Введение

Созванный по воле Александра I, «интимный» комитет пытался разработать и ввести Конституцию. В кружке этом считали, что система законов, охраняющих от произвола установленные действующим законодательством отношения и порядки, должна вводиться тайно, и только личная власть государя может быть единственной активной силой нововведений. И это не было самодеятельностью, они действовали в полном соответствии с инструкциями республиканца Лагарпа.

«Ради народа вашего, — писал Лагарп, — государь, сохраните неприкосновенной власть, которой вы облечены и которую хотите использовать только на большее его благо; не дайте себя увлечь тем отвращением, какое вам внушает абсолютная власть; сохраните ее в целости и нераздельно, раз государственный строй вашей страны законно ее вам предоставляет, — до тех пор, когда, по завершении под вашим руководством преобразований, необходимых для определения ее пределов, вы сможете оставить за собой ту ее долю, какая будет удовлетворять потребности в энергичном правительстве».

«У нас не Англия; мы столько веков видели Судию в Монархе и добрую волю его признавали вышним Уставом… — писал незадолго до Отечественной войны Н.М. Карамзин в записке «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». — Сирены могут петь вокруг трона: «Александр, воцари закон в России и проч.». Я возьмусь быть толкователем сего хора: «Александр! дай нам, именем закона, господствовать над Россиею, а сам покойся на троне, изливай единственно милости, давай нам чины, ленты, деньги!».

Фредерик Сезар Лагарп (6 апреля 1754, Роль — 30 марта 1838, Лозанна) — швейцарский генерал и государственный деятель, в русской истории известен как учитель Александра I, стремился привить ему руссоистские идеалы ( то есть взгляды Жан- Жака Руссо). Был одним из создателей Швейцарской конфедерации. Там его советы пригодились.

В послевоенные годы император Александр I обратился к более традиционным для России духовным ценностям, чем вызвал ожесточенную критику в свой адрес со стороны аристократии, и, по сути, сам подал сигнал для начала подготовки новых заговоров и переворотов. Что мог этому противопоставить  Александр I?

«Вы знаете, что я сам разделял и поддерживал эти иллюзии… — сказал он, выслушав доклад. — Не мне их карать».

Летом 1823 года Александр I, «томимый предчувствием близкой кончины», поручил митрополиту Филарету составить манифест о назначении престолонаследником великого князя Николая Павловича. Манифест этот был запечатан в конверт, на котором император собственноручно сделал надпись: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого действия».

Восстание «декабристов». Как это было?

Известие о кончине императора пришло в Варшаву к цесаревичу Константину Павловичу 25 ноября вечером, а в Санкт-Петербурге еще и на следующий день молились о выздоровлении Александра I. Тем не менее, в Санкт-Петербурге прошло тогда совещание, на котором обсуждалось, кто должен занять престол в случае смерти государя. Руководил на этом совещании военный генерал-губернатор столицы, граф М.А. Милорадович. По указу Павла, выпущенному в 1797 году, права на престол принадлежали Константину, однако Константин был женат вторым браком на польской дворянке.  По указу Александра I от 1820 года  наследник престола должен быть женат на особе из владетельного дома, поэтому Константин прав на престол лишался, а наследником становился его брат  Николай. Тем не менее, военный генерал-губернатор Петербурга, граф М. А. Милорадович заявил, что поскольку всенародного отречения Константина от престола не было, гвардия присягу Николаю не принесет.  Милорадовичу предложили познакомиться с распоряжениями императора (там было и отречение Константина), но он ответил:

«корона… священна, и прежде чем читать бумаги, надобно исполнить свой долг…  великий князь Николай не может надеяться наследовать брату своему Александру I, ибо законы империи не дозволяют располагать престолом по завещанию…У кого 60 000 штыков в кармане, тот может смело говорить!»  заявил он. Командующий гвардией А.Л. Воинов, и командующий гвардейской пехотой генерал К.И. Бистром поддержали его. На следующий день, 27 ноября, когда во время молебствия за здравие Александра I в Зимний дворец пришло сообщение о кончине императора, Николай под давлением  Милорадовича подписал присяжный лист Константину. Следом за Николаем присягнула Константину гвардия. Однако недолгим было торжество генерал-губернатора Милорадовича. 3 декабря великий князь Михаил Павлович привез из Варшавы письма Константина Павловича, в которых он подтверждал свой отказ от прав на престол. 9 декабря Николай сам набросал текст, объясняющий запутанную ситуацию престолонаследия, и поручил Н.М. Карамзину написать на этой основе манифест о восшествии на престол.

В тот же день члены тайного общества выбрали будущего «диктатора» — князя С. П. Трубецкого.

Через день А. А. Аракчеев сообщил Николаю, что в гвардии готовится заговор с целью осуществления государственного переворота.

«Я еще не государь ваш, но должен поступать уже, как государь…» — сказал Николай.

12 декабря он вручил Милорадовичу список заговорщиков и поручил арестовать их, однако тот выкинул список в корзину (!).  Позже выяснилось, что он был связан с декабристом Александром Якубовичем, а генерал К. И. Бистром, активно поддерживавший  Милорадовича, — с декабристом Евгением Оболенским.

Вечером 12 декабря Николай получил письмо подпоручика Якова Ростовцева. Подпоручик предупреждал Николая о заговоре и о том, что смертельно опасно и для самого Николая, и для всего государства принимать в этой ситуации престол. Ни одной фамилии подпоручик не назвал, он только предупреждал Николая. Потом, в ходе следствия, выяснилось, что подпоручик действовал с санкции К.Ф. Рылеева, и письмо это следует считать не доносом, а попыткой запугать Николая.

«Воля Божия и приговор братний надо мной совершается! 14-го числа я буду государь или мертв… — написал он в тот вечер в письме генерал-адъютанту П.М. Волконскому. — Да будет воля Божия!..»

Весь день 13 декабря прошел в приготовлениях к переприсяге.

«Неизвестно, что ожидает нас, — сказал Николай своей супруге перед сном. — Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть, — умереть с честью».

 Александра Фёдоровна (урождённая принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская,  13 июля 1798, Потсдам — 20 октября (1 ноября) 1860, Царское Село) — супруга российского императора Николая I.  При получении известия о восстании она бросилась в придворную церковь молиться о благополучии своего семейства. От пережитого волнения у неё развились тик лица и нервная болезнь, из-за которой пришлось несколько раз откладывать коронацию. Она записала в своём дневнике:

«Я думала, что мы уже достаточно выстрадали и вынесли. Но волею неба нам было суждено иное. Вчерашний день был самый ужасный из всех, когда-либо мною пережитых… Нельзя было скрывать от себя опасности этого момента. О, господи, уж одного того, что я должна была рисковать драгоценнейшей жизнью, было достаточно, чтобы сойти с ума… Боже, что за день! Каким памятником останется он на всю жизнь!..» 

14 декабря 1825 года император Николай I встал в шесть часов утра. Около  семи часов утра  явился командующий Гвардейским корпусом генерал A.JI. Воинов. Николай вышел в зал, где собрались генералы гвардии и полковые командиры. Он зачитал завещание Александра I и отречение Константина. Затем A.Л. Воинов вручил командирам циркуляр:

«Его императорское величество высочайше повелеть изволил г.г. генералам и полковым командирам по учинении присяги на верность и подданство его величеству отправиться первым в старейшие полки своих дивизий и бригад, вторым — к своим полкам. По принесении знамен и штандартов  и по отдании им чести сделать вторично на караул, и старейшему притом или кто из старших внятно читает, прочесть вслух письмо его императорского высочества государя цесаревича великого князя Константина Павловича к его императорскому величеству Николаю Павловичу и манифест его императорского величества (которые присланы будут); после чего взять на плечо, сделать на молитву и привести полки к присяге, тогда, сделав вторично на караул, опустить знамена и штандарты, а полки распустить».

К восьми часам утра закончилось принесение присяги в Сенате и Синоде. В восемь часов тридцать минут присягнула конная гвардия. К девяти часам присягнул 1-й Преображенский батальон, размещенный рядом с дворцом.

Первый сбой произошел в казармах Московского полка. Там Михаилу Бестужеву и его брату Александру, выдававшему себя за адъютанта императора Константина, удалось обмануть солдат.

«Ребята, всё обман! — говорили они солдатам. — Нас заставляют присягать насильно! Государь Константин Павлович не отказался от престола, а его задержали на дороге!».

700 солдат Московского полка с заряженными ружьями двинулись к Сенату и выстроились здесь в каре, возле памятника Петру I. Если до сих пор такие генералы, как М.А. Милорадович и К.И. Бистрем, действовали практически заодно с бунтовщиками, то после избиения генералов в Московском полку они испугались. В одиннадцать часов уцелевший при избиении генералов в Московском полку начальник штаба Гвардейского корпуса генерал-майор Нейдгард доложил Николаю I, что «Московский полк в полном восстании». Николай I немедленно приказал генералу Апраксину выводить на Сенатскую площадь кавалергардов, а сам повел навстречу мятежникам батальон верных присяге преображенцев. Никаких других военных команд в ту минуту у него не было. Не было и командиров, которым бы мог он доверить этот единственный в тот момент верный присяге батальон. Увидев, во что вылилась его игра в дворцовый переворот, Милорадович  попытался отыграть ситуацию назад и тем самым спасти свою шкуру.  Вскочив на коня, он поскакал на Сенатскую площадь в сопровождении лишь своего адъютанта. В двенадцать часов он прорвался сквозь толпу к выстроившимся в каре мятежникам и начал уговаривать солдат прекратить мятеж, поскольку они обмануты. Опасаясь, что уговоры  Милорадовича  подействуют на солдат, П.Г. Каховский выстрелил в генерал-губернатора. Так он получил  две раны от заговорщиков: пулевую от Петра Каховского  (выстрелом в спину или слева) и штыковую от князя Е. П. Оболенского.  Пулевое  ранение оказалось смертельным. Как отмечают современные исследователи, «… следствие не предприняло ни малейшей попытки к обнаружению орудий убийства — пистолетов Каховского и других подозреваемых — для их сопоставления с пулей, извлеченной из тела Милорадовича». Через полчаса после выстрела Каховского на Сенатскую площадь подошли эскадроны конной гвардии. Николай I приказал выстроить их у Адмиралтейства. Какое-то время войска стояли друг против друга, не предпринимая никаких действий. Подходило пополнение и к бунтовщикам. Без пятнадцати час примкнула к ним рота лейб-гренадер Александра Сутгофа. Еще через час под предводительством Николая Бестужева вышел на площадь Гвардейский экипаж — 1100 матросов.

Однако верных частей было больше. Подошел на Сенатскую площадь Измайловский полк, и мятежники были окружены. Через полчаса к восставшим, взяв крест, направился митрополит Петербургский Серафим.

«Воины, успокойтесь! — сказал владыка. — Вы против Бога и церкви выступили…»

Появление владыки произвело большое впечатление на солдат, но офицеры-заговорщики помешали ему завершить дело миром.

«Какой ты митрополит? —начали кричать они. — Константин в оковах! А ты изменник! Не верим тебе!»

Император опасался темноты. После депутации великого князя Михаила Павловича к восставшим он приказал рассеять мятежников картечью. Было пять часов вечера, уже сгущались петербургские сумерки.  Восстание было подавлено.

Ни Рылеев, ни Пестель, ни кн. С.П. Трубецкой, ни прочие видимые главари восстания не были подлинными руководителями заговора. На допросах декабристов выяснилось, что в подготовку восстания были вовлечены высшие чины империи. Николай приказал прекратить дальнейшую разработку этой темы. В Манифесте, выпущенном после подавления восстания, он призвал все сословия соединиться в доверии к правительству:  

«Потребность в преобразованиях получит удовлетворение не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных…, а путем постепенных усовершенствований существующего порядка мерами правительства. Общество может этому помочь, выражая перед властью, путем законным… Всякое скромное желание к лучшему, всякую мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности… будет принимаемо «с благоволением».

Шлиссельбургские арестанты Николая I.

Смертной казнью наказали  П. И. Пестеля, К. Ф. Рылеева, П. Г. Каховского, М. П. Бестужева-Рюмина и С. И. Муравьева-Апостола,  вина которых сомнения не вызывала. Остальные, хотя и получили большие сроки каторги и ссылки, но жизнь сохранили и сохранили возможность изменить ее. 9 января 1826 года комендант Шлиссельбургской крепости получил предписание представить сведения, сколько в ней находится мест для содержания арестантов, сколько их, кто именно содержится в крепости и сколько имеется свободных мест. В это время в Шлиссельбургской крепости уже находились несколько участников мятежа: Иван Пущин, Василий Дивов. Из Шлиссельбурга 12.10.1827 г. осуждённые декабристы В. А. Дивов, В. К. Кюхельбекер и В. С. Норов в сопровождении фельдъегеря и жандармов были отправлены этапом по маршруту через Динабург, куда был определён крепостным арестантом Кюхельбекер, в Бобруйск к месту заключения Дивова и Норова. По пути в Динабург на почтовой станции Залазы Дивов, 14 октября 1827 г., стал свидетелем последней встречи А. С. Пушкина с В. К. Кюхельбекером, под впечатлением от которой Пушкин через несколько дней написал стихотворение, в котором есть посвящённые декабристам строки:

… Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море,
И мрачных пропастях земли!
(19 октября 1827 г.)

Первое подробное описание Шлиссельбургской тюрьмы оставил Михаил Бестужев, которого привезли на остров в сентябре 1826 года.

«В сентябре нас с братом привезли в Шлиссельбург… — писал он, отвечая на вопросы историка М.И. Семевского. — Там мы пробыли до октября следующего года …Я был помещен в маленькую комнатку в четыре квадратных шага; из коего надо вычесть печь, выступавшую в комнату, место для кровати, стола и табурета…. Комната стояла отдельно, не в ряду с друтими нумерами, где помещались брат Николай, Иван Пущин, Дивов и другие; те комнаты были просторны и светлы и имели ту выгоду, что, будучи расположены рядом по одному фасу здания, доставляли заключенным возможность сообщаться посредством мною изобретенной азбуки, а летом, при растворенных окнах, даже разговаривать в общей беседе… Когда Плуталов ( комендант Шлиссельбургской крепости) умер… назначен был генерал Фридберг, для исправления всех упущений, вкравшихся в 30-летнее управление прежнего коменданта. Мы вздохнули свободнее. Он дал нам все по положению: халаты, белье, тюфяки, постельное белье и устроил общее приготовление пищи, что дало нам возможность иметь табак и даже чай. Комнаты начали поправлять и белить. Меня временно перевели в одну из комнат общего фаса, просторную, светлую, чистую. Погода стояла теплая, окно открыто. Я подошел к нему и оцепенел от восторга, услышав в едва слышных постукиваниях вопрос (как я узнал после) Пущина, который спрашивал Пестова: «Узнай, кто новый гость в твоем соседстве?…Не помня себя, позабыв обычную осторожность, я бросился к окну, начал стучать и тем чуть не испортил дела. Меня вовремя остановили, и я, узнав все законы их воздушной корреспонденции, часто разговаривал даже с братом Николаем, который сидел в самом крайнем нумере, так, что между нами находилось шесть комнат». Летом 1826 года мятежников начали развозить по тюрьмам и острогам.

Иосиф Викторович Поджио  (22 ноября 1792, Николаев, — 8 января 1848, Иркутск) — штабс-капитан русской императорской армии, декабрист. Иосиф  Викторович  Поджио просидел в Шлиссельбургской крепости гораздо дольше других декабристов — шесть с половиной лет. И. В. Поджио привела в тайное общество, любовь. Иосиф вступил в тайное общество, так как был страстно влюблен в М. А. Бороздину. Отец Марии Андреевны, генерал-лейтенант А. М. Бороздин считал вдового красавца Поджио не самой удачной партией для дочери. Таким образом, членство в тайном обществе нужно было И.В. Поджио, чтобы завоевать расположение Марии Андреевны, и в 1825 году, незадолго до восстания, они поженились. После подавления восстания И.В. Поджио обвинили в «принадлежности к тайному обществу с знанием цели и знанием о приготовлении к мятежу, а также в умысле на цареубийство согласием….». Отец М. А. воспользовался возможностью и просил императора на направлять Поджио в Сибирь, чтобы дочь не поехала за ним. Император пошёл навстречу. В апреле 1828 года Поджио перевели в Шлиссельбург.

«За все эти годы, — пишет М.Н. Волконская, — он видел только своего тюремщика да изредка коменданта. Его оставляли в полном неведении всего, что происходило за стенами тюрьмы, его никогда не выпускали на воздух, и когда он спрашивал часового: «Какой у нас день?» — ему отвечали: «Не могу знать».  Только в январе 1829 года Поджио получил разрешение отвечать на письма, но по-прежнему ему запрещалось указывать место его нахождения!

Итого, в той или иной ипостаси через Шлиссельбургскую тюрьму прошли декабристы: Михаил, Николай и Александр Бестужевы, В.А. Дивов, Я.М. Андреевич, А.П. Юшневский, А.С. Пестов, И.И. Пущин, И.И. Горбачевский, М.М. Спиридов, А.П. Барятинский, В.К. Кюхельбекер, Ф.Ф. Вадковский, B.C. Норов, П.А. Муханов,  И.В. Поджио

Валериан Лукасиньский ( 14 апреля 1786, Варшава — 27 февраля 1868, Шлиссельбург) — польский офицер, заговорщик, политический заключенный. Лукасинский, провел в одиночном заточении и крепости почти 38 лет. Арестовали его еще при Александре I. В конце 1821 года майор Лукасинский был назначен членом суда, рассматривавшего дело о халатности тюремщиков крепости Замостье. Суд вынес им настолько мягкий приговор, что наместник Варшавы, великий князь Константин возмутился и потребовал пересмотреть его. Все судьи уступили, воспротивился лишь Лукасинский. Он был исключен из действующей армии и отдан под тайный надзор, который вскоре выявил, что Лукасинский и сам является одним из руководителей тайного общества. Стало известно, что еще в 1818 году Валериан Лукасинский напечатал «Замечания одного офицера по поводу признанной потребности устройства евреев в нашей стране», в которых ратовал за равноправие еврейского населения и привлечения его к военной службе, а в мае 1819 года создал организацию «Национальное масонство» («Национальный союз свободных каменщиков»), который и возглавил под именем Ликурга. …Когда эти факты стали известны властям, Лукасинского арестовали и поместили в тюрьму крепости Замостье, охранников которой он столь самоотверженно защищал. В 1825 году за попытку организации заговора уже в самой крепости Лукасинского приговорили к четырнадцати годам каторги. 16 (28) мая 1830 года Николай I произнес конституционную речь на открытии сейма в Варшаве. Депутаты ответили государю заранее подготовленной петицией, первым пунктом которой было ходатайство об освобождении Валериана Лукасинского, и лишь вторым — дарование Польше Конституции. Конституция была дарована, а вот Лукасинского перевели вначале в Бобруйскую тюрьму, а затем отправили в Шлиссельбургский секретный дом. Там его было приказано «содержать самым тайным образом так, чтобы никто не знал даже его имени и откуда привезен», и суждено было Валериану Лукасинскому поставить печальный рекорд 38-летнего пребывания в одиночной камере.  27 февраля 1868 года на 82-м году жизни Валериан Лукасинский умер. Тело его зарыли на территории крепости.

Некоторые исследователи полагают, что мысль об образовании «тайной масонской организации с особым польским характером» возникла в окружении Александра I, когда тот посещал Варшаву в 1818 году. Каких-либо документов, подтверждающих данную версию, не сохранилось, но считается, что версия эта проясняет тот покров загадочности и тайны, которым было окружено имя Валерия Лукасинского в Шлиссельбурге. Очевидно, что Лукасинский действительно заключал в себе какую-то тайну прежнего правления, которую и необходимо было Николаю I спрятать за стенами Шлиссельбурга.

Другой «тайный» узник — Василий Критский. Кружок братьев Критских — объединение молодежи вокруг трех братьев Критских — Петра, Михаила и Василия — студентов Московского университета. Василию было двадцать лет, и осужден он был за участие в революционном кружке, который организовал в московском университете его старший брат Петр. Кружковцы считали себя продолжателями дела декабристов — во время коронации Николая I они распространяли в Москве листовки — и планировали ограничить императорскую власть боярской думой, которой должны были придать власть и силу  «афинских архонтов или испанских кортесов». Крепостных крестьян братья Критские освобождать не собирались до тех пор, «пока благодетельный свет просвещения не озарит умы грубой, необразованной черни». Зато, как и положено настоящим патриотам, они считали, что нельзя поручать иностранцам государственные должности, а надо всеми силами вводить русский язык и обычаи, ибо «сим отличается характер народа и сохраняется национальная гордость, тесно соединенная со славой и могуществом государства». Создатель общества Петр Критский до 1834 года содержался в различных тюрьмах, затем был определен рядовым в полевые войска. Среднего брата Михаила вместе с Василием Критским поместили в Соловецкий монастырь, а потом в 1834 году перевели на Кавказ, где Михаил был убит в бою. Менее всех повезло младшему из братьев. Из Соловецкого монастыря Василия Критского перевели в Шлиссельбургскую крепость, где 21 мая 1831 года он и умер. Перевод в Шлиссельбург был проведен в атмосфере такой секретности, что мать Василия Критского узнала, где находится ее сын, только через пять лет после его смерти.

Николай Иванович Гулак (25 мая 1821, Варшава — 27 мая [8 июня] 1899, Елизаветполь) — учёный, общественный и политический деятель, педагог, публицист. В декабре 1845 — январе 1846 года Иван Гулак вместе с Николаем Костомаровым и Василием Белозерским основал Кирилло-Мефодиевское братство. 18 марта 1847 года был арестован и заключён в Шлиссельбургскую крепость, где находился до 1850 года. Во время следствия отказался давать показания и назвать кого-либо из участников братства. Кирилло-Мефодиевское братство — тайная политическая антикрепостническая организация в Российской империи. Целью организации было создание славянских демократических республик и образование их союза, центром которого должен был стать Киев. Особая роль в этом союзе предназначалась украинскому народу, которые, по мнению членов общества, унаследовал от казачества свободолюбие и приверженность к демократизму

Столь же печальная участь постигла и другого шлиссельбургского узника, живописца А.В. Уткина, автора пародии на Государственный гимн: «Боже, коль благ еси, всех царей в грязь меси…»

А.В. Уткин попал в Шлиссельбург вместе с отставным офицером Л.K. Ибаевым и В. И. Соколовским, автором не менее дерзостной песенки «Русский император»: Русский император В вечность отошел, Ему оператор Брюхо распорол…»

В 1837 году В.И. Соколовский был выпущен на Кавказ и в 1839 году умер в Пятигорске. Л.К. Ибаева сослали в Пермь, где он погрузился в мистицизм и написал книгу «Анатомический нож, или Взгляд на внутреннего человека». А.В. Уткину вырваться из Шлиссельбурга не удалось, он в крепости и умер.

 Бронислав Шварце (7 октября 1834, имение Локрист в Бретани — 18 февраля 1904, Львов) — польский революционер, один из руководителей январского восстания (1863). Бронислав Шварце — французский гражданин (сын польского эмигранта) — занимался подготовкой Польского восстания 1863 года. Он был арестован и приговорен русским правительством к смертной казни, которую ему заменили вечной каторгой. С дороги в Сибирь он был возвращен и весною 1863 года заключен в Шлиссельбургскую крепость, где пробыл семь лет в Секретном доме.

Самый знаменитый узник Шлиссельбургской крепости николаевского времени — это «апостол анархии» М. А. Бакунин.

Михаил Александрович Бакунин (18 мая 1814, село Прямухино, Новоторжский уезд, Тверская губерния, Россия — 19 июня  1876, Берн, Швейцария) — русский мыслитель и революционер, один из теоретиков анархизма, народничества. Родился в родовом тверском имении Прямухино в семье губернского предводителя дворянства Александра Михайловича Бакунина. Его мать приходилась троюродной сестрой декабристам Муравьёвым: Никите, Артамону, Сергею и Матвею. С 1840 Михаил Бакунин стал жить за границей, куда выехал (первоначально в Берлин) для изучения немецкой философии, где он слушал лекции учеников Гегеля. В 1843 году Бакунин устанавливает связи с германскими и швейцарскими революционерами-коммунистами, о чём стало известно русскому правительству. На требование правительства вернуться в Россию он ответил отказом.

В 1844 году правительствующий Сенат приговорил «бывшего поручика» Михаила Бакунина, отказавшегося вернуться в Россию, к лишению «дворянского достоинства и всех прав состояния», а также «в случае явки в Россию сослать в Сибирь в каторжную работу». Всё принадлежащее ему в России имущество было конфисковано в казну. После прямого участия в ряде европейских революционных событий в мае 1849 года Бакунин стал одним из руководителей восстания в Дрездене. После подавления восстания Бакунин  был арестован, и приговорён Саксонским судом к смертной казни. Он отказался подписать просьбу королю о помиловании, но смертная казнь всё же была заменена ему пожизненным заключением. Вскоре саксонское правительство выдало его Австрии, где он был в 1851 году вторично судим австрийским судом и осуждён на смертную казнь за участие в Пражском восстании, и на этот раз заменённую пожизненным заключением. В 1851 году он был выдан австрийским правительством царскому правительству России.

Отбывал заключение в Алексеевском равелине Петропавловской крепости (с 1851 по 1854 год) и в Шлиссельбургской крепости (с 1854 по 1857 год). Находясь в заключении в Петропавловской крепости, Бакунин написал по требованию российского императора Николая I своё известное произведение «Исповедь», в котором изложил свой взгляд на революционное движение и славянский вопрос.

12 марта 1854 года сорокалетнего Михаила Александровича Бакунина перевели из Алексеевского равелина в Шлиссельбургскую крепость. Коменданту крепости было дано предписание предоставить заключенному лучшую камеру, но при этом:

«соблюдать в отношении к нему всевозможную осторожность, иметь за ним бдительнейшее и строжайшее наблюдение, содержать его совершенно отдельно, не допускать к нему никого из посторонних и удалять от него известия обо всем, что происходит вне его помещения так, чтобы самая бытность его в замке была сохранена в величайшей тайне».

Однако хотя и поместили Михаила Александровича Бакунина в одной из лучших камер (№ 7) Секретного дома, хотя и испытывали тюремщики гордость за то, что им выпала такая высокая честь, но Бакунину в Шлиссельбурге пришлось нелегко. У него развилась цинга, начали выпадать зубы.

«Страшная вещь — пожизненное заключение, — рассказывал он потом А. И. Герцену. — Влачить жизнь без цели, без надежды, без интереса! Со страшной зубной болью, продолжавшейся по неделям… не спать ни дней, ни ночей, — что бы ни делал, что бы ни читал, даже во время сна чувствовать… я раб, я мертвец, я труп. Однако я не упал духом, я одного только желал: не примириться, не измениться, не унизиться до того, чтобы искать утешения в каком бы то ни было обмане — сохранить до конца в целости святое чувство бунта».

«Бакунин — одно из замечательнейших распутий русской жизни, — писал Александр Блок. — Кажется, только она одна способна огорашивать мир такими произведениями. Целая туча острейших противоречий громоздится в одной душе: «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень» — из всего этого Бакунину не хватало разве стихов — в смысле гармонии; он и не пел никогда, а, если можно так выразиться, вопил на всю Европу, или «ревел, как белуга», грандиозно и безобразно, чисто по-русски. Сидела в нем какая-то пьяная бесшабашность русских кабаков: способный к деятельности самой кипучей, к предприятиям, которые могут привидеться разве во сне или за чтением Купера, — Бакунин был вместе с тем ленивый и сырой человек — вечно в поту, с огромным телом, с львиной гривой, с припухшими веками, похожими на собачьи, как часто бывает у русских дворян. В нем уживалась доброта и крайне неудобная в общежитии широта отношений к денежной собственности друзей — с глубоким и холодным эгоизмом. Как будто струсив перед пустой дуэлью (с им же оскорбленным Катковым), Бакунин немедленно поставил на карту всё: жизнь свою и жизнь сотен людей, Дрезденскую Мадонну и случайную жену, дружбу и доверие доброго губернатора и матушку Россию, прикидывая к ней все окраины и все славянские земли. Только гениальный забулдыга мог так шутить и играть с огнем. Подняв своими руками восстания в Праге и Дрездене, Бакунин просидел девять лет в тюрьмах — немецких, австрийских и русских, месяцами был прикован цепью к стене, бежал из сибирской ссылки и, объехав весь земной шар в качестве — сначала узника, потом — ссыльного и, наконец, — торжествующего беглеца, остановился недалеко от исходного пункта своего путешествия — в Лондоне». Здесь вся биография Бакунина, лучше Блока не скажешь!

В Лондоне Бакунин сделался другом Карла Маркса, но потом разошелся и с ним и одним из первых начал предостерегать против «диктатуры пролетариата», которую проповедовали Маркс. К этому же периоду относится знакомство Бакунина с Сергеем Нечаевым. В бытность того в Женеве Михаил Александрович выписал ему мандат «Русского отдела Всемирного революционного союза», а кроме того, написал знаменитый «Революционный Катехизис». Вскоре после ареста Сергея Нечаева М.А. Бакунин переключился на организацию анархических кружков с целью захвата руководства в Международном товариществе рабочих (Интернационале), однако Карл Маркс охранял свой Интернационал гораздо успешнее, чем русские жандармы самодержавие. Бакунин тут потерпел решительное поражение и в 1872 году был вообще исключен из Интернационала.

В 1870 году Бронислав Шварце остался единственным узником Секретного дома в Шлиссельбурге, и в августе его отправили из крепости в укрепление Верное Семиреченской области, а в Шлиссельбургскую крепость перевели Выборгскую военно-исправительную роту, преобразованную в 1879 году в Шлиссельбургский дисциплинарный батальон. Камеры Секретного дома стали тогда использовать как карцеры для провинившихся солдат. Для многочисленных узников последующих правлений  придется выстроить новое здание у крепостной стены, обращенной к Ладожскому озеру, получившее название Новой тюрьмы..