Как ПЛА К-115 одну ночь была лучшей на дивизии

Незадолго до моего перевода к новому месту службы (в ТУ ТОФ) моя подводная лодка К-115 приняла участие в крупных учениях под  патронажем Министра обороны. Я к этому времени уже забурел, заматерел и т.п.  Т.е.  был уже тёртым калачом – командиром БЧ-5, прошедшим огни  и воды, и медные трубы, почти в прямом смысле этих слов. Народ в БЧ-5 – мои друзья, к которым я никогда не относился, как к подчиненным. Мы делали одно общее дело и роль моя, была не в командовании ими, а по-чапаевски – впереди, на лихом коне! Т.е. – на любую неисправность – с гаечным ключом наперевес! И никогда, никто меня не подводил.

Когда-то, давно, про 115-ю говорили, что поломки ее преследуют и это неизбежно. Мы доказали, что это не так. Мы – это совершенно геройский состав электромеханической боевой части – командиры дивизионов Малышев Александр Михайлович, Еремеев Михаил Дмитриевич и сменивший  Барилова Чернышев Сергей Николаевич. И конечно их выдающиеся помощники – старшины команд. И в первую очередь, мичмана – Тарасов Анатолий Артемович – старшина команды рефрижераторщиков  и  Алексей Водосков – старшина команды трюмных. С этими специалистами, страху не было, ни в какой ситуации – только победа!

Уже в бытность мою на этой должности – механика  (так в подплаве именуют командиров БЧ-5, а не как в торговом флоте – дедом) – сменилось несколько командиров корабля. (Также у подводников  никогда не называют подводную лодку – лодкой, а только – кораблём! И еще, в просторечии, между собой,  – железом!). Десять лет командовал 115-й Елаков Ю.Г.  Его сменил Лукьянцев  В.Г.,  Лукьянцева сменил Коля Харин и Харина сменил Виктор Иванович Игнатенков.  Мы с ним были ровесниками, но всегда, я к нему обращался только по принятому: – товарищ командир! Или, как во всём ВМФ – по имени-отчеству.  Виктор Иванович терпеть не мог всяких старших на борту и если, только подворачивалась возможность уйти без них – пользовался этим.

Обычное дело, когда назначен новый командир – его опекают. Кто-то, из замов командира дивизии по боевой подготовке, обязательно на борту. Но, стоило им задержаться хоть на минуту, Виктор Иванович своего не упускал. Мгновенный запрос на отход ПЛА у оперативного – тот, конечно, в уверенности, что все на борту – дает добро. И вот уже кормовой плавник исчезает за бонами, когда на пирс влетает уазик, с, как бы  старшим на борту, уверенным, что его терпеливо дожидаются. И такие возможности, чтобы избавиться от назойливой опеки, Игнатенков В.И. использовал не единожды.  Погружался всегда, только срочным погружением и мне доверял управление этим процессом (впрочем, как и все командиры, с кем я делил эту ответственность) – безоговорочно. 

Небольшого  роста, сухощавый, энергичный и в то же время, не подминающий под себя всех и вся, чего я насмотрелся за свою службу, Виктор Иванович мне нравился своей простотой и стремлением ходить в море. Может, мы и не были, какими-то, там,  друзьями, но относились друг к другу, уважительно. На фоне новых кораблей, наша 115-я, конечно, уже выглядела неким анахронизмом, но на все положенные задачи, всевозможные обеспечения, стрельбы и т.п.,  мы выходили исправно. Хотя, как ни старался Виктор Иванович, наш могучий атомовоз уже не мог конкурировать с новоселами второго и третьего поколения за всякие там места, до которых, так были охочи, беспрерывно, меняющиеся у нас замполиты.

Но вдруг, звездный час Виктора Ивановича, а с ним и нашей К-115 – пробил!  На министерских учениях мы в завесе из многих подводных лодок должны были перехватить ОБК (отряд боевых кораблей),  идущий противолодочным зигзагом и по неизвестному маршруту.  Шансов, у нашего громыхающего,  в отличие от новых, железа – было мало. Я, конечно, не знаю, как там были расставлены силы в этой завесе и какое положение занимала наша лодка. Моё дело было в этой очередной безотбойной тревоге удерживать нулевой дифферент для торпедного залпа и обеспечивать работу всех своих технических средств.  В центральном присутствовали два полковника из министерства обороны. Почему-то,  в РБ они облачаться не захотели – так и сидели в своих зеленых мундирах.  Видимо, это были какие-то посредники или просто, из любопытных клерков, которые после, будут в домашней московской  обстановке с усталой гордостью рассказывать – … мы на атомной лодке …

Виктор Иванович ходил туда-сюда – то на БИП  (боевой информационный пост), то в штурманскую рубку, то о чем-то спрашивал акустиков. И вдруг дал команду рулевому – вертикальщику  лечь на новый курс.  Ручку машинного телеграфа перевел на средний ход.

Наше дело – выполнить и обеспечить. Глубина где-то за 40 метров. Лодка задрожала и начала набирать ход. На горизонтальных рулях – боцман Ваня. Кулаки у боцмана с голову пионера, так, что манипуляторов носовых и кормовых рулей в них не видно. Перед ним – глубиномер,  указатели положения рулей и дифферента.  Моё место у него за спиной и чуть сбоку, так что, я вижу и Ивана и все, те же, приборы.  Обратил внимание, что глубина под нами стала несколько меньше. А средний ход в подводном положении – для нашего проекта – это уже серьёзно. Предупредил пульт ГЭУ о внимательном несении вахты. Между тем, командир переводит рукоять телеграфа на полный ход.  И глубина, как-то стала уменьшаться.  Не хочу называть конкретных цифр, дабы не вызвать нареканий  на Виктора Ивановича со стороны сведущих людей. Но,  к нарушению параметров, устанавливаемых инструкцией по управлению ПЛА 627А проекта на такой скорости, мы уже приблизились вплотную.  Командир дает команду держать глубину 30 метров. И под нами глубина, вызывающая щекотку, где-то в глубине живота. Боцман Ванька держит манипуляторы рулей, а глаза у него прикрыты. Знаю эту его привычку на безотбойных тревогах в подводном положении. Но, сейчас, мне как-то, несколько не по себе.  Луплю его пластиковой линейкой по башке: – Ванька! – Открой глаза! – Не приведи господь – дрыгнешь  рукой с манипулятором! – Встанем колом, как Пизанская башня с пропеллерами. Иван – в ответ: – я так, дескать, лучше лодку чувствую. – Я тебе почувствую, гад такой! – Смотри перед собой!!!

Кричу командиру – Товарищ командир! – Скорость 27 узлов, а глубина никакая!!!

В ответ: – молчи, мех, сам вижу!

– Пульт! – Быть готовыми к немедленному реверсу! – Держать запас по пару! – Предупредить на маневровом! Это  уже я.

Пульт, в его счастливом неведении, спокойно отвечает, что и так, питательные клапана открыты на  полную.

Водоскову: – Лёха! – Прилипни к ВВД на среднюю  и для пузыря в нос!

На что, мой незаменимый старшина трюмных, у колонки продувания воздухом высокого давления цистерн  главного балласта,  отвечает: – да, только средний ход дали – я уже готов!

Конечно,  случись  что с перекладкой рулей – на таком ходу, никакой пузырь в носовые ЦГБ не поможет, ни продувание средней.  Но, всё-таки,  на какой-то микрон – так спокойнее.

Меж всех этих переживаний, командир дает команду в первый отсек торпедистам о приготовлении к стрельбе торпедных аппаратов.  И минут через двадцать этого рывка над непонятной мне мелью, наконец- то,  дает самый малый. Другой борт переводим в ТГ-режим.

На мне РБ (одежда радиационной безопасности) – хоть выжимай. Боцман Ваня – не лучше. Тоже, на рулях сидел не дыша.  Не иначе, как моей линейки боялся. (Шутка. Конечно, весь был в напряжении).  Доклад акустика – Шум винтов по пеленгу…Обороты винтов… Цель надводная, предполагаю – ОБК!  Главная цель по пеленгу…

Командир –  БИП – доложить элементы движения цели! – Боцман всплывать под перископ!

Аккуратно всплываем.  Виктор Иванович осматривает горизонт и диктует на БИП и штурману Юре Колмакову пеленги на цели.  Надо учитывать, что на улице глубокая ночь и что он там видит,  только ему известно. Погружаемся на 40 метров. Акустики непрерывно дают пеленги на цели. БИП на своем планшете наносит их положение, старпом докладывает командиру. – Контрольный замер – товсь! Это командир. Понятно, что  дело идет к залпу торпедами.  Лишь бы цель не начала поворот в противолодочном зигзаге. Уточняются последний раз элементы движения цели.  Быстро вводятся поправки в автомат торпедной стрельбы. И наконец-то, командир дает команду в первый:  Третий и четвертый аппараты – товсь! Пли!   (Никогда не забуду одну из стрельб бывшего командира 115-й  Елакова Ю.Г. – только он дал команду – пли! – как цель начала поворот. И тут по связи, в первый отсек, раздалось: – Ой!  Не пли, не пли!!! В ответ из первого, со злорадством:  – поздно, товарищ командир – торпеда вышла… В результате она навелась на какого-то рыбака и были по этому поводу какие-то разборки).

Одновременно дается команда внутри центрального: – ВИПС  пли! Это уже относится к командиру 3-го дивизиона – моему Шурику Малышеву.  На нашем проекте есть два устройства, типа микроторпедных аппаратов. Это ВИПС – для выстрела на поверхность светосигнальных устройств, обозначающих положение ПЛ в аварийных случаях или, как сейчас,  для обозначения точки залпа торпедами. И ДУК  – устройство удаления камбузных отходов. Раз в сутки все отходы с камбуза и прочий мусор, подлежащий удалению, передаются в 8-й отсек, где  всё  загружается в специальный прочный пластиковый мешок.  Точно также, как и торпедный аппарат, он заполняется водой, после чего выжимается за борт специальным поршнем. Но может выстреливаться и  сжатым воздухом. Чтобы пузыря не было видно, эта операция всегда выполняется в темное время суток и обязательно по боевой тревоге. Так как, это отверстие в прочном корпусе довольно большое и мало ли, что там может не сработать. Снаружи не осмотришь и изнутри не подберешься. Руководит этим процессом командир дивизиона живучести, конечно, мой незабвенный Александр Михайлович (который, Шурик – но это, только я, себе позволяю, в счет старинной  нашей дружбы – так называть героя-подводника, у которого одних боевых орденов больше, чем у иного пуговиц на причинном месте).  По этой команде он выстреливает из ВИПСа светосигнальным устройством для того, чтобы с корабля-цели  визуально была видна точка залпа торпедами. А там, наверху, сигнальщики с надводных  кораблей  непрерывно обшаривают море своими биноклями. Представляю их радость и гордость, когда они обнаружат эту внезапную вспышку в чернильной мгле.

И с двухсекундным интервалом одна за другой уходят торпеды. Доклад из первого: – третий аппарат – торпеда вышла, боевой на месте! Четвертый – торпеда вышла, боевой на месте! Т.е.  торпедисты не подвели – всё сработало в их технике.  Остается только ждать.  Акустик постоянно докладывает о  пеленгах на  уходящие к цели торпеды. Зеленые мундиры, что-то строчат в своих планшетах.

Всё!  Время хода торпед закончилось. – По местам стоять к всплытию! Выполняем все положенные маневры по прослушиванию горизонта впереди себя и кормовых курсовых углов. Еще раз выстреливаем  световой ракетой из ВИПС для обозначения своего места. По моей команде Водосков открывает клапана вентиляции средней группы ЦГБ и несколько секунд подает в них воздух высокого давления. Воздушный пузырь наверху также укажет место нашего всплытия. На надводных кораблях об этом предупреждены и внимательно наблюдают за поверхностью моря. Можно всплывать. Вначале ходом под перископ и только,  когда командир осмотрел ближний и дальний горизонты,  и получен доклад от радиометристов и акустиков – продуваем среднюю (клапана вентиляции с аварийными захлопками, конечно, сразу после пузыря,  уже закрыты). И готовим дизеля на продувание концевых групп ЦГБ по системе низкого давления, т.е. выхлопом дизелей. Рубочные люки  в позиционном положении уже открыты, командир на мосту, начали вентилировать батарею. Командира с мостика просят спуститься в радиорубку. Через некоторе время Виктор Иванович объявляет по циркуляру, что стрельба торпедами прошла успешно. Обе торпеды навелись по главной цели по кильватерному следу. При этом  из них вылетали специальные ракеты, по которым отслеживалась траектория  движения торпед и наведения их на цель. На главной цели находился командир дивизии Алексей Арсентьевич  Белоусов, который комментировал происходящее наблюдающим из МО. Он сообщил нашему командиру,  как те  были поражены увиденным. (Еще бы! В Москве такого не увидишь!). Больше ни одна лодка в завесе этот отряд боевых кораблей не обнаружила.  Виктор Иванович заслуженно принимал поздравления от присутствующих у нас полковников.  Экипаж к происходящему отнёсся, как всегда – индифферентно – подумаешь, там, попали в цель! В первый раз, что ли!

Далее дело техники. Торпеды всплыли (благо, что не утонули, как иногда бывало. А то пришлось бы трое суток болтаться в районе – ждать  срока их окончательного утопления).  Подлетел торпедолов и поднял их на борт. Кстати, на него со временем ушел командиром наш боцман Ванька.

А мы отправились в базу. Весь день ушел на переход и к вечеру ошвартовались в бухте Павловского. Получено добро оперативного на вывод  ГЭУ. Сброшена аварийная защита. Вахте заступить по-швартовному.  В БЧ-5  остался командир первого дивизиона с дежурным управленцем  по ГЭУ для постановки парогенераторов на бескислородное хранение. Им еще несколько часов отмывать второй контур, чтобы добиться удовлетворительных параметров по соли.  А  по кораблю заступает на дежурство корабельная вахта.

С момента моего прибытия на атомный подводный флот,  дежурным по кораблю заступал офицер БЧ-5,  сдавший  положенные зачеты и допущенный к этому делу. И сам я,  бессчетно,  нёс эту службу,  пока поднимался по карьерным ступенькам, как и все остальные механические офицеры.  Хорошо ли, плохо ли выполняли эти рутинные обязанности  молодые офицеры, которых в это дело упекали всерьёз и надолго, но корабль они, худо-бедно, знали. Знали и всякие обязанности по элементарным правилам обращения с теми или иными механизмами.  Но, вдруг,  гора (кто-то, там, наверху, в Большом морском штабе) – родила мышь.  На флот  пришла директива – дежурными по кораблю ставить только командиров боевых частей и начальников служб. Командиров групп, коими являются все остальные – к этому не привлекать.  В первую очередь удар пришелся по командирам дивизионов БЧ-5, которые вместо занятий со своим железом, тупо сидели в ЦП, отбиваясь от своих же коллег,  но только дежурных по живучести. И сами, на дежурстве по живучести, которое никто не отменял, вздрючивали себе подобных.  Командиров БЧ-5 к дежурству по кораблю не привлекали,  т.к. мы несли службу помощников оперативных по техготовности.  Штурман, минёр и командир боевой части связи, как-то умудрялись, почти не засвечиваться в исполнении этой вахты.  А вот начхима,  который являлся начальником своей службы – напрягали по полной.  И безответный и безобидный Юра Юдинцев безропотно заступал дежурным, почти каждый раз, по возвращении лодки с моря.  Конечно, до знаний устройства корабля ему было далековато по сравнению с механическими офицерами. В том числе и всяких тонкостей  по тем или иным вопросам, по которым  ранее   спрашивали и гоняли дежурных из командиров групп.  Но никто на это не обращал внимания. Есть кого поставить – и, слава Богу.  Юра принял от вахтенного офицера полномочия и вступил в обязанности дежурного по кораблю. Вахта заступила установленным порядком. На корабле в отдельных подразделениях продолжались всякие мелкие работы по обслуживанию остановленной после работы техники.

Я вспомнил про свои неотложные дела по техническому снабжению, и что надо к утру иметь заготовленные заявки и поспешил в казарму, где в каюте хранилась необходимая документация. На корабле никакой необходимости в моем присутствии уже не было.

По дороге, проходя мимо здания, где располагался штаб дивизии и на здоровенном стенде размещали информацию про лучших и худших (частенько,  там, во втором разделе, висела наша 115-я,  не иначе, как в отместку нашему командиру, не дождавшемуся,  кого-то из флагманов). Машинально взглянув на этот стенд, вдруг, поразился. Крупными красными буквами – Равняйтесь на лучший экипаж! – Слава К-115-той! (конечно, тактический номер не писали, а номер войсковой части  – это я уже так, несколько утрирую). И много хвалебных од, что мы лучшие по торпедной подготовке, по воинской дисциплине, по политической грамоте и т.п. дифирамбов. Лучший командир подводной лодки дивизии – В.И. Игнатенков!  Лучший зам и т.п.  Всем брать с них пример  и немедленно!

Ну и ну, думаю. И когда это политотдел только успел изобразить. (Невдомёк, что мы сутки только возвращались из района).  Но, так или иначе, а приятно!  Не всё же нашей 115-й быть в загоне. Молодец Виктор Иванович!

А время уже, чуть ли не к полночи.  Посмотрел по бумажкам, что мне надо назавтра отнести в техотдел и упал отсыпаться.

Утром, как обычно, перед всеми делами, первым делом – на техническую территорию, на корабль. Посмотреть, как идет расхолаживание ППУ, что с отмывкой парогенераторов, нет ли каких-то проблем и т.п.

Прохожу мимо штаба, поднимаю голову на стенд … и ничего понять не могу. Не приснилось же мне, вчерашнее!

Крупными черными буквами: – Худший экипаж соединения – К-115! Худший по политграмоте, воинской дисциплине, общей подготовке(?), озеленению территории и еще, чему-то. Про  торпеды, правда, не упомянуто.

Посмотрел на часы. Не прошло еще и семи часов, как я на этом же стенде видел нечто, совершенно, обратное.

Не понял ничего.  Пошел на корабль, подумывая о том, что перерабатывать, говорят вредно.  Глюки  могут начаться.  Вот оно, началось!

Корабль на месте, вахтенный у трапа тоже.  Спускаюсь в центральный.  Вместо химика меня, почему-то встречает  комдив-раз, который должен бы отсыпаться после вывода ГЭУ. – А где, химоз? – мой естественный вопрос. – Да пишет, где-то в штабе объяснительные! – ???   – А, да вы, наверное,  не в курсе ночной истории?

– ???

И далее, от окружившего меня народа, погружаюсь в реальность почти американского блокбастера.

Только всё утихло в центральном с уходом командира,  старпома,  зеленых полковников и всякой послепоходовой первой суеты,  как  начхим расположился в командирском кресле,  вытянул ноги на оружейный сейфик  и  закрыл глаза в приятном расслаблении.  В этот  момент из трюма центрального поднялся старшина команды радиометристов и попросил добро поднять рамку.  Рамка – это выдвижное устройство, поднимаемое, также, как и  перископ,  но – только заканчивается не оптическим глазом,  а  действительно радиолокационной рамкой из 4-х могучих  метровых  гнутых труб. Этот четырехугольник при подъеме входит  в  Х-образную прорезь в крыше  боевой рубки  и  используется  для пеленгов  радиомаяков. Поднимается,  как и любое выдвижное устройство, гидравликой, управляемой манипулятором здесь же в центральном  посту.

На этот вопрос,  добродушный Юра кивнул, не размыкая глаз. Мичман перевел манипулятор на подъем, ствол выдвижного пошел вверх, достиг необходимой мичману высоты и тот его остановил. И полез обратно в трюм, протирать нишу под  устройством.  Тишина и покой.

Через  некоторое  время,  сверху,  в центральный спускается какой-то матрос и спрашивает – а, чегой-то,  у вас, кто-то там  висит, под крышей рубки?  Дежурный по кораблю на это ему ничего не отвечает – мало ли кто, шныряет ночью через центральный,  вверх-вниз, и задает нелепые вопросы.  Вахтенный матросик,  ведущий черновой вахтенный журнал, глубокомысленно отвечает – раз висит, значит его там подвесили. – Ааа, понятно.

Тишина и покой.  Проходит еще несколько минут и  снова из нижнего рубочного люка появляются чьи-то ноги.

Дежурный по  ГЭУ выходил охладиться. И тоже спрашивает – Химон! – А, что, там за тело у потолка?

– Какое тело?  Начхим открывает  один глаз.

– Да, кто ж, его знает! – Спит там, что ли?

– Где? – Под потолком? – Кончайте ваши шуточки!

– Ну, как знаешь, я думал – ты в курсе. И дежурный по ГЭУ  удаляется в свою парилку на пульте.

Юра пытается задремать снова, но какая-то мысль никак не дает ему сосредоточиться на этом деле. И он отправляет вахтенного матроса наверх посмотреть, чего там такое.

Обратно матросик буквально слетает по трапу и  бессвязно  бормочет нечто невразумительное:  – там…, в рамке…, ноги…, руки…, скорей опускайте…, электрик…

До сознания Юры,  из неведомых глубин, вдруг, выплывает чей-то вопрос – про подъем рамки. Сон мгновенно отлетает,  начхим  подскакивает с командирского кресла.

– Какой электрик?

– Да штурманский!  В рамке!!!

И Юра истошным воплем вниз, в трюм – Цааааплин!!!  (Старшина команды метристов) – Кто у тебя там работал с рамкой?

Цаплин поднимается  из трюма и спокойно отвечает – штурманский электрик, а что?

– А то!!! И далее – как и у того матроса – у начхима вылетает  тот же бессвязный набор – …руки…, ноги…, голова  отдельно…  Воображение рисует картины  из фильмов ужасов.

– Рамку ВНИЗ!!! СРОЧНО!!!

Мичман  начинает соображать что-то и резво летит по трапу вверх. Спустя секунды – он уже внизу.

– Срочно, скорую вызывайте!

У Юры темнеет в глазах и уже непонятно, кому нужна скорая.  Отключаясь сознанием  от представленных страшных картин, успевает только прошептать – рамку вниз! Быстрее!

Мичман Цаплин  хватается за манипулятор управления подъемом  рамки и вдруг замирает.  – Не помню, говорит, – в какую сторону – на опускание!

Немая сцена. Очнувшийся начхим: – но ты же её поднимал!?

– Когда поднимал, то знал, в какую сторону манипулятор, а сейчас – не знаю. Вдруг, пойдет на подъем?

Начхим Юра, чуть не плача,  – ЧТО ДЕЛАТЬ???

Цаплин – ищите Водоскова, он всё про гидравлику знает!

Объявления по циркуляру громкой связи. Посылается матрос. Запрашивается вахта в 7-м отсеке. И…о, счастье!

Находят старшину команды трюмных мирно спящим в каюте 8-го.

Приходит в центральный Водосков. Ему хором объясняют ситуацию. Лёха берется за манипулятор и…тоже замирает. И спрашивает – а у вас бирки «вверх-вниз» – не перепутаны. Цаплин – Не знаю… – Могли, когда чистили.

Мы же их никогда не читаем и на них не смотрим.

Водосков разводит руками – Ну, знаете ли! Может ему там, в рамке,  двух миллиметров не хватает до паштета. – Как раз, только стронуть выдвижное…

Все зачарованно смотрят Лёхе в рот. У химика взгляд туда же, но какой-то отсутствующий.

А в это время,  уже внизу и дежурный по дивизии, с дежурным по живучести – недоуменно взирают на происходящее.  Их по-быстрому вводят в курс дела. Оба рвут телефон связи с берегом друг у друга.

Водосков: – а, лучше –  разгружу-ка я, систему гидравлики. Выдвижное и опустится под своим весом. И исчезает в 4-м отсеке. Спустя секунды – он уже в трюме третьего,  открывает еще какие-то клапана, и рамка плавно идет вниз. Все бросаются к трапу наверх.

Кроме химика. Молча, шевелит губами, припоминая, что для подъёма выдвижных, да и прочих,  вне прочного корпуса,  шевелящихся устройств:  щитов-обтекателей, крышек торпедных аппаратов, носовых горизонтальных рулей,  их  щитов и т.п. – надо сказать по всякой связи много умных слов. Как-то: – по громкой связи с мостиком объявить, что поднимаются (открываются, отваливаются и т.п.)  выдвижные – от них отойти,  предупредить верхнего вахтенного о том же, убедиться всеми доступными методами, что в районе хода выдвижных (щитов, крышек и пр.) никого нет.  А именно  – никто на твои призывы не откликается  – послать  матроса – проверить, что никто не залез, вдруг, туда, хотя и ночь на дворе.  И пусть бы, старшина метристов, искал бы сам у себя для этой цели обеспечивающих, которые бы, отследили этот подъем. А нет таких,  то и нечего поднимать.

Вот такие замечательные  мысли проносились в голове Юры Юдинцева. Но, как известно – умные учатся на чужих ошибках, а мудрые их не допускают.  И начхим сильно загрустил.

А наверху уже на пирс приехала скорая.  Как спринтеры, примчались всевозможные флагманские спецы – уже доклад полетел веером по флотильским весям.

Извлекли из рамки тело. И первым делом порадовались, что это не матрос срочной службы,  а мичман, штурманский электрик  –  человек казенный, но не в такой ответственной степени,  как  матрос срочной службы. Уложили щуплого мичманенка  тут же на пятачок возле верхнего рубочного люка, потому как спустить его вниз в основание рубки, а  там к входной двери – задача не из простых.  Да и можно ли его шевелить – никто не знал.  Кое-как,  на мостик подняли врача с фельдшером  из теснейших рубочных закоулков.

Пока медики определялись с телом,  бедному Юрику уже начали загонять иголки под ногти. Что, да как, при каких  обстоятельствах,  кто  разрешил, куда смотрел,  кто инструктировал,  где записано и, главное,  где роспись  четвертованного  за  технику безопасности  и т.п.   Юра наотрез не помнил – ни кто к нему подходил, ни как фамилия этого ненормального,  что попался в этот рамочный капкан. И очень удивлялся, причем он-то. Мало ли,  кто там  в этих рамках ползает.  Внешне, вид у него был совершенно безмятежный, что доводило допрашивающих до исступления. И когда, первичное расследование достигло  апогея своей бестолковости, вдруг, сверху, донеслось – ЖИВ!!!

Химика бросили и рванули наверх.  Как выяснилось – тело, когда к его носу поднесли ватку с нашатырем, затрепетало, открыло глаза и чуть снова не отключилось от  вида жутких морд,  искаженных  светом  через стекло ветроотбойника мостика.  Но доктора вцепились в отлетающее сознание, ощупали пострадавшего и убедились, что  скелет хоть и примят слегка, но не разрушен. Конечно, самодеятельные дознаватели,  наперебой,  начали расспрашивать,  как он очутился в этой  рамочной западне.  Мичманок отвечал, что согласно обязанностей, полез внутрь рамки протирать  ее после моря.  И только протиснулся, как она поднялась к прорези  в рубке   и  начала прижимать его к ней. От ужаса он отключился.

Скорая увезла придавленного, как только он самостоятельно спустился с мостика и вышел на пирс. Позднее выяснилось, что кроме синяка от кительной пуговицы – ничего у него не обнаружили.

Начхима по приказанию командира дивизии сняли с вахты и отправили писать объяснительные. Комдив-раз совместил  расхолаживание ГЭУ  с  дежурством по кораблю.  А политотдельские умельцы моментально перекрасили  свой  плакат.

А как же! Стенд  – это их оружие, как они любят называть – особого рода.  Не торпедами вам палить.  Партия не дремлет…

Далее

Назад

В начало