Бычкова И.А., 18.12.2010
1956 год. На Урале, в каком-то поселке, нам выделили домик. Сколько там было снега! Утром дверь не открыть, а бывало, снегом засыпало все окна. Снег, снег, снег… Однажды кроме этого снега мы в окне увидели морду медведя. Медведь-шатун пришел к нам.

Там, на Урале отец научил меня плавать. Человек он был не злой, добрый. Очень добрый. Но с обрыва бросал меня в холодную воду. Так я научилась плавать. Сам он плавал очень хорошо, не дал бы мне утонуть. А вода там ледяная и такая прозрачная!

Помню, учил он меня тока не бояться. Однажды я ножницы засунула в розетку, после чего к электричеству относилась настороженно. Отец надел галоши, взял меня на руки, держит два оголенных провода и заставляет меня взять эти провода. Я кричу, а он — не бойся, ничего не будет. Он не боялся напряжения. Он вообще ничего не боялся — два раза, говорил, не умирают.

В войну отец был юнгой на корабле. Они тралили мины, поднимали затонувшие малотоннажные суда. Потом участвовал в освобождении нескольких островов в Балтийском море. Там война была настоящая — с автоматами, с противником, со стрельбой. За участие в боевых действиях отец был награжден орденом Красной звезды, но награду получил только через 35 лет. Ему дали срок, потом добавили статью, когда под колеса трактора попал человек. 15 лет отсидел, еще 15 лет без права проживания в крупных городах. Когда все эти сроки закончились, вернулся в Ленинград. Восстановил документы и получил, наконец, свою награду.

В Ленинграде остановился у своей сестры. Сестра болела, уже не вставала. Год возился с сестрой, потом она умерла. А еще через год, в возрасте 59 лет и он умер, тоже от рака.
_______________
Ханов О.А., 02.10.2011
Анатолий Сергеевич, мой тесть. Добрый, отзывчивый — он готов был принять на себя чужие беды, когда другим это было «до лампочки». Если бы не знал я его историю, то вероятно, не поверил бы. Его «моральный кодекс» был безупречен (по моему мнению), его оценки некоторых общих знакомых совпадали с моими. И он готов был простить человеческие слабости, пока это не заходило слишком далеко — говорил о них с иронией и пониманием.

Но однажды кто-то поразил его своей подлостью. Я был у него дома, когда тесть говорил с этим человеком по телефону. То, что иногда показывают в кинофильмах — жалкое подобие той «фени», которую я случайно услышал. Это был эмоциональный укор, со всеми подобающими словами и интонациями. Будь я на другом конце провода, мне было бы страшно.

Последние месяцы он провел в госпитале ветеранов войны на Народной улице. Он знал, что осталось недолго, и все пытался передать нам свою квартиру в Купчино, которую выхлопотал совсем недавно. Но в советские времена это было непросто. Тогда я часто приезжал к нему. Привозил сигареты. Врачи запретили курить, но «что это изменит!» — согласился я с его позицией. Госпиталь был хороший, а порядки в нем были не слишком строгие — к ветеранам войны, даже безнадежно больным, относились там все-таки с почтением. В конце срока сил уже не было. Санитарка переворачивает его, что-то говорит. А он ей — погоди немного, потерпи, я поправлюсь и еще на тебе женюсь. До самого конца не терял самообладание, не впадал в уныние. «Не было жизни, и это не жизнь» — услышал я от него незадолго до смерти. 22 февраля 1986 года Бычков Анатолий Сергеевич умер.