«Клеопатра» в Душанбе, «Ящик с игрушками» во Владикавказе

Посещение Америки мне дало чрезвычайно много, я поняла, что могу еще помочь людям, дать им какую-то радость.

В течение моей лекции в Лос-Анджелесе я обратила внимание на старую женщину, которая сидела в пятом или шестом ряду у среднего прохода. У нее было совершенно неподвижное лицо, как лицо мумии, без всякого выражения, обтянутое сморщенной кожей. После всех поздравлений я подошла к ней (она продолжала сидеть неподвижно) и сказала: «Вам, наверное, было скучно», вдруг она так хорошо улыбнулась, лицо ее осветилось. Она поблагодарила меня и сказала, что с большим удовольствием слушала и смотрела, удивляясь, как я в 80 лет еще настолько бодра и энергична.

Все дело в том, что надо радоваться жизни, в этом весь секрет, Вернулась я к себе в Душанбе, где у меня оставалась квартира и любимый театр, и поняла, что надо что-то делать. Балеты совсем почти не шли, зрителей было очень мало, война сделала свое мерзкое дело и изменила весь прекрасный город и его людей. Энергичный директор связался со всеми посольствами города, и они закупали весь театр и там давали концерты симфонического оркестра с участием прекрасного пианиста, и его выступления с оркестром привлекали очень много слушателей.

Ночь я не спала, и утром пришла к директору и сказала, что и буду ставить балет «Клеопатра» в двух актах с добавлением к музыке Аренского «Времена года» Глазунова. Директор изумился моему предложению и сказал, что это невозможно. Он не в состоянии предоставить мне ни оркестр, ни мастерской для изготовления декораций, ни материалов для костюмов, ни артистов балета, которых почти не осталось, и даже не гарантирует зрителей на премьере.

Другой бы на моем месте отступил. Но у балетмейстеров особая закалка, им приходится преодолевать так много трудностей в течение создания балета, что его испугать нельзя. То, что я напишу дальше, — не желание похвалиться, что вот, мол, сумела поставить балет в такое трудное время, а для того, чтобы все знали, что должен уметь делать балетмейстер — все на свете! Прежде всего, мне надо было узнать, какие остались артисты балета. Я была рада встретиться с той, которую увидела еще девочкой в балетной студии города Ленинабада и посоветовала ее родителям отвезти ее в Москву для поступления в хореографическое училище Большого театра. После окончания училища она вернулась в Таджикистан и проработала в качестве ведущей солистки балета 20 лет и собиралась уходить на пенсию. Ради меня и балета она осталась и стала моей Клеопатрой, а ее муж — рабом. Для главной партии египетской девушки очень подошла солистка балета: легкая, миниатюрная, которая когда-то танцевала у меня ласточку в балете «Айболит», а молодого египтянина я увидела в лице только что окончившего Ташкентское хореографическое училище способного солиста балета, у которого еще не было достаточного опыта.

Партию Антония согласился исполнять заслуженный артист республики, который преодолел боязнь и начал репетировать. Старого жреца прекрасно воплотил заслуженный артист республики Владимир Кормилин. Получился совершенно другой балет, чем который я ставила 29 лет назад и назвала «Египетские ночи». Что касается оркестра — прекрасный дирижер Ниезмухамедов согласился подготовить оркестр в свободное время, а недостающую арфу решили заменить концертмейстером.

Главный художник театра А. Гейвандов был занят другой работой и не мог сделать эскизы балета, так что я договорилась с талантливой художницей Риммой Зудерман, которая была специалисткой по костюмам, но никогда не занималась оформлением сцены. Я сказала, что она все сразу поймет. Привела ее на сцену: вот основной занавес, вот дежурный, который опускается, когда надо поменять декорации. Вот кулисы, несколько планов, с одной и с другой стороны. От кулис справа до кулис слева проходят падуги. Сколько кулис, столько и падуг.

Надо «одеть» сцену! А, главное, конечно, — задник. Он определит и местонахождение, и время действия, и стиль спектакля. Слева, в глубине, строится пирамида из больших ступеней. А на заднике только небо и солнце. На сцене только ложе Клеопатры, хорошо бы со львом, потому что она полюбила Амуна, охотника на львов. Эскиз был сделан, очень маленький, но очень красивый. На большой времени не было. К сожалению, и этот эскиз пропал во время премьеры. Стали мы с Риммочкой ходить по цехам: костюмерный, мебельный, бутафорский, реквизиторский, ведь театр оперы и балета — целое производство, в котором занято несколько сот людей. Ура, мы нашли солнце, ну как может быть Египет без солнца?

Валяется где-то на полу большой круг из жести — ну чем не солнце? Подделали мы к нему лучики и все в порядке. Главное — свет. Осветить можно камни, и они превратятся в бриллианты. Световая техника в театрах необыкновенно развилась, тут и лазер, и кассеты световые, и прочие приспособления. Главный осветитель в театре — талантливый человек, который делает чудеса. Можно из простого пола сделать озеро, или из ровной плоскости ступеньки, все, что угодно.

В последних балетах Мориса Бежара, которые он приводил н Москву, свет играл чуть ли не главную роль и бесконечно менялся по световой партитуре.

Настала очередь костюмов. Идем в костюмерные цеха. Сохранились еще замечательные женщины Фаина и Пашенька, которые понимают значение каждой мелочи для спектакля. Просим: «Откройте сундуки». Старые костюмы бывают лучше новых. И, действительно, мы там нашли все. Чуть переделать, чуть украсить, и никто не догадается, что костюм пролежал без употребления уже десятки лет. Я пожертвовала блестящий искрящийся материал для плаща Клеопатры, а Риммочка сшила из остатков для Клеопатры костюм для второго акта.

Но нужны были хитоны или туники, как их раньше называли, времен года: Весна, Лето, Осень, Зима. На наше счастье, японский режиссер, который не так давно заезжал в Душанбе, прислал 60 метров дивного шифона разных цветов. Директор, видя нашу активную деятельность, поверил, что может быть поставлен балет, отпустил нам 20 метров на четырех солисток, исполнявших Весну. Лето, Осень и Зиму, — розового, желтого, голубого и белого. К сожалению, в пошивочной весь состав работниц сменился., И новые портнихи, работавшие ранее в ателье, не знали, что такое балетный костюм, но общими усилиями мы добились того, что нужно,

Мужчин было очень мало. Все разбежались по торговым точкам и стали челноками. Но в хореографическом училище, которое влачило жалкое существование, были три прекрасных мальчика. Они-то и составили римское войско, а в вакханалии изображали сатиров. В последнюю минуту, уже перед спектаклем, я послала их в парк, они там набрали зеленых веток и украсили себя с таким искусством, что, глядя на них, я удивилась и восхитилась. Вот что может сделать энтузиазм, талант и желание.

Да, я еще забыла сказать про бутафорский цех. Что же там делается? Все, что нужно для театра, для артистов, для действия. Еда, предметы, цветы, украшения — все должно быть похоже не настоящее. Заведующий бутафорским цехом — очень интересная личность. В молодости он работал в цирке в группе акробатов, потом преподавал все виды спортивной гимнастики, потом работал на киностудии бутафором. Затем увлекся опереттой и в клубе торговых работников Душанбе поставил «Принцессу цирка» и «Свадьбу в Малиновке», приглашая самодеятельных артистов хора из театра, приспосабливая декорации, выброшенные после употребления на киностудии, к своим режиссерским требованиям, и, наконец, возглавил бутафорский цех в театре оперы и балета имени Айни в Душанбе.

Он очень любил рассказывать обо всех своих профессиях, и был творческим, увлеченным человеком.

Мне требовался лев для ложа Клеопатры, мы нашли его в бутафории — из оперы «Аида». Для глаз льва я нашла у себя блестящие пуговицы, и все было о’кей, как говорят в Америке: После недолгих поисков мы нашли все, что нам нужно было для спектакля, для римских воинов, для празднества, цветы, вазы и т. д.

В театр обычно приходят оригинальные люди, которые не могут найти себе места в обычной жизни. Наш театральный мир всегда интересен, разнообразен, красочен и сплочен.

Пока мы бегали по цехам и что-то соображали, милый дирижер репетировал «Клеопатру» с оркестром. Самое страшное было то, что настала зима, а отопление не работало. Хорошо еще, что свет не отключали. Я назначила репетицию, и в зале появлялись артисты балета в сапогах (хорошо еще, что не в валенках) и теплых куртках. Какие уж тут вариации на пальцах.

А я ведь ночами придумываю интересные движения, танцевальные композиции, и долго в голове удержать их не могу. Я должна сразу перенести их на исполнителя, попробовать, проверить, так ли это красиво и выразительно. Но всегда находятся герои. И в балетном зале всегда появлялся юноша Саша, кстати, очень одаренный, и по какому-то недоразумению не принятый в Московское хореографическое училище. Если на секунду отвлечься, то можно вспомнить, что знаменитого Нижинского тоже не хотели принимать в Петербургское хореографическое училище, ноги не понравились или что-то еще, и он стоял перед комиссией, Понимая, что провалился. И тогда он прыгнул, и поразил их своим прыжком.

Так вот, Саша, о котором я начала рассказывать, запоминал все движения и вариации, которые я ему показывала. Всегда приходила и девушка, фанатично влюбленная в балет, и я на нее «ставила» все женские вариации. В этом было мое спасение, я могла продолжать придумывать.

Однажды балет объявил бойкот и вообще не пришел к 11-и часам, когда обычно начиналась репетиция. Я просто озверела. «Соберите весь балет, я с ним поговорю». Разве они не понимают и не знают, что во время войны в 1941-1945 г.г. все театры работали и в голоде, и в холоде, и никогда не отменялся да один спектакль. Наша театральная столовая в Саратове называлась ПеПеЖе (П.П.Ж.) — прощай половая жизнь, и это нас очень веселило. А теперь, в Душанбе, в прекрасном климате они не могут, видите ли, репетировать, хотя директор выдает им каждый день по талончику на буханку хлеба, Надо понимать, что балетные всегда герои, такая уж у них профессия.

Я слишком надолго остановилась на подготовке этого балета, потому что он явился как бы кульминацией моей балетмейстерской творческой деятельности. Премьера прошла с большим успехом, и был полный зал. Меня мои два римских воина вынесли на руках на сцену, директор поздравил с успехом и с 80-тилетнем, преподнеся таджикский чайный сервиз с любимыми моими пиалочками, цветами была усыпана вся сцена, Одним словом — победа!

Но вскоре весь театр ушел в отпуск, директора сняли с работы, хотя наш театр единственный выполнил финансовый план, но он не был таджиком. Клеопатра уехала со своим рабом мужем, который получил дом в наследство в Орловскую губернию, Жрец ушел на пенсию, а охотник на львов Амун стал «челноком», а другие артисты балета ушли в военный ансамбль. На этом, я думала, кончилась моя балетмейстерская творческая работа, но не тут-то было.

С Таджикистаном я распростилась, оставила квартиру, нагрузила трехтонный контейнер, и отправила его в Сочи — Адлер. Границу переходила уже с трудом, показывая паспорт.

В Абхазии я получила письмо от Светы Коцевой из Владикавказа (бывший Орджоникидзе) с приглашением на 50-летие. Вспомнила нашу интересную работу над балетами «Барышня и хулиган», «Любовь — волшебница», «Жизель», «Доктор Айболит» (четыре раза меня приглашали по рекомендации режиссера Целиковой Земфиры, которая окончила ГИТИС и работала в Душанбинском театре в былые времена). Ее отец знаменитый Яго передал своей дочери любовь к театру. Северная Осетия — чудесная страна, с ее шумным Тереком, ущельями, Казбеком, в окрестностях, утопающих в цветах, мне всегда нравилась. Узнали, что я приехала, и пригласили на встречу с детьми в Лицей Искусств, где есть три отделения — музыкальное, живописное и хореографическое. Дети слушали внимательно мой рассказ о балете и балетных спектаклях, а потом задавали очень уместные вопросы. Один маленький мальчик спросил: а есть ли у вас внук? О, это мое больное место. К сожалению, у меня нет внуков и потому все дети мне дороги и мною любимы. После встречи предложили мне поставить балет. Но для этого нужна музыка и сцена.

Нашлось и то, и другое. Этот прекрасный Дом строили для обкома партии, но энергичный директор Светлана Коцева отвоевала его для детей. Устроили меня там же, в лицее, в комнате для гостей, и я начала посещать классы хореографического отделения, Чтобы познакомиться с детьми. Было очень приятно и грустно смотреть на детишек, мальчиков и девочек, которые усваивали разные позиции классического танца. Педагогическая работа — совсем не то, что исполнительская или балетмейстерская. Педагоги должны сформировать тело, приготовить детей для труднейшей, сложнейшей профессии. Из тысячи человек, которых родители приводят на вступительные экзамены, едва ли десяток наберется мальчиков и девочек, имеющих врожденные данные для балетного искусства. Я не говорю уже о внешних данных, хотя это тоже важно, о музыкальности, об артистичности, а только о специфических данных — выворотность, шаг, гибкость, подъем, прыжок. Все это можно проверить за пять минут. И когда огорченная бабушка говорит: «Она у меня так хорошо танцует», — как объяснить ей, что этого мало?

Педагогов хороших не так много, хотя и в Петербурге, и в Москве есть специальные педагогические отделения для хореографов. Педагогов, может быть, еще меньше, чем балетмейстеров, вернее сказать, что педагогов плохих гораздо больше, чем плохих балетмейстеров. Балетмейстера сразу можно определить по его работе, он показывает свой балет и сразу видно, что это такое — собственное произведение или заимствованное. А педагога как определишь? Нужны годы, чтобы из ребенка сделать артиста балета, и только тогда можно понять, что собой представляет педагог.

Даже просто научить стоять у «станка» очень сложно — голова, шея, плечи, руки, лопатки, спина, поясница, зад, ноги — все это должно быть поставлено на место. Добиваться приходиться годами. Дрессировка? Да, это дрессировка, но творческая. Даже стоять надо осмысленно, вдохновенно. Не обижайтесь на педагогов ни дети, ни родители. Училище в Америке, которое открыл на 1000 человек Баланчин, было «украшено» лозунгом: «Не обижаться, не завидовать, не жаловаться». Это самое главное в профессии танцовщика. Но я отвлеклась.

Я выбрала балет «Ящик с игрушками» — «La Boite a joujoux» — К. Дебюсси. С давних пор у меня лежали ноты этого балета Он написан французским композитором в 1913 году специально для фортепиано по сценарию художника Андре Хелле и его рисункам персонажей балета, на первом издании клавира балета. У нас он ставился только в год смерти Дебюсси в 1917 году в Камерном театре в Москве у Таирова. Хотя это балет, но исполняли его актеры театра, подготовленные пластически артистом и педагогом Румневым. Артистка Коонен (лучшая трагическая ак­триса того времени) специально занималась у педагога по классическому танцу, чтобы научиться хотя бы ходить на пальцах (в клавире балета так и отмечено — пуанты). Мы ничего не знаем об этой постановке, и свидетелей нет. Перед началом спектакля во Владикавказе я вышла на сцену и сказала, что это экспериментальный спектакль.

Все прошло хорошо. Замечательно гнулась маленькая девочка, изображавшая индийскую танцовщицу; делал стремительные сальто и колесо очень способный мальчик в партии Арлекина; маленький моряк во время прыжка раскрывал на шпагат ноги в воздухе; веселый Полишинель кривлялся и катался по полу; три хорошенькие девочки танцевали вальс, изображая балеринок. Но я не чувствовала удовлетворения. Дети делали то, что умели делать, но они не были подготовлены к восприятию движений, придуманных балетмейстером, и их нельзя было научить даже обыкновенной вальсовой дорожке.

Больше я не буду делать таких экспериментов. Лучше начинать от нуля, рисовать на чистой бумаге, а не испорченной профаном. Исправить уже ничего нельзя, это жестокая истина искусства, Я очень благодарна всем, кто мне помогал, начиная от директора, его красивого заместителя, всех педагогов, работников столовой и уборщиц, которые делали мое пребывание в лицее в течение почти трех месяцев приятным.

Оскар Уайльд где-то написал, что артисты балета представляют собой специальную секту, дрессированную особым образом. Говорят, что и животные любят своих дрессировщиков. А балетные так обожают своих учителей и балетмейстеров.

В начало

К предыдущей главе

Далее