Доктор Платонов и гальюн 3-го отсека

Атомная подводная лодка К-115 в автономном походе вымеряла галсами  заданный район  Тихого океана.  Всё приработалось, притёрлось. Обычные будни в  одинаковых днях.  Послеотходная суета  давно уже улеглась. Вахты, учебные тревоги на отработку борьбы за живучесть,  боевые тревоги на всплытие под перископ на сеанс приема связи, на перезарядку регенерации, выброс мусора и т.п.  — своим чередом.  И так — изо дня в день 50 суток.

Ночь — по часам.  В центральном посту тишь и благодать.  Бесконечное  жужжание сельсинов и гул вентиляторов добавляют  сонного успокоения в эту кажущуюся безмятежность.  На самом деле вахтенный механик   (комдив-раз, т.е. я) и вахтенный офицер (командир боевой части связи — начальник РТС Володя Игнатов) — ведем ожесточенный спор, чей город  круче, по части каких-то индивидуальных  особенностей. Я ему — про всем, известных курских соловьёв, а он мне: — а в городе Ефремове — 300 бань! — Ха-ха-ха, подумаешь, бани!  Эка невидаль!  (Молод  я был тогда, всё-таки, потому как прав был Владимир Иванович — бани  — это наше всё! От них растут ноги русского упорства.  Много позже, обойдя  земной шар и, в каких только банях не побывав — убедился, что все прочие слабы против нас в этом деле.  В Гамбурге — только в сверхцивилизованной парилке поддадут парку, как немцы с визгом вылетают. В Корее, хотя и в знаменитой Пусанской бане всех видов парных немеряно,  но в них скукотища — веником нельзя, а пар — только одно название. А японцы, кроме как в горячей бочке — фуро — вообще париться не могут и не умеют).  Замечательный рассказчик — Володя, ранее до атомовоза,  служивший на промасленной и просоляренной  дизельной подводной лодке — только за счет своих замечательных аргументов мог выиграть подобный спор, не напрягаясь. Однако, и он согласился, что соловьи — это тоже наше всё, как и Пушкин А.С.  Понемногу наш спорщицкий пыл охладел и мы уставились, кто,  во что и задумались, каждый о своем.

Время — самое ночное. Около трёх часов.  Из проёма круглого люка между центральным и 4-м отсеками появляется корабельный врач,  Николай Леонидович Платонов.  Коля Платонов — личность уникальная и неординарная. Обладающий хорошим упорством, всё, за что бы он не брался, стремился довести до определенного  совершенства.  Таких увлечений за время моей дружбы с ним на К-115 было несколько. Одно из первых относилось к фотографированию. Если мы своей компанией собирались у него дома в поселке Рыбачьем на Камчатке, он непременно нас  снимал на недорогую фотокамеру. И пока мы только рассаживались и устраивались за столом, как Коля приносил отпечатанные и высушенные фотографии. Как он это успевал в считанные минуты, так и останется его тайной. Но, заглянув в ванную,  я увидел сложное, довольно-таки, приспособление над ней, включающее в себя все атрибуты фотографа — увеличитель, бачки, сушилку и т.п. – всё, готовое к немедленному применению.  Следующим его увлечением стала гитара. Я бы не сказал, что Николай обладал музыкальными способностями,  но брать аккорды он самостоятельно выучился виртуозно.  И навсегда запомнятся в его исполнении песни Окуджавы. Ну, а в период санаторного отдыха экипажа в Паратунке  после боевой службы — его личный хит — » Я черная моль, я фея из бара…» — однозначно приводил всех слушателей в восторг, требовавших немедленного повтора.

Наряду с этим, наш доктор увлёкся новомодным увлечением — каратэ. Поскольку в те времена все восточные единоборства считались, чем-то неприличным в верхотуре нашего государства (а скорее, у всяких прихлебателей от спорта — вряд ли, старцы подозревали, что такие виды спорта могут быть), то главным  учебным пособием Николая был фильм «Гений дзюдо». В этом фильме негодяй-каратист бегает по стене и проламывает потолок пяткой.   Коля начал осваивать это дело незаметно от всех. Во время боевой службы слабонервным мимо лазарета — его же каюты — было страшно проходить. Доктор волтузил свернутую шинель прямыми пальцами изо всех сил. Почти все они были выбиты, перемазаны зеленкой и мы всерьёз опасались, что добром это не кончится. Но на профессиональных обязанностях — это, к счастью, не отразилось.    Постепенно, слухи о докторе, который  вытворяет нечто фантастическое, дошли     до нас, его собратьев по железу. И как-то, в казарме, мы взяли доктора в клещи и потребовали нам показать его достижения.  Коля Платонов не стал кочевряжиться,  сказал, чтобы ждали его в коридоре. Вышел из своей каюты в белых одеждах (увы, в комплекте из обычных кальсон, но смею уверить — ни один японец не носил свое кимоно с таким достоинством, как Коля — эти прозаические предметы!). Сделав несколько замысловатых пассов руками и ногами, которые он называл  — каты,  изготовился в дальнем конце коридора. Публика почтительно внимала, несмотря на реплики некоторых скептиков. И…вдруг, наш Коля, коротко пробежав, подпрыгнул   и, действительно, сделал два быстрых шага по стене, да еще, к тому же на высоте не менее 2-х метров.  Конечно, после них он грохнулся об пол неслабо. Но, изумлению нашему, не было предела!  Отпечаток Колиной подошвы на побеленной стене, долго был предметом всеобщего восхищения.  Безусловно, эти его занятия были ступенькой к главному увлечению всей его последующей жизни.

Два титула  полковника медицинской службы Платонова Н.Л. — «Мистер Владивосток» и «Апполон  Приморья»  со званием мастера спорта по бодибилдингу — венец  его  упорства в поставленной   спортивной цели.   Началось всё это с самодельных гантелей, изготовленных кустарным методом,  из залитых свинцом консервных банок с куском железной трубы между ними.  К новому увлечению Платоша отнесся также вдохновенно и беззаветно, как ко всему прочему. Подошел к этому делу профессионально,  с  учетом своих медицинских знаний, массой литературы и разных консультаций. И впоследствии, переводясь по службе на очередные свои должности, продолжал заниматься этой атлетической гимнастикой всюду, где мог попасть в спортивный зал. И надо сказать, что когда, пару раз я видел его выступление по местному ТВ — однозначно, на фоне других, просто здоровых ребят, его тело выглядело действительно как у Шварца. Может быть, немного подводил рост, но рельефные мышцы компенсировали всё!

Мне на память о совместной службе остался шрам на боковой части ладони левой руки, мастерски зашитый Николаем, после одного приключения в Паратуньских  бассейнах. Как специалист, он был совершенно хладнокровен в любых ситуациях. Расправлялся мгновенно с болячками наших матросов, выдергивал больные зубы, обеспечивал чистоту и стерильность нашего подводного быта.  Но этого ему было мало. Коля в совершенстве, сам, освоил работу оператора БИП (боевого информационного поста) и стал незаменимым при выполнении торпедных стрельб. Наши командиры быстро это поняли и команда — доктору на БИП! — звучала вполне естественно.   Знаменитая торпедная атака 115-й по ОБК   — своей  точностью, в немалой степени обязана ему.

Но иногда, великих людей поджидают неожиданности на самом ровном месте. Доктор, большей частью времени, предоставленный сам себе, как несущий бессменную вахту, ночью страдал от бессонницы и прогуливался по отсекам. И наконец, объявился в центральном. До конца вахты оставался, где-то, час. Разговоры все были переговорены и народ  молча, думал о своём. Жизнерадостный доктор: — Ну, что, механики!  Есть ли жизнь на Марсе?  Скучающий народ, едва ли не хором: — А не пошел бы, ты доктор, куда все ногами ходят!    Доктор: — Фи, какие вы, грубияны,  однако! — Но это, между прочим, мысль!

И нырнул в лаз на второй этаж центрального.  На втором этаже располагался гиропост — вотчина штурманов и их народа. Доктор Коля всегда знал, где может найти отдушину для беседы на космогонические темы.   С исчезновением доктора смутная искра некоторого оживления в ЦП погасла, и время медленно потянулось к завершению вахты.

Вдруг, из переговорной трубы с трюмом, да и просто через лаз — донесся сильный хлопок непонятного происхождения. Я тут же заорал в трубу: — 35-й! (это номер боевого поста) Что у вас?   В ответ невнятное бормотание и непонятный шум.  По «Каштану» (громкая связь) — повторил свой вопрос. Но в ответ — всё также — невнятные выкрики  и нечто, похожее на завывания.  Только стал требовать снова,  доклада о ситуации, как наверх взлетел вахтенный  трюмный  матрос, нырнул за ствол перископа и,  куда-то в щель, между блоками дозиметрического поста.  От всей этой неожиданности,  я несколько оторопел и только набрал воздуху, чтобы призвать матроса к ответу, как раздался нечеловеческий рёв: — Где эта сволочь?!!!   И такие полились выражения, что все уставились на их источник. А источник — человек,  похожий на доктора — но, покрытый,  чем-то цвета охры с искрой, оказался нашим милейшим доктором. Никогда мы еще,  в его исполнении,  не слыхали такой виртуозности.  Доктор вылез наверх и стал приближаться руководящему ядру, т.е. к  нам  с Володей Игнатовым.  И тут  я уловил некоторое амбре, исходящее от него. — Стой! Не подходи! — кричу. — Не трогай ничего руками!  Но доктор покрутил головой, никого не нашел и прыгнул вниз, в трюм. Над лазом осталось облачко странного тумана.

Извлёк трюмного из-под стойки  ЦДП.  Тот, озираясь, доложил, что  в  это время, с ведома центрального, готовился к продуванию баллон гальюна, находившегося на том же, втором этаже. Как и положено, вахтенный стал у открытой двери, чтобы никто туда не вошел.  Появился доктор.

Проходя мимо вахтенного, сделал несколько каратистских пассов руками в его сторону и спросил: — что, страшно? — Ууу ! — Еще как! — ответил матрос  и почтительно пропустил  доктора Колю в сторону гиропоста. — То-то же! — гордо заметил доктор и увидел через открытую туалетную дверь обычную педаль унитаза.  Раздался японский крик, типа — Намука!!! Хаджиме!!!    И доктор прыгнул на эту несчастную педаль в каратистском выпаде. Давление ВСД в баллоне около 30 кг. Сдерживается оно захлопкой,  которая управляется той самой педалью. На белоснежной стенке туалета остался белый силуэт доктора в позе журавля, исполняющего брачный танец. Остальное, в т.ч. и доктор Коля — покрылось той самой распыленной охрой. Будем для вежливости называть это вещество так.

Центральный пост — лёг!  Это хорошо, что даже наш  атомовоз управляется на автомате. Никто им не управлял сколько-то времени,  из-за гомерического, со слезами,  смеха. Никогда еще, к окончанию вахты, народ так дружно не просыпался.

Наконец, через хохот, мы расслышали: — Механики! Сволочи! Воду-то, дайте!!!

Бедный доктор безуспешно пытался добыть воды из крана, поскольку система пресной воды,  в целях экономии, на ночь была разгружена. Первичную отмывку доктора осуществили и отправили  в первородном виде, к изумлению прочих, по пути вахтенных,  в свой 8-й отсек. Матрос  еще долгое время, при встрече с доктором, прикидывался незаметной ветошью.

___________________________________________________________________________________________

Пожалуй, на этом и ограничусь, о своём подводном флоте. Потому как, вспомнить всё — по объему получится роман Льва Николаевича. Да и впереди была интереснейшая работа на качественно новом уровне, но и с ответственностью, совершенно не слабой. Правда, время еще не пришло…  Уж, лучше, вновь — о парусах. Теперь, уже, на фрегате «Мир» — Государственной Морской Академии имени адмирала С.О. Макарова в Санкт-Петербурге.

                                     *   *   *

Назад
В начало