетом параметров: жилая площадь меньше 9 кв.м. на одного члена семьи; стаж работы в ИМ; результаты работы; наличие разных льгот и т.д. Похожие параметры учитывали в ПК и при распределении в ИМ других благ — садовых участков, автомашин, холодильников и т. п. Все эти параметры для разных конкретных людей имели разные ценности, поэтому и порядок в очереди, и само распределение не могли удовлетворить всех, что вызывало недовольство, подозрения и обвинения ПК. Этой нервной и неблагодарной работой мне пришлось заниматься целых 17 лет — а значит люди мне все-таки доверяли.

И все было бы хорошо, но вот семейная жизнь у меня сложилась не так, как я предполагал и какой она могла бы быть. Знакомство моей матери с моей женой прошло неудачно — они не понравились друг другу и эта глупая неприязнь протянулась через всю жизнь — «вечная» неприязнь невестки и свекрови. Эти отношения привели к тому, что моя мама долго жила одна и не переезжала к нам.

За всю свою жизнь я намеренно никого не обидел ни в мыслях, ни словом, ни делом. И я никогда не думал, что вот такие отношения могут быть в моей семье.

Моя главная ошибка — вступил в брак с женщиной, с которой мне не удалось создать счастливую семью (а я хотел) и вовремя его не прекратил.

Моя главная вина перед мамой и семьей — мое бездействие в разрешении семейных конфликтов, я по нерешительности и инертности не смог обеспечить жизнь моей матери (в старости до ее 85 лет) со мной в семье. Пришлось выбирать — мать или дети (в счастливых семьях так не бывает).

Со временем встречи в нашей дружной компании стали реже — заботы о детях и тем более о внуках стали отдалять нас. Ну а потом пришла пора, и прощаться с друзьями — нас осталось совсем мало: «Кого уж нет, а те далече». «Не говори с тоской — их нет, а с благодарностию — были».

С возрастом я почувствовал потребность в общении с родными, которые живут в Москве, Коломне, Липецке (двоюродные братья, сестры, племянники), но возможности встретиться с ними уже нет.

В 80-е годы новый Генсек КПСС Горбачев М. С. неожиданно для всех объявил Перестройку всей Жизни в СССР. И началась она как всегда с «борьбы с пьянством и алкоголизмом» — сначала ввели расписание продажи водки и вина, а затем стали с усердием вырубать виноградники. У магазинов собирались очереди «жаждущих» и с открытия продажи начиналось «столпотворение» и даже мелкие стычки.

Сначала никто не понял, что означают эти красивые цели Перестройки, что это такое — Ускорение, Гласность, Многопартийность и т. д., но потом все осознали, что власть начала «раскручивать гайки» и вскоре инициатива народа вырвалась на волю — в анархию.

И жизнь наша изменилась! Размеренная, определяемая привычными законами социализма, с заранее известной и простой перспективой для каждого, Жизнь эпохи «застоя и застолий» закончилась. Конечно, раньше многие были недовольны тем, что всей жизнью «рулит Партия», за открытую критику властей — они тебя могут и наказать, а народ живет трудно и не верит в улучшение — не хватает многих прод- и промтоваров и жилья (а обещаний было много, вплоть до «Коммунизма в 1980 г.»), с капстранами — «холодная война» и т. д.

А теперь впереди замаячила неизвестность. Так что будем «жить в эпоху Перемен».

Куда нас поведут наши реформаторы и куда заведут — вот в чем вопрос? То ли в «Обновленный Социализм», то ли в тоже «Обновленный Капитализм», а верней всего, в «Куда получится».

Как потом оказалось, наши власти тоже не понимали, как проводить реформы и к чему это приведет. Хотя замыслы, как всегда, были великие: реформировать экономику, ввести товарно-денежные отношения, прекратить гонку вооружений, дать демократию обществу, а народу права и свободы.

Академгородок в начале этого смутного времени Перестройки оставался довольно долго уютным, тихим и спокойным местом. Но потом у нас стали появляться карманники, квартирные воры и другая мелкая заезжая шпана, начались квартирные кражи и большинство квартир обзавелись железными дверями, а подъезды — дверями и домофонами.

Передать все свои мысли и чувства от этой новой СМУТЫ на РУСИ я сейчас, наверное, не смогу — такое ощущение, что захватившие власть могли, если бы «хотели, сделать как лучше, а получилось как всегда» — глупо и несправедливо, народу пообещали свободную и счастливую жизнь, а финансы и собственность забрали себе власти и «деловые» люди.

Возможно, если появится такое желание, я постараюсь отдельно привести далее кое-какие отрывочные заметки — впечатления и краткие записи об этой смутной эпохе нашей жизни.