Опыт участия в Великой Отечественной войне и научные знания оказались полезными.

26 апреля 1986-го года произошла трагедия: взорвался реактор на ЧАЭС. Об этой трагедии написано очень много. Даны различные оценки этому событию, включая и конъюнктурные или абсолютно неквалифицированные. Я постараюсь очень кратко описать ситуацию, сложившуюся в первые 35 дней после аварии, т.е. то, что я видел и делал с учетом 46-летнего опыта работ с ионизирующим излучением и опыта участия в Великой Отечественной войне.

Уже утром 26 апреля Начальник 3-его главного управления при МЗ СССР Е.Б. Шульженко подписал Приказ «О создании штаба по проведению учений», в соответствии с которым я был назначен заместителем председателя штаба.

Приказ по 3 ГУ о создании штаба по ликвидации аварии на ЧАЭС

В 9 утра 27 апреля все зам. директора собрались в кабинете у Леонида Андреевича Ильина. Информации на этот час было очень мало, но нам, специалистам в этой области, было предельно ясно, что произошла авария с радиоактивным выбросом в атмосферу. Далее события развивались стремительно. В 10 часов утра мы все были уже в кабинете главврача Больницы № 6. Зачитали приказ по Главку. Начали поступать больные из Чернобыля. Судя по характеру развития первичной реакции и степени их «загрязненности» было ясно, что больные имеют тяжелую форму острой лучевой болезни. Эти больные были отобраны бригадой специалистов Института, которая уже ночью прибыла на место аварии. Стало ясно, что отсутствие данных от дозиметров, расположенных вокруг станции, связано с очень большим уровнем радиации, на регистрацию которого не были рассчитаны дозиметры. На сделанное замечание по поводу «учений по гражданской обороне», когда в зарубежной информации уже прошло сообщение, что в атмосфере над Швецией и Норвегией зарегистрирован повышенный фон радиации, режимной службой было твердо рекомендовано нам придерживаться легенды. Это уже были виртуальные рекомендации.

Мне было поручено обеспечить прием больных, их санитарную обработку, госпитализацию и все другие работы, связанные с пребыванием в больнице этих весьма сложных больных. Я работал в тесном контакте с руководством больницы. Зная высокую квалификацию врачей клинического отдела и его руководителя профессора Ангелины Константиновны Гуськовой, я в процесс лечения не вмешивался и сосредоточился на оперативном выполнении ее просьб, которые имели определенное значение для проведения лечебного процесса в этот чрезвычайно сложный период.

Например, не хватало крови и плазмы для переливания крови. В результате оперативных действий была организована бесперебойная доставка крови и плазмы в больницу. Возникла проблема для приемного покоя с дозиметристами. И это было решено в течение часа. Не хватало персонала дежурить ночью у телефона Ангелины Константиновны (звонили круглосуточно). Я выделил на дежурство по ночам своего секретаря Наталию Николаевну Яковлеву.

Более серьезная ситуация возникла в клинике с техническими работами: упаковка и утилизация загрязненного радиоактивными изотопами медицинского материала после перевязок, инъекций и других процедур, доставка в отделение различных грузов и т.д. Был вызван полк ГО, который мы разместили в палатках во дворе больницы. Офицеры и солдаты четко выполняли свою задачу в полном объеме.

Однако количество проблем увеличивалось лавинообразно с каждым часом. Надо достать бахилы, специальные костюмы, крафтмешки, антимикробное белье, защитные очки. Пошел поток больных «самотеком». Стали приезжать родственники по вызову для сдачи костного мозга для тяжелых больных. Возникла проблема их размещения. Встала задача дезактивации территории больницы и её помещений.

Привлечение Центрнаучфильма для документации лечебного процесса потребовало больших усилий на получение разрешения и организации самой работы. Возникло предложение снять весь процесс лечения ожогов. Соответствующая аппаратура в то время была только в моей лаборатории. Я немедленно выделил научного сотрудника лаборатории Валерия Павловича Макарова и всю необходимую аппаратуру. Соответствующие съемки были осуществлены. Мы делали все возможное, чтобы облегчить невероятно тяжелый труд врачей и среднего персонала. К 5 мая в больницу поступило 172 больных с лучевой болезнью и 23 донора.

На Киевский вокзал стали прибывать беженцы из Киева, Припяти и других мест. Вместе с Гордеевым К.И. организовали на вокзале санпропускники и получили решение МЗ СССР о выделении в Москве больницы для госпитализации по показаниям приезжающих. Выехали в эту больницу, провели с персоналом инструктаж, а я прочитал небольшую лекцию о лучевой болезни.

Больные, поступающие в Больницу № 6, были очень тяжелые. Врачам клиники было очень трудно с ними работать как физически, так и морально. Уже спустя несколько дней после аварии врачи явно астенизировались и малейшее замечание могло привести к бурной неадекватной реакции. В моем присутствии дежурный врач, сдавая ночное дежурство и рассказывая о тяжелых больных, разрыдалась. Необходимо напомнить, что медицинский персонал, находясь в палате с больным, подвергался достаточно интенсивному облучению (вокруг палаты с больным все ближайшие палаты были пустые – на нижнем и верхних этажах и по бокам).

Мы обязаны поклониться всему медицинскому персоналу, начиная от приемного покоя, клинических отделений, стерильных боксов, специализированных кабинетов, персоналу лабораторий и дозиметрических постов за их самоотверженный труд.

Подходили сроки гибели больных. Возникла необходимость решения ряда весьма специфических задач, связанных с захоронением: определение места группового захоронения, глубина захоронения с гарантией отсутствия повышенного радиоактивного фона над могилой, защита водителей машин-катафалков и машин-перевозки трупов в морг и многое другое. Эти вопросы мы активно решали.

Конечно, возникали и непредвиденные ситуации.

13 мая умер первый больной от острой лучевой болезни. Патологоанатомы отказались брать труп к себе, так как он был весь «грязный», то есть его тело было загрязнено радиоактивными веществами и очень сильно «фонило». Солдаты полка гражданской обороны принесли труп в приемный покой и положили в ванную. Нужно было отмыть труп, но все отказались. Сотрудники приемного покоя обратились ко мне с просьбой разрешить этот вопрос. Положение было безвыходное. Тогда я надел защитный костюм, взял щетку на длинной ручке и с помощью этой щетки и воды, которая подавалась из шланга, отмыл труп. Вот такой «героический» поступок я совершил.

С первого дня я начал вести дневник и продолжал это делать позднее в Чернобыле. Сейчас, когда я его просматриваю, еще раз убеждаюсь, что только в нашей стране могли справиться с этой трагедией. Еще раз хочу с большим удовлетворением высказать свою точку зрения о высоком профессионализме врачей-радиологов клинического отдела Института биофизики и его руководителя профессора Ангелины Константиновны Гуськовой.

14 мая мне позвонил зам. Министра МЗ СССР Евгений Иванович Воробьев и сказал: «Юра, завтра ты должен быть в аэропорту Домодедово в 11.00, полетишь в Чернобыль и заменишь Леонида Андреевича в Правительственной Комиссии от Минздрава. Всё согласовано. Тебя ждут. Ильин свой срок отработал и «нахватал» прилично». С Евгением Ивановичем мы дружим уже более 50-ти лет и, конечно, мы были на ТЫ. Я наши отношения не афишировал и не использовал ни разу в служебных целях.

Зам. министра здравоохранения СССР – Евгений Иванович Воробьев

В аэропорту я понял, что идет замена всего состава Правительственной Комиссии (срок работы на ЧАЭС был ограничен). Со мной летели четыре зам. министра, несколько сотрудников КГБ, с одним из которых я ранее был знаком по Институту.

Мы приземлились в Киеве, пересели в вертолет и полетели в ад, в прямом смысле этого слова. Вертолет облетел разрушенный реактор, брошенный населением город Припять, никому не нужную «зараженную» технику, брошенные поля и деревни.

В штабе, который располагался в Чернобыле, для МЗ была выделена комната, где я встретился с Леонидом Андреевичем. Мы обнялись, поцеловались и с этого момента перешли на ТЫ. Леонид Андреевич передал мне некоторые документы, дал характеристику радиационной обстановки на реакторе, в Припяти и Чернобыле, в 30-ти км зоне. Он представил меня некоторым членам Правительственной Комиссии и её председателю Силаеву Ивану Степановичу, заместителю Председателя Совета Министров СССР.

Я включился в общий ритм работы: 10.00 утра оперативка, поездка по объектам и службам, которые производили различного рода работы на объекте. В основном все было связано с вопросами радиационной безопасности. Далее – участие в различного рода совещаниях. В 21.00 опять оперативное совещание и поездка на ночлег вне 30-ти км зоны, ужин, и около часа ночи отход ко сну. В 7 часов утра подъем. На сон оставалось около 5 часов. Через несколько дней я понял, что принятый режим работы неправильный. Я переговорил с председателем Правительственной Комиссии и объяснил ему, что работа в таком режиме может привести к срыву психического состояния наших коллег, к ошибкам при принятии решений. Он согласился со мной, и срок вечерней оперативки был перенесен на 8 часов.

Пропуск, дающий право посещения всех аварийных объектов на ЧАЭС

Ко мне была прикреплена машина «Волга» – такси из Киева. Это облегчало мое передвижение по Чернобылю и в 30-ти км зоне. На территорию АС надо было ехать в бронетранспортере. Препятствий для передвижений я не имел, т.к. я имел пропуск, в котором было написано «ВСЮДУ».

Несколько раз мне пришлось посетить станцию, четвертый блок, оценить условия работы шахтеров, которые рыли котлован под реактором для заливки его бетоном. Везде приходилось объяснять, как пользоваться средствами индивидуальной защиты и настойчиво требовать пользоваться ими. Была проблема, связанная с курением в зонах высокой радиоактивности. Это был реальный путь попадания радиоактивных источников в организм. Например, многие, работающие в штабе, выходили на улицу, садились на рядом стоящие скамейки и бесконечно курили. На оперативном совещании было принято очень простое решение убрать эти скамейки и тем самым хоть немного уменьшить попадание радиоактивной «грязи» в организм.

Много времени уходило на разговоры по телефону. Звонили из Минздрава, из нашего Института, население предлагало различные народные средства лечения и т. д. В Институте по моей просьбе была создана «фармакологическая» комиссия под председательством профессора Мартиросова Кирилла Семеновича. Я ему передавал все поступавшие предложения о народных средствах профилактики и лечения лучевых поражений. С Кириллом Семеновичем было работать легко и приятно – он отличался своей интеллигентностью, исполнительностью и спокойствием. В Чернобыле все находились в стрессорном состоянии, крайне уставшими, и на этом фоне услышать спокойный голос Кирилла Семеновича было очень приятно.

Многие вопросы мы решали на месте с представителем 3 ГУ Александром Владимировичем Сорокиным, а также с постепенно прибывающими сотрудниками нашего Института. Был очень внимателен к моим просьбам зам. Министра СРЕДМАШ’а Рябов Лев Бенеаминович.

20 мая приехал в Чернобыль новый председатель Правительственной Комиссии, председатель Госснаба Союза Лев Алексеевич Воронин, который был также внимателен ко всем медико-гигиеническим вопросам.

Серьезная проблема возникла с пожарными. Некоторые их посты располагались на самой станции, где уровни радиации были очень высокими. Примерно, за неделю при участии в сменном дежурстве пожарный мог облучиться в дозе 20 рад. Я вмешался в эту ситуацию. Предъявил члену Правительственной Комиссии, зам. Министра МВД Демидову Н.И. и начальнику объединенной пожарной охраны Владимиру Михайловичу Максимчуку определенные требования:
Каждый пожарный должен:

1. Нести дежурство на территории в зоне 4-ого блока только в течение 2-х часов в неделю;
2. пользоваться респиратором;
3. Раз в 10 дней проходить медосмотр;
4. В эти сроки контролировать число лейкоцитов.

Кроме того, предложил осуществить локальную защиту пожарных на этих постах: сделать заграждение из свинцовых блоков, примерно, на уровне груди пожарного. Это позволит снизить поглощенную дозу на костный мозг, прежде всего, тазовых костей.

Эти требования были приняты и реализованы. Между тем, к 25 мая уже 47 пожарных находилось в госпитале.

Возникла проблема и с сотрудниками ГАИ. Структура передвижения транспорта в Чернобыле резко изменилась. Радиоактивный грунт перевозился на грузовиках по второстепенным дорогам, а главная дорога, которая была связана с центральной площадью, практически интенсивно не использовалась, дорожные знаки потеряли свою значимость, светофоры не работали. Движение транспорта регулировалось только сотрудниками ГАИ. Однажды ко мне пришел офицер – сотрудник ГАИ и сказал, что он дежурит на перекрестке вблизи штаба и у него на индивидуальный дозиметр показывает уже 25 рад, а тревоги со стороны его руководства нет, и он продолжает ежедневно выполнять свои обязанности. Конечно, проведя достаточно жесткий разговор с зам. Министром МВД Н.И. Демидовым, эту проблему мы решили и в дальнейшем, более строго осуществлялся контроль за «набранными дозами».

Первый экспериментатор-биолог. Хочу отметить очень интересное событие, которое произошло в середине мая. Открывается дверь и заходит Володя Шевченко – заведующий лабораторией Института общей генетики и говорит мне, что хочет начать генетические исследования. Я его хорошо знал по работам на загрязненных территориях атомной промышленности, по совместным исследованиям по космической радиобиологии, по работе в редакции журнала «Радиобиология» и в одноименном Совете АН СССР. Это блестящий генетик. Я думаю, что это первый ученый, который появился в Чернобыле с желанием изучения радиационных последствий. Для меня осталось загадкой, как он попал в запретную зону. Я был счастлив, что перед моими глазами появился человек, который не имеет задачу принять участие в ликвидации аварии, а хочет организовать исследования, которые после «шокового» периода будут востребованы. Все, что я мог сделать для него, я сделал. Я до сих пор очень высоко ценю его порыв!

Совершенно неожиданно возникла проблема оказания амбулаторной помощи ликвидаторам. Городская поликлиника не работала, а ко мне стали обращаться ликвидаторы с просьбой оказать ту или иную амбулаторную помощь (зубная боль, отравление, обострение гастрита и т.д.). Было ясно, что надо принимать «стабильные» решения, исходя из постоянной работы ликвидаторов в течение многих лет. Я связался с Министром Минздрава Украины Романенко Анатолием Ефимовичем, и мы начали организовывать многопрофильную поликлинику в Чернобыле. Чуть раньше был организован кабинет психоэмоциональной разгрузки, т.к. для меня было ясно, что многие сотрудники штаба уже находились в стрессорном состоянии. Причиной этому являлись очень сложная ситуация с реактором, напряженная и ответственная работа всего штаба. Ситуация в Чернобыле была очень похожа на фронтовую ситуацию, которую я сам пережил в1943-1944 годах.

21 мая в Киеве состоялось заседание актива Обкома КПСС, на котором был заслушан мой доклад о текущей ситуации в 30-км зоне и Киеве. В Киев меня командировал председатель Правительственной Комиссии. Заседание проходило в очень большом зале в присутствии около 600-800 человек. Для меня было важно донести до партийного актива взвешенную точку зрения специалиста, прошедшего многолетнюю школу по проблеме в Институте биофизики. Надо было сделать так, чтобы они мне поверили. Я понимал, что большинство из присутствующих оценивают ситуацию не профессионально и считают, что Украина по вине Центра погибает. Дальнейшие события с Л.А. Ильиным, М.Г. Шандалой и А.Е. Романенко подтвердили правильность моих предположений. Своим докладом и в ответах на многочисленные вопросы я смог, как мне показалось, заставить присутствующих более объективно и без паники оценить складывавшуюся ситуацию с позиции руководителей области.

В тот же день Правительство Украины принимало делегацию послов, прибывшую из Москвы. Тема была одна – состояние на ЧАЭС и медицинские последствия. Председатель Совета Министров УССР Ляшко А.П. попросил меня предварительно заехать к нему и принять участие в этой встрече. Встреча с А.П. Ляшко продолжалось около часа, а потом вместе с ним мы перешли в зал приемов, где уже ожидали нас иностранные гости. Это была очень тяжелая и длительная беседа для меня. Свои ответы я построил на очень хороших знаниях ситуации на месте и опираясь на материалы подготовленные по этой проблеме советскими специалистами: физиками, врачами-радиологами и гигиенистами.

В этот же день я навестил своего родного дядю, хорошо известного для старшего поколения художника, академика, лауреата Ленинской и Сталинских премий Григорьева Сергея Алексеевича – дядю Сережу. Им написано много известных полотен, такие как «Прием в комсомол», «Вернулся», «Обсуждение двойки» и др. Первые три перечисленные картины куплены Третьяковской галереей и там выставлены. Дядина картина «Вратарь» до сих пор представлена в школьных учебниках.

Академик Сергей Алексеевич Григорьев во время моего посещения его мастерской. Май, 1986 г.

Дядя Сережа со своей большой семьей жил в Киеве. Я застал всю его семью в состоянии тревоги, беспокойства. Они жаловались на отсутствие достоверной информации и конкретных рекомендаций для населения. Я постарался снять все вопросы, вселил в их душу уверенность на примере своего здоровья после многолетнего контакта с ионизирующей радиацией и «обласканный» уехал опять в Чернобыль.

В 20-х числах мая стали в Чернобыле появляться корреспонденты, представители киностудий. На очередном оперативном совещании 24 мая было решено создать пресс-центр во главе со мной (см. пометку в дневнике).

Однако вскоре я попал в Чернобыле в автокатастрофу и не смог принять активное участие в этой работе.
После вечернего оперативного совещания мы все на своих машинах уезжали на ночь вне 30-ти км зону в маленький город Иваньково. Там была т.н. гостиница. В комнатах стояли 2–3 железные кровати. Я спал на кровати, которую мне передал Леонид Андреевич. Ужинали и завтракали мы в «ресторане» при гостинице. Считалось, что в Иваньково уровень излучения значительно ниже. Я принял решение провести дозконтроль в гостинице. Как я и ожидал, гостиница была прилично загрязнена. Например, уровень загрязнения кресел в ресторане достигал 3 мР/час.
В середине мая произошло событие, которое вновь вернуло нас к первому дню аварии. Ночью 26 мая возник пожар между блоками 3 и 4. Все члены Правительственной Комиссии в это время находились в Иваньково. В 5 утра нас всех разбудили, машины уже стояли у гостиницы. Воронин Лев Алексеевич нам успел сказать, что на станции пожар, и мы все помчались в Чернобыль. Конечно, мое состояние было очень сложное: тревога, страх за возможные глобальные последствия. Одновременно я был собран и готов к принятию необходимых решений и действий. По-видимому, тревога до нас дошла слишком поздно, т.к. по дороге в Чернобыль уже двигались колонны пожарных машин из всех близлежащих населенных пунктов. При выезде из Иваньково население уже не спало, люди стояли вдоль дороги и провожали наши машины полным молчанием и тревожными взглядами, в которых можно было прочитать: «Опять случилось?». В штабе нам сообщили, что пожар потушен, «технических последствий» нет, никто не пострадал; причина пожара – загорелись кабели между аварийным 4-м и 3-м блоками.

На одном из оперативных совещаний было принято решение вылететь в г. Брагин и оценить радиационную обстановку с целью возможной эвакуации населения. Возглавлял эту группу Юрий Анатольевич Израэль. Утром следующего дня большая группа оперативного штаба вылетела на вертолете в г. Брагин.

Начальство решило – опасности нет! При приземлении на окраине города произошел весьма символичный случай, который ярко характеризует ту политику, которая была определена Правительством с первого дня аварии на ЧАЭС: в первый день – идут учения гражданской обороны, далее – ничего страшного не произошло, население не пугать. Вспомните парад и демонстрацию в Киеве 1 мая, международные соревнования по велоспорту в Киеве и др. Когда вертолет приземлялся, поднялось облако пыли с радиоактивными элементами, горячими частицами. В это время группа военных офицеров в респираторах кинулась встречать нашу делегацию. Среди нас был генерал – полковник, их начальник. Когда он вышел из вертолета, к нему подбежал старший офицер с рапортом. Однако генерал его грубо перебил и закричал: «Трусы Вы! Все снять, респираторы в карман. Людей не пугать!».

В дальнейшем, с руководством города уже по существу вели переговоры Юрий Анатольевич и я. В городе проживало около 10 тыс. человек. Расчеты показывали, что население за год может быть облучено в суммарной дозе 6-7 рад. Мы рекомендовали временно вывести из города и района детей, активно проводить дезактивацию города и др. мероприятия. Чтобы хоть немного успокоить руководство города и убедить их, что острая лучевая болезнь у населения не разовьется, я подробно рассказал им о результатах «Хронического эксперимента». Этот эксперимент я описал выше. Эксперимент был проведен на собаках, моделировалась радиационная обстановка при полете к Марсу, суммарные дозовые нагрузки были весьма относительно близкие к тем, которые оценивались в г. Брагин.

Справка ликвидатора ЧАЭС

26 мая я попал в Чернобыле в автомобильную аварию. На перекрестке, на «Волгу», в которой я ехал, наехал «Камаз», груженный радиоактивным грунтом. Удар был с моей стороны, но я чудом остался жив. Меня отделяло расстояние от его мотора около 30-40 см. Я отделался легким сотрясением мозга. День полежал, день поработал, однако 29 мая меня отправили в Москву и положили в родную больницу № 6. Врач Валерий Иванович энергично взялся за мое здоровье и быстренько его поправил.

В день выписки из больницы мне позвонил домой директор Института атомной энергии и Президент АН СССР Александров Анатолий Петрович. Он попросил меня дать ему подробную информацию о положении дел в Чернобыльской зоне по радиационной безопасности, о состоянии здоровья населения, как защищены ликвидаторы, используются ли респираторы. Он задал мне много других вопросов. Разговор продолжался около 15 минут, он меня не прерывал и внимательно выслушивал. Однако сам звонок мне домой и характер заданных вопросов позволил мне предположить, что Анатолий Петрович продолжает находиться под тяжелым прессом случившегося.

Очередное задание на срочное представление итоговых материалов по ликвидации аварии на ЧАЭС

После выписки из 6-ой больницы, в течение еще нескольких месяцев я привлекался Леонидом Андреевичем, в основном, к анализу и обобщению материалов, связанных с медицинскими потерями при аварии на ЧАЭС. Совместно с сотрудниками Института А.К. Гуськовой, О.А. Павловским, У.Я. .Маргулисом, В.А. Книжниковым и др. мы готовили доклады в МАГАТЭ, в 3 ГУ, в МЗ СССР. Я, например, получил прямое указание от начальника Главка срочно подготовить раздел отчета Правительственной Комиссии по разделу, где Минздрав был соисполнителем, согласовать его с зам. министрами О.П. Щепиным и Е.И. Воробьевым, к работе привлекать необходимых специалистов.

Мне пришлось выступать по итогам этих событий перед делегацией медиков из Скандинавских стран в АМН СССР.

Это была очень длительная беседа. Я подробно рассказал им об уникальном опыте клинического отдела ИБФ, о проделанном объеме работ по лечению больных с острой лучевой болезнью, о проводимых профилактических мероприятиях на ЧАЭС, как очевидец. На иностранных специалистов произвела сильное впечатление моя информация. Мое заключение о том, что только наша страна могла справиться в острый период с этой ситуацией, было воспринято с полным пониманием.

Леонид Андреевич почти ежедневно проводил оперативные совещания по Чернобыльской проблеме, на которых, как правило, присутствовали Л.А. Булдаков, А.К. Гуськова, О.А. Павловский, К.И. Гордеев и др. На этих совещаниях обсуждались вопросы об организации Центра радиационной медицины в Киеве, о клинических прогнозах, о программах для беременных женщин и детей, по нормированию, о создании регистра и проблемной комиссии, о переоценке опасности со стороны Минздрава УССР и др.

На основе полученного опыта, по горячим следам, я написал памятку для населения по радиационной безопасности, которая была издана в Атомиздате. Её тираж мгновенно разошелся. Я получил предложение от БМЭ написать соответствующую статью. Это мною было незамедлительно сделано и статья «Радиационная безопасность на атомных электростанциях» была опубликована в дополнительном томе БМЭ.

Проблема оценки последствий аварии на ЧАЭС начала со временем постепенно «расползаться»: Украина пыталась удержать у себя ряд ценных материалов. В Институте медицинской радиологии АМН СССР начал создаваться Всесоюзный регистр по ликвидаторам. В Белоруссии были подключены к исследованиям последствий аварии ряд институтов и центров. Появились новые личности, претендующие на большой вклад в работу по ликвидации аварии на ЧАЭС. Особенно это было ясно видно из списка сотрудников представленных к правительственным наградам.

Конечно, работа в больнице № 6 и, в последующем, в Чернобыле в первые дни после аварии на ЧАЭС была беспристрастной проверкой моих накопленных знаний и жизненного опыта.

Пережитые события в конце апреля, в мае-июне 1986 года вернули меня и к воспоминаниям моего пребывания на фронте в 1943-1944 гг. Да, и сейчас приходится возвращаться к Чернобыльским событиям – обращаются ко мне с соответствующими просьбами корреспонденты, телеведущие, родственники и друзья. Отказать им в этих просьбах я не имею права – новое поколение должно накапливать жизненную базовую информацию.

Интервью Ю.Г. Григорьева газете «Трибуна»

Моя жизнь среди проблем

Жизнь дирекции

Жизнь в семье, среди очень близких друзей и коллег

Друзья