Фрегат «Штандарт»

Содержание

1. Курс на Ла-Рошель

2. Откуда берутся фрегаты?

3. «Штандарт» встаёт на якорь

4. Остров д’Экс

5. «Штандарт» снимается с якоря

6. Город Ла-Рошель и его башни

7. «Штандарт» снимается в кино

8. Фрегат Etoile du Roy

9. Пасайя и Сан-Себастьян

10. Китобойное судно «Сан-Хуан»

11. Воплощённая мечта капитана Мартуся

12. «Капитан на палубе!»

13. Экипаж

14. Людо из Ла-Рошели

15. Hasta la vista, Баскония!

16. «На север через северо-запад»

Словарь морских терминов, встречающихся в тексте

1. Курс на Ла-Рошель

Нелюдимо наше море…
Николай Языков, «Пловец»

«Борис! Все звёзды ваши!» – сказала Аня в четыре утра на полуюте, куда мы, вахта грота, поднялись, чтобы сменить отстоявшую «собаку» вахту фока. «Штандарт» – небольшой корабль, поэтому у нас слова вахта фока, вахта грота и вахта бизани означают только время несения вахты – с нуля до четырёх, с четырёх до восьми или с восьми до двенадцати – и, соответственно, те же часы после полудня. Команда, несущая вахту, управляет парусами всех трёх мачт, из неё же назначается рулевой. В темноте я не видел лица Ани, только её улыбка светилась. «А Луна?» – спросил я, но Аня и вся её команда уже спускалась по трапу на главную палубу, как на английский манер на «Штандарте» называют шкафут.

Небо и вправду было звёздным. Справа по борту на юго-востоке прямо из океана поднималась широкая белёсая дуга Млечного пути, а вся видимая половина неба была утыкана разновеликими шляпками золотых гвоздей. Другую половину скрывали паруса грот-мачты. Фрегат резво шел в полный бакштаг на северо-восток, ветер дул сзади и немного слева. Кроме стакселя и блинда, были поставлены все паруса. Идеальный ветер при нашем курсе: когда судно идёт в фордевинд – тот самый попутный ветер, которого желают морякам, – закрытые парусами грот-мачты фок и фор-марсель работают не в полную силу. Прибор GPS на экране перед рулевым показывал курс тридцать пять градусов и скорость семь и восемь десятых узла. Задрав голову, прямо над нашим вымпелом я увидел Большую Медведицу, а левее и ниже Кассиопею. Всё в порядке: вот она, Полярная, там, где ей положено быть при нашем курсе, слева впереди. Только Луны нет. Вчера её стареющей полудиск висел довольно высоко над горизонтом, когда мы заступили на вахту. Где же она? Поднялась ещё выше и спряталась за грот-брамселем?

С разрешения старпома, нашего вахтенного офицера, я ушёл на бак взглянуть на вторую половину неба, но и там Луны не оказалось. Минут двадцать назад, когда я продрал глаза, в башке крутилась «Арлезианка» Бизе, и с тех пор музыка в черепе не выключалась. И вот, в момент вступления флейт, на востоке у самого горизонта показался ярко освещённый жёлтый с краснотой надутый парус. Парус быстро рос, терял красноту, желтизна становилась ярче, и, когда оркестр заиграл тутти, от горизонта оторвалась вся половина диска – конечно, это взошла Луна, а никакой не парус. «А Создатель-то наш – старик не без юмора!» – подумал я и вернулся на полуют.

В пять утра я встал к штурвалу. Небо начало бледнеть на востоке, звёзды теряли яркость. Луна поднялась и просвечивала через полупрозрачные перистые облака, но на севере показались тяжёлые низкие тучи. Ветер между тем усиливался, а с ним и наша скорость. Качки почти не чувствовалось, только лёгкая килевая, а мы летели себе в волнах на раздутых парусах со скоростью восемь с половиной, потом девять, потом девять с половиной узлов! Когда старпом, Женя Пожарский, вышел из штурманской рубки, я с гордостью – будто сам дул в паруса – показал ему скорость на экране прибора: десять и одна десятая узла! Большей скорости за месяц плавания на «Штандарте» мне видеть не пришлось.

Старпом что-то буркнул в ответ. Лицо его осталось невозмутимым.
– Вы быстрей-то ходили когда-нибудь?
– Ходили. (Пауза) На Канарах. (Пауза) На одном фоке. (Пауза) Четырнадцать узлов.
– Четырнадцать??? На одном фоке???
– Тринадцать и шесть.

Всё самое интересное происходит, когда меня нет. Конечно, «Штандарт» может разогнаться до четырнадцати узлов, но на одном фоке?! А погода портилась. Ветер изменил направление и задул в левый борт, слева пришла боковая волна, началась бортовая качка. Небо заволокло тучами, пошёл мелкий дождь. Реи перебрасопили соответственно ветру, но скорость упала до шести с половиной узлов. Из-за сильной боковой волны корабль рыскал. Пытаясь удержать его на курсе, я крутил штурвал то вправо, то влево под Женины малопонятные рекомендации «крутить быстро, но не много». Из штурманской рубки вышел капитан. Он прошёл мимо нас к трапу на шкафут, бормоча сердито: «Тридцать пять, сорок пять! Выключить вообще компьютер, пускай на паруса смотрят!» – и скрылся из виду.

«Испугал ежа голой этой самой, – обиделся я не вслух, – подумаешь, бином Ньютона – увалиться под ветер! А вот куда мы при этом придём, большой вопрос! Ясно, что не туда, куда надо!» Капитан, конечно, был прав. Если реи обрасоплены правильно и ветер не меняет направления, рулевому достаточно следить за наполнением парусов. На практике, на корабле с прямым парусным вооружением, реи должны резать пополам курсовой угол на ветер. Но ветер может менять направление, поэтому вахтенный офицер должен постоянно проверять курс по компасу и при необходимости давать команду на перебрасовку реёв. Видимо, кэп просто выразил недовольство бездарностью рулевого, особо не компостируя мозги ни мне, ни старпому.

Когда мы сменились с вахты и пошли завтракать, бортовая качка была такой, что в кают-компании постоянно падала со стола тяжёлая железная банка с вилками и ложками, несмотря на нескользящие коврики, постеленные на стол, а в нижнем кубрике была вода – как раз под моей койкой. Вообще-то матросы спят в гамаках в помещении под ютом, но я опасался проблем со спиной, и мне выделили койку в кубрике. До обеда дождь не прекращался, волна по-прежнему била в левый борт, а скорость упала до пяти узлов. После обеда кэп объявил, что поскольку в Ла-Рошель до вечера мы не успеваем, «Штандарт» встанет на якорь рядом с островом д’Экс (Île-d’Aix), а утром мы снимемся с якоря и пойдём в Ла-Рошель.

2. Откуда берутся фрегаты?

…в отъятый край у шведа
Прибыл Брантов утлый бот,
И пошел навстречу деда
Всей семьей наш юный флот,
И воинственные внуки
Стали в строй пред стариком,
И раздался в честь Науки
Песен хор и пушек гром…
А.С. Пушкин, «Пир Петра I»

И зачем они нужны? Рыбу не ловят, грузы не возят, туристов тоже – мы же, тренизы, не туристы, а матросы! Так откуда взялся «Штандарт»? И прочие раритеты – французская «Гермиона», китобой XVI века «Сан-Хуан», который, хочется верить, будет спущен на воду в баскской Пасайе, и им подобные чудеса? Зачем они и откуда? Эти корабли рождаются из мечты о прошлом.

Ровно за 333 года до описываемых событий, в мае 1688-го, шестнадцатилетний Пётр I прогуливался по подмосковному селу Измайлово с голландцем Францем Тиммерманом. В амбаре льняного двора своего двоюродного деда Никиты Ивановича Романова царь всея Руси Пётр обнаружил английский ботик. «Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)? Он (Франц Тиммерман – Б. Л.) мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно» – так описал царь своё впечатление от находки в записке «О начале судостроения в России».

Ботик под именем «Святой Николай» был восстановлен голландским корабельным мастером Брандтом и спущен на воду реки Яузы, конечно, тесной для него, но дело своё «Святой Николай» сделал – положил начало строительству русского военного флота. «Дедушкой русского флота» назвал Пётр поразивший его английский бот, а корабли, построенные в последующие годы, «внучатами». Одним из «внучат» стал спущенный со стапелей Олонецкой верфи 22 августа 1703 года первый ранговый корабль Балтийского флота 28-пушечный фрегат «Штандарт». «…Слава, слава, слава Богу за исправление нашего штандарта во образ святого Андрея», – писал царь Пётр своему полководцу Петру Матвеевичу Апраксину в мае 1703 года после взятия шведской крепости Ниеншанц на Неве, что открыло России выход в Балтийское море.

«Образ святого Андрея» – косой крест, на котором, по преданию, был распят апостол Андрей Первозванный. До завоевания Россией выхода к Балтийскому морю двуглавый орёл на царском штандарте (знамени) держал в когтях и в одном из клювов карты трёх морей: Белого, Азовского и Каспийского. Чёрное море оставалось турецким почти до конца XVIII века, до времён очаковских и покоренья Крыма, наступивших уже при матушке Екатерине. Для победы над турками при Наварине и Чесме в 1770 году русским кораблям пришлось обойти Европу и войти в Средиземное, а потом в Эгейское («Архипелагское») море. Когда к Белому, Каспийскому и Азовскому добавилось четвёртое, Балтийское море, карты морей расположились по диагоналям полотнища в виде Андреевского креста. В честь этого события новый фрегат получил название «Штандарт». С 1712 года Андреевский флаг – две синие диагонали на белом полотнище – стал военно-морским флагом России.

Знатоки возразят, что первым русским кораблём, способным плыть «против ветру», был не «Святой Николай», а «Орёл», построенный на Оке по приказу царя Алексея Михайловича, когда Пётр ещё не родился. Так-то оно так, но «Орёл», задуманный для охраны русской торговли на Каспии, оказался, как сказали бы дарвинисты, тупиковой ветвью эволюции. Дойдя до Астрахани, первенец русского военного флота был сожжён казаками Стеньки Разина. По другим источникам, казаки его не тронули, и он мирно развалился от ветхости в одном из рукавов дельты Волги. В любом случае, «Орёл» не имел отношения к воплощению петровской мечты о морском могуществе Российской державы.

И всё же, хотя этот военный корабль не принимал участия ни в одном сражении, нет, не было и не будет в мире корабля, которым любовалось бы столько народу, сколько, задрав головы, смотрят на силуэт «Орла» – если только верна версия о том, что моделью для кораблика на шпиле Адмиралтейства в Петербурге послужил именно «Орёл». Есть альтернативное мнение, что символ Питера списан с петровского линейного корабля «Ингерманланд». Сторонники «Ингерманлнда» утверждают, что грот- и бизань-мачты «Орла» были расположены близко одна к другой – не так, как на кораблике на шпиле. Отвечу им на это, что «Ингерманланд» нёс на фок- и грот-мачтах брамселя, которых нет на кораблике, зато на советской марке, изображающей «Орёл», все три мачты разнесены пропорционально, а парусное вооружение соответствует тому, что на кораблике над Адмиралтейством. Поэтому я – за «Орёл».

Фрегат «Штандарт» принимал участие в Северной войне, оборонял от шведов остров Котлин с фортом Кроншлот. С 1709 по 1711 годы корабль капитально отремонтировали и снова спустили на воду, но после 1714 года фрегат в манёврах и боевых действиях участия более не принимал. В 1725 году его подняли на сушу в Кронверкской гавани и предполагали сохранить как памятник первому линейному кораблю Балтийского флота, но через пять лет разобрали по ветхости. И ничего почти не осталось от петровского «Штандарта» – даже чертежей в архивах.

3. «Штандарт» встаёт на якорь

«Зачем это зовут всех наверх?» – спросил я бежавшего мимо меня мичмана. «Свистят всех наверх, когда есть авральная работа», – сказал он второпях и исчез. Цепляясь за трапы и веревки, я выбрался на палубу и стал в уголок. Всё суетилось. «Что это такое авральная работа?» – спросил я другого офицера. «Это когда свистят всех наверх», – отвечал он и занялся – авральною работою.
И. А. Гончаров, «Фрегат «Паллада»»

Постановка на якорь и снятие с якоря на «Штандарте» работа авральная. Перед постановкой на якорь надо якорную цепь и её продолжение, толстый капроновый трос, разнести по всей длине главной палубы, чтобы при отдаче якоря они выходили быстро и ни за что не цеплялись. Почему при отдаче якоря на военных кораблях, где мне пришлось служить в молодости, якорная цепь без проблем выходила из цепного ящика в клюз и (через шпиль, разумеется) из клюза в цепной ящик при подъёме якоря, мне неведомо. Возможно, цепной ящик на «Штандарте» слишком мал, поэтому есть опасность запутывания цепи при отдаче якоря.

Но это только говорится быстро – разнести по палубе. На деле цепной ящик находится под палубой бака, и добраться до него можно только сильно скрючившись. Тот, кому это поручено, подаёт цепь, а двое других тащат её по палубе. Впрочем, недолго: они упираются в ноги матросов, убирающих паруса грот-мачты: нельзя же встать на якорь с поставленными парусами. Мы не должны мешать друг другу, но почему-то мешаем. Эти слова не упрёк отдающим команды капитану и его помощникам. Им приходится работать с экипажем из неопытных практикантов, на борту без году неделя, поэтому команды выполняются не всегда вовремя. Но штатный экипаж и практиканты относятся друг к другу с пониманием и терпением. Наконец, якорь-цепь разнесена по палубе, паруса убраны на гитовы и горденя, фрегат сориентирован носом к ветру, якорь отдаётся, как и положено, с наветренной стороны и берёт грунт. Якорь-цепь натянута, дрейф прекратился.

Гитовы и горденя – это снасти бегучего такелажа, с помощью которых прямые паруса подтягиваются к реям – бык-горденя подтягивают нижнюю шкаторину паруса, нок-горденя боковые, а гитовы – нижние, они же шкотовые, углы паруса. (Кто-то остроумно маркировал бык-горденя зелёными марками: фока и грота одной маркой, марселей двумя, а брамселей тремя марками. Однажды я было засомневался, какой из тросов бык-гордень, а Ира сказала: «Ну вот же, зелёный! Бык ест траву, поэтому зелёный!») Когда паруса убраны на гитовы и горденя, они висят на реях наподобие ламбрекенов в драпировках театральных лож, но не так ровно и красиво. Чтобы было красиво, а более, чтобы избежать ненужной парусности, паруса надо укатать и закрепить сезнями, плетёными верёвками, одним концом прикреплёнными к реям. Другим концом, внахлёст к реям, сезнями крепятся укатанные паруса. Для этой работы матросам необходимо подняться по вантам и выйти на реи, стоя на пертах – тросах, протянутых под реями как раз для крепления парусов или иных работ.

Мы с Полиной стояли на перте грота-рея и укатывали грот, самый большой и тяжёлый парус. С неделю назад мы с ней немножко поцапались во время швартовки в гасконской Байонне, но, по-моему, успели помириться. Там, в Байонне, мы стояли рядом на полуюте, когда фрегат подходил к причальной стенке. Она должна была подать на берег бросательный, а я – огон кормового швартового троса, к которому как раз этот бросательный был привязан. Но дело в том, что другой бросательный был уже подан с бака, носовой швартов закреплён на кнехтах пирса, и, когда Полина собралась подавать свой бросательный, корму фрегата от стенки отделяли каких-то полтора метра. Пока Полина просвещала меня относительно моих обязанностей, я слушал, почти не огрызаясь, но в последний момент решил, что довольно, стыдно мне пред гордою Полинкой унижаться, и подал Алексу на пирс огон швартова. «Не подают бросательный в полутора метрах от пирса!» – бросил я через плечо Полине и тут же пожалел: на её глазах появились слёзы, заметные даже в густых сумерках. За тридцать лет до её рождения я швартовал корабль, водоизмещением в пятнадцать «Штандартов», но разве это повод, чтобы обижать ребёнка?

Укатываем грот

Полина, блондинистая девчонка двадцати одного года, несмотря на юный возраст, была опытным матросом. Два последних класса школы она провела на норвежском паруснике, где почему-то располагалось американское учебное заведение. После школы она успела походить на «Штандарте», поработать на нём волонтёром во время ремонта и побывать волонтёром на французской «Гермионе». И вот, когда мы увязали грот сезнями, перфекционистка Полина осталась недовольна: ей казалось, что парус увязан недостаточно ровно, или недостаточно красиво, или уж не знаю, чего ей не хватало. На её счастье на палубе под грот-мачтой оказалась Ира. «Ира! Посмотри, как?» – в голосе Полины слышалось страдание. «Нормально!» – отмахнулась Ира, и мы спустились – а ведь всю эту красоту мы наводили всего на одну ночь: уже утром мы снимемся с якоря, поставим паруса и пойдём в Ла-Рошель.

4. Остров д’Экс

«Ну вот, теперь хоть знаешь, как всё это было на самом деле!»
Машинистка Томаса Манна, когда напечатала роман «Иосиф и его братья»

Остров д’Экс

К острову д’Экс мы подошли засветло. Небо покрывали сплошные низкие облака, ветер дул не переставая, хотя и не очень сильный, и так же без остановки шёл мелкий холодный дождь. Островок этот расположен в проливе pertuis d’Antioche, что переводится как Антиохийский шлюз. Антиохийский – потому что отсюда в эпоху крестоносцев уходили корабли в княжество Антиохия, а шлюзом французы назвали пролив не знаю почему. Возможно, из-за высоких приливов и обнажающихся мелей во время отлива войти туда можно не всегда, а только когда прилив наполняет «шлюз» водой. От Бискайского залива он отделён островами Ре на севере и Олерон на западе и юге. Таким образом, акватория пролива закрыта от Атлантики, и длинные океанские валы, что катятся тысячи миль от Америки до Европы, разбиваются о берега Олерона и сюда не доходят. Волна в проливе низкая и частая. Когда авральные работы закончились, кэп предложил всем желающим прокатиться на моторке на остров д’Экс.

Надувная шлюпка с подвесным мотором используется на фрегате широко. Во время швартовок она доставляет на берег матроса, принимающего швартовы, иногда в узкостях подталкивает корабль к причальной стенке (именно благодаря ей тогда, в Байонне, корма настолько приблизилась к стенке, что не понадобился бросательный), перевозит матросов на корабль или с корабля на берег, если фрегат в море или на рейде и т.п. Управляет шлюпкой всегда стармех Дима. Мы стояли на якоре в трёх-четырёх кабельтовых от острова, меньше километра. Подпрыгивая на короткой волне и стукая пассажиров задом о банку, моторка быстро доскакала до причала на острове. Она сделала всего пару рейсов: вечер пасмурный, дождь не переставал, да и промокли все до нитки во время перехода и аврала, так что большинство предпочло остаться на борту. Мы с четырьмя французами дошли до острова второй ходкой.

На острове французы сразу стали собирать устриц – благо начался отлив. Я взялся было им помогать, но мне это быстро надоело, да и в гастрономическом плане мне этого изыска не оценить. Я пошёл по дороге к форту. Живые люди не попадались, но за стенами форта стояли дома и амбары. Значит, люди здесь живут и даже держат скотину. Днём из Ла-Рошели к острову д’Экс и форту Боярд ходит туристический кораблик, но вечером, да ещё в непогоду, остров совершенно безлюден. Уже двести с лишним лет, как форты и береговые батареи оставлены гарнизонами.

Этот крохотный островок, соседствуя с устьем реки Шаранты и входом в бухту Ла-Рошели, мог быть плацдармом для их захвата или, наоборот, защитой всей акватории – смотря откуда взглянуть. В начальный период Столетней войны он попал в руки англичан, правда, тогда Эдуард III оттяпал заодно треть Франции – всю Аквитанию, пол-Бретани, Пуатье и ещё кое-что. В середине XVII века министр финансов, а фактически премьер Людовика XIV, Кольбер, построил в устье Шаранты новый порт Рошфор. Это повысило стратегическое значение острова д’Экс, на нём выросли первые укрепления. Ла-Рошели, этому оплоту гугенотов, доверия не было – даже после взятия этой крепости католиками в 1628 году. Когда в 1685 году Людовик XIV отменил Нантский эдикт, покончив с гугенотской вольницей, новый Рошфор с его арсеналом, портом и верфями был уже возведён, а остров д’Экс ощетинился фортами и береговыми батареями. Век спустя, Наполеон продолжил укреплять остров и даже начал строительство форта Боярд между островами д’Экс и Олерон, но это ему мало помогло.

Форт Боярд

Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и деньги. Так сказал Наполеон, хотя, возможно, и не он был автором фразы. А деньги в вест-индских колониях, а англичане не позволяют французским кораблям даже носа высунуть в Атлантику. Наполеону это надоело, и в 1809 году он приказал своему флоту в Рошфоре: «Вперёд! На Мартинику!» Корабли из Рошфора вышли, но до Бискайского залива не дошли: весь Баскский рейд, как моряки называют акваторию у французского побережья Бискайского залива, был блокирован английским флотом. После ряда манёвров, пятнадцать французских кораблей встали на якорь тремя линиями южнее острова д’Экс, перекрыв вход в устье Шаранты. С запада они поставили боновое заграждение. Поскольку ветра там дуют преимущественно с запада, французы считали, что в таком положении они неуязвимы: боны защищают их от атаки брандеров, а артиллерия линкоров от английских кораблей.

Адмирал Гамбье, командующий английским флотом, видел ситуацию схожим образом и целый месяц не решался атаковать французов, пока из Англии не прибыл на 38-пушечном фрегате Imperieuse отчаянный и изобретательный капитан Томас Кокрейн. Кокрейн начинил брандеры не горючими материалами, а порохом, решив не сжечь, а взорвать французов. Французы ожидали атаки брандеров. Они убрали в трюмы стеньги, реи и паруса, чтобы на палубе осталось как можно меньше пищи для огня. Кокрейн, как и ожидалось, атаковал с запада. С наступлением темноты первые два брандера, начинённые порохом, взорвали боны. На одном из брандеров английские моряки подожгли фитиль и дали дёру на шлюпке, но вдруг обнаружили, что их пёс остался на корабле-бомбе. Они успели вернуться и забрать пса, прежде, чем догорел фитиль.

Увидев, что боны взорваны, французы открыли огонь из всех орудий, но в темноте не видели целей. Выбирать якоря не было времени, и французы обрубили якорные цепи, но без парусов корабли неуправляемы. Западный ветер гнал их к мелям, начавшийся отлив завершил дело. Один за другим французские корабли ложились на бок на мелях, подставляя днища под английские ядра и не имея возможности сделать ни единого выстрела. Так бесславно для французского флота закончился бой на Баскском рейде 1809 года. Наполеон отдал под суд всех капитанов своих кораблей, причём капитана «Калькутты» Лафона приговорили к расстрелу. Кокрейн же вернулся в Англию знаменитым.

В наше время он стал прототипом капитана Джека Обри из фильма Master and Commander (в русском прокате «Хозяин морей»), блистательно сыгранного Расселом Кроу. Правда, капитан Джек Обри геройствует не на Баскском рейде, а в Тихом океане у берегов Южной Америки. Джек Обри так же отважен и изобретателен, как Томас Кокрейн: на небольшом фрегате гонится за французским линкором, терроризирующим беззащитных английских китобоев, а когда находит линкор у берегов Галапагосского архипелага, маскирует свой фрегат под безоружное китобойное судно, даёт себя догнать и в абордажной схватке одерживает победу. Наш капитан крутил нам это кино в кают-компании после ужина на стоянках в портах. Все фильмы, которые капитан показывал вечерами, были о море и о кораблях, как и книги в корабельной библиотеке.

Ирония ли это судьбы или просто совпадение, но отсюда же, с островка д’Экс, полководец и император Наполеон Бонапарт отправился в английский плен. После поражения в битве при Ватерлоо и второго отречения от престола, бывшему императору дали понять, что во Франции он фигура нежелательная. 15 июля 1815 года французский бриг доставил Наполеона с острова д’Экс на борт английского линейного корабля «Беллерофон», где император сдался его капитану Мейтленду и стал пленником английской короны. С тех пор форты и пушки острова д’Экс и форт Боярд привлекают только туристов и киношников. Форт Боярд, как известно, ещё и телевизионщиков.

5. «Штандарт» снимается с якоря

– Людей к шпилю! Кровь и гром! Живо! – последовал приказ,
и матросы кинулись к вымбовкам ворота.
Герман Мелвилл, «Моби Дик»

Итак, после ночной якорной стоянки в виду острова д’Экс, наш фрегат поднял якорь и лёг на курс ноль градусов, то есть на север, в Ла-Рошель. Процесс снятия с якоря на парусном корабле с ручным шпилем требует от матросов физической силы и осторожности, потому что чреват травматизмом. Наш капитан, конечно, не орал на нас и не пинал ногой под зад, как капитан Фалек на китобое «Пекод» в романе «Моби Дик», но был крайне сосредоточен и даже немного сердит. Матросы вставляют вымбовки, брусья-рычаги, в специальные отверстия в шпиле и, налегая на них всей силой, вращают шпиль, выбирая якорную цепь. Шпиль идёт то тяжело, то легче, то совсем легко, то вдруг не идёт совсем. Это понятно: рельеф дна может быть разным, и, если якорь за что-то зацепился, сдвинуть его не просто – скорее, корабль подтянется к якорю.

Механизм шпиля снабжён храповиком, поэтому в обратную сторону он вращаться не может. Но если, несмотря на усилия, матросы не могут повернуть шпиль, надо немного потравить якорь-цепь, то есть, перекинуть собачку храповика и позволить шпилю вращаться в обратном направлении. Если перед этим вымбовки не извлечь из отверстий, зазевавшийся матрос может получить весьма ощутимый удар вымбовкой в грудь – этого и опасался капитан. Но мы – рабочие муравьи. Мы не видим дальше своего носа, своей вымбовки, и всех-то у нас забот – уберечься от её удара, а между тем, этот манёвр, снятие с якоря, чреват для судоводителя сложностями и опасностями более серьёзными.

Ведь при отдаче носового якоря, как в нашем случае, корабль развёрнут носом к ветру, а паруса его убраны. Если в таком положении просто поднять якорь, корабль будет неуправляем, что и в открытой акватории небезопасно, а в узкости, вблизи берега – тем более. Капитан или штурман должны перед снятием с якоря учесть силу и направление ветра, проложить курс, перебрасопить реи, причём иногда приходится фоковые реи брасопить противоположно нужному курсу, а гротовые соответственно курсу, чтобы сначала развернуть корабль по ветру, а потом перебрасопить фоковые реи по гротовым. И всё это надо делать быстро, не допуская неконтролируемого сноса. В момент, когда якорь-цепь приходит в положение панер, то есть, становится вертикально, нужные паруса должны быть немедленно поставлены на заранее обрасопленных реях.

Но мы всего этого не видим. Наше дело муравьиное: пошёл шпиль, стоп шпиль, вставить вымбовки, вынуть вымбовки, убрать вымбовки! Примерно та же картина при смене галса: мы изо всех сил тянем брас, по команде закрепляем его на утке, потом поднимаем голову – глядь, а наветренный борт уже не правый, а левый, поворот завершён, а что это был за поворот, оверштаг или через фордевинд, можно спросить у кэпа, старпома или офицера вахты, которые видели всю картину, а можно и не спрашивать: дело сделано. Вот и сейчас: когда мы поднимаем головы, фрегат уже идёт на север, справа берег, слева океан, впереди невесомый силуэт Pont de l’île de Ré, трёхкилометрового моста, соединяющего Ла-Рошель с островом Ре.

Но работы ещё невпроворот: надо разнести по палубе якорь-цепь, смыть с неё ил, убрать в цепной ящик, помыть палубу, всю в ошмётках ржавчины и грязи. А у старпома и стармеха каждый раз после подъёма якоря нестандартная инженерная задача: уложить якорь на руслень и принайтовить его к борту. Якоря-то у нас нештатные – не знаю, почему. Причём оба – и правый, и левый. Поэтому стармех Дима одевает страховочный пояс и висит над водой у носовой скулы, цепляя якорь верёвкой и пытаясь его развернуть нужным образом, а старпом Женя, стоя на руслене, даёт ему бесплатные советы, пытаясь сделать то же со своей позиции. Все мои попытки включиться в эту работу встречались вежливым отказом. Да там и места нет для третьего.

6. Город Ла-Рошель и его башни

Фрегат «Штандарт» в порту Ла-Рошель

И сошёл Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.
Бытие, 11, 5

Если идти в Ла-Рошель морем, сначала, не доходя до города, с правой стороны открывается вид на закрытую дамбой марину. Это порт Les Minimes. Несмотря на название, это самая большая марина во Франции, имеющая причалы для трёх с половиной тысяч яхт. Название марина получила от ордена братьев минимов, монастырь которых располагался там в средние века. Но глаз наблюдателя боковым зрением скользит по этому лесу мачт, не останавливаясь: самое интересное впереди. Вход в Старый порт Ла-Рошели я бы назвал красивейшим в мире, но не могу: мало видел в жизни портов.

Вход в Старый порт со стороны моря. Башни города Ла-Рошель – слева направо: Фонарная башня (Тур-де-ля-Лантерн), Цепная башня (Тур-де-ля-Шен), Башня Св. Николая (Тур-Сен-Николя)

Цепная башня, Tour de la Chaîne (Тур де ла Шен), стоит с левой стороны от входа в Старый порт, а с правой стороны башня Святого Николая (Tour Saint-Nicolas). На левом же берегу, метрах в ста до входа в порт, высится остроконечная Фонарная башня, Tour de la Lanterne (Тур де ла Лантерн), соединённая с Цепной башней куртиной. Эти три башни, сложенные, как и набережная, из серого известняка, оформляют вход в гавань Ла-Рошель, производя впечатление единого ансамбля, задуманного гениальным архитектором. Но это не так.

Давным-давно, до 1209 года, уже стояла башня на месте Фонарной, но она не имела ничего общего с современной и выполняла функцию цепной, то есть, перекрывала вход в гавань цепью, а заодно разоружала входящие суда: поднимала с них пушки, когда оные появились. Так её тогда и называли: Тур дю Гарро, разоружающая башня. Когда в середине XV века Фонарная башня приобрела современный вид, Цепная башня уже сто лет, как заняла своё место напротив башни Святого Николая и, в полном соответствии с названием, натягивала каждую ночь цепь между двумя башнями, перекрывая вход в гавань, а Фонарная башня, тоже в согласии с наименованием, стала выполнять функции маяка.

Ещё через сто лет, когда во Франции разгорелись религиозные войны, Ла-Рошель стала оплотом гугенотов. Католики бежали из города, но успели не все. Тринадцать католических попов поймали, зарезали и сбросили с башни в море. Позже, в годы Великой французской революции, возмущённый народ перегрыз (O tempora! O mores!) глотки ещё четырём попам и тоже сбросил с башни – так она стала башней священников. И совсем уже недавно, каких-то двести лет назад, четыре сержанта Ла-Рошели затеяли заговор против правительства, и их перед казнью тоже заперли в этой башне. Так она стала Башней четырёх сержантов. Но всё это было давно, сейчас она снова просто Фонарная башня. Её высота пятьдесят пять метров. На цилиндрическом цоколе высотой двадцать пять метров и диаметром пятнадцать водружён восьмигранный шпиль со стрельчатыми окнами на четырёх из восьми сторон.

Следующей хронологически стала башня Святого Николая, к тому же она выше Цепной, а значит, главнее – так у них заведено, у башен. Башня Святого Николая высотой тридцать семь метров и диаметром двадцать три в самой толстой части начала строиться в сороковых годах XIV века, а Цепная в восьмидесятых. Разница, как будто, не велика, но в течение этой разницы произошли эпохальные события, и не только для города, но и для всей страны. В 1340 году, в первый период Столетней войны, английский король Эдуард III в битве при Слёйсе во Фландрии раздолбал французский флот, практически ничего от него не оставив. Лишив французов флота, Эдуард и на суше оттяпывал кусок за куском, а в 1360 году хапнул город Ла-Рошель, разбогатевший на торговле вином и солью. Но ненадолго.

В 1372 году французы осадили Ла-Рошель. Поскольку город снабжался с моря, англичане не шибко расстроились поначалу, тем более что на рейде стоял английский флот из пятидесяти кораблей, из которых четырнадцать были загружены продовольствием и золотом. Двенадцать тысяч золотых фунтов предназначались для выплаты жалованья солдатам. Но тут к городу подошли двадцать две союзные Франции кастильские галеры! В историю этот бой вошел, как бой при Ла-Рошели, в котором кастильско-французский флот одержал решительную победу над английским флотом. На самом деле, англичан разбили лишь кастильцы под командованием генуэзца Амбросио Бокканегры. Эта фамилия была знаменита в Генуе: в 1339 году генуэзским дожем стал другой Бокканегра, Симон, прототип главного героя одноимённой оперы Джузеппе Верди.

Французские же войска под командованием военачальника Карла V, коннетабля Бертрана дю Геклена, взяли город с суши, но буржуа позволили дю Геклену въехать в Ла-Рошель только после подтверждения Карлом особых привилегий города. Мэр и старейшины получили наследственное дворянство, только мэр и никто другой мог назначать капитанов башен и т.п. С тех пор город оставался французским за единственным исключением: во время Второй мировой войны там хозяйничали боши. Они построили в Ла-Рошели базу субмарин, откуда совершали нападения на конвои союзников. Немецкий гарнизон Ла-Рошели удерживал базу до последней минуты и сдался французским зуавам только 8 мая 1945 года, уже после капитуляции Германии.

На строительстве башни Святого Николая поначалу дело не шло: почва была болотистой, и, как ни укрепляли фундамент дубовыми кольями и камнями, конструкция наклонялась. После освобождения города от англичан работы возобновились, проблему вертикальности решили, и в 1376 году башню достроили. (Говорят, она и сейчас наклонена немного, но я не заметил.) Цепь, закрывающая вход в порт, закреплена на башне Святого Николая, а с Цепной башни её каждый вечер натягивали кабестаном.

Архитектор Жюст Лиш в XIX веке провёл детальное обследование башен и пришёл к выводу, что в прошлом обе башни – Святого Николая и Цепная – были соединены стрельчатой аркой, так что корабли проходили в порт под ней. Арка эта будто бы разрушилась из-за наклона фундамента башни Святого Николая. Не согласные с этой версией специалисты утверждают, что своды в романской архитектуре, в отличие от готической, были слишком массивными. Технические возможности того времени не позволяли возвести тяжёлую арку с большим пролётом, да ещё на таком фундаменте. Во всяком случае, никаких свидетельств существования арки, кроме графической реконструкции Жюста Лиша, не сохранилось.

Цепная башня имеет в высоту двадцать метров и шестнадцать в диаметре, но это сейчас, а изначально она вместе с шатрообразной крышей возносилась аж на тридцать четыре. По мне, с плоской крышей, похожая на гигантскую шахматную ладью, увенчанную зубчатой короной, она выглядит более сурово и внушительно. Изначально было две Цепных башни, малая и большая. В малой, от которой остался невысокий бастион ближе к воде, размещался кабестан, а в большой жил капитан башни с семейством и солдаты. Капитан назначался на один год. Должность его была очень важной. Кроме того, что он закрывал вход в порт, он обязывался не спать по ночам и следить, чтобы в город не пробрались враги. Он же собирал налоги с входящих в порт судов.

В 1472 году Ла-Рошель посетил король Людовик XI. Поднявшись в Цепную башню и глядя в окно на богатый город, он нацарапал на стекле алмазным перстнем: «О-о, великое безумие», имея в виду свой отказ от города в пользу брата. В тот же день брат умер, и его владения упали в руки короля. Основанная в X веке, Ла-Рошель в XII уже стала богатым городом, потому что тамплиеры основали там торговый порт и держали свой флот. В 1152 году, когда Алиенора Аквитанская (успев побывать королевой Франции в качестве супруги Людовика VII), стала женой английского короля Генриха II Плантагенета (а в последствии матерью двух английских королей, Ричарда Львиное Сердце и Иоанна Безземельного), для купцов Ла-Рошели открылся английский рынок. Существует легенда, что в 1307 году, когда французский король Филипп IV Красивый отдал тайный приказ арестовать всех тамплиеров во Франции, днём раньше из Ла-Рошели вышли десятки кораблей, увозящих две с половиной тысячи рыцарей и несметные богатства ордена в неизвестном направлении.

Позже, с начала XVI века и до середины XVIII, половина всей торговли с Новой Францией шла через порт Ла-Рошели. К Новой Франции тогда относились обширные североамериканские территории провинций Квебек, Онтарио, берега Великих озёр и французская Луизиана, занимавшая чуть ли не половину площади современных Соединённых Штатов, включая реку Миссисипи по всей её длине. Луизиана и название своё получила от имени французского короля – Луи, только неизвестно, о каком Луи идёт речь, о четырнадцатом или о пятнадцатом. В 1763 году Новая Франция прекратила своё существование, а её территории стали частью Британской империи. Работорговлей в то время купцы Ла-Рошели тоже отнюдь не гнушались.

В результате тридцатилетних смут, раздиравших Францию во второй половине XVI века и вошедших в историю, как гугенотские войны, прервалась династия Валуа, и французским королём стал Генрих IV Бурбон, бывший предводитель гугенотов и бывший король Наварры. (И Валуа, и Бурбоны были побочными ветвями династии Капетингов. Когда король Людовик XVI Бурбон взошёл на эшафот, он именовался гражданин Луи Капет) Осознав, что Париж стоит мессы, Генрих перешёл в католичество и стал королём Франции, а чтоб волки были сыты и овцы целы, издал Нантский эдикт о веротерпимости. Гугеноты же решили, что этим эдиктом им дарована чуть ли не независимость. Сделав своим центром богатую и укреплённую Ла-Рошель, после смерти Генриха IV они стали восставать против его наследника, Людовика XIII.

Восстания эти закончились длительной осадой крепости и её взятием войсками короля. Друзья школяров всего мира, Атос, Портос, Арамис и с ними д’Артаньян, тоже осаждали Ла-Рошель, но не их доблестью была взята крепость, а стратегическим мышлением кардинала Ришельё. Кардинал приказал построить полуторакилометровую дамбу в заливе, чтобы сделать невозможным снабжение осаждённого города англичанами с моря. Кстати, если кто хочет поносить, доспехи кардинала весят сорок восемь килограммов. После взятия Ла-Рошели Людовик XIII приказал срыть все укрепления крепости. Но, слава богу, герцог Ришельё уговорил его оставить три башни: Фонарную, Святого Николая и Цепную – вдруг пригодятся против англичан?

Сохранилась и ещё одна башня – в городе, на набережной.

Часовая башня или Башня с большими часами (Тур-де-ля-Грос-Орлож)

Её не срыли, потому, видимо, что не сочли укреплением. Это башня Больших часов, La Grosse-Horloge. Под ней есть арочный проход на отходящую от набережной улицу. Когда-то под башней с набережной на улицу поворачивал трамвай. Вершина башни оформлена в виде колокольни, между колоннами которой установлен циферблат больших часов. А на самом верху, на маленьком шпиле – силуэт кораблика, почти такой же, как на шпиле Адмиралтейства в Питере.

Кораблик на Часовой башне

Кораблик, правда, сделан не из золота, а из бронзы, и весь покрыт патиной. Зато все паруса на мачтах подняты, включая стаксель!

7. «Штандарт» снимается в кино

Профессий много, но
Прекрасней всех – кино!
Песенка из мультфильма

Наш «Штандарт» – корабль исторический, копия старинного фрегата, поэтому он тоже притягивает взгляды киношников и зевак. Когда мы подходим к порту, яхты и катера слетаются к нам со всех сторон, как пчёлы на цветущий розмарин. Вот и испанский режиссёр с карфагенской фамилией Аменабар тоже снял «Штандарт» в своём сериале. Почему фамилия карфагенская? Потому что напоминает мне Гаструбала, но не о том речь. В сериале Алехандро Аменабара La Fortuna «Штандарт» играл роль целой английской эскадры. Снималось кино в апреле 2021 года в баскской Пасайе, и мне как раз подфартило быть на борту.

Артисты на борту «Штандарта»

Почему «Штандарт» изображает сразу четыре английских фрегата, а французский парусник Etoile du Roy («Королевская звезда») – целых четыре испанских, спросите режиссёра. Это компьютерный фокус, из тех, без которых современные киношники не обходятся. По той же причине носы всех испанских кораблей напоминают носы турецких фелюг: «Королевская звезда» построена в Турции.

Фильм, вообще-то, не о том. Исторические коллизии занимают в нём несколько минут экранного времени во второй, кажется, серии. Основная же интрига кроется в борьбе патриотичного испанского дипломата и его рыжей подруги за возвращение Испании сокровищ с затонувшего испанского корабля, найденных, поднятых и присвоенных американским искателем кладов в начале нынешнего, XXI, века. Но совсем без предыстории не обойтись. А дело было так. В 1804 году эскадра из четырёх испанских фрегатов с грузом золота и серебра из Монтевидео почти дошла до порта Кадис в Андалусии, но у португальского мыса Санта Мария, при входе в Кадисский залив, их поджидали четыре английских военных корабля.

Поскольку Великобритания на тот момент с Испанией не воевала, англичане предложили решить дело миром: мол, отдайте сокровища, и вам ничего не будет. Но испанским грандам у английских джентльменов не занимать ни спеси, ни отваги. Они, естественно, отказались. В завязавшемся бою одно из первых английских ядер угодило в пороховой погреб фрегата Nuestra señora de las Mercedes, заметьте, почти одноимённого с мысом, потому что «Наша милосердная сеньора» – это, конечно, Дева Мария. «Испанец» пошёл ко дну, увлекая за собой тонны золота и серебра, тюки с шерстью викуньи, мешки с корицей и кинуа, две сотни моряков, а также жену и восьмерых детей генерала Диего де Леона. Сам генерал с ужасом наблюдал за происходящим с борта другого испанского корабля, Fama («Слава»). На своё счастье или несчастье он оказался на «Фаме» с пятнадцатилетним сыном Карлосом, будущим борцом за независимость Аргентины от Испании.

Остальные испанские корабли были побеждены, пленены и препровождены в Гибралтар, захваченный Британией за сто лет до этого боя. Они продолжили службу уже под новыми именами, как корабли его величества Георга III. А через двести лет американцы нашли затонувший корабль и подняли семнадцать тонн золота и серебра из его трюмов. На том основании, что операция по подъёму сокровищ происходила в нейтральных водах, кладоискатели присвоили их себе, но американский суд решил иначе. Он заставил авантюристов вернуть ценности испанцам, хотя, по-моему, если уж кому-то возвращать, то странам Латинской Америки, где богатства были награблены. Кстати, эти четыре несчастливых испанских фрегата были последними кораблями, вывозившими золото из Южной Америки в Испанию. Такова канва реальных событий, лежащих в основе сюжета.

Артисты-солдаты построены перед посадкой на борт фрегата

В эпизоде боя снимался наш фрегат. На нашем флагштоке развевался огромный английский флаг, на грот-мачте английский вымпел, чем-то серым накрыли спасательные плоты и всё, что могло напомнить о двух пролетевших веках. Кэпа, старпома, Алекса и Сезара одели корсарами, а остальной экипаж попросили по команде исчезать с палубы. Надо сказать, одежда корсаров очень шла кэпу и остальным трём. Корабль заполнили солдаты в красных камзолах с мушкетами, офицеры в треуголках при шпагах, помрежи и прочие реквизиторы. В таком виде, с открытыми пушпортами, мы вышли в море, то сближаясь с «Королевской звездой» под испанским флагом, то отдаляясь от неё, а «солдаты» палили в супостатов из своих мушкетов. Все «солдаты» были солидными мужиками в летах, все как один с бакенбардами – наклеенными, вероятно.

Снимается эпизод боя

За пару дней эпизод был снят, и наше участие больше не понадобилось.

8. Фрегат Etoile du Roy

Фрегат Etoile du Roy

Гори, гори, моя звезда…
Владимир Чуевский, романс

Основное действие происходило на французском фрегате: во-первых, он намного просторнее и удобнее, а во-вторых, фильм-то испанский, поэтому авторов интересовали испанские герои, мы же, «англичане», были безликой грозной силой. В порту Пасайи Etoile du Roy стояла рядом с нами. На ней ещё несколько дней палили из пушек, а артисты поднимались на ванты и картинно падали. Однажды кэп нам устроил экскурсию на французский фрегат. «Королевская звезда» была красива и ухожена. Нас принял её капитан, приветливый сухощавый парень средних лет. Мне даже стало неловко, что мы их потопили – хотя бы и виртуально.

Фрегат Etoile du Roy построен в Турции под названием Grand Turk («Большой турок») и спущен на воду в 1997 году, поэтому и напоминает, особенно с носа, турецкую фелюгу. Корабль был заказан британской компанией для съёмок в исторических фильмах. Это не совсем точная реплика британского фрегата 1741 года Blandford. В 2010 году его купили французы и переименовали в «Королевскую звезду». Компания, купившая фрегат, называлась Etoile marine, и она уже владела двумя парусниками с именем Etoile – Etoile de France и Etoile Molene, поэтому «Большой турок» стал «Королевской звездой».

«Королевская звезда» («Этуаль дю рой» – приблизительно так она произносится по-французски) на треть больше «Штандарта» водоизмещением, шире и длинней. Флагманский салон в корме поражает площадью и роскошью убранства, хотя аналогичное помещение на «Штандарте», скромно называемое штурманской рубкой, тоже не лыком шито – по традиции устройства старинных кораблей. На французском корабле гораздо просторнее камбуз, кубрики и машинное отделение, есть даже душевые кабинки с раздевалками отдельно от гальюнов, что возбуждало особую зависть: на «Штандарте» душ можно принять только в одном из двух крохотных гальюнов – и никаких раздевалок! Когда мы уже собрались домой, с трапа сошла красивая разбитная девица лет тридцати, явно чувствующая себя на корабле, как дома. Она обнялась и поцеловалась с французским капитаном, а он с гордостью представил её: «Моя дочь!»

9. Пасайя и Сан-Себастьян

Пасайя

Теперь я живу в тени и женат на Луне,
А солнце Сан-Себастьяна согревает кого-то другого.
Тони Какко, песня «Сан-Себастьян»

На съёмки в Пасайе была выделена неделя, но с артистами мы выходили в море лишь дважды, так что у команды было время осмотреть Пасайю и соседний Сан-Себастьян. Пасайя – название баскское, а по-испански, вернее, по-кастильски, Пасахис. Это маленький городок с огромным грузовым портом, туда же заходят и рыболовные суда. Порт находится в глубокой обширной бухте с длинным узким входом со стороны моря. К испанскому побережью Бискайского залива спускаются отроги Пиренеев. У входа в бухту по обе стороны из моря вырастают обрывистые утёсы, образуя как бы ворота. Если отойти в море мили на три, справа открывается широкий округлый залив, по берегам которого раскинулся город Сан-Себастьян, Доностия на языке басков.

Сан-Себастьян

В отличие от рабочей скромной Пасайи, Сан-Себастьян – большой, богатый, блестящий город с готическими соборами, шикарными набережными, широкими прямыми улицами, застроенными домами, похожими на дворцы.

Сан-Себастьян

На западе города марину и песчаный пляж отделяет от моря высокая гора, на которой разбит парк, а с террас грозят морю батареи старинных пушек. На вершине горы на высокой усечённой пирамиде стоит гигантская статуя Христа. Статуя эта видна отовсюду в городе и за много миль со стороны моря. Спаситель обращён лицом к городу, правая рука его поднята для благословения.

Сан-Себастьян, статуя Христа

Если в Пасайе подняться в гору, на гребне, поросшем лесом, открывается тропа, ведущая в Сан-Себастьян – не длинная, километров шесть. В конце её надо долго спускаться к городу по лесистым тропам, срезающим извивы автомобильного серпантина, пока не выйдешь к бесконечной лестнице, а она уже приведёт прямо в центр города. Тропа по гребню над морем – часть «камино», пути пеших паломников, идущих из Франции в Сантьягого-де-Компостела, к могиле апостола Иакова. Об этом напоминают щиты с изображением святого с блуждающей улыбкой на лице и фляжкой из тыковки на посохе. Судя по полуразрушенным арочным виадукам, там проходила и дорога римских легионеров. В нескольких местах с гор открывается потрясающий вид на океан. Вступив на тропу, я увидел, как далеко внизу выходит из пасайской бухты «Королевская звезда».

Пасайя от бассейна порта взбирается круто в гору. Она застроена новыми многоэтажными бетонными домами без излишеств, причём с уровня на уровень можно подняться на бесплатных лифтах. «Добетонная» эра представлена очень компактно кладбищем с несколькими богатыми скульптурными семейными усыпальницами, церковью и старыми домами, сложенными из благородного видом, но нестойкого тёмно-жёлтого песчаника.

Пасайя

Город этот гордится славным прошлым своей команды гребцов, увековеченной в камне. Не все гребцы-баски каменные: налегают на вёсла и вполне живые здоровые парни.

Пасайя, памятник гребцам

10. Китобойное судно «Сан-Хуан»

– Что?! Превратить корабль в салотопню, а океан в свиной загон?!
Герман Мелвилл, «Белый бушлат»

Но не веслом единым славилась страна басков. Оказывается, баски были чуть ли не первыми китобоями. Первенство оспаривают, конечно, викинги, но в XII веке баски уже промышляли китов в Бискайском заливе, а к началу XVI века добрались до канадского полуострова Лабрадор и острова Ньюфаундленд. Географические названия тех мест – Чаннел-Порт-о-Баск на южной оконечности Ньюфаундленда, например, напоминают об этом и сейчас. В 1563 году на верфи Пасайи был построен корабль Nao San Juan как раз для плавания в Канаду. Он занимался китобойным промыслом к югу от полуострова Лабрадор. Когда его трюмы были под завязку забиты бочками с китовым жиром, и он взял курс на Европу, разразился жестокий шторм, роковой для «Сан-Хуана». Корабль затонул в 1565 году – впрочем, не очень глубоко: есть сведения, что владелец судна вернулся на место катастрофы через год на другом корабле и спас половину груза, из-за чего с ним даже судились другие пайщики, потерпевшие убытки.

Вся эта история всплыла в прошлом веке в результате исследований Сельмы Хаксли, а 1978 году морской археолог Роберт Гренье по результатам Сельмы Хаксли обнаружил затонувший «Сан-Хуан», прекрасно сохранившийся в арктических водах. Дело было за малым: в одной из бухточек в узком заливе, соединяющем порт Пасайи с морем, построили верфь, на которой энтузиасты из баскской диаспоры в Канаде и всей Испании, не только из Страны басков, решили построить точную копию «Сан-Хуана», оснащённую к тому же настоящими китобойными баркасами, потому что охотились на китов и гарпунили их с гребных баркасов, а на корабле-матке разделывали туши, выплавляли жир и складировали бочки в трюмах. На технологии китобойного промысла не буду останавливаться, потому что она детально описана в «Моби Дике» Мелвилла. Та технология, которая до глубины души возмутила грот-марсового старшину Джека из «Белого бушлата» – смотри эпиграф к этой главе.

Так вот, построили верфь, назвали её «Альбаола» и стали строить новый «Сан-Хуан» методами старинных корабелов и из тех же материалов. За дело взялись с размахом: в одном эллинге строили баркасы, в другом корабль «Сан-Хуан», но нашлись помещения для целого музея китобойного промысла, павильона истории строительства корабля и для магазина сувениров. Многие технологические тонкости были знакомы нашему кэпу: он тоже к ним пришёл во время строительства «Штандарта». В цехах работали несколько человек. В основном это волонтёры, работающие бесплатно. Один баркас был спущен на воду, два других стояли на кильблоках почти готовые, а сам корабль находился в стадии набора корпуса.

Верфь «Альбаола»

Объяснения велись по-английски, мне шёпотом переводила Аня. Не всё я понял, но суть ухватил, потому что неплохо помню «Моби Дика». Больше всего меня поразило, что во время многомесячных морских скитаний моряки пили не воду, а сидр, вино и пиво – так сказал наш гид. Вода быстро портилась, а слабоалкогольные напитки хранились гораздо дольше. По-моему, эти напитки, весьма неплохие сами по себе, жажду не утоляют. Вода главнее. Бедные моряки!

В музее музея китобойного промысла

Когда мы вернулись, Антон, наш двенадцатилетний «юнга», был задумчив и озабочен. Ему, наверно, было жалко китов. Мне тоже было жалко китов. «Ведь кит намного больше этого баркаса! – воскликнул Антон, – он же может его потопить!» «Может! – сказал я, – но почему-то не хочет. Люди столетиями били китов и до изобретения электричества освещали дома свечами из китового жира. Но работа эта всегда была очень опасной. Иногда кит топил не только баркас, но и корабль китобоев. Читал «Моби Дика?»

«Моби Дика» Антошка ещё не читал. Тот же вопрос я задал Даше, его четырнадцатилетней сестре. Родители Даши и Антона устроили себе каникулы, забросив детей на пару недель на фрегат.

Даша и Антон

Дети несли вахты наравне со взрослыми, не получая никаких поблажек. Легко взлетали на мачты по любой надобности, а Антошка иногда и без надобности. Единственная льгота, которую они получили – любовь всего экипажа. Оба свободно болтали по-английски и по-французски. Жили в Праге, поэтому знали чешский, а Даша к тому же осваивала немецкий. «Моби Дика» Даша ещё не читала, но собиралась. «На каком языке ты будешь читать, – спросил я, – на русском или на английском?» «На английском, – ответила Даша, – я всегда читаю в оригинале!» На этом разговор закончился. Антон молча жалел китов, а я так же молча завидовал родителям Даши и Антона.

11. Воплощённая мечта капитана Мартуся

Капитан Владимир Вячеславович Мартусь за штурвалом своего фрегата

…ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них на бой!
И.В. Гёте, «Фауст», часть 2

Есть некоторый перекос в том, что читатель уже знает, как появился на свет петровский «Штандарт», как воссоздаётся китобой «Сан-Хуан», но до сих пор не представляет, как в новое время возродился наш фрегат. Перекосы же в корабельном деле опасны и недопустимы. Хотелось бы начать так: «С раннего детства маленький Володя мечтал построить корабль с большими белыми парусами, стать на нём капитаном и уплыть в далёкие моря…», но есть одна загвоздка: я понятия не имею, о чём мечтал в детстве маленький Володя. А поскольку Владимир Вячеславович Мартусь, слава богу, жив, здоров и, неровен час, может наткнуться на этот текст, борзопись исключается. Но в остальном всё верно: он действительно построил корабль с большими белыми парусами и ходит на нём капитаном уже двадцать с лишним лет.

В циклопическом масштабе задачи было что-то античное. Если бы капитан начал строить свой корабль в юные годы, строил бы его всю жизнь, а потом бы Посейдон сжалился над ним и поместил на небо вместе с его детищем, это было бы более вероятным концом истории, чем фрегат в море и капитан Мартусь за штурвалом. Но на небе места для «Штандарта» не нашлось, потому что созвездия Киль, Корма и Паруса там уже есть. Если рассмотреть библейскую аналогию, то Ною было в чём-то труднее: его ковчег по заданию Заказчика превосходил «Штандарт» водоизмещением, но в чём-то и легче: Заказчик был неограничен в средствах, а, главное, во времена Ноя не было препон, на которые сразу натыкается маленький человек, посмей он вырваться из своего квадрата*. Пришлось капитану вырасти, стать большим человеком и перешагнуть через препоны.

Рында

Будущий капитан взялся за дело основательно. Он окончил курс в Ленинградском кораблестроительном институте – но там не учат строить деревянные исторические корабли. Ещё до института начал заниматься виндсерфингом, потом ходил на яхте, обошёл вдвоём с другом Скандинавию на двенадцатиметровом поморском коче без рации, мотора и электричества – под парусом, а где и на вёслах. Потом в петрозаводском клубе «Полярный Одиссей» взялся за строительство шхуны «Святой Пётр», построил, пришёл на ней в Петербург и дальше, на фестиваль старинных парусников во французский Брест. Некоторые утверждают, что шхуну он угнал, но статьи такой, угон корабля, в уголовном кодексе нет, а кроме того, Мартусь был одним из акционеров, так что дела не открыли. А через четыре года странствий по европейским морям на шхуну нашёлся покупатель аж на Карибских островах. Шхуна ушла в Вест-Индию, где участвовала в съёмках трёх серий «Пиратов Карибского моря», а её капитан расплатился со всеми долгами и вернулся в Петербург с 10 000$ и твёрдым намерением воссоздать фрегат петровских времён.

В одном из интервью капитан Мартусь высказался в том смысле, что если есть деньги, то мечта становится работой. Распухший от шальных денег «Газпром» зафигачил в Лахте фаллическую дулю в полкилометра высотой (спасибо, что в Лахте! Дали бы ему волю, этот дрын торчал бы на Стрелке Васильевского острова) и финансировал строительство копии фрегата «Полтава». На «Полтаве» работали многие спецы, ставшие таковыми на строительстве «Штандарта». Но у Владимира Мартуся, когда он заложил 4 ноября 1994 года киль фрегата, не было ничего, кроме двух рук, двух соратников и цели: построить действующий корабль. К тому же, при всём почтении: новая «Полтава» – всего лишь музейный экспонат. Для мореплавания не предназначена.

Впереди были шесть лет тяжёлой работы по специальностям, которые надо было осваивать с нуля – лесорубов, плотников, кузнецов. На следующий год строителей было шестеро, через год двенадцать, перед спуском на воду шестьдесят, да ещё сотни две добровольцев, приходивших в свободное время. На третий год удалось привлечь спонсоров, и дело пошло веселей. Но это все потом! Сначала нужен был детальный проект, чертёж, а чертежей в архивах не сохранилось. По заданию Эрмитажа историк Виктор Крайнюков по разрозненным описаниям возродил облик «Штандарта», по его чертежам судомоделист Григорий Атавин сделал модель парусника, а эту модель в музее «Дворец Меньшикова» увидел Владимир Мартусь, и его мечта обрела конкретные очертания. Потом была работа по созданию конструктивных чертежей, причём действующее современное судно должно иметь системы навигации и безопасности, камбуз и холодильник, водопровод, канализацию, двигатели, и всё это надо было втиснуть в конструкцию исторического корабля!

Чеховский Лука Александрыч, тот, что внушал собаке: «Ты, Каштанка, супротив человека, всё равно, что плотник супротив столяра!», ни черта не смыслил в плотницком деле. Корабельный плотник во времена Петра – должность офицерская, да и сам царь Пётр получил в Амстердаме диплом корабельного плотника! Но плотник работает с деревом, а дерево на постройку корабля идёт не любое. На шпангоуты и штевни нужен дуб, на обшивку – лиственница, на мачты – прямые сосновые стволы длиной двадцать два метра. Никогда бы не поверил, что в заповедной Линдуловской лиственничной роще, посаженной самим Петром, можно получить разрешение на валку деревьев. Но он получил! И в парках Петербурга валил дубы: санитарная рубка (!), а в Сиверской нашёл прямостойные сосны и доставил к верфи длиннющие стволы на специальных платформах!

Фигура у входа в кубрик

Дуб – дерево ветвистое. При сборке шпангоутов высоко ценились эти развилки, потому что древесина там имеет особую прочность, а, кроме того, иногда удавалось использовать природную кривизну. То же отмечал и строитель «Сан Хуана» в Басконии. Капитан вспоминал, что из сотен стволов дуба, что пошли на постройку судна, отходов осталось пара мешков – выжимали из каждого дерева всё, что можно, и ещё чуть-чуть. А двенадцатиметровые доски, напиленные из лиственницы для обшивки судна, надо было сначала сушить, а перед установкой распаривать в специальной парилке, чтобы они приняли форму обводов. Крепёжные гвозди ковались в построенной при верфи кузне – не перечислить всех тонкостей и сложностей, которые возникали на пути и преодолевались, потому что капитан Мартусь хоть и романтик, но прагматик, и девиз взял соответствующий: «Мечты прекрасны воплощеньем!»

Но старинное судно – это не только совершенное плавсредство, это ещё произведение искусства, в том числе резчиков по дереву. Их работа превосходна и аутентична. Под бушпритом – лев, на скулах – русалки, на транце – барельефы двуглавого орла, Нептуна с трезубцем, дракона, святых и знамён, а все пушпорты обрамлены резными венками. Все фигуры любовно вырезаны и раскрашены, а некоторые имеют портретное сходство с реальными людьми. Главный резчик, Сергей Алфеевич Неуступов, в одной из фигур изобразил себя.

Форштевень «Штандарта»

Когда в 1999 году гигантский кран поднял корпус «Штандарта» и опустил на воду, на берегу собрались 40 000 человек и духовой оркестр военных моряков. Это уже было событием городского масштаба. Капитан и его сподвижники заставили поверить в себя. Были вещи, в принципе невыполнимые на кустарной верфи. Компания «Вольво» подарила двигатели, Балтийский завод изготовил винты и так далее. Голландия и Великобритания, стоявшие у истоков рождения петровского флота, оказывали помощь и поддержку возрождённому фрегату. Не знаю, кто отлил пушки, но они заняли место у пушпортов – куда ж без них военному кораблю! Они и сейчас палят – холостыми, конечно, – при входе фрегата в порты. Сотни людей были причастны к эпопее, но Бетховеном этой грандиозной симфонии был капитан Владимир Мартусь.

Пушки в пушечных портах

Почти год времени и огромный объём работ отделял спуск на воду от первого плавания. Надо было закончить отделку кубриков и кают-компании, установить двигатели, отладить системы жизнеобеспечения, установить рангоут и вооружить его такелажем и парусами. Это километры тросов, шестьсот двадцать квадратных метров парусов, грот-мачта высотой тридцать три метра! На этих вантах и пертах на высоте в десятки метров будут работать люди, и первыми на них ступят строители корабля. По рассказу старпома и кэпа, для большей аутентичности первые паруса были сделаны из парусины, как в петровские времена. Они были дико тяжёлыми (а и дакроновые не лёгкие: сам укатывал), недолговечными, очень плохо сохли и подвержены заражению грибком. Через три года их пришлось заменить на синтетические, а старые парусиновые сдали в английский музей адмирала Нельсона на корабле «Виктория». В лаборатории музея на них насчитали двадцать восемь сортов плесени! С тех пор на «Штандарте» дакроновые паруса.

Наконец, все работы были выполнены, и в июне 2000 года фрегат «Штандарт» ушёл в своё первое плавание по маршруту Великого посольства царя Петра. На баке висела специально для этого корабля отлитая рында, а по её краю надпись: «Жизнь – это то, что мы делаем».
*См. стихотворение Владимира Лившица «Квадраты»

12. «Капитан на палубе!»

Капитан фрегата «Штандарт» Владимир Мартусь

Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат…
Николай Гумилёв, «Капитаны»

В восемь утра вся команда строится на полуюте, или квартердеке, как сейчас говорят, а прежде привычнее было слово «шканцы». Аня стоит на юте и держит в руках флаг-фал, ещё один член экипажа на главной палубе наготове с языком рынды в руке. Ровно в восемь утра появляется капитан. «Капитан на палубе!» – командует старпом, и все замирают. «На флаг – смирно!», и сразу следом: «Флаг – поднять!» – командует кэп, одновременно звонит особым звоном рында и поднимается флаг России на флагштоке, потом Аня и тот, кто звонил в рынду, занимают место в строю. Кэп рассказывает, что запланировано на день, проводит краткий инструктаж, и команда расходится по местам утренней приборки.

Опаздывать на построение неприлично. Этого практически никогда не происходит, а если происходит, капитан выражает неудовольствие – этого достаточно. Строже наказания при мне применено не было, да оно и не требуется. Никто не стоит смирно в военно-строевом смысле слова, никто не одет по форме, но все уважают ритуал. Спокойствие и сила – эти слова характеризуют капитана. Сила чувствуется во всём его облике – в мощной, чуть сутулой фигуре, в спокойном негромком голосе, который он никогда не повышает. Авторитет его на корабле непререкаем. Никто его не боится – боятся вызвать его недовольство, которое он, впрочем, почти никогда не выказывает.

Есть у кэпа одна особенность, которую от него переняли командиры помладше: на построение утром он часто выходит босиком. Бывало, холодина утром, все в тёплых куртках, и тут появляется кэп, тоже в тёплой куртке – и босиком. Думаю, это неспроста. Он хочет чувствовать свой корабль, относится к нему, как к живому. Так кавалерист, успокаивая коня, похлопывает его по шее. Ведь дерево живое, а на фрегате деревянная палуба. После построения кэп надевает ботинки: он не мазохист и не йог. Так же, босиком, иногда выходят на построение его помощники. Когда Иру назначили вахтенным офицером, на следующее утро она явилась на построение босиком, что было встречено экипажем не без иронии.

Капитан не придирается к мелочам, не пытается контролировать действия помощников и механика, или их отношения с практикантами. Помощников уважает и не оскорбляет недоверием. С командой доброжелателен, тактичен, деликатен. Он старший не только по должности, но и, как правило, по возрасту. Тяжеловатая приземистая фигура не молодит. Он выглядит на свои пятьдесят с лишним. Обедает и ужинает всегда с экипажем, на своём постоянном месте. Над этим местом висит маленькая рында, в которую он иногда звонит после ужина, когда корабль стоит у причала или на якоре. Звонок капитана в эту рынду означает, что он разрешает принять по рюмке, причём обычно сам и разливает. А заодно крутит кино про пиратов, про корабли и моряков. Однажды на баке, в разговоре с помощниками, имея в виду обычай капитана не вмешиваться в текущие дела в течение дня, я сказал, что он, как северное солнце – покажется между туч и исчезнет надолго. Настю это сравнение развеселило, а старпом Женя, похоже, за кэпа немного обиделся.

На капитане лежит колоссальная ответственность, и все это понимают. План плаваний, стоянки в портах, отношения с их администрацией, финансы, безопасность экипажа, снабжение – всё на нём. А ещё профилактические ремонты в портах каждую зиму, необходимые и очень дорогие. Петровский фрегат, первый «Штандарт», был построен в 1703 году, с 1714 к боевым действиям готов уже не был, а через десять лет по ветхости был поднят на берег. Новый «Штандарт» ходит по морям двадцать два года, и, даст бог, прослужит ещё столько же, потому что каждый год заходит в сухой док и ремонтирует всё – от обшивки днища до последней выбленки. В одну из зим не хватило денег на док. Корабль вытащили на берег, положили на бок и ремонтировали в таком виде.

Ко всем проблемам российская бюрократия добавила ещё одну. В 2007 году госинспекция МЧС России признала корабль «плавсредством, не соответствующим характеристикам маломерного судна». С тех пор фрегат не может зайти в свой порт приписки и родной город Санкт-Петербург, заходит только в европейские порты. «Штандарт» имеет германский и голландский сертификат безопасности, но для России хорош недостаточно. А капитан не желает ставить корабль на прикол и превращать в музейный экспонат или ресторан. Двадцать с лишним лет безопасной эксплуатации доказали, что по праву. Каждое утро не признанный Россией корабль поднимает на флагштоке российский флаг. Капитан горд, обиды его никто не видит. И ещё раз об ответственности. На руле обычно стоит практикант, но при смене галса, постановке на якорь или заходе в узкость за штурвалом всегда капитан. Или один из его помощников, но тогда капитан стоит рядом.

Когда мы входили в порт Ла-Рошель, кроме привычных яхт и катеров, снимавших фрегат анфас и в профиль, в заливе крутился целый рой гидрофойлов – парусных досок на подводном крыле, новейшего веяния водного спорта. Они носились с непредставимой для безмоторных лодок скоростью и легко меняли галс. Я ими откровенно восхищался, а кэп, сам в прошлом яхтсмен и виндсерфингист, сказал мрачно: «Не нравится мне это! Теряется связь с волной! Он волны не чувствует!» Всё-таки есть что-то античное в этом человеке! Только миф про него греки не успели сочинить. Антей черпал силу из Земли, а наш капитан – из волны.

13. Экипаж

Нас было много на челне…
А.С. Пушкин, «Арион»

Капитан как-то сказал, что плохие люди на фрегате не задерживаются, а хорошие возвращаются. Это, наверное, так, только мне плохие там не попадались. Случайные были, плохие нет. Запомнились больше постоянные члены команды, ведь с ними я прожил месяц, а практиканты приходили и уходили – кто через неделю, кто через две. Полина, Даша и Антон уже получили по паре штрихов. Теперь остальных надо обрисовать, хотя бы схематично. Что корабль без экипажа? Памятник мечте.

Иерархия по барабану, начну с молодого и симпатичного. Алексу года двадцать три. Он весел, смел, быстр, ловок, улыбчив и доброжелателен. Очень музыкален.

Алекс

Играет на гитаре и на фано – на корабле есть органола. А ещё он подобрал на какой-то дудке первую тему из «Маленькой ночной серенады» Моцарта – мы её бубнили, играя в шахматы. Кстати, в шахматы он тоже играл лучше всех. Его всегда высаживал на берег стармех на моторке, чтобы принимал швартовы с фрегата. Как-то раз, в конце моего пребывания на фрегате, Алекс спросил, счастлив ли я здесь – так мне перевели. Сам Алекс, как и Сезар, говорил только по-французски и немного по-английски. Я ответил, что вполне. «Тогда зачем же ты уезжаешь?» – спросил он. В этом вопросе весь Алекс, добрый и наивный.

Алекс и Сезар

Они вдвоём с другом Сезаром («Цезарем», как именовал его старпом) разрабатывали сложные схемы протяжки тонкого троса вдоль корабля, чтобы видеокамера скользила по нему и снимала видеоролики в динамике, как набегающей камерой, и они же воплощали эти схемы в реальность, лазая по реям, как обезьяны. Музицировали тоже вдвоём, Сезар на гитаре, Алекс на фано, или оба на гитарах. Сезар лет на шесть старше, тоже резкий и ловкий, но взрослее и солиднее. Сезар оказался к тому же искусным плотником. Капитан купил где-то большую бочку, и Сезар изготовил для неё изящную подставку, чтобы возить бочку у борта в лежачем виде, то есть, по сути, сочинил для бочки кильблок. Бармен по специальности, Сезар виртуозно и красиво мешал коктейли во время наших посиделок.

Самой яркой женщиной на фрегате была Амбер. Родом из Голландии. Долго жила в Париже с каким-то парнем с Украины, поэтому всё понимала и сносно болтала по-русски. Примерно тридцати пяти лет. Французским и английским владела свободно. Не знаю, какая должность у неё была на фрегате, но жила она на корабле давно, в каюте с сестрой-хозяйкой Настей, а в каютах жил только комсостав, то есть постоянный экипаж. Когда я увидел её первый раз, даже испугался: стоит победительной красоты девица, высокая, стройная, сильная, гибкая. Смотрит умными глазами – если ирония в её взгляде была, я со страху не разглядел. Был бы тараканом, забился бы под лавку. Со временем мы попривыкли друг к другу. Она оказалась не злой, но дистанцию я соблюдал на всякий случай. Впрочем, к двум-трём друзьям из экипажа правило дистанции Амбер не применяла. Моя первая оценка оказалась верной: она была умной, сильной, независимой и самодостаточной. А ещё Амбер была вегетарианкой, хотя на корабле позволяла себе есть яйца и сыры, рыбу, кажется, тоже. Энергия в этой валькирии была ядерная: как только корабль вставал к причалу, она выскакивала на пробежку.

Настя, Женя и Амбер

От робости мне приснился страшный сон в ту ночь. Будто приговорили меня к смерти через повешение. Преступлений никаких за мной, вроде, не числилось. Приговорили, как Сократа – за идеологическую гнусность. (Блестящий афоризм про Сократа армянского шахматиста Наданяна: «Цикута – всем смерть, одному – бессмертие») Против смертной казни я не возражаю, но вешаться ужасно не хочу. Хочу застрелиться. И пистолет у меня есть, но он раз за разом даёт осечку. А враги мои наступают, хотят меня схватить и повесить. Я пистолет направляю на них – разбегаются, но недалеко: знают, что пистолет вряд ли выстрелит, хотя чёрт его знает. Я стреляю – опять осечка, враги снова наседают. Вынимаю патрон – всё в порядке, капсюль целый. Снова стреляю – осечка! Враги наседают, я падаю на спину. Надо мной встаёт мой главный антагонист, расставив ноги. Я направляю дуло ему прямо в яйца и говорю: «Я стреляю! Не знаю, выстрелит или нет, но ведь и ты не знаешь, а патрон в стволе!» Он не уходит, я стреляю – опять осечка! «Чёрт с вами, – говорю, – вешайте!» И повесили бы, но я проснулся. Я же говорю: валькирия.

Настя занимала должность сестры-хозяйки. Ключевое слово здесь сестра, хотя она, конечно, и хозяйка. То есть, это я относился к ней, как к сестре – кое для кого, так мне кажется, она была отнюдь не сестрой, но это их дело. Про себя я называл её матерью-настоятельницей при том, что годился ей в отцы. Экипаж, конечно, семья, но в родственных связях подчас не вдруг разберёшься. Настя закупала продукты, решала, что подать на завтрак, обед, полдник и ужин. Впрочем, не директивно: если дежурный по камбузу проявлял инициативу и хотел побаловать экипаж чем-то особенным, это приветствовалось. Таким путём у нас на столе оказывались хачапури от Полины и Даши, пироги от Сидони, печенье от Иры, осьминог под умопомрачительным соусом от Аси или чудеса французской кухни от двух французов, не помню их имена. Настя отвечала не только за камбуз, всё материальное снабжение было на ней. Она же решала, когда запускать стиральную машину.

Авалон – француженка. Такая скромница – ничего не говорила, рот открывала только для улыбки. Улыбалась всегда и всем. Проснётся утром в своём гамаке – уже улыбается. Независимо от погоды и ясности небес. А улыбка кроткая-кроткая, чистая-чистая. Был бы я богомазом, всех ангелов писал бы исключительно с Авалон. В свои пятнадцать лет она была опытным матросом, бестрепетно лазала по вантам и работала на реях. Как-то утром в Пасайе перед построением со мной поздоровался молодой парень, но в строй не встал.

– Кто это? – спросил я у Насти.
– За Авалон приехал! – ответила Настя.
– Брат?
– Отец!

Ира, как сказано выше, была назначена вахтенным офицером – полагаю, не только за свой девятилетний опыт службы на фрегате, но и за командирский характер. Командирский, но не солдафонский, она как раз была дамой – насколько можно быть дамой на фрегате, где пассажирский статус не предусмотрен. Она умела принимать решения, что от внимания кэпа, конечно, не ускользнуло, и характер имела независимый. Невысокая, с короткой стрижкой, стройная и миловидная, тридцати с небольшим лет. Впрочем, ей всегда будет тридцать с небольшим.

Ира

Аня, наоборот, скромная, кроткая и безотказная. Характер мягкий, почти робкий, говорит тихо. Тощая, но бегает, когда мы у причала, что у нас с Настей, девушкой несколько корпулентной, вызывает ревность в форме иронии. В отличие от Иры или Амбер, Аня, симпатичная от природы, не особенно следит за собой и не старается быть дамой. Ей тоже за тридцать. Почему она и другие девушки из команды плюс-минус её возраста оказались на фрегате, а не у детской колыбели, для меня загадка. Что первично – романтику странствий они предпочли женской доле или, наоборот, неслучившаяся личная жизнь привела их на борт – не знаю. Они, конечно, все молодые и красивые, и у них ещё есть время. Все имеют право на счастье, но в чём оно – вопрос без ответа. Время же на фрегате другое. Биологические часы тикают на берегу, в море их не слышно. Дня за два до моего отъезда Аню послали заплетать огоны на тросах. Это работа боцманская, непростая. «Посмотри, какие у меня руки!» – показала Аня исколотые и обветренные пальцы и запястья. «Тут уж надо выбирать – или красивые руки, или якоря и тросы!» – сказал я и подарил ей пару рабочих перчаток. Не думаю, что в этих перчатках можно заплетать огоны.

Слева направо: Настя, Амбер, Авалон, Аня, Полина. Лежит Женя, старпом

Мелани и Сидони – совсем другое дело. Обе француженки, обеим за сорок, ближе к пятидесяти, обе не в штате – просто решили провести экзотический отпуск. Обе замужем – не знаю только, в настоящем или в прошлом. Обе были на корабле с сыновьями, только у Мелани сын взрослый, хотя и ребёнок, лет семнадцати, а у Сидони совсем мальчишка, десяти лет. Обе, я думаю, взяли детей на фрегат в воспитательных целях. Обе очень симпатичные, а Сидони к тому же ещё компанейская и весёлая.

Слева направо: Аурелиан, Мелани, Полина

Капитан и Мелани

Сидони и автор

Напоследок нельзя не сказать пару слов о старпоме и стармехе, Жене и Диме. Они друзья, живут в одной каюте, одного возраста: им по тридцать четыре года. Оба хорошие и добросовестные профессионалы, что отмечал сам капитан.

Капитан и старпом, за штурвалом испанский артист

Оба вахтенные офицеры. Вопрос о противоречии между личной жизнью и службой на фрегате относится к ним так же, как к девушкам «Штандарта», но они, кажется, гонят эти мысли. Все девушки «Штандарта» любят Женю и с удовольствием с ним обнимаются – что здесь игра, где она кончается, они, похоже, не знают и не очень хотят знать. Дима скромнее, мягче, стеснительнее с девицами. Со всеми вопросами по бегучему такелажу и вообще по кораблю я обращался к Жене, как к командиру моей вахты, но и к Диме иногда. Оба проявляли терпение. Женя называл меня дядя Боря – по-свойски и корректно.

Старпом Женя Пожарский (слева) и стармех Дима Житнухин

Остальные, тренизы-практиканты, задерживались на фрегате на неделю или на две. Почти все были французами, потому что набирали мы их в Ла-Рошели или в Байонне, во французских городах. Мы были вежливы и предупредительны друг с другом. Спор мог возникнуть только из-за верёвки, на которую, когда совсем бывало тесно, набрасывались аж по трое при перебрасовке или постановке-уборке парусов, но и тогда до мордобоя не доходило, в смысле, расшаркивались и раскланивались, что твои маркизы перед дуэлью. Больше всех запомнился Седрик, высокий, красивый, атлетичный, интеллигентный и мечтательный. Он купил себе яхту, а на «Штандарте» приобретал навыки владения парусами и обращения с такелажем.

Капитан и Седрик

Все тренизы были яхтсменами – если не в реальности, то в мечтах. Когда мы вернулись в Ла-Рошель, многие из тех, кто покинул фрегат неделю или две назад, приходили в гости. Было видно, что они успели стосковаться по кораблю.

14. Людо из Ла-Рошели

Стили бывают разных Луёв.
Владимир Маяковский, «Баня»

Людо не был членом экипажа, но, когда фрегат стоял в порту Ла-Рошели, он был на борту своим человеком. Оказывается, не только стили бывают разных Луёв, но и Луи бывают разных стилей. Людо (ударение на последнем слоге) – это сокращение от Людовик, как и Луи. Создатель, не жалея глины, лепил нашего Людо в монументальном стиле, взяв за образец Фонарную башню, но то ли глины не хватило, то ли небесный скульптор пожалел малютку. В результате Людо несколько уступает в размерах оригиналу, Фонарной башне.

Через некоторое время после швартовки в порту Ла-Рошели в кают-компании фрегата появился верзила в куртке с вышитым словом Shtandart на спине. Верзила принёс пару ящиков йогурта, поговорил со стармехом Димой и исчез. «Свой человек?» – спросил я Диму. Дима ответил, что, да, мол, наш человек, добавив, что он вообще «много нам помогает». В последующие дни Людо появлялся на фрегате каждое утро, приносил йогурты и другие продукты. Как-то раз я возвращался на фрегат после прогулки по городу в отличном настроении после пары банок ирландского стаута. Метрах в семи от трапа, на пирсе, опершись спиной о борт своего фургончика с открытой боковой дверцей, стоял Людо.

Людо и автор

Просто пройти мимо было бы невежливо. Я подошёл, пожал руку. В открытом отсеке фургона были разложены советские значки, от октябрятской звёздочки до армейской кокарды. Ещё там была початая бутылка рома, пластиковые стаканчики и маленькие акустические колонки. Из колонок неслись советские военные марши. Сначала я подумал, что Людо занимается коммерцией: вдруг кто купит советский раритет? Потом понял, что наш друг просто проводит время в приятном окружении: русский фрегат, русские значки, русские марши и ром – увы, не русский. На юте фрегата сидел голый по пояс кэп и что-то писал акварелью. Надо сказать, что это был первый и последний раз, когда я видел кэпа с голым торсом.

Людо разлил грамм по пятьдесят, мы выпили. Он, оказывается, каждый год бывает в России. На каком-то военном корабле в Новороссийске есть военный музей, и наш русофил его ежегодно посещает. Он завёл там друзей, а друзья показали ему то, что простой посетитель никогда не увидит. Так Людо стал последним в Европе поклонником советского милитаризма и русских женщин: ведь без женщин не было бы мужчин, а без мужчин не было бы милитаризма. Чтоб доказать, что любовь взаимна, Людо набирал в своём телефоне номера женщин («это моя жена из Житомира, это из Киева, а это из Москвы») и протягивал телефон мне. Всем жёнам я признавался в вечной любви. Жёны были однообразны в своей наивности. «Как? – восклицала очередная жена, – вы же меня никогда не видели!» «За то и люблю!» – отвечал я, тоже не изобретательно, зато честно.

Под марши и разговоры о любви и кораблях ром мы приговорили. Ведь языковый барьер разделяет трезвых людей, у пьяных таких проблем нет. Я подозреваю, в рассказе про Вавилонскую башню и смешение языков Библия слегка привирает. Народы просто допили всё спиртное, протрезвели и перестали понимать друг друга. Последнее доказательство этого принципа я нашёл в Пасайе. В тот день в Сан-Себастьяне я запил обед бутылкой «риохи». Не без приключений добравшись до своего причала (заснул в автобусе и долго искал такси в незнакомом городе), отметил это событие в пивной на пирсе банкой пива и спросил пароль вай-фая. В пивной вай-фая не оказалось, а этажом выше, в клубе «Стелла марис», на вопрос о пароле хозяин налил мне водки. Не помню, сколько мы выпили в тот вечер, но рассказали друг другу о себе всё и расстались большими друзьями.

У трапа кэп сделал мне справедливый втык. Оказывается, пить рядом с фрегатом – всё равно, что пить на фрегате, а на фрегате пить нельзя, если это не санкционировано в верхах, то есть капитаном. В корабельном уставе всего два пункта. Первый: капитан всегда прав; второй: если капитан неправ, смотри пункт первый. Я извинился и обещал, что такое не повторится. В тот же день – или на следующий, не важно, – кэп принимал на борту очень важных людей. Наши девушки, одетые в форменки, накрыли шпиль белой скатертью (вот где преимущество ручного шпиля перед электрическим: он высокий, чтобы вымбовки были на уровне груди!) и поставили сверкающие фужеры. Гости вскоре появились, и были они до того важные, что после лёгкого фуршета на палубе кэп принимал их в адмиральском салоне в корме, который у нас назывался скромно штурманской рубкой.

Это был единственный раз за месяц моей жизни на фрегате, когда мы ужинали в кают-компании без капитана. Пришёл Людо с другом, появились бутылки – ужин прошёл в тёплой и непринуждённой обстановке. Не хочу сказать, что кэп стеснял кого-то в другие дни, но ведь дети в классе ведут себя иначе без учителя, даже если это любимый учитель. После ужина Людо позвал всех на какую-то яхту, там, мол, сейчас большой праздник. Сколько-то человек пошли с ним. Было уже совсем темно, мы шли по деревянному пирсу довольно долго мимо пришвартованных кормой яхт и, наконец, пришли к большой яхте с деревянным корпусом, пришвартованной лагом, то есть бортом. На пирсе стоял огромный мангал, на котором в клубах дыма и пара какой-то француз жарил морских гадов, а на палубе играла музыка и было весело.

Мы поднялись на палубу, нас встретили радостными криками: «О, «Штандарт»!» и ещё что-то неразборчиво. Оказалось, что Людо – друг всех яхтсменов Ла-Рошели, а в Ла-Рошели все яхтсмены. Ну, почти все. В забытом романе «Дело Артамоновых» забытого писателя Максима Горького есть персонаж – Стёпа, друг человеческий. Вот и Людо – друг человеческий. На палубе что-то наливали, потом я спустился на пирс, а там Ира ухватила целую сковороду с жареной каракатицей. Я не большой любитель моллюсков, но эта каракатица, попавшая на гриль прямо из моря, оказалась на диво вкусной. Вдруг появляется Людо, отнимает у нас сковороду с каракатицей (до сих пор жалко) и зовёт всех на другую яхту. Возражения типа «нам и здесь хорошо» не принимаются. Мы пошли – а что делать? Сковороду-то он отобрал!

На другой яхте было тише, народу меньше, и не было гриля. Уселись в салоне, на столе немедленно появился мой любимый Glenfiddich пятнадцатилетней выдержки. За рюмкой Дима поделился со мной сокровенным: он строит яхту где-то в России. Показал её снимки в телефоне. Но Людо всё время куда-то влекло, а он влёк нас. Внезапно он поднял всех и велел возвращаться на прежнюю яхту. Не отвлекаясь на прожигателей жизни на палубе, он потащил всех вниз, где нас, оказывается, ждали. В тесной кают-компании за столом сидели человек восемь, более пожилые и солидные, но не менее пьяные.

Я сразу приглянулся девушке лет шестидесяти, как мне позже объяснили, жене капитана и владельца яхты. Девушка выскочила из-за стола и потащила меня наверх, потому что там играла музыка, а ей надо было срочно со мной потанцевать. Едва удалось улизнуть, я подошёл к Ире и сказал: «Ира! Или мы быстро отсюда сваливаем, или нас здесь напоят и изнасилуют!» В ответ она заливисто захохотала. Я ушёл на «Штандарт» и лёг спать, а Ира осталась искать приключений на свою несравненную попку. Утром она была бодра и весела, как всегда. А Людо я больше не видел: месяц моих морских странствий подошёл к концу.

15. Hasta la vista, Баскония!

Байонна

В Бискайе есть дуб,
Старый, сильный и здоровый,
Как Господь и его закон.
Гимн Страны басков

После нашей экскурсии на верфь, где возрождался «Сан-Хуан», группа волонтёров с «Альбаолы» прибыла на фрегат с ответным визитом. Они пришли на своей моторке, тоже надувной, но больше нашей. С симпатичными испанцами приехали горы душистого хамона, ароматных сыров и хрустящих багетов, а ничто так не способствует искренности улыбок, как дух сыров и испанской ветчины. На следующий день был запланирован выход «Штандарта» из порта Пасайи после полудня, и кэп велел всем быть на борту до трёх дня. Строители «Сан-Хуана» подойдут к нам на моторке перед выходом, чтобы поработать с парусами и получить порцию морской практики. С утра я сбегал пешком в Сан-Себастьян, вернулся на автобусе и вовремя был на борту.

Мы вышли из бухты в ранних сумерках. Было пасмурно, поэтому не пришлось полюбоваться напоследок утёсами в воротах бухты, такими величественными в лучах заката. Сезни фока и грота не были отданы – специально для ребят с «Альбаолы», чтобы они поработали на фока- и грота-реях. Корабль заметно болтало на волне, а они, похоже, не были к этому готовы. Скажем, были готовы не все. Возможно, для некоторых это был первый выход в море. Кто-то из них поднялся на мачты, но отдавать сезни кэп послал стармеха. Через недолгое время их моторка двумя партиями увезла гостей, а мы взяли курс на запад, в Бермео.

В восемь вечера началась моя вахта. Было дико холодно, временами дождливо, но, хоть болтанка продолжалась, ветер был слабый, и больше полутора узлов мы идти не могли. Следующим утром тоже было пасмурно, временами дождь, но стало заметно теплей. Болтанка кончилась, зато ветра не было вовсе. Убрали паруса и пошли под машиной – благо до города осталось всего ничего. Около полудня пришли в Бермео. Вход в бухту не дикий, как в Пасайю, но не менее красивый. Справа мощный волнорез, слева берег, прорезанный ущельем. Через ущелье перекинут арочный мост, напоминающий римский акведук. Дальше слева вырастает высокий бетонный пирс со статуей русалки. Наконец, мы ошвартовались у городского причала. Несмотря на дождь, интерес публики к старинному кораблю был не малый. На пирсе сразу собралась толпа. Мы спустили трап, и желающие за небольшую плату смогли подняться на борт.

На меня нахлобучили треуголку, и я, изображая петровского матроса и попку в одном лице, направлял экскурсантов: «Por favor, señor, por favor, señora!» Мачты, реи, паруса, бесчисленные тросы, штурвал, а, главное, пушки у пушпортов – всё это очень занимало народ, особенно детей, и всё можно потрогать руками! В помещении под баком установили большой экран, на котором крутился киноролик о зарождении петровского флота. Через час меня сменили, и я пошёл в город.

Бермео – очаровательный городок. Средневековье там соседствует с современностью, плавно перетекая из эпохи в эпоху. В полукруглой бухте теснятся яхты и маломерные суда, а вокруг неё, как зрители в амфитеатре, расположились новые разноцветные здания. Невысокие трёхэтажные впереди, за ними повыше, а из-за их крыш выглядывает галёрка. Цветные фасады – как горожане в праздничных одеждах. Город морской, поэтому бронзовые фигуры у берега с тревогой смотрят в даль: моряки, увы, возвращались домой не всегда. Внутри города узкие кривые улочки и готические соборы, сложенные из коричневых тёсаных камней, а к ним лепятся цветные дома. Горожане, слава богу, не бедствуют: на фасадах свежая краска, а городская скульптура отлита из бронзы.

Бермео

Основанный в XIII веке Бермео почти четыреста лет был столицей Бискайи, позже эта честь перешла к большому и солидному Бильбао. Морем от Сан-Себастьяна до Бермео немногим более тридцати миль, но они в разных провинциях – Бермео в Бискайе, а Сан-Себастьян в Гипускоа. Эти две провинции и ещё третья, Алава, составляют Страну басков, хотя половина Наварры со столицей в воспетой Хемингуэем Памплоне тоже заселена басками. Баски – древний и гордый народ и большие патриоты: ни разу я не видел в городах Басконии испанского флага, зато баскские вывешены повсюду. Наш капитан тоже заменил на гафеле испанский флаг на баскский, когда мы пришли в Пасайю.

Памплону основал Помпей Великий. В VIII веке баски разбили самого Роланда, предводителя армии Карла Великого, того Роланда, который восемьсот лет спустя под именем Орландо Фуриозо (Неистовый Роланд) стал героем рыцарской поэмы Лудовико Ариосто. С XIV века короли Кастилии в исторической столице басков, Гернике, под главным дубом страны приносили клятву уважать особые привилегии баскского народа. Этот дуб и теперь украшает гербы города Герники и провинции Бискайя, а также верхнюю правую четверть герба Страны басков. (Подозреваю, что нижняя правая четверть, закрашенная красным, подразумевает Наварру). Четвёртое поколение потомков этого дуба, молодое дерево, растёт перед Домом собраний в Гернике. Королевство Наварра когда-то простиралось по обе стороны Пиренеев, а король французской Наварры, Генрих III, стал основателем династии Бурбонов и королём Франции под именем Генрих (Анри) IV.

Правда, французские баски, гасконцы, иначе, чем испанские, понимают национальную гордость. Это мне поведал когда-то один гасконец, а дело было так. В двухтысячном году мы с женой, путешествуя на автомобиле по Испании, заехали в Басконию. Посетили Бильбао, Памплону, Гернику и заночевали в Мундаке, симпатичной старинной деревне у моря, кстати, совсем рядом с Бермео. Там мы выпили с народом разливного вина по случаю какого-то местного праздника, погуляли вокруг бухты со старинными пушками, переночевали в местном отеле и двинулись на восток, в Каталонию.

Через несколько лет, гуляя по пустынной улице города святого Франциска в Калифорнии, я погладил, походя, ёжик подстриженного кипариса. Какой-то прохожий, единственный в этот час, отпустил по этому поводу добродушную шутку. Я по неграмотности отделался междометием, и тем бы дело и кончилось, если бы моя жена цепким глазом сокола не приметила в его коренастой фигуре и большой голове, покрытой беретом, что-то знакомое. «Это же баск!» – воскликнула она. В те годы мои ноги работали быстрее головы. Я бросился за ним, обогнал и спросил напрямую: «Ты баск?» «Говоришь ли ты по-французски?» – ответил он вопросом. «Liberté, Égalité, Fraternité», – выпалил я, исчерпав запас французских слов. «Э, да ты всё знаешь!» – сказал он по-французски или по-английски, но я понял.

Мы прошли вместе пару кварталов до места встречи с моим старшим сыном, живущим в Сан-Франциско много лет, и там, с помощью толмача, у нас с этим баском состоялась обстоятельная беседа. Он сказал, что моя жена права, что он действительно баск, но французский, то есть, гасконец. Они, гасконцы, уважают борьбу испанских басков за независимость, но им во Франции тепло и уютно, они к независимости от Французской республики не стремятся. Мы расстались, довольные друг другом, и я до сих пор уверен, что мой случайный знакомый озвучил официальную политическую позицию гасконского народа.

Вечером неожиданно для меня на борт поднялись почти все наши друзья с «Альбаолы», а утром мы отошли от пирса Бермео и взяли курс на Байонну. Между ними шестьдесят миль пути морем и одна государственная граница. Надо пересечь Гасконский залив курсом восток-северо-восток и войти в устье реки Адур. За день мы сделали это, хотя шли не быстро, потому что ветра почти не было. Весь день было пасмурно и дождливо. Иногда приходилось идти под машиной, но в десять вечера мы ошвартовались у городского причала Байонны. Тогда, при швартовке, и случился у меня небольшой конфликт с Полиной из-за кормового конца, о котором я рассказал в третьей главе.

Байонна расположена чуть севернее фешенебельного курорта Биарриц. Биарриц у всех на слуху, потому что там жируют титулованные особы, а про Байонну, большой портовый город, мало кто слышал. На самом деле, это название в несколько изменённом виде известно почти всем. Ведь в этом городе и его окрестностях всегда жили баски, а баск без оружия что римский папа без ермолки. И вот, когда все мужчины в округе обзавелись мушкетами, пули и порох стали дефицитом. Тогда воинственные и изобретательные гасконцы-баски стали примыкать к мушкету штык, который так и назывался поначалу – байонет. Позже этим словом стали называть простое и надёжное крепление двух круглых деталей, когда надо только вставить одну в другую – и повернуть. Например, крепление объектива к зеркальному фотоаппарату, или наконечника брандспойта к пожарному рукаву. Последнее мне ближе, потому что, когда нашей вахте выпадала приборка палубы, я всегда хватался за пожарный рукав. Старпом Женя, в полном соответствии с правилом, что всякая инициатива должна быть наказана, стал посылать меня поливать палубу и вечером – забортной водой, разумеется. Чтобы деревянная палуба не рассыхалась, ей здоровее быть слегка влажной.

Но я полюбил Байонну не только за это. В 1492 году, когда Изабелла Католическая и Фердинанд Арагонский изгнали евреев из Испании, а через четыре года король Мануэл I сделал то же в Португалии, беглецы разбрелись по мусульманскому Востоку, а самые отчаянные стали пиратами в Вест-Индии и грабили испанские галеоны. В эти тяжёлые годы часть беглецов нашла приют в Байонне. Португальские евреи поселились в квартале Сен-Эспри и занялись импортом шоколада во Францию. Байоннский шоколад славится по сию пору, как и байоннские окорока, но к последним евреи отношения не имеют.

Байонна – город равнинный, поэтому из любой его точки по обоим берегам реки Адур видны две колокольни средневекового готического собора Девы Марии. Впрочем, колокольни пристроили к собору позже, в XIX веке. Этот собор, как и тропа между Сан-Себастьяном и Пасайей, стоит на пути святого Иакова, «камино» – дороге пеших паломников в Сантьяго-де-Компостела. Впечатляет скупая эстетика толстых круглых приземистых башен Старого и Нового замков, на вид больше похожих не на жилище аристократов, а на тюрьмы и казармы, каковыми они и являлись неоднократно. День мы простояли в Байонне, а поздно вечером, высадив испанцев с «Альбаолы» и приняв на борт вместо них два десятка французов, покинули земли народа басков.

Байонна

16. «На север через северо-запад»*

…наше дело только отбрасопить реи и держать по ветру,
а об остальном уж позаботятся свежий ветер да добрый корабль.
Герман Мелвилл, «Тайпи»

Ночью мы вышли в Бискайский залив, и сразу началась килевая качка. Среди французов, поднявшихся на борт в Байонне, была группа друзей, не очень отдававших себе отчёт, куда они попали и что их ждёт. Мужчины и женщины возраста шестьдесят плюс, решившие развлечься за несколько сот евро. Некоторые дамы были в платьях и на каблуках – видать, шли мимо, увидели старинный корабль и плакат, предлагающий пятидневную морскую прогулку – пуркуа бы и не па, как говорили во времена моей юности. У меня, во всяком случае, сложилось такое впечатление. Часть из них жестоко страдала от качки. Пострадали, конечно, и борта фрегата, потому что они освобождались от содержимого желудков, облокотившись на фальшборт.

Чтобы попасть из Байонны в Ла-Рошель, надо идти прямо на север вдоль французского побережья, но пассажирам были обещаны пять дней морской практики – значит, они её получат. Мы пошли на запад. Наша вахта стояла с четырёх до восьми утра. Ночью был пронизывающий холод, но желающие могли взять тёплый комбинезон в помещении под баком. Не все французы попали в непонятное – были среди них крепкие молодые ребята, а кое-кто и в годах не уступал молодым. Один шустрый старикашка с большой белой бородой, похожий на гномика, перемещался по палубе и даже по вантам довольно непринуждённо. Его звали Пьер. Я прозвал его про себя Дедусь, а позже выяснил, что он двумя годами меня моложе.

Итак, мы шли на северо-запад. Приблизительно. Берега давно скрылись за горизонтом, а небо было затянуто облаками весь первый день перехода. На вопрос, как парусный корабль идёт заданным курсом, если ветер гонит его в противоположную сторону, ответ будет кратким и неожиданным: никак. Корабль не может идти против ветра. Объяснение, данное юному царю Петру Францем Тиммерманом, что, мол, английский бот «ходит не только что по ветру, но и против ветру», имеет иносказательный, а не буквальный смысл. Корабль может идти под углом к ветру. Скажем, ветер с севера, кораблю тоже надо на север, а он идёт на северо-запад, потому что на север идти не может, а потом на северо-восток, потом снова на северо-запад и так далее, постепенно продвигаясь в северном направлении. Но это теоретически. А практически идти на северо-запад при северном ветре – это иметь курсовой угол к ветру сорок пять градусов, на что способна хорошая яхта, но не способен фрегат с прямым парусным вооружением.

Противный ветер для такого судна – 60-70 градусов на каждый борт, а если учесть, что при каждой перемене галса неизбежен снос судна в направлении ветра, то становится понятно, что наши возможности идти в бейдевинд, то есть, под острым углом к ветру, очень ограничены. Иногда в старину корабли ждали попутного ветра неделями, а порой даже меняли курс на противоположный. Например, корабль «Баунти» в 1788 году. Американские колонии, завоевав независимость от Великобритании, перестали снабжать хлебом английских плантаторов в Вест-Индии, и последние, в поисках дешёвой еды для рабов, решили интродуцировать в Вест-Индии хлебное дерево из Океании. За саженцами хлебного дерева и был отправлен из Англии «Баунти». Он пересёк Атлантику в юго-западном направлении и намеревался проливом Дрейка пройти в Тихий океан и дальше, на Таити, где растёт хлебное дерево. Но поскольку корабль несколько недель, тоже из-за непогоды, не мог выйти из Портсмута, к мысу Горн он подошёл к лету, то есть к самым штормам.

Около месяца капитан Уильям Блай пытался провести корабль на запад через пролив Дрейка, но в конце концов решил повернуть на восток и идти на Таити более длинным путём, через Атлантический и Индийский океаны. Кроме ураганных западных ветров и пятнадцатиметровой волны, «Баунти» (и другим кораблям, пытающимся пройти на запад этим проливом) препятствовало ещё Антарктическое циркумполярное течение скоростью до восьми узлов. Решение капитана «Баунти» сделало на одно название короче длинный список кораблей, погибших в этом проливе в это время года. Почему капитан Блай не пошёл Магеллановым проливом, не знаю. Тому может быть много причин: узкий фарватер, ограничивающий манёвр парусного судна, переменчивые ветра, а скорей всего, он опасался конфликта с испанцами.

Так или иначе, судьба к капитану Блаю была неблагосклонна – в отличие от таитянок, наоборот, крайне благосклонных к матросам «Баунти». Когда корабль уже разместил в трюмах саженцы хлебного дерева и отошёл от Таити, моряки решили, что женщины и свежие фрукты лучше, чем шторма и червивые сухари. Они подняли мятеж, высадили капитана и восемнадцать верных ему людей в шлюпку и вернулись на Таити. Капитан Блай проявил себя отличным мореходом и, пройдя на шлюпке 3600 миль, прибыл в Тимор. Мятежники же, даже те, что ушли от карающей длани британского правосудия, перебили друг друга.

Все современные парусные суда имеют двигатели и новейшие средства навигации. Они не могут позволить себе уходить в плавание на три года и больше, месяцами дрейфовать в штиль или ждать, пока ветер переменится. Чтобы оставаться в графике, капитаны идут под машиной. Недавно, в 2020 году, совершил кругосветное плавание фрегат «Паллада» – не тот, на котором путешествовал писатель Гончаров, а новый, построенный в Польше в 1989 году. «Паллада» обогнула планету за 216 дней, пройдя 26114 миль. Но под парусом она прошла только четверть пути: график есть график. Пролив Дрейка фрегат «Паллада» прошёл с запада на восток, из Тихого океана в Атлантический. Но первого декабря 2003 года, тоже совершая кругосветное плавание, фрегат «Надежда» прошёл пролив Дрейка в западном направлении, из Атлантики в Тихий океан. «Надежде» тогда очень повезло: она смогла пройти пролив Дрейка под всеми парусами! Николай Александрович Абрамов, профессиональный моряк, участник обоих походов, на «Надежде» и на «Палладе», не скрывал в дневнике своего восторга и удивления: «На море нет даже барашков!» Интереснейшие дневники и очерки Николая Александровича о его плаваниях опубликованы на сайте «Мемоклуба».

А мы, дилетанты-практиканты, третьего мая, наконец, наслаждались на палубе солнцем и спокойным морем. Ночью на вахте было холодно, но не так, как прошлой. Когда на бледном небе одним из последних погасло созвездие Кассиопеи, на нём не было ни облачка. Дул лёгкий бриз, позволяющий идти под парусами на северо-запад со скоростью три-четыре узла. Пару раз нас посетили дельфины. Большая стая проходила примерно в миле от фрегата. От неё отделился отряд разведчиков или просто любопытных, подошёл к нашему кораблю и тщательно его изучил. Дельфины подныривали под киль, обгоняли нас, возвращались, пересекали курс и ныряли под транец. Временами шли рядом с бортом, позволяя хорошо рассмотреть себя: нос, дыхало, плавники – я видел всё, но мой фотоаппарат остался в кубрике. Ознакомившись с кораблём, они ушли догонять своих. Через час под нашими бортами побывала ещё одна группа, а потом несколько раз мы видели стаи вдали, но фрегат уже был им неинтересен.

Вся команда, свободная от вахты, блаженствовала, в основном лёжа. Только Антошка уговорил какую-то француженку слазать с ним на грот-мачту аж до вымпела.

Антон

Когда ушли дельфины, в воде из живности были замечены только редкие медузы и – это я видел впервые далеко от берега – небольшие свободно плавающие крабы. Ещё прилетала маленькая явно сухопутная птичка с зеленоватым брюшком чуть больше воробья. Она искала отдыха на корабле после долгого перелёта. Французского берега не было видно, но у кэпа всё рассчитано. Назавтра по прогнозу должен подуть западный ветер, и мы пойдём к Ла-Рошели, чтобы, проведя ночь на рейде у острова д’Экс, утром сняться с якоря и пятого мая, как и было обещано, ошвартоваться в Старом порту. Казалось, что и этот солнечный день Создателю заказал наш капитан, чтобы у французов, присоединившихся к экипажу в Байонне, не осталось слишком мрачных воспоминаний о морском путешествии.

Закатное солнце светило в лицо, когда в семь вечера я встал к штурвалу: мы ещё шли на запад. Следующая вахта начнётся в четыре утра. Корабль на всех парусах будет нестись на северо-восток. Я выйду на полуют, увижу белёсую дугу Млечного пути, поднимающуюся прямо из моря справа за кормой, чистое звёздное небо и услышу в темноте Анин голос: «Борис! Все звёзды ваши!»

*Название фильма Альфреда Хичкока

Словарь морских терминов, встречающихся в тексте

1. Аврал – работа на судне, в которой участвует вся команда;
2. Банка – скамья в шлюпке;
3. Бак – носовая часть палубы корабля;
4. Бакштаг – курс парусного судна, образующий с направлением ветра угол, больше 90 градусов и меньше 180;
5. Бегучий такелаж – подвижные снасти для постановки и уборки парусов, брасопки реёв и т. д.
6. Бейдевинд – курс парусного судна, образующий с направлением ветра угол меньше 90 градусов;
7. Бизань – нижний парус бизань-мачты;
8. Бизань-мачта – третья от носа мачта на корабле;
9. Боны, боновые заграждения – цепные или сделанные из сетей заграждения портов и гаваней;
10. Блинд – прямой парус, ставящийся под бушпритом;
11. Блинда-рей – рей, закреплённый на бушприте для постановки блинда;
12. Брам-рей – третий снизу рей на мачте. На фок-мачте это фор-брам-рей, а на грот-мачте грот-брам-рей;
13. Брамсель – третий снизу парус на мачте. Различают фор-брамсель (на фок-мачте) и грот-брамсель (на грот-мачте);
14. Брандер – судно, нагруженное горючими или взрывчатыми веществами, используемое для поджога или подрыва вражеских кораблей;
15. Брасопить рей – поворачивать рей в горизонтальной плоскости с помощью брасов;
16. Брасы – снасти бегучего такелажа, прикреплённые к нокам реёв и служащие для поворота реёв вместе с парусами в горизонтальной плоскости;
17. Бросательный конец – тонкий прочный трос с небольшим грузом (легостью) на одном конце, другим концом привязанный к швартовому тросу;
18. Бушприт – горизонтальное или наклонное рангоутное дерево, выдающееся с носа судна;
19. Бык-гордень – снасть бегучего такелажа, подтягивающая нижнюю шкаторину паруса к рею при уборке парусов;
20. Ванты – снасти стоячего такелажа, которыми укрепляются с боков мачты и стеньги;
21. Выбленки – концы троса, укреплённые поперёк вант и служащие ступенями при подъёме на мачты;
22. Вымбовка – деревянный рычаг, вставляемый в шпиль для его вращения вручную;
23. Галс – курс судна относительно ветра;
24. Галфвинд – курс парусного судна, образующий с ветром угол 90 градусов;
25. Гафель – наклонное рангоутное дерево, укреплённое позади мачты в диаметральной плоскости судна;
26. Гитовы – снасти бегучего такелажа, подтягивающие нижние (шкотовые) углы паруса к середине рея при уборке парусов;
27. Грот – нижний парус грот-мачты;
28. Грот-мачта – вторая от носа мачта судна;
29. Грота-рей – нижний рей грот-мачты;
30. Кабельтов – одна десятая часть мили, 185,2 метра;
31. Киль – нижняя продольная балка, проходящая по середине днища судна от носовой до кормовой его оконечности;
32. Кильблок – опорное устройство, для установки судна на суше для работы с днищем;
33. Клюз – отверстие в борту судна для пропускания якорь-цепи и швартовых;
34. Кнехт – парные тумбы для закрепления швартовых концов;
35. Коч – парусно-гребное судно русских поморов;
36. Марса-рей – второй снизу рей. Различают фор-марса-рей (на фок-мачте) и грот-марса-рей (на грот-мачте);
37. Марсель – второй снизу парус. Фор-марсель на фок-мачте и грот-марсель на грот-мачте;
38. Миля, морская миля – одна минута дуги земного меридиана. Морская единица длины – 1852 метра;
39. Нок – оконечность рея;
40. Обрасопить рей – повернуть его так, чтобы один нок пошёл вперёд, а другой назад;
41. Огон (ударение на первом слоге) – постоянная петля на конце троса;
42. Панер – вертикальное положение якорь-цепи при выбирании якоря, когда якорь ещё на грунте;
43. Перт – трос, проходящий под реем, на котором стоят матросы при работе на рее;
44. Поворот оверштаг – смена галса на парусном судне, при которой линия ветра пересекается носом судна;
45. Поворот через фордевинд – смена галса, при которой линия ветра пересекается кормой;
46. Пушпорт, пушечный порт – отверстие, закрываемое дверцей в фальшборте фрегата, через которое выдвигается пушка;
47. Рангоутное дерево – совокупность всех мачт, стеньг и реёв судна;
48. Рей – горизонтальное рангоутное дерево, подвешенное за середину к мачте или стеньге;
49. Руслень – площадка на борту парусного судна;
50. Рында – корабельный колокол;
51. Сезень (мн. сезни) – снасть, служащая для прихватывания парусов к реям;
52. Стаксели – косые треугольные паруса, ставящиеся впереди фок-мачты или между мачтами;
53. Стеньга – рангоутное дерево для продолжения мачты вверх;
54. Стоячий такелаж – неподвижные снасти для крепления рангоута;
55. Транец, транцевая доска – плоская кормовая оконечность судна;
56. Тренизы – добровольные практиканты на парусных судах;
57. Узел – морская единица скорости, одна морская миля в час;
58. Утка – приспособление с двумя рогами для крепления тросов;
59. Фальшборт – ограждение палубы. Продолжение борта выше палубы;
60. Фок – нижний парус на фок-мачте;
61. Фок-мачта – первая от носа мачта на судне;
62. Фока-рей – нижний рей на фок-мачте;
63. Фордевинд – курс парусного судна, образующий с ветром угол 180 градусов. Попутный ветер;
64. Фрегат – трёхмачтовый военный корабль, второй по величине после линейного корабля;
65. Швартов – трос, которым судно привязывается к берегу;
66. Шкаторина – кромка паруса;
67. Шкафут – средняя часть палубы корабля;
68. Шкот – снасть бегучего такелажа для оттягивания назад нижних (шкотовых) углов паруса;
69. Шкотовые углы – нижние углы парусов;
70. Шпангоут – ребро корпуса судна;
71. Шпиль – лебёдка, кабестан, с вертикальной осью вращения для подъёма якоря;
72. Штевни – передняя (форштевень) и задняя (ахтерштевень) балки в диаметральной плоскости судна, наклонное или вертикальное продолжение киля спереди и сзади;
73. Ют – кормовая часть палубы корабля.

Примечание:
Фотографии в тексте можно увеличить, для этого надо навести на фотографию курсор и щёлкнуть левой кнопкой мыши.