Все ребята из нашего и соседних домов учились в 200-й школе на улице Маяковского или в 183-й школе на Кирочной. Но мама определила меня в более дальнюю 203-ю школу рядом с кинотеатром «Спар­так» на Кирочной, дом №8. В эту школу районный отдел народного образования направил её работать библиотекарем, и она хотела, чтобы я постоянно находился под её наблюдением. Сюда же был записан и мой брат Митя.

Когда я впервые увидел здание 203-й школы имени А.С. Грибоедова — это было в июне 1945-го года, то после одноэтажной бревенчатой школы в селе Матвеево пятиэтажный дом из светлого кирпича произвел на меня впечатление своей монументальностью. И ещё поразила меня цифра 1906 над входом, обозначавшая год постройки здания. Мне казалось, что оно построено в глубокой древности, хотя ему не было 40 лет. Я узнал, что хотя большинство школьников и учителей были эва­куированы, во время войны школа всё же продолжала работать, прав­да, не с полной нагрузкой. В 1943-м году занятия в помещении школы прекратились, и ученики ходили заниматься на улицу Чайковского. В 1944-м году учёба в 203-й школе возобновилась. Я узнал также, что, в отличие от сельской, эта школа мужская, ины­ми словами, в ней учатся только мальчики, девочки учатся в женской школе. «Ну и хорошо», — сказал я какому-то мальчишке, но полной уверенности в этом у меня не было.

Хотя война уже окончилась, она напоминала о себе на каждом шагу. В вестибюле школы стояли на посту старшеклассники, вооружённые винтовками со штыками. Вблизи школы некоторые дома были разру­шены. В них попадали фашистские бомбы и снаряды, нацеливаемые в Литейный мост и «Большой дом». Но мост и цитадель ужасов оста­лись целыми, а жилые дома пострадали. Теперь пленные немцы отстра­ивали эти здания. Строили они медленно, но очень аккуратно. Некото­рые немцы выскакивали на тротуар и предлагали прохожим за деньги или в обмен на продукты свои изделия: табуретки, швабры, детские игрушки, зажигалки и пр. Как в песне Владимира Высоцкого «На строй­ках немцы пленные на хлеб меняли ножики…». Редкие конвоиры с ав­томатами спокойно смотрели на торговлю и не мешали ей. К моему удивлению, вчерашние блокадники, так настрадавшиеся во время вой­ны, не плевали немцам в лицо, не выкрикивали проклятья, а мирно вели торг, шутили и смеялись. И я, глядя на худые лица и потрёпанную одеж­ду наших недавних врагов, не испытывал никаких чувств, кроме любо­пытства. Позже немцы ходили вообще без охраны. Они безбоязненно звонили в квартиры, предлагали свой товар и никто не прогонял их прочь, а наоборот, некоторые женщины, жалея их, протягивали кусочки хлеба, картофельные лепёшки с кожурой — то, что ели сами…

В школу я пришёл босиком, поскольку обувь моя давно износи­лась. Крупная черноволосая женщина — медсестра Лидия Ивановна — осмотрела меня и поискала вшей, завела на моё имя медицинскую кар­ту и велела постричься наголо. Она также сказала, чтобы я попросил маму сшить какие-нибудь тапочки из плотной материи, поскольку Ле­нинград — не деревня и ходить босиком здесь не принято. Она пообщала, что скоро мне выдадут новую одежду и ботинки. И действитель­но вскоре я всё это получил, как раз к тому моменту, когда сшитые мамой тапочки порвались. Я получил также талончики на усиленное детское питание, сокращённо называемое УДП. Внутри школы всё было не менее впечатляюще, чем снаружи. Иде­альная чистота. Светлые классы с высокими потолками и большими окнами. Огромные, как мне казалось, залы: актовый и спортивный. Ка­бинеты, забитые до отказа учебными пособиями. В одном из них стоял поразивший меня человеческий скелет. Мраморную лестницу ограж­дали перила, по которым так хорошо было скатиться, сидя боком, с последнего этажа до первого. Потом завхоз набивал на перила гвоздя­ми деревянные шипы, но ученики срезали их, вырывали гвозди и ката­лись снова. Некоторые гвозди вытащить не удавалось и их загибали. Эти гвозди тормозили движение и рвали штаны, что было для многих катастрофой. О последствиях лучше не вспоминать. Зимой в школе было очень тепло. Даже открывали окна, чтобы проветрить классы. А на уроках многие сидели в одних рубашках, и не верилось, что ещё совсем недавно в далёком селе Матвеево ученики замерзали на уроках в пальто. У каждого ученика было несколько учебников и разные тетради: в клетку, в линейку и косую линейку. Писали фиолетовыми чернилами, используя специальные перья разной формы. Каждое перо имело своё название: № 86, уточка, рондо. Мы писали в основном перьями № 86. Перья вставляли в ручки, которые называли ещё вставочками. Чернила доставляли очень много хлопот. Они пачкали руки, учеб­ники, тетради, попадали на одежду. Во все парты были вставлены чер­нильницы в виде цилиндра с отогнутыми краями, в которые периоди­чески наливали чернила. Кроме того, у нас были личные переносные чернильницы-непроливайки, из которых чернила действительно не вы­ливались, если их было не очень много.

Непроливайки, учебники, тетради, ручки и карандаши носили обычно в школьных сумках на ремне типа полевых офицерских сумок, реже в портфелях. Но если офицерские сумки изготавливались из хорошей кожи коричневого цвета, то школьные сумки — из дешёвого чёрного заменителя кожи (когда через многие годы я работал на севере, там был один из начальников по фамилии Кожин, так его заместителя про­звали кожзаменителем). Высшим шиком считалось носить полевые офицерские сумки, а также противогазные сумки из плотного зелёного материала. Сумки на ремне использовались не только для ношения учеб­ников и прочих школьных атрибутов, но и как оружие в школьных заба­вах. Туго набитую книгами сумку раскручивали на ремне и наносили удар по противнику. Иногда сумками пользовались как метательным снарядом. В старших классах в моду вошли маленькие спортивные чемоданчики — прообраз нынешних «дипломатов», и сумки были за­быты.

Далее >>

В начало