21.11.2011
Не знаю, как называется жанр этого фильма, я бы отнес его, безусловно, к разряду «реализм». Здесь все снято так, как видит глаз обычного человека. Камера скользит по городу, наводит резкость и приближает несколько случайных персонажей, взятых из реальной жизни. Искусство здесь не преображает реальность, и самое ужасное, что есть в этом фильме — правда. Здесь нет злодеев, негодяев или злостных интриганов. Есть обычные люди разного возраста из разных социальных слоев.

У каждого своя жизнь, в которую никто не пытается проникнуть глубоко и не пытается понять. Есть некие сложившиеся представления о других, которые, как мы видим на примере внука — совершенно неверные, но они достаточны для взаимоотношений и ни одна из сторон не пытается их приблизить к реальности. Как будто есть смутное опасение того, что истина ужасна, и лучше ее не знать.

Вспоминаю социализм, где не было замкнутой жизни, где были все на виду, как в театре — каждое движение и слово — публично. Может быть, так лучше?
- Не думаю. Индивидуальность оставалась. Она замыкалась внутри сознания, не выходя во внешний мир. И можно только представить, какие разрушения происходили, когда плотина не выдерживала натиск. Но криминальная хроника была закрыта.

Взаимоотношения поколений были во все времена напряженные. В фильме они принимают форму презрения и глубокого отторжения. Вообще говоря, заслуженного. Но здесь отрицание плохого не открывает путь к хорошему, светлому. Напротив, оно ведет дальше вниз. Представители последующего поколения хуже предыдущего. Оператор долго не отводит камеру от малыша, барахтающегося на большой тахте, как будто пытается представить будущее этого человека. И согласно бесстрастной логике, его жизнь будет еще более примитивна, чем у его старшего брата, жизнь которого еще только начинается, но уже безумно, бездуховно и грубо. Кажется, — куда же хуже? — Значит, есть куда.

Женщина убивает человека. Очень легко и непринужденно, почти с любовью, почти без причины. И нет никакого сожаления и нет укоров собственной совести. Потому, что Елена может найти много оправданий своим действиям. Муж ее после инфаркта не может жить полноценной жизнью. Он зависим от нее, и есть вопрос — нужна ли ему такая жизнь? Она не для себя это сделала — для своей семьи, самой же ей ничего не нужно. Все наследство должно было перейти дочери мужа, которая, по мнению Елены, человек недостойный, отца не уважает, и быстро промотает все без пользы…

Но какие бы ни были мотивы, есть заповедь — не убий. А суть заповедей в том, что не существует причин, которые могли бы оправдать их нарушение. Несколько кадров, однако, говорят о том, что Елена не бывает в церкви, и для нее такие заповеди — не закон.

Нет наказания — нет преступления? Если сравнить ситуацию с известным персонажем, то увидим сходные мотивы при понижении порога чувствительности. В таком сравнении можно наблюдать общую деградацию человека, происходящую во времени.

В двух сюжетах убили того, кто в обозримом будущем должен был умереть естественным образом. Убийца лишь немного поторопил время и по отношению к жертве мало что изменил, это было почти эвтаназией — избавлением от медленной мучительной смерти. Тяжким преступлением такое убийство следует отнести лишь по отношению к абстрактному образу человека, который хотелось бы расположить высоко.

Раскольников тоже убил старуху из-за денег. Но деньги предполагалось вложить в обучение, т.е. в свое собственное совершенствование, чтобы потом отдать свои способности и знания людям. Интрига в том, что к хорошему он пошел плохим путем. Здесь же деньги вкладываются в нечто обратное. Они нужны для взятки, которая оградит внука от армии. Интриги нет — плохая цель, плохое средство. Расхожая фраза: армия — школа жизни. Этому юнцу, за освобождение которого от службы заплатят, армия была бы полезна — как последний шанс направить его «на путь истинный». Раскольников страдал. Именно в этом его наказание. В нашем фильме женщина-убийца наказана не будет, а сама она не видит ничего ужасного в своем поступке.

Из всех персонажей наиболее положителен убитый бизнесмен. Он тоже «не без греха». Как откровенно характеризует его дочь — бабник и слишком любит деньги. Но умен, справедлив и логичен. Такой персонаж — дань времени. Таков сегодня собирательный образ бизнесмена. В «лихие 90-е» на роль богатого человека следовало бы пригласить родственников Елены, не отягощенных разумом и воспитанием.

В фильме все получается не так, как было бы естественно и правильно. Внуку было бы полезно служить в армии, а Елене — скрашивать одиночество богатого старого человека. Ее родственники не должны жить в тех условиях, в которых оказались — они низведут это богатство с его красивым обрамлением до своего уровня, поскольку случайно и слишком легко его получили.

В качестве оптимистического аккорда я завершаю рассказ о фильме словами из песни В.Высоцкого: «Вдоль дороги все не так, а в конце — подавно». Нет оптимизма в этих словах. Напротив, «в конце дороги той — плаха с топорами». Оптимизм вызывает время, когда это было сказано — 40 лет назад. И если мы еще способны видеть, что «все не так, как надо», то это значит, еще не все потеряно, и через пятьдесят лет тоже кто-то сможет увидеть и сказать «Так жить нельзя!», что будет способствовать продолжению поиска.

22.11.2011. /продолжение/
Увидел еще одну аналогию, которая несколько смещает смысл. В моем тексте этот момент отмечен только одной фразой: «преступление .. по отношению к абстрактному образу человека, который хотелось бы расположить высоко». Т.е. каждый такой случай вновь и вновь прерывает процесс возвышения. В результате, приходится констатировать факт — природа человека такова. В фильме сей факт дается с сильным российским акцентом.

Но вспоминаю «Лолиту» Набокова. Там есть эпизод, когда Гумберт со своей женой заплыли куда-то очень далеко. И вдруг у него возникает мысль — помочь ей утонуть, и сразу станет так хорошо! Он видел, как это легко сделать — всего несколько простых движений, и уже ничто не поможет. Он проиграл в своей голове все подробности этого процесса. Вокруг нет никого, обвинить его будет невозможно… Долго ему эта мысль не давала покоя.

Гумберт не стал убивать. Но думал об этом, и того достаточно, чтобы сопоставить его с Еленой и утверждать, что в этом отношении между ними нет большой разницы.

Набоков, и Звягинцев — из России. Но это были очень разные России — царская в одном случае, и советская — в другом. Поэтому, если согласиться с проявлением национального в этих эпизодах, то только в том смысле, что  художники из России не только увидели явление, но и сказали о нем достаточно громко.

В такой трактовке больше оптимизма — исключение национального дает возможность утверждать — так было всегда, что не мешает человечеству жить и развиваться. С другой стороны, придется принять неизбежное — так будет всегда.

Фильмы Звягинцева

В начало